"Человек плюс машина" - читать интересную книгу автора (Кормер Владимир Федорович)

13

Мне показалось, что я спал минуты две-три, не более того, — истошный вопль жены вывел меня из забытья:

— Вставай!!! Скорее!!! Пожар!!! Ваш институт горит!!!

Сквозь занавески пробивался, с каждым мгновением становясь будто сильнее и сильнее, отблеск кровавого зарева.

Я подбежал к окну: над перелеском, что окружал институт, ползли огромные клубы дыма, время от времени выше деревьев взметывались языки пламени. На часах было половина четвертого. Я поспешно одевался. Затрещал телефон, звонил Зиновий Моисеевич:

— Вычислительный центр горит! Где Копьев, не знаете?! Ищут Копьева!

— Он-то что теперь может сделать? При чем он теперь-то? — встревожился я не на шутку, чувствуя вместе с тем, что плохо соображаю и голова моя будто набита ватой.

Ноги, когда я выскочил на улицу, тоже были ватные. Обгоняя меня, через лесок к институту бежали люди. И снова все без конца спрашивали: «Где Копьев? Что с Копьевым? Никто не видел его?..»

С шоссе доносился вой сирен — пожарных и «скорой помощи». Чем ближе к институту, тем оглушительней был рев огня, слышалось ужасающее шипение — это, наверное, пустили в ход брандспойты, порою что-то как бы взрывалось.

Добежали. С первого взгляда было видно, что вычислительный центр обречен. Огонь бил изо всех окон, через обрушивающуюся в двух местах крышу. Прямо перед моим носом дала трещину кирпичная кладка боковой наружной стены. Белый огонь, такой, словно туда влили расплавленный металл, в мгновение ока заполнил расселину доверху…

Казалось, чему бы и гореть в вычислительном центре. А вот горело, и еще как горело! Нашлось чему! Прежде всего горел так называемый фальшпол (это мне объясняли уже там, на пожаре). В вычислительных центрах всегда делают такой специальный настил, примерно в полуметре от основного пола, под настилом этим прокладываются коммуникации — кабели, воздухопроводы; сама машина монтируется уже на этом настиле. На изготовлении таких фальшполов — дюралевые стойки, пластик, все такое прочее — почему-то специализируется энская тюрьма (да, есть вот такая подробность), заказан он им был и нами, но исполнение заказа по каким-то причинам затянулось, и у нас сделали поэтому временный, целиком деревянный фальшпол, таким образом, горючего материала, значит, было уже порядочно. Ну а кроме того хорошо горит и мебель — столы, стулья, диваны, — горит столярная фурнитура, горит краска, горят и те стеллажи, что на складе, папки с технической документацией, рулоны бумаги для печатающих устройств тоже, как сказал один пожарный, могут увеличивать загораемость…

События, по словам ранее прибывших (и все разузнавших), развивались приблизительно так. В начале третьего бабка-охранница спросонок почувствовала запах гари (дверь в зал была приоткрыта, бабкин пост, как я уже говорил, находился в коридоре). Зал был уже полон дыма. Бабка стала звать дежурных. Никто не откликался. Она кинулась к деду-охраннику в вестибюле. Вместе они стали звонить, но не «01», а сначала непосредственному своему начальству, нашему коменданту. Того не было дома: он уехал в Волобуевск к шурину и заночевал у него. Жена — тоже от большого ума — сказала, что попробует дозвониться в Волобуевск, пусть мужнины подчиненные подождут. Эти уселись ждать. Дым за это время распространился уже по всему первому этажу. Откуда-то появились и дежурный инженер с программисткой. Открыв люки, они попытались загасить огонь из огнетушителей, но пламя бушевало уже вовсю, и только тогда, устрашенные, они вызвали пожарную команду. Команда примчалась скоро, одновременно с первыми жителями городка, заметившими дым над институтом. В каком-то отношении появление жителей (среди которых были и научные сотрудники) оказалось роковым, потому что эти научные работники прежде всего порекомендовали пожарным тушить как можно аккуратнее, не повреждая машины, чем, разумеется, озадачили всю команду. К тому же горело, как сперва представлялось, лишь в одном углу, ближнем к главному корпусу. Там были сосредоточены все подоспевшие пожарные силы. Долго искали во дворе канализационный люк, чтобы подсоединить кишку, тем временем заливая огонь из машины-цистерны. (Брандспойт при пожарном кране в коридоре оказался короток и до горевшего угла не доставал.) Отыскали люк, принялись за дело, но тут обнаружили, что с другой стороны пристройка тоже вся занялась, и гораздо сильнее, чем с этой. Опять начались поиски люка…

