"След Оборотня" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Патриция)

Глава 3

Мой офис и морг находятся в одном здании с недавно образованным Виргинским институтом криминалистики и судебной медицины – первым учебным заведением подобного типа не только в стране, но и в мире.

Я вошла в стеклянный вестибюль с мозаичным полом и, подойдя к двери, за которой размещался мой офис, сунула в замок электронный ключ. Замок трижды щелкнул, дверь отворилась, и я увидела своих подчиненных, Клету и Полли. Они печатали, о чем-то переговариваясь между собой.

– Где все? – спросила я.

– В морге, – доложила Клета. – Сегодня восемь трупов. По длинному коридору я проследовала к своему кабинету.

Моя секретарша Роуз стояла перед выдвинутым ящичком картотечного шкафа и быстро перебирала формуляры.

– Как дела? – спросила она. – Вас искал Марино.

– Он звонил из дома?

– Он здесь. Во всяком случае, был здесь.

Я прошла в кабинет, сняла и повесила на стул пиджак, поставила на пол портфель, надела белый халат. Роуз мелькала в открытом дверном проеме.

– Если позвонит Люси, обязательно найди меня, – наказала я ей.

В приемной появился Марино.

– Какой вы сегодня нарядный, капитан, – заметила Роуз. Марино крякнул. Я посмотрела на часы.

– Роуз, пожалуйста, передай всем: летучка через несколько минут. Марино, пойдем поговорим.

Под курилку был отведен уголок, где стояли два кресла, автомат с кока-колой и грязная щербатая урна. Мы закурили.

– Зачем явился? – спросила я. – Мало неприятностей вчера нажил?

– Я сам знаю, что мне делать, док, – помолчав, отвечал Марино. – Я – детектив. Был им почти всю свою сознательную жизнь. Если я решил расследовать какое-то дело, значит, я буду его расследовать.

– Марино, я не хочу, чтобы тебя уволили или сместили с должности.

– С должности меня и так сместили, – отозвался он. – Более противного назначения им уже не придумать, а понизить меня в звании они не имеют права. Пусть увольняют, если захотят. Только ведь не уволят. И знаешь почему? – Марино подался всем телом вперед. – Кроме нас с тобой, никого больше не интересует вонючий труп, который лежит там. – Он указал на дверь, ведущую в морг. – Держу пари, Андерсон сюда носа не сунет.

Неопознанные останки в морге, как правило, называют «труп мужчины» или «труп женщины». Эти обозначения обезличивают мертвеца, лишают его биографии, навечно хоронят в безвестности все, совершенное им при жизни. Это меня угнетало, и, если не удавалось установить личность покойника, я воспринимала неудачу как личное поражение.

Труп, обнаруженный в порту, окрестили «Человеком из контейнера».

– Не понимаю, как ты это выносишь, – ворчал Марино.

В раздевалке рядом с помещением морга, куда мы отправились сразу же после совещания, ни закрытая дверь, ни бетонная стена не спасали от всепроникающего зловония.

– Твое присутствие здесь вовсе не обязательно, – напомнила я ему.

– Не хочу лишать себя удовольствия.

Мы надели комбинезоны, перчатки, нарукавники, бахилы, колпаки и маски с защитными экранами. Фильтрующими тампонами мы не пользовались – я в них не верила, и, если замечала, что кто-то из моих подчиненных украдкой смазывает ноздри «Виксом», он мог смело рассчитывать на увольнение. Судмедэксперт вынужден постоянно копошиться в грязи и вони, и тот, кто не способен пересилить себя, пусть ищет себе другую работу.

Трупная, как мы называем помещение, где проводим экспертизу разлагающихся тел, оборудована автономной системой охлаждения и вентиляции, а также передвижным столом и большой раковиной. Все, включая шкафы и двери, сделано из нержавеющей стали. Двери автоматически открываются при нажатии на крупные железные кнопки, на которые удобно надавливать не только ладонями, но и локтями.

