Ольга КАЧУЛКОВА

РОБИНЗОН В РУССКОМ ЛЕСУ

Повесть

Рисунки Николая Мооса

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ На меня нападает медведь. Вася спасает меня. Борьба Васи с медведицей.

Утром мы поднялись очень рано, почистили ружья, запрягли Машку и отправились. На половине дороги мы завязали лосице глаза. Она, видно, очень удивилась, но послушно шла дальше между мной и Васей. Недалеко от лосиного двора мы накинули на нее рогожу и привязали к дереву.

Дойдя до места, в запутанном лабиринте лосиных дорожек мы нашли шестерых лосей. Они заметили нас, но были так уверены в безопасности своего убежища, что спокойно рассматривали нас, не думая о бегстве.

Мы застрелили двух из них и постарались отогнать живых как можно дальше, потому что боялись, что они нападут на нас, потом протоптали в снегу откос, по которому могли спуститься сани с Машкой, привели ее и стали наваливать лосей на сани. Мы уже навалили одного лося и принялись за другого, как вдруг услышали шорох шагов по снегу. К нам подбегал волк с низко опущенным хвостом, с глазами, налитыми кровью. Машка стала беспокоиться. Волк подходил все ближе. Мы с Васей выстрелили враз, и он скатился в глубокую аллею.

Это посещение заставило нас поспешить. Мы с неимоверным трудом завалили второго лося и повели Машку как можно скорее, боясь, что нас окружат волки. Хотя снег был глубок и тяжело нагруженные сани сильно вязли в нем, но Машка шла очень бодро. Мы добрались почти до самого дома совершенно счастливо, но в нескольких шагах от рва к нам опять пристали два волка, а за ними и целая стая. Положение становилось опасным. Волки, окружив воз, злобно и радостно скалили зубы и рычали. Машка испугалась и остановилась. В эту страшную минуту Вася вскочил на сани, схватил убитого волка, высоко поднял его над головой и сильно швырнул в стаю. Голодные, жадные звери не могли спокойно видеть, что товарищи их уже едят, а им предстояло еще бороться со мной и с Машкой, они оставили нас и бросились туда, а Вася тем временем сдернул повязку с глаз Машки. Все это произошло шагах в ста от ворот, уже на гладко утоптанной дороге. Увидя волков, Машка так быстро пробежала это пространство и втащила сани во двор, что я, несмотря на сильный страх, удивился ее резвости. Мы вбежали за ней и начали подымать мост. В это мгновение волки заметили, что упустили лучшую часть добычи, и устремились за нами. Передний успел вскочить на уже приподнятый мост и ввалился к нам во двор, некоторые попадали в ров на колья, а остальные вернулись доедать волка.

Свалившийся к нам зверь так перепугался, что сел на задние лапы, вытаращил глаза, оскалил зубы, высунул язык и сидел неподвижно. Машка сильно беспокоилась. Вася схватил топор и бросился к волку, но тот увернулся и побежал на меня, я выстрелил почти в упор, и он упал.

Мы поспешили распрячь Машку и отвести в ее спокойный ледник.

Вася предложил было влезть на забор и оттуда попугать остальных волков выстрелами, но я сказал, что пороху у нас не так много, чтобы тратить его даром. Мы убрали сани и сбрую и стали обдирать шкуру с лосей, разбирать их по частям. В этот раз мы старательно обрезали сало, и Вася даже не выбросил пузырь и кишки. Мы принялись варить сухой бульон и коптить окорока и все эти дни ели очень жирные щи и отличный бифштекс.

Однажды, придя кормить Машку, я был чрезвычайно поражен. Возле нее на подстилке лежал маленький совершенно желтый теленочек, которого она очень нежно облизывала языком. Я побежал домой, чтобы позвать Васю.

— Это хорошо, — сказал он, — теперь у нас будет молоко, масло и творог.

Мы вместе пошли в ледник.

— А этого молодца мы будем беречь и воспитывать, — сказал Вася, поглаживая теленочка. — Какой он славный!

Машка очень недоверчиво поглядывала на нас каждый раз, когда мы приближались к теленку, но потом привыкла.

С тех пор, как она отелилась, мы стали ее кормить лучше прежнего. Кроме сена, воды и объедков с нашего стола мы стали специально варить для нее нечто вроде похлебки, в которую клали листья капусты, несколько вареных и протертых картофелин, брюкву или репу. Это пойло очень нравилось ей. Зато молока она давала столько, что пока мы не научились бить масло, у нас его было слишком много, и мы забеливали им пойло. О теленке нечего и говорить: он был совершено сыт и рос отлично.

