"Последний гетман" - читать интересную книгу автора (Савеличев Аркадий)

VII

Не ошибалась Государыня Елизавета Петровна: именно так все и было. И послы все знали, и грозный Фридрих в печальную задумчивость впал: надо же, у российского трона два новых графа?! 16 мая 1744 года австрийский посланник, с нижайшими поклонами – как же, нужны ведь русские войска! – преподнес Императрице Елизавете вердикт Карла VII, в котором возвещалось о возведении обер-егермейстера Алексея Григорьевича Разумовского в достоинство графа Римской империи. Елизавета, чтоб не отставать от какого-то австрияка, в тот же день возьми да и издай другой вердикт, Государевым Указом называемый: возвести камер-юнкера Кирилла Григорьевича Разумовского в достоинство графа Российской империи. Возьми да выкуси, нищий Карла, бегающий по лесам от Фридриха! Так что было о чем задуматься не только обнищавшему императору австрийскому, но и королю прусскому. Круто закручивает в России дочь Петрова!

Не успел берлинский посланник, граф Чернышев, поздравить своего собрата-графа, как на другой же день в скромный частный пансион грянул курьер короля Фридриха. На взмыленных лошадях, весь в дорожной пыли. Но мешкать, чиститься не стал – собственной персоной в покои, при дверях которых и караула не стояло, лишь какая-то «медхен» побежала звать матушку. Но курьер предпочитал разговаривать с мужчинами, тем более что и таковой сыскался, представившись секретарем Ивана Ивановича Обидовского. Секретарь – это было уже посерьезнее. Курьер был сама любезностъ. Он прежде всего осведомился о здравии петербургского дворянина Ивана Ивановича Обидовского, а когда секретарь – Григорий Теплов – ответствовал, что Иван Иванович Обидовский, слава богу, пребывает в здравии весьма изрядном по крепкой своей молодости, курьер снял запыленную шляпу и не без лукавства изъяснил дальнейшее:

У меня повеление моего короля: поздравить его сиятельство Разумовского со званием графа Российской империи. Как быть?

Разговор происходил, разумеется, на немецком, которым Теплов владел в совершенстве, а курьеру и напрягаться было нечего, разве что о длиннющую фамилию спотыкался немецкий язык, как и о фамилию Оби-довского. Немного споткнулся и Теплов, хотя российским посланником, графом Чернышевым, они с новоявленным сиятельством были загодя оповещены – не только Указом своей Государыни, но и намерением короля Фридриха, ради чего и прискакал курьер. Однако ж не выказывать свое удивление, есть же дипломатический политикес?.. Как совместить господина Обидовского с графом Разумовским? Курьер был не по-немецки любезен, а Теплов не по-русски хитер. Он как след быть нашелся:

– Его сиятельство граф Разумовский как раз занят беседой с господином Обидовским. Не угодно ли офицеру достославного короля Фридриха снять плащ и откушать чашечку кофею? А он тем временем постарается сократить беседу старых друзей…

– О, да, да! – согласился курьер, у которого от долгой скачки пересохло в горле.

Теплов сам принял плащ прусского офицера и препроводил его в столовую, под покровительство вышколенного русского камердинера.

И на той же ноге – к новоявленному графу.

– Ваше сиятельство!… – ироничный поклон ему и вольготно сидящей на канапе Марте. – Дела серьезные: в столовой кушает кофе король Фридрих.

Марта вскочила как ужаленная – как же, слышала

кое-что о короле, а матушке доложить еще не удосужилась, вот здесь задержалась! – но Кирилл, уже поднаторевший на здешних приключениях, отнесся к такой серьезной вещи весьма равнодушно:

– Король? Прусский? Но у меня более важные дела…

Марта уже бежала к матушкиным дверям, отмахиваясь:

– Нет, нет, какие дела! Если король призывает!…

Кирилл, конечно, понял, что не сам же король кушает кофе в их скромной столовой, однако ж истинно по-графски повелел:

– Григорий Николаевич… прикажите тогда камердинеру подать лучшее графское одеяние. Впрочем, без лишней спешки, у них король, а у нас Государыня Елизавета Петровна и ее солдатушки, стоящие на границе. И казачки, казачки – тоже. Эва!

Такому лихому тону позавидовал и Григорий Теплов. Покачивая взбившимся париком, пошел утешать посланца короля, догадываясь, что новоявленный граф постарается не уронить достоинство своей Государыни.

Не меньше часа он тянул ничего не значащую беседу с посланцем короля, даже предлагал вина, от чего тот в ужасе отнекивался, прежде чем заявился в нарядной ливрее камердинер Тимошка и кое-как изъяснился:

– Его сиятельство… майн граф… посейчас изволят… коммен, коммен!…

Бог весть кого так подгонял Тимошка, но из-за его спины заявился и сам граф. Сделав два шага, остановился в ожидании. Прусский курьер, конечно, сам вскочил навстречу:

– Ваше сиятельство, мой великий король поздравляет вас с тем, с тем… – видно, подзабыл, с чем надо поздравлять, – любезно просит на аудиенцию в Потсдам, где сейчас пребывает!

