"Тревожная вахта" - читать интересную книгу автора (Успенский Владимир Дмитриевич)

ЗАДАЧА С ТРЕМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

Следующий день был богат самыми различными событиями, которые если и не приблизили нас к цели, то, во всяком случае, дали в наши руки некоторые нити.

С самого утра я засел в штабе флота, просматривал по совету Астахова отчеты, рапорты и сводки за последние две недели. В этих документах говорилось о выполнении боевых задач, об атаках торпедных катеров и подводных лодок, о постановке мин, о наших и немецких потерях. Я читал с интересом, тем более, что встретил несколько знакомых фамилий.

И вот в моих руках оказался рапорт командира большого охотника старшего лейтенанта Задорожного. Старший лейтенант довольно пространно писал о том, как его катер, находясь в дозоре, обнаружил немецкую подводную лодку. Случай сам по себе ничего особенного не представлял. Но дальше Задорожный сообщал нечто необычное.

«В тот момент, когда я вышел в атаку, — писал он, — гидроакустик доложил, что звук лодки, находившейся в подводном положении, неожиданно разделился. Создалось впечатление, будто действуют две лодки. Одна уходила на норд-вест, вторая — в противоположную сторону. Я застопорил ход, чтобы разобраться в обстановке. Через две минуты сигнальщик обнаружил перископ по левому борту. Я вышел в атаку и произвел бомбометание. На поверхности появилось небольшое соляровое пятно, и всплыла бескозырка. Меня удивило, что атакованная нами „лодка“ вела себя пассивно, не пыталась даже свернуть с курса. Погрузилась она на незначительную глубину. По моему мнению, немцы использовали какой-то небольшой самодвижущийся аппарат, имитирующий шум работы настоящей лодки. Сделано это для того, чтобы отвлечь преследователей от истинной цели…»

Отложив рапорт Задорожного, я задумался. Немцы — мастера на всякие хитрости. За время войны они преподнесли нам немало сюрпризов. Вот и ещё один. Правда, значительной пользы фашистам эта хитрость не принесет. Командиры наших кораблей уже оповещены об этой новинке, и второй раз такой фокус немцам не удастся.

Но что это за аппарат, скрытно движущийся под водой? Для какой ещё цели можно его использовать?

Я начал набрасывать карандашом контуры аппарата, каким он мне представлялся. Потом, спохватившись, что рисую на рапорте Задорожного, взял резинку, намереваясь стереть свое марание. И тут в глаза мне бросилась дата, стоявшая под документом.

Рапорт Задорожного был подан в тот день, когда исчез рыбак Кораблев.

Это совпадение показалось мне столь важным, что я сразу забыл о неведомом аппарате, который применили немцы. Больше я не вспоминал о нём. И кажется, зря. Не берусь утверждать категорически, но этот самый аппарат мог бы натолкнуть меня на верную мысль. Можно было бы избежать жертв… Впрочем, как знать. Всегда легче рассуждать задним числом.

То, что я обратил внимание на совпадение дат, принесло нам большую пользу. Я внимательно прочитал рапорт ещё раз. Разыскал на карте точку, где произошла встреча БО с подводной лодкой, и убедился, что Задорожный обнаружил лодку всего в двадцати милях от рыбачьего поселка, И ещё одна деталь: старший лейтенант атаковал лодку через четыре часа, после того как Кораблев вышел в море.

Сразу же сам по себе возник вопрос: что делала лодка в этом пустынном районе? Ответ мог быть только один — она приходила за Кораблевым. Он отошел подальше от берега на своем карбасе, был принят на борт лодки и бежал на ней. Ничего другого предположить я не мог.

Кто такой Кораблев и почему он бежал за линию фронта, в этом должен разобраться Астахов. (Кстати, я вспомнил, что папку с делом рыбака майор отложил вправо и намеревался прочесть бумаги ещё раз.)

Я хотел снять телефонную трубку и поговорить с Астаховым, но майор сам позвонил мне. Бывают же такие совпадения: звонок раздался буквально в тот момент, когда я протянул руку к телефону.

— Есть интересные новости! — сказал я, даже не успев поздороваться.

— У меня тоже, — ответил Астахов. — Но мы поговорим потом. А сейчас к вам просьба. Договоритесь, пожалуйста, с дежурным насчет катера. Нам нужно побывать в поселке. Жду на причале через два часа.