Молоко мы разливали в горшки. Свежее сохраняли в сенях, потому что там было холодно, а простоквашу делали дома, сняв с нее сметану, ставили горшки в печку и получали жирный творог.

Вообще, чем дольше мы жили в лесу, чем больше трудились, тем спокойнее и роскошнее становилась наша жизнь.

Когда появлялось у нас совершенно свободное от всяких работ время, я учил Васю читать по единственной нашей книге, Робинзону, и не мог надивиться его памяти и понятливости. Вообще Вася был мальчик с редкими способностями и прекрасным сердцем. В эту зиму он еще раз спас мне жизнь.

Однажды Вася запряг Машку, чтобы съездить за водой, и попросил меня опустить мост, что я и сделал. Ничего не подозревая, я совершенно машинально взошел на мост и остановился. Меня поразило, что на противоположной стороне рва, на снегу виднелось множество громадных медвежьих следов. Я и не сообразил, что медведь провалился в ров прямо против ворот и теперь был подо мною. Прежде чем я успел опомниться, из-под моста показались две громадные косматые лапы, за ними голова и наконец окровавленный зад медведя. Когда я опустил мост, он ухватился за край его передними лапами, вырвал из себя колья, взобрался на мост и яростно пошел на меня. Увидя перед собой это страшилище, я громко закричал и попятился к воротам: медведь сделал шаг вперед, точно рассматривал меня, стоя на задних лапах, почти у края моста.

В эту минуту Вася с толстой дубиной в руках прыгнул между мною и медведем и так сильно ударил его по переносице, что тот с ревом полетел опять в ров и всей спиной напоролся на колья.

Я был так испуган, что опустился на снег и зарыдал, сам не знаю отчего. Вася подбежал ко мне, стал обнимать и успокаивать меня.

— Полно, не плачьте, Сергей Александрович, ведь он вас не съел, а сам вот лежит на кольях, да издыхает.

Я мог только обнять Васю и крепко прижаться к нему. Несколько минут он сидел молча и только ласково поглаживал меня по спине, потом встал, принес мне воды, и когда я напился, стал весело рассказывать, что он намерен сделать с медведем.

Я заслушался его и забыл о своем испуге.

Весь остальной день прошел в снимании шкуры с медведя и разделке его на части.

Пока не стаял снег, мы нарубили кольев и лозы, потому что за лето хотели выстроить для Машки и ее теленка отдельный хлев, а ледник набить льдом. Прошлогодний запас оказался недостаточным для нашего хозяйства, поэтому мы решили увеличить яму. На время этих работ Машку с теленком мы поселили в сарае.

В леднике мы разобрали пол. В глубине ямы земля не замерзла, поэтому увеличить ее нам не составило особенного труда. Набить ледник было также гораздо легче прошлогоднего. Машка легко возила с озера глыбы льда, бревна и лозу для хлева.

Снег еще не успел стаять, как мы принялись за постройку, вколотили колья и заплели плетни. Мы уже не боялись потоков талой воды с вершины, потому что канава стала еще глубже от промоин и хорошо отводила ее.

Мы решили увеличить свои огородные посевы, чтобы их хватало Машке на пойло из вареных овощей. Для этого нужно было расширить плетень и навозить черной земли от озера. И то и другое нам удалось сделать вовремя, потому что самая тяжелая часть работы падала теперь на Машку. Впрочем, мы трудились от этого еще усерднее.

Как только пришло время, мы вспомнили про пчел — развязали утепление, открыли улей и почистили его, а новый, сделанный в виде хорошенького домика, поставили в огороде.

Вася каждый день бегал к липам посмотреть, не собираются ли его любимцы роиться. Однажды в июне он прибежал очень взволнованный и радостный. Оказалось, что он давно уже заманил в свой улей пчел-работниц, и тот, вероятно, очень понравился им, потому что они прилетали туда каждый день. Теперь они собираются роиться, и он был уверен, что они переселят свою матку именно к нему. Так действительно случилось, и восторг Васи поистине трудно описать.