Все-таки хорошо закончил курьер свое нелегкое сообщение. Кирилл радушно кивнул и поклонился, адресуя поклон не иначе как королю. Он прекрасно владел немецким, все понял, да и европейский «етикет» познал – ответствовал со всей любезностью:

– Если король просит – нельзя отказываться. Но как вы догадываетесь, мне нужно время на сборы…

– О, никакое время! – успокоил предусмотрительный курьер. – При мне королевская карета, специально посланная за вами. Возьмите, если изволите, самое необходимое, а все остальное – повелением моего короля! Король любит – быстро марш, марш, а я слуга короля, мне надлежит исполнять его волю.

Кириле жаль было расставаться с Мартой, не окончив такую важную беседу – об их общей будущности, – но Теплов грозно разводил руками: как же, король!

Новоиспеченный граф уже кое-что понимал в «дипломатической политик», к нему несколько раз заходил русский посол, граф Чернышев, передавал наказ брата; наверно, и самой государыни: на прусской границе пахнет войной, держи ухо востро! Чернышев не скрывал, что инкогнито Ивана Ивановича Обидовского раскрыто дошлыми прихлебателями европейских дворов, а особливо прусскими ищейками, прощупывавшими настроения русского двора, – как говорится, на ловца и зверь бежал. Фамилия Разумовских, подпиравших российский трон, была на слуху. Посему и наказывал его сиятельство граф Алексей Разумовский – понимай: Государыня, сама Государыня! – чтоб дальше Германии и Франции не изволили отлучаться, потому что в Европе вот-вот начнется военная замятия, при которой и Россия, вероятно, не останется в стороне. Весь вопрос – чью сторону принять: французскую, английскую или прусскую? Все остальные плясать будут под их военные дудки, даже не по чину горделивые австрияки, даже настырные шведы, коим неймется после позорного, Петром навязанного Нейштадтского мира. Не подпадите, Кирилл Григорьевич, под чье-нибудь коварное влияние! Так наказывает в депешах ваш высокородный брат.

Кирилл подремывал на жестких подушках, при каждом толчке вскидываясь: ну и король! Неужели Государыня Елизавета Петровна сидела б на таких кожаных седлах? И то сказать: король Фридрих привык к седлу – как и дитя не привыкает к люльке!

Думать что-либо, а тем более разговаривать не хотелось, нарочно нагонял дорожную сонливость. Дорога от Берлина до Потсдама не дальняя, усталых лошадей не меняли. Но – дремлется. Благодаря тому, что всю прошедшую ночь они с Мартой, почитай, не спали, похихикивая над тем, как мамаша исхитряется, не теряя своего дородного лица, «по ошибке» всякий раз вместо своей попадать в комнату осторожнейшего наставника. Наверно, завтрашнее меню обсудить… или что еще такое важное…

У него было время всласть поиронизировать даже на жестких кожаных подушках, пока наставник Теплов занимал разговорами королевского курьера.

Но как бы там ни было, в скорый час прибыли в Потсдам. Королевская прислуга, видимо, была предупреждена о визите российского гостя, да и курьер вперед убежал – граф Кирилл Разумовский и его сопроводитель Григорий Теплов не слишком и долго пребывали в приемной.

– Его королевское величество ожидает графа Кирилл Разум… овский!…

У Григория Теплова хватило ума смекнуть: эге, его-то ведь не приглашают!

Кирилл в одиночку перешагнул высокий порог, кажется, и устроенный для того, чтоб все входящие непременно спотыкались, кланяясь. Однако у него хватило сил устоять на ногах. Сделав несколько шагов, он склонил голову в глубоком придворном поклоне.

А когда разогнулся, было чему удивляться! Здесь позолотой, атласами и бархатами не баловались. Истинно, военный кабинет, к тому же и мрачноватый. Тому способствовали синего, глубокого цвета стены, дубовые, гладко отполированные штанами кресла, весьма куцый ковер перед столом… да и какой там стол – просто рабочее бюро! Правда, красного дерева, с некой бронзой письменных принадлежностей и каких-то неизвестных воинских статуэток. Но все равно – не ширь позолоченная, а то и вовсе золотая, Государыни Елизаветы, ее роскошнейшие безделушки, вальяжные бархатные кресла, диваны и диванчики, ее главное, отражавшее солнце креслище, больше похожее на трон. Нет, Фридрих И, король Прусский, предстал истинным воином, поджарым, подтянутым, готовым в любую минуту вскочить в седло. Может, не слишком изящно, но он встал пред гостем и вышел из-за своего бюро, где и работал, пожалуй, стоя: бюро делилось в поперечине на два уровня, с разными приборами на каждом. На одной половине писались военные приказы, а на другой протирались штанами житейские несообразности. Кирилл знал о бедном прусском короле, который жаждет земли, богатства для своего махонького королевства… и еще раз – земли, житейского пространства для своих исстрадавшихся от безземелья и потому отчаянно храбрых пруссаков! Но все-таки юный, семнадцатилетний граф Кирилл Разумовский не ожидал, что после приветствий, расспросов о здоровье Государыни Елизаветы Петровны и герцога… да, герцога! – Алексея Разумовского король начнет жаловаться на бедность своего королевства. А выходило именно так – Кирилл, усаженный, как прусский полковник, в дубовое кресло, прекрасно понимал немецкую, по-военному рубленную речь короля, и не совсем уж придворно, если вникать в суть, кивал своим парадным, светлым париком.

