"Искатель. 1970. Выпуск №4" - читать интересную книгу автора

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Серафим Валентинович, учитель физики, вздохнул и посмотрел на окна с глубокой тоской. Ничего хорошего он не увидел. Окна были распахнуты настежь, но вместо желанной прохлады с улицы в них вливался обжигающий зной. Мощные солнечные лучи усердно преломлялись в оконных стеклах, и поэтому на стекла больно было смотреть. Полюс холода, сугробы и снегопады существовали где-то в другом, далеком от реальности мире.

Серафим Валентинович еще раз вздохнул и придвинул к себе поближе экзаменационную ведомость. Бумага тоже была теплой от солнца. За спиной учителя, там, где висела доска, шел монотонный, словно размякший от жары, ученический рассказ о некоторых физических явлениях, объединенных вопросами одного билета.

Теплая ведомость отражала точное положение дел. На текущий момент в ведомости были восемь четверок и четыре пятерки. Троек и двоек не было. Один ученик отвечал, трое других у доски готовились к ответу — против их фамилий были поставлены точки. Остальные графы были пока пусты — взволнованные и напряженные, остальные ученики сидели на своих местах и ждали очереди.

Учитель немного поколебался и украдкой расстегнул еще одну пуговицу на своей белой полотняной рубашке. Расстегивать дальше уже не позволяли правила поведения в обществе. Рубашку очень хотелось снять совсем, но на экзамене об этом нечего было и думать. За спиной продолжался монотонный, словно резиновый, ответ. Послушав еще немного, Серафим Валентинович мягким голосом сказал: «Хорошо!» — и клетчатым носовым платком вытер лоб.

Одно из оконных стекол преломляло солнечные лучи хуже, чем все остальные. Серафим Валентинович вдруг увидел в нем свое отражение — толстенький, маленький и кругленький человек в белой рубашке и в белых полотняных брюках, сидя за кафедрой, совершенно изнывал от жары. По лицу человека, мешая видеть как следует, струились противные ручейки пота. Весь внешний вид был далек от должной экзаменационной строгости и торжественности. Учитель вздохнул, вывел в ведомости очередную четверку и, сделав усилие, повернулся назад.

Справа и в центре доски дела шли именно так, как и должны были идти: Лариса Свечникова и Аркаша Исаченков, твердые четверочники, бойко стучали по доске кусочками мела, возводя на ней именно те физические построения, которые можно было оценить твердыми четверками. За Ларису и Аркашу беспокоиться не было никаких причин. В левой части готовился к ответу Витя Сайкин, ученик, в физике ненадежный и способный преподнести на экзамене любой неприятный сюрприз. Серафим Валентинович безрадостно пригляделся и пожал плечами. Витя Сайкин успел уже исписать две трети своей части доски, почему-то опередив и Ларису, и Аркашу. Насколько можно было оценить с первого взгляда, ошибок на доске еще не было. Учитель снова отвернулся к классу и, изнывая, украдкой стал вытаскивать под столом ноги из ботинок. Словно съежившиеся от жары, ботинки казались орудием утонченной пытки, окончательным результатом долгих экспериментов святой инквизиции.

Учитель подождал еще несколько минут. Минуты текли медленно, время хотело остановиться совсем. За спиной, в левой части доски, перестал постукивать мел.

— Сайкин, — без особого энтузиазма сказал Серафим Валентинович, — ваша очередь отвечать, Сайкин!

Он вытащил наконец ноги из ботинок и с облегчением поставил их на пол. Доски пола были блаженно прохладны. Безжалостные солнечные лучи под стол не проникали; он был надежно закрыт с трех сторон — маленькая и уютная кафедра…

…В конце концов Витя увидел, что Серафим Валентинович даже привстал со своего места и оглядел его с ног до головы так, словно видел впервые в жизни.

— И благодаря своей односторонней проводимости, — продолжал Витя невозмутимо, — электронная лампа используется для выпрямления электрического тока. Если рассмотреть последовательно всю электрическую цепь…

Учитель кашлянул и снова сел.

Витя рассмотрел последовательно всю электрическую цепь, и этим ответы на вопросы билета были исчерпаны. Встревоженным голосом учитель задал Вите один за другим несколько труднейших дополнительных вопросов. Уловив мгновенную мысленную подсказку Мозга, Витя ответил и на них. У Серафима Валентиновича вид после этою стал таким, словно бы он услышал, что законы Ньютона в действительности были совсем недавно открыты школьной буфетчицей тетей Ниной. От такого неожиданного сравнения Вите стало очень смешно, и, чтобы скрыть улыбку, он стал смотреть в пол, усыпанный обломками мела. Глядя в пол, Витя вдруг припомнил, что кто-то из учеников десятого «А» прозвал Серафима Валентиновича Мостиком Уитстона (опыт с Мостиком Уитстона был излюбленным опытом учителя), и от этого ему стало еще веселее.

В кабинете физики было теперь очень тихо. Со всех сторон Витя чувствовал на себе десятки удивленных, недоверчивых, настороженных взглядов учениц и учеников десятого «А». Мостик Уитстона, толстенький, маленький, кругленький, снова встал в полный рост и полез в карман белых полотняных брюк за платком. Вытерев с круглого лба пот, он некоторое время напряженно оглядывал доску с безукоризненными Витиными записями. Потом дрогнувшим голосом Мостик Уитстона начал:

— Смогли бы вы мне ответить…

Витя обернулся туда, где лежал его черный портфель, и стал ждать вопроса. На круглом лице Мостика Уитстона отражалось невероятное душевное напряжение. Серафим Валентинович, не договорив, снова сел и вдруг безразлично, едва слышно пробормотал:

— Пятерка!

Вытирать доску было, пожалуй, даже немного жаль — под тряпкой должны были исчезнуть все эти великолепные физические построения, выполненные его, Витиной, рукой. С исчерпывающей, ужасающей полнотой были изложены ответы на оба вопроса билета, задача на параллельное и последовательное соединение электрических проводников решалась тремя равноценными способами. Вытерев доску, Витя вернулся к своему месту и очень бережно взял за ручку черный портфель. В классе стояла невероятная тишина. Витя слушал тишину, и на него вновь, как это уже бывало, волнами стало находить удивительное ощущение того, будто бы все происходящее на самом деле происходит с кем-то другим, лишь присвоившим себе его, Витии, внешний вид, внутренний мир, фамилию и имя. Ощущение, впрочем, уже заглушалось поднимающейся откуда-то изнутри огромной и жаркой волной совершенно неописуемой, неправдоподобной радости.

— Но как же, — растерянно вдруг молвил вслед Вите учитель, словно бы вот только сейчас до конца осознав все, что произошло. — Ведь вы… да ведь прежде…

Витя обернулся. Мостик Уитстона, в своих белых брюках, в белой полотняной рубашке, зачем-то сделав какие-то странные движения ногами под столом, уже вылезал из-за кафедры и секунду спустя, смешной рысцой пробежав через класс, оказался рядом с Витей. Со странным выражением на лице учитель огляделся вокруг и приблизился чуть ли не к самому Витиному уху.

— Послушайте, Витя, — зашептал он, горячо дыша, — как же это так, а? Я не хотел говорить этого вслух, но ведь вы… Да что там говорить, разве я мог ожидать… Вы, как бы это сказать, — толстяк запнулся. — Чтобы средний ученик… Феноменально! Я не слышал такого ответа за все тридцать лет…

Взгляд учителя постепенно подергивался какой-то неясной дымкой. Несколько секунд спустя Серафим Валентинович очень по-приятельски хлопнул Витю Сайкина по плечу и дрогнувшим голосом произнес:

— Молодец!

Витя крепче сжал ручку портфеля и, ликуя, толкнул тяжелую дверь.

Школа вся была в розовом свете. Выскочив в коридор, лишь неимоверным усилием воли Витя заставил себя остановиться. Больше всего хотелось подпрыгнуть высоко вверх, чтобы достать рукой до больших электрических часов, висевших под самым потолком, а потом, наверное, стремглав промчаться по коридору и кубарем скатиться по лестнице до самого первого этажа.

Солидных размеров плакат, висящий как раз напротив дверей физического кабинета и требующий от всех тишины («Тише! Идут экзамены! Тише!»), казался розовым. Розовыми казались шеренги цветочных горшков, выстроившихся на широких розовых подоконниках. Отменным розовым блеском, казалось, сверкали старательно начищенные паркетные половицы, розовыми выглядели укрепленные на стенах коридора и знакомые до мелочей стенды: большой стенд, посвященный жизни и научной деятельности великого русского физика, изобретателя радио Александра Степановича Попова, стенд с многочисленными геологическими образцами, собранными в Подмосковье учащимися старших классов во время туристских походов, и стенд, на котором висела общешкольная газета «Очевидец». Все еще сдерживаясь, Витя сделал по коридору несколько шагов и не узнал своей привычной походки. Походка была теперь упругой и легкой, даже чуть-чуть пританцовывающей, под ногами приятно пружинили паркетные половицы. С фотографий и рисунков огромного стенда за каждым Витиным движением удовлетворенно и одобрительно следил великий русский физик Александр Степанович Попов. Витя улыбнулся великому ученому еще издали и подошел к стенду поближе.

