"Кавказская война. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг." - читать интересную книгу автора (Потто Василий Александрович)

VII. ДЕЙСТВИЯ ЕРМОЛОВА

Прошло полтора месяца с тех пор, как вторжением эриванского сардаря со стороны величавого озера Севан началась персидская война. И это длинное число дней, когда персияне захватывали одно за другим свои бывшие владения, было для христиан Закавказья временем томительной тревоги, колебаний между страхом персидского нашествия с его ужасами, и надеждой, что вот-вот появится успокоительное известие, с которым грозовая туча бедствий. минует Грузию. Но таких известий – не было. Тифлис волновался, Ермолову делались представления об опасности, заключавшейся в том возбуждении, жертвой которого становилось население.

Где же был тот, чье имя одно устрашало врагов и на кого теперь, в эти страшные дни, устремлялись с надеждой все взоры? Впоследствии возникло прямое обвинение Ермолова в бездействии, в страхе перед многочисленным неприятелем в то время, как у него самого в распоряжении находилось в одном только Закавказье до сорока тысяч солдат.

Но чтобы с полной основательностью судить о действиях Ермолова и не подчиниться предвзятому взгляду, основание которому положил Паскевич, необходимо ближе всмотреться в тогдашнее положение дел и не только сосчитать войска, бывшие в Закавказье, но и понять, насколько они были в состоянии и возможности выйти против персиян.

В тот момент, когда неприятель вошел в русские пределы, войска распределялись по закавказским провинциям так: В Имеретин, Менгрелии, Гурии и Абхазии, на пространстве, превышающем в длину пятьсот верст, стояли шесть батальонов, три Менгрельского и три сорок четвертого егерского полков, с двенадцатью орудиями и одним казачьим полком.

На персидской границе со стороны Эривани, в Бомбаках и Шурагели – два батальона Тифлисского полка и две роты карабинеров с двенадцатью орудиями и казачьим полком.

В мусульманских провинциях: в Карабаге, в Елизаветполе, в Нухе, в Ширвани и в Талышинском ханстве размещены были пять батальонов, также с двенадцатью орудиями и двумя казачьими полками; из последних один стоял в Карабаге, другой на постах между Елизаветполем, Нухой и Ширванью.

В Южном Дагестане, примыкавшем непосредственно к театру военных действий, находилось шесть батальонов: два Апшеронского полка, два Куринского и два местные, составлявшие постоянные гарнизоны в Баку и в Дербенте. При этих батальонах находилось восемнадцать орудий и полк казаков, занимавший посты между Дербентом, Кубой и Шемахой.

На Алазанской Линии, в постоянной опасности лезгинского набега, стоял батальон Грузинского полка с тремя орудиями и казачьим полком, обеспечивавшим в то же самое время и сообщение этой линии с Тифлисом.

Кроме того, боевым резервом, обращенным к стороне Лезгистана, располагались в Кахетии же, в своих полковых штаб-квартирах, другой батальон Грузинского полка, три роты ширванцев и шесть эскадронов Нижегородских драгун. Две батарейных и одна легкая рота артиллерии, всего тридцать три орудия, размещались по Кахетии, в Гомбарах и в Царских Колодцах.

Наконец, в Грузии, в качестве общего и главного резерва для целого края, расположены были три казачьи полка и семь с половиной батальонов пехоты; четыре из них занимали Тифлис, остальные охраняли Гори, Манглис, Белый Ключ и посты по Военно-Грузинской дороге.

Таким образом, по всему обширному краю были действительно разбросаны тридцать батальонов пехоты, то есть при совершенно необычном, но постоянном в тех войсках, некомплекте никак не более тридцати тысяч штыков, шесть эскадронов драгун и девять казачьих полков, в общем числе до пяти тысяч всадников, полевых орудий было девяносто.