— Хорошо, — сказал я.

Майор сразу же повесил трубку.

Я был очень возбужден, и эти два часа пролетели незаметно. Быстро договорился с дежурным. Помнится, он посоветовал мне надеть сапоги вместо ботинок. Я сбегал в офицерское общежитие и взял сапоги из-под чьей-то койки, оставив записку, что скоро верну.

Небольшой катер, вооруженный пулеметом, покачивался возле причала. Мичман, командир катера, доложил мне, что к выходу в море готов.

Я то и дело поглядывал на часы. Назначенное время истекло, а майор не появлялся. Расхаживая взад и вперед по обледеневшим скользким доскам пирса, я мысленно ругал Астахова за медлительность.

В полусумерках полярного дня смутно обрисовывались белые горбы сопок. Несильный, но очень холодный ветер косо гнал сухие снежинки. Они иголочками покалывали лицо. Время от времени, боясь обморозиться, я ожесточенно растирал щеки.

Прошел ещё час, а майора всё не было. Командир катера несколько раз спрашивал меня: скоро ли? Я сердито отмахивался.

Наконец я не выдержал. Отправился в дежурку и позвонил Астахову. Незнакомый голос ответил, что майор несколько задержался и просит извинения.

— Да где же он, в конце концов! — крикнул я.

— Уже вышел и скоро будет на причале, — вежливо ответили мне.

Однако пришлось ждать ещё целых двадцать минут, прежде чем Астахов соизволил явиться. Может быть, потому, что я сильно разозлился, он показался мне в этот раз ещё более невзрачным. Он и так был невысок ростом: на голову ниже меня, а теперь казался совсем коротышкой. Это оттого, что надел под шинель меховую куртку и выглядел непомерно толстым. Шел майор переваливаясь, как утка. Красные щеки его на морозе сделались багровыми, прямо-таки пылали ярким румянцем: приложи руку — обожжешься. Разумеется, встретил я его не очень дружелюбно:

— Жду вас почти два часа.

— Простите, — ответил Астахов без малейшего смущения. — Я был очень занят. Это наш катер? Не будем терять времени.

— Спешить надо было раньше, — пробурчал я.

Майор неуклюже спустился по заскрипевшей сходне на палубу.

Мы едва поместились вдвоем в тесной каютке. Сели на койки друг против друга. Тотчас заработал двигатель, задрожал железный корпус. Катер отошел от причала.

Астахов вытащил из карманов шинели несколько пачек папирос. Все они были помяты. Майор принялся расправлять их.

— Запас, — миролюбиво произнес он. — Курю много. Шел к вам быстро. Поскользнулся. Ну, думаю, поломал папиросы. Однажды было такое. Намучился без курева.

— Не так уж быстро вы шли, — во мне всё ещё не улеглась злость. — Небось теплое белье дома надевали да с женой прощались.

Астахов будто не заметил иронии, ответил спокойно и серьезно:

— Теплую одежду держу на работе. А жены у меня нет. Погибла в Таллине. Не успела эвакуироваться.

Я почувствовал себя неловко. Предложил майору московскую папиросу. И когда мы оба задымили, принялся рассказывать о рапорте Задорожного и о своих выводах. Майор слушал очень внимательно. Казалось, он запоминает мой рассказ слово в слово. Он сидел полузакрыв глаза и шевелился только тогда, когда нужно было погасить одну папиросу и взять другую. Курил Астахов действительно много, почти без перерыва.

— Да, я согласен с некоторыми вашими выводами. — Майор сделал паузу. — Появление подводной лодки возле берега и исчезновение Кораблева — звенья одной цепи. Совпадает место, совпадает время. Таких случайностей не бывает. Должен сообщить ещё одну деталь. Сейчас я осматривал труп…

— Кораблева?! — вырвалось у меня.

— Нет. Труп немецкого лазутчика, шпиона — называйте его как угодно.

— Но почему труп?

— Он застрелился. — Майор взял ещё одну папиросу. — Застрелился сам, когда понял, что положение безвыходное.

— Где это произошло?

