"Человек плюс машина" - читать интересную книгу автора (Кормер Владимир Федорович)

16

Когда на другой день я вышел спозаранку на улицу, городок бурлил едва ли не больше, чем наутро после пожара. Была суббота, повсюду диффундировали толпы народа, обсуждавшего «побег» Марьи Григорьевны. В спонтанно возникавших зародышах кристаллизации этой аморфной массы витийствовали ораторы.

Выяснилось, что Марью Григорьевну задержали где-то в часу одиннадцатом вечера, но не в аэропорту, а по дороге в аэропорт. Однако вправду ли она собиралась лететь, оставалось непонятным, поскольку та же дорога вела и к проложенному в этом году шоссе Парфеньевск — Новокашино, откуда, в свою очередь, можно было улететь местным рейсом на Приозерное, там добраться автобусом до Краснооктябрьского и так далее, это в том случае, рассуждали наши, если Марья Григорьевна хотела «замести следы». Но за ней, конечно, уже несколько дней как было установлено наблюдение, добавляли некоторые, началась сразу же погоня, завязалась перестрелка, с обеих сторон (!) имеются раненые. Кто-то утверждал даже, что из Москвы прибыла уже специально по этому поводу еще одна комиссия во главе с… Еще кто-то говорил, что… Впрочем, все это… читатель понимает, что я хочу сказать!

После отсеивания шелухи картина более или менее достоверная выглядела следующим образом.

Примерно в десять часов вечера, обманув бдительность Алины и Алисы, Марья Григорьевна выбралась из дому, неведомо как завела свой так и не проданный автомобиль, тронулась в вышеуказанном направлении (к аэропорту или мимо) и была остановлена первым же патрулем ГАИ, пораженным диковинным видом машины. Решивши, что машина следует на капремонт, гаишник собирался уже откозырять прелестной даме за рулем, как вдруг заметил, что дама-то «немного не в себе»… Марью Григорьевну проконвоировали в ближайшее отделение. Факт и то, что туда же скоро прибыла и погоня (была все-таки погоня) — оперуполномоченный нашей городской милиции, разбуженный еще более бдительными, нежели Алина с Алисой, соседями Марьи Григорьевны, которые, завидя из окон, как она возится внизу у машины, немедленно забили тревогу. В отделении «реакция Раппопорта» (или как там это у них называется) дала результат отрицательный, но тем не менее Марья Григорьевна не могла вразумительно объяснить, куда и зачем она едет («Если вы едете в аэропорт, то что собирались делать с машиной, неужели бросить?»), вещей с собой у нее не было, хотя водительские права она с собой захватила. Прибыл в конце концов и милицейский врач, который определил то ли просто «нервное возбуждение», то ли «психастению», то ли даже «маниакально-депрессивный психоз» — наши точно сказать затруднялись, а медик-эксперт из комиссии (знакомый нашего местного жителя) почему-то в этот день не появлялся. Марью Григорьевну повезли назад в городок, и еще по дороге подоспевший Кондратков попытался, так сказать, на ходу получить от нее показания относительно ее действий в роковую ночь, когда сгорел ВЦ. Но сразу же разговор зашел в тупик. «Что вы делали после того, как вышли из квартиры гражданина Копьева?» — спрашивал Кондратков. «Я пошла к своей знакомой, к Алисе, — покорно ответила Марья Григорьевна. — Нет, впрочем, к Алине». — «Так к кому же точнее, к Алисе или к Алине?» — «К Алине, хотя нет, кажется, все-таки сначала к Алисе». — «Значит, вы отправились сначала к Алисе, я вас правильно понял?» — «Да, но ее не было дома… Нет, впрочем, это Алины не было дома… Ах, оставьте меня, что вы от меня хотите?! Я не помню!» — «Постарайтесь вспомнить…» Не продвинувшись в этой беседе далее, милиция по прибытии в городок взяла с Марьи Григорьевны подписку о невыезде, после чего Марья Григорьевна была препровождена к себе на квартиру.

