"Дама Пик" - читать интересную книгу автора (Седов Б. К.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «КРЕСТЫ»

Глава 1 НАТАША – ЗОЛОТАЯ РУЧКА

Наташа почувствовала слежку еще утром, когда в супермаркете «Штольц» увидела мужчину в приличном сером костюме, стоявшего возле стеллажа с женскими прокладками. Он стоял, заложив руки за спину и разглядывал эти специфические изделия с видом знатока. При этом он одобрительно покачивал головой и понимающе поджимал губы.

Сначала Наташе стало смешно, потому что она подумала, что это обычный страдалец, любующийся изделиями, которые прилегают к самой что ни на есть интересной части женского тела. Таких страдальцев в Германии было полным-полно, и Наташа забыла о нем через минуту. Но потом она увидела его снова, и на этот раз он так же увлеченно изучал запасные части для газовых водогреев. Наташа насторожилась и внимательно посмотрела на него, чтобы запомнить. Почувствовав ее взгляд, мужчина отвернулся и, все так же заложив руки за спину, стал изучать сверкающие нарядные унитазы. Возможно, он сладострастно представлял себе, как на них усаживаются женщины.

А уж когда Наташа заманила его в отдел альпинистского снаряжения и он начал восхищаться крючьями, альпенштоками и шипованными ботинками, все сомнения отпали. За ней следили.

Богатство, свалившееся на Наташу, не сделало ее менее осторожной, но оно же, показав возможности, которые открывают перед человеком несколько десятков миллионов долларов, облегчило ей жизнь и стало ее защищать. Наташа знала, что теперь она может позволять себе почти все, зная, что сможет расплатиться за любой из своих фортелей деньгами, силу которых пока еще никто не отменил.

И поэтому, почувствовав знакомый зуд, зовущий людей скакать перед разъяренным быком или прыгать с моста вниз головой с резинками на ногах, она подошла к широкой настороженной спине и процедила сквозь зубы:

– Козел!

Спина вздрогнула, но ее обладатель не обернулся.

Наташа засмеялась и пошла в сторону лифта. Проходя мимо большого зеркала, занимавшего всю стену, она посмотрела в него и увидела, что к мужчине в сером костюме подошел еще один, и они обменялись несколькими фразами, глядя в разные стороны.

Почувствовав приятное прикосновение адреналиновой волны, Наташа вошла в лифт и нажала на кнопку с надписью «гараж». Двери начали медленно закрываться, и в последнюю секунду она увидела, что оба мужчины в серых костюмах прибавили шагу, спеша к лифтам.

Кабина мягко поехала вниз, и Наташа, открыв сумочку, достала из нее обыкновенный баллончик с аэрозолем «Антидог». На людей он действовал ничуть не хуже, чем на бедных собачек, любящих кусаться, а основным достоинством его было то, что сам аэрозоль являлся не газом, а жидкостью, и поэтому его можно было использовать в замкнутых объемах почти без риска для себя.

Цифры на табло сменяли друг друга, наконец лифт остановился, звоночек звякнул и двери разъехались.

Выйдя в просторный гараж, находившийся в подвале под супермаркетом, Наташа быстро огляделась и увидела мужчину, который стоял недалеко от лифта, прижимая ухо к плечу. Увидев Наташу, он выпрямился и решительно направился к ней, при этом широко улыбаясь и говоря понемецки:

– Простите, фрау, позвольте мне…

О чем он просил Наташу, она так и не узнала, потому что не менее решительно шагнула ему навстречу и, улыбаясь так же любезно, как и он, щедро облила его лицо «Антидогом».

Мужчина ошеломленно остановился, через секунду его лицо сморщилось, и, схватив себя скрюченными пальцами за зажмуренные глаза, он прошипел по-русски:

– Ой, блядь… Ах ты, сука!

Наташа подтянула вверх узкую юбку и изо всех сил дала ему ногой по яйцам. Мужчина взвыл и скрючился, повалившись на бок.

– Конечно, сука, да еще какая! – сказала Наташа, чувствуя, как адреналин хлещет в ней, как из пожарного крана.

Убрав баллончик в сумочку, она огляделась еще раз и быстро пошла к своей машине. Сев за руль, она увидела, что двери другого лифта открылись и в них показались те самые двое, которые следили за ней на четвертом этаже супермаркета.