Войдя в трупную, я вздрогнула, увидев там Андерсон. Она стояла прислонившись к рабочему столу, а на полу посреди комнаты лежали носилки с запечатанным в мешок трупом. Я никогда не оставляю полицейских наедине с необследованным трупом, поскольку с недавних пор в судах вошло в моду подвергать сомнению работу всех участников разбирательства, за исключением защиты.

– Что вы здесь делаете? И где Чак? – осведомилась я.

Чак Раффин был старшим санитаром морга, и я, естественно, ожидала найти его на рабочем месте. Ему надлежало проверить комплектность хирургических инструментов, наклеить на пробирки ярлыки и подготовить для меня все необходимые документы.

– Он впустил меня и куда-то ушел.

– Давно?

– Ну, может, минут двадцать назад, – ответила Андерсон.

– Сдается мне, ты «Виксом» нос намазала, – заметил Марино.

Над верхней губой Андерсон блестела мазь.

– Знаешь, Андерсон, – продолжал Марино, – когда мешок расстегнут, тебя ожидает пренеприятнейшее зрелище.

– Я сейчас ухожу, – заявила она, обращаясь ко мне. – Просто хотела предупредить вас, что буду допрашивать свидетелей. Так что передайте мне информацию о трупе, как только она у вас появится.

– Каких свидетелей? Неужто Брэй командирует тебя в Бельгию? – съязвил Марино.

– Позвоните мне, – распорядилась Андерсон.

Как только двери за ней сомкнулись, я связалась с Роуз.

– Где Чак?

– Кто его знает? – ответила Роуз, пытаясь не выдать неприязнь, которую она испытывала к старшему санитару.

– Пожалуйста, найди его. Пусть немедленно идет сюда.

Я положила трубку и пожаловалась Марино:

– Скоро мое терпение лопнет, и я его уволю. Ленивый и совершенно безответственный. Раньше он таким не был.

– Скажем так: стал более ленивым и безответственным, чем был прежде, – поправил меня Марино. – Этот парень себе на уме и, к твоему сведению, налаживает связи в полицейском управлении.

– Вот и замечательно. Забирайте его себе.

Я начала расстегивать мешок. Нам в лица пахнуло одуряющим зловонием. Марино выругался. Я развернула простыни, в которые был завернут труп.

– Он не по собственной воле дошел до такого состояния, – напомнила я Марино. Тот смазывал ноздри «Виксом». – А вот это уже лицемерие, – прокомментировала я.

Двери трупной раздвинулись, и в комнату ступил Чак Раффин с рентгеновскими снимками в руках.

– Почему ты впустил сюда постороннего, а сам исчез? – попеняла я Раффину. – Тем более что этим посторонним оказался неопытный детектив.

– Я не знал, что она неопытна, – ответил Раффин.

– Лиц, не наделенных специальными полномочиями, наедине с необследованными трупами мы не оставляем. Это касается и полицейских. Всех без исключения – с опытом и без.

Раффин был высоким стройным молодым человеком с томными карими глазами и непокорной белокурой шевелюрой. Из-за нее он выглядел так, будто только что поднялся с постели. Женщины находили его неотразимым, но я на его чары не реагировала. Он это быстро понял и оставил попытки покорить меня.

– В котором часу явилась Андерсон? – спросила я. Раффин молча вытаскивал негативы из больших бумажных пакетов.

– Чак, в котором часу пришла Андерсон? – повторила я свой вопрос.

– Полагаю, где-то в четверть девятого.

– И ты впустил ее, зная, что все будут сидеть на совещании? – возмутилась я. – Зная, что в морге никого не будет. Да здесь же всюду документы, личные вещи, трупы.

– Она никогда не была в морге, поэтому я устроил для нее короткую экскурсию. К тому же я никуда не уходил – считал таблетки, пока выдалось время.

Со многими трупами к нам поступают запасы лекарств, которые требуется пересчитать и после выбросить в раковину. Это нудное занятие входило в обязанности Раффина.

– Вы только взгляните! – воскликнул он.

Рентген черепа выявил на левой стороне челюсти металлический шов.

