"Наставление в христианской вере, т.3" - читать интересную книгу автора (Кальвин Жан)

Перевод с французского и английского (комментарий) А.Д.БАКУЛОВ

Редактор Г.В.ВДОВИНА

Научный редактор доктор философских наук, проф. Ю.А.КИМЕЛЕВ

Внешнее оформление И.А.БУРЫЙ

НАСТОЯЩЕЕ ИЗДАНИЕ ИНИЦИИРОВАЛОСЬ АМЕРИКАНСКОЙ ХРИСТИАНСКОЙ ОРГАНИЗАЦИЕЙ THE CHRISTIAN REFORMED CHURCH IN NORTH AMERICA CRC PUBLICATIONS/WORLD LITERATURE MINISTRIES

ИЗДАНИЕ ФИНАНСИРОВАЛОСЬ ОРГАНИЗАЦИЯМИ: CRC PUBLICATIONS/WORLD LITERATURE MINISTRIES, «ВАСК TO GOD HOUR», PRINCE FOUNDATION, CALVIN THEOLOGICAL SEMtt THE GEREFORMEERDE KERK VAN HATTEM, THE NETHERLANDS, А ТАКЖЕ РАДОМ ДРУГИХ ХРИСТИАНСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ США

ISBN 5-7281-0083-х

© Russian Language Edition CRC World Literature Ministries 2850 Kalamazoo Ave. S.E. Grand Rapids, Mich., 49560, USA. 1998

О Бакулов А.Д. - перевод на русский язык. 1998

Книга III

О ТОМ, КАК БЫТЬ ПРИЧАСТНИКОМ БЛАГОДАТИ ИИСУСА ХРИСТА, О ПЛОДАХ, КОТОРЫЕ МЫ ОТ ЭТОГО ПРИОБРЕТАЕМ, И О РЕЗУЛЬТАТАХ ДЕЙСТВИЯ БЛАГОДАТИ

Глава І

О ТОМ, ЧТО БЛАГА, ПРИНЕСЁННЫЕ НАМ ИИСУСОМ ХРИСТОМ, О КОТОРЫХ ГОВОРИЛОСЬ ВЫШЕ, МЫ ПОЛУЧАЕМ ПОСРЕДСТВОМ ТАЙНОГО ДЕЙСТВИЯ

СВЯТОГО ДУХА

I. Теперь нам предстоит рассмотреть, каким образом приходят к нам те блага, которые Бог-Отец даровал в своем Сыне. Ведь Сын получил их не для Себя, но чтобы помочь бедным и немощным. Прежде всего нужно отметить, что, пока мы пребываем вне Христа и отделены от Него, всё, что Он совершил и претерпел ради спасения человеческого рода, для нас бесполезно и лишено всякого значения. Следовательно, дабы приобщиться к благам, которыми Отец обогатил и наполнил Его, необходимо, чтобы Он стал нашим и обитал в нас. Поэтому Иисус Христос назван нашим Главой (Эф 4:15) и «первородным между многими братиями» (Рим 8:29). В то же время говорится, что мы укоренены в Нём (Рим 11:17) и облеклись во Христа (Гал 3:27), так как ничто из того, чем Он обладает, не принадлежит нам до тех пор, пока, как сказано, мы не соединимся с Ним. Всё это мы приобретаем через веру. Тем не менее, поскольку мы видим, что в общение со Христом, которое предложено в Евангелии, вступают не все без какого бы то ни было различия, разум требует пойти дальше и уяснить силу и тайное действие Св. Духа. Это причина того, что мы обретаем (іоідоюік) Христа и все исходящие от Него благаа.

аНа роли Св. Духа в деле спасения настаивает и Лютер, в частности в «Великом исповедании», изданном в 1528 г. (латинская версия появилась в 1539), где он пишет: «^то Он учит нас познавать дело Христа, совершённое ради нас. Он позволяет нам присоединиться к нему, сохранить его, с пользой употребить, передать другим и сделать плодоносным» (\Л/А, XXVI, 506). — Прим. франц. изд.

Вышеа я довольно подробно говорил о божественности и вечной сущности Св. Духа. Поэтому сейчас читателям будет достаточно следующего утверждения: Иисус Христос пришёл «водою и кровью» [1 Ин 5:6-7] и о Нём свидетельствует Дух, дабы спасение, которое Он приобрел для нас, не было утрачено, не принеся никакой пользы. Св. Иоанн указывает нам трёх свидетелей на небе: Отца, Слово и Духа — и трёх на земле: воду, кровь и духа (1 Ин 5:7-8). Не случайно о свидетельстве Духа сказано дважды: мы ощущаем Его запёчатлённым в наших сердцах точно печатью очищения и жертвы, которые заключаются в смерти Сына Божьего. Поэтому и св. Пётр говорит, что верующие суть избранные через освящение от Духа к послушанию и окроплению кровью Христа (1 Пет 1:1-2). Этим он объявляет нам, что наши души очищены неизъяснимым омовением Духа, чтобы однажды пролитая святая кровь не была пролита напрасно. Именно поэтому св. Павел, говоря о нашем очищении и оправдании, указывает, что то и другое мы получили именем Иисуса Христа и Духом Бога нашего (1 Кор 6:11). Отсюда следует, что Св. Дух — это как бы связующее звено, посредством которого Сын Божий действенным образом соединяет нас с Собою. Сюда относится всё то, к чему мы пришли, рассуждая о помазании Иисуса Христа в предыдущей книгеь.

2. Чтобы лучше уяснить этот необычайно важный для нас вопрос, необходимо вспомнить, что Иисус Христос пришёл исполненный Св. Духа особым образом — чтобы отделить нас от мира и собрать в надежде на вечное наследие. Он потому назван освящающим Духом, что не только даёт нам жизненные силы и поддерживает нас своею силой, проявляющейся как во всём человеческом роде, так и в других живых существах, но и потому, что является для нас корнем и семенем небесной жизни. Пророки прославляют под этим именем Царство Иисуса Христа как раз по той причине, что Он должен принести нам величайшие щедроты Св. Духа. Особенно примечательны здесь слова Иоиля: «Излию от Духа Моего на всякую плоть,... в те дни излию от Духа Моего» (Иоил 2:28-29). Хотя кажется, что Господь ограничивает дары Духа только пророческим служением, этот образ следует понимать в том смысле, что светом своего Духа Бог соделает учеников из людей, прежде невежественных и не имевших ни влечения, ни способностей к небесному учению.

Поскольку Бог-Отец уделил нам от своего Духа ради Сына своего, но при этом вложил в Него всю его полноту, дабы сделать Его служителем и дарителем Божьих щедрот, проявившихся по отношению к нам, то по

аКн. I, гл. XIII, 14-15. ьКн. II, гл. XV, 2.

этим двум причинам Дух именуется то Духом Отца, то Духом Сына х. «Вы не по плоти живёте, а по духу, — говорит св. Павел, если только Дух Божий живёт в вас. Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его» (Рим 8:9). Стремясь убедить нас в полноте нашего обновления, он добавляет, что Воскресивший Христа из мёртвых оживит и наши смертные тела Духом своим, живущим в нас (Рим 8:11). Нет никакого противоречия в том, чтобы воздавать хвалу Отцу за его дары, которых Он и Создатель, и одновременно прославлять за них Иисуса Христа, потому что эти дары даны в его распоряжение и Он раздаёт их своим верным, как Ему угодно. Поэтому Иисус и призывает к Себе всех жаждущих, чтобы они шли к Нему и пили (Ин 7:37). Св. Павел говорит, что Дух* даётся каждому по мере дара Христова (Эф 4:7).

Следует заметить, что Он именуется Духом Христовым не только потому, что предвечный Сын Бога в своей божественной сущности соединён Им с Отцом, но и в связи с самой личностью Посредника: его пришествие не было бы действенным, если бы Он снизошёл к нам, не обладая этой силой. Поэтому Он и назван вторым Адамом — снисшедшим с небес животворящим Духом (1 Кор 15:45). Св. Павел противопоставляет ту особую жизнь, которую Иисус Христос влагает в своих — верующих2, дабы соединить их с Собою, плотской жизни отверженных. Подобно этому, когда он просит о том, чтобы любовь Божья и благодать Христова излились на верующих, он добавляет «и общение Святого Духа», без чего никто не вкусит ни отеческой милости Бога, ни Христовых благ. Как мы и читаем в другом месте, «любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим 5:5).

3. Здесь полезно вспомнить, какие наименования и атрибуты даются Св. Духу в Писании, когда речь заходит о начале и обо всём движении к восстановлению нашего спасения и о его осуществлении. Прежде всего Он именуется Духом усыновления, потому что свидетельствует нам о получаемом даром благоволении, в котором небесный Отец принимает нас в своём возлюбленном Сыне, и, удостоверяя, что мы — дети Божьи, вселяет в нас доверие и дерзновение в молитве. Он даже вкладывает в наши уста слова, указывающие, к Кому мы можем безбоязненно взывать: «Авва, Отче» (Гал 4:6). По той же причине Он зовётся залогом и печатью нашего наследия (2 Кор 1:22), ибо животворит нас с небес, хотя мы — странники в этом мире и подобны мёртвым. Он удостоверяет, что нашему спасению, на страже которого стоит Бог, не угрожает никакая опасность. Отсюда другое именование: «жизнь по причине праведности» (Рим 8:10)*.

Иисус делает нас способными приносить плоды праведности, изливая на нас невидимую благодать, подобно тому как дождь орошает землю своею влагой. Вот почему Он нередко именуется «водой», как например, у Исайи: «Жаждущие! идите все к водам» (Ис 55:1). А также: «Я изолью воды на жаждущее и потоки на иссохшее» (Ис 44:3). С этим перекликается упоминавшееся нами речение Иисуса Христа: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей» (Ин 7:37). Иногда это именование связано с очистительной силой Духа, как у Иезекииля, где Бог обещает окропить свой народ чистой водою, чтобы он очистился от всех скверн (Иез 36:25). А поскольку, орошая нас влагой своей благодати, Он восстанавливает наши силы, укрепляет и оздоровляет нас, то Ему дается также имя «елея» и «помазания» (1 Ин 2:20,27). С другой стороны, так как Дух, прокаливая и сжигая наши порочные похоти, подобно отбросам и всякому сору, воспламеняет наши сердца любовью к Богу3 и желанием служить Ему, Он с полным основанием именуется «огнём» (Лк 3:16). В конечном счете, Дух предстаёт перед нами как единственный источник (Ин 4:14), откуда изливаются на нас все небесные богатства, и как рука Господня, посредством которой Бог являет свою силу (Деян 11:21). Ибо мы его духновением возрождаемся к небесной жизни, дабы нас более не подталкивали и не вели за собой собственные желания, но чтобы мы были ведомы его дыханием и действием, так что если есть в нас что-то доброе, то это лишь плод его благодати: без Него весь блеск наших добродетелей — ничто, лишь ослепление духа и извращённость сердца.

Мы уже ясно показали, что, пока мы не познали Иисуса Христа через его Духа, чтобы воззвать к Нему, Он не действует в нас. Без этого блага мы только смотрим на Него издалека как на нечто внешнее, то есть предаёмся холодному созерцанию. Мы знаем, что Иисус Христос приносит пользу лишь тем, для кого Он — глава и первородный среди братьев (Эф 4:15; Рим 8:29), более того — тем, кто облёкся в Него (Гал 3:27). Только через такое соединение его пришествие под именем Спасителя не напрасно и не бесплодно для нас. К той же цели устремлено и священное супружествоа, посредством которого мы становимся плотью от плоти

"Синодальный перевод: «дух жив для праведности».

"Для образного описания нашего соединения со Христом Кальвин уподобляет его конкретному примеру супружества Адама и Евы: «Он [апостол] имеет в виду не только причастность Христа нашей природе — он хочет выразить нечто более возвышенное, что идёт значительно дальше... Как Ева была сотворена из плоти Адама, мужа своего, так что стала как бы частью его, так и мы, чтобы стать подлинными членами тела Христова, сообщаемся (communiquons) с его субстанцией [о понятии субстанции Христа см. прим. к п. 24 настоящей главы] и посредством этого образуем с Ним единое тело». (Comment. Ephesiens, V, 30.) — Прим. франц. изд.

его, и костями от костей его, то есть едиными с Ним. Но Он соединяется с нами только через своего Духа, благодатью и силой которого Он делает нас членами своего тела (Эф 5:30), чтобы хранить нас подле Себя и чтобы мы в свою очередь обладали Им.

4. Но поскольку главное дело Духа — вера, то большая часть того, что мы читаем о Нём в Писании, касается его силы и действия по отношению к вере, посредством которой Он подводит нас к свету Евангелия. Как говорит св. Иоанн, всем верующим во Христа даётся честь быть детьми Божьими, которые родились не от плоти и крови, но от Бога (Ин 1:12-13). Противопоставляя Бога плоти и крови, он указывает, что принятие избранными Иисуса Христа через веру — сверхъестественный небесный дар: иначе бы они оставались в плену своего неверия. Об этом свидетельствует и ответ Иисуса Христа Петру: «Не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах» (Мф 16:17). Я лишь бегло касаюсь этих предметов, так как они подробно рассматривались в другом местеа. С этим вполне согласуются и слова св. Павла о том, что уверовавшие запечатлены Святым Духом обетования (Эф 1:13). Это означает, что Он есть внутренний наставник, благодаря которому обетование спасения входит внутрь нас и проникает в наши души и что в противном случае они были бы лишь сотрясанием воздуха и звоном в ушах. Подобно этому, когда апостол говорит, что фессалоникийцы избраны Богом через освящение Духом и веру истине (2 Фес 2:13), то, развивая эту мысль, мы убеждаемся, что вера происходит только от Духа. Более непосредственно заявляет об этом св. Иоанн, который говорит: «Что Он [Иисус Христос] пребывает в нас, узнаём по духу, который Он дал нам» (1 Ин 3:24). А также: «Что мы пребываем в Нём и Он в нас, узнаём из того, что Он дал нам от Духа Своего» (1 Ин 4:13).

Поэтому Господь Иисус, желая сделать своих учеников способными к восприятию небесной мудрости, обещает им «Духа истины, Которого мир не может принять» (Ин 14:17), и объявляет, что миссия Духа — напомнить всё и сделать понятным всё, чему их учил Иисус. Свет бесполезен для слепых, если этот Дух понимания не откроет глаза разума. Его по праву можно назвать ключом, которым открываются для нас сокровища Царства Небесного, а просвещение Им может быть названо зрением Души. Вот почему св. Павел так прославляет служение Духа (2 Кор 3:6). В его словах заключено также поучение о животворящем действии Духа, поскольку никакие учители ни в чём бы не преуспели, если бы суверен-

аКн. II, гл. II, 18-21.

ный наставник Иисус Христос не действовал изнутри4, чтобы привлечь тех, кого дал Ему Отец. Как мы говорили, совершенное спасение обретается в Иисусе Христе и Он, дабы соделать нас причастниками спасения, крестит нас Духом Святым и огнём (Лк 3:16), просвещая верой в своё Евангелие и возрождая нас, так что мы становимся новыми творениями. Наконец, Он очищает нас от всякой грязи и скверны и посвящает Отцу, как святые храмы.

Глава II О ВЕРЕ:

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ВЕРЫ И ПРИСУЩИХ ЕЙ СВОЙСТВ

I. Всё вышеизложенное станет понятнее, когда мы дадим более ясное определение веры5, чтобы лучше раскрыть перед читателями её силу и самоё природу. При этом следует твёрдо помнить то, чему мы учили раньше: Бог, установил посредством Закона, что нам надлежит делать. Нам грозит его приговор к вечной смерти, если мы хоть однажды споткнёмся, и Он удерживает нас под Законом с такой силой, как будто готовится поразить в самую голову. Далее, нужно иметь в виду, что исполнение Закона полностью для нас не просто тяжело, но превосходит все наши силы и способности, если мы полагаемся только на себя и рассчитываем на собственные заслуги; если мы так считаем, то нам не остаётся ни капли надежды и мы — несчастные люди, отвегнутые Богом, — подлежим неминуемому осуждению21. Наконец, мы установили, что есть лишь одно-единственное средство избавить нас от этого страшного несчастья — Иисус Христос, явившийся как Искупитель. В его лице Небесный Отец, сжалившись над нами, по своему беспредельному милосердию пожелал подать нам помощь, причём при условии, что мы будем иметь твёрдую веру в это милосердие и непрестанно полагать в нём непоколебимую надеждуь.

аСр. кн. И, гл. VIII, 3. ьСр. кн. II, гл. XII, 1.

Теперь нам следует подробно рассмотреть, какой должна быть та вера, благодаря которой усыновлённые Богом вступят во владение Царством Божьим: ибо просто соответствующее мнение или даже убеждение недостаточно для такого великого делаа.

Причём старательно прилагать результаты нашего исследования для постижения природы и истинной сути веры нам тем более необходимо, что большинство людей в этом деле — сущие младенцы. Ибо они, слыша слово «вера», подразумевают под ним лишь принятие евангельской истории5 6. Даже когда о вере дискутируют в теологических школах, прямо утверждая, что её объект — это Бог, тем не менее нынешние учителя постоянно соблазняют бедные души легковесными спекуляциями, а не направляют их к единственной цели. Ибо, коль скоро Бог обитает в неприступном свете (1 Тим 6:16), то необходимо, чтобы перед нами шёл Христос и вёл нас к Нему.

