"Тишина" - читать интересную книгу автора (Хёг Питер)

1

Это произошло однажды ночью — темной ночью души. На улице Рихсвай не было ни людей, ни машин, за закрытыми занавесками спали беззаботные родители и румяные детишки — его публика, не подозревающая о том, что Каспер Кроне бредет вот тут по холодным улицам — по своему via dolorosa,[27] окоченевший и без денег на такси, впервые за десять лет проиграв в покер.

Покер был игрой Каспера, и так было всегда. В покере есть глубина и сложность, как в музыке Баха, при уверенно сделанной ставке ритмичный розыгрыш комбинации карт продолжается примерно столько же, сколько одна из маленьких хоральных обработок. Бах мог бы стать блестящим игроком в покер, если бы не был так занят. Полторы с лишним тысячи произведении, многие из которых он без устали переписывал вплоть до самой смерти.

Касперу довелось играть в покер во всех крупных столицах, но настоящий покер для него мог быть только в районе Фредериксберг в Копенгагене, на улице Рихсвай. Там, где швейцар был не солдатом иностранного легиона и серийным убийцей, а бывшим боксером с кулаками размером с сахарную свеклу. И где все друг друга знали — словно в дачном кооперативе. И где царила сосредоточенность, словно на репетиции Симфонического оркестра Датского радио — все, как один, склонились каждый над своим нотным листом.

Но сегодня ночью он проиграл, проиграл под конец и свой «СААБ», он словно окаменел, когда отдавал ключи от машины, ему не захотелось унижаться и просить в долг на такси. В автобусе и по пути через лес он разбирал ночную игру, но не нашел никаких ошибок, непонятно, как такое могло случиться.

Когда он пересек Странвайен, то увидел, что в вагончике зажжен свет. Он приближался, обходя вагончик кругом, свет мерцал, как будто внутри что-то горело. Он уже полез было за своей трубой, когда узнал появившийся в доме звук, в ми-бемоль мажоре, — счастливый, трепещущий, самозабвенный, как первая часть «Triosonate». Он оставил трубу на месте и открыл дверь.

Клара-Мария стояла спиной к двери. Наверное, она разжигала дрова в печи и вдруг замерла перед горящим миром пляшущих огоньков. Отсветы маленьких язычков пламени мерцали на ее лице. Она не обернулась.

— Ты нашел меня, — сказала она. — Расскажи как.

— Я нарисовал окружность.

Это было утром после их первой встречи, после того как она исчезла у озера Багсверд.

Проспав лишь несколько часов, он достал двухсотпятидесятиметровый план. Циркуль Стине. Взяв то место на берегу озера, где он ее высадил, за центр, он нарисовал окружность радиусом в пять километров. Может быть, кто-то увез ее? Но она была готова к тому, чтобы идти пешком, он почувствовал это.

Ни один нормальный ребенок не захочет пройти пять километров в два часа ночи в четырехградусный мороз откуда-то с Багсверда. Она не была нормальным ребенком.

В круг попали Багсверд, Люнгбю, часть Вангеде, угол Гентофте, южная часть Вирума, Фуресёэн, Харес-ковбю, часть Гладсаксе. Было семь часов утра, он взял скрипку и стал играть начало 131-го опуса Бетховена. Он начинается как фуга в темноте, но потом движется вверх по направлению к раю. Когда рассвело и наступило время открытия учреждений, он снял телефонную трубку.

Он хотел было позвонить в Министерство по социальным вопросам, но, взяв в руки трубку и собираясь набрать номер, он вдруг услышал самого себя со стороны. Одинокий мужчина средних лет разыскивает маленьких девочек, будучи не в состоянии при этом объяснить зачем — даже самому себе. У него на руках плохая комбинация карт и прожженные противники. Он положил трубку, взял два экземпляра своего последнего компакт-диска — запись сольных партит и сонат, сделанную в церкви Св. Марии под Любеком. Потом он сел в машину и поехал в сторону Грёндальс Парквай. В цирк «Блаф». К Соне.