Заметив корчившегося на бетонном полу человека, они замерли на секунду, затем один из них бросился к поверженному товарищу, а другой – к Наташе, наблюдавшей за происходящим из шикарного бархатного салона «мерседеса 900». Наташа слегка нажала на газ, и ее розовый «мерс» мягко тронулся с места. Тогда бежавший к ней человек резко изменил курс и направился к стоявшему недалеко от Наташиной машины «пассату».

Наташа посмотрела вперед и увидела, что до плавно поднимавшегося вверх выезда из подземного гаража было метров сто. Отъехав метров на двадцать, она остановилась и взглянула в зеркало.

«Пассат» уже выруливал в проезд, и к нему спешили двое федералов, один из которых поддерживал другого, согнувшегося в три погибели и державшегося одной рукой за промежность, а другой – за лицо.

Усмехнувшись, Наташа дождалась, когда все они влезли в машину, затем нажала на газ. В это время из бокового проезда неторопливо выкатился «пежо 605», и перегородил ей дорогу, да к тому же еще и заглох, не желая слушаться старухи в седых буклях, которая энергично произнесла «ах, шайзе» и потянулась к замку зажигания.

Наташа резко нажала на тормоз и посмотрела в зеркало.

«Пассат» уже полностью вылез в проход и нацелился «мерседесу» в багажник. На лицах сидевших в «пассате» федералов читалась мрачная решимость и не менее мрачная радость по случаю поимки этой подлой суки, которая теперь не может выехать из гаража.

Посмотрев на проклятый «пежо», Наташа сжала губы и, врубив задний ход, утопила педаль газа в пол. Мощный мотор «мерседеса» взвыл, от бешено закрутившихся колес повалил вонючий дым, и «мерседес», прыгнув назад, врубился массивным багажником в капот только что тронувшегося «пассата». Раздался страшный грохот, и «мерседес», который был в два раза тяжелее «пассата», продолжил движение задним ходом, не снижая скорости.

Водитель «пассата» изо всех сил давил на тормоз, но это было бесполезно. «Мерседес» задом продолжал толкать его машину, и через несколько секунд «пассат» с грохотом врезался багажником в бетонную стену гаража.

Федералу, пострадавшему от негуманных действий Наташи, стало совсем грустно, и он прилег на заднем сидень отдохнуть. Но двое его сослуживцев не упали духом и, выскочив из машины, бросились к «мерседесу».

Один из них успел крепко схватиться за ручку двери как раз в тот момент, когда Наташа переключила рычаг на «драйв» и нажала на газ. «Мерседес» рванулся вперед, и потерявший равновесие спец упал на бетон. При этом его правая рука угодила под заднее колесо машины, весившей более двух тонн. Руку с силой продернуло под мощно вращавшимся широким колесом, и к черной полосе жженой резины добавилась кровавая черта. Спец заорал благим матом, схватившись левой рукой за окровавленное и торчавшее в другую сторону предплечье правой и откатился в сторону.

Тогда его коллега, не обращая внимания на старуху в «пежо», достал из подмышечной кобуры пистолет и, передернув затвор, прицелился в Наташу сквозь заднее стекло «мерседеса».

Откуда ему было знать, что стеклышки в Наташиной машине были не простые, а, хоть и не золотые, но зато пуленепробиваемые. Раздался оглушительный выстрел, стекло громко лязгнуло, но осталось целым. А пуля, отскочив вверх, попала прямо в датчик пожарной сигнализации. Раздался громкий непрекращающийся звонок и в ту же секунду весь огромный гараж превратился в общую душевую. Из спринклеров ровными зонтиками хлестала вода, у старухи отвисла челюсть, а стрелок от неожиданности опустил ствол.

Увидев это, Наташа снова врубила задний ход и через секунду не успевший отскочить федерал взлетел над багажником «мерседеса», как неудачливый тореадор над головой подловившего его быка. «Мерседес» тут же рванулся вперед, а спец, приземлившийся головой на бетонный пол, потерял сознание и выронил пистолет.

Старуха, пришедшая в себя, неожиданно проявила чудеса реакции и расторопности. Когда «мерседес» уже направлялся в ее левую дверь, потому что Наташа решила просто смести его с пути, старая фрау врубила задний ход и успела убраться с дороги.

На улицу Наташа выехала неторопливо, потому что привлекать к себе внимание экстремальной манерой езды было вовсе ни к чему. А кроме того, федералы, оставшиеся в гараже с носом, еще не скоро смогут продолжить погоню, да и вообще они вряд ли станут продолжать ее после такого афронта.