Подробная дислокация войск, в момент начала персидской войны, была следующая:

Пехота

В Имеретрии и по берегу Черного моря:

Менгрельский полк, три батальона, штыков – 3029

44-й егерский полк – 2977

В Бомбаках и Шурагели:

В Большом Караклисе – шесть рот Тифлисского пехотного полка – 1602

(из этих рот две находились в Мираке и одна в Балык-чае).

В Гергерах – одна рота Тифлисского полка – 256

В Гумрах – две роты Тифлисского полка – 560

В Амамлах – две роты седьмого карабинерного полка – 575

(из них одна находилась в Мираке).

В мусульманских провинциях:

В Чинахчах (в Карабаге) – шесть рот 42 егерского полка – 1757

В Герюсах (там же) – три роты 42 егерского полка – 934

В Старой Шемахе – две роты 42 егерского полка – 616

В Сальянах – одна Апшеронского полка – 271

В Нухе – одна рота 42 егерского полка – 311

– одна рота Ширванского полка – 307

В Елизаветполе (Зурнабад) – две роты 41 егерского полка – 586

В Ленкорани – Каспийский морской батальон – 778

В Южном Дагестане:

В Баку – гарнизонный батальон – 558

В Кубе – семь рот Апшеронского полна – 1842

В Дербенте – две роты батальона Куринского полка – 2077

– гарнизонный батальон – 512

В Кахетии:

На Алазанской линии – один батальон Грузинского полка – 1067

В Мухровани – один батальон Грузинского полка – 1062

В Царских Колодцах – три роты Ширванского полка – 840

В Грузии:

В Тифлисе: семь рот 7-го карабинерного полка – 1953

один батальон Херсонского полка – 1074

три роты 41 егерского полка – 846

две роты Грузинского полка – 515

Рота 8 пионерного батальона – 225

На постах Военно-Грузинской дороги – две роты Тифлисского полка – 564

В Гори – батальон Херсонского полка – 1167

В Сураме – рота Херсонского полка – 302

В Белом Ключе – три роты 41 егерского полка – 756

В Манглисе две роты 7 карабинерного полка – 592

В Цалке – рота 7 карабинерного полка – 282

Итого штыков – 30793

Кавалерия

Нижегородский драгунский полк (в Кара-Агаче), шесть эскадронов, коней – 868

Донские Казачьи полки: Ребрикова (в Кутаиси) – 532

Андреева (в Бомбаках и Шурагели) – 504

Молчанова (в Карабаге) – 420

Сысоева (в Мусульманских провинциях) – 453

Семенчикова (в Южном Дагестане) – 458

Кутина (в Кахетии) – 506

Иловайского (в Грузии, в Борчалинской татарской дистанции) – 503

Грекова (в Грузии, в Гори) – 331

Лернова (в Самхетии) – 460

Итого коней – 5035

Артиллерия

Кавказской гренадерской артиллерийской бригады батарейная первая рота (в Гамборах), орудий – 12

Той же бригады 2-я легкая рота (в Гамборах) – 12

(из них три орудия на Алазанской линии). Той же бригады 3-я легкая рота (в Бомбаках и Шурагели) – 12

(из них: в Большом Караклисе 3, в Гумрах 2, в Мираке 2, в Балык-чае 2, на постах: в Беканте 1, в Амамлах 1, на Каменной речке 1).

21 артиллерийская бригада, батарейная первая

рота (Царские Колодцы) – 12

Той же бригады вторая легкая рота (в Кутаиси) – 12

третья легкая рота (в Дагестане) – 12

(из них: в Кубе 8, в Дербенте 3, в Бурной 1).

Резервной батарейной пятой роты 22 артиллерийской бригады, с легкими орудиями – 18

(из них в Южном Дагестане 6, в Карабаге 6, в Елизаветполе 2, в Ширвани 4).

