Глава 2 БОЛЬ

Наверное, я слишком много выпил. Или слишком устал, добираясь до Китара. Или излишне позволил себе расслабиться. А скорее — все вместе.

Так или иначе, но я прозевал момент, когда случился переход.

Лицо женщины неуловимо изменилось, глаза потемнели, пальцы скрючились. И все же я успел. Она почти достала, куда целилась — до моих глаз, но в последний момент я отдернул голову, ударившись затылком о спинку кровати, и когти лишь пропахали по щекам, сдирая ленточки кожи. Потекла кровь, перед глазами заплясали огненные сполохи.

Второй бросок девушки я встретил мощным толчком в грудь. «Паучиха» слетела с кровати и покатилась по полу. Но тут же вскочила и, схватив одеяло, попыталась набросить его мне на голову.

Одеяло с шорохом опустилось на кровать. К тому времени я, разозленный собственной оплошностью, уже стоял на ногах, сжимая в руках подушку. Шлюха закружила вокруг меня, выставив перед собой когти. Нагая, гибкая и абсолютно безумная. Жажда убийства плескалась в помутневшем взоре, в уголках губ начали закипать пузырьки пены. И это жуткое шипение!

Хорошо еще, что, совершив переход, они не начинают выделять яд.

Трудно поверить, что совсем недавно эта фурия, прилежно отрабатывая подо мной монеты, страстно выла, стонала и царапала мне спину ногтями.

Прежде я попытался бы заговорить с ней, остановить, образумить, вернуть к реальности, но теперь знал — пустая трата времени. У «паучих» так уж устроено: страсть и спаривание завершаются убийством и пожиранием самца. Природа сильнее разума.

Иногда, правда, самцу удается отбиться и бежать…

Она наконец выбрала момент и прыгнула. Неудачно. Я встретил ее ударом подушки. Зверюга отлетела в сторону в облаке перьев и пуха. Точно снег пошел. Комок перьев попал мне в глаза, и на мгновение я потерял девушку из виду.

Тварь выскочила справа, и когти вновь полоснули по моему лицу, сдирая кожу лохмотьями. Что-то стукнулось мне в челюсть: в последний момент я успел опустить подбородок и прикрыть свое горло… схватить за кадык, стиснуть его и хищно рвануть в сторону — откуда они знают, как проще всего убивать?

Я поймал «паучиху» за руку, крутанулся на пятках, вынудив обежать меня по дуге, и отпустил. Раскрученная, словно камень в праще, она со всего маху ударилась о стену. Оглушенная, девушка несколько ударов сердца простояла, цепляясь за грубо оструганные доски, потом всхлипнула и медленно сползла на пол. Перья кружились вокруг нее снежными хлопьями, и со стороны зрелище представлялось совершенно безумным — нагая женщина, растаявшая посреди метели. Впрочем, мне было не до зрелищ.

Не теряя времени, я шагнул к поверженной и принялся выкручивать ей руки. Обычно я делаю это пораньше: прежде чем случится переход. Если вовремя упаковать женщину в узлы и убраться подальше, паучье проклятие оставит ее. Скорее всего, она даже не будет помнить, что произошло. А за неизбежный кавардак в комнате и за синяки на запястьях можно и доплатить. Таким образом, все остаются довольны.

Жаль только, сегодня вышло не как обычно.

Очнувшись, девушка завизжала и забилась, силясь вырваться из моей хватки. Говорят, у безумцев сил прибывает втрое против обычного. Не знаю, какого рода безумие овладевает женщинами, когда они превращаются в «паучих», но вряд ли менее сильный человек, чем я, удержал бы ее. Сжав пальцы лодочкой, я коротко ударил ей в солнечное сплетение. Раздалось шипение, будто прокололи надутый бычий пузырь, она затихла. Я завернул ей руки за спину и поволок к кровати, намереваясь разорвать покрывало на полосы и связать безумную покрепче. «Паучиха» сделала судорожный вдох и сипло задышала. Ниточка слюны, никак не желая оторваться от подбородка, свисала до пола.

Лицо саднило, я был жутко зол и едва сдерживался. Не хватало еще разорвать шлюху в клочья! Ей повезло, что я помнил, заставлял себя помнить — из нас двоих в этой комнате сейчас только я оставался человеком… хотя бы отчасти. Она же была просто самкой паука в человеческом обличье. Самкой, которая должна выполнить предписанное ей природой: убить и сожрать самца.

Я дотащил ее до кровати, еще недавно сотрясавшейся в такт нашим телам, бросил лицом вниз и уперся коленом в спину чуть выше поясницы — чтобы не дергалась. Затрещала раздираемая на лоскуты материя. Девица слабо завозилась, вновь обретая волю к жизни и — к убийству.

— Лежи спокойно, — зачем-то сказал я.

Естественно, она меня не услышала. Но это уже ничего не меняло.

Никто не умеет пеленать свои жертвы так ловко и быстро, как пауки. Я управился лучше, чем любой из них. Путы надежно стянули пленнице руки и ноги. Даже перевернуться на спину она бы не смогла.

