"Аргонавты Вселенной (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Владко Владимир Николаевич)

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

К вечеру (конечно, только условному вечеру, так как ракетный корабль, естественно, не знал ни дня, ни ночи) Галина Рыжко окончательно завоевала симпатии всего экипажа астроплана. Что касается Ван Луна, то после стрельбы из электрического пистолета Галя окончательно и безоговорочно победила его сердце, решительно взяв в свои руки и обязанности шеф-повара на корабле. Николай Петрович тоже сдался, видя, с какой готовностью девушка старается быть полезной каждому, в любом деле. Несколько натянутыми и странными оставались только отношения между Галей и Соколом. Геолог словно конфузился и избегал разговоров с девушкой; она же вела себя с Вадимом подчеркнуто безразлично.

Ужинали все вместе. Галя попыталась честно выполнить принятые ею на себя обязательства и есть «самую крошечку». Но Рындин поставил перед нею большую банку консервов и внушительным тоном заявил:

— А ну-ка, ешьте, девушка! Мы обязаны прибыть на Венеру крепкими и здоровыми. И чтоб я больше не слышал этих ваших разговоров о «голодной тренировке», понятно?

— Это распоряжение или пожелание, Николай Петрович? — спросила Галя.

— Конечно, распоряжение. А что?

— Ну, если распоряжение, то я как дисциплинированный член экипажа не имею права спорить. А если бы не распоряжение, тогда…

Впрочем, Галя не закончила, уткнув нос в банку: консервы так чудесно пахли, особенно для девушки, которая не ела около суток…

Условная ночь прошла быстро. Утомленные путешественники спали крепко: Рындин, Сокол и Ван Лун в своих гамаках, а Галина Рыжко на мягчайшей из перин — прямо в воздухе, привязавшись к стене. Укладываясь, она спросила:

— В конце концов зачем сейчас эти гамаки? Ведь в воздухе спать ничуть не хуже.

— Не хуже, но неудобно. Малейшее ваше движение — и вы поплывете по каюте. Так что лучше привяжитесь покрепче, — ответил ей Рындин. Но Галя не откликнулась: она уже спала…

…Николай Петрович проснулся первым. Он разложил в навигаторской рубке карту и включил приборы, чтобы проверить путь корабля. Этим делом должен был заниматься как штурман астроплана Ван Лун. Но Николай Петрович не хотел будить товарища: пусть хорошенько отдохнет. Ведь и Ван Лун и Сокол несли сегодня по очереди первую ночную вахту на астроплане.

Рындин включил экран перископа, позволявшего осматривать весь небосвод, и прежде всего направил перископ назад, туда, где в межпланетном пространстве осталась Земля… На большом четырехугольном экране перед ним четко вырисовалась сказочная картина.

Черное бездонное небо, усыпанное яркими искрами звезд. И на нем — огромный, чуть ущербленный с одной стороны, голубовато-зеленоватый диск, покрытый большими светлыми, причудливой формы пятнами. Эти пятна едва заметно передвигались по диску, то пряча за собой значительную его часть, то, наоборот, позволяя рассматривать отдельные участки. И тогда становились видными знакомые очертания материков и океанов… Да, это была милая, родная Земля, от которой астроплан улетал все дальше и дальше.

Удивительное зрелище, в реальность которого трудно было поверить! Вот открылись на мгновение и снова затянулись облаками глубоко изрезанные очертания Европы. Пиренейский полуостров… Британские острова… Облака все время мешали — как плотно они окутывают Землю! Вот Апеннинский полуостров… Где же наш великий Советский Союз?.. Где ты, Родина, к которой все время устремляются мысли и чувства твоих верных сынов, летящих в космосе? И вдруг белые облака раздвинулись, открывая за собою выразительные очертания Крымского полуострова, остроконечным ромбом вырезанного на темном фоне Черного моря. Родина! Советская страна!

Облака плыли и плыли, позволяя лишь изредка заглядывать за их густую завесу. Словно на большом глобусе, становились четко видимыми серебристые ниточки рек, извилистые линии морских заливов на севере и юге.