— На берегу залива. Точнее — возле заграждений, перекрывающих вход в залив. — Астахов многозначительно посмотрел на меня. — Он был одет в форму нашего офицера. Шел на лыжах. Его остановил часовой. Он сопротивлялся.

— Возле заграждений? — переспросил я. — У него была с собой рация?

— Да, небольшая радиостанция.

— Он успел передать что-нибудь?

— Трудно сказать. В последнее время наши радиоперехватчики чужой работы в эфире не обнаруживали… Но они могут и ошибиться.

— Ещё одно, — сказал я. — Как и когда лазутчик пробрался к нам? Перешел линию фронта? Высадился с моря? Спустился на парашюте?

— Я предполагал, что вы спросите об этом, — чуть заметно улыбнулся Астахов. — Вы хотите знать, не связаны ли между собой подводная лодка, шпион и исчезновение Кораблёва?

— Да.

— Могу сказать определенно: связаны. В тот день, когда не вернулся Кораблев, лазутчика видели краснофлотцы береговой батареи недалеко от поселка. Они проверили документы этого человека и приняли его за советского офицера. Вполне возможно, что лазутчик высадился с той самой подводной лодки, которую бомбил Задорожный.

— Вы ведь знали об агенте ещё вчера? — спросил я с некоторой обидой. — И молчали?!

— Видите ли, вчера были только предположения. Наши сотрудники работали, уточняли факты… Сегодня многое прояснилось. Но далеко не всё. Нам неизвестно место высадки. Я не надеюсь, что на берегу остались какие-либо следы. Но на всякий случай давайте посмотрим.

— Там, где могла приблизиться к берегу подводная лодка? — уточнил я.

— Разумеется. А потом в поселок. Узнаем, что за человек Кораблев.

— Пусть будет по-вашему, — согласился я. — Однако любопытная получается ситуация. Немцы сняли одного агента и вместо него высадили другого.

— Давайте не будем спешить с выводами.

— Мы только второй день видимся с вами, а вы уже пять или шесть раз советовали мне не торопиться. Неужели я выгляжу таким опрометчивым?

— Нет, — сказал Астахов. — Это просто привычка. И обращаюсь я не столько к вам, сколько к себе.

Разговор прервался. В тонкий железный борт катера размеренно и звучно шлепали волны. Журчала вода. Прислушиваясь к этим звукам, я старался сосредоточиться, чтобы сопоставить, проанализировать всё то, о чем узнал сегодня. Кажется, мы нащупали какой-то путь. Но меня беспокоило одно обстоятельство: верный ли это путь, нужным ли делом я занимаюсь? Возможно, что вся эта история вокруг подводной лодки не имеет отношения к морским диверсантам. И я попусту трачу время, упускаю из виду более важные события.

Пока только единственная деталь позволяла надеяться, что лазутчик шел по заданию, связанному с предстоящей операцией немецких смертников: лазутчик был пойман возле заграждений у входа в залив. А эти заграждения должны обязательно заинтересовать морских диверсантов. В этом я был уверен.

Погода на Севере изменчива и капризна. Особенно зимой. Часто налетают порывы ветра, воет и кружит пурга, валит снег, заметая дороги и тропы. Страшно на несколько метров отдалиться от дома: заблудишься в густом слепящем мраке, замёрзнешь в сугробе. А через час очистится вдруг небо, заблестят звезды, заискрится под луной голубоватый свежевыпавший снег.

Пока наш катер добрался до нужного места, погода менялась дважды. Дважды налетал снежный заряд.

Мы обследовали береговую черту на протяжении десятка километров. Почти сплошь тянулся крутой гранитный обрыв. Из воды там и тут торчали черные камни, о которые разбивались волны прибоя. Удобных мест, куда могло бы подойти судно, обнаружили мы немного, всего три или четыре бухточки. Наш катер осторожно заходил в них. Делали мы это больше для очистки совести. И мне и майору было ясно: если лазутчик высадился здесь и если даже он оставил после себя какие-то следы, всё равно обнаружить ничего не удастся. Следы эти скрыты сугробами.

— В посёлок! — приказал я командиру катера.

Мы с майором спустились в кубрик. Немного согревшись, я спросил Астахова, чем он в первую очередь займется в поселке.