– У «Человека из контейнера» сломана челюсть, – констатировал Раффин. – По такой примете вполне можно установить личность, верно, доктор Скарпетта?

– Если найти его старые снимки, – отвечала я.

– Да, всегда есть какое-нибудь существенное «если». – Понимая, что ему грозят крупные неприятности, Раффин вовсю старался отвлечь мое внимание от своей персоны.

Я внимательно изучила рентгеновский снимок, но никаких других деформаций черепа не заметила.

– Здесь и здесь пломбы, – объявила я, указывая на коренные зубы. – Похоже, он заботился о своих зубах. Давайте-ка его на стол.

Глаза мертвеца были выпучены, как у лягушки, волосы и борода отслаивались вместе с потемневшей кожей. Я обхватила его за колени, Раффин взял под мышки. Марино придерживал носилки.

– Я слышал, малыш, ты к нам намылился, – сказал он.

– Откуда такие вести? – Раффин насторожился.

Мы со стуком опустили тело на металлическую поверхность стола.

– Земля слухом полнится, – ответил Марино.

Я принялась фотографировать труп. Раффин молчал.

– Только учти, – добавил Марино. – Теперь правила изменились.

Заработал кондиционер, зашумела вода. Я набросала схему металлических швов.

– Красивые шмотки, – отметил Раффин. – «Ар-ма-ни». Никогда не видал их вблизи.

– Ботинки и ремень из крокодиловой кожи одни стоят не меньше тысячи долларов, – сказала я.

– Возможно, это его и сгубило, – прокомментировал Марино. – Жена сделала ему подарок на день рождения, а когда он узнал, сколько она заплатила, с ним случился инфаркт. Не возражаешь, если я закурю?

– Возражаю. Какая температура была в Антверпене в день отплытия корабля? Ты уточнял у Шоу?

– Утром – около десяти, днем – около двадцати, – ответил Марино. – Необычно теплая погода, как и везде.

Джинсы под ремнем были сосборены.

– Брюки велики на размер или два, – констатировала я. – Когда-то он был полнее. С учетом потери жидкости можно предположить, что при жизни он весил килограммов шестьдесят-семьдесят. На одежде какие-то странные волоски. Сантиметров пятнадцать длиной, бледно-желтого цвета.

Я вывернула левый карман джинсов и обнаружила в нем еще волоски, а также серебряные щипчики для сигар и зажигалку. Все это я осторожно переложила на чистый лист белой бумаги. В правом кармане лежали две пятифранковые монеты, английский фунт и пачка свернутых купюр неизвестной мне иностранной валюты.

– Ни бумажника, ни паспорта, ни драгоценностей, – подытожила я.

– Очень похоже на ограбление, – сказал Марино. – Но содержимое карманов сводит эту версию на нет. Вор по идее должен был их обчистить.

– Чак, ты вызвал доктора Боутрайта? – осведомилась я.

Я имела в виду стоматолога из Виргинского медицинского института, к услугам которого мы регулярно прибегали.

– Как раз собирался.

Раффин стянул перчатки и направился к телефону. Я услышала, как он выдвигает ящики стола.

– Вы не видели список телефонов? – спросил он.

– По-моему, за этим должен следить ты, – раздраженно отозвалась я.

– Сейчас вернусь. – Раффин торопливо покинул трупную.

– Тупой, как пробка, – пробурчал Марино.

– Даже не знаю, что с ним делать.

– Такое впечатление, как будто у него расстройство памяти, внимания или еще чего-то. Вспомни, как он в прошлом месяце уронил в сток раковины пулю, а виноватой выставил тебя.

Мы осторожно стянули с мертвеца джинсы, черные трусы, носки и футболку. Я заметила, что сзади брюки гораздо грязнее, чем спереди. Задники туфель были покарябаны.

– Джинсы, черные трусы и футболка от Армани и Версаче. Трусы надеты наизнанку, – говорила я, продолжая инвентаризацию. – Туфли, ремень и носки от Армани. Грязь и царапины, возможно, следствие того, что его волокли по земле, держа под мышки.