Поэтому, в частности, Он именуется светом миру (Ин 8:12), а в другом месте — путём, истиной и жизнью (Ин 14:6), ибо никто не приходит к Отцу, источнику жизни, иначе, как через Него, и никто, кроме Него, не знает Отца, и служение его в том, чтобы открыть Отца своим верным (Лк 10:22). В силу этого св. Павел заявляет, что ничего не полагает достойным знания, кроме Иисуса Христа (1 Кор 2:2), а в Деяниях апостолов он говорит, что радуется лишь тому, что познал веру в Иисуса Христа [Деян 20:21]. В другом месте апостол рассказывает об обращенном к нему призыве: «Я ...посылаю тебя [к язычникам]..., чтобы они ...верою в Меня получили прощение грехов и жребий с освящёнными*» (Деян 26:17-18). Ещё он говорит, что слава Божия открывается нам в лице Иисуса Христа и что это есть зеркало, в котором нам дано всякое знание (2 Кор 4:6)**.

Безусловно, вера обращена к единому Богу; но к этому следует добавить, что это означает веру в Иисуса Христа, которого Он послал7, ибо Бог был бы глубоко сокрыт от нас, если бы Сын не осветил нас его лучами. С этой целью Отец вложил в Него все блага, чтобы явить Себя миру в лице Иисуса Христа и тем самым дать нам истинный образ своей славы.

Как было сказано вышеа, к обретению Господа Иисуса нас может привести только Св. Дух; подобно этому, у нас должна быть убеждённость, что искать Отца можно только в этом образе. Св. Августин весьма проницательно замечает, что взрастить в себе подлинную веру мы можем, только зная, куда и каким путём мы должны идти. И он сразу же заключает, что путь, который хранит от любых заблуждений, — это познание Того, кто есть Бог и человек. Ибо мы стремимся к Богу, и человеческая природа Иисуса Христа ведёт нас к Немуь.

Впрочем, и слова св. Павла о нашей вере в Бога вовсе не противоречат тому, что он часто повторяет относительно веры, твёрдое основание которой — Иисус Христос. А св. Пётр блестяще объединяет ту и другую, провозглашая, что через Христа мы веруем в Бога (1 Пет 1:21).

2. В этом зле, как и во множестве других, повинны теологи Сорбонны, которые, насколько были в силах, покрыли Иисуса Христа словно завесой. А ведь если мы не смотрим прямо на Него, то лишь бесконечно блуждаем по лабиринтам. Помимо того, что своим путаным определением веры они соорудили лишь некое её фантастическое подобие, которое назвали «имплицитной», или «слепой» (enveloppйe) верой, — и это название отражает самое тёмное невежество, с которым только можно столкнуться, — они обманывают бедный простой народ и губят егос 8. Эта фантазия (если говорить прямо и открыто) не только умерщвляет истинную веру, но совершенно её истребляет. Разве вера заключается в том, чтобы, ничего не понимая, отдавать Церкви право определять её смысл? Конечно же, вера основывается не на неведении, а на знании, причём на знании не только о Боге, но и о его воле.

Ибо мы получаем спасение не потому, что готовы принять за истину всё то, что постановит Церковь, или потому, что возлагаем на неё задачу ставить вопросы и узнавать ответы. Мы получаем его постольку, поскольку сами познаём, что Бог — наш благосклонный Отец, получаем вследствие примирения, совершившегося в Иисусе Христе, и вследствие того, что мы принимаем Его как данного нам ради праведности, освящения и жизни. Именно благодаря такому знанию, а не слепому подчинению ума непонятным вещам получаем мы доступ в Царство Небесное.

Апостол, сказавший, что «сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению» (Рим 10:10), вовсе не считает, что достаточно слепо веровать в то, чего не понимаешь. Наоборот, он требует чистого и ясного знания о доброте Бога, в каковой и заключена наша праведность.

3. Я, разумеется, вовсе не отрицаю, что мы ослеплены неведением, что множество вещей скрыто от нас до тех пор, пока мы не избавимся от смертного тела и не приблизимся к Богу. Относительно таких вещей я утверждаю, что для нас в высшей степени необходимо воздержаться от собственного суждения и направить нашу волю на единение с Церковью. Однако называть верой чистое невежество — сущее издевательство. Ибо вера зиждется на познании Бога и Христа (Ин 17:3), а не на почитании Церкви. И действительно, мы видим, к какой пропасти они подталкивают нас этой самой «импликацией», или сокрытостью. Несведущие люди принимают всё, что предлагают им от имени Церкви, без всякого различения — даже самые тяжкие заблуждения. Подобная опрометчивость, хотя она толкает прямо к гибели, считается простительной, даже если люди ни во что не верят с достаточной решимостью, — но лишь при условии, что такова вера Церкви9. Тем самым они как бы видят истину в заблуждении, свет — в ослеплении, знание — в невежестве.

Чтобы долго не задерживаться на этом безрассудстве, мы лишь призываем читателей сопоставить его с нашим учением — и тогда сам свет истины даст достаточно аргументов, чтобы разгромить схоластов. Ибо для них вопрос состоит не в том, насколько вера сокрыта незнанием и невежеством. Напротив, они убеждены, что те, кто сам оглупляет себя, не желая ничего знать, и даже похваляется своей глупостью, веруют так, как нужно, поскольку принимают авторитет и суждение Церкви, ничего в них не понимая. Как будто Писание во множестве мест не учит, что понимание неразрывно связано с веройа.

+. Итак, мы признаём, что, пока мы — странники в мире, вера всегда остаётся в определённой степени слепой, — не только потому, что многое нам ещё неведомо, но и потому, что, запутавшись во множестве заблуждений, мы не понимаем многих вещей так, как следовало бы. Поэтому высшая мудрость наиболее совершенных людей состоит в том, чтобы возрастать и двигаться дальше, оставаясь смиренными и простосердечными10. Св. Павел побуждает верующих, если они мыслят о чём-то по-разному, ожидать более полного откровения (Флп 3:15). Опыт учит нас, что мы не постигнем всего, чего желаем, пока не отрешимся от плоти. Каждый день, читая Писание, мы встречаем немало тёмных мест, которые убеждают нас в нашем невежестве: этой уздою Бог удерживает нас в скромности, уделяя каждому его долю и меру веры, так что даже самый великий и искусный учитель должен быть готов учитьсяа.

У нас есть немало прекрасных примечательных примеров слепой веры учеников Господа нашего Иисуса — до того, как они были окончательно просвещены. Мы видим, как им было трудно овладеть начатками учения, как они колебались и сомневались даже относительно самых незначительных вещей и как мало они продвинулись вперёд, хотя постоянно смотрели в рот своему Учителю. Более того, когда они пришли ко гробу, воскресение, о котором они столько раз слышали, казалось им сном. Иисус Христос уже дал им свидететльства, в которые они уверовали, и поэтому нельзя сказать, что они вовсе не имели веры; но поскольку они не были убеждены, что Иисус Христос должен воскреснуть из мёртвых, всякое желание следовать Ему в них угасло. И отнюдь не суеверие побуждало женщин помазать ароматами мёртвое тело, на воскресение которого они ничуть не надеялись. Но хотя они верили словам Сына Божьего, их умы всё же пребывали в неведении и удерживали их веру во мраке, так что их охватила крайняя растерянность. Поэтому сказано, что, лишь воочию убедившись в истинности слов Господа Иисуса, ученики наконец уверовали. Не начали веровать, но семя веры, словно умершее в их сердцах, вновь обрело плодоносную силу. У них была истинная вера, но слепая, когда они приняли Сына Божьего как своего единственного Учителя. Позже, наученные Им, они признали в Нём совершителя спасения. И наконец они уверовали, что Иисус Христос пришёл с небес, чтобы по благодати Бога-Отца собрать для бессмертного наследия тех, которые стали истинными его учениками. Всему этому нет лучшего и более понятного доказательства, нежели чувство, знакомое каждому, — когда к вере примешивается некая частица неверия.

5. Таким образом, мы можем назвать верой то, что, собственно говоря, является только приготовлением к ней. Евангелисты рассказывают, что многие уверовали, будучи лишь изумлены чудесами Иисуса Христа, восхитившись Им, и приняли Его как обетованного Искупителя, хотя мало знали евангельское учение или не знали вообще. Подобное почитание, охватившее их и подчинившее Иисусу Христу, удостаивается звания веры, несмотря на то, что это только самое её начало.

У св. Иоанна (Ин 4:53) мы видим, как царедворец, поверивший обещанию Иисуса Христа исцелить его сына, вернувшись домой, тотчас уверовал, потому что услышанное из уст Иисуса Христа он воспринял как вещание небесного оракула. А затем он подчинился его власти, дабы принять Христово учение. При этом нужно иметь в виду, что у этого царедворца возрастало предрасположение к послушанию и учению. Так что слово «поверил» в начале этого отрывка [Ин 4:50] означает один род веры; слово «уверовал»* в дальнейшем изложении [Ин 4:53] имеет более глубокий смысл и включает этого человека в число учеников нашего Господа, то есть людей, открыто присоединившихся к Нему. Св. Иоанн даёт нам ещё один похожий пример. Он относится к самарянам, которые, уверовав по

Кальвина в обоих случаях употребляется одно слово — «croire». — Прим. перев.

слову женщины, устремились к Иисусу Христу. Это начало веры. Но, услышав Его самого, они сказали: «Уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира» (Ин 4:42).

Из этих свидетельств обнаруживается, что люди, ещё не усвоившие даже первоначальных элементов, благодаря их склонности повиноваться Богу называются верующими (fidиles), но не в собственном смысле слова, а потому, что Бог по своей щедрости оказывает им эту честь за само их устремление. Подобная покорность, сопряжённая с желанием учиться, резко отличается от злостного невежества, в котором коснеют и засыпают люди, удовлетворяющиеся своей слепой верой в том виде, в каком её представляют себе паписты. И если св. Павел сурово осуждает «всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины» (2 Тим 3:7), то насколько же большего позора и поношения заслуживают те, кто по собственной воле не желает ничего познавать!

6. Вот в чём заключается истинное познание Иисуса Христа: чтобы мы приняли Его таким, каким Он послан нам Отцом, то есть вместе с его Евангелием. Он предназначен быть целью нашей веры, но мы никогда не придём к Нему иначе, как через Евангелие. Именно там открываются нам сокровища благодати. Если они скрыты, Иисус Христос не может принести нам пользы. Вот почему св. Павел, излагая учение о вере, говорит об этой неразрывной связи так: «Вы не так [как прочие народы] познали Иисуса Христа, если узнали, в чём истина» (Эф 4:20-21)*. Я не ограничиваю веру Евангелием и признаю, что в своё время для её утверждения было достаточно Моисея и пророков. Но поскольку наиболее полно она раскрыта в Евангелии, св. Павел не без оснований называет его учением о вере**. И поэтому в другом месте он говорит, что с наступлением веры окончился Закон (Рим 10:4); под этим он подразумевает новый способ научения, который принёс с Собою Сын Божий, поскольку Он гораздо лучше открыл нам милосердие Отца и, поставленный над нами учителем и наставником, яснее и понятнее засвидетельствовал о спасении.

Нам будет легче это понять, если мы будем нисходить от общего к частному. Во-первых, нам следует убедиться в соответствии веры Слову, от которого она не может быть отделена, как лучи не могут быть отделены от солнца, которое их испускает. Вот почему Бог призывает устами Исайи: «Послушайте, и жива будет душа ваша» (Ис 55:3). На источник веры указывает и св. Иоанн: «Сие же написано, дабы вы уверовали» (Ин 20:31). Пророк, стремясь подвигнуть народ к вере, восклицает: «О, если бы вы ныне послушали гласа Его» (Пс 94/95:7). Слово «послушать» обычно означает «уверовать». В заключение заметим, что Бог не зря отделяет по этому признаку сыновей Церкви от чужих: первых Он будет учить, чтобы они стали его учениками. Этим объясняется многократное использование св. Лукой слов «верующие» и «ученики» как равнозначных, причём последнее прилагается также и к женщине (Деян 6:1,2,7; 9:1,10,19,25,26,38; 11:26,29; 13:52; 14:20,28; 15:10 и т.д.).

Поэтому если вера хотя бы в малейшей степени отклоняется от цели, к которой должна постоянно стремиться, то она утрачивает свою истинную природу и превращается в неопределённое верование, в беспрерывное блуждание ума. Слово есть основание, которым поддерживается и на которое опирается вера; оторванная от него, она тут же спотыкается. Отнимите Слово — и не останется никакой веры.

Здесь мы не рассматриваем вопрос, необходимо ли для того, чтобы сеять Слово, от которого рождается вера, служение человека, — мы рассмотрим его в другом местеа. Но мы утверждаем, что Слово, откуда бы оно ни исходило, является как бы зеркалом, в которое должна смотреться вера и созерцать Бога. Пользуется ли Бог служением человека или действует своей собственной силой, Он являет Себя тем, кого хочет привлечь к Себе, в своём Слове. Поэтому св. Павел называет веру послушанием Евангелию (Рим 1:5)*. В другом месте он радуется, как служат вере филиппийцы (Флп 2:17). Ибо речь идёт не только о рассудочной вере, в которой мы исповедуем, что Бог есть, но главным образом о постижении воли Божьей в отношении нас. Ибо нам полезно знать не только то, каков Бог в Себе, но и то, каковым Он желает явить Себя нам. Мы уже знаем, что вера — это познание воли Бога, воспринимаемой через его Слово. Её основание — это убеждение в истинности Бога. Пока ты твёрдо и всем сердцем не убеждён в этом, авторитет Слова для тебя слабеет или вовсе исчезает. Кроме того, недостаточно веровать, что Бог истинен, что Он не может лгать и обманывать, — ты должен со всей решимостью принять, что всё, исходящее от Него, есть несомненная, непреложная истина.

7. Но поскольку человеческое сердце не способно утвердиться в вере каждым словом, исходящим от Бога, нам следует рассмотреть, что такое собственно вера — в том смысле, в каком она представлена в Слове Божьем. Голос Бога сказал Адаму: «Смертию умрёшь» (Быт 2:17). Голос

"Кн. IV, гл. I, 5.

'Синодальный перевод: «...чтобы во имя Его покорять вере все народы».

Бога сказал Каину: «Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли» (Быт 4:10). Все подобные выражения могут лишь поколебать веру, а не утвердить её. Мы не отрицаем, что вера выражается в согласии с Божьей правдой, когда бы она ни провозглашалась, в чём бы ни состояла и каким бы образом ни объявлялась. Но сейчас нас интересует, что может извлечь из подобных слов вера для опоры и успокоения. Если наше сознание не видит здесь ничего, кроме гнева и жажды мести, то как ему не задрожать от ужаса? А если оно однажды испугалось Бога, то как ему не бежать от Него? Но вера должна искать Бога, а не бежать от Него.

Итак, обнаруживается, что у нас ещё нет полного определения веры, поскольку нельзя считать верой знание какой-либо конкретной воли Бога. Что произойдёт, если на место воли, от которой нередко исходит дурная и устрашающая весть, мы поставим благоволение и милость? Именно на этом пути мы приблизимся к природе веры. Ибо только тогда мы будем любовно направлены на поиски Бога, когда узнаем, что в Нём наше спасение. А это Он открывает нам, убеждая в своей заботе о нас. Поэтому нам необходимо обетование благодати, которым Бог засвидетельствовал бы, что Он — наш благосклонный Отец, ибо без такого обетования никто не в состоянии приблизиться к Нему: сердце человека может упокоиться только в обетовании.

Поэтому в псалмах эти слова — «милость» (misйricorde) и «правда», «истина» (vйritй) — так часто стоят рядом: между ними существует неразрывная связь. Нам ничего не дало бы знание, что Бог истинен, если бы Он не призывал нас к Себе, привлекая своим милосердием. И мы бы не поняли этого милосердия, если бы Он не объявил о нём своими устами. Вот примеры: «Я возвещал правду Твою... не утаивал милости Твоей и истины Твоей... милость Твоя и истина Твоя да охраняют меня... непрестанно» (Пс 39/40:10 сл.); «милость Твоя до небес, истина Твоя до облаков» (Пс 35/ 36:6); «все пути Господни — милость и истина к хранящим завет Его» (Пс 24/25:10); «ибо велика милость Его к нам, и истина Господня вовек» (Пс 116/117:2); «славлю имя Твоё за милость Твою и за истину Твою» (Пс 137/138:2). Я не буду цитировать то, что часто повторяли пророки: что Бог, будучи благосклонен к нам, верен в своих обетованиях. Для нас было бы дерзостью полагать, что Бог к нам благосклонен, если бы Он сам не засвидетельствовал об этом и не предостерегал нас, привлекая к Себе, так, что его воля становилась для нас ясной и несомненной. Мы уже видели, что Бог дал нам в залог своей любви своего Сына. Без этого и вверху и внизу нам виделись бы лишь знамения гнева и ненависти*.

"См. кн. II, гл. XVI, 1 сл.

Поскольку знание о доброте Бога не может иметь большой ценности, если оно не успокаивает нас, то к нашему разумению не должно примешиваться сомнение. Между тем наше знание недостаточно твёрдо, оно склонно к колебаниям и спорам. Поэтому необходимо, чтобы человеческий разум (entendement), пусть даже затемнённый и ослеплённый, смог познать волю Божью и чтобы сердце, привыкшее к сомнениям и неопределённости, укрепилось и успокоилось её твердым знанием. Прежде чем посредством Слова Божьего наша вера достигнет своей полноты, сознание человека должно быть просвещено, а сердце укреплено извне. Теперь мы можем получить исчерпывающее определение веры, если скажем, что это есть твёрдое и надёжное знание доброй воли Бога по отношению к нам. Это знание, основанное на обетовании, что дано нам даром в Иисусе Христе, открывается нашему разуму и запечатлевается в нашем сердце Святым Духом.