Завернув за угол, Наташа остановила машину и вышла посмотреть, что у нее с багажником. И вот тут она похвалила себя за то, что, заплатив лишние восемьдесят тысяч долларов, получила не обычный роскошный лимузин, а красивый броневик, имевший обманчивый цвет розового нижнего белья, мечты сексуальных маньяков. Ущерб сводился всего лишь к одному разбитому фонарю и нескольким крупным царапинам, из-под которых виднелся тусклый металл.

Убедившись, что ее машина не привлекает к себе особенного внимания, Наташа снова села за руль и поехала домой, но не прямо, а через неблагополучный квартал Берлина, где обосновалась наркомафия и прочие сомнительный слои общества. Там она, не выходя из машины, купила у уличного торговца пакетик героина и, взяв его носовым платком, убрала в карман стильного жакета.

Она точно знала, что будет происходить дальше.

Подъезжая к арендованному ею несколько дней назад небольшому, но дорогому и комфортабельному домику в пригороде, она чувствовала, как адреналин весело носится по ее кровеносной системе, и радовалась тому, что это неожиданное, но приятное приключение еще не закончилось. Теперь предстояло выполнить тот самый прыжок с резинками на ногах, который мог доставить ей главное удовольствие.

Свернув на свою улицу, она с удовлетворением отметила, что на небольшом расстоянии от выложенного цветным кирпичом въезда к ее дому стоит малозаметный серый «опель вектра», а в нем – два силуэта.

Все правильно. Если Наташу решили захватить, то дело не должно было ограничиться попыткой в гараже супермаркета. И теперь двое других ждали ее около дома. Наверняка те, кому не удалось сделать свое дело полчаса назад, позвонили своим, и вот пожалуйста – два терпеливых ухажера в незаметном «опеле». Но они, в отличие от своих предшественников, были уже в курсе дела, так что ей следовало быть осторожной.

Медленно подъезжая к дому, Наташа отпустила руль и достала из кармана платок, в котором был пакетик с героином. Потом вынула из просторного бардачка «Вальтер», разрешение на ношение которого она держала в бумажнике вместе с правами. Платок – в левую руку, пистолет – в правую.

«Мерседес» остановился.

Наташа открыла дверь и одновременно с этим открылись обе двери в «опеле», стоявшем в десяти метрах от нее. Выскользнув из-за руля, Наташа увидела, как один из двух мужчин, вышедших из «опеля», направился к ней, а другой остался у машины, опершись на распахнутую дверь. Тот, который шел к Наташе, уже не улыбался, как его коллега в гараже, и держал левую руку в кармане пиджака.

Наташа решительно шагнула ему навстречу и, подойдя вплотную, изо всех сил ударила его по лицу «Вальтером», который до этого прятала за спиной. Мужчина охнул и, выдернув левую руку из кармана, схватился за окровавленное лицо. При этом на асфальт с лязгом вывалился «Макаров» с коротким глушителем. В ту же секунду Наташа быстрым движением засунула в его правый карман пакетик с героином, и сразу же после этого несколько раз выстрелила в воздух.

Оставшийся у машины федерал присел от неожиданности, а Наташа, повалив на землю растерявшегося агента, воткнула пистолет ему в ухо и пронзительно закричала по-немецки:

– Помогите! Полиция! Помогите!

Оглядевшись, она увидела, как в окнах соседних домов замелькали лица их обитателей, услышавших выстрелы и крики, и поняла, что через несколько минут полиция будет здесь. Мало того, одна из дверей распахнулась, и на улицу выскочил здоровенный малый с взведенным арбалетом в руках. Он уже неоднократно видел здесь Наташу и раскланивался с ней при встрече, так что, мигом сообразив, кто тут злодей, решительно направил стрелу, способную пробить навылет дюймовую доску, на второго неудачника.

Убедившись, что дело в шляпе, Наташа с улыбкой посмотрела на лежавшего перед ней агента ФСБ и тихо сказала:

– Ну все, ребята, вам – пиздец. А ты сам как думаешь?

Спец, отняв руки от окровавленного рта, в котором теперь недоставало трех зубов, прошепелявил:

– Все равно достанем тебя. Сука!

Наташа улыбнулась еще шире и сказала:

– Насчет второго – совершенно верно. Прямо в точку. А насчет первого – узнаешь через несколько минут.