Вызванные наутро Алиса и Алина мало чем помогли следствию: каждая божилась, что именно к ней (а то к кому же?) Марья Григорьевна пришла к первой, а уже от нее они вместе пошли к другой (в ином варианте их показаний: «А уже я сбегала за Алисой (Алиной)»). Очная ставка еще больше запутала дело, так как обе они, Алиса и Алина, тут же выступили единым фронтом, заявив, что «вообще все это не имеет значения и лучше пусть их оставят в покое, потому что они любят Марью Григорьевну и не потерпят инсинуаций ни в ее, ни в свой адрес…» Аналогичная сцена разыгралась после того, как Алиса или Алина сболтнула, что ночью перед приходом Марьи Григорьевны забегал к ним также Иван Иванович (ища Марью Григорьевну). Следователи, сколько ни бились, не смогли установить, у какой же из них он появился у первой. Ко всему прочему сами следователи, несмотря на весь свой профессионализм, тоже непрерывно ошибались: кто перед ними в данный момент — Алиса или Алина…

Это поведал мне уже Валерий, который удрал с полдня по какой-то якобы надобности со службы и вместо исполнения этой надобности притащился ко мне в институт поделиться новостями, а главное «договорить, потому что вчера нас прервали».

Лицо его сияло, он заговорщицки и радостно потирал руки, каждое очередное сообщение сопровождая восклицаниями вроде: «Вот видите! Что я вам говорил! Подтверждается полностью все!» Или: «Ну-с, а вот вам еще фактик!..»

Прижав меня в коридоре к подоконнику, так что я, право, боялся выдавить оконное стекло, и страшно интригуя всем своим видом наших дам, так и шмыгавших мимо будто бы с отсутствующей и вместе с тем кислой миной, он говорил:

— Мне кажется глубоко символичным, что в этом происшествии фигурирует машина. Вспомните, что мы говорили вчера о ненависти Марьи Григорьевны к машине как таковой, к машинной цивилизации. Я не успел вчера полностью развить мою мысль в силу того, что нас прервали как раз на том самом месте, когда я собирался сказать вам — обращали ли вы внимание? — что само слово «машина» приобрело для Марьи Григорьевны семиотически знаковый характер.

То есть даже одно оно, само по себе было особым образом окрашено, обладало, будучи произнесено, способностью мгновенно вызывать целую гамму ассоциаций и несло с собой огромный отрицательный эмоциональный заряд… Не улавливаете? А вы вдумайтесь, почему она, скажем, не терпела, когда ее называли «Маша»? «В деревнях нынче коровы только Машки», — и так далее. Не слышали от нее когда-нибудь такого? Вранье, вздор! Главное в том, что это наименование было для нее созвучно слову «машина». Вот в чем суть!.. А помните скандал на банкете? Когда Эль-К запел «Машина машина»… Из-за чего сыр-бор разгорелся-то?! Да из-за того, что Эль-К, сам того не зная, угодил в самую точку! Интуитивно почувствовал, в этом ему не откажешь. В самое больное место!.. Интуиция, интуиция… Вот черт, забыл на работе трубку! — сказал он, тщетно ощупывая карманы. — Ну ладно, пес с ней!.. Вообще я нахожу, что вся эта история с покупкой автомобиля и последующим к нему отношением чрезвычайно характерна. Натура двойственная, противоречивая, она, Марья Григорьевна я имею в виду, не могла устоять и перед соблазном цивилизации, а кстати, сам акт приобретения автомобиля — это, несомненно, также попытка сбросить с себя груз ненависти, груз двойственности, обрести единство, смириться, быть как все… а попытка эта, увы, не удалась! Сразу же после покупки машина начинает возбуждать в ней отвращение. И в ее отношении к машине необычайно ярко просвечивает типичный садо-мазохистский комплекс. Ей как бы доставляет тайное удовольствие наблюдать медленное умирание ненавистного механизма, его угнетение, его распад. О, я уверен, что порою отнюдь не злые дети били там стекла и отвинчивали детали — она делала это в большинстве случаев сама, сама! — и потому, что ей приятно было причинять машине страдание, ломать ее, бить (а соседи рассказывали мне, что, проходя мимо, она часто даже пинала машину ногой)… Уточню свою мысль: здесь мы встречаемся, на мой взгляд, с феноменом замещения. Вот… смотрите: я почти убежден, что если бы не появилась та, вторая машина, компьютер, и проблемы, с нею связанные, то, может статься, все и обошлось бы благополучно — в том числе и с ее автомобилем. То есть Марья Григорьевна, конечно, не тряслась бы над ним и не вылизывала бы и не холила бы его, как некоторые наши любители, но в целом ее отношение к нему не вышло бы за рамки обычного, небрежного, халатного — наняла бы какого-нибудь механика, прошла техосмотр, и дело с концом… Но когда появился и встал на ее пути компьютер, казавшийся ей поначалу — я подчеркиваю — поначалу — твердыней неприступной… я бы даже сказал, что в отношении к нему, к компьютеру (как, между прочим, и у всех у нас) был элемент сакрального, священного… тогда в силу этой неприступности, в силу этой сакральности, в силу — употребим профессиональный жаргон — недоступности объектов влечения-отталкивания и происходит замещение, то есть вся негативная энергия либо переносится на иной объект, который становится символом объекта исходного, проще говоря — на этот самый разнесчастный автомобиль, — ведь это тоже машина, не правда ли?.. Причем этот перенос, разумеется, сопровождается невротическими реакциями.