– Я тоже об этом подумал, – вставил Марино.

Через пятнадцать минут двери трупной раздвинулись, и вошел Раффин со списком телефонов в руке. Он прикрепил листок к дверце шкафа.

– Я пропустил что-нибудь интересное? – спросил он.

– Обследуем одежду с помощью «Лумалайта», потом, когда просохнет, отдашь ее в трасологическую лабораторию, – проинструктировала я Раффина. – Личные вещи просуши и убери в мешок.

– Вас понял, – ответил он.

– Видать, и впрямь готовишься в академию, – уколол его Марино. – Молодец, малыш.

– Нам известно, где конкретно на корабле располагался контейнер? – спросила я у Марино.

– В третьем ряду.

– Какая была погода, когда судно находилось в открытом море?

– В основном теплая. В среднем около пятнадцати градусов. Выше двадцати одного температура не поднималась.

– Думаете, этот парень скончался на борту, и его потом засунули в контейнер? – подал голос Раффин.

– Нет, Чаки, я так не думаю, – отозвался Марино. – Ну-ка расскажи, как запихнуть труп в контейнер, если они стоят плотно прижатые друг к другу и в каждом тонны груза. Даже дверцу не откроешь. К тому же пломба была цела.

Я придвинула поближе лампу и стала собирать волокна и остатки органических веществ.

– Интересно, в тот день, когда судно вышло из Антверпена, какая была фаза луны – случайно не полнолуние? – промолвил Марино.

– Сегодня новолуние, – сказала я. – Бельгия находится в Восточном полушарии, но лунный цикл там такой же.

– Значит, все-таки не исключено, что тогда было полнолуние, – заключил Марино.

Я догадывалась, куда он клонит, и молчанием дала понять, что не желаю разговаривать об оборотнях.

Двери раздвинулись, и в трупную вошел Нилс Вандер. Он принес с собой краску, валик и карточки для снятия отпечатков пальцев.

Вандер возглавлял отдел дактилоскопии. Он надел резиновые перчатки, осторожно приподнял ладони мертвеца и оглядел их со всех сторон.

– Проще снять кожу, – решил он.

У трупа в той стадии разложения, в какой находился наш клиент, верхний слой кожи снимается с ладоней, как перчатка. Вандер стянул с обеих рук мертвеца «перчатки» и надел их поверх резиновых перчаток. Потом он по очереди окунул каждый «палец» покойника в краску и запечатлел их отпечатки на специальной карточке. После этого Вандер освободился от «ладоней» мертвеца, снял резиновые перчатки и удалился к себе в лабораторию.

– Чак, положи кожу в формалин, – распорядилась я. – Сохраним для дальнейших исследований. А теперь давайте перевернем его.

Марино помог нам опрокинуть труп лицом вниз. Никаких повреждений я не заметила, только один участок на правой лопатке показался мне темнее, чем остальная кожа. Я взглянула на него через лупу.

– Ты тоже видишь, Марино? Или мне просто кажется?

– Возможно, – сказал он, присмотревшись. – Не знаю.

Я протерла кожу влажным полотенцем. Внешний слой, эпидермис, мгновенно отслоился. Ткань под ним, собственно кожа, напоминала испачканную чернилами мокрую гофрированную бумагу.

– Татуировка. – Теперь я почти не сомневалась. – Но рисунок различить нельзя. Просто большое неровное пятно. Давайте посмотрим в ультрафиолете.

Мы притушили свет, и я поднесла к интересующей меня области ультрафиолетовую лампу. Ничего не высветилось. Раффин вновь зажег верхний свет.

– Я думал, что татуировочная краска сияет, как неоновые огни, – сказал Марино.

– Это люминесцентная краска сияет, но ее больше не используют – высокие концентрации йода и ртути опасны для здоровья.

К вскрытию я приступила только после полудня. Как я и ожидала, органы оказались мягкими и рыхлыми. Крови не было – только гнилая жидкость, так называемые сальные выделения, образцы которых из плевральной полости я взяла на анализ. Мозг превратился в разжиженную массу.

