"Бедняк" - читать интересную книгу автора (Бондаренко Борис Егорович)

2

Он шел по городу, многого не узнавая вокруг, – знакомыми были названия улиц, повороты дороги, линия высоковольтной передачи, небольшой парк, – но всюду тесно громоздились новые пятиэтажные дома, очень похожие друг на друга, исчезли водоразборные колонки на перекрестках, вместо придорожной зелени везде мокро поблескивал асфальт, и ему казалось, что это не его город, в котором он родился и вырос, а просто один из десятков чужих, незнакомых городов.

Он не сразу нашел дом Лили и, поднимаясь по лестнице, вынужден был держаться за перила – так велико было его волнение.

Дверь открыла девочка с косичками, с большими любопытными глазами – и он безмерно обрадовался, увидев эти глаза, – ее глаза, – и тому, что девочка разительно была похожа на Лилю.

– Здравствуйте, – вежливо сказала девочка. – Вам кого?

– Мама дома?

– Нет, она на работе.

– А когда она придет?

– В пять.

Он взглянул на часы и увидел, что только десять минут четвертого. И эти предстоящие два часа ожидания показались ему невыносимыми, куда более долгими, чем десять лет разлуки.

– А вы кто, дядя?

– Я – человек, – ответил он и улыбнулся.

– Это я вижу, – серьезно сказала девочка. – Вы мамин знакомый?

– Да. А ты Надя, – не спросил, а уверенно сказал он, с нежностью разглядывая скуластое лицо девочки. Все в ней нравилось ему – а особенно то, что она не стала расспрашивать из-за двери, кто пришел, и сразу открыла ему.

– Правда, – удивилась Надя. – А откуда вы знаете? Вам мама сказала?

– Да... Вот что, милая моя, я не буду тебя задерживать, ты, наверно, уроки делаешь?

– Да.

– Если не возражаешь, я оставлю пока чемодан и подожду маму во дворе.

– Ладно, – кивнула Надя. – А вас как зовут?

– Дядя Саша.

Спускаясь по лестнице, он подумал: «А нашей дочери было бы уже одиннадцать лет». Почему именно дочери, а не сыну, он не стал думать.

Александр устроился в беседке, закурил и стал ждать.

Он заметил ее издали и узнал сразу, еще не видя лица, – у нее была такая же легкая походка, как и в юности. Он встал, пошел ей навстречу и уже видел, что немного осталось от ее стройности, что выглядит она старше своих тридцати лет, что у нее усталое лицо и что она не узнает его. Он остановился, и когда она с недоумением посмотрела на него – тихо сказал:

– Лиля...

И увидел, как сразу побледнела она, узнав его, – от радости или испуга?

Лиля поставила на землю сумку и неуверенно шагнула к нему, близоруко прищурив глаза:

– Саша! Господи, да неужели это ты?

– Ну да, я, – неудержимо заулыбался он, приняв ее волнение за радость встречи с ним, но она как-то испуганно спросила:

– Откуда ты, как?

– Ну, откуда же, из Долинска, конечно. А как... – он запнулся, не зная, что говорить, и скороговоркой закончил: – Да просто захотелось повидать тебя...

– Ну идем, идем домой, – почему-то заторопилась вдруг Лиля. – Там только одна Надя.

– Знаю, я уже познакомился с ней. Очень похожа на тебя.

– Да, все так говорят.

Лиля избегала смотреть на него и, поднимаясь по лестнице впереди него, чувствовала себя явно неловко. Открыв дверь, ненужно засуетилась:

– Ну, раздевайся, проходи. Нет-нет, ботинки не снимай, у нас не очень чисто... Наденька, познакомься с дядей Сашей.

– А мы уже познакомились, – сообщила Надя. – Вот тут его чемодан стоит.

– Ах да, – Лиля мельком взглянула на него и почему-то покраснела. – Ты же говорил.

– Мамочка, а можно я пойду на улицу погулять?

– Можно, только надень сапожки.

– Ладно, – с сожалением сказала Надя, и Александр невольно улыбнулся – так она сейчас напомнила ему сына, который никак не мог понять, почему взрослые не разрешают ходить по лужам.