Волнение моих сослуживиц, к которым теперь примкнули и сослуживцы, возросло до крайних пределов. Было неловко, но я терпел: как раз этим утром мне пришла в голову идея начать собирать материалы, относящиеся к данной истории.

— И вот наступает кульминация! — Валерий, приблизившись к решающему пункту, сам разнервничался и опять напрасно хлопал себя по карманам, ища забытую трубку. — Марья Григорьевна начинает постепенно осознавать, что подмена одного объекта ненависти другим (полусимволическим) ее более не удовлетворяет. Соседи подтверждают, что с некоторых пор она даже и вовсе обходила свою машину стороной, шла кружной дорогой, а Алиса с Алиной говорят, что с мужиком, торговавшим машину, Марья Григорьевна последнее время отказывалась разговаривать вообще. Это потому, что вымещать злобу на крошечной и примитивной жестянке начинает казаться ей унизительным, ибо сколько бы она ни терзала, ни мучила бедную свою машину, главному ее врагу — компьютеру, мерзкому роботу, механизму, олицетворяющему собой вершину современного технического прогресса, чтобы ему пусто было! — ничего не делается, он жив, он стоит на ее пути, на пути к счастью, он губит любимого человека, губит и ее самое! Пусть так, решает она. Она готова погибнуть, но она спасет любимого (если уж не в состоянии спасти человечество), и она отомстит этой антигуманистической цивилизации, для которой машины дороже жизни! Она уничтожит проклятую машину!.. Невероятно, но факт! Другая же женщина, попав в такую… — (Я почему-то даже съежился, почувствовав, что он сейчас скажет: в такую криминогенную ситуацию.) — Попав в такую криминогенную ситуацию… — Тут он приостановился, глаза его сузились (я, честно говоря, и не подозревал, что у него может быть такое выражение). — Мы же, кстати, еще должны разобраться, отчего она возникла, эта ситуация! Нет, здесь дело нечисто!.. Ну ладно, это отдельный вопрос… Мы пока что опять же опускаем все привходящие моменты — Эль-К, Алису с Алиной, далеких детей, общественное мнение… даже самого Ивана Ивановича и того опускаем! Потому что для Марьи Григорьевны в эти последние мгновения (минуты, часы, дни) не существует ничего, кроме машины, все затмила машина, весь свет для нее в буквальном смысле слова клином сошелся на машине, кроме нее она уже ничего не видит! А другая женщина с ее темпераментом в такой ситуации возненавидела бы соперницу, плеснула бы на нее, допустим, кислотой (кислота-то ведь под рукой, она же химик), отравила бы и возлюбленного (любые яды тоже в ее распоряжении), учинила бы расправу над мнимым (или действительным) виновником ее бед (скажем, над тем же Эль-К)… Не то Марья Григорьевна! Она, повторяю, не хотела знать ни соперниц, ни виновников, ни… Вернее, для нее осталась лишь одна соперница, лишь один виновник!.. Что?! Я вижу, вы все-таки считаете это невероятным, да? Вам трудно вообразить себе, что такое возможно, да?! Но поймите, что этот образ пронизывает глубочайшая амби…

Слово застряло у него в горле — по коридору шел Эль-К. Шел он своей легкой неторопливой походкой, высоко держа голову, орлиным взором, но не без милостивой иронии окидывая окрестности и кланяющихся ему представителей местной фауны. Почтительно отстав на полшага, откляча зад и выворачивая наизнанку ноги, за ним шлепал Лелик Сорокосидис. Что-то в его лице заставило меня посмотреть на него внимательнее, но я так и не понял, что, тем паче что Лелик, заметив мой взгляд, в ту же секунду отвернулся, хотя до этого сделал движение подойти, и так, словно ему скомандовали «Направо равняйсь!», проследовал мимо.