– Пробы мозга и выделений немедленно к токсикологам. Пусть проверят на алкоголь, – приказала я Раффину, не отрываясь от работы.

Моча и желчь вытекли из прохудившихся пузырей, а от желудка вообще ничего не осталось. Но когда я отслоила мягкие ткани черепа, мне показалось, я нашла причину его смерти. На выступах височных костей и сосцевидных отростках воздухоносных полостей имелись затемнения. Поставить точный диагноз до получения результатов токсикологической экспертизы я не могла, но была абсолютно уверена в том, что передо мной утопленник.

– Видишь затемнения? – Я показала Марино темные пятна. – Сильное кровоизлияние. Возможно, случилось, когда он тонул. Наверно, сопротивлялся. Когда ты последний раз имел дело с Интерполом?

– Пять, может, шесть лет назад.

– Если он числится пропавшим без вести во Франции, Англии, Бельгии или где-то еще, если он скрывается от международного правосудия, мы не установим его личности, пока Интерпол не найдет данные о нем в своих компьютерах.

– Не хочу связываться с Интерполом, – сказал Марино. – Боюсь его не меньше, чем ЦРУ. Не хочу, чтобы там даже подозревали о моем существовании.

– Бред несешь. Ты хоть знаешь, что такое Интерпол?

– Знаю. Там работают засекреченные идиоты.

Вернулся Раффин. Он сел на высокий табурет перед металлической раковиной, ко мне спиной, вскрыл бумажный пакет с номером одного из трупов и извлек пять бутылочек с таблетками.

– Чак, а почему ты занимаешься этим здесь?

– Не успеваю. Еще никогда не поступало с мертвецами столько лекарств. Совсем зашился. Едва досчитаю до шестидесяти или семидесяти, как звонит телефон, я сбиваюсь, и все приходится начинать сначала.

– Да, тяжелый случай, – прокомментировал Марино. Зазвонил телефон.

– Эй, Марино, ответь, ладно? – попросил Раффин. – Я считаю.

– Надорвался, бедный, – отозвался Марино.

Я возилась с позвоночником. Его следовало обработать серной кислотой и после передать в трасологическую лабораторию для выявления диатомей – микроорганизмов, которые есть во всех водоемах мира.

– Доктор Скарпетта! – окликнул меня Чак, повесив трубку. – Звонил доктор Купер. Содержание алкоголя в выделениях – ноль целых восемь сотых, в мозге – ноль.

Восемь сотых – очень мало, тем более что в мозге алкоголя вообще не обнаружено. Возможно, алкоголь выработали бактерии уже в мертвом организме.

– Ну и каково будет твое заключение? – поинтересовался Марино.

– Непосредственная причина смерти точно не установлена, – отвечала я. – Но мы, безусловно, имеем дело с убийством. Это явно не портовый рабочий, случайно запертый в контейнере. Чак, мне нужна хирургическая кювета. Поставь ее сюда на стол. Я хочу поговорить с тобой, сегодня же.

Я стянула перчатки и позвонила Роуз.

– Найди, пожалуйста, одну из моих старых пробковых досок, – попросила я.

Согласно нормативам, все разделочные доски должны иметь тефлоновое покрытие, потому что пористые поверхности загрязняются. Вполне уместное требование, если работаешь с живыми пациентами. Инструкциям я подчинялась, но свои прежние орудия труда никогда не выбрасывала.

– Еще мне нужны заколки для волос, – добавила я.

– Без проблем. Что-нибудь еще?

– Люси не звонила?

– Пока нет. Если позвонит, я вас найду.

– Пошли ей в контору цветы, – сказала я. – С запиской «Я люблю тебя и прошу прощения. Тетя Кей».

Кожа эластична. Пришпиливая к пробковой доске вырезанный кусок, я должна была растянуть его до прежних размеров, чтобы не исказить узор татуировки.

Марино ушел. Мы с Раффином остались в трупной вдвоем. Я настроилась на серьезный разговор.

