"Распутница" - читать интересную книгу автора (Роджерс Розмари)

Глава 20

Мистер Прюитт потом говорил, что он всегда что-то подозревал насчет этой молодой особы. И важно откашливался, готовясь рассказать свою историю – но предварительно убедившись, что поблизости нет капитана Мак-Кормика. За всю свою жизнь Прюитт никогда ничего подобного не видел и не слышал. Капитан был вне себя от гнева – а сделать ничего не мог! Да, наверное, за эти дни всем несчастным матросикам пришлось отведать плетки или получить пинка, что еще хуже, потому что капитанский ботинок может попасть куда угодно. Даже если ты ни в чем не виноват.

– Три порции гоголь-моголя, в которых было больше коньяка, чем молока и яиц! А потом еще коньяк и еще один гоголь-моголь с ромом, потому что я не нашел больше коньяка и не хотел просить кэпа выделить немного из его личных запасов. Откуда мне было знать, что потом произойдет? Бог ты мой, я сначала подумал, что у меня видения! Я пошел убираться и вместо молодого джентльмена, валяющегося на постели в стельку пьяным, нашел только его одежду! Наверное, он напился до того, что прыгнул за борт, подумал я и побежал в столовую, чтобы сразу доложить кэпу, а там… Тут-то я все и увидел! Какие у них у всех были лица – рты открыты, а глаза… Они смотрели так, будто увидели привидение. Даже… – Прежде чем продолжать, Прюитт в этом месте всегда понижал голос и пугливо осматривался по сторонам. – Даже у самого кэпа! Единственный, кто был спокоен и не казался удивленным, – это джентльмен с французской фамилией, который сел в Сан-Диего. Он только с улыбкой, от которой кровь стынет в жилах, продолжал пить вино и смотрел на нее – и все! А эта наглая, лживая потаскуха, одетая в блестящее модное платье, которое открывало почти всю грудь, руки и плечи – откровенно говоря, ни одна порядочная женщина не рискнет в этом показаться на людях, – она, естественно, совершенно пьяная, сначала просто стояла и смеялась, а потом… потом она сказала…

Вот что невинным тоном произнесла Триста после того, как перестала смеяться:

– О, прекрасно! Я надеюсь, что не слишком опоздала на обед! – И снова принялась неудержимо хохотать. Да, представление удалось на славу! Она впервые вышла (ну может быть, немного покачиваясь) на сцену, чтобы сыграть роль самой себя, и смотри-ка, как все захвачены – включая капитана!

А капитан – как, должно быть, он злится на то, что его одурачили! Ну что ж, так ему и надо! Ведь этот чересчур рьяный поборник дисциплины пытался запугать Тристу своими угрозами и приказами. Как будто она относится к числу его несчастных рабов, которых он с наслаждением порет под любым предлогом – просто чтобы лишний раз продемонстрировать свою абсолютную власть! Если бы у нее сейчас перед глазами все так не расплывалось, то она просто наслаждалась бы выражением бешенства на лице капитана.

Сам виноват: ведь это из-за его идиотских придирок ей снова пришлось изображать мужчину! Никто из присутствующих пока так ничего и не сказал, тем более не предложил стул. Они ведь должны понимать, что она чувствует некоторое головокружение… А кто это там аплодирует? Почему бы этому единственному ценителю ее таланта не пододвинуть ей стул? Может, они вообразили, что она одна из тех, кто любит одеваться в мужское платье, но отнюдь не принадлежит к женщинам? Может, если она им докажет…

– Вы что, мне не верите? Но я могу вам все показать – хотите?

– Думаю, что этого достаточно! – внезапно взорвался Блейз Давенант. Придя в совершенно необъяснимую ярость, он как буря пронесся по комнате и больно схватил Тристу за руки.