Белые машины с зеленой надписью «Полицай» окружили место происшествия, как крокодилы, завалившие быка. Рослые полицейские с пушками в руках сразу поняли, кто тут жертва, а кто преступник, и через минуту оба спеца стояли, широко расставив ноги и упершись руками в багажники полицейских машин. А еще через минуту один из полицаев держал двумя похожими на сардельки пальцами пакетик с героином перед расквашенным носом одного из них и спрашивал, что это такое.

Федерал хмуро ответил, что не знает, и оглянулся на Наташу.

Она, любезно разговаривая с другим полицейским, державшим в руке ее американский паспорт и немецкое разрешение на ствол, заметила его взгляд и, вытянув в его сторону губы, как для поцелуя, громко чмокнула.

Федерал скривился и отвернувшись, пробормотал:

– Сучара…

Услышав это, Наташа озабоченно нахмурилась и вполголоса сказала полицейскому:

– Я американка российского происхождения, и поэтому очень хорошо знаю этот тип людей. Это – русская мафия. Такие люди преследовали в России мою семью. Именно из-за этого я была вынуждена покинуть свою Родину. Проверьте их как следует. Обычно они связаны с наркотиками и оружием, а иногда торгуют живым товаром. Только будьте осторожны. Это – страшные люди.

Двухметровый бугай, которому были адресованы эти несколько фраз, оглянулся на стоявших раком федералов и, с недоброй усмешкой возвращая Наташе ее документы, которые были в полном порядке, сказал:

– Посмотрим, какими страшными они будут через час.

Он помолчал, буравя взглядом спины задержанных, и добавил:

– Этим ребятам сильно не повезло. Мой брат тоже был полицейским, и его убили такие же подонки.

Потом он придал лицу выражение официальной любезности и, козырнув, сказал:

– Будьте готовы к тому, что вас вызовут в полицию, разумеется, в роли свидетеля или пострадавшей. Это – как вам больше понравится.

– А как им понравится меньше? – с неподдельным интересом спросила Наташа.

Полицай усмехнулся и ответил:

– Это безразлично. Теперь им в любом случае мало не покажется.

– Тогда рассчитывайте на меня как на свидетеля. Меньше мороки.

– Отлично, фрау, – сказал полицейский и, козырнув еще раз, пошел к своей машине.

Злоумышленники уже были упакованы и бросали на Наташу злобные взгляды сквозь дымчатое стекло. Наташа посмотрела на них в последний раз и тут почувствовала, как кто-то тронул ее за локоть.

Обернувшись, она увидела перед собой здоровяка с арбалетом. Он учтиво склонил белокурую арийскую голову и сказал:

– Обстоятельства располагают к тому, чтобы я представился своей бесстрашной соседке. Курт Гассель, олимпийский чемпион по стрельбе из лука.

Обнаженная Наташа лежала на огромной кровати, широко раскинув ноги.

Стены просторной комнаты таяли в романтичном полумраке, который колыхался вместе с красноватым пламенем нескольких свечей, расставленных вокруг кровати. Сладкая истома охватывала Наташу, и она, полузакрыв глаза, слабо шевелила запекшимися губами.

На ее загорелых бедрах и животе были нарисованы несколько ярких концентрических кругов, напоминавших мишень для стрельбы из лука, и десятка этой мишени располагалась как раз там, куда всегда стремятся попасть мужчины. Разведя ноги еще шире, Наташа воскликнула:

– Ну где же ты, мой верный Зигфрид, я жду тебя! Твоя Изольда истосковалась в ожидании своего повелителя. Она ждет, когда твои мощные руки обнимут ее, она жаждет твоего сокрушительного проникновения! Приди ко мне, мой светлый рыцарь!

Курт, совершенно обнаженный, стоял в античной позе на полированном комоде, располагавшемся как раз напротив кровати.

Под тонкой белой кожей его крупного мускулистого тела так и перекатывались мускулы. На голове Курта был позолоченный венок, а в руке он держал вычурно изогнутый игрушечный лук, сильно напоминавший оружие Купидона. Внушительный член Курта находился в очень возбужденном состоянии и торчал вперед и вверх, словно говорил «зиг хайль!» невидимому фюреру.

Бивень Курта к тому же был украшен разноцветными полосками и черточками в примитивном стиле североамериканских индейцев, а ближе к мускулистому животу снабжен несколькими красивыми перьями, подобно стреле для лука.