– Если хочешь перейти в полицейское управление, я не возражаю, – начала я. – Но если ты намерен остаться здесь, Чак, будь добр, выполняй правила, как-то: ты должен находиться на рабочем месте, добросовестно относиться к своим обязанностям, проявлять уважение к коллегам.

– Может, я и не идеальный работник, но к своим обязанностям отношусь ответственно.

– В последнее время – нет. Мне нужны еще зажимы.

– У меня куча проблем, – стал оправдываться Раффин, перекладывая мне под руку зажимы. – Жена, дом недавно купили. Вы даже не представляете.

– Я тебе сочувствую, но на моем попечении целое ведомство. И если ты не будешь выполнять свою долю обязанностей, у нас возникнут серьезные проблемы.

– Серьезные проблемы уже возникли, – заявил он, будто только и ждал подходящего момента. – Вы просто не в курсе.

– Что ж, рассказывай.

Раффин наблюдал, как я фиксирую края кожи.

– Все ужасно опечалены тем, что произошло в прошлом году, – начал он. – Уму непостижимо, как вам удается мириться с гибелью спецагента Уэсли.

Бентона Раффин всегда величал не иначе как «спецагент», что вызывало у меня недоумение и улыбку. Старший санитар, должно быть, благоговел перед опытным агентом ФБР, который к тому же был экспертом по составлению психологических портретов. Мне вдруг пришло в голову, что, возможно, примерное поведение Раффина в прежние дни объяснялось скорее влиянием Бентона, а не моим.

– Мы все тоже скорбим о нем, – продолжал Раффин. – Ведь он приходил сюда, шутил с нами, болтал о том о сем. Такой важный человек. С тех пор все при вас чувствуют себя как на иголках. Слово лишнее боятся сказать. Думают, что вы не в себе, и потому делают вид, что не замечают вашей рассеянности. Вы стали иначе относиться к работе. Не один я обратил на это внимание. И вы знаете, что я не преувеличиваю. Согласны?

– С чем я должна согласиться, Чак?

– У вас появилось много странностей. Работаете до изнеможения, выезжаете даже на те места происшествий, где вашего присутствия не требуется. Вам звонят убитые горем люди, но вы не находите времени поговорить с ними.

– Это ты о чем? Я всегда беседую с родственниками погибших. Беседую с любым, кто попросит, если он вправе получить информацию.

– Тогда поинтересуйтесь у Филдинга, сколько раз он отвечал за вас, скольким семьям ваших подопечных давал объяснения. И потом, ваши выступления в Интернете. Это же вообще ни в какие ворота не лезет.

Я опешила.

– Какие такие выступления в Интернете?

– Ну, консультации или как их там еще. Честно говоря, сам не читал – у меня дома нет компьютера. Я не хотел вас расстраивать. Я все понимаю. После того что вы пережили…

– Благодарю за сочувствие, – перебила я.

– Труп из Пауатана должны бы уже доставить. Если хотите, я проверю, – вызвался Раффин.

– Да, проверь, а этот потом убери в холодильник.

– Непременно.

Двери за Раффином закрылись, и в трупной наступила тишина. Мной овладевали неуверенность и беспокойство. Я переставила пробковую доску с растянутым куском кожи в хирургическую кювету, накрыла ее салфеткой и убрала в холодильник. После прошла в раздевалку, приняла душ и устроила себе длительный перерыв за чашкой кофе.

– Джин, ты читаешь консультации, которые я якобы даю в Интернете? – спросила я у администратора моего офиса.

Она смущенно мотнула головой. С этим же вопросом я обратилась к Клете и Полли.

– Иногда, – созналась Клета, краснея.

– А ты, Полли?

– Не всегда. – Она тоже покраснела.

– Это не я. Кто-то выступает под моим именем, – объяснила я. – Жаль, что я не узнала об этом раньше.

Обе женщины смешались. Я видела, что они мне не верят.