Лиля закрыла за дочерью дверь и спросила, не глядя на него:

– Твоему сколько уже – шесть?

– Да, – сказал он.

– Ну, проходи в комнату, садись. Займись пока чем-нибудь, я быстренько поставлю варить, а потом уж будем разговаривать.

– А можно, я тоже на кухню пойду? – робко спросил он, и Лиля засмеялась и сказала:

– Можно.

И вот он сидел на кухне, смотрел на нее и с трудом верил – неужели это не сон и почему же этого так долго не было, – ведь только смотреть, как она ходит, как движутся ее руки, как знакомым жестом она откидывает со лба волосы, – было наслаждением для него, и он смотрел на нее не отрываясь и вдруг словно очнулся от вопроса:

– Что так смотришь? Постарела?

– Постарела? – с недоумением переспросил он, – так некстати прозвучал ее вопрос, – и вдруг увидел, что она по-прежнему избегает смотреть на него и движения у нее скованные, и он поразился – почему так, неужели ей неприятен его приезд? Он спросил:

– Ты не рада видеть меня?

Лиля положила нож, посмотрела на него и тихо сказала:

– Рада, конечно, но ведь столько лет прошло...

Голос ее дрогнул, и он поспешил перевести разговор:

– Как там наши поживают?

– Наши? Да ведь только и слово осталось, что «наши». Люся Белякова в Ленинграде, Слава Костырев где-то на Севере, летает, Валера, как сам знаешь, в Москве, остальные почти все здесь. Но видимся редко, а если и встретимся – перекинемся на бегу несколькими словами, поговорим о том, что надо бы собраться всем, но дальше разговоров дело не идет. У всех свои заботы. Большинство так и остались на заводах, нарожали детей, – в общем, все очень обыкновенно, буднично. Один ты у нас... далеко пошел.

– Как странно ты говоришь...

– Почему странно? Так оно и есть. Согласись, дистанция от слесаря до кандидата наук немалая. И знаешь, тобой гордятся. Зайди в школу – увидишь, твой портрет висит на самом почетном месте. А в библиотеке есть почти все номера журналов с твоими статьями – уж и не знаю, где Клавдия Андреевна достает их.

– Даже так? – удивился Александр.

– Да. И ты неплохо сделаешь, если пришлешь ей несколько работ со своими автографами.

– Хорошо, пришлю... А как твоя работа?

– Ну, что моя работа? – Лиля равнодушно пожала плечами. – Самый что ни на есть обыкновенный врач.

– А тебе это не нравится?

Лиля как-то странно посмотрела на него и с незнакомой ему решительностью сказала:

– Вопрос не из той категории, Саша. Нравится или не нравится – значения почти не имеет, потому что ничего другого у меня нет и, разумеется, не будет...

Она особенно энергично подчеркнула слово «разумеется», словно заранее не принимая его возражений на этот счет, и продолжала:

– А раз так – нетрудно убедить себя в чем угодно. Можно как дважды два доказать себе, что все это стандарт, рутина, текучка, – и на многие годы испортить себе жизнь. Можно и по-другому – решить, что ты делаешь что-то полезное, необходимое, – и на этом более или менее успокоиться. Я предпочитаю второй вариант.

Заметив на его лице удивление, которое он не сумел скрыть, Лиля усмехнулась:

– Что, удивлен такой приземленной философией? Но ведь такую проблему рано или поздно приходится решать едва ли не каждому. Творчество – удел немногих, и ты просто счастливец, что принадлежишь к этим немногим.

Она сказала это с такой убежденностью, что он не решился возразить ей, – да и что он мог бы сказать? Что его «творчество» тоже кажется ему в какой-то мере стандартным? Но Александр и сам знал, что эта стандартность – нечто совсем иное, чем то, что она подразумевает под этим словом, а значит, уже не является стандартным. А Лиля спокойно продолжала:

– Видишь ли, уже одно то, что ты можешь в любое время уйти с работы или вовсе не приезжать в институт, в любой день поехать в Москву или куда тебе угодно, – вообще, твоя личная свобода, которая просто несовместима с жесткой производственной дисциплиной, с необходимостью работать от звонка до звонка, – уже одно это делает твою жизнь совершенно иной.