Изображение на экране все время слегка вздрагивало, колебалось. Рындин опять взялся за ручки, устанавливавшие оптический фокус. Изображение прояснилось. Веселый, свежий голос проговорил за спиной академика:

— Ну до чего красиво, Николай Петрович! Прямо как в сказке! Ведь это Земля?

— Да, да, Галя! — ответил Рындин, не отводя взгляда от светлого диска. Наша милая Земля, окутанная облаками, отдаляется от нас — или мы улетаем от нее, не все ли равно! Сразу узнали старую знакомую?

— А как же! Если бы не облака — совсем как огромный глобус… Я вам не мешаю, Николай Петрович?

— Нет, нет, смотрите. Мне все равно надо приниматься за дело.

Проверяя свои вычисления по записям автоматических приборов и ленте, на которой фиксировались сообщения земных пунктов управления астропланом, Рындин уверенной рукой вычерчивал на звездной карте путь межпланетного корабля. Вот так, отсюда, начался этот путь, с этой точки земной орбиты. Теперь — пологая спираль почти вокруг Земли, отрыв, уход в межпланетное пространство… так! Линия полета изгибается налево, как бы тяготея к Солнцу…

Галина Рыжко давно уже перестала смотреть на экран перископа. С неподдельным восторгом следила она за карандашом Рындина. Несколько раз она открывала рот, чтобы что-то сказать, и наконец собралась с духом:

— Николай Петрович! — В голосе ее звучала мольба.

— Что, Галя?

— Николай Петрович… если б только вы знали, как мне хочется попросить вас…

— О чем, Галя? Я слушаю.

— А что если бы вы сейчас думали не про себя, а немножко вслух… чтобы я слышала! Вам это тоже помогло бы. Я всегда, когда что-нибудь сложное вычисляла, думала вслух. Так никогда не ошибешься.

Рындин не сдержал усмешки.

— Ладно, — ответил он, — уж если вы так обо мне заботитесь, попробую думать вслух. В таком случае вы тоже включайтесь в работу. Для начала, что вы можете сказать об этом чертеже?

Галя снова внимательно присмотрелась. Два больших эллипса, сплошные и пунктирные линии… Ага!

— Посередине, — стараясь не спешить, заговорила она, — должно быть, Солнце. И этот кружок обозначен буквой «С» — значит. Солнце… Первый от него, ну, внутренний эллипсорбита. Венеры, правда? Внешний большой эллипс — орбита Земли. Кружочек внизу, на большом эллипсе, со значком «3» — наверно, Земля. Да, Николай Петрович? А тогда кружочек на меньшем эллипсе, со значком «В», должен быть Венерой. Но почему на каждой орбите по два и три кружочка?..

Она задумалась. Николай Петрович охотно помог ей:

— Нижний кружочек, обозначенный «3i», — это Земля в тот момент, когда с нее улетела наша ракета. «Bi» — Венера в этот же самый момент на ее орбите. Видите путь нашего астроплана? Он помечен пунктирной линией и соединяется с орбитой Венеры в точке «Ва» — вот тут, выше. Понятно?

Галя кивнула головой, но тут же смутилась: а вдруг все это будет так сложно, что она ничего не поймет? Николай Петрович, заметив ее растерянность, ободряюще улыбнулся:

— Слушайте внимательно — и все поймете. Вы, наверно, уже догадались, почему мы выбрали такой длинный, на первый взгляд, путь от Земли до Венеры, почему мы летим не по прямой линии, которая соединила бы «3i» и, допустим, «Во», а вдоль длинного полуэллипса, обозначенного здесь пунктиром и соединяющего кружки «3i» и «Ва»? Это не так уж трудно понять. Выбрав первый, так сказать, «короткий», путь, мы должны были бы затратить слишком много горючего. А здесь, на втором пути, мы все время используем силу притяжения Солнца, которая, словно сверхмощный двигатель, мчит нас вдоль полуэллипса, как астероид, с каждой секундой приближая астроплан к его цели. Подчиняясь притяжению Солнца, мы летим сейчас в межпланетном пространстве, не приводя в действие ракетные двигатели. Понимаете, сколько мы экономим горючего?