— Не знаю, — сказал майор, и мне понравилось, что он ответил так откровенно, не боясь подорвать свой авторитет в моих глазах. — Этого я ещё не знаю, Осип Осипович. Перед нами сейчас задача с тремя неизвестными. Надо выяснить, что с Кораблевым. Несчастный случай? Или он каким-то образом стал жертвой немцев? Или, наконец, его увезли на подводной лодке? Но и это не всё. Если его увезли, то как: захватили силой или он бежал добровольно?

— Предположим последнее, — сказал я. — Будем считать, что Кораблев у немцев.

— Не знаю, не знаю, — качнул головой Астахов. — Я и решил идти в поселок как раз для того, чтобы посмотреть на месте, побывать в доме Кораблева, поговорить с людьми. Не думаю, что мы сразу найдем там ответ на наши вопросы. Но такое знакомство будет полезно.

— Ладно, — согласился я. — Нужно ещё выяснить, что знал старик о заграждениях, о минных полях. Какой вред он способен нам принести.

— Почему вы так упорно стоите на своем? Ведь нет пока оснований оскорблять человека недоверием, — голос Астахова прозвучал укоризненно.

— Готовлюсь к худшему, — ответил я. — Если Кораблев попал в руки немцев даже и не по своей воле, фашисты узнают от него всё, что им нужно. Допрашивать они умеют. Чего не добьются пытками, выведают хитростью.

Майор не ответил. Пожал плечами и потянулся за новой папиросой.

Между тем катер обогнул мыс и подошел к маленькому деревянному причалу. Мы хотели высадиться, не привлекая к себе особого внимания, но не тут-то было! Появление нашего катера восприняли как важное событие. На причал сбежались все жители от мала до велика. Пожилая высокая рыбачка с грубоватым лицом вызвалась проводить нас в дом Кораблева. На рыбачке — ватные брюки, короткий засаленный полушубок и серая солдатская шапка. Шагала рыбачка крупно, говорила басом. Такая, пожалуй, любого мужчину заткнет за пояс в работе!

Мы вошли в жарко натопленный дом. Марья Никитична Кораблева встретила нас с достоинством, без суеты. Лицо её было спокойно. Только красные, заплаканные глаза выдавали её состояние. Взгляд у неё был отсутствующий, как у человека, который сосредоточенно думает о чём-то своём.

Астахов неторопливо и основательно устраивался за обеденным столом. Развел в пузырьке таблетку чернил, разложил бумаги. Работа предстояла долгая. Нужно было опросить многих людей и записать их показания.

Жителей поселка по одному вызывали в комнату. Женщины и подростки волновались, садясь на стул против майора. Но он как-то умел быстро успокаивать их. Задаст два-три простых вопроса, о погоде, об улове, пошутит. И глядишь, человек чувствует себя смелей.

Между прочим, я впервые услышал, как Астахов шутит. И улыбается. Улыбается искренне и добродушно. Вообще майор сделался совсем непохожим на того человека, каким он представлялся мне до сих пор. Сидит себе за столом румяный веселый толстяк. Ворот кителя расстегнут. Шея короткая, такое впечатление, будто большая круглая голова растет прямо из туловища. И весь вид у него какой-то домашний, располагающий к откровенной беседе.

Я наблюдал за Астаховым и видел, что это не наигрыш, не профессиональный прием. Ему, вероятно, приятно было разговаривать с рыбаками об их бесхитростных делах, об их заботах. И люди чувствовали это. Майор был для них не грозным следователем, а хорошим человеком, с которым хочется поделиться переживаниями, рассказать о своих думах, заботах, нуждах. Иногда люди говорили о вещах, которые не имели никакого отношения к следствию. Майор слушал, не перебивая, давал советы.

Я даже подумал: если вдруг случится, что сам попаду когда-либо на допрос, то пусть следователь будет таким, как Астахов.

При всём том майор хоть и мягко, но настойчиво вёл в каждой беседе свою линию. Он получал ответы на все вопросы, интересовавшие нас. К сожалению, эти ответы почти не прибавляли нового к тому, что уже было известно. О старом Захарии все говорили только хорошее. Он давно жил в поселке, работал бригадиром в колхозе, пользовался общим уважением. Для бегства из поселка у него не имелось никаких причин. Здесь у Захария дом, жена. Старший сын — инженер, младший — моряк. Он гордился детьми. Убить его тоже никто не мог. Посторонние люди в поселке не появлялись. В море Захарии ушел один… Несчастный случай? Но что могло произойти в тихую погоду? Не перекинулся же карбас ни с того ни с сего? К тому же Захарии рыбак опытный…

Такие ответы, хотя и в разной форме, давали все свидетели. Я перестал слушать, полностью полагаясь на майора.