Итого орудий – 90

Но эта, по-видимому, значительная численностью армия могла вступить в борьбу с главными персидскими силами, шедшими к Тифлису, только самой малой своей частью. Из пограничных с Турцией и приморских областей, Имеретии, Мингрелии, Гурии и Абхазии, из стоявших там шести батальонов, с трудом можно было взять в крайнем случае разве один батальон. В тот момент, когда начиналась персидская война, являлась необходимость подумать о защите этого края не от одних черкесских нападений с севера, а и со стороны Турции, отношения с которой, частью даже и поощрившие персиян начать войну, становились все напряженнее. Известно было, что на русской границе, в Ахалцыхе, собиралось до десяти тысяч турецкого ополчения, и нужно было ожидать, что найдутся доброжелатели России, которые посоветуют Турции воспользоваться обстоятельствами.

Отряды, занимавшие персидские границы и ханства, не могли по самому свойству персидского вторжения, отрезавшего их друг от друга, служить осуществлению той цели, чтобы Ермолов соединил их в одну армию, которую и мог бы противопоставить армии Аббаса-Мирзы. Говорят, что Ермолов, предвидя войну, должен был бы и держать войска в такой готовности встретить врага, чтобы отдельные отряды могли тотчас же соединиться в один, способный дать отпор и по первому требованию идти по назначению главнокомандующего, между тем как, например, в Бомбаках и Шурагели персияне нашли малую готовность к войне. Нельзя не допустить, что присутствие в Персии русского посла и щепетильность персиян по отношению к передвижениям русских войск повсюду располагали к уверенности, что войны тотчас не будет, а сообразно с тем были поводы к упреку в непринятии всех мер к отражению врагов; немедленного нашествия, точно, не ожидалось. Но, смотря на события в их исторической отдаленности с полным беспристрастием, можно еще удивляться, как повсюду неожиданно вторгнувшиеся персияне встретили должное сопротивление и часто геройский отпор. Немногие несчастные случаи, в которых ничтожные сравнительно русские отряды были прямо раздавлены массами персидских войск, ложатся лишь слабой тенью на совокупность событий. В результате, во всех захваченных персиянами областях, повсюду, начиная с Джалал-Оглы и Шуши и кончая Кубой, стояли еще русские войска, не настолько сильные, чтобы победить врага, но державшие его под вечной угрозой и связывающие его свободу действий.

Ермолов не мог и рассчитывать на какую-либо иную роль тех войск. Все это были в сущности гарнизоны и пограничные посты, весьма отдаленные друг от друга не только расстояниями, но и– трудностями путей, имевшие свое назначение в том, чтобы удерживать жителей в повиновении. Граница с Персией тянулась на расстоянии более шестисот верст по чрезвычайно затруднительной местности, с малым числом дорог, не имевших взаимного сообщения через высокие скалистые хребты гор, покрывавшиеся уже осенью глубокими снегами.

Невозможно и представить себе, чтобы Ермолов мог в предвидении войны соединить все эти отряды заранее; это значило бы бросить на произвол судьбы и на смуты те страны, которые они занимали. И какова же была бы виновность главнокомандующего во всех бедствиях, которым эти страны подверглись бы, если бы вторжения персиян не последовало, что было совершенно возможно. Очевидно, что отряды в провинциях должны были стоять в тех самых местах, где их застало персидское вторжение. А когда уже началась война, тогда попытка Ермолова ввести в район своих непосредственных распоряжений отряд Карабагский, не говоря уже об отрядах более отдаленных областей, и та кончилась неудачей, к счастью, ничему не повредившей, хотя и связавшей Ермолову руки заботой об освобождении его. Не лишнее заметить, что Ермолов, обвинявшийся в разбросанности его войск, облегчившей будто бы успехи персиянам, подвергся, однако, обвинению и за эту попытку в частности присоединить к себе значительный отряд, чтобы не дать ему быть осажденным в Шуше. К такому же обвинению, впоследствии, послужило и приказание, данное им полковнику Северсамидзе отступить за Безобдал,– что могло иметь значение опять-таки сосредоточения войск к Тифлису, поставление отряда Северсамидзе в связь с главной армией, готовившейся выступить навстречу врага.