— Ну конечно, Николай Петрович, — живо откликнулась Галя.

— Очень хорошо, — сказал Рындин. — Пойдем дальше. Итак, с того момента, как мы вылетели из земной орбитй, наш астроплан сам как бы превратился в маленький астероид, который несется вдоль полуэллипса «3i» — «Bg», неуклонно приближаясь к орбите Венеры… Вам что-то неясно, Галя? — остановился Рындин, заметив нерешительное движение девушки.

— Нет, нет, Николай Петрович, все понятно. Но как можно было с такой точностью вылететь с Земли, чтобы сразу оказаться на правильном пути, лететь к Венере, как к цели?

— А кто вам говорил, что мы «сразу оказались на правильном пути»? Это чепуха, да-с! При всей точности расчетов и предварительной подготовки смешно думать о том, чтобы вот так — раз, два и готово! — правильно лечь на курс. Прежде всего, почти невозможно заранее учесть ничтожнейшие отклонения от заданной скорости в одиннадцать тысяч пятьсот метров в секунду. А если изменить ее всего на какойнибудь метр в секунду — то радиус действия корабля уменьшится или увеличится на десятки и сотни тысяч километров! Понимаете, что это значит? Представим себе, что на астроплане в момент вылета оказалось немного больше или меньше груза — и скорость сразу изменится, понадобится большая поправка к расчетам. Впрочем, зачем предполагать, когда нам пришлось уже испытать это в связи с некоторыми необдуманными и легкомысленными поступками? Ведь наблюдателям земных постов управления пришлось немало поволноваться из-за того, что курс нашего астроплана внезапно изменился вследствие неожиданной прибавки груза на нашем корабле…

Галя вспыхнула, но Николай Петрович, как бы ничего не замечая, продолжал:

— Это — что касается скорости. А направление? Достаточно отклониться от курса при вылете всего на одну дуговую минуту, только на одну шестидесятую часть градуса, чтобы это маленькое несоответствие выросло при полете до многих десятков тысяч километров. А вы говорите — «сразу»! Тут необходима сложнейшая и точнейшая работа всех земных пунктов управления нашим астропланом — ив Советском Союзе, и в Китае, и в Индии. На этих пунктах работают десятки электронных вычислительных машин. Иначе, без таких машин, никто на Земле не успел бы сделать сложнейшие расчеты нашего полета в космосе. А электронные счетные машины дают результаты своих вычислении почти мгновенно, и так же мгновенно радиоимпульсы, посылаемые с земных пунктов управления, направляют курс астроплана, приводят в действие его ракетные двигатели. Это совсем не так просто, как может показаться… Вся советская наука помогает нам-и техникой, и расчетами, и неусыпным заботливым наблюдением за нами в космосе. Вит как!

Николай Петрович искоса посмотрел на Галю: кажется, девушка поняла.

— Теперь-то уж, конечно, мы, как говорят штурманы, «легли на правильный курс», — примирительно продолжал он, — но стоило это огромной работы там, на Земле. Да… Ну, перейдем к самым простым расчетам, связанным с нашим маршрутом. Продолжая лететь с той же скоростью, астроплан опишет в межпланетном пространстве этот полуэллипс за сто сорок шесть дней и окажется на орбите Венеры. А где же будет в это время сама Венера? Попадем ли мы на нее, как пуля попадает в мишень?.. Это зависит от того, в каком месте своей орбиты была Венера в момент нашего вылета с Земли. Допустим, что она находилась в этот момент в точке «Во». Что произойдет тогда? Земля-то ведь движется по своей орбите вокруг Солнца медленнее, чем Венера. Наша планета обращается вокруг Солнца за триста шестьдесят пять дней, а Венера…

— За двести двадцать четыре дня, — закончила Галя. Это она знала хорошо!