Триста как раз уже собиралась порвать тугой лиф платья, чтобы доказать всем, что она действительно женщина – у нее есть груди! В следующее мгновение она покачнулась и упала. Последнее, что помнила Триста, – это ощущение, что ее подхватила и понесла в море гигантская волна; а еще звук чересчур хорошо знакомого ненавистного голоса, который все звучал и отдавался эхом в ее голове до тех пор, пока все не поглотила темнота.

– Я сам о ней позабочусь! – коротко бросил через плечо Блейз, протискивая в дверь ее сразу обмякшее тело. Ответа он не ждал и скрылся, едва не задев вовремя отпрянувшего в сторону Прюитта.

А теперь ее, вероятно, вырвет прямо на него. Вот глупая девка! Вероятно, она напилась, чтобы лишний раз продемонстрировать свои груди любому, кто захочет на них смотреть, и уж наверняка не в первый раз! Если бы у него было достаточно здравого смысла, следовало бы выбросить ее за борт. И если бы он мог отказать себе в удовольствии рассказать ей о том, какой распоследней шлюхой она стала.

Блейз яростно выругался, заставив себя остановиться на полпути в каюту Тристы, чтобы перегнуть ее через перила. Пусть ее вырвет. Она заслужила, мрачно подумал Блейз, чтобы ее как следует вырвало. Приподняв голову Тристы за волосы, он почувствовал искушение оторвать их вместе со скальпом. К несчастью, в этом отвратительно пьяном состоянии она вряд ли вообще что-нибудь почувствует, тем более вряд ли услышит те обличительные речи, которые Блейз так страстно желал обрушить на нее! Тем не менее он тут же высказал все, что думал о Тристе и о ее полном пренебрежении моралью:

– Черт тебя побери, ты, пьяная дрянь! Интересно, чему же ты научилась за последние пять лет, кроме того, чтобы устраивать спетакли! Если ты сейчас же не перестанешь вертеться, я надаю тебе по твоей ведьминской физиономии – клянусь Богом! Ты меня слышишь? Вот проклятие!

К тому времени, когда Блейзу удалось протиснуть ее в дверь каюты вместе с этими нелепыми кринолиновыми юбками, он чувствовал себя так, будто взобрался на чрезвычайно крутую горную вершину. Он злился на себя за то, что сейчас не сдержался, а также сожалел о том, что не остался спокойно сидеть на своем стуле и наслаждаться зрелищем, которым эта проститутка собиралась всех одарить.

Игнорируя протестующие стоны, Блейз безжалостно бросил Тристу на незастеленную, смятую кровать и зажег одну из ламп, предварительно заперев дверь. Триста полулежала на узкой койке, не приспособленной к фижмам и кринолину, и продолжала постанывать, напоминая Блейзу больного котенка. Будь она проклята – неужели она собирается простонать так всю ночь, лишая его вполне заслуженного отдыха? Глядя на Тристу, Блейз не мог удержаться от усмешки. Хоть она и дрянь, но явно неглупа! Одурачила всех, включая капитана Мак-Кормика, заставив их поверить, что она и в самом деле молодой человек. Это с ее-то круглым, соблазнительным задом, таким восхитительно упругим в его руках? Изображая напыщенного юнца, она, должно быть, привлекала внимание тех, кто предпочитает мальчиков. Сказал же кто-то не далее как сегодня вечером, многозначительно при этом подмигнув, что ему предстоит жить в одной каюте с «последним увлечением капитана Мак-Кормика»! Неужели она могла зайти так далеко? Когда она сегодня появилась на сцене, бессмысленно смеясь, а затем прислонилась к косяку, чтобы удержаться на ногах, на лице капитана были явно написаны ярость и разочарование. Да нет, лениво подумал Блейз, пожалуй, вряд ли. И вообще его это совершенно не касается!