Шариковая авторучка появилась из кармана на свет словно сама собой. В коридоре было пусто и тихо. Витя занес авторучку и стал оглядывать стенд, еще толком не зная, что именно он сейчас сделает. Очень хотелось каким-нибудь письменным способом выразить свое уважение всей науке физике вообще и великому физику в частности. Подпись под одной из фотографий стенда утверждала, что великий ученый запечатлен на ней в окружении своих любимых учеников. Фамилии учеников приводились, и, секунду подумав, завершая длинный и блистательный перечень, Витя старательно вывел свою: «Сайкин В.Н.». Подумав еще секунду, Витя дописал: «профессор и академик». Александр Степанович поощряюще улыбался.

Сдерживаться становилось все труднее, чувства кипели и требовали немедленного выхода. Прямо перед Витей коридор пересекала широкая солнечная полоса, падавшая из окна. Преодолев полосу одним гигантским прыжком, Витя перестал сдерживаться и в мгновение ока очутился в вестибюле первого этажа. Позади медленно оседала взорванная грохотом каблуков торжественная экзаменационная тишина.

Но нянечка тетя Соня, строгая и принципиальная, одиноко сидевшая в углу с двумя спицами и клубком белой шерсти, крайне неодобрительно подняла голову, и Витя, дав выход первому, самому бурному потоку радости, перешел на обычный шаг. Дверь, разделявшая мир мраморной вестибюльной прохлады и мир жаркого, нагретого солнцем дня, была распахнута настежь. Прошмыгнув мимо тети Сони, одним своим взглядом наведшей в школе должный порядок и снова взявшейся за вязанье, Витя радостно шагнул из одного мира в другой.

Школа стояла в маленьком и уютном саду. По бокам аллеи, что вела от школьных дверей к воротам сада, разместились несколько уютных скамеек, на них падали тени от больших и развесистых лип. Витя опустился на одну из этих скамеек — на ее спинке чьей-то рукой была вырезана убийственная характеристика «Глеб — козел!» — и осторожно положил рядом с собой свой черный портфель.

Еще некоторое время у Вити продолжалась счастливая реакция на экзамен. Сначала он просто сидел на скамейке, подставив лицо солнечным лучам, пробивавшимся сквозь завесу из листьев, и блаженно ощущал, что наконец-то сдан самый последний экзамен, самый трудный предмет, и теперь окончен десятый класс, приобретено среднее образование, и жизнь вступает в новый период.

Потом Витя удобно вытянул ноги и стал насвистывать запомнившийся мотив «Батуми». Просвистев мелодию до конца, он с наслаждением начал восстанавливать в памяти вереницу событий, только что происшедших в физическом кабинете, — и то, как он вытащил билет и сел готовиться за передний стол, и как Мозг, телепатически ознакомившийся с содержанием билета, когда Витя мысленно повторил его вопросы, стал ему подсказывать издали подробные и обстоятельные ответы на них, диктовать формулы и рассказывать, как надо рисовать чертежи: как Витя записал все это на листочке, а потом с листочка переписал на доску, когда вышел к ней отвечать; как легко было отвечать, если Мозг подсказывал, что говорить, едва Витя делал малейшую паузу; и, наконец, как это было приятно, когда в ведомости появилась пятерка — первая за весь этот тяжелый и ответственный экзаменационный период. Пятерка, которая станет для родителей несомненным семейным праздником.

Вспомнив о родителях, Витя спохватился. Вскочив с места, он кинулся к будке телефона-автомата, стоявшей возле школьных ворот, и позвонил маме в библиотеку. Взволнованный Витин рассказ на другом конце провода был воспринят именно так, как этого следовало ожидать. От радостных маминых интонаций мембрана завибрировала так, что Вите даже пришлось слегка отстранить трубку от уха. Выслушав все, что сказала мама, Витя повесил трубку на рычаг и некоторое время зачем-то смотрел на старенький и потертый телефонный диск.

Человека, только что лучше всех из класса сдавшего физику, вдруг снова кольнула совесть. Причиной Витиного успеха был не он сам, а Мозг, аккумулировавший в себе множество самых разнообразных знаний, и в том числе обширные знания по физике. Путь к успеху был, следовательно, не очень-то честным. Не снимая трубки с рычага, неожиданно для себя самого, Витя вдруг набрал зловещий пожарный номер 01 и послушал, как в тишине будки долго замирает жужжание диска.

Потом он вышел из будки и шагнул на асфальт. Толчок совести был мимолетным и почти незаметным, совесть куда-то бесследно спряталась уже секунду спустя, вновь уступив место нестерпимой радости. В голову Вите пришло совсем другое — наверное, Мозг надо было как-то поблагодарить. Витя остановился, не дойдя до своей скамейки.

Конечно! Каким же неблагодарным надо быть, если такая мысль не пришла ему в голову сразу, едва он вышел из класса. Вместо того чтобы поблагодарить, Витя оставлял на стенде А. С. Попова легкомысленные автографы и прыгал через полосы солнца. Мозг делал для него все, что он просил, Мозгу будет приятно, если ему показать, как его ценят и как он необходим. Витя пытался найти какие-нибудь подходящие к случаю слова благодарности. Сказать хотелось очень красиво и вместе с тем точно выразить свои мысли. В голову почему-то не приходило ничего путного. «Мозг, — подумал Витя с невольной тоской, — наверняка мгновенно подсказал бы, как его лучше всего поблагодарить…»

К скамеечке с убийственной характеристикой, адресованной неизвестному Глебу, Витя вернулся, так ничего и не придумав. Он присел на самый краешек сиденья, досадуя на себя так, как только можно было досадовать в такой ситуации. На черный портфель он не мог поднять глаз.

— Ну, — добродушно поощрил баритон, — а чего бы тебе хотелось теперь?…

Витя приподнял голову. «Вот-вот, — подумал Витя, — он снова предлагает мне свою помощь, а я даже не знаю, как мне его за это благодарить…»

— Не стоит! — неожиданно сказал баритон. — Не стоит благодарностей. Я лишь делаю то, что должен.

Витя вопрошающе уставился на портфель.

— Не забывай о телепатической связи, — пояснил Мозг добродушно.

Витя облизал пересохшие губы и немного смутился.

— Вот я и говорю — благодарностей не стоит!

Черный портфель сделал паузу.

— Лучше бы мне знать, — повторил баритон секунду спустя, — в чем я могу помочь тебе теперь?…

Витя Сайкин огляделся по сторонам. В уютный школьный дворик долетал шум машин с Новопесчаной улицы. От недавно подстриженных газонов поднимался жаркий сенный настой. Раскаленный асфальт, казалось, вот-вот прожжет подошвы. Было вполне достаточно жизненных трудностей, которые хорошо было бы разрешить. Наверняка Мозг мог легко справиться с любой. Если у Вити и были на этот счет какие-либо сомнения, после объяснения с родителями, когда Мозг продемонстрировал глубокое знание психологии взрослых, и после экзамена по физике, где Мозг был по-настоящему велик, сомнения растворились бесследно. Владельцу Мозга с колоссальным жизненным опытом позавидовал бы кто угодно.

Витя вздохнул и не очень уверенно посмотрел на черный портфель. Он встретился взглядом с невидимым взглядом Мозга и почувствовал, что взгляд полон дружеского участия а готовности немедленно прийти на помощь.

— Теперь? — переспросил Витя и слегка покраснел. — Вы говорите — теперь?

Он отвел от черного портфеля глаза.

— Понимаете, — начал Витя, робея и глядя в темно-серый асфальт под ногами. — Это началось еще задолго до того, как вы у меня появились… И до сих пор… То есть не будь вас, все бы, наверное, опять… и еще бы, наверное, долго… Короче, теперь мне бы очень хотелось…

Смущаясь и краснея, то и дело останавливаясь, Витя договорил все до конца.

Весело прыгая по ступенькам (гулко стучали каблучки), Верочка Лейтенантова взволнованно переживала свою только что полученную четверку. Положительная отметка досталась чудом, ценой значительных душевных издержек. Все три дня, отведенные на подготовку к экзамену, она не вставала из-за письменного стола. Труднее всего оказалось разобраться в принципе действия трансформатора, к вечеру последнего дня вопрос так и оставался открытым. Принципа не знали ни папа, ни мама. Сочувствующая бабушка дала совет — на ночь положить учебник под подушку, и сослалась на собственный полувековой давности опыт. Папа, услышав это, отверг подобное средство как пережиток и суеверие, но сказал что-то положительное о гипнопедии и обучении иностранному языку во сне. Утром, когда Верочка проснулась, учебник действительно лежал под подушкой — его, очевидно, все-таки тайком положила бабушка, дождавшись, когда внучка заснет. Пользы никакой не было. Спать на учебнике тоже было не очень удобно — всю ночь снились плохие сны. В снах Верочка вместе с классом ходила на экскурсию на трансформаторный завод, покупала новенький трансформатор для холодильника в магазине «Электротовары» и дарила лучшей подруге в день рождения набор из нескольких трансформаторов разной величины и мощности. На экзамене она вытащила билет, второй вопрос в котором был о принципе действия трансформатора…

Верочка счастливо улыбнулась и задержала шаг. На подоконнике одного из лестничных окон расцвел красивый цветок — безукоризненной формы малиновый гиацинт. Она тронула цветок пальцами и немножко постояла у окна. Трудное время ушло в прошлое, теперь можно было позволить себе радоваться и замечать все прелести мира.