— Так, — подтвердил Рындин. — Какое же расстояние в дуговых градусах пролетит в мировом пространстве по своей орбите Земля за 146 дней? Ежедневно она пролетает… запишем, чтобы было яснее. Так… ежедневно она пролетает 364 = 0,987°. Итак, за 146 дней Земля пролетит 0,987°, взятые 146 раз, — следовательно 144°. А Венера? Ежедневно она пролетает 365 = 1,607°. Таким образом, за 146 дней Венера пролетит 1,607° X 146 =234,5°. Иначе говоря, если в момент нашего вылета с Земли Венера будет на своей орбите в точке «Во», то мы уже не обнаружим ее в точке «Ва», долетев до этой точки ее орбиты. Венера опередит за время нашего полета Землю — она окажется уже в точке "Ву, перегнав Землю в своем движении по орбите…

— На 234,5° минус 144 , значит на 90,5°, — ответила Галя, истолковав паузу Рындина как вопрос к ней. — И тогда мы не попадем на Венеру, — добавила она. — Вот неприятность! И все путешествие пропало бы даром. Астроплан будет в точке «Ва», а Венера — уже в точке «Вд»… Понимаю, Николай Петрович. А что же сделать, чтобы мы попали на нее?

Рындин улыбнулся:

— Выход из положения есть. Для этого нужно вылететь с Земли несколько раньше, тогда, когда Венера будет еще в точке «Bi». Значит, тогда, когда Венера на своей орбите будет позади Земли на 234,5° минус 180° = = 54,5°, считая по направлению движения по орбитам обеих планет. И тогда за сто сорок шесть дней Венера, перегоняя Землю, долетит именно до точки «Ва», куда тем временем примчится и наш астроплан, как это показывает пунктирная линия, соединяющая полуэллипсом обе орбиты. А Земля за то же время отстанет, она долетит по своей орбите лишь до точки «32». Понятно? Земля отстанет от Венеры на 36°. Представляете себе все это, Галя?

— Представляю, Николай Петрович. Мы вылетели с Земли в тот самый день, час и минуту, когда Венера отстала от Земли на 54,5°, и чертеж показывает это: в момент вылета астроплана Земля была в точке «3i», а Венера — в точке «Bi». Значит, все в порядке: мы все-таки поймаем Венеру. — Помолчав немного, она добавила: — Николай Петрович, мы летим, как комета. Правда? Жаль только, что у астроплана нет такого красивого хвоста, какой бывает у комет. Было бы на что полюбоваться с Земли. Да и от нас его, наверно, было бы видно, такой хвостик!..

Академик Рындин, улыбаясь, утешил ее:

— На нашем небосводе есть и без того немало чудесного, невиданного нами до сих пор. Вот — разве не изумительное зрелище!

И он указал рукой на экран перископа. Галя снова взглянула — и у нее захватило дыхание от феерической картины, открывшейся перед ее глазами.

Из-за огромного голубовато-зеленого, укрытого блестящей белой пеленой облаков диска Земли, сиявшего на непроницаемо черном небосводе, выплывал небольшой серебряный шар. Только что были видны лишь края его — и вот он показался уже наполовину. Серебряный шар спешил, будто стремясь оторваться от огромного диска Земли. И на этом шаре четко различались причудливые узоры, знакомые каждому человеку.

— Луна! — радостно воскликнула Галя.

— Да, старая, неизменная Луна, — прошептал Рындин: он тоже ощутил волнение.

Извечный спутник Земли, прятавшийся до сих пор за ее голубовато-зеленым диском, плыл в холодном мрачном космическом пространстве. Вот Луна как будто совсем оторвалась от Земли и начала отдаляться от нее. Так казалось наблюдателям с космического корабля… Конечно, это было совершенно обычное движение Луны по ее орбите вокруг Земли. Но нельзя было отделаться от странного впечатления, будто Луна решила, наконец, оставить свой обычный путь, оторваться совсем от Земли и уплыть от нее в бесконечные просторы мирового пространства.

Как зачарованная, Галя Рыжко не могла оторваться от экрана. Ей не хотелось говорить. Откуда-то возникали воспоминания детских лет, когда она, еще школьница, часами просиживала у маленького телескопа в обсерватории, где работала ее мать. Как ей нравилось видеть то, что открывалось перед нею в маленьком глазке окуляра! Больше всего девочка любила рассматривать Луну. Звезды, планеты — все это было такое крохотное, похожее друг на друга. Не то что на Луне, где рельефно выделялись резко очерченные абрисы гор и долин, знаменитых «морей», кратеров, прятавшихся в густых черных тенях.