Наташа застонала, и, выгнув живот так, что вход в ее жаркое лоно, окруженный нарисованными на загорелой коже кольцами, поднялся и открылся перед Куртом, выкрикнула:

– Я жду тебя, мой повелитель!

Курт отбросил лук и встал в позу стартующего пловца.

На его лице появилось выражение страсти, восхищения и решимости, и он, взмахнув руками, прыгнул с комода прямо на Наташу, стараясь сразу попасть членом куда надо.

Но, отталкиваясь ногами от комода, он поскользнулся на полировке, и его напряженный член вместо того, чтобы оказаться в горячей райской темноте, со всего размаху уткнулся Наташе в живот. Раздался негромкий хруст разрываемых тканей, гордый символ мужской мощи нелепо скривился набок, и под его кожей появилась быстро увеличивавшаяся синяя гематома.

Сто десять килограммов спортивного тела припечатали Наташу к постели, не принеся ей при этом ни малейшего наслаждения. Она увидела над собой разинутый и перекошенный от боли рот Курта, из которого неслись странные звуки:

– Пи-пи-пи. Пи-пи-пи. Пи-пи-пи.

Просторная комната начала таять, огромная кровать уменьшилась в размерах, а Курт, изогнувшись, вылетел сквозь распахнутое окно в ночную тьму.

Наташа открыла глаза.

На тумбочке рядом с ее изголовьем стоял электронный будильник, издававший отвратительные, способные разбудить кого угодно звуки:

– Пи-пи-пи. Пи-пи-пи. Пи-пи-пи.

Слабой спросонья рукой Наташа хлопнула по будильнику, и он заткнулся.

Потом она отбросила одеяло и посмотрела на свой живот. Никаких кругов на нем не было. Вздохнув, она поднялась с постели и побрела в ванную, думая о том, что пора завязывать с этими новомодными снотворными.

Иной раз после них снится такая чертовщина!

Виктор Павлович Лузгин попал в поле зрения ныне покойного генерала Губанова уже давно. Ориентировки на серийного убийцу, пять лет назад терроризировавшего юго-восток Ленинградской области, висели тогда в каждом отделении милиции.

Самому Губанову не было ни малейшего дела ни до четырнадцати расчлененных женских трупов, найденных в разных лесочках, парках и подвалах, ни до поимки и предания суду кровавого маньяка, чья мрачная слава росла с каждой очередной жертвой.

Однако преступный почерк и психологический портрет серийного убийцы сильно заинтересовали генерала ФСБ, и он дал своим доверенным людям задание найти этого человека во что бы то ни стало и доставить к нему в целости и сохранности, а главное – втайне от официального правосудия.

По одному ему заметным штрихам и нюансам, проявлявшимся в каждом из убийств, Губанов понял, что перед ним не простой любитель чужой крови и смерти, а изощренный гурман, которому доставляет особое удовольствие планирование и исполнение шокирующих своей жестокостью и изобретательностью замыслов. Маньяк получал удовольствие не от самого убийства, а от созданной им конструкции события, в котором смерть жертвы была лишь ставкой в рискованной игре.

Губанов печенкой чувствовал, что этот человек окажется ему полезен, и, как это бывало нередко, не ошибся. В один прекрасный день двое его агентов, доказав свой высокий профессионализм, накрыли маньяка прямо в его берлоге, и убийства прекратились.

В течение полутора лет милицейские начальники, понукаемые вышестоящими чиновниками, суетились, пытаясь найти канувшего в неизвестность преступника, но их суета так ни к чему и не привела. Постепенно все начало затихать само собой, а когда 11 сентября 2001 года мир содрогнулся от двух взрывов в Нью-Йорке, то о маньяке просто забыли.

Забыли все, кроме Губанова.

Четыре года назад в один из сотен тысяч загородных домиков, плотным кольцом окружавших Город, привезли человека с черным мешком на голове.

В этом домике, ничем не отличавшемся от любой другой дачи, генерал ФСБ Владимир Михайлович Губанов занимался делами, хоть и связанными с его основной деятельностью, но не известными никому из его коллег, исключая нескольких особо доверенных сотрудников. В том, что они всегда будут молчать, у Губанова не было ни малейшего сомнения, потому что каждый из них имел в своей служебной биографии подробности, подобные смертному приговору и известные только Губанову. Застраховавшись таким образом, Губанов вполне полагался на своих помощников, и пока что все, что он делал с их помощью, проходило безукоризненно.