$. Прежде чем идти дальше, нам необходимо сделать несколько предварительных замечаний, чтобы развязать узлы, которые могут помешать читателям и замедлить их продвижение вперёд. Во-первых, мы должны отвергнуть различение между «сформировавшейся» (formйe) и «несфор-мировавшейся» (informйe) верой, которое всегда было в моде у сорбон-нских схоластова. Они воображают, что люди, вовсе лишенные страха Божьего и набожности, всё-таки не перестают веровать в то, что необходимо для спасения. Как будто Св. Дух, просвещающий наше сердце верою, не является свидетелем нашего усыновления. Вопреки всему Писанию они в своей гордыне считают знание подобных людей верой. Нет необходимости опровергать их определение долгими рассуждениями — ибо его убедительно опровергает само Писание. И тут выясняется, насколько глупо и грубо они болтают — невозможно сказать «говорят» — о столь возвышенном предмете.

Частично я уже касался егоь, остальное будет рассмотрено в своё время0. А сейчас скажу лишь, что невозможно изобрести что-то более неудобоваримое, нежели их фантазии. Они полагают, что согласие хулителей Бога считать содержание Писания истинным, должно считаться Bepofid.

Поэтому прежде всего нужно выяснить, приобретает ли человек веру собственными усилиями или это Св. Дух посредством неё свидетельству-

аПётр Ломбардский. Цит. соч., Ill, dist. XXIII, 4 s.; Фома Аквинский. Цит. соч, II, 2, Q. IV, art. 3-4.

^Раздел 2 настоящей главы. Тл. XI, 20 настоящей книги. Фома Аквинский. Цит. соч., II, 2, Q. II, art. 1.

ет нам об усыновлении. Но когда их спрашивают, подобна ли вера, возникшая от пришедшей к нам на помощь любви, той вере, о которой толкуют они, схоласты что-то бормочут, как малые дети. И становится очевидным, что они ничего не знают об особом даре Духа, рождающем в нас веру. Ибо начало веры заключает в себе примирение, посредством которого человек получает доступ к Богу. Если бы они задумались над речением св. Павла, что сердцем веруют к праведности (Рим 10:10), они бы прекратили легкомысленно уподоблять своей «вере» веру, возникающую благодаря помощи внешних сил.

Если бы даже мы не имели иных доводов, кроме этого, его одного было бы достаточно, чтобы решить вопрос иначе, а именно, что согласие с Богом (о чём я уже говорил и буду говорить в дальнейшем*) исходит более от сердца, чем от ума и более от чувства (affection), чем от рассуждения (intelligence)11. По этой причине покорность вере (Рим 1:5) возвышена настолько, что Бог предпочитает её всем прочим служениям. И с полным основанием, ибо для Него нет ничего ценнее его истины, которую запечатлевают верующие (как сказал Иоанн Креститель — Ин 3:33) подобно подписи под письмом. В силу несомненности этого я заключаю, что люди, которые говорят, будто веру можно считать сформировавшейся тогда, когда к ней присоединяется некое хорошее чувство, словно внешнее дополнение, говорят чепуху, поскольку принятие веры (assentement) невозможно без внутреннего чувства и без преклонения перед Богом.

Но есть и другой, ещё более очевидный довод. Поскольку вера соединяет нас с Иисусом Христом, таким, каким Он послан нам Отцом — а Он послан нам не только ради праведности, прощения грехов и примирения, но и ради освящения, как источник воды живой, — то никто не может должным образом узнать Его и в Него уверовать, если не получит освящения Духом. А для тех, кто желает ещё большей ясности, можно сказать, что вера заключается в познании Христа, а Христос не может быть познан без освящения его Духом. Отсюда следует, что веру ни в коем случае нельзя отделять от доброго внутреннего чувства.

9. Некоторые часто ссылаются на слова св. Павла о том, что если кто-либо имеет такую совершенную веру, что может передвигать горы, но не имеет любви, то он ничто, желая тем самым указать на несформировав-шуюся веру, которая может быть без любвиь. Но они не понимают, что означает в этом отрывке слово «вера». Св. Павел рассматривает здесь

аРазделы 4 и 16 настоящей главы.

ьПётр Ломбардский. Цит. соч., Ill, dist. XXIII, 4 (MPL, CXCII, 804).

различные дары Духа, среди которых называет языки, силу творить чудеса (vertus) и пророчество (1 Кор 12:10). Он призывает коринфян усердствовать в наиболее совершенных и полезных дарах, которые могут принести наибольшие плоды всему телу Церкви. Апостол добавляет, что укажет им ещё более совершенный путь [1 Кор 12:31] и что эти дары, хотя сами по себе все они совершенны, почти ничего не значат, если не служат любви. Ибо они даются для созидания Церкви, и если отделяются от неё, то теряют свою ценность и благодать. Для доказательства этого апостол прибегает к разделению, перечисляя те же самые дары, которые упоминал прежде, но называя их по-другому. Так, то, что прежде он назвал силой, теперь он называет верой, подразумевая под тем и другим словом способность творить чудеса. А поскольку эта способность, называется ли она верой или силой*, представляет собой специфический Божий дар (как дар говорения языками, пророчества и другие), которым может обладать также и злодей и использовать его во зло, то нет ничего удивительного, что умение творить чудеса отделено от веры. Ошибка этих несчастных состоит в том, что они не замечают разных значений слова «вера» и аргументируют так, как будто оно всегда употребляется в одном и том же смысле. Фрагмент из Послания св. Иакова, который они также приводят для обоснования своего заблуждения, будет объяснён в другом местеа.

С точки зрения способа научения мы допускаем, что существует несколько видов веры. Но когда мы желаем показать нечестивцам, в чём заключается познание Бога, то в согласии с Писанием исповедуем, что у детей Божьих только одна вера. В самом деле, многие верят, что существует один Бог, и считают содержащееся в Евангелии истинным; и точно в такой же манере они обычно судят о том, что прочитали в исторических сочинениях или увидели собственными глазами. Есть и такие, которые заходят ещё дальше и признают Слово Божье непогрешимым оракулом, отнюдь не хулят его повелений и даже в какой-то мере взволнованы его обетованиями. Мы говорим, что этот род людей не вполне лишён веры; но не в прямом смысле, а лишь потому, что они не восстают на Слово Божье с открыто проявляемым нечестием, не отвергают его и не презирают, но обнаруживают некое подобие послушания.

JO. Однако, поскольку эта тень или это подобие веры не имеет никакой ценности, то здесь неуместно употреблять это возвышенное слово. И всё-таки небольшое рассуждение на эту тему нисколько нам не по-

*В Синодальном переводе — «чудотворение». Иак2:14. См. гл. XVII, 11 настоящей книги.

Книга III Глава II

вредит, так как ещё яснее покажет, до какой степени это подобие отличается от истинной веры. Сказано, что Симон Волхв уверовал, хотя он сразу же после этого обнаружил своё неверие (Деян 8:13, 18). Мы не считаем, как некоторые, что данное им свидетельство веры было пустословием, хотя вера не запечатлелась в его сердце. Мы, скорее, думаем, что, побеждённый силой Евангелия, он уверовал по-настоящему, признав Христа Совершителем жизни и спасения и охотно приняв Его как такового.

В восьмой главе Евангелия от Луки наш Господь говорит, что иные люди веруют лишь на какое-то время и семя Слова заглушается в них до того, как начнёт плодоносить, или засыхает и гибнет, не пустив корня (Лк 8:7,13). Мы не сомневаемся, что такие люди почувствовали сладость Слова и возжелали принять его, однако своим лицемерием они обманывают не только окружающих, но и свои собственные сердца. Они убеждают самих себя, что то почтение, которое они испытывают к Слову Божьему, есть высшая степень подлинного благочестия, которой они могут достичь. Они видят нечестие только тогда, когда это Слово хулят и презирают явным образом. Так что, с каким бы чувством ни принималось Евангелие, оно не проникает в их сердца и не утверждается там. И хотя иногда кажется, что оно даже пустило корни, они оказываются мёртвыми. Человеческое сердце настолько полно тщеславия, суеты, скрытности и лжи, настолько опутано лицемерием, что часто обманывает само себя. Пусть хвалящиеся этим подобием веры поймут, что в этом отношении они нисколько не превосходят бесов (Иак 2:19). Разумеется, те неверующие, о которых мы говорили вначале, стоят много ниже, ибо их не трогают вещи, заставляющие трепетать бесов. Но другие подобны им в том, что возникшее у них на первых порах чувство выливается в конце концов в страх и ужас.

II. Я отдаю себе отчёт в том, что признание веры у отверженных некоторым покажется натянутым и странным, поскольку св. Павел считает её плодом нашего избрания (1 Фес 1:4-5). Но этот узел легко развязывается. Хотя Бог просвещает верой только предназначенных к спасению и только им даёт возможность по-настоящему ощутить действенность Евангелия, но опыт показывает, что отверженные в какой-то мере затронуты чувством, похожим на чувство избранных, так что, по их мнению, они должны считаться верующими. Поэтому вполне понятно сказанное апостолом о тех, которые вкусили небесных благ лишь на время (Евр 6:4-6) и, по слову Иисуса Христа, «временем веруют» (Лк 8:13). Они не познали всей силы Духа, не восприняли эту силу как живую и действен

ную и не обладают истинным светом веры. Но, дабы убедить их и тем самым сделать их грехи ещё более непростительными, Бог заглянул в их сознание — так что его благость стало возможно вкусить и без Духа усыновления.

Тут кто-нибудь возразит, что тогда верующим неоткуда будет почерпнуть уверенность в усыновлении Богом. На это я отвечу, что, хотя между избранными и обладающими нестойкой, «временной» верой есть немало общего, но доверие, о котором говорит св. Павел, то есть способность открыто, громко и дерзновенно взывать к Богу как к Отцу, даётся только избранным. Только их Бог постоянно возрождает нетленным семенем и не допускает того, чтобы семя, брошенное Им в их сердца, погибло; поэтому нет сомнения в том, что Бог особенным образом запечатлел в их сердцах уверенность в его милости, в том, что она будет явлена (ratifiйe) им во всей полноте. Но это не означает, что Св. Дух не может осуществлять в отношении отверженных какие-то действия более низкого порядка. А верующие наставляются тщательно и смиренно исследовать самих себя из страха, чтобы вместо твёрдости в вере, каковая должна у них быть, в их сердца не проникло плотское тщеславие, а вместе с ним небрежение.

Есть и другой довод. Отверженные имеют лишь очень смутное чувство милости Бога. Поэтому они знают, скорее, тень, нежели тело и субстанцию, ибо Св. Дух явно запечатлел прощение грехов только в избранных, которые полностью уверены в нём и могут извлечь из него пользу. Тем не менее в каком-то смысле можно говорить, что отверженные верят в благосклонность к ним Бога, ибо принимают дар примирения, хотя лишь смутно и без твёрдой решимости. Не то чтобы они вместе с детьми Божьими были причастны той же самой вере и возрождению, но из-за тщеславия им кажется, что они обладают общими с ними началами веры. Я не отрицаю, что Бог просвещает их умы до такой степени, что они познают его благодать. Но чувство, которое Он им дарует, настолько отлично от свидетельства, запечатленного Им в сердцах верующих, что присущие верующим стойкость и подлинно действенная вера совершенно незнакомы прочим. В самом деле, Бог никогда не проявляет к отверженным такой благосклонности, чтобы избавить их от смерти и взять под свою защиту, но лишь даёт почувствовать свою милость, словно лёгкое дуновение. Только избранным дарует Он это благо — укоренять в их сердцах живую веру, чтобы она пребывала там до конца.

Итак, мы ответили на возможное возражение, что если Бог являет свою милость, то она якобы должна быть надёжной и постоянной. Но ведь ничто не препятствует Ему лишь какое-то время сиять для некоторых светом своей милости, а затем свет исчезаета.

12. Поскольку вера — это знание доброй воли Бога в отношении нас и твёрдая уверенность в истине, то неудивительно, что у легкомысленных и непостоянных чувство Божьей любви вскоре исчезает. Хотя оно и близко к вере, но всё-таки существенно отличается от неё. Я, разумеется, признаю, что воля Бога непреложна и истина его неизменна; но утверждаю, что отверженные никогда не постигают тайного откровения о спасении, которое Писание относит только к верующим. Поэтому я отрицаю, что отверженные постигают волю Бога в её непреложном смысле и что они постоянно причастны Божьей истине, поскольку их чувство мимолётно и в любой момент может их покинуть. Оно подобно дереву, посаженному недостаточно глубоко, чтобы дать живые корни, и, хотя спустя несколько лет на нём появляются листья и цветы и даже немного плодов, со временем оно всё-таки засыхает и умирает.

Итак, если образ Божий мог быть стёрт в сознании и душе первого человека в результате его мятежа, то нет ничего удивительного в том, что Бог, осветив отверженных немногими лучами благодати, допускает, чтобы вскоре они угасли. Ничто не препятствует Ему дать некоторым преходящее, быстро исчезающее знание о своём Евангелии, тогда как в других Он запечатлевает его навсегда. Так что этот вопрос должен быть для нас вполне ясен: сколь бы малой и непросвещённой ни была вера избранных, тем не менее, поскольку Божий Дух — надёжный залог их усыновления, то печать, положенная Им на их сердца, никогда не сотрётся. А свет, которым обладают отверженные, подобен росе, которая исчезает без следа. Это не означает, что Св. Дух ошибается или обманывает: Он не оживляет брошенное в них семя, дабы оно сделалось нетленным, как это происходит у избранныхь.

аВ этом разделе, касающемся веры отверженных, Кальвин точно воспроизводит свой ответ от 1555 г. на некоторые вопросы на данную тему, поставленные Лелием Социном, которые до нас не дошли. См.: Responsio ad aliquot Laelii Socini Senensis Quaestiones. Responsio ad secundam quaestionem. — ОС, Xa, 163-164.

Лелио Соццини (Sozzini), называемый Социном (Socinus) (1525, Сиена — 1562, Цюрих), — теолог эпохи Реформации, известный своей антитринитарной позицией, которая в конце концов привела его к острому столкновению с женевским реформатором. Последний неоднократно в дружелюбном тоне отвечал ему на вопросы, касающиеся вероучения, в частности, относительно воскресения плоти. Позднее Кальвин упрекнул Социна в склонности к сладким соблазнам пустого интеллектуального любопытства и в блуиодании в эфирных сферах спекуляции. В конце концов Кальвин счёл его закоренелым еретиком. Вынужденный покинуть Швейцарию, Социн нашел убежище в Польше. Социнианство представляетсобой рационалистическое антикатолическое течение. О переписке Кальвина и Социна см.: ОС, XIII, 307-311, 484-487; XIV, 229-230. — Прим. франц. изд/

ьВплоть до этого места данный раздел представляет собой текст письма Кальвина Социну: Responsio ad tertiam questionem. — ОС, Xa, 165. — Прим. франц. изд.

Я продолжаю. Жизненный опыт и Писание свидетельствуют, что благодать Бога порой касается отверженных, так что в них не может не возникнуть желания взаимной любви. Так произошло с Саулом, у которого на какое-то время появилось доброе желание предать себя Богу, ибо, видя его отеческое отношение к себе, он был очарован сладостью Божьей доброты. Но поскольку почтение, испытываемое отверженными к отеческой любви Бога, не укоренено глубоко в их сердцах, они не любят Его всем сердцем как его дети, но чувство их, скорее, похоже на настроение наёмника. Ибо Дух Божьей любви дан лишь Иисусу Христу — при условии, что Он передаёт Его тем, кто Ему причастен. И действительно, только к избранным относятся слова св. Павла: «Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим 5:5). Он говорит о любви, порождающей доверие, с которым верующие призывают Бога. В то же время мы видим, что Бог гневается на своих детей удивительным образом: Он не ненавидит их самих по себе, но хочет устрашить знанием его гнева, чтобы пробудить от лени и подвигнуть на раскаяние. Поэтому они в одно и то же время познают, что Бог разгневан их грехами, и не теряют убеждения, что Он благорасположен к ним, ибо свободно могут найти в Нём прибежище, надёжность которого никогда не вызывает у них сомнений; и отнюдь не притворно просят о примиренииа.

Из этих соображений можно сделать вывод, что многие из тех, у кого нет глубоко укоренённой веры, обладают её видимостью. Не в том смысле, что они создают её искусственно и выказывают перед людьми, но в том, что, подвигнутые вдруг неким рвением, такие люди обманываются собственным ложным суждением. Нет сомнений, что из-за своей медлительности и лени они не испытывают должным образом свои сердца. Вполне вероятно, что именно о таких людях говорит св. Иоанн: «Иисус не вверял Себя им, потому что знал всех и... знал, что в человеке» (Ин 2:24-25). Если бы столь многие не отпадали от общей веры (я употребляю слово «общая» по причине большого сходства между преходящей и хрупкой верой, с одной стороны, и живой и постоянной, с другой), Иисус Христос не говорил бы своим ученикам: «Если пребудете в слове Моём, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин 8:31-32). Он обращается к тем, кто уже принял его учение, и призывает их извлечь пользу из веры, чтобы своим небрежением не погасить данный им свет. Поэтому св. Павел считает веру сокровищем избранных (Тит 1:1), указывая, что непостоянные и отпадающие не

аЭта часть данного раздела также является ответом Кальвина Социну. См.: Responsio ad quartam questionem. — Op. cit., p. 165. — Прим. франц. изд.