А Эль-К приостановился подле нас, поздоровался (не подавая руки), сделал гримасу, которая, по-видимому, должна была означать дружескую насмешку (пишу: «по-видимому, должна была» — потому, что и у него на лице мне померещилось что-то не то, какая-то затаенная тоска, что ли?). Занятным мне показалось и то, что и он заметил мой взгляд тоже (как и Лелик), но в отличие от Лелика, конечно, не отворачивался, а, наоборот, уперся в меня с интересом, хотя и несколько высокомерно. (Но и тут все равно запрятано оставалось что-то в глазах, но вот только что именно? Нет, определить затрудняюсь.)

— Ну, и как поживает ваша символика бессознательного? — осклабился Эль-К в сторону Валерия. — И… каковы последние сводки? Укладываются они в вашу концепцию или нет? А вы, герр доктор… — Это он обращался ко мне на иностранный манер, подкалывая, стало быть, меня, потому что я всего-навсего кандидат. — Вы, безусловно, даете нашему другу консультацию по истории науки? Придумали уже что-нибудь? Нет? Ну-у, это никуда не годится! Вам, Валерий, чтобы придать вашим изысканиям вес, так сказать, фундировать их, дозарезу нужны исторические аналогии. Всегда так и делается, не правда ли? — (Валерий глядел на него влюбленно, с немым укором.) — Почему бы вам не упомянуть, например, в связи с этим делом о восстании луддитов? А?! Помните, как они разбивали только что появившиеся в их производстве машины, считая именно их виновниками своего бедственного положения? Не помните? Стыдно, Валерий! Во всех учебниках черным по белому написано, что ввиду неразвитости классового сознания их протест обратился не на реального врага, эксплуататора, а на орудия труда, на созданные первой промышленной революцией машины, выступавшие на самом деле, конечно же, лишь средством эксплуатации… Вспомнили? А? Тогда отбросьте вашу всю психоаналитику, чепуху, всякие там «замещения», «вытеснения» — ведь именно в этом духе вы сейчас трактовали события герру доктору, не так ли? — опирайтесь на классические примеры!.. Пишите в своей докладной (или это будет статья в журнале? Это, стало быть, сперва докладная, а потом из нее — статья)… пишите так: в этом казусе мы усматриваем некоторую аналогию с бунтом луддитов, как бы спроецированным здесь на индивидуальный уровень… Записывайте, записывайте, не стесняйтесь! Я диктую… В известном смысле идеология луддитов не умирает, ибо ее элементы содержатся во всех антитехнических и антисциентистских доктринах, авторы которых протестуют против утилитаризма и прагматически ориентированного динамизма, привносимого в жизнь внедрением науки, против связанного с этим омассовления культуры… Все это является, по их мнению — то есть по мнению буржуазных и мелкобуржуазных идеологов, — отвлечением духовной энергии человека, уводом его в сторону от подлинных проблем бытия, постижение которых возможно, по их мнению, лишь на путях возвращения к Природе с большой буквы, как воплощению сущностных… и так далее, и тому подобное… Идея ясна? Действуйте, Валерий! Желаю вам успеха также, герр доктор… в вашем начинании!..

Произнеся на одном дыхании эту тираду, Эль-К двинулся дальше, опять-таки как бы фланируя (но в то же время сомнений в целеустремленности этого человека не возникало); а мы с Валерием, ошарашенные, еще долго созерцали его изящную прямую спину.

«Да, вот это человек! — кажется, думали мы оба. — Гений! Да для такого весь мир как на ладони! Но какова реакция, а?! С полвзгляда понял все и даже больше, чем все!.. А впрочем, может быть, мы увлеклись, разговаривали слишком громко, и эти шмыгавшие дамы, конечно, все его поклонницы, уж успели ему донести?..»

«Хорошо, — терзался я, — а как он узнал о моем „начинании“? Неужели тоже по одному виду моему догадался? Или что, успели-таки сунуть нос в мои бумаги наши „девушки“ и опять же стукнули Эль-К? Нет, этого я не допускаю!.. А может… (Тут, грешным делом, ужасное подозрение в тот же миг закралось мне в душу: моя жена! За завтраком я рассказал ей о своих намерениях!) Нет-нет, — постарался обуздать я себя, — я не имею права так думать!.. Никогда и ни в чем она не давала мне повода… К тому же она всегда говорила, что не выносит Эль-К… Боже мой, нет, неужели?»

— Так на чем же мы остановились, Валерий? — торопливо спросил я его, чтобы поскорей избавиться от наваждения.

Валерий растерянно хлопал себя по карманам.

— Глубочайшая амби, — подсказал я.

