*Глава 23.**Евре**йская рапсодия*

Дважды в Израиле (в двух несколько различающихся версиях) был опубликован мой непридуманный рассказ "На железной дороге", отрывок из которого я включаю и в это повествование,. потому что он имеет к нему прямое отношение.

/"//П//осле первого года службы в армии на Дальнем Востоке, по случаю досрочного возвращения моей матери из лагеря, получил отпуск и еду в Харьков - с нею повидаться: отец еще сидит, но для моего начальства то, что мать - с такой гиблой статьей. а отпустили,

- //это // знак новых времен. От изумления мне и предоставили побывку. Еду, конечно же. опять в "общем" - теперь в солдатском, но там есть и штатские, среди них пожилой работяга с большим семейством и с кучей чемоданов и узлов. В вагоне не тесно, и я занял "нижнюю боковую"//. /

/Вечерело. В сумерках глава семейства подсел ко мне и сам вдруг стал рассказывать: он - из бывших заключенных "Давлага"

(Дальневосточ//ного лагеря), просидел там лет 1//5, был расконвоирован, женился, освобожден, но оставлен на поселении, а теперь, по новым временам, амнистирован. И решил со всей семьей податься в родные места./

/- Да-а-а! - протянул он, как видно, по поводу своих мыслей о пережитом. - Полжизни на чужбине прошло, как коту под хвост! А посадили меня, сынок, знаешь, через кого? /

/У меня под ложечкой екнуло от нехорошего предчувствия.

Непрошенный собеседник тут же и бухнул в ответ на собственный вопрос:/

/- Чэрэз еврэя!/

/И, захлебываясь собственной слюной, торопливо стал выкладывать резоны:/

/- Ведь до чего же врэдная нация! Ну, посмотры: в армии они не служат - откупаются… Вот у вас в части - скажи: есть хоть один?/

/У нас в части - в зенитном полку - был я: рядовой Рахлин, отличник боевой и политической подготовки, к этому времени уже радист 3-го класса//, носивший на гимнастерке значок "Отличный связист". Еще в полку служили: рядовой Зуси Махатас, родом из Литвы, по военной специальности - телефонист, популярная фигура в части, так как, будучи художником, мастерски расписывал миниатюрными пейзажами циферблаты наручных часов. А, кроме того, был полковым почтальоном, ежедневно таскал на своем горбу мешок с письмами и посылками. "Зусю" все любили за беззлобный, миролюбивый характер, а еще за то, что с готовностью выполнял разные просьбы товарищей: для каждого из нас сбегать в село Чернятино на почту или в магазин

"сельпо"// -// было проблемой. В соседней батарее был младший сержант Школьников - ладный, спортивный командир огневого расчета. В транспортном взводе - шофер Здоровяк из Одессы, которому я заочно, про себя, дал забавное прозвище: "чахлый еврей Здоровяк", - чистейшая литературщина//, так как на самом деле он был крепенький, широкогрудый и, кажется, драчун./

/Еще служил у нас Мордхэ Нудельман из Молдавии - полковой кингомеханик; осенью он отличился во время наводнения на полигоне: поехал в машине менять коробки с фильмами - и грузовик попал в бурный поток разлившейся от сезонных дождей таежной речки. Мордхэ оказался отличным пловцом и парнем не робкого десятка: несколько раз прыгая в бурлящую, стремительно несущуюся воду, вывел на сушу сидевших в кузове колхозников, а заодно спас и ленты с фильмами. /

/Правда//, служил у нас и разнесчастный // Либин - этот был

"моряком", то есть страдал ночным недержанием мочи. Но ведь с таким недостатком он был не единственный// -// например, //те//м же страдал и сибиряк //Шатуров. И. с другой стороны, должен же хоть кто-то в еврейской семье соответствовать хрестоматийному образу, созданному фольклором наших заклятых друзей! /

/Были евреи, конечно же, и в других частях нашего гарнизона. В учебном танковом полку - мои земляки-харьковчане Лева Гутма//н//,

Женя Гиль, Леня Балагур… Наконец, заместителем командира нашего полка по политчасти был подполковник Койлер//, которому я и по сей день обязан тем своим отпуском. Сильно подозреваю, что он мне его выхлопотал не только по политическим соображениям//,// //н//о и из национального сочувствия. А что ж тут плохого?///