Он озадаченно посмотрел на нее.

– В общем-то верно... Но откуда ты все это знаешь?

Лиля улыбнулась.

– Земля слухом полнится...

– И какие же еще слухи ходят?

– Что у тебя великолепная квартира рядом с лесом, очень милая жена и очаровательный сын... И что ты счастлив, – добавила она невнятно, отворачиваясь к плите.

– А-а, – протянул Александр. – Это все россказни Валерки...

– Конечно, – спокойно сказала Лиля, поворачиваясь к нему. – Только почему же «россказни»? Просто он по-хорошему завидует тебе.

– Часто он здесь бывает?

– Почти каждый год. Говорит, что очень тянет сюда. Часто заходит ко мне, и тогда почти все разговоры ведутся о тебе.

– Странно... Мне он почему-то ничего не говорил об этом.

– Наверно, видит, что тебя-то сюда не тянет. Да и ты, как я поняла из его слов, не очень-то внимателен к нему.

– Это правда, – признался Александр. – Видимся мы не очень часто. Он несколько раз приезжал ко мне в Долинск, но все как-то получалось, что я был занят.

– Да, он говорил, что ты очень много работаешь. Зато от твоей жены он просто в восторге.

– Может быть, потому, что самому не повезло с женитьбой?

– Может быть, – спокойно согласилась Лиля. А он закурил и с насмешливой улыбкой сказал:

– Как, оказывается, все ясно и просто выглядит со стороны...

Лиля промолчала, и это заставило его спросить:

– И ты веришь ему?

– Почему же нет? Разве это так невероятно – счастливая семья, любимая работа?

И теперь уже ему пришлось промолчать. В поезде он готовился к долгому разговору, но казалось просто невозможным начинать этот разговор сейчас, надо было сначала пробить броню ее спокойствия, – а он уже сомневался, что ему удастся сделать это, – и он ничего не сказал. А ее, казалось, ничуть не интересовало, что он ответит на ее вопрос, и не удивляло его молчание. Она продолжала спокойно возиться у плиты и непостижимо будничным тоном сказала:

– Если ты очень голоден – могу накормить сейчас. Но лучше подожди полчаса.

Александр подавленно сказал:

– Я не хочу есть.

Лиля внимательно посмотрела на него – и спросила с невеселой усмешкой:

– Что, немного осталось от той Лильки, которую ты знал?

– Почему? – растерянно сказал Александр, а она, не обращая внимания на его вопрос, продолжала:

– Что делать, Саша, мне и самой не нравится мое настроение. Да ведь десять этих лет были для меня не очень-то легкими. Долго и тяжело расходилась с Володей, да и потом не слишком-то весело было. Приходилось ко многому привыкать, со многим мириться. Сейчас как-то надежнее, спокойнее стало, – даже к своему одиночеству привыкла...

Она сделала небольшую паузу и посмотрела на него, и он поразился: неужели она так хорошо понимает его? У него уже мелькнула мысль, – даже только подобие мысли, – что ее скованность, сдержанный тон объясняются самыми элементарными причинами: у нее есть кто-то, – да и почему бы не быть? И вот она прямо заявила о своем одиночестве и продолжала прежним спокойным тоном:

– Да и дел много. Пока мама была жива, работала на полторы ставки, все хотелось покрепче устроиться, не зависеть ни от кого. А сейчас много с Надей вожусь, наверстываю упущенное.

– Хорошая она у тебя.

– Да, я довольна ею, – просто сказала Лиля.

– А что же... Владимир? – Александр невольно запнулся об это имя, не зная, как называть ее бывшего мужа.

– Да ничего, – пожала она плечами, пробуя суп. – Бывает, но довольно редко, живет далеко отсюда. Три года назад защитился, теперь заведует отделением. Он отличный хирург и чем-то напоминает тебя, – наверно, такой же жаждой к работе. Надя стала уже совсем равнодушна к нему, он, разумеется, упрекает меня в том, что я настраиваю ее против него, – но я тут ни при чем. Наоборот, мне иногда приходится уговаривать ее, чтобы она побыла с ним. Умные люди часто не понимают самых элементарных вещей. Володя, например, никак не может поверить тому, что Надя легко мирится с его отсутствием, и считает это чем-то неестественным...