– Я хорошо понимаю, почему вы при мне не заикались про мои так называемые «консультации», – продолжала я. – Наверно, на вашем месте я поступала бы так же. Но мне нужна ваша помощь. Если вы подозреваете кого-то, кто мог бы писать от моего имени, очень прошу, скажите мне.

Женщины вздохнули с облегчением.

– Это ужасно, – взволнованно заговорила Клета. – За такое в тюрьму надо сажать.

– Понимаете, когда читаешь, очень похоже на вас. В этом-то все дело, – добавила Полли. – Советы, как избежать несчастного случая, какие меры безопасности соблюдать, прочие медицинские тонкости.

– Вы хотите сказать, что это пишет врач или человек с медицинским образованием? – уточнила я.

– Во всяком случае, не дилетант, – подтвердила Клета.

– Вы не знаете, где доктор Филдинг? – спросила я.

– Недавно ходил где-то здесь, – ответила Полли. Своего заместителя я нашла в медицинской библиотеке. Он листал журнал «Питание, физкультура и спорт». Увидев меня, Филдинг улыбнулся.

– Джек, мне надо с тобой поговорить.

Я закрыла дверь библиотеки и передала ему свой разговор с Раффином. По грустному взгляду своего заместителя я поняла, что мое сообщение не явилось для него новостью.

– Ходят слухи, будто министр Вагнер намерен избавиться от вас, – сказал Филдинг. – Думаю, это обычная утка, и мне очень жаль, что она достигла ваших ушей. Чак – идиот.

Синклер Вагнер возглавлял Министерство здравоохранения и социальных служб. Только он и губернатор имели право уволить главного судмедэксперта штата.

– И на каком же основании он намерен меня уволить? – спросила я.

– Говорят, вы смущаете Вагнера своими выступлениями в Интернете.

Я наклонилась к Филдингу и положила руку ему на плечо.

– Это не я. Кто-то выступает под моим именем.

– Вы шутите? – Он озадаченно посмотрел на меня.

– Мне сейчас не до шуток. Ты-то почему молчал, Джек? Если считал, что я поступаю недостойно… Неужели я настолько отдалилась от всех, что никто не осмеливается мне слова лишнего сказать?

– Дело не в этом. Никто вас не чурается. Наоборот, мы все очень беспокоимся за вас и потому, наверно, стараемся вас беречь.

– От чего вы меня бережете?

– От горя никто не застрахован, и никому не заказано горевать, – спокойно отвечал Филдинг. – Никто не требует, чтобы вы работали в полную силу. Я – тем более.

– Мое горе касается только меня. Я не могу допустить, чтобы мои личные проблемы мешали делу. И не допускаю этого.

– Вы ведь очень его любили. Мне казалось, единственное, чем я могу помочь вам, это взять на себя часть ваших забот.

– Ты отвечал за меня по телефону родственникам погибших? – прямо спросила я.

– Мне это совсем не трудно, – сказал он. – Хоть какая-то помощь вам.

– Просто в голове не укладывается, Джек. Я здесь каждый день с утра до ночи, разве что в суд иногда отлучаюсь. Почему тебе направляли звонки, адресованные мне?

Филдинг сконфузился.

– Неужели ты не понимаешь, что я просто не могу отказывать в утешении растерянным, убитым горем людям, проявлять равнодушие к их беде? Как я могу не проявить сочувствие к горю человека, не попытаться сгладить его боль, не сделать все от меня зависящее, чтобы отправить убийцу на электрический стул? – Мой голос дрожал, я едва сдерживала слезы. – И часто ты отвечал за меня?

– В последнее время часто. Практически по каждому второму делу, – неохотно сознался Филдинг.

– В таком случае, полагаю, на меня поступали жалобы, – сказала я. – В глазах скорбящих людей я – надменное, бессердечное чудовище. И я их хорошо понимаю.

– Да, кое-кто жаловался.

По лицу Филдинга я догадалась, что жаловались многие. И очевидно, губернатору тоже писали.

– Кто направлял тебе эти звонки? – спросила я.

– Роуз, – со вздохом ответил он.