Губанов сидел на мягком диване и, потягивая пиво, смотрел на человека, стоявшего перед ним.

Как и почти все маньяки, этот ничем не отличался от любого обычного гражданина. Острый и быстрый взгляд бывает у многих, развитый череп с рельефными залысинами – тоже не редкость, разве что руки… Но и руки то ли скульптора, то ли хирурга не говорят ни о чем, кроме того, что их хозяин занимает их интересной работой.

Виктор Павлович Лузгин, бывший преподаватель математики в одном из ленинградских вузов, свихнулся на том, что люди, окружавшие его, подобны членам сложнейшего математического уравнения. А поскольку в уравнениях некоторые из членов время от времени уничтожаются в результате каких-либо действий, то и он с математической точностью удалял того или другого человека, прежде доказав самому себе уравнение с этим человеком на бумаге.

Он прекрасно понимал, что его безукоризненные с точки зрения математической логики действия не могут быть одобрены обществом, но это только возбуждало его, и он воспринимал остальных людей, содрогавшихся от его кровавых исследований, лишь как недалеких научных оппонентов, которые не в состоянии понять открытые им закономерности.

Поняв это, Губанов не спеша построил неопровержимую логическую конструкцию, и в ее иезуитских тисках Лузгин почувствовал себя зажатым намертво и навсегда. Кроме того, профессионально разговорив Лузгина, Губанов записал на видеопленку все его откровения и, продемонстрировав запись маньяку, закрепил свою власть над ним.

Однако, посмотрев в его глаза после просмотра записи, Губанов совершенно четко прочитал в них, что перед Лузгиным воздвиглось новое грандиозное уравнение, призом за решение которого была его собственная жизнь. Губанов был основным членом этого уравнения, и его предстояло свести к нулю.

Маньяк есть маньяк, и поэтому идея решения этой математической задачи захватила Лузгина полностью, не отменяя, впрочем, смертельного ужаса, который внушал ему генерал ФСБ Владимир Михайлович Губанов, сумеший разгадать его. Губанов понял, что, как только Лузгин решит это уравнение, его, генеральская, жизнь немедленно прервется, и поэтому принял меры.

Во-первых, ничего не подозревавшему Лузгину был под наркозом имплантирован миниатюрный радиомаяк с батарейкой на пять лет.

Во-вторых, местом его обитания был определен отдаленный хутор недалеко от Выборга, где Лузгин должен был сидеть не высовываясь и жить убогой жизнью деревенского бобыля.

И в-третьих – за ним постоянно следили обычным образом.

За эти четыре года Лузгину были предложены шесть уравнений, блестящие решения которых позволили Губанову виртуозно избавиться от шестерых мешавших ему людей.

А полгода назад не знакомые ему люди привезли на хутор испуганную молоденькую девушку и, произнеся все правильные пароли, доказывавшие, что они исполняют волю Губанова, сказали, что эта девушка пробудет на хуторе неопределенно долгое время. Кроме того, ее не должен был видеть никто, а в случае, если это окажется невозможным, девушку следовало уничтожить.

Оставив Лузгину обычное денежное пособие и некоторые продукты, они уехали, и вот уже полгода Алена безвылазно сидела в подполе, над которым был воздвигнул целый курган из земли, готовый рухнуть и похоронить ее под своей многотонной тяжестью. Для этого Лузгину нужно было всего лишь повернуть на девяносто градусов торчавший из земли сучковатый кол.

В этот несчастный для него день Лузгин, как всегда, просунул в амбразуру дощатой двери подпола миску с отвратительным варевом, которым он кормил свою узницу, и, мстительно хмыкнув, поморщился, когда две худые и невероятно грязные руки жадно схватили ее.

Из амбразуры резко несло аммиаком. За полгода Лузгин ни разу не выпустил Алену на улицу и не позаботился о том, чтобы она могла справлять естественные нужды по-человечески. В подвале были лишь деревянные нары с кучей грязного тряпья да яма в углу, прикрытая куском щепастой фанеры.

Лузгин был импотентом, и поэтому все его жертвы неизменно оказывались женщинами, которых он выбирал сам до неудачного знакомства с Губановым. В губановских же уравнениях фигурировали исключительно мужчины. И теперь Лузгин мог изливать свою неутоленную страстную ненависть только на Алену. А поскольку ему было сказано, что с головы этой девушки не должен упасть ни один волос, он ее и не трогал. И не заглядывал к ней.