Да, говорил король Фридрих, мы не богатая страна, но страна европейская. С большим будущим! Для чего он брата столь уважаемого герцога пригласил к себе? Все для того, чтоб люди, ближе всего стоящие к российскому трону, смогли убедиться и убедить прекраснодушную российскую самодержицу: Пруссию надо уважать, с Пруссией можно даже дружить. Что Франция – насквозь прогнившая римская провинция? Ее старая песенка спета, а новой не предвидится. Мы, продолжал король, умеем не только воевать – умеем и работать. Молодой граф, с нашего соизволения, может поездить по Пруссии. Да-да, лучше самолично убедиться, какой у нас везде порядок. Кто обрабатывает землю – тот от земли и кормится; кто льет пушки – того пушки же и кормят, а кто со штыком – тот все необходимое штыком и добудет. Вокруг нас – разнеженные французы, обленившиеся поляки, какие-то датчане, австрияки, наконец, со своими прежними, смешными притязаниями. Кто остается в наших друзьях? Россия, мой молодой граф! Не стыжусь признания: великая Россия. Славно будет, если мы найдем общий язык! И… и, кажется, находим. Ваша мудрая Государыня, хоть и будучи женщиной… чуть не сорвалось с языка – будучи бабой! – нет, удержалось, продолжилось четким солдатским языком: Императрица Елизавета Петровна не зря же вызвала к себе из наших земель в наследники голштинского племянника Петра, да теперь вот и дочь герцога Антальтского, пока что скромную Фике, но уже нареченную Екатериной…

Король Фридрих непроизвольно вздохнул, и Кирилл, уже знавший местные придворные сплетни, понял этот вздох как прощание с молодостью и стареющей матерью Фике, герцогиней Йоганной-Елизаветой. От отца ли, полковника, от истинной ли королевской крови взошла прелестная и умная Фике – какая разница! Была молодость, и мать нынешней Фике горячила кровь, а отцу ее, полуголодному герцогу, – ведь следовало быть при полку? Вот от такой полковой жизни и родятся солдатские дочери… Не станет же полковник допрашивать короля – было там что или не было? Сплетни – они сплетнями и останутся. А Фике теперь – при императрице Елизавете. И не мудрые ли языки прусских посланцев вбили в розовые ушки Елизаветы благую мысль: а не женить ли племянника Петра на его кузине Фике, при крещении нареченной теперь Екатериной?! Какая разница – кто кузен, кто кузина! Суть-то в том, что российский трон обступают, неизбежно наследуя его, немецкие принцы и принцессы… Понимает ли это молодой, далеко идущий граф?!

Разумеется, всего король Прусский не высказывал. Он просто экзаменовал – глупого еще по молодости. Как прямодушный солдат, говорил о трудностях своего слишком зажатого соседями королевства… и о будущей дружбе с великой Россией, в которой так близко и так славно стоят у трона братья-графы Разумовские, может, как раз истинные вершители судеб…

Король Фридрих и сам бы ранее не поверил, что может так доверительно говорить с молодым, новоиспеченным графом, который скрывается под расхожим русским именем: Иван. Если бы не дерзкая мысль: когда скрывают истинные имена – далеко идут… Как царь Петр, например, инкогнито вояжировавший по Европе. А что – этот юный граф не крепок ли телом для дружбы с королевской, в боях закаленной Пруссией?1

Обласкав юношу и обещав ему полное королевское покровительство на землях Пруссии, Фридрих понял, что не зря убил на это два драгоценных часа. Его ждали военные дела – приготовления против слишком фанаберистого австрийского императора. Карл нищ, стар и глуп. Он истый прихлебатель у Елизаветы – бабы, ба-абы как никак! Не отхватить ли у него для начала Силезию, не страшась бабского заступничества? Право, Пруссии пригодится!

Истинно отцовским жестом провожая юного графа, он пред закрывшимися дверями уже неприкрыто вздохнул: да-а, жизнь королевская…

Скрипка!

Когда становилось тяжко, он брал в руку скрипку и играл на ней нечто и самому непонятное, собираясь с мыслями. Только тогда, после резких, стремительных взмахов смычка, и наступало полное понятие. Как после доброй штыковой атаки…