имеют живых корней. Как говорит наш Господь в Евангелии от Матфея: «Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится» (Мф 15:13).

Но есть и другие лицемеры, более злостные и закоренелые, которые бесстыдно пытаются обмануть Бога и людей. Именно таких гневно обличает св. Иаков (Иак 2:14-26), ибо под покровами лжи они злостно профанируют веру. И св. Павел не требовал бы от детей Божьих нелицемерной веры (1 Тим 1:5), если бы не было таких, которые дерзко хвалились тем, чего не имели, и неведомо какими румянами и украшениями обманывали людей, а иногда и самих себя. Поэтому он сравнивает добрую совесть со шкатулкой, в которой хранится вера, и говорит, что некоторые потеряли веру, ибо не хранили её в ней (1 Тим 1:19)*.

13. Необходимо также рассмотреть различные значения слова «вера». Этим словом нередко обозначается чистое и истинное религиозное учение, как в том месте Писания, на которое мы только что ссылались. А также, когда св. Павел предписывает диаконам хранить «таинство веры в чистой совести» (1 Тим 3:9), когда он печалится, что некоторые отступили от веры, или, напротив, говорит, что Тимофей питаем «словами веры и добрым учением» (1 Тим 4:6). А также тогда, когда апостол предупреждает против непотребного пустословия и лжеучений, которые отвратили некоторых от веры (2 Тим 2:16 сл.). Он называет таковых отверженными от веры (2 Тим 3:8)**. Когда он велит Титу обличать тех, кого вручил его попечению, «дабы они были здравы в вере» (Тит 1:13; 2:2), то под этим он имеет в виду чистую простоту учения, которую некоторые легкомысленные люди затемняют и искажают. И действительно, поскольку все сокровища премудрости и знания сокрыты в Иисусе Христе (Кол 2:3), который есть источник веры, то этим словом совершенно обоснованно можно обозначить всю полноту небесного учения, от которого вера неотделима.

шее волнение. Но, удовлетворившись ответом Иисуса Христа, он не попросил Его идти к больному, а сказал, что достаточно одного только слова Иисуса; поэтому так восславлена его вера. Мы уже показалиа, что св. Павел называет верой также дар чудотворения, который иногда даётся и тем, кто не возрождён Божьим Духом и не испытывает перед Богом искреннего и глубокого страха. В нескольких местах апостол обозначает этим словом научение, которое мы получаем для утверждения в вере. Ибо, когда он пишет, что вера прекратится (1 Кор 13:10)ь, то это относится к служению Церкви и проповеди, которые сейчас помогают нам в нашей немощи.

Во всех этих способах выражения есть нечто общее, что сразу бросается в глаза. Когда же слово «вера» прилагается к ложным верованиям или притворству или присваивается незаконно, то это не следует считать более ошибочным и странным, нежели когда слова «страх Божий» относятся к искажённому и порочному служению Богу. Так, в священной истории говорится, что народы, переселившиеся в Самарию и соседнюю область, одинаково боялись выдуманных богов и Бога Израиля. Это всё равно что смешивать небо с землёй. Зададимся теперь вопросом: что это за вера, которой дети Божьи отличаются от неверующих, с которой мы взываем к Богу как к Отцу, посредством которой переходим от смерти в жизнь и через которую Господь Иисус, наше вечное спасение и жизнь, пребывает в нас? Мне представляется, что я кратко и ясно изложил её природу и основные свойства.

14. Нам остаётся ещё раз рассмотреть все части данного мною определения0. Когда мы называем веру познанием (cognoissance), то имеем в виду не такое постижение, которое люди приобретают относительно вещей, доступных их чувствам. Ибо оно настолько превосходит человеческое разумение, что для его достижения духу необходимо возвыситься над самим собой. Но даже и достигнув его, он не понимает (comprend) того, что воспринимает (entend); однако, с несомненностью убедившись, что он не в состоянии понять, разум благодаря такой убеждённости воспринимает гораздо больше, нежели даёт ему постижение тех или иных человеческих предметов в меру его собственных способностей. Поэтому очень хорошо сказал св. Павел, что нам нужно постигнуть «что широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь

Христову» (Эф 3:18-19). Он хочет указать здесь на то и на другое: что постигаемое нашим сознанием (entendement) о Боге через веру бесконечно и что этот способ постижения превосходит рациональное понимание (intelligence).

Однако, поскольку наш Господь открыл своим служителям тайну своей воли, сокрытую для всех веков и поколений (Кол 1:26), то вера вполне обоснованно именуется знанием (coignoissance). Св. Иоанн также называет её знанием (science), когда говорит, что верующие знают, что они — дети Божьи (1 Ин 3:2). В самом деле, они это определённо знают, но не столько в силу человеческих доводов и доказательств, сколько в силу убеждённости и утверждённое™ в Божьей истине. Об этом же говорят слова св. Павла: «Знаем, что, водворяясь в теле, мы устранены от Господа, — ибо ходим верою, а не видением» (2 Кор 5:6-7). Это означает, что предметы, которые мы воспринимаем верой, спрятаны от нашего зрения. Отсюда мы заключаем, что разумение через веру состоит более в убеждённости, нежели в постижении.

15. Чтобы выразить постоянство и твёрдую основу такого понимания, добавим, что оно надёжно и прочно. Поскольку вера не удовлетворяется сомнительными и меняющимися взглядами, она не может зародиться из туманных и запутанных рассуждений, а требует полной и постоянной уверенности, какую мы обычно имеем о вещах известных и доступных опыту. Неверие так глубоко укоренилось в сердцах людей и мы так склонны к нему, что, даже исповедуя, что Бог верен, не в состоянии стать полностью убеждённым в этом без трудной и упорной борьбы. Особенно, когда нас одолевают искушения, когда подозрения и сомнения открывают тайную слабость. Чтобы исцелить этот недуг, Св. Дух, прославляя силу Слова Божьего, свидетельствует о его превосходстве. Так, чтобы мы исполнились непреклонной веры обетованиям Бога, Давид говорит, что «слова Господни — слова чистые, серебро, очищенное от земли в горниле, семь раз переплавленное» [Пс 11:7]. А также: «Чисто слово Господа; щит Он для всех, уповающих на Него» (Пс 17/18:31). Подтверждая это, Соломон пользуется почти теми же самыми словами: «Всякое слово Бога чисто; Он — щит уповающим на Него» (Прит 30:5). А поскольку этой теме посвящен весь 118-й* псалом, то излишне рассуждать о ней дальше. К тому же, всякий раз, когда Бог обращается к нам с подобными речами, Он косвенным образом обличает наше неверие и не имеет иной цели, кроме как вырвать из нашего сердца всякое недоверие, сомнение и склонность к ненужным и вредным спорам.

Есть люди, которые понимают милость Божью таким образом, что получают от неё мало утешения. Когда их охватывают тоска и смятение, они сомневаются, будет ли Бог милостив к ним, и тем самым умаляют его милосердие, которое, как им кажется, они познали. Вот как они рассуждают: его милосердие велико и щедро, оно охватывает множество людей и уготовано всем; однако неясно, дойдёт ли оно до нас или, точнее, сможем ли мы подняться до него. Подобное рассуждение половинчато, так как останавливается на полпути: оно не столько утверждает ум в спокойствии и доверии, сколько тревожит его сомнениями и беспокойством. Уверенность вызывает совсем иное чувство, которое Писание всегда связывает с верой: устранение всякого сомнения в доброте Бога в том виде, в какой она нам открыта. Это может произойти, только если мы реально ощутим сладость его любви и испытаем её в нас самих. Поэтому апостол из веры выводит доверие, а из доверия — дерзновение, сказав, что в Иисусе Христе «мы имеем дерзновение и надёжный доступ чрез веру в Него» (Эф 3:12). Это означает, что человек только тогда обнаруживает истинную веру, когда осмеливается открыто, с не сомневающимся сердцем предстать перед Богом, а дерзновение появляется только тогда, когда он целиком убеждён в Божьем благоволении. Это настолько очевидно, что слово «вера» нередко означает «доверие» (confiance).

16. В этом и заключается главный элемент веры: данные нам Господом обетования милости мы не должны полагать истинными только где-то вне нас, но именно внутри нас. Лишь принимая их сердцем, мы делаем их нашими. От такого принятия проистекает доверие, которое в другом месте св. Павел называет миром (Рим 5:1); хотя нередко мир — как следствие — выводят из доверия. Этот мир есть уверенность (seurete), которая успокаивает и умиротворяет совесть перед Божьим судом. Без него совесть мучительно тревожится, порою словно разрывается на части, если только не засыпает на малое время, забывая Бога и самоё себя. Я сказал «на малое время», потому что она недолго наслаждается этим жалким забвением — её вскоре пробуждает и жалит память о Божьем сУДе, которая время от времени неизбежно выступает вперёд. Итак, только тот может быть назван истинно верующим, кто укрепляется твёрдым убеждением в том, что Бог — его благосклонный и доброжелательный Отец, и ожидает всего от одной лишь Божьей благости, кто, основываясь на обетованиях, исходящих от доброй воли Бога, без всяких сомнений уповает на своё спасение. Апостол говорит: «если мы сохраняем до конца доверие и прославляем Его в надежде» (Евр 3:14)*. Этим он утверждает, что никто не уповает на Бога должным образом, если не осмеливается с дерзновением прославить наследие Царства Небесного.

Верующий, повторяю, — это лишь тот, кто, опираясь на уверенность в своём спасении, осмеливается без колебаний хулить дьявола и смерть, как учит апостол римлян: «Я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее... не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе» (Рим 8:38-39). На этом основании он полагает, что очи нашего разума** не просвещены по-настоящему, если мы не сознаём, какова надежда на вечное наследие, к которому мы призваны (Эф 1:18). Всё учение св. Павла пронизывает мысль, что мы не постигнем доброты Бога, если не будем в ней совершенно твёрдо убеждены.

17. Здесь кто-нибудь, возможно, возразит, что у верующих совсем другой опыт, поскольку, познав милость Бога к ним, они бывают не только обеспокоены и охвачены сомнениями (что случается часто), но порой испуганы и смущены. Так происходит, когда они выдерживают бурю сильнейших искушений и должны одолеть их. Казалось бы, такие вещи несовместимы с крепостью веры (certitude de foy), о которой мы говорили. Так что, если мы хотим сохранить изложенное учение во всей полноте, необходимо разрешить этот трудный вопрос.

Когда мы учим, что вера должна быть твёрдой и непоколебимой, то не имеем в виду убеждённость, не подверженную никаким сомнениям, или стойкость, которую не одолевают никакие напасти. Мы, напротив, говорим, что верующие ведут непрестанную борьбу со своим собственным недоверием. Нам вовсе не следует полагать, что их совесть пребывает в нерушимом мире и покое, который не смутит ни одна буря. Однако, каковы бы ни были нападения, мы не допускаем, что верующие могут вдруг пасть или перестать доверять Божьей милости, в которую однажды твёрдо поверили.

Самый яркий и памятный пример веры Писание даёт нам в лице Давида, особенно если посмотреть на всю его жизнь. Однако и он часто сетует, до какой степени духу его недостаёт покоя, и молит, чтобы вера умиротворила его. Когда он упрекает свою душу за то, что она сверх меры тревожится и сомневается, разве это не гнев на собственное неверие? «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога» (Пс 41/42:6; 42/43:5). И действительно, его испуг был явным признаком недоверия, словно он думал, что оставлен Богом. В другом месте Давид делает ещё более красноречивое признание: «В смятении моём я думал: "отвержен я от очей твоих"» (Пс 30/31:23). Ещё из одного места явствует, какую напряжённую внутреннюю борьбу ведёт он со своим смятением и тоской, так что даже вступает в прения о природе Бога: «Неужели Бог забыл миловать? Неужели во гневе затворил щедроты Свои?» (Пс 76/77:10) И прибавляет ещё более суровое суждение: «Я сказал: Он умерщвляет меня. Вот как переменилась десница Божья»*. Как и всякий отчаявшийся человек, Давид заявляет, что так оно и есть. Он не только признаёт, что охвачен сомнениями, но и что он подавлен и побеждён, и не оставляет себе никакой надежды, ибо Бог покинул его и рука Божья, от которой Давид привык получать помощь, теперь готова его уничтожить. И вот, он зовёт свою душу вновь обрести покой (Пс 114/115:7), потому что явно ощутил, что она мечется среди искушений.

И всё же вера чудесным образом укрепляет сердца верующих в потрясениях — подобно пальме, которая, преодолевая любые тяжести, не перестаёт расти ввысь, даже когда ей что-то мешает. Так и Давид, хотя и кажется, что он совершенно подавлен, овладевает собой и, обличая собственную слабость, не перестаёт взывать к Богу. Поэтому тот, кто в своих невзгодах, преодолевая слабость, делает усилие пребыть в вере и продвинуться в ней дальше, уже почти одержал победу. Об этом мы читаем в другом псалме: «Надейся на Господа, мужайся, и да укрепляется сердце твоё, надейся на Господа» (Пс 26/27:14). Давид признаётся в своей робости и, дважды повторяя призыв, свидетельствует, что подвергся множеству нападений. В то же время он не просто сокрушается над своими пороками, но и силится победить их.

Если его поведение в качестве доброго примера сравнить с поведением царя Ахаза, то мы увидим огромное различие. Этому лицемеру для избавления от охватившего его страха был послан пророк Исайя. Он приносит ему весть: «Наблюдай и будь спокоен; не страшись» (Ис 7:4). Но этот несчастный, охваченный сильным страхом (чуть раньше было сказано, что «всколебалось сердце его», как дрожат листья деревьев), даже получив обетование, не перестал трепетать. Вот воздаяние и наказание за неверие — дрожать и трепетать, и тот, кто не ищет в вере доступа к Богу, отпадает от неё и поддаётся искушению. Напротив, верующие, хотя и сгибаются под тяжёлой ношей и едва не падают с ног, получают силу, мужество и упорство выстоять, пусть даже ценой огромных усилий и жестокой борьбы. Сознавая свою немощь, они просят вместе с пророком: «Не отнимай совсем от уст моих слова истины» (Пс 118/119:43). Это означает, что верующие порой немеют, как будто их вера уже побеждена. И всё же они не отпадают, не поворачиваются к ней спиной, как совершенно потерявшиеся люди, а продолжают борьбу и пробуждаются от лености — чтобы по меньшей мере не впасть в глупость, обманывая самих себя.

\$. Чтобы лучше это понять, следует обратиться к различению духа и плоти, о котором мы вели речь в другом местеа и которое ярко проявляется в данном случае. Ибо сердце верующего остро чувствует, что оно, с одной стороны, наполнено радостью познания Божьей доброты, а с другой, горьким ощущением своего бедственного положения; оно успокаивается обетованиями Евангелия — и трепещет от сознания своего нечестия; оно радостно постигает жизнь — и мучается страхом смерти. Подобное раздвоение и есть причина несовершенства нашей веры, ибо в пределах этой жизни мы никогда не достигнем счастья очищения от всякого недоверия и полноты внутренней веры. Именно отсюда происходит та борьба, когда остающееся в нашей плоти недоверие восстаёт, чтобы унизить и ниспровергнуть веру.

Мне могут возразить: если в сердце верующего к убеждённости примешивается сомнение, то не возвращаемся ли мы к тому, что вера — это не ясное и твёрдое знание воли Бога, а лишь смутное и ненадёжное? На это я отвечаю: нет. Ибо, хотя нас и отвлекают всевозможные умствования и сомнения, это не значит, что они совершенно отделяют нас от веры. Если мы подвергаемся нападениям неверия, это не значит, что мы брошены в его бездну. Если колеблемся, это не значит, что претыкаемся. Ибо в конце борьбы вера всегда преодолевает трудности, при первом столкновении с которыми кажется, что она погибла.

\9. Итак, едва лишь самая малая, какую только можно вообразить, капля веры западает в нашу душу, как мы сразу начинаем созерцать лик благого и расположенного к нам Бога. Возможно, издалека, но с такой несомненностью, что твёрдо знаем: это никакой не обман. Затем, в той степени, в какой мы укрепляемся и продвигаемся вперёд (а нам надлежит усердствовать в этом)12, мы приближаемся к Богу и наше зрение становится более отчетливым. Далее, непрестанное усердие ведёт к познанию и узнаванию Его. Благодаря этому мы видим, что разум, озарённый знанием Бога, сначала был опутан крайним неведением, но мало-помалу оно устраняется. Тем не менее неведение или неясное зрение не препятствуют ему получить очевидное знание о воле Бога, что является первым и главным элементом веры. Это подобно тому, как заключённый в подземелье через высокое и узкое оконце видит лишь косой и слабый солнечный свет и увидит само солнце, только если выйдет на свободу. И всё же он не теряет уверенности в существовании яркого солнечного света и не перестаёт в какой-то степени пользоваться его благами. Так и мы, заключённые в темницу земного тела и со всех сторон окружённые тьмой, если обладаем хотя бы искоркой Божественного света, открывающего нам милость Бога, то тем самым уже достаточно просвещены, чтобы иметь твёрдую убеждённость.