Хоть что-то сегодня было сделано хорошо!

Остатками простыни я вытер с лица пот и кровь. Демоново отродье! Еще немного — и мои глаза сделались бы украшением ее коггей.

«Паучиха» повернула голову. Бешеные глаза с неестественно расширенными зрачками прожигали меня насквозь. Девушка открыла рот и зашипела.

«Надо бы сделать кляп, — подумал я, натягивая штаны, — а то…»

Да, это надо было сделать…

Безумный крик ввинтился в воздух. Крик, в котором не было ничего человеческого, только неизбывная ненависть, жажда крови и отчаяние. Пауки так кричат? Кричат ли они вообще?

Вот стерва! Сейчас весь бордель поднимет! Я прыгнул к девке и ладонью зажал ей рот.

Поздно. Вскоре послышался топот многих ног в коридоре и на лестнице. Неслись ругательства, кто-то кого-то звал, кто-то сыпал проклятьями, раздалось несколько испуганных женских возгласов, некий бас стал выяснять, что тут, к демонам, происходит?! И вот уже все это приближается к нашей убогой комнатушке.

Пистолет! Я потянулся было за оружием, но проклятая тварь вдруг исхитрилась вцепиться в мой большой палец с такой силой, что едва не перекусила его! Рывок стащил девушку на пол, кровь потекла по губам, но «паучиха» все равно не разжимала зубов.

В дверь уже били плечом, и хлипенький засов едва ли мог пережить несколько ударов.

Рыча от боли, я свободной рукой взял безумную за нижнюю челюсть, сдавил пальцами с двух сторон так, что хватка разжалась сама собой. Девица исходила пеной от бешенства. Я толкнул ее обратно на кровать, усилием воли подавив желание свернуть эту тонкую шею. Повернулся к своим вещам…

…и уставился в круглое дуло старомодного пистоля, уверенно целящего мне аккурат между глаз. По другую сторону пистолета находился здоровенный детина. Неровно остриженные русые волосы торчали во все стороны. На поясе у него висела небольшая дубинка, обтянутая кожей. Местный вышибала.

— Вот как, господин хороший? Портим, значит, чужой товар? — хрипло спросил детина.

Топот в коридоре усилился, за спиной вышибалы выросло несколько одинаковых рож — широких, краснощеких и довольно туповатых.

Вот и гвардия подоспела.

— Любим, значит, девиц бить и связанными потчевать? А платить за это, значит, не любим?

— Глянь, перья кругом! И одеяло разорвал! — встряла одна из рож. — Порча имучества! За такое дело надо этот, как его… штрах! Гони штрах, образина разрисованная!

Остальные радостно загудели, предвкушая развлечение и поживу. Оправдываться было бессмысленно. Во-первых, никто не поверит. А во-вторых, никто просто не станет слушать.

Я понимал, кого они видели перед собой — полуголого, татуированного с ног до головы варвара с серьгой в ухе; с волосами, заплетенными на килийский манер в толстую ко роткую косу. Бродяга, перекати-поле, которого, случись что, никто не станет искать. Такого можно безнаказанно избить — был бы повод (а можно и без него!), ограбить да еще сдать местному префекту, как разбойника, портящего чужое «имучество». Я сжал кулаки, прикидывая расстояние до своих вещей. Конечно, вышибал всего четверо, но огневая мощь обычно резко увеличивает шансы на победу. Тем более что у противников оружие имелось.

— Да убери громобой, Пека! — хлопнул вышибалу по плечу кто-то из-за спины. — Нечего стражу привлекать. И без того его разрисуем.

— Со всем старанием! — вставил требовавший «штраха». Не знаю зачем, но я сделал попытку остановить дальнейшее.

— Я заплачу.

— Ага… заплатишь, канешна! Куда тебе деться-то?

Здоровяки — каждый выше меня на голову и едва ли уже в плечах, шагнули через порог, и в комнате сразу стало тесно. В дверях толпились любопытные — клиенты борделя и их полуголые подружки. Еще бы, такое зрелище!

Двое вышибал поигрывали дубинками, остальные напоказ сжимали и разжимали внушительных размеров кулаки, украшенные рубцами, красноречиво говорившими о славном боевом прошлом их хозяев. А вот шрамов на рожах и телах у всей четверки было вдвое меньше против моего. Привыкли бить толпой и не получать отпора, ублюдки!

Сейчас это недоразумение будет исправлено.

Я прищурился, вбирая в себя пространство вокруг, опутывая его невидимой паутиной. Стеклянные нити, доступные лишь моему взору, прошили воздух, свили в нем узоры; узлами и причудливыми переплетениями обозначили точки, куда будут перемещаться мои мухи, куда они будут бить, куда отлетать и падать. Я соткал паутину схватки и предрешил ее исход задолго до того, как вышибалы разошлись в разные стороны (в точном соответствии со стеклянными узорами), готовясь броситься на меня с разных сторон, всем скопом.

Я — Паук, ткать — мое призвание. Ткать, ловить и уничтожать!