– А разве это в самом деле естественно? – необдуманно спросил Александр. Лиля помолчала и сдержанно сказала:

– Но ведь она же ребенок... Ей было всего два года, когда мы разошлись.

– Он очень любит ее?

– Да... Ну, сейчас покормлю Надю, а потом уж и сами основательно сядем.

Надя на зов Лили отозвалась тут же, и через минуту веселый топот ее ног уже слышался на лестнице.

– Послушная она у тебя, – сказал Александр.

– Ну, не всегда, – возразила Лиля и пошла открывать дверь.

– Мамочка, – сразу заговорила Наденька, – я только поем и снова пойду играть, ага?

– Надо говорить не «ага», а «хорошо», сколько раз тебе нужно напоминать об этом?

– Ага, – охотно согласилась Наденька.

– Опять «ага»?

– Я в следующий раз скажу «хорошо», – пообещала Наденька.

– А ты опять ходила по лужам. И пальто забрызгала.

– Это я нечаянно, – беспечно сообщила Наденька. – Мы играли в пятнашки, а Витька нечаянно побежал по луже, а я нечаянно за ним.

– Все у тебя нечаянно, – ласково проворчала Лиля. – Иди мой руки и садись за стол.

Наденька вымыла руки и чинно уселась рядом с Александром, стрельнув в него любопытными глазами.

– Дядь Саш, а вы откуда?

– Из Москвы.

– Откуда дядя Валера, да?

– Примерно.

– А я вспомнила вас, – вдруг заявила Наденька. – У мамы есть фотографии, где вы сняты вдвоем, только вы тогда совсем молодой были.

Лиля слегка покраснела и строго сказала:

– Ешь и не разговаривай.

Наденька принялась есть, Александр не удержался и спросил, улыбаясь:

– А разве сейчас я старый?

Наденька критически оглядела его и объявила:

– Нет, вы еще не очень старый. Но и не совсем молодой. Вы как моя мама. Вы вместе в школе учились, да?

– Да, – сказал Александр. – Но ты ешь, а то мама опять рассердится. Мы потом поговорим.

– Ага, – сказала Наденька.

– Опять «ага»?

Наденька ойкнула и пожаловалась:

– Я все время помню, что надо говорить «хорошо», а когда начинаю говорить, почему-то получается «ага». Ну ладно, я больше не буду.

Лиля не выдержала и засмеялась, Надя от восторга заболтала ногами, но тут кто-то позвал ее с улицы, и она, вспомнив о своих ребячьих обязанностях, усиленно заработала ложкой.

– А уроки ты все сделала? – спросила Лиля.

– Да, мама.

И, доев суп, Наденька вскочила из-за стола и побежала одеваться, крикнув уже с порога:

– Спасибо, мама!

Лиля проводила ее и сказала:

– Теперь наша очередь.

– Тебе помочь?

– Да, сейчас будешь носить тарелки.

И вдруг она села, сложив руки на коленях, и сказала:

– Сашенька, а я ведь и впрямь рада, что ты приехал. Очень рада.

От неожиданных ее слов Александр заволновался и почувствовал, что бледнеет, – а Лиля отвела глаза, полезла зачем-то в шкаф. Оказалось, что за рюмками, и одну уронила – рюмка разбилась с протяжным тонким звоном, и Лиля весело сказала:

– Ну вот, к счастью.

И, присев на корточки, стала собирать осколки. Александр сбоку смотрел на нее, видел узел пышных темных волос на затылке, характерный овал ее скуластого лица – и вдруг подумал о том, что их разрыв не просто ошибка, а непоправимая катастрофа, и даже если теперь что-то еще и возможно у них, – об этом неясном «что-то» подумалось впервые, – все равно десять прошедших лет никогда не забудутся – таким ощутимым провалом в его жизни вдруг обозначились эти годы.