От нечего делать принялся осматривать комнату. Она выглядела очень просторной, потому что в ней было мало мебели. Стол, три стула, длинная лавка возле стены. В углу — старая этажерка с книгами. На бревенчатых стенах — несколько фотографий в деревянных рамках. Некрашеный пол вымыт чисто, доски казались желтыми. Только от стола к двери протянулась темная дорожка — натоптали свидетели.

Постучав, вошла Марья Никитична, спросила, скоро ли будем пить чай.

— Самовар? — деловито поинтересовался Астахов. — Не ставили ещё?

— Нет.

— Тогда ставьте, мы заканчиваем.

Должен сказать, что я был разочарован. Побывав в доме старого Захария, послушав рассказы рыбаков, я начал сомневаться в своей версии о том, что Кораблев добровольно перебежал к немцам. Не та обстановка была здесь, не то говорили люди… Нет, нет, я вовсе не старался думать о Кораблёве плохо. Но согласитесь, всегда трудно менять своё мнение.

Я всё-таки решил, что предполагать нужно самое плохое. Буду считать, что Кораблев находится у фашистов. Из этого следует, что мне необходимо узнать, какие сведения могут добыть немцы от рыбака. Что он может сообщить им о наших заграждениях в заливе? Ведь не случайно фашистский лазутчик задержан поблизости от этих заграждений.

И тут у меня появилась такая мысль: надо пригласить к чаю наиболее опытных рыбаков. Выяснить, что известно им. То же самое должен был знать и старый Захарии.

Астахов закончил наконец свою работу. Стол накрыли белой скатертью. Александра (так звали рослую, похожую на мужчину рыбачку) внесла самовар. Марья Никитична поставила большое блюдо, сказала с полупоклоном:

— Трясцоцки нашей отведайте… Сам покойник готовил, — и всхлипнула, вытирая уголком платка красные глаза. Руки у нее были маленькие, с коричневой морщинистой кожей.

— Рано, мамаша, хороните старика своего, — строго сказал ей Астахов.

Чаевничать сели впятером: мы с майором, Марья Никитична, рыбачка Александра и тощий костлявый старик с лысой головой.

Только на висках сохранились у него жидкие волосы, похожие на белый пух.

Больше всех говорила Александра, заглушая своим басом остальные голоса. Говорила всё об одном и том же: каким хорошим и справедливым человеком был бригадир Захарии Кораблев.

Старик помалкивал, степенно схлебывал с блюдечка чай, откусывая крепкими, хорошо сохранившимися зубами мелкие кусочки сахара. Я завел со стариком беседу отрудностях военного времени, расспрашивал об улове, о том, как снабжают рыбаков продуктами. Получилось, что я подошел к делу с того самого конца, с которого начинал Астахов, опрашивая жителей. Но у майора всё выходило просто и естественно. А у меня — я сам чувствовал — слова звучали как-то фальшиво. Это, конечно, вполне закономерно. Я спрашивал одно, а думал совсем о другом. И по совести говоря, мне было безразлично, какой был улов и как доставляют в поселок продукты. В другое время это, может, и заинтересовало меня. А тогда — нет. Мысли были заняты другим.

Старик отвечал короткими фразами, а иной раз и вовсе не отвечал, только кивал или отрицательно мотал головой. И с невозмутимым видом продолжал пить чай. Астахов, наблюдая за нашей, с позволения сказать, «беседой», прикрывал глаза, чтобы я не видел веселых чертиков, прыгавших в них.

— Мотобот у вас исправный? — спросил я старика.

— На ходу.

— Можно в море?

— Горючим не богаты.

— Я вот почему вас спрашиваю. Наш катер пойдет дальше вдоль побережья. Вы не смогли бы доставить нас в базу? А насчет горючего я позабочусь. И на рейс заправимся, и в запас.

— Как Ляксандра, — кивнул старик. — Она моторист. А я что, я могу.