Лишь однажды, когда он услышал, как Алена осторожно скребется в подполе, пытаясь сделать подкоп, он, усмехнувшись, направил в амбразуру струю «Черемухи», и потом полчаса со сладострастной улыбкой слушал, как девушка удушливо хрипит и надрывно кашляет. Когда душераздирающие звуки умолкли, он произнес:

– Услышу еще раз – будет хуже.

Алена не ответила, и, восприняв ее молчание как знак согласия, Лузгин пошел в лес за ягодами.

Сунув пленнице пайку, Лузгин проверил, как топится банька, в которой он сегодня собирался попариться всласть, и пошел было в избу, но вдруг услышал треск сучка под чьей-то ногой и, резко обернувшись, увидел выходившую из леса молодую темноволосую женщину в ватнике и резиновых сапогах, измазанных грязью. Женщина выглядела очень утомленной и измученной.

С трудом держась на ногах, она подошла к насторожившемуся Лузгину и сказала слабым голосом:

– Слава богу, вышла… Заблудилась я… Дай воды, хозяин, я со вчерашнего утра ни капли…

Лузгин молча повернулся к ней спиной и пошел в избу.

Не закрывая за собой дверь, он набрал в ковшик воды из ведра, стоявшего на лавке, и, обернувшись, увидел, что женщина пристально смотрит поверх его головы на что-то в избе.

Увидев, что Лузгин заметил ее взгляд, женщина отвела глаза от того, на что смотрела, и с жадностью приняла дрожащими руками холодный и мокрый алюминиевый ковшик с водой.

Пока она пила, закрыв глаза и громко глотая, он обернулся и увидел, что внутри избы прямо напротив двери на гвозде висят янтарные бусы, которые раньше были на его пленнице. Усмехнувшись, Лузгин подумал, что не зря он уничто-жал этих ничтожных тварей, которые, даже чудом выбравшись из леса, в котором можно было запросто заблудиться и погибнуть, тупо пялятся на дешевые блестящие цацки.

Допив, женщина протянула Лузгину ковшик и попросила:

– Дай еще!

Лузгин снова прошел в избу, а когда, набрав воды, повернулся к двери, перед ним что-то мелькнуло и он почувствовал сокрушительный удар в правую сторону лба. В его глазах вспыхнула яркая черная звезда, затем сверху упала ослепительная темнота, и он мешком свалился на пол, выронив ковшик и разлив воду.

Очнувшись, Лузгин обнаружил себя привязанным к козлам, на которых он обычно пилил дрова. Голова кружилась, и где-то в глубине над правым глазом пульсировала дикая боль.

Он находился в сарае, через распахнутую дверь которого мог видеть небольшой дворик перед избой и женщину, возившуюся с замком погреба, в котором сидела несчастная Алена. Вход в погреб был ниже уровня земли, и Лузгин видел только согнутую спину женщины. Ватник валялся на земле, и на женщине оказалась яркая футболка с надписью «Get out you motherfucker».

Лузгин застонал, и женщина, выпрямившись, обернулась.

– Очнулся, касатик, – констатировала она неожиданно свежим и чистым голосом, совсем не похожим на утомленный хрип выбравшейся из леса скиталицы.

Смахнув со лба прядь темных волос, она подошла к Лузгину и сказала:

– Все, Лузгин, твое уравнение решено. Пора сводить тебя к нулю.

После этих слов, ужаснувших бывшего математика, она подняла с земли топор, обухом которого несколько минут назад засветила ему в лоб, и, покачивая зазубренным острием перед лицом сразу же обмочившегося Лузгина, стала держать длинную паузу. Она молчала до тех пор, пока не увидела, как ужас, стремительно наполнявший Лузгина, отразился в его глазах и потек по мгновенно побледневшему лицу.

– Не сейчас. Позже, – сказала Наташа, – ты еще должен многое мне рассказать.

Она повернулась к нему спиной и снова спустилась в яму, где был вход в подпол. Размахнувшись, Наташа одним ударом снесла замок и, отбросив ненужный более топор в сторону, с трудом открыла перекосившуюся дверь и ласково сказала в темноту:

– Выходи, Аленушка, все кончилось.

На пороге подпола показалась изможденная и чудовищно грязная молодая девушка. Она закрыла руками отвыкшие от света глаза и покачнулась. Наташа обняла Алену за плечи и, не обращая внимания на неприятный запах, исходивший от нее, прижала к себе.