Короче, сейчас борьба шла уже за то, чтобы отстоять от огня смежные с ВЦ помещения главного корпуса, хозяйственные постройки вдоль забора, и не дать пожару перекинуться на ближайший лесок.

Я включился в работу — как раз прибыла машина с лопатами. Нужно было вырыть неглубокий, но достаточно широкий ров между пристройкой и лесом. Работали дружно, слаженно. Хотя народу собралось порядочно — чуть ли не весь городок, — сутолоки не было никакой, каждый сразу уяснил себе свое место и свою задачу. Праздно шатающихся тоже не было. Все это — благодаря тому, что руководил нами Михаила Петрович. Да, здесь он был в своей стихии! Его богатырская фигура, озаренная огнями пожара, была видна отовсюду; перекрывая рев и треск пламени, гремел его бас; седая грива разметалась по ветру… Не ограничиваясь отдаванием приказов, Михаила Петрович порою сам бесстрашно шагал в пекло и, подхватив какую-нибудь горящую балку, швырял ее далеко к забору! Брандмейстер, начальник пожарной команды, полностью признал превосходство Михаилы Петровича и тоскливо мыкался где-то за его спиной, лишь изредка робко позволяя себе спросить: «А не надо ли?.. А вам не кажется, что?..» — совсем как нерукодельный хозяин-интеллигент, позвавший умельца соседа помочь починить табуретку.

Грунт был тяжелый — суглинок, да еще вперемежку с остатками слежавшегося и окаменевшего строительного мусора. С пристройки несло невыносимым жаром, осушавшим пот, которым прошибало нас от непривычного труда. Мы поскидывали пиджаки, рубахи. Но никто не жаловался, не ныл, не было слышно и ругани — только так, в пространство, по делу, когда не поддавался какой-нибудь вылезший вдруг из-под земли огрызок железобетонной конструкции или водопроводной трубы… Все наши были здесь, все без исключения. В дыму мелькнуло одухотворенное лицо Эль-К. По двору туда и сюда сновал зачем-то Лелик Сорокосидис, еще усердней, чем всегда, выворачивающий ноги по своему чарли-чаплинскому обыкновению… Рядом со мной самозабвенно махал киркой Герц. Как-то так получилось, само собой (или, может быть, распорядился Михаила Петрович), что у каждого институтского отдела, у каждого сектора образовался свой участок работы. Дамы трудились наравне с мужчинами… Вот с багром в руках мимо нас прошел Кирилл Павлович… А вон с ломом Валерий… Остановившись на секунду передохнуть, мы увидели и только что подъехавшую машину Опанаса Гельвециевича. Двое наших аспирантов под руки подвели его сразу же туда, где возвышался Михаила Петрович.

— А у меня тоже… сожгли… библиотеку в усадьбе! — сказал с вызовом Опанас Гельвециевич. — Хорошо, что коней успели вывести!

По шоссе нам на подмогу подтягивались бульдозеры. Вдруг стройность наших рядов нарушилась: Нина, на сей раз простоволосая, обезумевшая, потерявшая свою царственную осанку, металась между людей, воя по-бабьи: «Петухов!!! Где Петухов?!! Петухова убили!!! А-а-а…» — и рвалась в самое пламя; ее едва удерживали несколько человек.