Позднее Блейз говорил себе, что поступил так только потому, что это племянница Чэрити и, кроме того, она внезапно показалась ему такой уязвимой, как будто ей всего шестнадцать лет. И неустанно стремящейся все испытать, напомнил он себе, злясь на свою слабость. Он ведь дошел до того, что намочил свой чистый платок водой из графина, стоящего на умывальнике, и принялся протирать ее потное лицо. Он грубо тер его, не обращая внимания на невнятные протесты Тристы, и ее побелевшие губы и щеки немного порозовели. И только потому, что она так неровно дышала, Блейз раздел ее. Бормоча ругательства, он возился с бесчисленными крючками и пуговицами, криво повязанными лентами, гадая про себя, зачем женщины позволяют заключать себя в такие нелепые, похожие на клетки устройства. Ведь это же какая-то модернизированная версия средневекового пояса целомудрия! Хотя, мрачно подумал он, наконец освободив Тристу, некоторые женщины в таких вещах нуждаются!

Блейз обнаружил, что Триста явно не относится к тем, кто надевает на себя лишь самое необходимое. Он чувствовал себя так, будто разворачивает рождественский подарок, – сначала снял платье, потом несколько слоев юбок и, наконец, расстегнул тугой корсет, оставивший красные полосы на слишком бледной коже Тристы. Никакого белья! Нет даже кружевных панталонов, которые большинство женщин носят из соображений приличия. Вероятно, в своих постоянных поисках удовольствий она считает нижнее белье ненужной помехой!

Каждую деталь туалета Блейз бросал к противоположной стене, где они образовали беспорядочную кучу. Когда она сможет наконец продрать глаза, пусть все это разбирает! Мрачно глядя на Тристу, Блейз не мог заставить себя отвести взгляд от ее тела. Он думал о том, сколько мужчин видели его и скольким была дана возможность его трогать и использовать для собственного – и ее тоже – удовольствия. Так же поступал и сам Блейз в те времена, которые сейчас казались очень далекими. Триста лежала на животе, одна нога свешивалась с койки. Чтобы она не упала, Блейз грубо перевернул ее на спину, затем, не задумываясь над тем, зачем это делает, потянулся за одеялом, чтобы прикрыть ее наготу. Действительно, зачем? В конце концов, судя по тому, как Триста себя вела до сих пор… Проклятие! Вот теперь она лежит, раскинув ноги, как дешевая портовая шлюха, и даже не делает инстинктивных попыток их сдвинуть… Нет ни малейших сомнений, что такова она была и с другими – ноги с готовностью раздвинуты, соски твердые от возбуждения, черное облако волос раскинулось на подушке, а серебристые глаза ведьмы потемнели от похоти, приняв оловянный оттенок.

Но сколько их было? Заботило ли ее, кто они, или ей нужно было только одно – чтобы удовлетворяли ее ненасытное желание? Какое, к дьяволу, ему до этого дело? Испытывая отвращение к самому себе за то, что он вдруг снова ее захотел, Блейз натянул одеяло до самого горла Тристы. Повернувшись спиной, он начал с яростью раздеваться, обрывая непослушными пальцами половину пуговиц. Внезапно Блейза осенила одна идея, и он надолго застыл с циничной улыбкой на губах. Он подумал о том, что некоторые ее любовники должны были бы увидеть ее такой, как сейчас, еще более доступной, чем обычно, – когда она лежит здесь совершенно пьяная, ко всему готовая маленькая шлюха! Возможно, она и сама должна увидеть себя в таком состоянии!

А почему бы нет? Может быть, когда она протрезвеет, то даже испытает что-то вроде шока, увидев себя такой на рисунке. Нет, на этот раз он сделает не просто рисунки, он напишет большой портрет маслом и выставит его! Эта дрянь вполне такого заслуживает. Все еще кипя от гнева, Блейз сорвал с нее одеяло, сделал свет лампы поярче и стал наносить на бумагу каждый изгиб ее тела, каждую линию повернутого набок лица – все, кроме темного шелковистого треугольника, резко выделяющегося между ног…

Нет, черт возьми, это не для него! Даже если единственный способ избавиться от колдовских чар – лишить ее бессмертия, нарисовав непристойную картину.