Вообще это лето не было уже для нас временем, полным непрерывного и тяжелого труда. Мы могли уже бродить по лесу без всякой определенной цели, никуда не спеша. Во время таких прогулок я рассказывал Васе все, чему меня научили до нашего побега и что я вычитал из книг. Он слушал очень внимательно и хорошо запоминал рассказанное. К концу лета он очень основательно звал священную историю, заучил заповеди и понимал их значение. Я выучил его писать цифры на песке и безошибочно проводить над ними первые четыре действия,

И все-таки мы очень скучали до дому и часто разговаривали о том, как хорошо было бы отыскать жилье и свидеться со своими. Один раз мы даже решились отправиться очень далеко на розыски. Для Машки с теленком мы накосили свежего сена и набрали мха, захватили провиант и ружья, спустились в ров по лестнице, чтобы не открывать ворота, вылезли на поверхность, прикрыли ров хворостом и пошли.

Бродили мы опять три дня, чуть не заблудились и вернулись домой совершенно измученные. Машка очень обрадовалась нам.

— Нет, уж видно судьба наша такая здесь и загибнуть, — сказал Вася, бросаясь на свою кровать. — И поделом. Нечего было бежать от хорошего, да придумывать себе такую жизнь, которую должны вести только волки!

Мне было очень больно слышать это. Ведь моя дикая фантазия и мое безумное увлечение привели сюда бедного юношу.

Скрепя сердце, мы покорились своей участи и опять принялись за работы — драли липовые лубы на мочалу, собирали ягоды, грибы, липовый цвет, косили сене и делали глиняную посуду.

Но главную заботу нашу составлял огород.

Лето выдалось дождливое, пасмурное, беспрестанно поднимались бури. Сначала все взошло отлично, но потом на капусту напали червяки и страшно портили ее. Средства уничтожать их не знал даже Валя, а потому мы каждый день ходили собирать червей и потом уничтожали их.

Однажды, проходя по берегу озера, мы наткнулись на утиный выводок. Старая утка, должно быть, боялась за детей, потому что, пока я подбирал утят из гнезда, она очень смело вилась возле нас. У Васи была в руках палка. Он изловчился и так ударил ее по крылу, что она с криком упала в тростник. Вася прыгнул и схватил ее.

— Не кричи, не кричи! — уговаривал он утку. — Это не со зла тебя ударил. Хочу, чтобы ты у нас великой родоначальницей была. Берите-ка уж заодно и гнездо, Сергей Александрович, — обратился он ко мне. — Я кое-что придумал. Чем мы не настоящие помещики? Надо и нам свой птичий двор завести.

— Ну, что-то ты, Вася, нескладное задумал, — возразил я, укладывая утят обратно в гнездо и поднимая его целиком вместе с ними, — хочешь приручить диких уток! Такого я не слыхивал.

— Если сумели мы приручить лося, так не одолеть утки будет стыдно! — возразил он самодовольно.

Мы принесли гнездо и утку домой. Вася взял ножницы, подрезал старой утке крылья и пустил ее на пол. Я же сбегал, притащил травы и несколько битых лягушек. Поближе к гнезду мы поставили два котелка с водою.

— Поживи так только денька четыре, — приговаривал Вася, обращаясь в утке, — я тебе такой дворец сострою, что сама благодарить будешь!

Оказалось, что Вася задумал сплести у озера колоссальную клетку, вернее беседку, так, чтобы один ее край стоял в воде на расстоянии, которое бы давало уткам возможность плавать, а другой выступая бы на берег настолько, чтобы они могли вить гнезда.

Я очень охотно взялся за это дело. Нам, привыкшим тяжело работать прямо на солнце, занятие в тени, на берегу озера казалось забавой. Мы притащили из дому штук десять жердей и вколотили их в дно озера почти на полторы сажени от берега, ботом нарубили длинных побегов лозы. Прыгая на заплетенный побег обеими ногами сразу, мы заставляли его опускаться де самого дна озера и так вывели всю подводную часть совершенно плотно, выше же стали заплетать лозу на вершок одна от другой, и дело пошло очень быстро. Выводить крышу было труднее, потому что работать приходилось стоя на лестницах, которые мы сняли е крыши дома. В береговой стене беседки мы проделали узенькую дверку, вместо петель прибив куски толстой кожи. Клетка вышла чудесная. В одной половине тихо плескалась вода, в другой, лениво шелестя, темнел сочной зеленью тростник, который мы всячески старались не помять во время постройки, чтобы сохранить природные условия жизни свободной утки: над головой тихо шумело и благоухало целое море всякой зелени.

Когда мы принесли уток обратно к воде, да еще с родным гнездом, которое уютно установили в тростнике, они повеселели. Вася был очень доволен и говорил, что утки так же хорошо вынесут и зиму в теплом сарае.