У меня волосы встали дыбом. Все кругом засуетились, забегали, закричали… Михаила Петрович гаркнул: «Майор! Четверых самых лучших — туда!!!» — и сам рванулся вперед, готовый, как его предки в старину, разнести кулаками раскаленные стены, но пробиться во что бы то ни стало! Опережая его, в окна прыгнули четверо молодцов в бруси-товых робах и блестящих касках. Им вослед били мощные струи брандспойтов… Минута… другая… и в проеме появился солдат с телом на плечах, второй подсаживал товарища сзади, двое других выбросили через окно тлеющие остатки дивана. С рук на руки первые двое передали свою ношу Ми-хайле Петровичу… Многие из нас закрыли глаза, чтобы не видеть ужасного зрелища… Мне происходящее заслоняли люди, я успел заметить только затлевшиеся пиджак и брюки (Петухов, естественно, спал не раздеваясь).

Его отнесли подальше в лесок, положили на мох под сосною. Ребята из ВЦ сгрудились вокруг, прервав работу, — как бойцы среди боя, — подошли и мы. Некоторые уже потянулись стаскивать с голов шляпы и кепки. Капитан местной милиции, протиснувшийся вперед, поднес руку к козырьку. Санитарная машина, буксуя на развороченной лужайке, подруливала поближе… Но тут началось нечто непредвиденное. Петухов открыл глаза, потом сел, изумленно озираясь на публику, столпившуюся вокруг, на сосны, простершие над ним свои ветви, неуверенно улыбнулся и затем вдруг зашелся от хохота, повалясь обратно на мох и даже болтая ногами. «Ну, вы даете! Неплохо! Ну ладно, я тоже когда-нибудь вам устрою! Ха-ха-ха! — утробно смеялся он. Но, увидев дыры на брюках, огорчился: — А вот это уже слишком. Единственный мой костюм! Вы что, ребята, рехнулись? Нет, ну что я скажу жене! Купите новый!.. Я вам точно говорю… Теперь мне понятно, почему мне снилось, что на ВЦ пожар… Нет, это с вашей стороны свинство!..» И тут глаза у него полезли на лоб: он обратил внимание, что и у приятелей его вид не совсем обычный — полуголые, ободранные, обгорелые, — он обернулся и, узрев наконец между деревьями пламя, задрожал и опять повалился в мох…

Только тогда мы догадались, что он не только не сгорел, но даже и не угорел, как это ни странно, а все это время он просто-напросто спал; проснувшись же и найдя себя в лесу под сосной, заключил, что приятели учинили над ним такую шутку (в духе Эль-К) и лишь несколько переборщили, спалив ему пиджак и брюки.

Кто браня Петухова, а кто смеясь, а в общем-то, — не побоюсь сказать, — отчасти раздосадованные этой глупой историей, мы побежали по своим местам.

Но делать нам там было, по сути, уже нечего: наш защитный ров распахивали бульдозеры, а у пристройки прямо на наших глазах обвалилась целиком внутрь крыша, сноп искр взметнулся вверх метров на пятьдесят — выше главного корпуса — над тем самым местом, откуда только что вытащили Петухова.

Светало. Взобравшись на бруствер, отсыпанный нами и бульдозерами, опершись на ненужные теперь кирки и лопаты, мы молча долго глядели, как светлое пламя, весело играя, пожирает то, чему отдано было столько в нашей жизни за эти последние годы. «А где же Иван Иванович? — вновь встревожился я, гоня прочь поскорее мысль: а что, если его-то и позабыли там на самом деле?! — Нет-нет, — поспешил успокоить я сам себя. — Ведь бабка-то охранница звала дежурных, потом инженер с программисткой бегали по залу с огнетушителем, да и пожарные вначале еще были внутри. егозаметили бы. Он откликнулся бы, его нашли бы. Вряд ли он мог так уж сразу потерять сознание и свалиться куда-нибудь за стойку… Хотя ведь он был так слаб, так слаб… и голос у него совсем пропал… Нет, не может быть! Не верю!.. Хорошо, а где же Марья Григорьевна?!»