Таким образом, все обстоятельства сложились так,– да иначе и не могли сложиться,– что Ермолов, по вторжении персиян, не мог ввести в дело с громадной армией Аббаса-Мирзы ни войск из западных провинций Закавказья, ни из провинции восточных и южных. Не мог он свободно располагать и тем батальоном, который стоял на Алазани, не открыв Кахетию вторжению волновавшихся джаро-белоканских лезгин. В его полном и непосредственном распоряжении остались только те войска, которые стояли в самой Грузии, в окрестностях Тифлиса. Это были батальоны, занимавшие Гори, Манглис и Белый Ключ. С ними да с теми двумя-тремя батальонами, которые он в случае последней крайности мог отделить из разных отрядов, рискуя совершенно обессилить их, нужно было – помимо караульной службы в Тифлисе – наблюдать за турецкой границей, откуда, действительно, вышел удар молнии, испепелившей Екатеринфельдскую колонию, удерживать внутреннее спокойствие в самой Грузии и действовать против персиян. Средства, очевидно, были слишком ничтожны и объясняют, почему Ермолов с такой настойчивостью просил подкреплений.

В этом недостатке средств был частью обвиняем и сам Ермолов, передвинувший на Кавказскую линию, по случаю чеченского бунта, свыше семи тысяч штыков и тем обессиливший войска Закавказья. Уведенные туда батальоны оставались там и тогда, когда чеченский бунт был уже усмирен.

На Кавказскую линию взяты были войска:

Из Кахетии:

два батальона Ширванского полка – 2254 ч.

и две роты Грузинского полка – 555 ч.

Из Грузии:

батальон 41 егерского полка – 1163 ч.

три роты Херсонского полка – 840 ч.

рота 8-го пионерного батальона – 190 ч.

Из Бомбакской провинции – рота Тифлисского полка – 282 ч.

Кроме того, из войск Южного Дагестана постоянно располагались на севере, в Шамхальских владениях:

1 батальон Апшеронского полка – 1149 ч.

1 батальон Куринского полка – 1083 ч.

Всего – 7516 штыков.

В заботах о прочном покорении народов Кавказа, быть может, Ермолов, действительно, обнаружил преувеличенную осторожность,– он просил даже подкреплений и для Кавказской линии.

Были попытки объяснить первоначальные неудачи России в персидской войне вообще неправильным расположением войск и в самой Грузии. Один из военных авторитетов, Коцебу, утверждает, что первый, хотя бы и нечаянный, прорыв неприятеля не мог бы иметь столь пагубных последствий, если бы войска получили несколько иное размещение. Тифлисский полк, один охранявший всю границу со стороны Эривани, не только, по мнению его, не должно было раздроблять откомандированием целого батальона на Военно-Грузинскую дорогу (охранять которую было бы легко и одному батальону из Грузии), но, напротив, расположить в Бомбаках и Ширванский полк, составлявший с Тифлисским одну бригаду. Этих двух полков, по мнению Коцебу, было бы слишком достаточно, чтобы отразить вторжение сардаря и не допустить персиян до полного разорения двух пограничных провинций. Между тем штаб Ширванского полка, с третьим батальоном, находился в Царских Колодцах, расположенный всего в пяти верстах от штаб-квартиры Нижегородского драгунского полка, который один свободно мог прикрывать этот край от набегов хищных лезгин. Остальные два батальона ширванцев десять лет находились на Кавказской линии; но ввиду серьезной опасности, угрожавшей со стороны Персии, их следовало бы возвратить. Все равно их пришлось же вернуть, но они вернулись поздно, когда русские вынуждены были отступить за Безобдал, оставив преданное нам армянское население во власти неприятеля. Особенную же крепость получил бы, по мнению Коцебу, правый фланг, в том случае, если бы на второй его базе не был покинут Башкечет. Там до 1823 года стоял седьмой карабинерный полк, имевший отличные хозяйственные заведения и всевозможные угодья, за исключением леса, который находился верстах в десяти от штаб-квартиры. При обилии лугов, а следовательно и при значительном скотоводстве, доставка его не составляла особого отягощения, а между тем это было одной из причин, почему карабинеры перешли в Манглис. Лес там находился, действительно, под рукой, но зато в стратегическом отношении пункт этот не имел серьезного значения, так как прикрывал только Тифлис си стороны Ахалцыха, да и то по такой трудной, гористой тропе, где могли пробираться разве лишь небольшие хищнические партии, для рассеяния которых было достаточно одних казачьих постов.