Лиля разогнулась, бросила осколки в мусорный бачок и повернулась к нему:

– Надо выпить за встречу, да? Ты сходи в магазин, тут недалеко, за углом, а я пока на стол соберу.

– У меня есть, – сказал Александр и заторопился к своему чемодану, вытащил коньяк и сухое вино, красивую дорогую куклу – подарок для Наденьки – и старинный мельхиоровый браслет с японскими или китайскими иероглифами, купленный случайно в антикварном магазине перед отъездом из Москвы.

– Это тебе, – сказал он, вернувшись на кухню, и протянул на раскрытой ладони браслет. Лиля взглянула на Александра, потом на браслет и, тщательно вытерев руки, осторожно взяла его.

– Какой красивый, – тихо сказала она. – Спасибо...

И вдруг быстро вышла из кухни. Александр посмотрел ей вслед, закурил и стал глядеть в окно. Там, в мягких апрельских сумерках, бегали ребята, слышался звонкий голос Наденьки, и Александр подумал, что очень хотел бы иметь такую дочь. О сыне он не вспомнил.

Вернулась Лиля, ровным бесцветным голосом, показавшимся ему чужим, сказала:

– Иди садись, я сейчас тоже приду.

– А тарелки?

– Да ведь тут совсем немного, я сама принесу.

Он пошел в комнату и стал ждать. Торопливое постукивание будильника раздражало его, он смотрел на стрелки часов, и не то чтобы ему казалось – он ясно видел, что они совсем не движутся. Пять минут ожидания показались ему очень долгими, и он уже хотел встать и пойти на кухню, но тут вошла Лиля, поставила на стол тарелки и, мельком взглянув на него, снова ушла, ничего не сказав. Александр встал, прошелся по комнате, увидел браслет, лежавший на туалетном столике, и стал рассматривать его. Снова вошла Лиля, но теперь она не спешила уходить, и он положил браслет и повернулся к ней. Лиля улыбнулась ему и спросила:

– Интересно, что означают эти иероглифы?

– Не знаю.

Он собрался было сказать, что ему самому хотелось это узнать и в поезде он перерисовал иероглифы в записную книжку, чтобы потом спросить у кого-нибудь, что они означают, но промолчал.

Наконец сели за стол, и Лиля, улыбнувшись ему, вздохнула и сказала:

– Ну что ж, наливай.

– Тебе коньяку?

– Да, только немного.

Выпили почему-то молча, глядя друг на друга. Лиля чуть поморщилась, но тут же тряхнула головой и весело сказала:

– Давно не пила, если вдруг опьянею и начну говорить глупости – не удивляйся.

– Не буду, – Александр улыбнулся.

– Валера говорил, что ты совсем не пьешь?

– Очень редко и мало.

– Почему?

– Ну, как это почему? – удивился он. – А зачем это нужно?

Лиля засмеялась.

– Ну вот, уже ерунду сказала... Действительно, зачем? Но ведь это так модно сейчас. Чуть ли не в любой современной книге герои то и дело пьют – по поводу и без всякого повода, а между выпивками совершают открытия, объясняются в любви, – ну, и все такое прочее. Но мода, как нам популярно объясняют в женских журналах, отражает требования жизни. И в данном случае, к сожалению, аналогия вполне уместна. Мне не так уж редко приходится направлять своих пациентов к психиатру – лечиться от алкоголизма.

– А Владимир пьет? – почему-то спросил он.

– Нет... Хотя однажды он мне признался, что иногда ему очень хочется напиться. Но при мне этого так ни разу и не случилось.

– Почему?

– Он говорил, что хирургам нельзя пить. Каждая рюмка в конце концов скажется.

– Железные у него принципы, – усмехнулся Александр.

– Да, он человек очень целеустремленный, – спокойно сказала Лиля.

– Почему ты ушла от него? – вдруг быстро спросил Александр.

Лиля помедлила с ответом и сдержанно сказала:

– Наверно, потому что не любила его.

– А когда выходила замуж – любила?

Она опустила голову и тихо сказала:

– Не надо об этом, Саша. Может быть, потом я расскажу тебе... Ты ведь не завтра уезжаешь?

– Нет.

– У тебя что, отпуск?

– Да.