Когда-то Соня начинала с нуля. Каспер познакомился с ней, когда оба они были совсем молоды и работали в варьете «Сан-Суси» в Колинге и в таверне «Дамхус» у семьи Стефенсенов. С самой первой встречи он слышал, что ею что-то движет. Ее система звучала как двигатель, который не может остановиться, а продолжает работать, пока не сгорит, — тот звук, по которому отчаянные люди в этой жизни узнают друг друга. Она отчаянно стремилась к благосостоянию. Соня ушла с манежа, закончила политологический факультет, но снова вернулась в цирк. В здании на Грёндальс Парквай было три этажа, четыреста сотрудников, администрация и четыре цирка, несколько варьете и театров, букинг-агентство, рекламное бюро, решавшее такие задачи, к которым никто другой не смел подступиться со времен зазывалы Стокмара[28] в пятидесятые годы. И аудиторская контора. И все это принадлежало ей.

Она была немного старше его. Немного выше, немного тяжелее. У нее было трое детей. Прекрасный муж, умный, полный жизни — в до-мажоре, как последняя симфония Моцарта. А также любовники.

Двадцать лет назад у Сони с Каспером был роман, и с тех пор они никогда всерьез не теряли связи, и никогда и не потеряют ее, пока смерть их не разлучит. Некоторым людям Всевышняя определяет спутников жизни, у Брамса была Клара Шуман, у Моцарта — кларнетист Антон Штадлер, этакий пожизненный партнер в пачекот. Может быть, это как-то связано с тем, что люди называют любовью.

Кабинет Сони напоминал Генеральный штаб в Министерстве обороны в Ведбеке, где Касперу довелось несколько раз выступать, — военные любят клоунов. Например, с Гроком Гитлер лично встречался дважды. У Сони все было по уставу, и приказы не подлежали обсуждению. На окне лежал большой полевой бинокль: цирковая площадка Беллахой находилась прямо напротив, и Соне нравилось быть в курсе дела. На письменном столе стояли четыре телефона и остатки итальянского ланча с целой бутылкой «Брунелло». Он положил двухсотпятидесятиметровый план и компакт-диск перед ней и объяснил ситуацию.

Она повертела в руках диск.

— Ты никогда не интересовался маленькими девочками, — сказала она, — тебе нужны взрослые дамы. Так что же она такое умеет, что это? Талант? Или тут замешаны деньги?

Это не он бросил Соню, и не она его бросила. Решение возникло одновременно.

У нее была квартира на улице короля Георга. В их последнюю ночь около 2 часов его разбудила атмосфера города, казалось, что в мозгу и на сердце образовался какой-то волдырь. Каспер поднялся, напевая отрывок арпеджио из BWV4 — «Христос лежал в оковах смерти».[29] Мартинус[30] как-то заметил, что, для того чтобы выдержать жизнь в районе Фредериксберг, он вынужден был постоянно молиться.

Соня проснулась раньше него. Им обоим было чуть больше двадцати, он не мог найти нужные слова, но уже понимал, они оба понимали, что на них обрушился такой ураган, который им не одолеть.

— У нас ничего не получится, — сказала она, — скоро я захочу детей, и собаку, суку, и огонь в камине, и когда-нибудь мне понадобится, чтобы кто-нибудь подошел ко мне и выключил слуховой аппарат и сказал, что лучше слышать я уже все равно не буду.

Он встал и оделся. Она проводила его до двери, она двигалась непринужденно, когда была голой и когда была одетой, и вообще — всю жизнь.

— Раз уж ты во что-то веришь, не мог бы ты помолиться, чтобы нам помогли?

— Нельзя ни о чем просить, — объяснил он. — Во всяком случае, просить, чтобы дали другие ноты. Только о том, чтобы сыграть как можно лучше те, что у тебя есть.

Это была достойная прощальная реплика, сопровождавшая эффектный уход со сцены, и со слезами на глазах он отправился в ночь — все это напоминало арию из сцены прощания Вотана с Брунгильдой. Потом наступил следующий день, и он обнаружил, что, единожды возникнув, любовь не тает с восходом солнца и падением занавеса, нет, она продолжается. Теперь уже прошло двадцать лет, и некоторым образом радость от того, что существует Соня, и печаль от того, что более между ними ничего не может быть, не ослабели.

Он положил руки на лежащую перед ним карту города.

— Я всегда что-то искал, — сказал он.

— У нее это есть?

Он покачал головой.