Такую же неправильность в размещении войск находит Коцебу и по отношению к Карабагу. Там надо было всегда ожидать появления главных сил неприятеля, там – исторический путь движений персидских армий к Тифлису, и потому-то квартировавший в Карабаге сорок второй полк раздроблять не следовало. Еще было бы лучше, если бы в этой провинции постоянно квартировал и сорок первый егерский полк, составлявший с сорок вторым одну бригаду. Тогда не было бы надобности оставлять Карабага или запираться в Шушу, так как шесть тысяч штыков могли бы дать серьезный отпор наступающей армии.

Таковы воззрения Коцебу. Но сам же он сознается далее, что в существовавшем размещении войск, начальство, помимо стратегических целей, могло иметь иные политические виды, могло преследовать и другие важные цели: сбережение казенного интереса относительно продовольствия, сосредоточение войск к Тифлису для более успешного производства городских работ, в большинстве производившихся руками солдат, и прочее, что, при малочисленности войск в крае, имело серьезнейшее значение.

Но и помимо того, нужно думать, что размещение войск, предложенное Коцебу, мало изменило бы результаты войны. Могло случиться, действительно, что русские войска не покинули бы тогда Бомбака и Шурагеля совершенно, не перешли бы за Безобдал в Джалал-Оглу, а остались бы, например, в Большом Караклисе. Но этим население провинций было бы защищено не больше и даже не больше была бы прикрыта Дорийская степь и пути к Тифлису, на которые персияне могли пробраться через Мокрые горы. Во всяком случае, не достигалась бы тем цель, в неисполнении которой ложится упрек на Ермолова, то есть сосредоточение по возможности войск Закавказья. Присутствие полка в Башкечете могло бы, конечно, помешать нападению на Екатеринфельдскую колонию; но разбойничьи турецкие шайки могли бы обойти русские посты и точно так же подвергнуть разорению те или другие селения, лежавшие вдали от Башкечета. Результаты только видоизменились бы в частностях, но общее положение дел осталось бы то же и, может быть, послужило бы к совершенно противоположным рассуждениям о должном размещении войск.

Едва ли справедливее мнение Коцебу и о том, что в Карабаге нужно было держать весь сорок первый егерский полк, расположенный тогда в Белом Ключе. Последний составляет с Манглисом и Гори одну боевую линию, обращенную фронтом к Ахалцыху. Опасность со стороны Турции, с которой бывший на сцене греческий вопрос необычайно обострял русские отношения,– была несравненно серьезнее, чем опасность со стороны персиян, и вынуждала группировать войска в Картли, где находился жизненный центр Грузии – Тифлис.

Все подобные приведенным рассуждения о причинах русских неудач в начале персидской войны, хотя бы они были и справедливы, предполагают, однако, какое-либо другое положение войск, которого в действительности не было. На самом деле обстоятельства фатально сложились так, что, как сказано выше, в распоряжении Ермолова было только семь-восемь батальонов, в общей сложности тридцать рот, стоявших собственно в Грузии. Если из этого числа исключить три роты,– меньшее, что необходимо было для охранения полковых штаб-квартир в Гори, Манглисе и Белом Ключе,– да три роты для постов на Военно-Грузинской дороге и на сообщениях с Имеретией, да, наконец, минимум пять-шесть рот для постоянного гарнизона Тифлиса – всего двенадцать рот,– то для действия в поле Ермолов мог располагать, пока не прибыли подкрепления, самое большее восемнадцатью ротами. И Ермолов не медлил ввести эти роты в дело.