Он хотел сказать, что в его распоряжении месяц, – а если она захочет, он сможет задержаться и дольше, – но боялся испугать ее и промолчал, потянулся к бутылке с коньяком. Лиля сказала:

– Мне – вина, пожалуйста.

И когда снова выпили, Лиля, улыбнувшись, сказала:

– Ну что, начнем с воспоминаний?

Его чуть-чуть покоробила эта прямолинейность, которой он не знал у нее раньше, и опять удивило, что она так верно поняла его, но не стала говорить об этом прямо, а внимательно посмотрела на него и начала издалека:

– Все-таки верно говорят, что профессии накладывают на людей свой отпечаток и в чем-то меняют их характер.

– Как же я изменился?

– Да в общем-то не слишком сильно... Разве что стал солидным, уверенным в себе.

– А разве раньше я был неуверенным?

– Нет, конечно. Но то была, пожалуй, не столько уверенность, сколько самоуверенность юности. Тем более что у тебя были все основания ждать от жизни немалого.

– А у тебя разве не было?

– А у меня не было.

И неожиданно просто Лиля сказала:

– Пока мы были вместе, я тоже ничего не боялась и была уверена, что и мне... выпадет доля значительная. Только не подумай, что я жалуюсь. У меня есть все основания считать себя неплохим врачом, – не потому, разумеется, что я умнее своих коллег, а просто – несколько иначе, может быть, отношусь к своей работе.

– И эта работа тоже изменила твой характер...

– Да, конечно. Когда вплотную сталкиваешься с болью, горем, страданиями и как-то вмешиваешься в это – поневоле начинаешь смотреть на жизнь несколько иначе, чем все смертные... Как-то проще, может быть, даже грубее, но в то же время и глубже. Знаешь, я довольно много читаю...

– Да, я заметил это по твоей библиотеке.

– И вот что иногда удивляет меня. Во многих книгах, – а особенно молодых писателей, – герои живут как будто в каком-то... надземном мире, что ли. Можно подумать, что они воспитывались в каких-то инкубаторах и никогда не жили в семье, не видели ни ссор, ни обид, ни болезней. А что особенно раздражает меня – как пишут о любви. Как будто это что-то... из ряда вон выходящее, настолько необыкновенное, словно и не любили до них миллионы людей. И, кстати, у меня иногда появляется ощущение, что многие люди живут так, будто мир образовался только при их появлении на свет, а до этого – ничего не было, и как умрут они – тоже ничего не будет. То есть они, конечно, знают, что и до них жизнь была и после них будет, но... не чувствуют этого, прошлое и будущее никак, в сущности, не сказываются на их сознании... Не замечал ты этого?

– Да как-то не задумывался, – признался Александр и – подумал: «А я – уж не из таких ли?»

– Да, о чем это я говорила? – спросила Лиля и засмеялась. – Я что, уже пьяная?

– Ну что ты!

– Ну, ничего, если и есть немножко, сегодня можно... А о чем я все-таки говорила?

– О необыкновенной любви.

– А, да... – Лиля вдруг поскучнела и небрежно бросила: – Да что о ней говорить... О любви, как известно, давно все сказано, как, впрочем, и о смерти и множестве других вещей, из которых состоит жизнь человеческая... Разница разве что в том, – Лиля усмехнулась, – что любовь не у всякого бывает, а вот умирать – каждому придется...

Упоминание о смерти заставило Александра спросить:

– А тебе часто приходилось видеть... как умирают?

– Немало. Как правило, это люди старые, беспомощные, и сами они порой ждут смерти как избавления. Но мы их лечим, конечно, – бесполезно и долго лечим. Но с этим еще как-то можно примириться, а вот когда умирают молодые, особенно дети, – это всегда страшно. И привыкнуть к таким смертям невозможно... Я, по крайней мере, еще не привыкла, – задумчиво добавила Лиля и, улыбнувшись, сказала: – Что-то мы на невеселую тему разговор завели. Ты ешь, а то остынет. И пей, если хочешь, я больше не буду.

– И мне не хочется.

Стали есть, перебрасываясь ничего не значащими фразами. Потом Лиля принялась убирать со стола. Александр спросил:

– Тебе помочь?