Пока приходилось только ждать исполнения своих богатых надежд на птичий двор, а хлопот он прибавил нам немало. Едва ли есть на свете птица прожорливее утки. Их было у нас, считая с маткой, всего десять штук, и трудно представить, какое количество лягушек мы поставляли им ежедневно, и все оно съедалось без остатка. Правда, птенцы росли поразительно быстро и обещали стать крупнее обыкновенной кряквы.

Однажды нам пришло в голову сделать плот, чтобы кататься по озеру. Мы заготовили три бревна, скрепили их между собой крепкими поперечинами, а сверху настлали досками. Садиться было нельзя, но, имея под собою три аршина плота в длину и два в ширину, мы не рисковали опрокинуться. Привыкнув безопасно разъезжать вдоль берега, мы стали отплывать от него все дальше и дальше.

До сих пор помню, какое странное и сильное чувство охватило меня, когда я в первый раз очутился на середине зеркально-зыбкого и, может быть, бездонного озера. Было и жутко и как-то весело.

Мы расхрабрились до того, что переправились на один из островов озера. Там оказались целые заросли дикорастущей малины и янтарное море морошки. Мы тотчас же наделали коробок из бересты и возвратились домой с большим грузом ягод.

Вечером мы их чистили и разбирали. Малину помельче положили в печку сушиться, а остальные ягоды на ночь, чтобы не прокисли, облили медом. На другой день Вася сварил варенье.

После нескольких посещений острова нам захотелось и еще дальше. Озеро было так, велико, что обойти его кругом нам было очень трудно, потому что на это требовалось бы три дня. Мы решили съездить на противоположный берег на своем плоту. Обогнув небольшой мысок, который острым углом скрывал от нас половину противоположного берега, мы увидели там устье довольно широкого ручья. К нему-то мы и направились, нашли удобное место, причалили и высадились.

Местность этого берега вполне напоминала нашу. Такой же обрыв со слоями глины и песка, та же растительность. Поэтому нас больше всего заинтересовал ручей. Он бежал по глубокому, каменистому дну, местами загроможденному толстыми стволами упавших деревьев-великанов.

— Настоящее рачье место, — проворчал Вася вполголоса, пробираясь по берегу вверх по течению.

— А я уже видел рака и хотел предложить тебе половить их, — сказал я.

— Половить-то и я бы согласен, Сергей Александрович, — весело ответил мой насмешник Пятница, — да как и чем? Разве как сделал один дурак в сказке. Опустить им ногу. А вот сейчас. — Он сел на берег, снял сапог и опустил ногу в воду.

— Что ты делаешь? Ведь больно будет! — вскричал я.

— Ничего, не очень.

Мы некоторое время шутили и смеялись, но потом затихли.

— Вот! Ха, ха, ха! — вдруг расхохотался Вася и, быстро выдернув ногу, вышвырнул на берег огромного черно-зеленого рака.

— Значит, тот сказочный дурак не совсем глуп был! — продолжал он, обуваясь.

— А еще это значит, что мы на днях приедем сюда с сетками и корзинками и наловим раков, — добавил я, — пока ты чудил, я уже придумал, как это сделать.

Мы переправились на свой берег и переночевали дома, а на другой день я уже с восходом солнца мастерил рачьи ловушки, согнул два обруча и обтянул их сеткой, которую отпорол от крыла невода, так что все вместе представляло из себя нечто вроде решета с мягкими сетчатыми стенками. В местах, где раков водится много, в какие-нибудь пять-шесть минут их набирается на приманку из мяса штук десять-пятнадцать и даже больше. Ловцу же остается только достаточно быстро дернуть за веревку, чтобы верхний обруч поднялся и выпрямил сетчатые стенки решета раньше, чем раки эта заметят, иначе они все убегут, потому что плавать и двигаться в воде могут очень быстро. Особенно удачна ловля ночью, при кострах, свет которых привлекает раков издалека,

Я сделал пять таких ловушек, и в ясный, тихий вечер мы переправились на противоположный берег, чтобы там ловить раков всю ночь. Пока было светло, мы бродили по лесу и ели ягоды, а когда смеркалось, зажгли на берегу два больших костра и начали ловить раков, вытаскивая то одно, то другое решето. Еще до полуночи мы наловили их с пол-ушата.

— Вася, бросим, — предложил я, — ведь нам некуда их девать!

— И очень ошибаетесь, Сергей Александрович, — возразил он, — есть куда девать! Обжорливее наших уток нет никого на свете. И чего мы не съедим сами, пойдет им на угощение.