18 июля в Тифлисе получено было известие о нападении персиян на Мирак,– а 19 четыре роты, в составе сводного батальона, уже двигались из Грузии к эриванской границе, на помощь войскам Северсамидзе. Когда же стало ясно, что не самовольно действовал сардарь, а что и сам Аббас-Мирза уже в Карабаге,– Ермолов приказал (22 июля) оставить на Алазани только батальон Грузинского полка, да задержать три роты егерей, которые, не успев присоединиться к своему полку, запертому в Шуше, возвращались теперь из Ширванской провинции через Кизик,– а все остальные войска: другой батальон грузин, батальон ширванцев и весь Нижегородский драгунский полк – отправить немедленно к стороне Елизаветполя, на речку Гассан-Су, чтобы прикрыть большую дорогу, ведущую в Тифлис из Карабага. Часть этого отряда, 30 июля, то есть, спустя всего десять-двенадцать дней после полученных в Тифлисе известий о вторжении персиян, уже стояла на месте. Следовательно, из самого расчета времени видно, что Ермолов не потерял ни одного дня, чтобы сделать то, что сделать ему было невозможно. 4 августа туда же, к стороне Елизаветполя, отправлены были из Тифлиса еще девять рот пехоты,– и в распоряжении Ермолова свободных войск осталось всего четыре-пять рот, с которыми нужно было защищать границу от разбоев турецких курдов и охранять внутреннее спокойствие Грузии, с трепетом видевшей опять персидские знамена с одной стороны в ста пятидесяти, а с другой в шестидесяти верстах от Тифлиса. Таким образом, ни один солдат Закавказья не оставался без дела, опровергая тем обвинения Ермолова в бездействии,– и слабые силы были размещены по плану, полному смысла и понимания края. В результате – два достаточно сильные отряда совершенно прикрыли дороги к Тифлису: один, стоявший у Джалал-Оглы – со стороны Эривани, другой, занимавший Делижанское ущелье – со стороны Карабага. Правда, позади этих отрядов, в самой Грузии, войск почти не было; но то была уже не вина главнокомандующего.

При таких обстоятельствах Ермолову естественно было, до прихода подкреплений, предоставить инициативу решительного наступления неприятелю, чтобы действовать, смотря по обстоятельствам. Самому же соединить оба отряда и идти вперед по какому-нибудь одному из этих направлений, то есть к Карабагу или к Эривани,– значило бы открыть неприятелю ту или другую сторону для свободного вторжения в самое сердце уже беззащитной Грузии.

Вот как сам он, в донесении государю от 29 августа, определял предстоящие ему действия.

“Мне предлежат два пути,– говорит он,– один в Эриванское ханство, дабы внести войну в землю неприятельскую, другой – в Карабаг, дабы смирить возмутившееся мусульманские провинции.

Не восстановя порядка в сих провинциях, что требует и времени, и войск, невозможно идти в Эриванское ханство. С малыми силами предпринять сие не безопасно, тем более в позднее время года, когда выпадет снег в горах и дороги, делаясь совершенно неудобными, отнимут всякую возможность снабжения войск. По внезапности войны не сделано достаточных заготовлений, а измена татар лишила средств подвоза.

Занять Эриванское ханство не иначе должно, как стать в оном твердой ногой. Иначе персияне истребят значительное количество обитающих в нем христиан, ожидающих нас с нетерпением и готовых снабжать продовольствием. Для наступательных действий нужно устроить транспорты для провианта; нужны таковые и для парков. Мы вступим в землю совершенно неустроенную, где система реквизиций не может иметь места. Для движений необходим подножный корм, ибо, по свойству климата, фураж жители почти не заготовляют, и надлежит ожидать, что неприятель все средства станет истреблять.