— Ей девять лет. Но она что-то знает. О том, где это можно найти.

Она больше ни о чем не стала спрашивать. Подвинула к себе один из телефонов, дала ему наушники, чтобы он мог слушать вместе с ней. Достала из ящика стопку зеленых книг.

— Справочники Мострупа, нам нужен Копенгагенский амт.

Она листала справочник и записывала, говоря по телефону. Внутри окружности на плане оказалось два интерната.

— Мы не может прямо позвонить туда — это частная информация. С нами даже не будут разговаривать. Нам надо действовать через Управление по социальным вопросам и здравоохранению. Есть у нас какая-нибудь легенда?

Он прислушался: если необходимо солгать, то вдохновение появляется оттуда же, откуда и идеи для выступления на манеже — из внешнего космоса.

— Мы — после представления — нашли маленькую сумочку. Из парчи. С перышками. Маленькие девочки обожают такие сумочки. Представление было благотворительным. Для интернатов. На сумочке написано «Клара-Мария». Мы хотели бы вернуть ее владелице. Хотелось бы узнать, где она живет.

Она набрала номер. Дама на другом конце провода была доброжелательна. Каспер слышал ее сочувствие — к детям и взрослым. Уже в который раз он ощутил сильное желание оказаться в мире, где гораздо больше руководящих должностей занимали бы женщины. День был жаркий, у женщины, с которой беседовала Соня, было открыто окно.

— Очень жаль, — сказала она. — Всего сорок семь детей. И среди них нет Клары-Марии. А может быть, она живет в приемной семье?

На Сонином листке Каспер написал «заведующая столовой».

— Там должна быть заведующая столовой.

— Тогда это может быть что-то вроде семейного интерната. Сейчас я дам вам телефоны организаций, которые работают с приемными семьями.

Каспер узнал звук открытого окна на другом конце провода. Это был звук Глострупа. Он встал и заглянул через Сонино плечо. Управление по социальным вопросам и здравоохранению находилось в здании администрации амта в Глострупе.

— Десять номеров! — воскликнула Соня.

— Четырнадцать тысяч детей живут в различных заведениях. А еще я дам вам полный список всех школ-интернатов, ведь они находятся в подчинении разных муниципалитетов, и их трудно найти.

В течение четверти часа Соня листала справочники, звонила, записывала. Каспер замер. Наконец она повесила трубку. Отодвинула телефоны.

— Восемьсот детей. Живущих в двух интернатах, восемнадцати приемных семьях, трех школах-интернатах и детской больнице. И нигде нет Клары-Марии.

— А может, это какой-то неизвестный нам тип учреждения? И оно числится в какой-то другой рубрике?

Она позвонила в администрацию амта. Поговорила с женщиной. Повесила трубку.

— Все частные учреждения получают дотацию от амта или, во всяком случае, находятся под надзором амта. Поэтому в амте есть их список. Единственным исключением являются учреждения, которые — особенно после 11 сентября — считаются возможной мишенью для террористов. Информация об их телефонах и адресах — только в полиции. Но она полагает, что в нашем районе таких нет.

Каспер встал. Они сделали все, что могли. Затем он снова сел.

— Попробуй позвонить в полицию.

Соня позвонила, это был номер полицейской префектуры. Ее три раза переключали и наконец соединили с женщиной ее же возраста. В голосе женщины была какая-то тайна, впрочем, у кого ее нет? Она сожалеет, в указанном районе подобных учреждений полицией не зарегистрировано. У нее тоже было открыто окно. Она повесила трубку.

Соня проводила его до двери, кабинет ее был так велик, что путь этот превращался в пешую прогулку. Она отдала ему его почту, одно из писем было в конверте с прозрачным окошком. Он открыл его с некоторым отвращением — подсознательное имеет обыкновение приходить к нам по почте, и зачастую в конверте с окошком. Письмо оказалось от Максимилиана, это был листок формата А4 с именем какой-то женщины и каким-то адресом. Сначала Каспер, ничего не понимая, повертел в руках конверт. На конверте был штамп главпочтамта на улице Бернторфгаде и дата отправки. Потом он сообразил. Максимилиану удалось получить информацию из Центрального реестра транспортных средств. Он надел очки: выписка была из базы данных одной из крупных страховых компаний, теперь она тоже имела доступ в Центральный реестр, а также в базу данных Налогового управления. После снятия ограничений на использование всех крупных реестров в датском национальном самосознании возникла какая-то большая интимность — еще немного, и все мы будем знать все друг о друге.