— Глубочайшая амби? — недоуменно наморщил он лоб. — Ах, да, я, вероятно, имел в виду: глубочайшая амбивалентность. Вот только к чему это относилось, а?..

— Мы говорили о Марье Григорьевне. Вы сказали, что во всех ее поступках вы видите, стало быть, эту самую глубочайшую амбивалентность, если я вас правильно понял… А начали мы, если я не ошибаюсь, с того, что вам кажется глубоко символичным тот факт, что она пыталась бежать на своей машине…

— Да, я это говорил, — вспомнил он без воодушевления. — Говорил… Ах, да, я хотел сказать, что ей, вероятно, это зачем-то было надо… Быть может, она хотела… разбиться с этой машиной вместе… Вот… А может, хотела, как те ребята из Волобуевска… заехать куда-нибудь в лес и… заблудиться… Она ведь ехала по их маршруту… Неубедительно, да? — спросил он, увядая совсем. — Я сам вижу, что неубедительно… У меня, знаете, здесь еще немного… недоработано… Я впоследствии продолжу свои…

Он, очевидно, хотел сказать «изыскания», но вовремя спохватился.

— Ничего, ничего, — утешил я его, скрывая свое разочарование. — Скажите, а вам не показалось, что Эль-К сегодня… Какой-то, ну, при всем своем блеске, все же… немного… не такой? Я, правда, видел его в последнее время мало. Возможно, на него так подействовала эта история с Марьей Григорьевной. Неужели он все-таки по-своему любил ее?! Ну хорошо, а Лелик? Прошел, почти не поздоровался! В чем дело?

Валерий поднял на меня светлые, как у Эль-К, глаза, в которых теперь тоже отражалась тоска, хотя и не столь глубокая, как у его идеального прототипа.

— Я ничего такого и не заметил, — пожал он плечами. — Я… знаете, когда Эль-К заговорил, я почему-то подумал совсем о другом…

— О чем же?

— О чем?.. Я почему-то подумал, что вот сейчас он скажет… Что скажет? Скажет примерно так… «Вот ты, Валерий, вчера ты сидел с этими людьми, с Марьей Григорьевной, с Иваном Ивановичем, за одним столом, кричал „горько“… а сегодня, сегодня тебя обуял охотничий азарт, и ты даже не находишь нужным скрывать свою радость по поводу того, что какие-то там твои умозаключения подтвердились! Этично ли это? Добро бы еще тебе пришлось бы заниматься этим делом по долгу службы, а то ведь тебе его никто и не поручал, ты занимаешься им по своей воле. Да и в том случае, если б тебе его поручили, ты вправе был бы отказаться, сославшись на личные твои взаимоотношения с этими людьми!..» Вот так бы он мог сказать мне, Эль-К… А вам разве, ответьте по совести, не приходило это в голову, когда я рассказывал вам о своих… предположениях?..

Валерий в который раз уже — сейчас уныло, безнадежно, будто большая больная болотная птица, захлопал себя по карманам, как крыльями. Я не нашелся, что сказать ему, вспомнил и о своем собственном «начинании» («А насколько оно, если разобраться, этично? Люди страдают, с ума сходят, а я, видите ли, с них по горячим следам материалы собираю, записку пишу!» — подумал я), никчемно поинтересовался:

— А разве Эль-К с вами на ты?

— Когда как, — скривился он, недовольный моим вопросом. — То есть я-то с ним всегда на вы, а он… когда как… Но вы знаете… с другой стороны… — он начал словно бы оживать, — с другой стороны, ведь это сам Эль-К любит говорить о нравственности ученого, то есть о том, что ученый в поисках чистой истины порою неизбежно преступает какие-то пределы, положенные моралью, а то и законом… Я, к сожалению, не был тогда на вашем ученом совете, но мне рассказывали, я читал стенограмму… Леонардо да Винчи, Кардано, наука при дворах тиранов… Удивительно ярко! На вас произвело впечатление? На меня — огромное!.. Я, знаете ли, часто думаю над этими словами Эль-К. Я ведь, в конце концов… пусть это не покажется вам нескромным…

тоже некоторым образом ученый. Хотя Эль-К и позволяет себе скептически прохаживаться на мой счет, но я все-таки полагаю себя ученым! Для меня важна не справедливость, а истина! И мне представляется (Эль-К об этом и говорил тогда), что научный поиск в своей сущностной основе обладает глубочайшей амби… валентностью… Я же часто думаю об этом… А как вы считаете, сам Эль-К в своих изысканиях… когда-нибудь бывал… вынужден… преступить… нарушить?..