В настоящее время и потому нельзя идти в Эриванское ханство, что возмутившиеся мусульмане почти до самых ворот Тифлиса могут, пользуясь отсутствием войск, внести в Грузию опустошение и поколебать жителей Кахетии, для возмущения которой персияне посылают беглого грузинского царевича Александра.

Теперь предлежит другой путь в Карабаг. Там большие силы персиян, поддерживающие возмущение мусульманских провинций. В движении туда я должен пройти Борчалинскую дистанцию, где уже явны признаки бунта, Казахскую дистанцию, удерживаемую единственно пребывающими там войсками, Шамшадильскую дистанцию и Елизаветпольский уезд, уже возмутившиеся и занятые неприятелем. На правом фланге моем будут открытые дороги со стороны озера Гокчи, по которым может пройти неприятель для соединения с мятежниками. С левого фланга бунтующие провинции – Шекинская и Карабагская.

Нет сомнения, что со всех сторон буду я иметь неприятеля и никакого сообщения с Грузией.

Избежать часть этих неудобств есть одно средство – идти в Карабаг в глубокую осень. Суровая погода в горах сделает пути затруднительными, и персияне не перейдут их с пехотой и артиллерией. Жители спустятся с гор на равнины, а, имея в залоге их семьи и имущества, можно будет достать часть продовольствия, которое везти с собой нет способов, ибо нет в земле повозок. Осеннее и зимнее время в Карабаге представляет и то удобство, что есть подножный корм”.

Доводы эти ясны и просты, и понятно, почему решительные действия Ермолов откладывал до прихода двадцатой пехотной дивизии. Это было расчетливое выжидание, намеченное на верное поражение врага. “Имейте терпение – писал Ермолов в приказе по корпусу от 26 июля,– и защищайтесь с твердостью. Я укажу вам, храбрые товарищи, когда нанести удар на врагов нашего Императора”.

В осторожных и медлительных действиях Ермолова нет, конечно, стремительности Карягиных и Котляревских. Но, очевидно, ему и не представлялось возможности тотчас же по вступлении персиян в русские пределы идти им навстречу с тем, что он мог немедленно стянуть к себе, и нанести им решительное поражение, как того хотелось бы впоследствии некоторым историкам персидской войны. Войск на то, как ясно из предыдущего, вначале не было.

Правда, и впоследствии, когда русские войска стояли уже перед врагом, он рекомендовал им осторожность, быть может преувеличенную,– факт, достоверность которого не подлежит сомнению; но и этот факт понятен. Ермолов был озабочен численным ничтожеством русских сравнительно с персидскими полчищами,– и рисковать ничем не хотел. Дальнейшее течение войны показало, правда, что регулярные персидские войска не были лучше прежней иррегулярной толпы, которую бил Котляревский, и что незначительный русский отряд имел шансы рассеять многочисленного врага. Но Ермолов, благодаря донесениям Мазаровича, имел преувеличенные представления о духе и характере тогдашних вновь заведенных регулярных войск Персии и уже не считал возможным противопоставить десяткам тысяч их – простые тысячи. Это было роковой ошибкой; но ошибкой, имевшей значение гораздо более для него лично, чем для судьбы войны. Как главнокомандующему, ему должен был предстоять вопрос: что же будет, если последние силы, которые он выведет против врага, будут уничтожены? Положение тогда стало бы гибельным. И вот, он был осторожен и медлителен. Враг не выигрывал ничего, занимая татарские провинции и стараясь побороть охранявшие их русские отряды,– он только терял первый энтузиазм наступательной войны. А Ермолов, не рискуя, без блеска, но с глубоким расчетом, готовил ему тем вернейшее поражение. Этот образ действий послужил интриге против него, но не повредил общему ходу войны и подготовил торжество русскому оружию, которым только воспользовались – другие.