20. И то и другое нам неоднократно показывает апостол. Говоря, что «мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем... видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (1 Кор 13:9, 12), он даёт понять, сколь малая часть Божественной мудрости уделена нам в этой жизни. Его слова не только свидетельствуют о том, что, пока мы трудимся под бременем плоти, наша вера несовершенна, но и убеждают, что по причине нашего несовершенства нам необходимо постоянное наставление в учении. В то же время предполагается, что мы в своём ничтожестве не можем постичь бесконечных вещей. Св. Павел говорит обо всей Церкви. Но нет среди нас ни одного, кто бы не чувствовал, что его невежество и грубость души являются огромным препятствием, мешающим продвигаться вперёд так быстро, как ему бы хотелось. Однако в другом месте апостол показывает, как велика уверенность, которую даёт нам одна мельчайшая капля веры, свидетельствуя, что через Евангелие мы открыто взираем на славу Божью и ничто не препятствует нам преображаться в тот же образ (2 Кор 3:18).

Неведение неизбежно приводит нас к сомнениям и страхам, тем более что наше сердце от природы склонно к неверию. К тому же существуют бесчисленные и многообразные искушения, время от времени жестоко нападающие на нас. Совесть, обременённая тяжестью грехов, то жалуется и стонет, то обвиняет самоё себя; иногда её поражают тайные уколы, иногда явные мучения. Поэтому и тогда, когда враждебные нам силы создают видимость Божьего гнева, и тогда, когда наша совесть сама отыскивает повод для него, неверие пользуется этим: оно нацеливает всё своё оружие на то, чтобы внушить, что Бог противостоит нам во гневе, дабы мы ни в чём не уповали на Него и боялись как смертельного врага.

21. Чтобы выдержать эти нападения, вера вооружается Словом Божьим. Когда её искушает предположение, будто Бог враждебен человеку, потому что огорчает его, она защищается уверенностью, что Он милосерд, даже когда огорчает; ибо насылаемые Им наказания проистекают более от любви, нежели от гнева. Сокрушаемая мыслью, что Бог как справедливый Судья наказывает всякое нечестие, она, как щитом, прикрывает себя уверенностью, что милость приготовлена для всякого грешника, если он обращается к Божьему милосердию. Таким образом верующая душа даже в тяжких мучениях преодолевает в конце концов все трудности и не допускает, чтобы у неё была отнята уверенность в Божьей милости. Более того, все осаждающие её сомнения обращаются в ещё большую уверенность.

Подобный опыт мы находим у святых. Когда они видели, что на них обрушивается мщение Бога, они не переставали обращать к Нему свои воздыхания; и даже когда им казалось, что Бог не внимает их мольбам, то всё равно продолжали призывать Его. Ибо для чего бы им было жаловаться Тому, от кого они не ожидали утешения? И что подвигло бы их на мольбу, если бы не надежда получить от Него помощь? Так и ученики, которых Иисус Христос упрекал за слабость веры, кричали, что погибают, и при этом молили Его о помощи (Мф 8:25). И в самом деле, порицая их за маловерие, Он не изгонял их из числа своих верных, чтобы поставить в один ряд с неверующими, а побуждал избавиться от этого порока.

Ещё раз повторяем сказанное вышеа: корень веры никогда не может быть вырван из сердца верующего, он продолжает в нём жить, хотя порой наклоняется в разные стороны. Свет веры не может быть погашен совершенно — всегда остаётся хотя бы искорка. Наблюдая это, можно утверждать, что Слово — нетленное семя жизни — даёт подобный ему плод, ростки от которого никогда не засохнут и не погибнут. Это доказывает пример Иова, который говорит, что не перестанет надеяться на Бога, пусть даже Он убивает его (Иов 13:15). У святых никогда не было большей причины для отчаяния, чем ощущение, что над ними занесена десница Господня, дабы привести их в смятение, — как они могли подумать, исходя из реального положения вещей.

Итак, можно принять за истину, что неверие никогда не овладевает сердцами верующих изнутри, но лишь нападает на них извне и не наносит им смертельных ран, а только причиняет боль; а если и ранит, то эти раны излечимы. Св. Павел сказал, что вера — наш щит (Эф 6:16), Когда вера выставлена вперёд, чтобы противиться дьяволу, то, получая

аРазделы 17 и 18 настоящей главы.

удары, она отбивает их или отводит, так что они не проникают в сердце. Нападение на веру подобно тому, как воин, сам по себе крепкий и сильный, получив неожиданный удар, вынужден отойти назад. Когда вера ранена, это напоминает щит воина, который прогнулся или треснул от сильного удара, но не пробит, ибо верующая душа всегда одерживает верх, чтобы воскликнуть вместе с Давидом: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною» (Пс 22/23:4). Страшно ходить долиною смертной тени. И невозможно, чтобы верующие, как бы тверды они ни были, не устрашились этого. Но поскольку в их умах над всеми мыслями господствует мысль, что Бог — перед ними и что Он заботится об их спасении, то этой убеждённостью они побеждают страх. Какие бы козни и нападения ни предпринимал против нас дьявол (говорит св. Августин), пока он не займёт в нашем сердце то место, где обитает вера, он изгоняется вона. Судя по опыту, верующие не только выходят победителями из подобных столкновений, — ибо, собрав все силы, они готовы сражаться лучше, чем когда-либо прежде, — но в них совершается то, о чём говорит св. Иоанн в своём Первом Соборном послании: ваша вера «есть победа, победившая мир» (1 Ин 5:4). Это означает, что вера не только побеждает в одной битве или в десяти, но, подвергаясь нападениям, она всегда становится победительницей и ещё более укрепляетсяь.

22. Есть и другой вид страха и тревоги, от которого вера не ослабевает, а, скорее, укрепляется: когда верующие, понимая, что примеры мщения Бога нечестивцам должны служить им для научения, дабы они не навлекали на себя Божий гнев теми же самыми преступлениями, тщательнее остерегаются делать зло. Или же когда они, видя своё жалкое состояние, научаются полностью зависеть от Бога и сознают, что без Него они не менее зыбки и преходящи, чем дуновение ветра. Так, апостол, напомнив о наказаниях, которым Бог подверг израильский народ, внушает коринфянам страх впасть в те же самые грехи (1 Кор 10:11). Но этим он отнюдь не отнимает у них желание полагаться на Бога, а пробуждает их от сна души, умерщвляющего веру.

Соответственно, когда апостол говорит о гибели Израиля, дабы побудить того, кто устоял, держаться верою (Рим 11:20), он не подталкивает нас к колебаниям, как если бы мы не были уверены в нашей стойкости, а

^Августин. Трактат о Евангелии от Иоанна, LII, 9 (MPL, XXXV, 1772).. Следует отметить, что это превосходное определение веры идёт значительно дальше простого верования: «Вера — это душа наших душ, и так же, как душа оживляет тело, вера оживляет душу». (Sermon sur I Timothиe. — OC, LUI, 313.) — Прим. франц. изд.

лишь отрицает всякую гордыню и чрезмерную веру в свои силы, чтобы мы, язычники, не оскорбляли иудеев, место которых мы заняли. Здесь апостол обращается не только к верующим, но и к лицемерам, хвалящимся внешними проявлениями веры. Он не увещевает каждого в отдельности, а, сопоставив иудеев и язычников и показав, что иудеи были отвергнуты в наказание за их неверие и неблагодарность, призывает язычников не гордиться и не превозноситься из страха потерять только что полученную благодать усыновления. Ибо и после общего отвержения иудеев среди них остались некоторые, кто не отпал от союза с Богом, так же как среди язычников есть такие, кто лишён подлинной веры, пыжится от самомнения, внушённого плотью, и злоупотребляет Божьей добротой себе на погибель. Но даже если допустить, что слова св. Павла обращены к верующим, то и тогда не возникнет противоречия со сказанным мною: одно дело осуждать дерзость, которую порой допускают святые, поступая по плоти, с целью показать им, что они не должны попадаться в сети безумного самомнения, и совсем другое дело — устрашать совесть, чтобы она не успокаивалась в полной уверенности в Божьей милости.

23. Когда апостол учит, чтобы мы трудились для своего спасения со страхом и трепетом (Флп 2:12), он требует как раз того, чтобы мы привыкли доверяться Господу, отвергнувшись самих себя. Ибо ничто не может так подвигнуть нас полагать опору и надежду нашей веры в Боге, как недоверие к самим себе и растерянность, происходящая от сознания нашего бедственного положения. В этом смысле следует понимать и слова пророка: «По множеству милости Твоей войду в дом Твой, поклонюсь святому храму Твоему в страхе Твоём» (Пс 5:8), — в которых дерзновение веры, вдохновляющееся милостью Бога, неразрывно соединено со страхом и святым трепетом. Мы должны испытывать эти чувства, представая перед Богом в его величии, сияние которого обличает всю нашу нечистоту. Поэтому хорошо сказал Соломон, что блажен человек, который постоянно заставляет своё сердце бояться*, а кто ожесточается, тот попадает в беду (Прит 28:14). Здесь речь идёт о таком страхе, который делает нас более осторожными и осмотрительными, а не о таком, который повергает в отчаяние. Наше мужество, слабеющее само по себе, получает силы в Боге; поверженное — оно возрождается в Нём; потерявшее доверие к себе — полагает в Нём надежду. Поэтому нет никакого противоречия в том, что верующие испытывают страх и трепет и одновременно получают утешение, убеждаясь в тщете своих усилий и взирая на Божественную истину.

Кто-нибудь спросит: как страх и вера могут уживаться в одной душе? Я отвечаю: точно так же, как в противоположном случае часто уживаются беспокойство и небрежение. Ибо, хотя дурные люди вооружаются, насколько возможно, глупостью, чтобы их не потревожил страх Божий, Божий суд всё-таки преследует их, так что они не могут достичь того, к чему стремятся. Поэтому нет ничего несообразного в том, что Бог учит своих верных смирению, поражая их всевозможными страхами, чтобы, стойко сражаясь с ними, верные оставались скромными и сдержанными, как бы в узде. Из дальнейших слов апостола, где он раскрывает причину страха и трепета, становится ясным поучение, которое он намеревается нам преподать: Бог из одной милости даёт нам и желание и способность совершенствоваться*. То же самое имел в виду пророк, сказавший, что сыны Израилевы боятся Господа и его доброты (Ос 3:5)**. Ибо не только благочестие порождает почтение к Богу, но даже сладость его милости, как бы восхитительна она ни была, учит людей восхищаться со страхом, дабы они во всём зависели от Бога, склоняясь перед его могуществом.

24. Утверждая это, я отнюдь не принимаю безумную фантазию, распространяющуюся сейчас среди «полупапистов». Не будучи в силах отстаивать тяжкое заблуждение, господствовавшее прежде в теологических школах, будто вера — это лишь некое предположение (opinion douteuse), они прибегают к другой уловке, настаивая на том, что к вере (fiance) обычно примешивается неверие. Они признают, что, взирая на Христа, мы находим в Нём все основания для надежды; но поскольку мы никогда не бываем достойны благ, предложенных нам в Иисусе Христе, эти люди утверждают, что, сознавая свою недостойность, мы колеблемся и впадаем в сомнения. То есть, они помещают совесть между упованием и страхом, и она склоняется то к одному, то к другому. Более того, они так связывают страх с упованием, что, когда властвует первый, он подавляет второе; подобным же образом действует упование. Вот как Сатана, когда видит, что не в силах сокрушить твердыню веры явной ложью, силится разрушить её тайком, словно подкапываясь к ней из-под земли. Что же это за вера, спрашиваю я вас, если она при каждом ударе уступает место отчаянию?

Фантазия этих людей состоит в том, что если мы взираем на Христа, то уверены в своём спасении, а если обращаем взгляд на себя, то уверены в осуждении. Отсюда они заключают, что нашими сердцами вера и отчаяние владеют поочередно, словно мы должны полагать, что Иисус Христос стоит где-то вдалеке, а не обитает внутри нас. Мы же надеемся получить от Него спасение не потому, что Он явится издали, а потому, что, соединив нас со своим телом, Он делает нас причастными не только ко всем своим благам, но и к самому Себе. Поэтому из их посылки я вывожу противоположное следствие: оглядываясь на себя, мы ясно видим, что осуждены. Но поскольку Иисус Христос передал нам все свои блага таким образом, что всё его стало нашим, то. мы сделались его членами и одной субстанцией с Нима. По этой причине наши грехи преданы забвению в его праведности, а спасение, которым Он обладает, устранило наше осуждение. Он предстал перед нами со своим достоинством, чтобы наша недостойность не предстала перед Богом. В самом деле, положение вещей таково, что мы ни в коем случаем не должны отделять от себя Иисуса Христа, но твёрдо хранить союз, которым Он соединил нас с Собою. Этому учит нас апостол, когда говорит, что наше тело мертво по причине греха, но Дух Иисуса Христа, живущий в нас, есть жизнь по причине его праведности (Рим 8:10)*.

Согласно фантастическим представлениям этих людей, следовало бы сказать: Иисус Христос имеет жизнь в Себе, но мы, будучи грешниками, остаёмся в узах осуждения и смерти. Однако апостол говорит совершенно другое. Он учит, что осуждение, которого мы заслуживаем сами по себе, поглощено спасением в Иисусе Христе. В качестве доказательства он приводит такое соображение: Иисус Христос обитает в нас, а не вне нас Он не только связан с нами нерушимым союзом, но посредством чудесной, превосходящей всякое разумение связи каждый день всё сильнее соединяется с нами в одной субстанции. В то же время я не отрицаю (как об этом было только что сказано), что по причине нашей неустойчивости и частых колебаний случаются нарушения веры, когда она подвергается нападениям Сатаны. Свет веры может потускнеть от мрака слишком жестоких искушений, но всё-таки вера не перестаёт постоянно устремляться к Богу.

25. То же мнение высказывает св. Бернар, специально рассматривавший этот вопрос в Пятой гомилии об освящении храма. «Часто размышляя о душе, говорит он, я убеждаюсь, что в ней присутствуют две противоположные вещи. Если рассматривать её саму по себе, то я не смогу выразиться лучше, чем сказав, что она сводится к ничто. Какая необходимость говорить сейчас обо всех наших несчастьях? О том, насколько душа обременена грехами, окружена мраком, опутана искушениями, как она бурлит в похотях, уступает страстям, питается иллюзиями, что она постоянно склонна ко злу, стремится ко всяческим порокам, что, наконец, она полна низостей и совершенно запуталась? Если даже праведность человека оказывается перед Богом грязью и отбросами, то что случится с неправедными (Ис 64:5)? Если и во свете только тьма, то какова же сама тьма (Мф 6:23)*?

Что же скажем? Определённо, человек — это только суета, человек сводится к ничто, человек — это ничто. Но ведь каким-то образом он всё-таки не есть ничто, ибо его возвеличил Бог? Как может он быть ничто — ведь Бог склонил к нему своё сердце? Будем мужественны, братья. Хотя в наших сердцах мы — ничто, в сердце Бога мы, возможно, найдём нечто, сокрытое от нас. О, Отец милости, Отец страждущих, как Ты склонил к нам твоё сердце? Ибо где сокровище твоё, там твоё сердце [Мф 6:21]. Как же мы стали твоим сокровищем, если мы — ничто? Все люди перед Тобой таковы, как если бы их вовсе не существовало, и они почитаются за ничто. Но это перед Тобою, а не в Тебе. Они ничто по суду твоей истины, но не по твоему милосердию и доброте. Ибо Ты называешь вещи, которых нет, как если бы они существовали. Поэтому вещи, которые Ты называешь, будучи ничто, всё же имеют бытие — ибо Ты их называешь. Будучи сами по себе ничто, они не перестают существовать в

(В Рин°Аальный перевод: «Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» V латинской версии цитата ближе к этому тексту)

Тебе. Как сказано у св. Павла: не от дел, но от призывающего Бога»а. (Рим 9:12.)

Высказав такую мысль, св. Бернар следующим образом объединяет эти два положения. Очевидно, что вещи, соединённые между собой, не разрушают одна другую. После чего он делает ещё более очевидное заявление, заканчивая такими словами: «Если, имея в виду эти два соображения, мы внимательно присмотримся к себе или, лучше, приняв первое из них, увидим, что мы — ничто, а приняв второе, — как мы прославлены, то наша слава будет приведена к должной мере и, возможно, даже увеличится. Да, она дана нам, но для того, чтобы прославляться в Боге, а не в самих себе. Когда мы задумаемся над тем, что если Бог хочет нас спасти, то мы получим избавление, это позволит нам вздохнуть с облегчением. Но нужно подняться выше и искать град Божий, искать храм Бога, искать его дом, искать тайну союза, который Он заключил с нами. Поступая так, мы не забудем ни то ни другое соображение, но со страхом и благоговением скажем, что мы что-то собою представляем, но лишь в сердце Бога; что мы — нечто не благодаря своему достоинству, а потому, что Он своею благодатью посчитал нас достойными»ь.