Для Астахова всё это было совершенно неожиданным. Катер спокойно ждал нас у причала. Но майор молчал. Он думал. Думал очень напряженно. Потом напряжение прошло. Астахов потянулся за треской, и мне стало ясно: майор понял.

— Что вы ответите нам? — спросил я женщину.

— Можно и на боте, — сказала она. — Ежели, конечно, горючего подкинете. Чтобы не в обрез, значит, туда и сюда.

— А дорогу знаете? Темно ведь и вьюжит.

Старик усмехнулся снисходительно, наливая чай. Ответила Александра:

— Чудно говорите. Мы тут два десятка годов мотаемся. До самого порта с завязанными глазами пройдем. А вы — «вьюжит»!

— Но ведь залив перекрыт сетями и бонами.

— Это для чужих перекрыт, а мы, чать, свои.

Старик отодвинул стакан, поднялся и пошел к двери, как-то странно волоча длинные тонкие ноги. Я так и не понял, согласился он или нет. Вопросительно посмотрел на Александру.

— Переодеться надоть, — сказала она.

— А с ногами у него что?

— Тот… ревматизм. И годы опять же. Семьдесят ему, а может, и больше…

Пока рыбаки переодевались и прощались с домашними, я приказал командиру катера отдать на мотобот горючее, оставив столько, чтобы можно было дойти до базы.

— Вы со мной или на катере? — спросил я Астахова.

— С вами, если не возражаете.

— На катере быстрей и надежней, — сказал я, глядя на мотобот. Это было старое деревянное суденышко с маленькой рубкой, пропахшее рыбой. На борту — добрый десяток заплат.

— Ничего, — ответил майор. — Прогуляемся в ноевом ковчеге. Если он не развалится по дороге, то к полуночи доберемся. — И, помолчав, добавил: — Думаете, игра стоит свеч?

— Во всяком случае, посмотрим, каким путем ходил Кораблев.

— Посмотрим, — согласился Астахов.

Мотобот только с виду казался неуклюжим. Широкий, с высокими бортами, он хорошо держался на волне, и скорость у него оказалась довольно приличной. Мотор работал ровно. Было темно: не видно ни огней, ни выступов берега. Но старик, стоявший у штурвала, уверенно вел судно.

Чем ближе подходили мы к заливу, тем лучше становилась погода. Среди туч появилась луна. На юге небо полосовали голубые лучи прожекторов.

Мы с майором имели возможность убедиться, что дозорная служба на море несется достаточно бдительно. Два раза наш мотобот задерживали дозорные корабли. Пришлось объясняться, показывать документы. Я отметил в блокноте, в каких местах нас обнаружили и с помощью каких средств: радиолокации, акустики или визуально. Это было важно. Как знать, не этот ли путь изберут себе диверсанты.

Наконец бот приблизился к заграждениям, перекрывавшим залив так, что ни один корабль не мог пройти через них незамеченным. Препятствием для надводных кораблей служили боны, а от подводных лодок залив оберегала противолодочная сеть, достававшая до самого дна.

Проход в заграждениях, охранявшийся дежурными катерами, был известен капитану мотобота, и он вёл судно в том направлении.

— А в другом месте нельзя проскочить? — спросил я.

— Можно угол срезать.

— Ну и срезайте.

— Экий прыткий. А ежели с катера увидят?

— Ничего, действуйте. Отвечать будем мы с майором.

— Ну ладно, в вашу голову, коли так.

Перегнувшись через борт, я смотрел вперед. Неужели в сплошном заграждении найдется хоть одна лазейка? Если да, то она известна и Кораблеву. А может быть, уже и немцам.

Суденышко сбавило ход, двигалось теперь с приглушенным мотором возле самого берега. В одном месте заграждение на каких-то несколько метров не доходило до береговых камней. Здесь, на мели, торчали из воды острые обломки скал. Даже катер не смог бы пройти тут. А мотобот прошел. Поворачивая то вправо, то влево, он как слепой нащупывал путь. Несколько раз днище бота задевало за камни.

— Всё. Вышли на чистую воду, — сказал наконец старик. — Это повезло нам. В тени, под берегом, шли, а то верняком заметили бы с катера.