Я обвел взглядом стоявших плотным кольцом у бруствера и у бетонного забора людей, но не нашел среди них тех двоих, которых надеялся найти… Я спросил у кого-то: не попадался ли им Иван Иванович? Нет, не попадался, они и сами беспокоились, где он и что с ним. По цепочке пошло: где же Иван Иванович, не знаете?.. Никто не знал. Ко мне подбежала Нина, она тоже была взволнована, не видя его…

Зато мы увидели неподалеку от себя Эль-К, и — честное слово — облик его потряс нас едва ли не больше, чем все, нами в эту ночь пережитое. Выбритый, аккуратно причесанный, одетый с иголочки, как будто на прием — в светлом макинтоше, на котором не было ни пятнышка, при белой крахмальной рубахе, ослепительно сверкали манжеты, не выехавшие из-под пиджака ни на сантиметр дальше положенного, при галстуке, не развязавшемся, не сдвинутом набок, в отутюженных брюках, опять-таки не выпачканных, как у всех нас… ну разве что ботиночки, начищенные перед выходом из дома, были сейчас немного заляпаны грязью… — нет, невозможно! — ведь я же видел, он был на пожаре с самого начала, он наверняка что-то делал, принимал, так сказать, участие, он не мог стоять сложа руки! Так как же он умудрился?! Непостижимо!.. Но главное, конечно, заключалось вовсе не в этом… Главное… главное — это выражение его лица — светлое, почти под стать пламени, гордое и, я бы сказал, удовлетворенное выражение! Сцепив руки за спиной, он смотрел на огонь, легкая улыбка бродила по его лицу — или то были всего лишь отблески пламени?.. Нет, он улыбался, он улыбался! Он читал стихи! Он декламировал:

Я жег мой труд и холодно смотрел,

Как мысль моя и звуки, мной рожденны,

Пылая, с легким дымом исчезали!

Меж тем огонь, уничтожив все что мог, сам собой угасал. Пожарные заливали дымившиеся развалины. Сквозь пустые оконные рамы и разошедшиеся трещинами стены видны были почерневшие и перекореженные остовы стоек с колтунами проводов и красными сосульками оплавившейся, остывающей меди…

Заметно похолодало. Солнце вот-вот должно было взойти. Мы пошли искать сброшенные прежде плащи, пиджаки и рубахи. Долго пытались отчистить замызганную одежду, выколачивали ее о деревья и терли сухой травой. Потом опять поднялись на бруствер — кинуть прощальный взгляд на пепелище…

И тут все ахнули: там, внутри, по неостывшей еще золе, кое-где полыхавшей даже огнем, среди оседающих сизых дымов меж обломков кирпичных стен и завалов железа бродил человек! То был Иван Иванович, несомненно!

Вновь четверка спасателей бросилась вперед (хотя опасности теперь особой не было, но все же — сгореть не сгорел бы, а обгореть мог здорово или удариться обо что-нибудь, или упала бы на него какая-нибудь накренившаяся конструкция)… За дымом и закрутившимися вихрями пепла послышались крики, шум. Несколько наших, невзирая на протесты брандмейстера, все же кинулись туда. Я тоже — потому что мы поняли сразу: Иван Иванович не хочет уходить оттуда, наверное, цепляется, бедняга, за горячие еще стойки, упирается…

Его вывели, истерзанного, грязного, мокрого — попал под струю воды, — ноги выше колен в золе, волосы всклочены. Он что-то бубнил про себя, время от времени выкрикивал, подвывал, норовил вырваться; нас, по-видимому, за друзей не признал, глядел пугливо — городской сумасшедший, да и только!

Подоспевшие фельдшеры помогли нам запихнуть его в санитарную машину…