26. Страх Господень, который на протяжении всего Св. Писания выступает как характерная черта верующих и именуется то началом мудрости, то самой мудростью (Прит 1:7; Пс 110/111:10; Прит 15:33; Иов 28:28), хотя он всегда один и тот же, происходит от двоякого чувства. Почитание полагается Богу как отцу и как господину (таІБІге). Поэтому тот, кто пожелает воздать Ему честь подобающим образом, будет стараться поступать как послушный сын и как служитель, способный исполнить свой долг. Послушание Богу как нашему отцу пророк называет «честью», а служение Ему как господину — «страхом»: «Сын чтит отца и раб — господина своего; если Я — отец, то где почтение ко Мне? и если Я Господь, то где благоговение* предо Мною?» (Мал 1:6) Однако, хотя пророк различает эти понятия, в начале он их смешивает, обозначая то и другое словом «почитать» (Ьоппогег). Потому что для нас страх Божий — это благоговение, в котором смешаны почтение и страх. И нет ничего удивительного, если одно и то же сердце одновременно испытывает оба эти чувства. Тот, кто сознаёт, каким Отцом является для нас Бог, имеет достаточное основание — даже если бы не существовало ада, — чтобы страх оскорбить Его был сильнее страха смерти. С другой стороны, поскольку наша плоть склонна вырываться из узды, удерживающей её от дурного, необходимо, чтобы Господь, под властью которого мы находимся, с целью ограничить подобное умонастроение питал отвращение ко всякому нечестию. И те, кто своей дурной жизнью вызовет его гнев, не избегнут мщения.

27. Слова св. Иоанна: «в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин 4:18) — нисколько этому не противоречат. Он имеет в виду тревогу, вызываемую неверием, от которой далёк страх верующих. Ибо нечестивые испытывают страх перед Богом не потому, что боятся Его оскорбить, даже если бы это могло остаться безнаказанным; но потому, что знают о его власти отомстить, и устрашаются только тогда, когда им говорят о его гневе. Они боятся именно его гнева, ибо сознают, что Он близок, и с часу на час этот гнев может их погубить. Напротив, верующие, как было сказано вначале, больше боятся оскорбить Бога, чем понести наказание. Они не дрожат от страха наказания, словно перед ними уже разверзлась бездна ада, готовая их поглотить, — наоборот, страх отводит от них эту опасность. Поэтому апостол так говорит верующим: «Никто да не обольщает вас пустыми словами, ибо за это приходит гнев Божий на сынов противления» (Эф 5:6). Он не угорожает, что гнев Божий обрушится на них, — он призывает их подумать о том, что гнев придёт на злых по причине грехов, которые св. Павел назвал чуть раньше (1Кор 6:9-10), дабы верующие не уподоблялись злым и не подверглись той же участи.

Однако отверженные нечасто пробуждаются от простой угрозы. Напротив, отупев от небрежения и лени, они ожесточаются в противлении. Ведь Бог мечет с неба только словесные молнии. Но когда они чувствуют на себе его руку, они вынуждены бояться, хотят они того или нет. Такой страх обычно называется рабским, что отличает его от свободного и добровольного подчинения, каким должно быть подчинение детей отцуа. Некоторые писатели проводят более тонкое различение и выделяют третий вид страха, поскольку рабский, вынужденный страх приуготовляет нас к тому, чтобы бояться Бога должным образом, и порождает в нас некое среднее чувство, помогающее идти далыиеь.

Далее, под благоволением Бога, на которое, как мы говорили, взирает вера, следует понимать то, что мы вступаем в обладание спасением и вечной жизнью. Ибо ничего не может быть у нас в недостатке, если Бог благоволит к нам, — для уверенности в спасении нам должно быть достаточно того, что Он убеждает нас в своей любви к нам. «Да воссияет лицо Твоё, и спасемся!» (Пс 79/80:4) Писание полагает в этом сущность нашего спасения: Господь, устранив всякую вражду, принял нас в свою милость (Эф 2:14)а. Это означает, что Бог, примирившись с нами, исключил всякое сомнение в том, что всё будет обращено нам во благо. Вера, постигая любовь Божью, включает в себя обетования о настоящей и будущей жизни и твёрдую уверенность во всех благах — в евангельском смысле. Ибо вера не обещает, разумеется, ни долголетия, ни великих почестей, ни изобилия богатства в нынешней жизни, поскольку Господь не пожелал, чтобы что-то из этого нам было непременно дано. Но вера довольствуется тем, что, хотя нам недостаёт в этой жизни многих вещей, Бог нас никогда не оставит.

Главная уверенность коренится в ожидании будущей жизни, которая вне всякого сомнения дана нам Словом Божьим. Какие бы бедствия и невзгоды ни приключились с теми, кого наш Господь однажды принял в свою любовь, они не могут помешать тому, чтобы им для совершенного счастья было достаточно одного лишь Божьего благоволения. Поэтому, когда мы хотим выразить смысл всякого блаженства, мы говорим о Божьей благодати; из этого источника происходят все без исключения блага.

Это легко увидеть в Писании, которое постоянно напоминает нам о Божьей любви, причём не только тогда, когда говорит о вечном спасении, но и когда упоминает о мирских благах. Именно поэтому Давид свидетельствует, что доброта Бога, которую принимает верующее сердце, сладостнее и желаннее самой жизни (Пс 62/63:4). Когда исполняются все наши желания, но мы не уверены, любит ли нас Бог или ненавидит, то наше счастье словно проклято и, значит, уже не является счастьем. Когда Бог одаривает нас отеческим взглядом, то даже наши беды уподобляются счастью, потому что начинают помогать в деле спасения. Поэтому св. Павел, назвав многие невзгоды, которые могут нас постигнуть, радуется, что они не способны отлучить нас от Божьей любви (Рим 8:35). Молитвы за верующих он всегда начинает с упоминания о благодати — источнике и начале всякого преуспеяния. Также и Давид противопоставляет всем страхам и тревогам, смущающим нас, милость Бога: «Если я пойду и

Прим перев.

долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною» (Пс 22/23:4). И наоборот, мы чувствуем, как тревожится наше сердце, если только оно не довольствуется Божьей милостью, не ищет в ней мира и покоя, не вспоминает слова пророка, которые должны запечатлены в них: «Блажен народ, у которого Господь есть Бог, — племя, которое Он избрал в наследие Себе» (Пс 32/33:12).

29. Основанием веры мы считаем полученное даром обетование, ибо в нём и состоит собственно вера. Хотя она полагает Бога истинным везде и во всём, повелевает Он или запрещает, обещает или угрожает, хотя она послушно принимает его повеления, соблюдает его запреты и страшится его угроз, всё-таки она восходит именно к обетованию, в нём утверждается и в нём получает своё завершение. Ибо вера ищет в Боге жизнь, которая не сводится к предписаниям или угрозам, но лишь к обещанию милости, данному даром. Обещания, чем-нибудь обусловленные, какие нам даются в земных делах, не обещают жизни, разве только когда мы ищем её в самих себе. Так что если мы не хотим, чтобы наша вера претыкалась и дрожала, нам следует опираться на то обетование спасения, которое даровано нам Господом добровольно, из чистой щедрости, более ввиду нашего ничтожества, нежели достоинства.

Поэтому апостол соотносит веру именно с Евангелием, которое он называет словом веры (Рим 10:8), и не уступает этого именования ни заповедям, ни обетованиям Закона. Ибо нет ничего, в чём могла бы утвердиться вера, кроме этого посланничества, которое происходит от великодушия Бога и которым Он примирил с Собою мир. Из этого вытекает соответствие между верой и Евангелием, о котором так часто говорит апостол. Например, что Евангелие дано ему, чтобы «покорять вере все народы», что «оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему», что «в нём открывается правда Божия от веры в веру» (Рим 1:5, 16-17). Здесь нет ничего удивительного. Поскольку Евангелие есть служение примирения людей с Богом (2 Кор 5:18), то нет другого достаточного свидетельства Божьего благоволения к нам, знания которого требовала бы вера13. Когда мы говорим, что вера должна основываться на данном даром обетовании, мы не отрицаем, что верующие принимают и почитают слово Божье на всяком месте; мы лишь говорим об обетовании милости как о подлинной цели веры. Верующие действительно должны считать Бога Судьёй, карающим злодеев, но в особенности они должны взирать на его великодушие, как об этом и сказано: Он благ и милосерд, долготерпелив, не скор на гнев, щедр и благ ко всем, и щедроты его во всех его делах (Пс 85/86:5; 102/103:8; 144/145:8-9).

Меня мало трогает то, о чём лают Пигийа и подобные ему псы. Они утверждают, что наложенные нами ограничения сводят веру лишь к одному из её элементов. Я признаю, как уже сказал ранееь, что общая цель веры — Божья истина, независимо от того, угрожает она или дарует благодать. Поэтому апостол и говорит, что Ной верою убоялся потопа до того, как он наступил (Евр 11:7). Из этого софисты делают вывод, что если вера вызывает у нас страх будущих наказаний, то, формулируя её определение, мы не должны исключать угрозы, которыми Бог предостерегает грешников. Однако они злоумышляют против нас и клевещут, будто мы утверждаем, что вера не должна видеть слово Божье везде и во всём. Мы настаиваем лишь на двух положениях: вера может утвердиться, только опираясь на данное даром обетование спарения; через веру мы становимся угодны Богу только в той степени, в какой она соединяет нас с Иисусом Христом.

В самом деле, эти два положения очень важны. Речь идёт о вере, которая отделяет детей Божьих от отверженных, верующих от неверующих. Если кто-либо не верит, что все Божьи повеления праведны и нет ни одной неосновательной угрозы, то можно ли такого человека назвать верующим? Каждый ответит, что нельзя. Не может быть никакой твёрдости в вере, если она не уповает на милосердие Бога.

С другой стороны, с какой целью мы рассуждаем о вере? Не для того ли, чтобы узнать путь к спасению? Но как спасает нас вера, если не благодаря тому, что через неё мы становимся членами тела Христова? Следовательно, давая определение веры, мы с полным основанием настаиваем на её основном действии и лишь затем добавляем признак, отделяющий верующих от неверующих. Короче, злобствующие люди могут лишь язвить по поводу нашего учения, если они не желают вместе с нами обвинить св. Павла, который называет Евангелие учением веры (Рим 10:8) и особо подчёркивает такое именование.

Здесь уместно повторить сказанное нами ранее0: Слово так же необходимо вере, как необходим живой корень дереву, чтобы оно плодо-

аАльберт Пигий (Pighius, 1490—1542) — голландский католический теолог, защитник идеи свободы воли. Написал большой труд «Десять книг о свободной воле людей и божественной благодати, против Лютера, Кальвина и других» (De liberi hominis arbitrio et divina gratia libri X, adversus Lutherum, Calvinum et alios). Кальвин ответил ему также весьма объёмистым трактатом на латинском языке «Защита здравого и истинного учения о рабстве и освобождении человеческого решения, против клеветы Альберта Пигия Кам-пенса» (Defensio sanae et orthodoxae doctrinae de Servitute et liberatione humani arbitrii adversus calumnias Alberti Pighii Campensis), который был издан в Женеве в 1543 г. (ОС, VI, 229-404.) Этот трактат был посвящен Меланхтону. — Прим. франц. изд.

ьРаздел 7 настоящей главы.

сРаздел 6 настоящей главы.

носило. Ибо, как сказал Давид, «никто не может уповать на Бога, если не узнает Его имени» (Пс 9:11)*.

Это знание не порождается воображением человека, а возникает от того, что Бог сам свидетельствует о своей доброте. Давид говорит об этом в другом месте: «Да придут ко мне милости Твои, Господи, спасение Твоё по слову Твоему,... ибо уповаю на слово Твоё» (Пс 118/119:41-42). Итак, нужно подчеркнуть соответствие веры Слову, из чего и следует спасение. В то же время я не исключаю из рассмотрения могущество Бога: если оно не поддерживает веру, то Богу никогда не будет воздана подобающая Ему честь. На первый взгляд кажется, что св. Павел выделяет очевидную и даже тривиальную вещь, когда говорит, что Авраам был уверен, что Бог в силах исполнить обещанное (Рим 4:21); и когда говорит о себе: «Я знаю, в Кого уверовал, и уверен, что Он силён сохранить залог мой на оный день» (2 Тим 1:12). Но если каждый внимательно рассмотрит и взвесит сомнения, непрестанно и без конца проникающие в наши умы, дабы вселить в нас недоверие к силе Божьей, то он увидит, что те, кто прославляли её по достоинству, немало преуспели в вере. Все мы признаём, что Бог делает всё, что пожелает. Но так как нас пугает и сбивает с толку малейшее мирское искушение, то обнаруживается, что мы принижаем Божье могущество и больше верим угрозам Сатаны, хотя и имеем обетования Бога, вооружающие нас для противостояния им.

Вот почему Исайя, стремясь вложить в сердца иудеев веру в спасение, так красочно прославляет могущество Бога. Порой может показаться, что, когда он убеждает их в том, что Бог простит им грехи и помилует, и тут же восхваляет чудесные Божьи дела в управлении небом и землёю, то предаётся преизобильным и пространным описаниям. И всё же он не прибавляет ничего, что в данном случае не пошло бы на пользу. Ибо если сила Божья не будет у нас перед глазами, то едва ли уши воспримут Слово или во всяком случае оно не будет оценено по достоинству. Следует также иметь в виду, что здесь Писание говорит нам о реальном, действенном (ейесШеИе) могуществе Бога. Ибо вера, как мы сказали в другом местеа, всегда пользуется им себе во благо. В особенности она обращается к таким делам Бога, в которых Он являет Себя Отцом. Поэтому иудеям так часто напоминали об искуплении. Из этих напоминаний они могли усвоить, что Бог, будучи Совершителем их спасения, сохранит их До конца. Давид собственным примером убеждает нас, что блага, вручённые Богом каждому человеку, должны служить ему подтверждением веры в то, что касается будущего. И даже если иногда кажется, что Бог нас

^Синодальный перевод: «И будут уповать на Тебя знающие имя Твоё». аКн.1, гл. XVI, 3 сл.

оставил, мы должны устремлять свою мысль дальше, памятуя о его прежних благодеяниях, вселяющих в нас полное доверие. Как сказано в псалме, «вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих» (Пс 142/ 143:5); а также: «Буду вспоминать о делах Господа; буду вспоминать о чудесах Твоих древних» (Пс 76/77:12).

Однако, поскольку всё наше знание о могуществе Бога и о силе его дел остаётся туманным и нетвёрдым вне его Слова, мы имеем основания говорить, что истинной веры не может быть До тех пор, пока Бог не просветит нас свидетельством своей благости. Здесь возникает вопрос о Саре и Ревекке: движимые, казалось бы, ревностью о вере, они тем не менее вышли за пределы, положенные Словом. Сара из-за горячего желания, чтобы продолжился благословенный род, дала мужу в жёны свою служанку (Быт 16:5). Невозможно отрицать, что при этом она совершила несколько грехов. Но сейчас я касаюсь только одного порока: предавшись чрезмерному усердию, она не удержалась в предписанных Словом границах. Тем не менее очевидно, что это усердие произошло от веры. Ревекка после того, как Бог открыл ей, что избрал Иакова, прибегла к злым уловкам и козням для того, чтобы его благословил Исаак, который был свидетелем и служителем Божьей благодати; она заставляет сына лгать. Короче, она извращает Божью истину несколькими подменами и обманами. Подвергая обетование Бога осквернению и насмешке, она уничтожает его, насколько может (Быт 27). И всё-таки этот поступок, каким бы порочным и достойным осуждения он ни был, свидетельствует также и о вере. Ведь Ревекке было необходимо преодолеть множество препятствий, прежде чем она так сильно возжелала того, что было связано с тревогами, борьбой и опасностями и не давало никаких земных надежд и преимуществ. Как можем мы отказать в вере святому патриарху Исааку, хотя, получив от Бога указание на то, что право первородства передано его младшему сыну, он не утратил расположения к своему старшему сыну Исаву?

Эти примеры показывают, что к вере нередко примешиваются заблуждения. Однако при этом вера всегда имеет превосходство, если только она подлинная и искренняя. Как из-за частного заблуждения Ревекки благословение не потеряло действенности и не исчезло, так не исчезла и вера, которая преобладала в её сердце и которая была началом и причиной её поступка. Вместе с тем пример Ревекки показал, насколько человеческое сознание склонно спотыкаться и сходить с верного пути. Так что вряд ли можно ожидать чего-то доброго от его собственных побуждений. Но недомыслие и изъяны, которые всегда присутствуют в нашей вере, не заглушают её, если мы знаем, как внимательлно должны мы слушать Бога — словно припав к его устам. Вместе с тем подтверждается сказанное нами: вера, если она не опирается на Слово, быстро исчезает, подобно тому, как погибли бы Сара, Исаак и Ревекка, чей разум заблудился в уловках и кознях, если бы скрытая узда не удерживала их в послушании Слову.

32. Мы с полным основанием полагаем все обетования в Иисусе Христе, ибо апостол сводит всё Евангелие* к познанию Его (Рим 1:17). А в другом месте он учит, что все обетования Божьи в Иисусе Христе «да» и «аминь» (2 Кор 1:20), то есть подтверждены. Причина этого очевидна: какие бы блага ни обещал Господь, Он свидетельствует этим о своём благоволении, так что нет обетовании, которые бы не были свидетельством его любви. Этому не противоречит то обстоятельство, что чем больше благ получают из его рук нечестивые, тем более суровому суду они подлежат. Ибо, поскольку они не признают, что имеющиеся у них блага получены из рук Бога, или, признавая это, не принимают его доброту в свои сердца, то, значит, они относятся к его доброте как дикие животные, которые соответственно своей природе получают такие же плоды Божьей щедрости, но ничего о ней не знают. Не противоречит нашим словам и то, что, отвергая обращенные к ним обетования, нечестивцы навлекают на свои головы ещё более тяжкое мщение.

Хотя действенность обетовании окончательно проявляется тогда, когда мы их принимаем, их истинность и содержание никак не зависят от нашей неверности или неблагодарности. Своими обетованиями Господь зовёт людей не только принять плоды его великодушия, но также ценить и почитать их, ибо в них Он открывает свою любовь. Поэтому следует ещё раз повторить, что всякое обетование есть свидетельство Божьей любви к нам.