То, что произошло на экзамене с нею, можно было считать настоящим чудом. Верочка хорошо ответила на первый вопрос и с замирающим сердцем уже приготовилась обнаружить свои недостаточные знания по второму. Но в этот кульминационный момент Серафим Валентинович как-то странно махнул рукой и прервал ее на первом же слове, сразу поставив четверку. После того как Витя Сайкин, закоренелый троечник в физике, поразил всех своим блестящим ответом, с Серафимом Валентиновичем вообще стало твориться что-то странное. Ларисе Свечниковой и Аркаше Исаченкову он поставил по четверке, ни о чем их не спрашивая и даже не глядя на то, что они написали на доске. Лучшего ученика класса Алешу Андреева он, напротив, разбил в пух и в прах столь каверзными вопросами, каких никто и никогда не слышал от него ни разу в жизни. Едва-едва вытянув на троечку, Алеша был очень счастлив. Потом, словно бы почувствовав желание закончить экзамен как можно скорее, Серафим Валентинович распорядился разделить доску не на три части, а на пять, и стал спрашивать пять человек одновременно. Получилась великая и долгая путаница, учитель долго размышлял, кому какую поставить отметку, и поставил всем тройки. Потом отвечала Верочка…

В вестибюле первого этажа не было никого, кроме тети Сони. Верочка вежливо с ней поздоровалась, и тетя Соня поинтересовалась, как она сдала экзамен, — у Верочки были с нянечкой очень хорошие отношения. Нашелся человек, с кем можно было тут же поделиться всем, что переполняло душу, рассказать о странностях, происшедших в кабинете физики. Когда Верочка высказала естественное предположение, что причиной всему — феноменальный ответ Вити Сайкина, тетя Соня оторвалась от вязанья и с уважением, хотя все же и не очень доверчиво, посмотрела в окно. Проследив за направлением ее взгляда, Верочка увидела, что Витя Сайкин, виновник всего, сидит на скамейке, словно кого-то ждет. Верочка Лейтенантова вдруг почувствовала, что слегка краснеет. Вите Сайкину она должна была быть благодарной — чудо случилось из-за него! Интересно, подумала Верочка неожиданно для себя, кого это он может ждать? Завершив разговор с тетей Соней, она направилась к выходу, по пути украдкой взглянула на себя в зеркало…

…Витя Сайкин ждал уже полтора часа. За этот отрезок времени по указанию Мозга были куплены два билета в близлежащий кинотеатр «Ленинград». Фильм был очередной, умопомрачительной по отзывам, серией похождения знаменитого преступника Фантомаса. Пока Витя ходил к кинотеатру и возвращался назад, он очень робел и смущался. От предчувствия чего-то нового, неизведанного, немножко тревожно было на сердце и, кажется, участился пульс.

Девушка, которую он ждал, появилась наконец в школьных дверях, в тогда Витя, зачем-то изо всех сил сжав ручку портфеля, встал со скамейки с надписью «Глеб — козел!» и шагнул ей навстречу…

Верочка Лейтенантова, блондинка с изумрудными глазами, очень похожая на знаменитую звезду немого кино Лилиан Гиш (Витя видел по четвертой программе телевидения ее фильмы «Великая любовь», «Роман счастливой долины», «Верное сердце Сузи»), была лучшей девушкой во всей школе, во всем Ленинградском районе и даже во всем городе Москве. Ситуация, о которой, смущаясь и запинаясь, Витя поведал Мозгу, до сегодняшнего дня была такой: отношения никак не могли выйти из тесных рамок отношений сугубо учебных. Вот уже третий или четвертый месяц, с того самого момента, когда все Верочкины достоинства стали для Вити очевидны, ему хотелось бы внести в отношения целый ряд изменений — например, для начала пригласить ее в кино. Как именно подойти к застенчивой Верочке и заговорить с ней на тему, не имеющую отношения к учебе, Витя совершенно не представлял. Ничего подобного в его жизни еще не случалось. На это трудно было решиться, и к тому же было не ясно, как к этому отнесется она сама. От всего этого Витя казался себе страшно неловким и неуклюжим и ничего с собой поделать не мог. В художественной литературе никаких аналогий не было: герои, изредка испытывавшие чувства, схожие с Витиными, испытывали их, как правило, при обстоятельствах иных, и применять их тактику в школьных стенах казалось нелепым и невозможным. Пожара, в котором сгорела бы вся школа и в котором Верочку Лейтенантову можно было бы спасти, рискуя собственной жизнью, и тем обратить на себя наконец ее внимание, все не было и не было. Во время туристских походов электрички, в которых передвигался десятый «А» по железнодорожным путям, никогда не терпели крушений, а лодки, в которых совершались путешествия по воде, были устойчивы и надежны. Когда Нинель Зиновьевна, классный руководитель, первого сентября рассаживала свой класс по партам, соседкой Вити Сайкина оказалась не Верочка Лейтенантова, как следовало бы, а длинная и нескладная Исидора Готпит; у Готпит был резкий, громовой голос, и она обращалась с Витей очень величественно и строго. И вот в такой, совершенно безнадежной ситуации у Витя вдруг появился Мозг, взявший на себя заботу о разрешении всех его жизненных трудностей, и можно было обратиться к нему с деликатнейшей просьбой — помочь пригласить Верочку Лейтенантову в кино.

То, что происходило вслед за тем, как Верочка спустилась по ступенькам на асфальт, снова было подернуто в сознании какой-то неясной дымкой. Все, что Витя мог думать или даже сказать сам, никакого значения не имело: голова до отказа вдруг наполнилась мыслями Мозга, и Витя лишь повторял то, что промысливалось ему из черного портфеля. Повторять и ни о чем не думать самому было легко и приятно, у Вити сладко замирало сердце.

Верочка остановилась в нескольких шагах от Вити и слегка покраснела. На Витю она взглянула с некоторым любопытством, и это было понятно — не каждый день Витя Сайкин потрясал преподавателей глубиной своих знаний. Очень непринужденно (слова ложились друг к другу в каких-то новых, не очень привычных Вите сочетаниях) он спросил, как она сдала экзамен. Верочка застенчиво улыбнулась и ответила — экзамен она сдала на четверку. Очень непринужденно Витя сказал, что им, кажется, по пути. Верочка удивленно посмотрела на Витю и признала его несомненную правоту. Они пошли по аллее к школьным воротам, и Мозг сделал короткую передышку, видимо давая Вите возможность как-нибудь проявить себя самостоятельно. После нескольких минут тоскливого молчания — Вите не приходило в голову ни одной хоть сколько-нибудь путной фразы, которой можно было бы продолжить завязавшуюся беседу, — Мозг начал мыслить снова. Витя подробно, весело, даже не без юмора, а главное — к месту стал вдруг рассказывать забавную историю из чьей-то дачной жизни, которую Мозг почему-то приписывал ему самому. Верочка заулыбалась и стала поглядывать на Витю иначе, не так, как прежде. Тогда Мозг немедленно приказал Вите остановиться. Витя остановился и выпалил вслед за Мозгом фразу-приглашение. Самые изумрудные на свете глаза взглянули на Витю в упор. Верочка Лейтенантова вздохнула, на лице ее было написано колебание. Вслед за Мозгом Витя еще раз повторил название увлекательной кинокартины. Верочка нерешительно глянула на свои часики. Удивляясь все больше и больше, удивляясь себе самому, Витя повторил вслед за Мозгом еще несколько убедительных доводов…

В зале кинотеатра было темно и страшно. Похождения Фантомаса леденили душу и кровь. Когда, казалось, Фантомас берет верх над симпатичными положительными героями, Верочка вскрикивала от испуга и крепче сжимала крошечными пальчиками Витин локоть. Витя сидел рядом, чувствуя себя очень взрослым и очень сильным, и у него все сильней и сильней кружилась голова. Черный портфель с синтезированным искусственно мозговым веществом стоял на полу у Витиных ног.

По дороге к дому Верочки Лейтенантовой — по указанию Мозга выбран был самый длинный путь — Витя творчески переосмысливал некоторые сцены фильма, вкладывая в это много выдумки и юмора, подсказываемых Мозгом, отчего Верочка не переставала улыбаться.

Они долго стояли у Верочкиного подъезда, болтая о каких-то пустяках, и ежеминутно на Витю накатывались волны густого ошеломления оттого, что так легко и просто происходит все то, о чем прежде он мог лишь мечтать. Потом они наконец распрощались, и Витя пошел домой. На душе было много совершенно непонятных, неизведанных чувств, смешанных в непонятных пропорциях. Благодаря Мозгу отношения с Верочкой наконец-то сдвинулись с места; это казалось невероятным и невозможным. Но, сбивая всю эту сложную гамму чувств, в голове снова прозвучал вопрос Мозга, чем еще он может помочь, и тогда Витя стал приходить в себя.

Он шел по Новопесчаной улице, мимо в обе стороны проносились легковые и грузовые автомашины. Потом где-то вдали, за спиной, послышался слабый мотороллерный гул. Витя обернулся — мотороллер стремительно приближался. Вблизи он оказался «Вяткой», которой управлял интеллигентного вида человек в темном костюме и белоснежной рубашке. Лицо у человека, как успел Витя заметить, было одухотворенным; к заднему сиденью мотороллера был приторочен большой черный футляр, скрывавший в себе какой-то музыкальный инструмент, скорее всего виолончель. Витя проводил виолончелиста долгим взглядом и окончательно вернулся в трезвый мир объективной реальности.

Мозг с колоссальным жизненным опытом был послан Вите самой судьбой, а главное — вовремя.