– Все, Алена, теперь все будет хорошо. Сейчас я тебя вымою, а потом мы уйдем отсюда.

Алена оторвала руки от лица и огляделась.

Увидев привязанного в сарае Лузгина, она шагнула к нему с изменившимся лицом, но Наташа удержала ее, сказав:

– Не надо, оставь его мне. Ты ведь не знаешь всего. То, что он сделал с тобой, хоть и ужасно, но – мелочь. Позже я поговорю с ним обо всем так, как он того заслуживает.

Она посмотрела на Лузгина и сказала:

– Четырнадцать женщин для себя и шесть мужчин для Губанова.

Услышав это, бывший математик, крепко привязанный к козлам, задрожал и снова обмочился. Увидев темное пятно на его портках, Наташа усмехнулась и сказала:

– Вот-вот, бойся!

И неожиданно наклонившись к самому его лицу, добавила, глядя прямо в глаза:

– Бойся как следует, бойся сильно, бойся так, чтобы твой страх сожрал тебя изнутри до того, как я начну заниматься тобой снаружи.

Снова обняв Алену за плечи, Наташа обернулась к Лузгину и сказала:

– А насчет баньки это ты хорошо сегодня придумал. Прямо как угадал!

И она увела Алену отмываться от полугодовых грязи, страха и тоски.

Три часа, на протяжении которых Лузгин бессильно слушал плеск и мокрые шлепки, доносившиеся из баньки, показались ему вечностью. Он понимал, что его жизнь, скорее всего, подходит к концу, но предпочел бы умереть от пули из ментовского пистолета, а не от руки неполноценного существа, которым была эта ничтожная женщина, сумевшая своей подлой хитростью застать его врасплох. Он считал, что с ним обошлись нечестно, и сознание этого мучило его сильнее предчувствия близкой гибели.

Наконец женщины закончили мыться и вышли из баньки, замотанные во взятые из хозяйства Лузгина простыни. На их чисто вымытой коже сверкали капли воды, и Алена слабо улыбалась, слушая какой-то веселый женский рассказ, которым Наташа развлекала ее, умело уводя от воспоминаний о кошмарных шести месяцах в сыром подвале.

Проходя мимо двери в сарай, Наташа, не переставая улыбаться, по-приятельски подмигнула Лузгину и извиняющимся тоном сказала:

– Ну, подожди еще немножко, всего полчасика. Уже скоро.

И они ушли в избу, закрыв за собой дверь.

Лузгин боялся.

Как и сказала Наташа, страх пожирал его изнутри.

Он чувствовал себя пустой оболочкой, дочиста выгрызенной каким-то безглазым холодным чудовищем, и в темноте этого безжизненного пространства метались обжигающие то морозом, то огнем сквозняки. Во рту пересохло, глаза не могли оторваться от двери в избу, а затекшие до синевы руки и ноги, туго перетянутые веревкой, невыносимо болели.

Наконец дверь отворилась и на пороге показались полностью одетые девушки. На Алене была та самая, полгода пролежавшая в старом растрескавшемся кособоком шкафу, одежда, в которой ее привезли люди Губанова. Лузгин понял, что его жизнь заканчивается, что сейчас уравнение будет завершено, и страх с новой силой набросился на него, кусая за мягкий и дряблый живот.

Положив руку Алене на плечо, Наташа указала в просвет между деревьями и сказала:

– Видишь вот тот холмик, примерно в километре? Иди туда и жди меня, пока я не приду.

Алена кивнула и, бросив на Лузгина непонятный взгляд, ушла в указанном направлении.

Проводив ее взглядом, Наташа достала сигареты и закурила.

Потом она посмотрела на замершего в ужасе Лузгина и, достав из заднего кармана джинсов опасную бритву, открыла ее. Солнечный луч метнулся в опасном вогнутом лепестке и скользнул по его глазам.

Лузгин почувствовал, что уже мертв, что всего этого уже не должно быть, что он все еще находится здесь лишь по чудовищной ошибке Верховного Распорядителя Жизни, и беззвучно закричал…

Наташа подошла к нему и опустилась на корточки.

Заглянув уже мертвому, но все еще дышащему Лузгину в самую душу, она посмотрела на сверкающее лезвие бритвы, затем снова перевела взгляд на широко открытые глаза бывшего математика, осмелившегося решать человеческие уравнения с помощью цифр и стального лезвия, и тихо спросила:

– Ну что, поговорим?