Начало рассветать. Костры потухли. Сквозь пролом ущелья, по которому стремился ручей, угадывалась часть озера. Над ним непроницаемым покровом, неподвижной белой массой стоял туман. Местами заря окрашивала его розоватым отливом. Вдруг взошло солнце — туман заволновался, — его коснулось тепло живоносных лучей. Волна за волной стали исчезать седые клубы тумана, наконец, слетела и последняя дыминка, и перед нашими глазами открылось колоссальное зеркало, в которое смотрелось безоблачное небо и любовались собою прибрежные сосны и ели.

Я стоял и смотрел, как очарованный, забыв и раков и даже Васю, но тот скоро нарушил мое созерцательное настроение.

— Теперь и домой можно! Вишь, как тихо! — сказал он, затаптывая последние искры костра. — А не то все раки заснут. Когда их варят живыми, они гораздо вкуснее.

Я невольно вздохнул и стал помогать своему неугомонному и прозаическому Пятнице нагружать плот.

Едва мы добрались домой, Вася принялся в нескольких котлах варить раков, а я пошел кормить Машку и бить лягушек для утят.

Этим летом жизнь наша сложилась так, что мы могли уже доставлять себе некоторые удовольствия, но все они все-таки были чисто физические. Единственное нравственное удовлетворение приносило сознание того, что мы победили обстоятельства трудом. Мы оба заметно стали тосковать. Хотя и бессознательно, а сказывалась потребность в обществе себе подобных, в любви к ним, в их интересах и трудах.

Часто мы по целым дням бесцельно бродили по лесу, приискивая, чем бы занять дремлющие ум и чувство. Однажды мы пошли собирать ягоды и забрались далеко от дома. Вдруг, совершенно неожиданно, среди леса, перед нами открылась довольно большая лужайка, и через несколько минут из чащи на нее вышла медведица с двумя медвежатами и хотя взрослым, но еще небольшим медведем. Мы заслышали их приближение раньше, чем увидели их. Медведицы чрезвычайно нежные матери и, пока водят своих медвежат, бывают ужасно свирепы, потому что всех подозревают в злых умыслах против своих детей. Точно не доверяя в этом деле одним своим силам, они постоянно держат при медвежатах еще взрослого медведя, который нянчит их и называется пестуном.

Мы бросили корзинки на землю и взобрались на дерево. Сначала медведи, казалось, не заметили нашего присутствия. Медвежата косолапо и неуклюже катались по земле, а мать и пестун забавляли их, тормоша зубами за животы. Но вдруг медведица увидела наши корзины, подошла к ним, обнюхала их и подозвала детей и пестуна. В несколько минут от наших ягод не осталось и помину. Мы очень охотно простили бы ей эту шалость, но ей, кажется, захотелось еще полакомиться и нашими мозгами. Она обнюхала утоптанную траву и пошла прямо к дереву, на котором мы сидели.

— Ведь она полезет к нам! — сказал Вася громко. — Если у вас ружье заряжено пулями, стреляйте.

Я выстрелил два раза, но, вероятно, от страха, или от неловкого положения на суку, один раз промахнулся совершенно, а другой ранил ее в лапу пониже плеча.

— Плохо дело! — крикнул Вася. — Ну, полезайте выше. Я встречу и угощу ее топором.

Медведица поднялась на задние лапы со злобным рычанием. Должно быть, моя пуля пробила только мясо, не затронув кости, потому что она стала сначала трясти дерево, но видя, что мы сидим крепко, полезла к нам.

Я взобрался как можно выше, а Вася спустился на толстый сук и крепко сплел ноги, вынул из-за пояса топор и сжал его в руках. Как только, медведица поднялась близко к Васе, он нагнулся и изо всех сил ударил ее топором промеж глаз. Она выпустила сук, за который держалась, и полетела на землю, ломая при падении сухие ветви. Пестун побежал было к нашему дереву, но Вася бросил в него топором и ранил в лапу, а потом выстрелил и добил окончательно. Опять я был обязан своим спасением Васе!

Мы очень сожалели, что не можем воспользоваться мясом обоих медведей, но тащить их с собой не было возможности, а поэтому мы сняли только шкуры и, поймав двух медвежат, пошли домой.

На другой день мы возвратились к этому месту, но, должно быть, ночью приходили волки, потому что мяса на ободранных медведях осталось совсем немного. Впрочем, мы все-таки отрубили им головы и лапы.

Вскоре пришла пора убирать огород. Машка помогала нам, перевозя овощи к сараю. Потом пошли дожди, похолодало и, наконец, повалил снег.