— Конечно, — вдруг страшно обрадовавшись, сказал Витя, — вы мне снова можете помочь, было бы очень здорово, если бы сейчас вы опять мне помогли…

Он еще раз посмотрел вслед стремительно исчезавшему вдали мотороллеру.

— Ведь школу я теперь кончил? — спросил Витя у самого себя и сам ответил: — Кончил! С вашей, конечно, помощью! — добавил он, спохватившись. — А раз кончил, значит теперь уже самое время…

Очень-очень надеясь, Витя стал излагать суть своей новой просьбы. Отец, Николай Васильевич Сайкин, два месяца назад неосторожно пообещал, что подарит сыну в честь окончания школы мотороллер. Вскоре после обещания отца как подменили: на все осторожные Витины разговоры о будущей «Вятке» он стал отвечать крайне уклончиво и осторожно. Симптом был очень тревожным — очевидно, Николай Васильевич, как это часто бывает с родителями, дал обещание сгоряча и, поразмыслив, не собирался его исполнять. Витя попробовал поделиться своими сомнениями с мамой, но та сказала, что отец совершенно прав и что мотороллер — это неминуемое лихачество, дорожная опасность и смерть под колесами. Положение было безнадежным, Витя уже махнул на мотороллер рукой. Теперь было самое время с помощью Мозга действенно напомнить об обещании снова — напомнить так, чтобы теперь у отца даже не было возможности отвертеться.

Мозг выслушал и попросил Витю подробнее рассказать об отце. Витя рассказал — отец был вечно занят на своей мебельной фабрике «Уют». Дома он тоже всегда был очень занят — беспрерывно звонил телефон, часто междугородный, и разные люди спрашивали товарища Сайкина, именуя себя заготовителями, поставщиками, подрядчиками и заказчиками; Николай Васильевич с ними говорил, уговаривал, спорил и ругался. В редкие, но выдававшиеся все-таки свободные часы отец все равно был очень занят — свободные часы целиком уходили на хобби. Результатами хобби являлись отличного качества платяные шкафы, прекрасные обеденные столы, резные стулья, столики под телевизоры и радиоприемники, тумбочки-шифоньерки и подобные же отличного качества мебельные изделия, которые отец для собственного удовольствия исполнял своими золотыми руками. Эту мебель дома уже негде было хранить, она по всякому поводу дарилась всем родственникам и друзьям…

Мозг присвистнул и с удовлетворением произнес:

— Человеческий тип ярко выражен. Очень ярко!

Витя взглянул на портфель и вдруг припомнил, что схожий случай в его жизни уже был: в восьмом классе отец точно так же однажды пообещал подарить с квартальной премии транзистор «Сокол», но вместо него вдруг купил себе набор каких-то редкостных столярных инструментов. Мозг выслушал и это, мелко рассмеялся и разразился целой серией восклицаний:

— Так я и знал! Очень ярко! Все яснее простого!

Витя смотрел на портфель с большой надеждой.

Мозг подсказал:

— Иди домой. Все, что для меня в этом деле еще не ясно, я выясню сам путем наблюдений, сравнений и сопоставлений. Помощь обещаю!

Витя радостно встряхнул портфель и полетел домой как на крыльях.

От мебельной фабрики «Уют» до Седьмой Песчаной улицы в оживленное вечернее время троллейбус шел ровно десять минут, рабочий день кончался в шесть…

В половине седьмого Николай Васильевич Сайкин вышел из фабричных ворот и зашагал к троллейбусной остановке. От многих забот голова, как всегда, продолжала идти кругом. По в шесть часов тридцать пять минут (троллейбус в этот момент сделал остановку на большой оживленной улице) Николай Васильевич усилием воли прекратил все еще мелькающий перед мысленным взором калейдоскоп рабочей дневной суеты и подчинился заведенному с некоторых пор порядку. Порядок заставил его подняться с места, увлек на тротуар и понес по улице сквозь энергичную по-вечернему толпу пешеходов. Волнение нарастало в душе привычным крещендо. Перед витриной магазина «Комиссионный» оно достигло апогея, и тогда Николай Васильевич резко остановился, нетерпеливо нашел взглядом один из витринных предметов и облегченно перевел дух: ничего за истекший день не изменилось!

От шести часов сорока минут до без десяти семь начальник цеха секционной мебели зачарованно стоял на месте, в который уже раз любуясь предметом. Потом он тихонько вздохнул, наконец отвернулся от витрины и уже не спеша пошел к следующей по направлению к дому троллейбусной остановке. У Николая Васильевича был вид человека, в душе которого происходит напряженная внутренняя борьба.

Когда троллейбус подвез его к дому, часы показывали начало восьмого. Все еще сохраняя на лице признаки внутреннего разлада, Николай Васильевич вошел в свой подъезд, поднялся на лифте на пятый этаж и стал искать в кармане пиджака ключ.

Перешагнув порог, он остановился, слегка озадаченный. По квартире распространялся характерный аромат свежего домашнего торта, неоспоримый признак какого-то важного семейного события. Застыв на месте, Николай Васильевич добросовестно порылся в памяти и, не вспомнив ничего, стал прислушиваться. С кухни доносились оживленные голоса жены и сына, слово «экзамен» повторилось несколько раз подряд. Тогда Николай Васильевич, спохватившись, посмотрел на часы, и выкладка, тотчас же произведенная в уме, подтвердила — налицо было почти часовое против обещанного времени опоздание. Час в подобный день было много: ничего хорошего из опоздания выйти, конечно, не могло.

Не теряя больше времени, Николай Васильевич поспешил на кухню. Во второй половине дня, несмотря на катастрофический водоворот дел, он сумел все-таки позвонить домой и узнать из разговора с женой, что сын Витя сдал последний школьный экзамен на пятерку. Телефонный разговор завершился тем, что жене дано было твердое обещание хоть сегодня не задерживаться на работе и прийти домой вовремя: надо было оказать помощь в подготовке к семейному торжеству по поводу окончания сыном средней школы. Но уже несколько минут спустя обещание, конечно, было бесследно вытеснено из головы: вдруг выяснилось, что несколько образцов секционной мебели срочно требовались для какой-то международной мебельной выставки и Николай Васильевич должен был принимать оперативные меры. Обстоятельства срочности и неотложности этого важного служебного дела для объяснения годились; долгую остановку у комиссионного магазина и медленную пешеходную прогулку в этот раз целесообразно было от жены скрыть…

Николай Васильевич осторожно отворил кухонную дверь и оценил обстановку. Подготовка к семейному торжеству, кажется, приближалась к завершающей фазе. Конфорки плиты уже едва тлели, наделяя расставленные на них сковородки и кастрюли последними, завершающими кулинарный процесс тепловыми калориями. Аккуратно были вскрыты все консервные банки, стоящие на столе, ровными ломтиками нарезан хлеб. Сам виновник события, опоясанный пестрым передником, делал последние усилия, сбивая в кастрюле крем для торта. Николай Васильевич переступил кухонный порог и приготовился объясняться.

Ситуация знакома была до боли. Задерживаться на фабрике из-за обилия дел, к неудовольствию жены, приходилось не раз — тактика оправдательного поведения в общем виде была отработана множеством частных случаев. Осторожно кашлянув, Николай Васильевич бодрым голосом сказал: «Ого!» (масштабы праздника и в самом деле были значительны) и не очень уверенно погладил сына по голове. Тем же бодрым голосом он произнес несколько соответствующих случаю поздравительных слов (сын смущенно поблагодарил). Виновато опустив глаза, чувствуя на себе взгляд жены (она регулировала пламя духовки), Николай Васильевич, тщательно подбирая слова, стал рассказывать о международной мебельной выставке и оперативном совещании лучших мастеров цеха. Кончив рассказ, он поднял глаза и посмотрел жене прямо в, лицо. Ответный взгляд был неодобрителен умеренно. Николай Васильевич перевел дух (сегодня у жены было отличное настроение) и с легким сердцем спросил, чем он может помочь.

Все действительно обошлось благополучно. Умеренно неодобрительным голосом жена велела дожидаться ужина в столовой. Николай Васильевич с безразличным видом пожал плечами и затворил за собой кухонную дверь. Опыт подсказывал, что если у жены и осталось еще недовольство, оно затаилось где-то в самой глубине души и при правильном, осторожном поведении молния не должна была сверкнуть.