С другой стороны, очевидно, что никто не будет любим Богом вне Христа14, поскольку Он есть Возлюбленный Сын, в котором пребывает благоволение Отца (Мф 3:17; 17:5) и через которого оно распространяется на нас. Как учит св. Павел, мы стали угодны Богу в Возлюбленном (Эф 1:6). Именно при его посредстве до нас достигает дружба Бога. По этой причине апостол и называет Его «мир наш» (Эф 2:14). А в другом месте он характеризует Христа как связь, посредством которой с нами соединяется воля Отца (Рим 8:3). Отсюда следует, что, принимая обетование, мы всегда должны взирать на Иисуса Христа. Св. Павел хорошо сказал, что всё обещанное Богом подтвердилось и исполнилось в Нём (Рим 15:8).

Синодальном переводе — «благовестив».

Иногда кажется, что некоторые примеры из Писания противоречат этому. Невероятно, чтобы Нееман Сириянин, спрашивая у пророка, как ему подобающим образом послужить Богу, был просвещён относительно Посредника. Так же трудно поверить, что Корнилий, римлянин-язычник, понимал то, о чём знали далеко не все иудеи, притом весьма туманно. И однако его милостыни были угодны Богу (Деян 10:31) и была принята жертва Неемана (4 Цар 5:17 сл.). Ни тот ни другой не могли получить этого иначе, как через веру. Евнух, к которому был послан Филипп, человек из далёкой страны, никогда бы не предпринял трудного и дорогостоящего путешествия в Иерусалим для поклонения, если бы в его сердце совсем не было веры (Деян 8:27). Однако, когда Филипп спросил его о Посреднике, он признался в своём неведении (Деян 8:31). Я же полагаю, что их вера была неосознанной не только касательно личности Иисуса Христа, но и касательно его силы и служения, возложенного на Него Богом-Отцом. Очевидно, однако, что они уже восприняли некоторые начала, сделавшие их способными предвкушать Иисуса Христа. В этом нет ничего нового. Евнух никогда бы не пришёл из такой далёкой страны поклониться Богу, неизвестному в Иерусалиме. И Корнилий, долго живший в Иудее и знавший религию иудеев, не мог не воспринять хотя бы отдельные части истинного учения Закона. Что касается Неемана, то вряд ли возможно, чтобы Елисей, указывая ему, как поступать в делах весьма незначительных, забыл о главном. И хотя знание об Иисусе Христе было у них весьма туманным, нет оснований считать, что оно полностью отсутствовало. Хотя бы потому, что они приносили жертвы согласно Закону, а такие жертвоприношения существенно отличались от языческих церемоний своей целью, которой был Иисус Христос.

33. Простого объявления о вере в Слове Божьем должно было бы быть вполне достаточно для того, чтобы она зародилась в нас, если бы этому не мешали ослепление и упрямство. Но поскольку наш ум склонен к суете, он не в состоянии воспринять Божью истину, а из-за своей тупости не может увидеть божественного света. Поэтому одно лишь Слово не приносит какой-либо пользы без просвещения Св. Духом. Таким образом обнаруживается, что вера выше всякого человеческого разумения. Но просвещения ума Св. Духом ещё недостаточно — необходимо, чтобы его силою утвердилось в вере наше сердце. Сорбоннские теологи жестоко заблуждаются, полагая, что вера — это простое согласие со Словом Божьим. Оно совершается в сознании, и, значит, здесь нет речи о доверии и уверенности сердца.

Итак, в том и другом случае вера — это единый Божий дар. Сначала просвещается человеческий разум, благодаря чему он становится способен понять Божью истину; затем в ней укрепляется сердце. Св. Дух не только порождает в нас веру, но и постоянно взращивает её, пока не приведёт нас в Царство Небесное. Вот почему св. Павел увещевает Тимофея хранить «добрый залог Духом Святым, живущим в нас» (2 Тим 1:14). А если кто-то, возражая, сошлётся на слова, что Дух даётся через наставление в вере (Гал 3:2), то это противоречие легко устранить. Поскольку есть только один дар Духа, то неправильно говорить, что Дух приходит от веры, ибо Он — её совершитель и причина. Здесь св. Павел имеет в виду дары, которыми Бог украшает свою Церковь, дабы вести её через приумножение к совершенству, и поэтому не следует удивляться, что апостол относит эти дары к вере, которая готовит нас к их принятию. Верно, этому миру чужд взгляд, согласно которому никто не может уверовать во Христа, если это не будет ему дано особым образом. Отчасти потому, что люди не понимают, насколько это трудно и высоко для нас — постигнуть небесную мудрость, и что они слишком тупы и невежественны, чтобы проникнуть в тайны Бога; отчасти же потому, что они не принимают во внимание убеждённость сердца, которая составляет главное в вере.

34. Это заблуждение легко устранить. Св. Павел сказал: «Кто из чело-веков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нём?» (1 Кор 2:11). Так как же творение может быть уверено в том, что касается воли Бога? И если Божья истина для нас сомнительна даже в вещах, которые мы видим своими глазами, то как нам считать её явной и несомненной, когда Господь обещает нам вещи, которых мы не видим глазами и не понимаем умом? Человеческое благоразумие здесь проявляет такую тупость и слепоту, что отказ от него является первым шагом, чтобы преуспеть в школе Господа. Ибо это благоразумие, словно завеса, мешает нам распознать Божьи тайны, которые открыты только младенцам (Мф 11:25; Лк 10:21). Их открывают не плоть и не кровь (Мф 16:17), и естественный человек не способен постигнуть духовные предметы. Наоборот, Божественное учение он считает безумием, «потому что о сём надобно судить духовно» (1 Кор 2:14). Поэтому здесь нам необходима помощь Св. Духа — более того, здесь властвует только его сила. «Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?» (Рим 11:34) Лишь «Дух всё проницает, и глубины Божий» (1 Кор 2:10), и только через Него мы узнаем волю Христа. «Никто не может придти ко Мне, — говорит Господь Иисус, — если не привлечёт его Отец» (Ин 6:44). «Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне. Это не то, чтобы кто видел Отца, кроме Того, кто есть от Бога» [Ин 6:45-46].

Итак, мы не можем приблизиться ко Христу, если не будем привлечены Духом Божьим, а когда мы привлечены, то оказываемся возвышены над собственным разумом. Душа, просвещённая Духом, как бы получает новое зрение для созерцания небесных тайн, сияние которых прежде её ослепляло. Человеческий разум, озарённый светом Св. Духа, начинает воспринимать вещи, принадлежащие Царству Божьему, о которых раньше он не имел никакого представления. Поэтому Господь наш Иисус Христос, объявив тайны своего Царства двум ученикам, о которых упоминает св. Лука, не достиг результата, пока не «отверз им ум к уразумению Писаний» (Лк 24:27,45). И даже после того, как апостолы были научены его Божественными устами, потребовалось, чтобы им был послан Дух истины, открывший их умы учению, которое прежде было лишь услышано (Ин 16:13). Слово Божье подобно солнцу, ибо сияет для всех, кому оно возвещено, но для слепых это бесполезно. В этом отношении мы все слепы по природе. Поэтому Слово может войти в наши умы, только если Дух Божий, наш внутренний Наставник (Maistre intйrieur), откроет ему доступ туда своим озарением.

35. Когда вышеа мы говорили об испорченности человеческой природы, то показали в деталях, насколько люди сами по себе неспособны веровать. Поэтому я не стану утомлять читателя повторением уже сказанного. Пусть нам будет достаточно того, что св. Павел, говоря о духе веры, подразумевает самоё веру, которая нам дана и которой по природе мы лишены (2 Кор 4:13). Поэтому он молит Бога, чтобы Он совершил в фессалоникийцах «всякое благоволение благости и дело веры в силе» (2 Фес 1:11). Называя веру делом Божьим и присовокупляя к этому слова «благоволение благости», что означает даваемую даром милость, апостол показывает, что она не является делом человека. Более того, не довольствуясь этим, он добавляет, что это такое дело, в котором Бог раскрывает свою силу. Св.Павел вразумляет коринфян, что вера не зависит от человеческой мудрости, но основана на силе Духа [1 Кор 2:4 сл.]. И хотя далее он рассуждает о чудесах внешнего порядка, но, поскольку отверженные не умеют извлечь из них пользу и даже не замечают их, то, значит, он имеет в виду особую, внутреннюю печать, которой в наших сердцах запечатлена истина Божья, как он и высказывается в другом месте.

аКн. II, гл. II, 18.

Дабы ещё более изъяснить и возвысить свою щедрость в отношении столь превосходного дара, Бог не распространяет его без всякого различия на всех людей, но распределяет как особенную привилегию среди тех, кто Ему угоден. Выше мы показали это на убедительных примерах21. Св. Августин даёт верное толкование: «Наш Спаситель показывает, что "веровать" — это дар, а не заслуга: никто, говорит Он, не приходит ко Мне, если не привлечёт его Отец и если это не дано ему Отцом. Не удивительно ли, что слышат двое, но один презирает, а другой возвышается? Презирающий принимает на себя грех; возвышающийся не ставит себе это в заслугу»ь. И в другом месте: «Почему это дано одному и не дано другому? Я не постыжусь сказать, что это сокровенная тайна креста, тайна Божьего суда, которую я не знаю и которую мне непозволительно исследовать. Из неё происходит всё то, что мы можем. Я хорошо вижу, что я могу; и я вижу это только тогда, когда вижу, что это Бог. Но почему Он призвал одного, а не другого? Это слишком высоко для меня, это бездна, это глубины креста. Я могу кричать от восхищения, но не могу доказать этого в споре»с. Итог этих рассуждений сводится к тому, что Иисус Христос, просвещая нас в вере, включает нас в своё тело, чтобы сделать причастниками всех его благ.

36. Затем необходимо, чтобы усвоенное разумом укоренилось в сердце. Если слово Бога лишь порхает в голове, оно не воспринимается верой. Подлинное восприятие имеет место тогда, когда слово пускает корни в глубинах сердца, чтобы превратиться в неприступную крепость, которая противостоит нападениям искушений и отбрасывает их прочь. Если верно, что истинное разумение нашего духа — это просвещение Духом Божьим, то его сила с гораздо большей очевидностью проявляется в утверждении сердца. Недоверие сердца опаснее ослепления ума, и утвердить уверенность в сердце труднее, чем научить ум. В силу этого Св. Дух является как бы печатью, запечатлевающей в наших сердцах те обетования, которые прежде были восприняты нашим умом, и одновременно как бы залогом, удостоверяющим и подтверждающим их. Апостол говорит: «Вы, услышавши слово истины... и уверовавши в Него [Христа], запечатлены обетованным Святым Духом» (Эф 1:13). Как видите, св. Павел указывает, что сердца верующих запечатлены Св. Духом, и называет Его обетованным Духом, ибо Он удостоверяет для нас несомненность Евангелия. То же самое апостол возвещает коринфянам: «Утверждающий же нас с вами во Христе и помазавший нас есть Бог, Который и запечатлел нас и дал залог Духа в сердца наши» (2 Кор 1:21-22). В другом месте, говоря о доверии и дерзновении нашего упования, св. Павел усматривает его основание в залоге Духа Божьего (2 Кор 5:5).

37. Я не забыл сказанное вышеа. К тому же память об этом непрерывно освежают повседневные впечатления: вера непрестанно подвергается испытаниям от бесчисленных сомнений, тревог и невзгод, так что души верующих никогда не остаются в покое. По меньшей мере они не могут пребывать в мире. Но каким бы ожесточённым нападениям ни подвергались души верующих, они всегда одерживают верх и, преодолев искушения, сохраняют свои неприступные крепости. Одной этой уверенности достаточно, чтобы хранить и питать веру, если только мы преисполнены доброй решимости, как сказано в псалме: «Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах. Посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двигнулись в сердце морей» (Пс 45/46:2-3). В другом месте нам показано, насколько этот покой приятен и надёжен: Давид ложится, спокойно спит и встаёт, потому что его охраняет Бог (Пс 3:6). Это не значит, что он постоянно пребывает в радости и покое и не испытывает никаких тревог. Но поскольку он, по мере своей веры, вкушает благодать, он хвалит себя за то, что отважно презирает всё, что может смутить его Дух.

Поэтому, чтобы вдохновить нас на веру, Писание велит нам хранить покой. У Исайи Господь говорит: «В тишине и уповании крепость ваша» (Ис 30:15); в псалме сказано: «Молчи и ожидай Господа» (Пс 36/37:7)*; с этим перекликаются слова авпостола: «Терпение нужно вам» (Евр 10:36) и т.д.

35. Имея в виду всё это, легко рассудить, насколько вредоносна доктрина теологов-софистов: якобы мы не в состоянии считать что-либо твёрдо установленным относительно благодати, разве только по предположениям нравственного порядка, в зависимости от того, считает ли человек себя достойным её или нет* 15. Я же уверен, что если воздействие на нас Бога оценивать по делам, то мы не сможем ничего понять, из каких бы предположений мы ни исходили. Но поскольку вера должна отвечать на простое, ясное и данное даром обетование Бога, то не остаётся места ни малейшему сомнению. Каким упованием были бы мы вооружены против дьявола, если бы полагали, что Бог благорасположен к нам лишь при условии, что мы заслуживаем этого? Так как этой теме мы посвятили отдельную главуь, то не будем развивать её здесь. А также и главным образом потому, что это совершенно очевидно: нет ничего более противного вере, чем какие-то предположения или иные мысли и чувства, полные сомнений и двусмысленности.

Для обоснования своей ошибочной точки зрения софисты без конца повторяют отрывок из Экклезиаста, который к тому же злостно искажают: что никто не знает, достоин ли он ненависти или любви (Эккл 9:1). Хотя я допускаю, что эта фраза в общеизвестном переводе передана неточно, тем не менее и ребёнку ясно, что хотел сказать Соломон: что если кто-либо захочет судить, исходя из находящихся перед ним вещей, кого любит Бог, а кого ненавидит, то попытка его будет тщетной. Ибо преуспеяние и несчастье постигают и праведных, и нечестивых; и того, кто служит Богу, и того, кто отворачивается от Него [Эккл 9:2]16. Дарованием кому-либо временных плодов Бог не всегда свидетельствует о своей любви, равно как, если кого-то заставляет страдать, то не объявляет тем самым о своей ненависти. Соломон говорит это с целью обличить суетность человеческого ума, который оказывается беспомощным при рассмотрении столь важных предметов. Несколько раньше он сказал, что невозможно понять, чем отличается душа человека от души животного, потому что и тот и другой умирают одинаково (Эккл 3:19). Если кто-то из этого сделает вывод, что наше мнение относительно бессмертия души основано всего лишь на предположении, то не сочтём ли мы с полным основанием такого человека сумасшедшим? А в здравом ли уме те, кто утверждает, что у людей нет никакой уверенности в Божьей благодати, поскольку её нельзя обнаружить плотским взглядом на реальные вещи?

39. Однако софисты ссылаются на то, что приписывать себе несомненное знание воли Божьей — безмерное самомнение. Я бы согласился с ними, если бы ничтожеству нашего разума мы пожелали подчинить непостижимый Божий замысел. Но если мы вместе со св. Павлом просто говорим, что приняли Духа, который не от мира сего, а от Бога, и через которого мы познаём дарованное нам Богом (1 Кор 2:12), то что они могут пролепетать в ответ, не оскорбляя тем самым Духа Божьего? Если подозревать, что какое-то исходящее от Него откровение ложно, туманно или двусмысленно, было бы страшным кощунством, то в чём же наша ошибка, когда мы утверждаем непреложность того, что нам открыл Дух?

Но они вновь заявляют, что подобное прославление Духа Христова есть невоздержанность, чем обнаруживают свою крайнюю глупость. Кто бы мог предположить такое невежество у людей, претендующих быть наставниками всех? И тем не менее они жестоко ошибаются в самых главных положениях христианства. Я бы никогда в это не поверил, если бы меня не убеждали их писания. Св. Павел заявляет, что нет иных сынов Божьих, кроме тех, кого водит Дух Божий (Рим 8:14). А они пытаются доказать, что дети Божьи ведомы их собственным духом, и тем самым лишают их Духа Божьего. Св. Павел учит, что мы не можем называть Бога нашим Отцом, если нам не внушит этого Дух, и что Он один свидетельствует нашим душам, что мы — дети Божьи (Рим 8:16); они же, хотя и не запрещают нам призывать Бога, но похищают у нас Духа, под водительством которого только и можно Его призывать. Св. Павел отрицает, что человек, не ведомый духом Христа, может быть его служителем [Рим 8:9]. А софисты воображают себе христианство, в котором нет места Христову Духу. Св. Павел не оставляет нам никакой надежды на блаженное воскресение, если мы не ощущаем, что в нас живёт Св. Дух (Рим 8:11)*. Они же допускают надежду, лишённую этого чувства. Они, возможно, ответят, что не отрицают необходимости для нас Св. Духа, но что ради кротости мы должны думать, будто не обладаем Им17. Если это так, то чего хотел апостол, когда велел коринфянам исследовать самих себя, живёт ли в них Христос, и добавлял, что не знающий этого отвержен (2 Кор 13:5)**?