– Нет-нет, я только отнесу на кухню, а мыть буду потом. Ты покури пока.

А вернувшись, Лиля сказала слова, безмерно обрадовавшие его:

– Знаешь, иду сейчас – и как-то даже не верится, что здесь сидишь ты, куришь, ждешь меня. Я ведь часто думала, как мы встретимся... Ведь не могло быть так, чтобы мы не встретились?

– Не могло, – радостно сказал Александр.

– Ну вот и встретились, – ласковой улыбкой ответила она ему. – Я иногда думаю, как часто мы необдуманно рвем старые связи и этим как-то обкрадываем себя, свое прошлое, – а тем самым и свое будущее, потому что прошлое и будущее связаны друг с другом прочнее, чем мы думаем. Как часто мы все сводим к категориям «да – нет», словно и не существует множества промежуточных состояний...

Александр слушал ее – и удивлялся, почему он раньше не задумывался над такими простыми и очевидными вещами, и сразу вспомнил некоторые свои слова и поступки, когда нужно было бы все тщательно взвесить, обдумать, помедлить с решением – но он отрубал всякие сомнения категорическими «да» или «нет». И стало неловко, что еще полчаса назад он обвинял ее в прямолинейности. Он сказал:

– Как верно ты говоришь...

– Ну, это не бог весть как ново, – небрежно сказала Лиля, не глядя на него, и спросила: – Наш лес помнишь?

– Конечно.

– Первое время я довольно часто бывала там, все наши тропинки исходила, на все полянки поглядела...

Его и радовало, что она говорит «наш лес», «наши тропинки», и неприятно смущал ее бесстрастный тон. Лиля продолжала:

– А потом там строить начали, все перерыли, вырубили почти все деревья – хотя вполне можно было обойтись и без этого. Сейчас от леса почти ничего не осталось – стройка к самой реке подошла. Да и река совсем не та стала – грязная, даже купаться противно, рыбу всю извели. В общем, все как у людей, – со спокойной иронией сказала Лиля, – растем, ширимся, строимся, – а заодно рубим сук, на котором сидим...

И такой спокойной и уверенной в себе показалась она сейчас Александру, – в ней ничего не осталось от неловкости и скованности первых минут их встречи, – что он сказал ей:

– Какая ты стала...

И замялся, не находя подходящего слова.

– Какая? – с неприятной для него небрежностью осведомилась Лиля.

– Ну... действительно очень независимая...

Она засмеялась легким, снисходительно-ласковым смехом.

– Ты так сказал, что можно подумать – тебе не нравится это.

– Нет, конечно... – торопливо стал оправдываться он, но Лиля спокойно остановила его:

– Ну, разумеется, нет... А быть независимой... что ж, надо сказать, это очень приятно. Может быть, это даже самое важное в жизни... Во всяком случае, жизнь меня не пугает, я знаю, что как бы трудно ни пришлось – я сумею справиться сама... Помолчала и добавила:

– Жаль, что десять лет назад я... не была такая независимая. – Она взглянула на часы и сказала: – Однако пора Надю звать.

И пошла на кухню, позвала сильным уверенным голосом:

– Надя, домой!

И Наденька тут же явилась, весело затараторила с порога, захлебываясь словами:

– Ой, мамочка, ты знаешь, эта Люська такая дура, такая дура...

– Нельзя так говорить, – строго остановила ее Лиля.

– Я знаю, мамочка, я знаю, – торопливо сказала Наденька. – Я больше не буду, но ведь она и в самом деле... – Наденька осеклась и презрительно сказала: – А еще в третьем классе.

– Почему же она... такая? Наденька прыснула и объяснила:

– Мы играли в прятки, а Люська подсматривала, и я сказала, что это нечестно и я больше не буду с ней играть. А она разобиделась и кричит на весь двор: у меня есть список, в котором я пишу, с кем вожусь и с кем не вожусь. Ты, говорит, была в списке, с кем вожусь, а теперь я тебя оттуда вычеркну и запишу в список, с кем не вожусь. Ой, ну и какая же она... глупая, – нашлась наконец Наденька и радостно засмеялась, и Александр невольно улыбнулся, очень живо представив эту глупую Люську, – наверно, дочь какого-нибудь бухгалтера, – и с нежностью подумал о Наденьке: «А вот она умница...»