— С нашим дедом в самом гиблом месте небоязно, — засмеялась Александра. — Ему хоть боны, хоть минное поле — всё нипочем. Хорош мужик, только стар больно. На рыбалку ходит ещё, а для баб никакой пользы нету.

— Цыц, балаболка, — прикрикнул старик. Он хотел добавить ещё что-то, но в это время совсем близко вспыхнул сильный луч прожектора, яркий свет ударил в глаза: к мотоботу полным ходом приближался дозорный катер.

— Ох ты, мать моя! Как бы они из пушки пулять не начали! — испугалась женщина.

— Не будут, — успокоил я.

— Впутаешься тут с вами в историю, ещё за решетку как раз угодишь. Али по допросам тягать начнут. И ты, дед, тоже хорош. «Вышли на чистую воду», — сердито передразнила она. — Вот те и вышли. Будет тебе чистая вода, капитан с того свету!..

Катер подошел к нам вплотную, несколько матросов с автоматами прыгнули в бот.

«Молодцы!» — мысленно одобрил я.

Нам с майором пришлось подняться на катер и поговорить с командиром. Всё это заняло не больше десяти минут. Александра была явно удивлена, когда мы возвратились на бот, а катер отвалил в сторону и скрылся в темноте.

— Пронесло, что ли? — с облегчением спросила женщина.

— Всё в порядке. Идём дальше.

— А на допросы нас не будут потом вызывать, а? — допытывалась Александра. — Вы уж нам какую-нибудь бумажку дайте на всякий случай.

— Хорошо, дам.

Мотобот двигался теперь по середине залива, стиснутого с двух сторон высокими обрывистыми берегами. Мы с майором стояли возле борта. Астахов достал из кармана пачку папирос. Это была последняя пачка. Мы закурили.

— Не жалеете потерянного времени? — спросил я.

— Нисколько. Оказывается, боны — ещё не абсолютная гарантия.

— Понимаете, я далеко не убежден, что немцы воспользуются именно этим путем. Я даже не убежден, что они вообще будут прорываться в залив. Это только один из вариантов.

— В том-то и дело, — ответил майор. — Этих вариантов может быть десяток, и все их нужно предусмотреть.

Бот прибавил скорость. Мелкие волны быстро бежали навстречу суденышку. Низко над горами висела луна, на воде серебрилась лунная дорожка. На фоне черного неба четко вырисовывались причудливые очертания сопок. Залив то суживался, то расширялся; в одних местах врезались в него каменистые мысы, в других виднелись небольшие бухточки.

Мы с майором не знали тогда и не могли знать, что приблизительно в это же время далеко в Германии, в городе Шенеберг, спешно заканчивалось изготовление рисунков с начертаниями тех берегов, мимо которых проходил мотобот. На рисунках были изображены силуэты сопок, распадки, мысы и другие приметные ориентиры под теми углами, под которыми они видны с залива. Всё это составлялось с помощью карт, аэрофотоснимков и других материалов.

Дом бывшей школы, в котором велась эта работа, никак не походил на военное учреждение. Служащие являлись сюда в гражданских костюмах. Никто из жителей города не догадывался, что в школе помещается строго засекреченный научный центр соединения «К»,[1] в состав которого входили смертники, добровольно вызывавшиеся принести себя в жертву: боевые пловцы, водители человекоуправляемых торпед и взрывающихся катеров.

Каждый раз, когда соединение «К» планировало очередную диверсию, научный центр в кратчайший срок готовил необходимые данные: детальное описание берегов, сведения о гидрорежимах данного района и многое другое, что нужно для успешного осуществления замысла. Доктор Фоппель, руководивший центром, требовал от сотрудников подробных и точных разработок, чтобы диверсанту, впервые попавшему в новое место, была знакома там каждая скала, каждый мыс, каждая тропинка на берегу.

Командование соединения «К» наметило провести новую важную операцию. Цель её была известна только узкому кругу лиц. Научный центр за одни сутки закончил разработку необходимых данных. Было учтено и возможное направление ветра, и скорость течений, и время восхода луны, и положение звезд над различными пунктами…

Да, мы с майором узнали обо всем этом значительно позже. И не только об этом. Судьба Захария Ивановича Кораблева стала известна после освобождения Норвегии. Но чтобы не нарушать последовательности событий, я расскажу о Кораблеве сейчас.