В столовой, где фантастическим, невероятным великолепием сверкал накрытый праздничный стол, Николай Васильевич опустился на диван и полез во внутренний карман пиджака. Несколько минут, остающихся до праздничного ужина, можно было с пользой употребить на то, чтобы внимательно просмотреть составленный мастерами список необходимых для выставочных изделий дефицитных материалов, которые уже завтра надо было где-то доставать во что бы то ни стало. Николай Васильевич перечитал список и позволил себе чуть-чуть помечтать. Некоторые, самые тонкие детали для образцов секционной мебели он мог бы попробовать сделать сам. Да, этот вопрос был решен. Задача, правда, осложнялась тем, что вдобавок к тонкости изготовления детали надо было отлично, безукоризненно, необыкновенно отполировать. Николай Васильевич прерывисто кашлянул. В витрине комиссионного магазина уже три недели был выставлен бог знает как туда попавший портативный японский полировальный автомат. Сложное и очень дорогое устройство полностью освобождало мастера-полировалыцика от обычной ручной работы, одновременно наделяя изделие божественным, фантастическим качеством полировки. Такой автомат был насущной необходимостью, теперь в этом отпали последние сомнения. Сегодня он еще был на витрине — охотников на него, к счастью, почему-то не находилось. Николай Васильевич мечтательно прищурился: он представил, как завтра — остался один день! — получит большую премию за перевыполнение и качество, прямо в обеденный перерыв сядет в троллейбус… Но тут же он представил лицо жены. Сумму, необходимую для того, чтобы стать владельцем сказочного автомата-полировальщика, с тяжелым сердцем он повторял вслух. Душу продолжал терзать ожесточенный разлад. Он еще раз, покачивая головой, вслух назвал сумму…

Николай Васильевич Сайкин не подозревал, что в углу комнаты, между сервантом, сделанным его собственными руками, и большим креслом, тоже сделанным им самим, спрятанный в черный школьный портфель, лежит искусственный Мозг, умеющий наблюдать и слушать, — Мозг, успевший уже настроиться на его телепатическую волну и легко читающий каждую его мысль…

…Торт, испеченный мамой, Витя жевал почти без удовольствия. Только что из своего угла Мозг промыслил, чтобы Витя приготовился, и с замиранием сердца Витя стал ждать, что вот-вот снова зазвучит ставшая уже совсем привычной мысленная подсказка.

Отец в который раз разливал по бокалам ярко-желтый апельсиновый сок. От косых лучей вечернего солнца бокалы казались заряженными электричеством, от них наэлектризовывалась вся окружающая обстановка.

Последовала еще одна поздравительная речь. Родители говорили наперебой, в этот раз желая Вите таких же успехов в дальнейшей его учебе в вузе. Говорил больше отец; при этом он почему-то смотрел не на Витю, а на жену, словно бы учиться дальше собиралась именно она. Потом все выпили соку, и строгая Витина мама, поставив пустой бокал на стол, продолжила мысль, прерванную поздравительной речью.

— Виктор, — сказала она категорическим тоном, — теперь ты должен два или три дня как следует отдохнуть в другой обстановке, не думать ни о каких экзаменах. Голова должна побыть в покое, Я полагаю, лучше всего тебе завтра же уехать на дачу. Там — чистый воздух и умеренный физический труд…

Витя напряженно ждал. Слова проходили мимо, почти не задевая сознания. Мозг все еще ничего не подсказывал. Мама немного подумала. Витя видел ее насквозь — теперь должно было последовать какое-то очередное трудовое задание: еще одна грядка под клубнику, глубокая канава или возврат покосившегося забора в строго вертикальное состояние. Во всем, что касалось Витиного воспитания, мать была человеком строгим и неизменных принципов; лучшим отдыхом, по се мнению, являлся умеренный физический труд.

Мама еще немного подумала. Сомнений не было никаких — сейчас перед ее мысленным взором стоял весь садовый участок № 18, и она перебирала в уме все его недостатки и недочеты, выбирая тот, что соответствовал моменту больше, чем остальные.

— Только вот что, — сказала наконец мама, — на даче придется кое-что выполнить.

Витя поднял голову. У мамы, конечно, было доброжелательно-непреклонное лицо — такое, как и всегда в те минуты, когда она выдавала очередной наряд на работу.

— Виктор, — сказала мама, — на даче у нас кончается керосин. Без керосина ты сам же не сможешь там жить. Тебе придется несколько раз сходить с канистрами на станцию. Ничего, кроме пользы, тебе это не принесет.

Витя безропотно кивнул и продолжал ждать. Мозг все еще ничего не подсказывал. От его молчания, от гнетущей пустоты в голове Витя переживал все сильней и сильней. Очень хотелось стать владельцем новенького, пахнущего резиной и краской мотороллера. Представив, как он мчится на мотороллере вместе с Верочкой Лейтенантовой, замирающей от повышенной скорости, Витя даже бросил нетерпеливый взгляд в ту сторону, куда заблаговременно положен был черный портфель, и в этот самый момент послышалась долгожданная подсказка.

Все, что было вокруг, вдруг снова смешалось в каком-то невообразимом хаосе. Бешено закрутился водоворот событий, и снова в этих событиях участвовал не сам он, Витя Сайкин, а кто-то другой, отобравший у него мысли и голос.

Сначала Витя пожаловался маме, что трудно ходить на станцию за керосином по такой жаре, какая стоит все эти последние дни. Мамино лицо было по-прежнему доброжелательно-непреклонным, она заметила что-то о воспитательной силе труда и об огромной пользе, которую он приносит молодому, растущему организму. Витя на это сказал: «Вот если бы…» — и замолчал, потому что Мозг подсказал именно так, не договорив фразу до конца. Мама взглянула на Витю, и лицо ее стало вопрошающим. Витя напомнил маме, что отец давно уже обещал подарить ему после окончания школы мотороллер, и теперь, раз школа окончена… Мозг сделал паузу. Мама строго переспросила: «Опять мотороллер? Но ведь уже ясно…» Не дав ей досказать, Витя стал говорить дальше: Пете Иванову (имя было Вите совершенно незнакомо) родители подарили мотороллер даже после седьмого класса, а Петя учился на одни тройки и, кроме того, чуть ли не два раза оставался на второй год. Мама сказала, что родителям этого Пети Иванова, должно быть, абсолютно все равно, будет ли их сын благополучно здравствовать или погибнет под колесами, и что лично она отличается от них принципиально. Дальше Витя выслушал небольшую речь, в которой мама всячески выгораживала папу, убеждая Витю в том, что он дал обещание не в прямом смысле слова, а лишь думая о том, какой подарить за окончание школы подарок, назвал мотороллер в качестве одного из примеров, вовсе на нем не заостряя внимания, и что Витя хорошо должен был это понять. У отца во время этой речи был очень довольный вид, он внимал жене и согласно кивал.

Мозг подсказал Вите сделать вид, что будто он все понял, и посидеть некоторое время с безразличным лицом. Витя, как умел, сделал безразличное лицо и стал ждать, что же будет дальше. Мозг вдруг подсказал совсем неожиданное: простодушно спросить у отца, по какому принципу работает тот японский полировальный автомат, который он с таким вниманием всегда рассматривает в витрине комиссионного магазина? Витя спросил, и разговор принял совсем иной оборот.

Лицо Николая Васильевича Сайкина мгновенно приобрело другое выражение. Очень робко и растерянно он посмотрел на Витю, а потом на жену и сказал что-то неуверенное об установившейся всерьез и надолго прекрасной погоде. Мама подозрительно подняла голову и поинтересовалась, что это за автомат. Папино лицо все пошло красными пятнами, он заерзал на стуле и, нервно посмеиваясь, стал переводить разговор на другую тему. Мама обратилась с тем же строгим вопросом к Вите, и, повторяя подсказку, Витя выпалил, что вот уже несколько дней подряд он каждый вечер встречал отца возле витрины одного комиссионного магазина; каждый раз папа настолько пристально разглядывал выставленный там какой-то японский полировальный автомат, что не замечал ничего на свете и даже не реагировал на Витины попытки вывести его из этого состояния, и вообще, кажется, не обращал на сына никакого внимания. Николай Васильевич вздрогнул и очень широко открыл глаза. Витя выпалил, что больше всего его поразила цена прибора — он стоил примерно столько же, сколько мотороллер…

Мамино лицо тоже теперь изменило выражение — у нее скорбно сошлись на переносице брови и на мгновение сурово сжались губы.

— Ах, вот что! — сказала она горько. — Значит, он даже не обращает внимания на сына! Значит, теперь ему понадобился еще и полировальный агрегат. А я — то думала, а он…

Возникла очень долгая пауза.

— Ну, конечно, — продолжала мама, — до сына ли ему, если у него перед глазами этот агрегат!..

— Но, Таня, — тусклым голосом попробовал сказать Николай Васильевич, — я ведь действительно даю тебе честное слово…

— Нет, ему не до сына! — повторила мама. — И не до семьи! Его интересует только дерево! Это его вечное дерево! Мало того, что из-за дерева семья его совсем не видит, он стругает и дома, дома полно опилок и стружек…

— Но, Таня… — начал отец снова.

— С каждой зарплаты, с каждой премии он тащит домой какие-то рубанки, фуганки, лобзики, а теперь еще…

— Но, Таня… — начал Николай Васильевич в третий раз голосом, потускневшим вконец, он умоляюще посмотрел в сторону Вити.

— Что, Таня? — горько переспросила мама. — Ну что, Таня? Что?…

Витя ошалело сидел за столом, он совершенно не представлял, как себя дальше вести и что делать. Мозг молчал. Сцена, происходящая на Витиных глазах, не имела в его жизни никаких аналогий. Причины, доведшие родителей до крупного разговора, были совершенно не ясны. Непонятно было, о каком приборе вдруг завел разговор Мозг и какой из всего этого должен был вытечь результат.

События между тем закручивались еще стремительнее и энергичнее. Горькие интонации в мамином голосе вдруг исчезли, голос зазвенел, и, не глядя на мужа, мама сказала:

— Виктор! Будь добр на несколько минут нас оставить!