Наденька влетела в комнату, устремив на Александра глаза, – но тут же увидела куклу, и лицо ее стало таким изумленно-радостным, что у него защемило сердце, – он сразу вспомнил, что сын никогда так не радовался подаркам. Наденька ойкнула и, не веря, спросила:

– Это мне?

– Ну конечно, – засмеялся Александр, радуясь ее радости. Наденька вместе с куклой подошла к нему и, ткнувшись в колени, сказала:

– Спасибо, дядя Саша.

Он погладил ее мягкие, рассыпавшиеся под рукой волосы и забыл сказать «пожалуйста». А Наденька, разглядывая куклу, продолжала изумляться:

– Ой, и тапочки! А они снимаются?

– Да.

И Наденька сняла с куклы тапочки, снова надела их и спросила:

– А купать ее можно?

– Можно, только надо снять тапочки и платьице.

Наденька стала есть, то и дело поглядывая на куклу, сидящую на диване, и когда Лиля стала укладывать ее спать, Наденька умоляюще попросила:

– Мам, и Настя со мной.

– Какая Настя? – не поняла Лиля.

– Ну кукла!

– А... Сегодня можно, – разрешила Лиля и сказала Александру: – А мы еще на кухне посидим.

Было уже девять часов, и он неуверенно сказал:

– Наверно, мне пора идти...

– Ну, не выдумывай. Никуда ты не пойдешь, здесь ночевать будешь, – сказала Лиля как о чем-то само собой разумеющемся. – Мы с Надей вместе ляжем, тебе постелю на раскладушке.

– А может, лучше в гостиницу пойти?

Лиля засмеялась.

– Наивный ты человек. Как будто тебе там место приготовили. Да и зачем тебе гостиница, все равно ведь завтра придешь сюда. А здесь места всем хватит.

И Наденька попросила:

– Дядь Саш, оставайтесь.

И он согласился, с радостным изумлением подумал: «Неужели я буду спать в одной комнате с ней?»

Они до одиннадцати часов сидели на кухне. Разговор шел спокойный, Александр рассказывал ей о своей работе, – Лиля молча слушала, смотрела на него большими внимательными глазами. А потом он заметил, что лицо у нее усталое, и спохватился:

– Ну, хватит на сегодня, тебе спать надо.

– Да, пожалуй, – просто и необидно для него согласилась Лиля. – Наговоримся еще. Ты посиди, пока я постелю тебе.

Через несколько минут она позвала его:

– Иди ложись, я сейчас тоже приду.

И он вдруг поразился тому, что услышал от нее. Так часто говорила ему жена – но какая же разница была сейчас между этими словами... Раздеваясь, он подумал о том, что эти же слова могла говорить – и наверняка говорила – Лиля своему мужу, и впервые почувствовал ревность к нему.

Он был спокоен, дожидаясь ее возвращения, но когда услышал, как она раздевается в темноте за его спиной, – у него так бешено заколотилось сердце, что он испугался, и потом с мучительной сладкой болью вспоминал тот душный июльский день, первые мгновения их близости, – а она, помнила ли она об этом? Но сейчас Лиля наверняка ничего не вспоминала – дыхание ее было таким же спокойным и движения – он чувствовал это – размеренными и точными. Но она еще долго не спала, и это обрадовало его, и он наконец решился спросить:

– А ты знаешь, зачем я приехал?

– Да, – сразу сказала она. – Но не надо сейчас об этом.

– Хорошо, – покорно согласился он, обрадованный этим «сейчас». Если не сейчас – значит, потом. Просто, как дважды два.

Лиля наконец уснула, – он понял это по ее дыханию, – а он еще долго смотрел на светлую ровную поверхность потолка, – только это и видно было в комнате, – потом осторожно оделся, пошел на кухню и долго стоял, курил, смотрел на освещенную тусклым фонарем непроницаемо черную землю двора с редкими светлыми пятнами луж и думал.