Максимилиану, должно быть, пришлось съездить на главпочтамт, чтобы Каспер как можно быстрее получил письмо. Он прочитал имя.

— Андреа Финк, — произнес он. — Нам это имя что-нибудь говорит?

Лицо Сони стало безучастным.

— Это имя той женщины, — сказала она. — Из полиции. Мы только что с ней беседовали.

Он отошел назад к столу, сел, надел наушники.

— Наша новая легенда, — сказал он. — Мы женаты. Мир не доверяет одиноким.

Соня набрала номер.

— Это снова я. Мой муж тоже тут со мной у телефона. Клару-Марию мы нигде не нашли.

— И что вы хотите от меня в связи с этим?

Тайна ее была трагичной, в до-миноре, что никак не было связано с детьми, детей у нее не было — перфекционизм ля-минора не смягчился. С возрастом человек включает в себя тональность, лежащую выше на квинтовом круге, — это акустический ответ на то, что мы называем созреванием. Что-то в ней затормозило этот процесс.

— Мы с женой поговорили с ней, — сказал Каспер. — После представления. Она произвела глубокое впечатление на нас обоих. И на наших троих детей.

Соня прикрыла глаза. Среди крупных игроков в покер мало женщин. Какой женщине захочется, вот как сейчас, блефовать, объявляя флеш-рояль. Перед противником, который принимает все за чистую монету. Имея на руках комбинацию, которая жиже бульона из кубиков.

— У нас, — продолжал Каспер, — у всех пяти членов семьи появилась, может быть, совершенно безумная идея — что мы могли бы стать для нее новой семьей.

Сначала в трубке возникло молчание. Он настроился на шум транспорта, доносящийся из открытого окна. Перед окном у нее была какая-то водная поверхность, ближе, чем у полицейской префектуры. Невдалеке от нее машины двигались через какой-то мост, нет, через два моста. Проехала машина с сиреной, перемещение звука согласно эффекту Доплера позволило ему составить представление о длине ближайшего из мостов. Это вполне мог быть Книппельсбро. Женщина откашлялась.

— Наши правила, — сообщила она, — в отношении любых организаций определяются тем, как мы оцениваем возможную опасность. Если речь, например, идет о детях дипломатов, то применяются особые меры предосторожности.

— Я клоун, — сказал он. — Я что, говорю как террорист?

— Я не знаю, как говорят террористы. Известно, что Нерон любил цирк. И Гелиогабал тоже.

— А можно нам к вам заехать? — спросил он. — Чтобы вы смогли в живую оценить нашу благонамеренность?

— Перезвоните мне завтра.

Она повесила трубку.

Он взял лист бумаги, достал ручку. Нарисовал мост Книппельсбро. Мост Лангебро. Королевскую библиотеку, Национальный музей, «Черный бриллиант».[31] Он поставил крестик рядом с министерским зданием на Кристиане Брюгге. Подвинул листок к Соне.

— Что за здание здесь у полицейских?

В ней стали слышны нотки беспокойства.

— Разведывательное управление полиции, — ответила она. — Большая часть находится напротив полицейского участка Гладсаксе. Но какая-то часть управления — на острове Слотсхольм. Они утверждают планы безопасности цирков. Для гала-представлений. Которые посещают члены королевской семьи и правительства.

Он взял с окна полевой бинокль. Нашел коричневую упаковочную бумагу и скотч и запаковал один из дисков. Соня ни о чем его не спрашивала.

— Поезжай туда без меня, — сказала она. — Я больше не выступаю на манеже.

Он уже направился к выходу, но она встала перед ним.

— У меня есть больше, чем у тебя, — начала объяснять она. — Дети. Дом. Порядок в счетах. Больше любви. Получать удовлетворение от обычной жизни у тебя не очень-то получается. С твоими устремлениями. Поэтому иногда я завидую тебе.

Она обняла его.

Прикосновение не может помочь, мы все равно никогда не будем вместе. Но все-таки…