Витя выскочил из комнаты и в коридоре стал переживать все происходившее. За плотно прикрытой дверью разговор накалялся, и обрывки его уже начинали долетать в коридор. В основном говорила мать, отец лишь изредка вставлял в разговор по слову. Обрывки были такие: «Подумать только, полировальный автомат ему понадобился…»; «И вместо того, чтобы…»; «В семью ничего… ничего…» — «Но, Таня, мы разве…» — «Уж лучше действительно подарить ребенку…»; «Съездить за керосином… польза…» — «Таня, я в самом деле…» — «Одно и то же каждый месяц…»

Потом разговор за дверью стал утихать, паузы становились все длиннее. Наконец дверь распахнулась, отшвырнув в сторону темно-серого кота Фустера, тоже прислушивавшегося к разговору с жадным любопытством, и смятенный Витя увидел маму. Родители, очевидно, постепенно пришли к какому-то соглашению.

— Виктор, — у мамы был немного усталый и знакомо воспитательный голос. — Виктор, ты должен мне сейчас обещать… Обещаешь?

В голове молнией пронеслась подсказка — Мозг, очевидно, не терял бдительности ни на секунду. Витя послушно повторил:

— Обещаю!

— На мотороллере ты будешь ездить только на даче и, в самом крайнем случае, по тихим московским улицам.

Витя смотрел на мать и все еще ничего не понимал.

— Виктор, — твердым голосом сказала она. — Завтра отец купит тебе мотороллер. Именно завтра! — повторила она и почему-то оглянулась на дверь. — То, что обещано, надо всегда выполнять!

Теперь у мамы был очень принципиальный вид. Секунду помолчав, она поставила дополнительные условия:

— На даче ты будешь ездить за керосином, в магазин на соседнюю станцию и еще за молоком в колхоз…

Очень принципиальной походкой мать снова ушла в столовую, опять послышались голоса. Витя стал разбираться в своих чувствах. От только что пережитого кружилась голова, все, что произошло, казалось каким-то фантастическим сном. По-прежнему не совсем ясна была и последовательность событий, приведшая к желанному результату, — Мозг должен был дать подробные объяснения. Еще трудно было свыкнуться с мыслью, что вопрос о мотороллере действительно счастливо разрешен — принципиальная мама в отличие от своего мужа решений, какими бы они ни были, еще ни разу не отменяла…

Из соседней комнаты до Вити долетел мысленный вопрос Мозга: чем он еще может помочь? Витя вдруг снова представил себя на мотороллере вместе с Верочкой Лейтенантовой, и у него знакомо, очень сладко забилось сердце. Только что пережитое, непонятное вмиг стало казаться далеким воспоминанием. Драгоценный, бесценный, божественный Мозг утром следующего дня снова должен был прийти Вите на помощь!

Верочка Лейтенантова переложила большую хозяйственную сумку из одной руки в другую и остановилась. На противоположной стороне улицы светофор все еще предупреждал пешеходов строгим огненным словом: «Стойте!» Но потом вспыхнуло зеленое слово «Идите!», Верочка перешла улицу по пешеходной дорожке и вновь поменяла сумку в руках. В сумке лежали две пачки лапши, кило риса, пачка соли «Экстра», два батона белого хлеба, четыреста граммов голландского сыра, двести граммов масла и стояли три бутылки с молоком и кефиром — в списке, составленном бабушкой, не был, кажется, пропущен ни один пункт. Сумка была очень тяжелой, но до дома теперь оставалось не так уж и далеко. Верочка шла по тротуару и время от времени перекладывала сумку из одной руки в другую; вместе с этим почему-то менялось и направление течения мыслей.

Сначала мысли были направлены в сторону учебных забот. До первого конкурсного экзамена в Институте иностранных языков оставалось тридцать четыре с половиной дня, и пора уже было проявлять целеустремленность — начинать готовиться всерьез. В школе у Верочки были по английскому одни пятерки, но на серьезных вступительных экзаменах можно было, конечно, столкнуться со всяческими неожиданностями. Во избежание их, начиная уже с сегодняшнего дня, языком было намечено заниматься по четыре часа ежедневно, включая и субботы, и воскресенья.

Верочка переложила сумку из правой руки в левую, и мысли стали течь в направлении школьного выпускного вечера. До экзаменов было еще далеко, вечер — через два дня. Дома в шкафу висело новенькое, с иголочки, сшитое бабушкой нежно-голубое платье, которое все время так и хотелось надеть и встать в нем перед зеркалом. К платью полагались новые белые туфли на модном каблуке, и еще надо было сделать новую прическу. Прическа уже была выбрана в потрясающем альбоме французских образцов, который был подарен лучшей подруге ее отцом, капитаном команды стрелков из лука, побывавшей недавно в Париже; оставалось только утром накануне бала пойти в парикмахерскую и стать красивой, как в альбоме.

Верочка переложила сумку из левой руки в правую, и мысли вдруг повернули совсем в другую сторону. Сначала Верочка неожиданно для себя подумала о том, что может делать в настоящий момент ее одноклассник Витя Сайкин, и почувствовала, что краснеет. С Витей Сайкиным она вчера ходила в кино, воспоминания об обстоятельствах этого события вдруг всплыли так охотно, словно все время держались наготове. Никогда прежде никто из мальчиков Верочку в кино не приглашал. Она почувствовала, что краснеет еще сильнее, и попыталась прогнать эти мысли прочь. Мысли но исчезали, а, наоборот, становились все назойливее. Верочка снова переложила сумку из одной руки в другую, но смены направления течения мыслей в этот раз почему-то не произошло. Вздохнув, Верочка перестала с собой бороться и проследила за новым направлением до конца.

Течение мыслей получилось таким: в самой глубине Верочкиной души (Верочка не хотела признаваться в этом даже себе самой) Витя Сайкин, очевидно, уже и до этого выделялся среди мальчиков десятого «А». В последнее время Верочка не раз замечала, что он поглядывает на нее как-то странно, словно все время хочет ей что-то сказать. Чувствовать на себе подобные взгляды (Верочка все-таки себе в этом призналась) было приятно и немного страшно. Однако до вчерашнего дня Витя так ни разу к ней и не подошел. Вчера с ним словно что-то случилось. Сначала этот фантастический ответ на экзамене. Потом — приглашение в кино. Приглашение, очевидно, оставило в ее душе след, дальше, вероятно, должны были произойти еще какие-то события…

Верочка снова вздохнула и взяла сумку в правую руку. Сумка была нестерпимо тяжелой, воздух, несмотря на утренний час, был горячим от солнечных лучей. Верочка подняла голову и смерила взглядом расстояние, оставшееся до ворот ее дома. Краска на ее лице теперь выступила совершенно явственно. Навстречу, размахивая своим черным портфелем, быстро приближался к ней Витя Сайкин, мальчик, выделявшийся среди всех остальных в десятом «А»…

…По улице, где жила Верочка Лейтенантова, Витя ходил взад и вперед, не очень удаляясь от ее дома. Как утверждал Мозг, это неминуемо должно было кончиться встречей. По предположению Мозга, долго усидеть в такой день дома было попросту невозможно. Мозг со своим колоссальным жизненным опытом утверждал, наконец, что родители или бабушка обязательно пошлют Верочку в магазин и в этом случае она тоже неминуемо выйдет из дома. Мозгу можно было поверить — теперь в этом не оставалось уже ни малейших сомнений.

Встретиться с Верочкой Лейтенантовой хотелось очень. С ней хотелось поделиться огромной радостью, что сегодня будет подарен мотороллер «Вятка». На лучшую девушку Москвы просто хотелось смотреть и хотелось с ней говорить. Но до школьного вечера оставалось еще целых два дня, и надо было изобрести способ увидеть ее как можно скорее. Способ, конечно, подсказан был Мозгом.

Мозг не ошибся — уже через двадцать минут после того, как Витя пришел на улицу, чтобы ходить по ней взад и вперед, Верочка Лейтенантова с большой хозяйственной сумкой стала возвращаться домой из магазина. Витя снова ощутил, как у него внутри все замирает от нахлынувших сразу неведомых чувств, и пошел ей навстречу, делая, по подсказке Мозга, вид, будто бы он оказался здесь совершенно случайно.

Все, что происходило дальше, опять происходило словно бы с кем-то другим. Мозг не выпускал Витю из-под своего контроля ни на секунду. Витя поздоровался с Верочкой, сразу же взял у нее тяжелую хозяйственную сумку и вызвался помочь донести ее до ступенек подъезда. Верочка вдруг смутилась и робко спросила у Вити, куда он идет. Мозг подсказал, что Витя гуляет, и от этого Верочка вдруг смутилась еще сильнее и неуверенно стала говорить, что ей очень неудобно и что Витя теряет свое время. Мозг пресек ее неуверенные слова тем, что начал веселый и непринужденный разговор о вчерашнем фильме, о вчерашнем экзамене и будущем вечере. Беседы хватило как раз на путь до подъезда, но Верочка, остановившись возле его ступенек, кажется, не очень спешила взять свою сумку и попрощаться. Беседа принимала все новые и новые направления, Витя рассказал наконец, что родители дарят ему мотороллер «Вятка», и пригласил Верочку покататься, когда он научится водить. Потом Мозг заговорил на тему конкурсных экзаменов в институт. Верочка с очень заметным сожалением сказала, что бабушка, пославшая ее в магазин, наверное, совсем уже заждалась. Мозг подсказал еще одну тему для разговора. Верочка Лейтенантова вдруг покраснела совсем уж сильно (в упор на Витю глянули самые изумрудные на свете глаза) и смущенно сказала: может быть, Витя зайдет к ней в гости, познакомится с бабушкой? Мозг подсказал согласиться, и, замирая от этого неожиданного развития событий, вслед за Верочкой Лейтенантовой Витя шагнул в прохладную глубь подъезда…

Верочка жила на четвертом этаже, в квартире номер двадцать семь. Дома у Верочки была одна бабушка, Аглая Родионовна, оказавшаяся очень доброй и симпатичной старушкой. Увидев, что внучка вернулась домой не одна, а вместе с одноклассником, который случайно встретился на улице и помог донести до дома тяжелую сумку, она очень, кажется, обрадовалась и стала осыпать Витю разными благодарственными словами; у бабушки был мягкий и певучий выговор, некоторых слов Витя не понимал, и Мозг наскоро объяснил ему, что бабушка, вероятно, прежде долго жила на Украине. Мозг подсказал Вите, что бабушке ответить, а потом вдруг промыслил какую-то полупонятную фразу, очевидно на украинском языке. Витя, недоумевая, ее повторил, и тогда бабушка заулыбалась совсем уж приветливо, сказала еще что-то, и Витя тоже ответил ей этими же не очень понятными словами. Бабушка, Аглая Родионовна, вдруг стала выглядеть так, как будто Витя сказал ей что-то особенно приятное, очень засуетилась и стала ставить чайник, накрывать на стол и доставать большие банки с домашним вареньем. Верочка все это время смотрела на Витю широко раскрытыми глазами, и у нее был очень растерянный вид.