Я улыбнулся.

«Откликнись, раб! Твой Мастер призывает тебя!»

Голос Творца прогремел с такой силой, что я вскрикнул и схватился за виски. Пальцы оплели голову, стиснули ее, казалось, череп разлетится на куски, не выдержав присутствия. Паутина боя дрогнула и растаяла, как дым. Девицы в дверном проеме замолчали. Детины недоуменно замерли и начали переглядываться.

«Откликнись, раб! Я ищу силы твоего Тотема!»

В голосе Творца появилось раздражение. Боль выгнула меня дугой. В голову вкручивался раскаленный докрасна железный штопор, выжигая мысли, чувства, сознание. — Здесь! Я здесь! Я слышу тебя! — закричал я.

Связанная «паучиха» тоже ощутила присутствие Мастера Тотемов. Она завизжала и забилась. Веревки обдирали ей кожу на запястьях и лодыжках, но она продолжала кричать и дергаться.

— Не так громко! — простонал я.

— Помешанный, — с опаской сказал один из вышибал. — И она тоже.

— Не-а. За дураков нас держит.

«Пришло время еще раз использовать твой Тотем во славу и во имя Сагаразат-Каддоха. Ты должен…»

— Вот ублюдок! — Пека, вышибала с пистолем, шагнул ко мне и, коротко замахнувшись, опустил дубинку.

В последний момент я успел — инстинкты не подвели — подставить под удар руку. Кость сухо хрустнула, вспышка боли на мгновение заглушила голос Творца, и рука плетью повисла вдоль тела.

Второй удар пришел сбоку — тяжеленный кулак врезал под ребра. Дыхание пресеклось, я упал на колени.

«Через три дня ты должен быть в…»

Набирающий силу гнев Творца наполнял все мое существо болью. Не было силы терпеть, не было воли сопротивляться. Ни ему, ни им.

— Я не могу!

Меня прервали.

Удар башмаком в живот — что может быть лучше? Желудок сразу подскочил к горлу, рот наполнился рвотой. Я закашлялся и скорчился на полу. Скорее в силу привычки, нежели осознанно, подтянул ноги к подбородку, стараясь уберечь внутренности, и левой, еще послушной рукой закрыл голову.

Вовремя. Удары посыпались градом — частые, не особо умелые, зато от души. Если так будет продолжаться, меня просто превратят в кровавую отбивную.

«Ты смеешь мне перечить?! Мне, своему Мастеру?! Ты будешь наказан, раб!»

Эта боль многократно превосходила ту, что причиняли удары.

Вышибалы были слишком увлечены нехитрым развлечением, чтобы заметить, как оживает мой Тотем — моя сила и мое проклятие. Как широкие, в два пальца, полосы татуировки-паутины начинают двигаться по коже, сужаться, сжимаясь вокруг моего тела бронзовыми обручами, душа, стискивая ребра, грозя раздавить, а то и разрезать меня на части.

Больно, боги, как больно…

— Я не перечил! Я в бою! Меня убивают! — из последних сил закричал я.

Страшно было не умирать. Страшно было отдать наконец заложенную душу.

Рано или поздно это должно случиться, но лучше пусть будет поздно! Много позже!

— Вы ломаете собственное оружие!

Он услышал.

Тотем прекратил убийственное движение. Татуировка вновь стала просто татуировкой — черные полосы на коже, варварская причуда. Сознание прояснилось, и боль, вызываемая присутствием Мастера, исчезла.

Увы, теперь это не играло роли. Сопротивляться я уже не мог. Вышибалы сломали мне правую руку и несколько ребер — они впились в нутро, точно иззубренные кинжалы. Нос свернули набок, я захлебывался собственной кровью.

Они разделали меня. Схватка закончилась, не успев начаться. Паука просто раздавили. Теперь оставалось только сдохнуть, валяясь под ногами четверки тупоумных громил. Ноэто все же лучше, чем если бы Тотем…

— Стойте! Стойте, а то мы прибьем его!

Меня пнули еще несколько раз, но уже несильно — скорее для порядка.

— Значит, трупы в нашем благородном заведении на хрен никому не нужны, — рассудительно сказал Пека. — Господин префект и так на нас косо смотрит. Потому я думаю вот че. Вышвырнуть, значит, этого в канаву, и дело с концом.

— А энто все — штрах!

Главный защитник «имучества» уже копался в моих вещах.

— О! Глядите, какой кинжал! С письменами на клинке!

— Тащите его отсюда!

Меня подхватили под руки и поволокли. «Паучиха» билась на кровати и надрывно кричала — пока Пека не отвесил ей оплеуху.

Сломанные ребра горели огнем, но я стиснул зубы и молчал, не желая доставлять удовольствие ублюдкам сверх полученного. Когда волочившиеся по полу ноги запрыгали по ступенькам, в моем животе взорвался чугунный шар, начиненный ржавыми иглами и гвоздями. Я провалился в темноту. Но даже там боль оставалась — тупая, режущая, горячая…