Галя помнила, как она потом с неменьшим интересом рассматривала фотографии, сделанные ракетным кораблем «Луна-2», который облетел вокруг Луны и возвратился на Землю. Удивительнее всего в этих фотографиях было для нее то, что снимки обратной стороны Луны оказались похожими на привычный вид лунной поверхности, всегда обращенной к Земле. Ну, немного иной рисунок, немного иные узоры; но и там — те же горы, резкие тени, кратеры… а ей-то мечталось, что межпланетный корабль привезет нечто совсем иное, необычное… Да, фотографии тогда разочаровали девочку, хотя они были по-своему очень красивыми и эффектными.

Но никогда раньше, ни на фотографиях, ни даже в самом большом телескопе Крымской обсерватории, Гале не приходилось видеть серебряную Луну такой прекрасной, какой была она сейчас! В телескопе Луна всегда неподвижно и мертво висела между мерцающими звездами на синем фоне неба. Иногда казалось, что она чуть вздрагивала, и Галя знала: это объясняется колебаниями воздуха в земной атмосфере, это только кажется так… А на самом деле Луна совсем-совсем мертва, на ее серебряных горах и в черных долинах нет и не может быть никакой жизни. Луна всегда казалась Гале холодным, насквозь промерзшим стеклянным шаром, который даже потрескался от лютого мороза.

Сейчас же Луна выглядела по-иному. Да, она такая же холодная и будто растрескавшаяся, но не мертвая. Должно быть, такое впечатление появилось оттого, что на экране перископа Луна двигалась, была совсем близко о г Земли и не висела одиноко на пустынном небосводе. А может быть, там есть что-нибудь живое?

Но вот Луна как-то сразу почти перестала отдаляться от Земли, видимое движение ее замедлилось, она уже не стремилась оторваться и уйти в пространство. Так бывает и на Земле, при восходе Луны, когда она, только что показавшись над горизонтом, сначала поднимается быстро-быстро, а затем замедляет движение по небосводу и уже едва приметно плывет вверх…

Академик Рындин что-то записывал, поглядывая в перископ. Ученый знал, какими важными и ценными для науки могут оказаться даже самые мелкие детали его наблюдений в полете. Впрочем, на этот раз даже не ученому, а самому обычному наблюдателю было бы что записать, и достаточно подробно: впервые в истории человечества люди наблюдали не с Земли, а из космоса*, как восходит Луна, спрятанная до тех пор за огромным диском нашей планеты.

Галя Рыжко видела, как на страницах толстой тетради, лежавшей перед Рындиным, одна за другой возникают четкие строки записей академика. Она думала: с каким интересом будут изучать эти записи на Земле, когда астроплан возвратится из путешествия! И как жаль, что ученые на Земле не смогут своими глазами увидеть то, что она с Николаем Петровичем только что наблюдала на экране перископа!

Будто угадав ее мысли, Рындин оторвался от записей и сказал:

— Надо заменить пленку в фотоавтомате. Галя, следите внимательно, как я буду это делать. В дальнейшем этим делом займетесь вы, а не Ван Лун. Это войдет в ваши обязанности.

— Мои обязанности? — не веря своим ушам, обрадованно переспросила она.

— Да, конечно, — невозмутимо подтвердил Рындин. — И у вас таких обязанностей будет немало. Уж раз вы попали к нам, то мы будем нагружать вас до отказа.

— Отказа никогда не услышите, Николай Петрович, — убежденно ответила Галя. Сбывались самые сокровенные ее мечты: она будет принимать участие в научной работе экспедиции!

Николай Петрович заметил, какой радостью засияли глаза девушки.

— Ладно, ладно, там посмотрим, — буркнул он. — Вот как навалим на вас работы, еще пощады попросите! А пока что — знакомьтесь-ка с фотоавтоматом. Он установлен параллельно с перископом и включается поворотам этой рукоятки.