В следующие полчаса Витя, Верочка в бабушка пили чай. Аглая Родионовна то и дело подкладывала Вите варенье и заставляла его пить одну большую чашку за другой. Верочка, смущающаяся и застенчивая, сидела прямо против Вити, тихо помешивала ложечкой чай и прислушивалась к разговору, который вели Витя и бабушка. Потом, когда Витя уже выпил четыре чашки, Мозг подсказал, что пора благодарить и прощаться, и бабушка взяла с Вити твердое обещание, что он еще не раз зайдет к ним в гости. Смущенная вконец Верочка пошла провожать Витю в коридор. В коридоре Мозг вдруг пригласил ее пойти завтра вечером погулять. Верочка обрадованно ойкнула и сказала, что это будет очень хорошо, потому что как раз завтра вечером она собиралась выполнить ответственное поручение родительского комитета — купить к выпускному вечеру цветы в подарок учителям, — и будет рада, если Витя ей в этом поможет. Мозг подсказал: в пять часов у школьных ворот. Кивнув, Верочка опустила глаза. Мозг подсказал попрощаться. За Верочкой Лейтенантовой медленно, словно нехотя, закрылась дверь с номером двадцать семь. Еще несколько мгновений Витя стоял неподвижно, осмысливая все, что произошло. Отношения продолжали развитие. На завтра, с помощью Мозга, было назначено первое, по сути дела, настоящее свидание. От этой мысли хотелось запеть какую-нибудь хорошую песню. Но Мозг уже привычно спрашивал, чем еще он может помочь, и, вздрогнув, Витя стал смотреть на часы. Стрелки приближались к тому положению, при котором на мебельной фабрике «Уют» начинался обеденный перерыв. Отец должен был потратить перерыв на то, чтобы исполнить свое обещание…

— Можешь, — сказал Витя, вдруг неожиданно для себя самого действительно переходя с Мозгом на «ты». — Папа должен скоро привезти домой мотороллер, он обещал днем, потому что вечером у него на работе какое-то важное заседание… Теперь мне бы очень хотелось… наверное, тебе будет нетрудно… Короче, помоги мне научиться водить мотороллер как можно быстрее…

Ровно в два Николай Васильевич вкатил во двор новенькую оранжевую «Вятку». Витя, подкарауливавший эту сцену на балконе, даже подпрыгнул от удовольствия и, кубарем скатившись по лестнице, очутился внизу в мгновение ока; привычным уже движением он успел подхватить портфель с Мозгом. Николай Васильевич, хмурый и не очень разговорчивый, передал подарок Вите с рук на руки, сказал, чтобы Витя ни в коем случае не пробовал на нем ездить, а немедленно отвез домой, и сразу же ушел на работу, к своим многочисленным делам. Витя с нетерпением проследил, как он скрывается в арке, а потом, замирая от восторга, стал разглядывать чудесный и долгожданный подарок как следует и со всех сторон.

От мотороллера исходил чудесный аромат свежей резины и краски. Его плавным линиям должны были завидовать гоночные автомобили. Маленькие, туго накачанные колеса были рождены на свет для того, чтобы под ними стремительно разворачивались линии бетонированных автострад. Педали, ручки управления манили к себе. Витя чуть сдвинул мотороллер с места, и шины зашуршали по асфальту мягким, приятным шорохом.

Вокруг мотороллера и Вити мигом выросла толпа восхищенных ребят младшего и среднего школьного возраста. Дворник дядя Коля, поливавший из шланга газон, обернулся на шум голосов и нечаянно стал поливать белье, вывешенное кем-то для просушки. Сосед-кинорежиссер, ремонтировавший свою престарелую «Победу», вылез из-под нее, весь перепачканный маслом, и стал смотреть на Витю с сочувствием коллеги. Потом с одного из балконов послышался нервный женский голос, называвший дядю Колю хулиганом и велевший ему немедленно прекратить. Сосед из-под «Победы» между тем, раздвинув стену ребятишек, подошел к Вите вплотную, неожиданно, как равный, поздоровался с ним за руку и, склонившись над двигателем «Вятки», заговорил языком каких-то полупонятных технических терминов. Но Мозг уже снова управлял Витей, и Витя, не ударив лицом в грязь, поддержал беседу на должном уровне. Слова «карбюратор», «свеча», «магнето» слетали с языка словно сами собой. Во взгляде соседа уважение проявлялось все больше и больше. С мотороллера «Вятка» разговор естественным путем перешел на автомобили, обсуждались достоинства разных моделей и их тонкости. Было видно, что сосед чувствует себя в начатом им же разговоре все менее и менее уверенно. Когда Витя задал ему какой-то вопрос, касавшийся двигателя «Победы», кинорежиссер вдруг не смог на него ответить, страшно сконфузился, скомкал беседу и смущенно уполз под свою машину.

Мозг подсказал повернуть бензокраник, и Витя повернул. Толпа ребятишек почтительно расступилась, освобождая мотороллеру путь. Витя услышал распоряжение нажать кик-стартер, сесть в седло и поставить портфель к себе на колени так, чтобы его зрительные отверстия были обращены вперед. Витя сел (очень мягко, приятно пружинило сиденье). Потом Мозг рассказал, как выжать сцепление. Витя выжал сцепление, убрал ноги с земли, и мотороллер, взревев двигателем, рванулся с места.

Удержать равновесие оказалось нетрудно — точно так же, как и на велосипеде. Мотороллер ехал очень медленно — Мозг указывал, до какого предела повернуть ручку газа. Витя учился владеть рулем. Владеть рулем тоже оказалось несложно — мотороллер послушно сворачивал то в одну, то в другую сторону, и Витя свыкался с ним все больше и больше. Не меняя скорости, он сделал во дворе полный круг. Потом Мозг подсказал, как переключить скорость, и одобрил то, как Витя это исполнил. Мотороллер поехал быстрее. Витя чувствовал себя на нем все увереннее и увереннее. Управлять «Вяткой» оказалось совсем просто; к тому же в случае малейшего промаха Мозг немедленно должен был прийти на помощь и подсказать, куда повернуть руль или ручку газа. На десятом витке вокруг двора Витя включил третью скорость, и мотороллер полетел как птица.

Встречный ветер сразу стал тугим, как натянутое полотно. Окружающие предметы, еще секунду назад имевшие привычные четкие формы, превратились в сплошную размытую дымку. На новеньком спидометре замелькали первые цифры. Витя крутил по двору один круг за другим, сердце замирало от этого неизведанного еще упоения скоростью, и ему казалось, что мотороллер стремительно мчит его к множеству новых свершений. С помощью Мозга Витя мгновенно и без труда поступал в любой выбранный им институт и легко становился лучшим студентом; все курсы он кончал с отличием, а потом, с помощью безотказного Мозга, становился известным ученым, лауреатом многих премий и академиком. С помощью Мозга можно было добиться всего, совершенно неясно было, как Витя мог жить без него все предыдущие годы и что случилось бы в его жизни дальше, не произойди на площади перед вокзалом этого счастливого обмена чемоданами. На секунду Витя даже представил, что чемодан с Мозгом мог попасть к кому-то другому, и тут же отогнал такую мысль прочь…

Только что было получено новое подтверждение того, что Мозг мог разрешить любую встающую перед Витей жизненную задачу — с его помощью легко и просто было освоено искусство вождения. Но двор все-таки, несмотря на своп большие размеры, для такой скорости был тесноват. На очередном витке Витя свернул в арку, пересек улицу и оказался в соседнем дворе. Здесь оказалось больше места, но нельзя было ездить по кругу — ремонтировалась часть асфальтового покрытия. Перед забором, ограждавшим район ремонтных работ, Витя затормозил и несколько минут стоял здесь неподвижно, только переводя дыхание. Все существо продолжало требовать этой бешеной скорости, прерванной в самом ее разгаре. Рядом проходила улица, по которой можно было промчаться на самом пределе, машины по ней ездили не очень часто. Мозг пока молчал. Витя, развернувшись, снова вырулил к арке, выехал на улицу и дал полный газ; под колеса стремительно понеслась гладкая темно-серая лента. Мозг, немедленно начавший мыслить снова, настойчиво приказывал сейчас же возвращаться во двор, потому что мотороллер не зарегистрирован Госавтоинспекцией, у Вити еще нет прав и поэтому могут быть осложнения с милицией. Витя с большим трудом преодолел инерцию сознания и сбросил скорость. Развернувшись, он собрался не спеша поехать назад. Прямо перед ним, всего в нескольких метрах, точно так же, синхронно, разворачивался тяжелый милицейский мотоцикл, и милиционер в чине сержанта, слегка привстав в седле, пальцем манил Витю к себе…

Вите сразу стало очень не по себе — сбылись самые худшие опасения Мозга. И пока еще не было рядом грозного сержанта, Витя наклонился к черному портфелю и испуганным шепотом взмолился о помощи.