/ Е//вреями были и //еще //два-три офицера// в полку.// ///

/Все это мгновенно пронеслось в моем сознании - но должен ли я был предъявлять такие доказательства старому урке? Лучше всего было бы схватить его за грудки и произнести что-нибудь вроде: "Ах ты, падла, пропадина, пидор ты гнойный", - короче. //н//а знакомом ему языке. Судите меня - я этого не сделал, а лишь пробормотал в ответ: /

/- Ну, отчего же - у нас //"//их//" // есть несколько…/

/- Есть, но - мало! - возразил он. (Любопытно, какого бы количества ему было достаточно?) Поскольку я разговора не поддержал, он от меня отлепился. А назавтра уже не подходил - и потом, все десять дней пути, даже не заговаривал: видно, на свету рассмотрел, кто я такой".///

//

Хотя в этом тексте кое-что из уже рассказанного выше повторено, все же я решил включить его в эту непридуманную повесть, потому что здесь собраны все евреи нашего полка - так, как они, к сожалению или к счастью, не собирались нигде и никогда. Некий критик в газетной статье призвал меня к ответу: отчего я все-таки не отлупил жидоеда-урку или. по крайней мере, не дал ему словесную отповедь? Но как раз это и составило смысл четырех сюжетов, вошедших в рассказ

"На железной дороге": в них показан преобладающий тип поведения евреев в окружении недоброжелательного нееврейского большинства. В жизни (в том числе и моей) бывали случаи, когда таким разговорам, наскокам, придиркам давался решительный отпор, но надо все же признать, что "сила солому ломит", и более типичным было со стороны еврея стремление сгладить конфликт, обойти его, не идти на противостояние и стычку.

Однажды в свободное послеобеденное время - даже, кажется, в праздничный день - привезли в крошечную военторговскую лавочку свежие глазурованные пряники в мешках. Мгновенно выстроилась на улице очередь - в основном, из солдат-новобранцев, я был в их числе.

Но старослужащие "нахалом" шли без очереди, силой расталкивая молодых. Один из "стариков", шофер Сашка Новиков из четвертой батареи, полез в дверь, пуская в ход локти и плечи. Я стал этим громко возмущаться. Здоровый, наглый Новиков взял меня за горло и начал душить, приговаривая: "Ах ты фазан" и уж конечно "Жидяра!".

Сил бороться с ним у меня не было, железными пальцами он перехватил мне дыхание, еще немного - и он бы меня удавил… Но это не входило в его планы. Отпустив мое горло, он беспрепятственно вошел внутрь лавки и через три минуты вышел с пряниками, даже не взглянув на меня. Простите, господин критик, что я оказался слабым. Но ни один из стоявших в очереди не подал голоса в мою защиту.

Правда и то, что когда хватало решительности, я вступал в конфликт без оглядки. Как-то раз на территории склада боеприпасов мы переносили со двора в помещение ящики с зенитными снарядами калибра

85 мм. Каждый ящик весил что-то килограммов 75. Двое клали из штабеля такую ношу третьему, он шел согнувшись в здание склада, а там кто-то помогал ему снять со спины ящик, и вместе они укладывали его в новый штабель. Я как раз и носил этот груз на спине, а снимать его помогал долговязый солдат из батареи - по звбавному совпадению и фамилия-то у него была - Довгаль. Этот Довгаль вообще надо мною подтрунивал, подхихикивал весьма недвусмысленно, однако я до поры до времени терпел. Как вдруг, донеся тяжеленный ящик до места, почувствовал, что вместо помощи он еще и нажимает сверху на ящик, нарочно увеличивая мне нагрузку. Освободившись от ноши, я не задумываясь ударил хихикающего болвана ногой под зад. Он оторопел от изумления, я хотел повторить удар - он проворно отбежал… и больше таких шуток не повторял.

Антисемитские проявления мне время от времени случалось ощущать - но, в основном, вне своей обжитой среды. Например. когда однажды огромный фурункул на животе мешал мне ходить в строю, и я вынужден был в одиночку, полусогнувшись от боли, плестись в столовую, то из проходящего мимо какого-то "чужого" строя донеслось до меня издевательское:

- Е-о-о-ня?-а-а?! Аб- га-ша?!

Но в своем взводе никогда я не чувствовал ни малейшего морального дискомфорта, никто не выказывал какого-либо недоброхотства. В видах правды и объективности должен это отметить: в довольно пестром по составу, хотя и небольшом коллективе взвода разведки антиеврейских настроений не было.