В нескольких словах Рындин объяснил Гале, как менять кассеты с пленкой, которыми заряжался аппарат. И правда, это было очень несложно.

— Николай Петрович, выходит, что автомат сфотографировал и выход Луны из-за Земли, которым мы любовались? — спросила она, когда Рындин закончил свои объяснения.

— Конечно. Я включил его тотчас, как только начался этот самый, как вы говорите, «выход». И автомат аккуратно делал свое дело. А для того чтобы подробнее зафиксировать это интересное явление, я даже ускорил его действие: автомат делал вдвое больше снимков в минуту, чем обычно. И теперь здесь, в этой алюминиевой коробке, лежат результаты его работы: двадцать пять метров снятой пленки. Это — неплохая часть будущего фильма о нашем космическом путешествии. Будет чем поинтересоваться людям, когда мы возвратимся на Землю… Кстати, друг мой, что скажут родные, узнав о вашем исчезновении?

Вопрос Николая Петровича затронул ее самое больное место. Это было именно то, что мучило Галю больше всего. Одно дело — решиться на что-нибудь, даже самое отчаянное: тогда, сгоряча, не думаешь о последствиях. Зато потом, когда все уже сделано, когда отрезаны все пути назад, начинают мучить иные мысли, которые ты раньше нарочно отгоняла от себя. Родные… это значит — мама, милая, заботливая, которая не раз тревожно говорила ей: «Ох, Галинка, берегись, горячая ты голова! Не доведут тебя до добра твои сумасшедшие увлечения…»

— Видите ли, Галя, — продолжал Рындин ласково, — я представляю себе, как волновался бы я сам, если бы вдруг вот так неожиданно исчезла моя дочь. Неужто родные совершенно ничего не знали о ваших намерениях?

— Я расскажу вам, Николай Петрович! — Галя решила не скрывать ничего. — Моя мама, конечно, знала… Я не раз говорила ей о том, как мне хотелось бы полететь на Венеру. Ну, а она смеялась над моими планами, называла их детскими выдумками… Разве ее убедишь? Уезжая, я оставила письмо, в котором написала, что обязательно полечу. Но я думаю, мама все равно не поверила мне. А теперь… теперь она, конечно, думает, что я в институте.

Николай Петрович поднялся из-за стола.

— Нет, теперь уже не думает, — сказал он твердо.

— Почему? — озадаченно спросила Галя.

— Она уже не думает так, — повторил Рындин. — Вчера, когда вы с Ван Луном готовили ужин, я сообщил в разговоре с Центральным земным постом управления о вашем появлении. И просил передать об этом вашей матери. Кроме того, от имени всех членов экспедиции передал настоятельную просьбу — чтобы ваша матушка к нашему возвращению приготовила для вас хорошую порцию березовой каши… слышали, что это такое — березовая каша? Ах, не приходилось? Жаль, жаль! Знаете, глядя на вас, мне хочется изменить некоторым моим старым-старым убеждениям. Я всегда считал так называемые телесные наказания варварством. Но сейчас мне почему-то кажется, что хорошая порка была бы для вас благодеянием… Конечно, уже не теперь, а намного раньше. Но, может быть, ваша матушка и удовлетворит нашу просьбу, как вы думаете, сударыня?

В шутливом тоне Николая Петровича Галя явственно ощутила и серьезные нотки. Она опустила голову: оправдываться, защищаться было ни к чему. А Николай Петрович так ласково журил ее, что чем-то напомнил маму.

— Впрочем, хватит об этом, — вдруг изменил свой тон Рындин. — Будем надеяться, что все обойдется. А теперь вот что: идите, друг мой, в каюту. Если Ван Лун и Сокол еще не проснулись, будите их, довольно им спать. Позавтракаем — и за работу. Да и вы, вероятно, хотите есть, да? Проголодались немножко? Как только будет готов завтрак, позовите меня. Я тоже что-то проголодался.

А когда Галина Рыжко исчезла за дверью рубки, Николай Петрович посмотрел ей вслед и покачал головой:

— Хорошая девочка, но надо держать ее в руках. Голодная тренировка, что ты скажешь?.. И он снова погрузился в свои записи.