— Помоги, — прошептал Витя, — наверное, можно сделать так, чтобы все обошлось… Наверное, тебе это будет не очень трудно…

Сержант, оказавшийся строгим и неразговорчивым, толкнул тяжелую дверь, отошел в сторону и пропустил задержанного вперед. Витя перешагнул порог и робко стал осматриваться. Отделение представляло собой канцелярского вида помещение, разделенное на две неравные части деревянным барьером. По дальнюю сторону барьера за служебным столом сидел подтянутый, аккуратный человек в серой милицейской рубашке с галстуком. Человек, очевидно, был центром всех происходящих в отделении дел. Сейчас он строго смотрел поверх барьера на сидевшую перед ним на жесткой скамейке старуху с клеенчатой хозяйственной сумкой на коленях и усталым голосом проводил с ней воспитательную работу. Старуха на все воспитательные слова судорожно мотала головой и все время порывалась вставить в разговор что-то свое.

Из-за барьера отрывисто доносилось:

— На старости лет… Ведь вы с тысяча восемьсот девяносто третьего года… От ваших сплетен и склок… Гражданка Захарова, стыдно!..

В дальний угол отделения было страшно смотреть. Там на фоне огромного плаката с надписью «Они нарушали общественный порядок!» и несколькими десятками фотографий двое милиционеров младших чинов держали под руки высокого растрепанного человека в распахнутом пиджаке, под которым не было ничего, кроме красной линялой майки; вырез майки открывал татуированную надпись «8:0 в нашу пользу». Дожидаясь, очевидно, своей очереди побеседовать о чем-то с дежурным, человек пока что время от времени безуспешно пытался освободиться от милицейской опеки и изредка запевал:

— «Катя, Катюша, купеческая дочь…»

За Витиной спиной строгий сержант щелкнул каблуками и отрапортовал состав преступления:

— Проезд на мотороллере «Вятка» при полном отсутствии при себе прав и документов!

Не отрываясь от склочной старухи, дежурный доведенным до автоматизма жестом указал рукой на деревянную скамейку. Витя присел на самый ее краешек, рядом со склочной гражданкой Захаровой тысяча восемьсот девяносто третьего года рождения и поставил у ног свой черный портфель. Вите все еще было немножко не по себе. Быть задержанным ему еще не случалось. За проезд на мотороллере, не зарегистрированном ГАИ, вдобавок без прав, теоретически следовали неприятные вещи. Неприятностей хотелось бы избежать — Мозг, как Витя очень надеялся, должен был справиться и с этой неожиданной трудностью.

Аккуратный и подтянутый милиционер в чине лейтенанта, дежурный по отделению, отпустил наконец склочную старуху, как видно, доведшую соседей по коммунальной квартире до последней крайности и полного отчаяния, предупредив ее о том, что в следующий раз она неминуемо ответит перед судом, откинулся на спинку стула и несколько секунд сидел неподвижно, словно переваривая последние впечатления. Потом он поискал что-то у себя на столе, нашел чистый бланк какого-то документа, взглянул Вите прямо в глаза и задал первый вопрос:

— Фамилия?…

Мозг снова надежно взял Витю в свои руки. По подсказке Мозга Витя ответил на все вопросы именно так, как надо было ответить, рассказал, как было дело, и стал ждать. Человек по ту сторону барьера снова откинулся на спинку стула, несколько секунд размышлял, взвешивая Витину судьбу, и наконец сказал:

— За подобное нарушение предполагается лишение права вождения сроком на три года. Распишитесь в протоколе…

Мозг подсказал, и Витя, проглотив слюну, повторил:

— Так ведь, товарищ лейтенант, в первый раз ведь…

— Все говорят, что в первый, — хмуро отозвался дежурный и положил заполненный протокол на барьер. — Распишитесь!

Неуверенным шагом Витя пошел к барьеру. Мозг тогда взялся за дело всерьез. Нарушитель кодексов Госавтоинспекции остановился, голова его снова была полна изощренной подсказки. С невиданным красноречием он поведал четверым милиционерам и татуированному человеку о том, как трудно было ему сдавать выпускные экзамены и что последний из них он сдал только сегодня. Дежурный отложил в сторону авторучку и с недоумением уставился на Витю, словно ни разу в жизни не слышал ничего подобного. С тем же красноречием Витя рассказал, что отец только сегодня подарил ему мотороллер и как он был этому рад и от радости буквально не находил себе места. Витя рассказал, что с детства он знает и любит технику и знает наизусть устройство мотоцикла, мотороллера, а также грузовика, трактора, комбайна и самолета. Витя объявил, что в те часы, когда не надо было учить уроков, он прилежно и с огромным удовольствием изучал правила уличного движения, и предложил милиционерам тут же, немедленно, его проэкзаменовать. Дежурный недоверчиво хмыкнул, но все же действительно задал какие-то вопросы. Мозг ответил на них без запинки, и дежурный, снова хмыкнув, спросил что-то еще. Витя дал ответ и на это и сказал, что уже на следующий день он собирался пойти сдать экзамен на получение прав, и если сегодня он выехал немного потренироваться на тихую и безлюдную улицу, в этом нет ничего особенно страшного… Дежурный за барьером зачем-то надел форменную фуражку, снял ее, двумя руками почесал затылок и сказал, что порядок все-таки везде есть порядок и по закону за всякое нарушение порядка, даже если это и в первый раз, полагается ответить… Мозг подсказывал все новые оправдания, и когда Витя минут десять спустя наконец перевел дух и несмело взглянул на дежурного, по другую сторону деревянного барьера за строгим служебным столом сидел совершенно другой человек. У человека по-домашнему была расстегнута верхняя пуговица форменной серой рубашки, и он смотрел на задержанного Виктора Николаевича Сайкина, семнадцати лет, с большим удовольствием.

— Уф, — неслужебным тоном сказал дежурный и снял с барьера заполненный протокол. — За все пятнадцать лет в отделении, знаешь, брат, еще ни разу… Как говорят юристы, процесс выигран. Наговорить такого! — Лейтенант уважитетьно покачал головой. — После школы, наверное, собираешься в юридический?

Витя не успел ответить.

— Ну, ладно! — продолжал дежурный. — Раз уж такой день, что с тобой делать! У каждого из нас был когда-то такой день, все мы когда-то кончили школу. Это же надо хорошо помнить — был такой день! Верно, Верстаков?

Хмурый сержант, доставивший Витю в отделение, пробормотал из своего угла в ответ что-то неопределенное. Взгляд дежурного заволакивался дымкой каких-то далеких, очевидно, приятных воспоминаний. Витя стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу. Потом на стопе дежурного зазвонил телефон, дежурный немного послушал и голосом, вновь ставшим служебным, отдал распоряжение:

— Доставляйте! Немедленно доставляйте!

Витя переминался с ноги на ногу. Подтянутый и аккуратный (пуговица на рубашке тоже уже была застегнута), дежурный по отделению встал, давая понять, что дело прекращено, протянул на прощание руку и сказал:

— Но все-таки чтобы такого больше не было!

Ликуя, Витя подхватил портфель и рванулся к выходу. С помощью Мозга, как и следовало ожидать, все обошлось наилучшим образом. К тому, что с его помощью удается все, пора было уже, впрочем, привыкнуть. Дежурный по отделению провожал Витю мечтательным взглядом. Когда нарушитель был уже на пороге, лейтенант добавил:

— Да, вот что! — интонации опять были домашними. — Верстаков… Во избежание всяких недоразумений… все-таки надо порядком проехать по оживленным улицам… Словом, Верстаков, проводил бы ты молодого человека до дома…

Хмурый сержант по фамилии Верстаков козырнул и приступил к выполнению распоряжения. Витя все еще ощущал на себе взгляд дежурного. Потом дежурный с чувством произнес: «Побольше бы нам таких нарушителей!», и Витя перешагнул порог отделения.

Сержант Верстаков уже устроился на своем тяжелом мотоцикле. Он проследил, как устраивается на своем мотороллере вверенный ему молодой человек, и сказал: «Поехали!» Мотоцикл и мотороллер стремительно вылетели на оживленную магистраль. Ехать теперь было одно удовольствие. Легковые машины, увидев милицейский мотоцикл, почтительно уступали ему дорогу. По-приятельски улыбались строгие регулировщики уличного движения. В мгновение ока сержант Верстаков доставил молодого человека к самым воротам его дома и на прощанье взял под козырек. Медленно и торжественно, все еще продолжая ликовать, Витя, которому все удавалось без малейших усилий с его стороны, въехал во двор. В голове его уже раздавался привычный вопрос — Мозг спрашивал, чем еще он мог бы помочь,