Духом, данным нам, мы познаём, что Он пребывает в нас, как и говорил св. Иоанн (1 Ин 3:24). И разве мы не подвергаем сомнению обетования Иисуса Христа, если желаем быть служителями Бога вне Духа Христова, тогда как Он объявил, что изольёт Его на всех своих верных (Ис 44:3)? Не похищаем ли мы у Св. Духа его славу, отделяя от Него веру, которая даётся именно Духом? Поскольку эти вещи суть самые первые уроки, которые мы должны усвоить относительно нашей религии, то не безумная ли слепота — обвинять христиан в гордыне, когда они хвалятся присутствием в них Св. Духа, без которого нет христианства? Безусловно, своим примером они показывают, насколько истинны слова Господа, что мир не знает его Духа, а знают Его только те, в ком Он пребывает (Ин 14:17).

40. С целью полностью опрокинуть основания веры, софисты напа- дают на них ещё с одной стороны. Они утверждают, что, хотя мы можем вынести суждение о благодати Божьей по мере праведности, в которой пребываем в данный момент, тем не менее остаётся открытым вопрос о нашем постоянстве в ней. Хороша была бы уверенность в спасении, если бы мы не были способны ни на что другое, как строить предположения — они это называют «моралью», — что в данный момент мы пребываем в благодати Божьей, не зная, что случится завтра! Апостол говорит со- вершенно иное. Он уверен, что ни Ангелы, ни силы, ни власти, ни смерть, ни жизнь, ни настоящее, ни будущее не могут отлучить нас от любви, которой Бог объемлет нас в Иисусе Христе (Рим 8:38-39). Они пытаются выйти из затруднения с помощью легковесного довода, будто апостол получил это знание в особом откровенииа. Но на этой уловке их очень легко поймать: апостол говорит здесь о благах, которые распространяют- ся на всех верующих, а не о своём сугубо личном опыте.

Но ведь он сам, продолжают они, пытается испугать нас указанием на нашу слабость и непостоянство, когда говорит, чтобы тот, кто стоит, остерегался упасть (1 Кор 10:12). Верно. Однако он говорит так не для того, чтобы нас запугать, а чтобы научить смиряться под крепкой рукой Божьей, как свидетельствует об этом св. Пётр (1 Пет 5:6). Кроме того, не безумная ли фантазия — ограничивать твёрдость веры коротким промежутком времени, когда она выходит за пределы земной жизни и распространяется на будущее бессмертие? Поэтому, когда верующие считают благодатью Божьей то, что, будучи просвещены его Духом, они могут через веру созерцать эту будущую жизнь, то никак невозможно называть эту славу гордыней. И если кто-то стыдится исповедовать это открыто, то тем самым проявляет крайнюю неблагодарность, а не кротость и смирение, потому что извращает и отвергает доброту Бога, которую должен прославлять.

41. По моему убеждению, природа веры лучше и яснее всего может быть выражена через существо (substance) обетовании, в котором она обретает своё истинное основание и без которого сразу же спотыкается или вообще исчезает. Поэтому приведённое выше определение веры я построил исходя из обетовании. Это определение не расходится с описанием, которое дал апостол соответственно теме, на которую он рассуждал. Он говорит, что вера есть осуществление (soustenement*) ожидаемого и уверенность (demonstrance**) в невидимом (Евр 11:1). Под уверенностью (греч. "ypostasis) он понимает стойкость, на которую опираются души верующих. Он как бы говорит, что вера — это надёжное и уверенное обладание вещами, обещанными нам Богом. Если кто-нибудь слово «hypostase» предпочитает толковать как «доверие», то я ничего не имею против, хотя сам предпочитаю первое толкование «уверенность», которое более распространено. До последнего дня, когда раскроются книги (Дан 7:10), непосредственно связанные с нашим спасением предметы останутся слишком возвышенными для того, чтобы их мог понять наш разум, могли увидеть наши глаза или коснуться наши руки, и поэтому мы не можем обладать подобными вещами иначе, нежели превосходя возможности нашего ума и возводя свой взор поверх всего видимого в этом мире — короче, преодолевая самих себя. Чтобы подчеркнуть это, апостол добавляет, что такая уверенность в обладании относится к вещам, которые даны в надежде и потому не воспринимаются обычным образом. Ибо очевидность, говорит он, не есть надежда, и мы не надеемся на то, что видим (Рим 8:24). Называя надежду «проявлением» (monstre) или «обнаружением» (probation) вещей невидимых, или, как часто её толкует св. Августин, «убеждающим свидетельством», он словно говорит, что это очевидность непроявлённого, видение невидимого, различение неясного, присутствие отсутствующего, проявление скрытого*. Ибо Божественные тайны, в особенности те, которые относятся к нашему спасению, невозможно созерцать сами по себе, и мы видим их только в Слове Божьем, в истинности которого мы должны быть убеждены до такой степени, чтобы воспринимать сказанное в нём как свершившееся.

Как же можно обрести мужество познать и вкусить такую щедрость Бога и не загореться любовью к Нему? Ибо изобилие милости, которое Бог приготовил боящимся Его, невозможно осознать и оценить, если оно не взволнует сердце. Более того, оно не может волновать, не привлекая к себе и не возвышая до себя. Поэтому нет ничего удивительного в том, что подобное чувство никогда не проникает в лживое и злое сердце. Ведь оно открывает нам глаза, чтобы дать доступ ко всем сокровищам Бога и к святым тайнам его Царства, которые не должны быть осквернены нечистым сердцем.

Сорбоннские схоласты учат, что любовь предшествует вере и надеж-деа. Это пустая фантазия, потому что только вера рождает в нас любовь. Св. Бернар говорит лучше: «Я полагаю, что свидетельство совести, которое св. Павел называет похвалой верующих (2 Кор 1:12), заключается в трёх моментах. Во-первых — и прежде всего остального, — необходимо веровать, что ты можешь получить отпущение грехов только как дар Божьей милости. Во-вторых, сознавать, что у тебя не может быть никакого доброго дела, если сам Бог тебе его не даст. В-третьих, что делами ты не можешь заслужить вечной жизни, если она не дана тебе также даром». Немного ниже он добавляет: «Все эти вещи — только начало. Ибо, веруя, что грехи нам может отпустить только Бог, нам нужно решительно держаться того, что Он нам их отпустил, пока посредством свидетельства Св. Духа мы не убедимся, что наше спасение несомненно. Поскольку Бог прощает нам грехи, Сам даёт нам добродетели и вознаграждает за них, то мы не можем останавливаться на этом начале, которое Он положил в нас»ь.

Но этот вопрос и всё с ним связанное мы рассмотрим в другом месте0. Сейчас нам достаточно понять, что такое вера.

42. Там, где есть живая вера, она всегда несёт с собой упование на вечное спасение или, точнее, она сама порождает его. Если такого упования в нас нет, то нет и веры, как бы цветисто мы ни болтали о ней. Если вера — это, как было сказано раньше, твёрдая убеждённость в Божьей истине, то есть в том, что в этой истине нет ничего лживого, обманчивого, обольстительного, то достигший такой твёрдой убеждённости человек ожидает, что Господь исполнит обетования, которые этот человек принял за истину. В конечном счёте, упование есть не что иное, как ожидание благ, которые вера полагает действительно обещанными Богом. Так, вера полагает, что Бог истинен; упование ожидает, что в назначенное время Он явит свою истину. Вера полагает, что Он — наш Отец; упование надеется, что Он всегда относится к нам по-отечески. Вера полагает, что нам дана вечная жизнь; упование ожидает, что когда-нибудь мы её получим. Вера — это основание, на котором покоится упование. Надежда питает и поддерживает веру.

Никто не может чего-либо ожидать от Бога, кроме тех, кто прежде уверовал в его обетования. С другой стороны, поскольку наша вера немощна, то, чтобы она не ослабела, её следует постоянно подкреплять в терпеливой надежде и уповании. Поэтому св. Павел, полагая наше спасение в надежде (Рим 8:24), очень хорошо говорит, что она, ожидая Бога в молчании, укрепляет веру, чтобы она не спотыкалась в чрезмерной торопливости. Надежда укрепляет веру таким образом, чтобы она не отклонялась от Божьих обетовании, не подвергала их ни малейшему сомнению. Надежда возрождает и оживляет веру, чтобы она никогда не уставала, ведёт её к последней цели, чтобы она не обессилела на середине пути или уже в самый первый день. Наконец, изо дня в день обновляя и восставляя веру, надежда даёт ей неистощимую силу пребыть до конца.

Мы ещё яснее увидим, насколько необходимо утверждать веру в надежде, если рассмотрим, скольким искушениям подвергаются принявшие Слово Божье. Прежде всего, Господь нередко откладывает исполнение своих обетовании на более долгий срок, чем мы бы того хотели. Здесь дело веры — следовать поучению пророка: «хотя бы и замедлило [исполнение обетования], жди его, ибо непременно сбудется» (Abb 2:3). Порою Бог не только оставляет нас в томлении, но и открыто проявляет против нас гнев. Тут нас должна питать вера, чтобы, по слову другого пророка, надеяться на Господа, даже если Он сокрыл Своё лицо от нас (Ис 8:17). Кроме того, появляются насмешники, которые, как говорит св. Пётр, спрашивают, где обетования, где пришествие Иисуса Христа, «ибо... от начала творения всё остается так же» (2 Пет 3:4). Сами плоть и мир вселяют нам в сознание такие мысли. Поэтому необходимо, чтобы вера, опирающаяся на упование и надежду, твёрдо держалась созерцания вечности Царства Божьего, считая тысячу лет за один день (Пс 89/90:5; 2 Пет 3:8).

43. Вследствие их близости и подобия Св. Писание иногда смешивает эти слова — «вера» и «надежда», «упование». Например, когда св. Пётр говорит, что сила Божья верою хранит нас до откровения спасения (1 Пет 1:5), то здесь больше подошло бы слово «упование», нежели «вера». Однако последнее употреблено не без оснований: мы показали, что упование есть не что иное, как стойкость и непоколебимость веры. Эти слова не раз употребляются вместе, как например, в том же Послании: «чтобы вы имели веру и упование на Бога» (1 Пет 1:21). И св. Павел, обращаясь к филиппийцам, выводит терпение в ожидании из надежды (Флп 1:20), так как, терпеливо надеясь, мы держим в узде свои желания, пока не наступит назначенное Богом время (opportunitй de Dieu). Это ещё легче понять из 11-й главы Послания к иудеям, на которую я уже ссылался. В другом месте св. Павел, хотя и не говорит прямо, имеет в виду то же самое: «Мы духом ожидаем и надеемся праведности от веры» (Гал 5:5)а. То есть, получив свидетельство Евангелия о незаслуживаемой любви Бога, мы ожидаем, что Он сделает очевидным и действенным то, что пока сокрыто в надежде.

В силу этого теперь нетрудно увидеть, насколько глубоко заблуждается Мастер сентенций, утверждая, что надежда имеет двойное основание — благодать Бога и заслуги по деламь.

Разумеется, у надежды не может быть иной цели, кроме веры. Мы убедительно показали также, что единственным объектом веры является милосердие Бога, в котором она утверждается, так сказать, не глядя по сторонам. Но полезно выслушать довод, который он приводит: «Если ты на что-то надеешься, не заслужив этого, то это не надежда, а самомнение». Кто же, спрашиваю я вас, друзья мои, удержится от проклятия в адрес таких животных, которые полагают, что твёрдо веровать в истинность Бога — это невоздержанность и высокомерие? Бог повелел нам ожидать всего от его доброты, а они говорят, что успокаиваться в ней было бы высокомерием. Такой учитель достоин тех учеников, которых он имеет в школах софистов, то есть в Сорбонне0. Мы же, напротив, слыша явное Божье повеление грешникам твёрдо уповать на спасение, дерзновенно принимаем как Божью истину, что благодаря милосердию Бога и без всякого доверия к собственным делам можем с несомненностью ожидать обещанного Им. Поступая так, мы обнаруживаем, что Тот, кто сказал: «по вере вашей да будет вам» (Мф 9:29), — нас не обманет.

Глава III

О НАШЕМ ВОЗРОЖДЕНИИ ЧЕРЕЗ ВЕРУ И О ПОКАЯНИИ18

I. Хотя отчасти я уже показал, каким образом вера обладает Христом как через веру мы пользуемся его благами, эти предметы останутся

аПеревод, приводимый Кальвином, более соответствует его дальнейшему толкова-

э: «Мы ожидаем от веры в духе надежды на праведность». — Прим. перев.

°Петр Ломбардский. Цит. соч., Ill, dist XXVI (MPL, CXCII, 811).

сСм., в частности: Бонавентура. Комм, к Сентенциям, III, dist. XXVI, art. I, qu. 4.

непрояснёнными, если мы не рассмотрим их плоды и внутренние перемены, которые под их воздействием ощущают верующие. Содержание Евангелия вполне обоснованно можно свести к покаянию и прощению грехов [Лк 24:47; Деян 5:31]. Поэтому если эти темы оставить в стороне, то любая проповедь или дискуссия о вере будет беспредметной и ущербной, то есть совершенно бесполезной. Но поскольку Иисус Христос дал нам то и другое и поскольку то и другое мы получаем через веру — а именно: обновление жизни и примирение с Богом, даваемые даром, — то я в соответствии со здравым смыслом и порядком изложения должен приступить к рассмотрению обоих этих вопросов.

Сначала мы пойдём от веры к покаянию19, так как, получив твёрдое знание на этом пути, мы легко поймём, что человек оправдывается одним лишь принятием Иисуса Христа чистым сердцем и прощением грехов. И однако от такого незаслуживаемого вменения праведности неотделима, что называется, реальная святость жизни. То есть мы не являемся праведными без добрых дел и в то же время объявлены таковыми без ниха. У нас не должно быть никакого сомнения в том, что покаяние не просто идёт шаг за шагом вслед за верой, а порождается ею20. Прощение грехов предложено в Евангелии для того, чтобы грешник, освободившись от тирании Сатаны, ига греха и унизительного рабства у своих пороков, вошёл в Царство Божие. Поэтому никто не может принять благодать Евангелия, если не откажется от своих заблуждений, чтобы идти верным путем, и не приложит всё своё усердие к тому, чтобы изменить себя (se rйformer). Те же, кто думает, что покаяние предшествует вере, и отрицает, что оно происходит от неё, как плод от дерева, не знают свойств и природы покаяния и принимают эту фантастическую точку зрения по весьма легковесным основаниям5.

2. Эти люди говорят, что Иисус Христос и Иоанн Креститель в своих проповедях сначала призывали людей к покаянию и лишь затем возвещали, что приблизилось Царство Небесное (Мф 3:2; 4:17). Они ссылаются также на то, что подобный порядок был принят и апостолами, о чём, согласно св. Луке, заявляет св. Павел (Деян 20:21). Но, играя словами, они не замечают, в каком смысле и в какой связи следует эти слова воспринимать. Когда Иисус Христос и Иоанн Креститель обращаются с призывом: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное», — то не видят ли они сами причину покаяния в том, что Иисус Христос предложил нам милость и спасение? Эти слова следует понимать так, как если бы они сказали: поскольку Царство Небесное приблизилось, то покайтесь. Св. Матфей, излагая проповедь Иоанна Крестителя говорит, что в ней исполнилось пророчество Исайи о гласе вопиющего в пустыне: «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему» (Ис 40:3). Порядок изложения у пророка таков, что этот голос начинает с возвещения примирения и радостной вести. Однако, когда мы говорим, что источник покаяния — в вере, мы не имеем в виду, что для его зарождения необходимо какое-то время. Мы лишь хотим сказать, что человек не может непосредственно предать себя Богу, пока не осознает, что он принадлежит Ему. А осознать это невозможно, если прежде не познать благодать Богаа. Эту тему мы детально рассмотрим в дальнейшем изложении.

не под влиянием Буцера, поскольку уже в «Поучении и исповедании веры» (1536) он пишет: «Результат покаяния зависит от нашего возрождения» (ОС, XXII, 51). Возрождение, соединенное с верой, предшествует результату, т.е. реальности покаяния.

Тем не менее Кальвин никогда не отрицал педагогического применения (usus paedagogicus) Закона (Закон ведёт к покаянию, а тем самым к Иисусу Христу), хотя он особенно подчёркивал его нормативное применение (usus normativus) (Закон регламентирует христианскую жизнь). В 1536 г. он указывает на первую ступень покаяния у тех, кого Бог желает ввести в наследие небесной жизни: «уязвлённые совестью и согнувшиеся под бременем своих грехов, они готовы убояться Бога» (ОС, XXII, 38). Есть ещё две ступени покаяния: первая подготавливает к вере и предшествует ей, вторая включает её в себя и следует за ней. Кальвин пишет: «Он [апостол], поставив на первое место покаяние, делает это не потому, что оно всегда и во всём предшествует вере, поскольку отчасти проистекает от веры и является её результатом, но потому, что обращение к покаянию — это подготовка к вере» (Commentaires sur les Actes, XX, 21). Однако эта первая ступень, готовящая к вере, представляет собой довольно неопределённое состояние, «страх, который мы видим у маленьких детей» (Наставление..., кн. Ill, гл. Ill, 2).

На самом деле Кальвин никогда не представлял ordo salutls как жёсткий и неизменный для этого он был слишком хорошим психологом. Его мысли на эту тему полны тонких нюансов. Из собственной пастырской практики он знал, «какими разнообразными способами Иисус Христос привлекает нас к Себе и предрасполагает к подлинному благочестию». (См. следующий раздел настоящей главы.) — Прим. франц. изд.

Кальвин часто повторяет, что без веры не может быть подлинного покаяния. «Необходимо, чтобы наше покаяние исходило из познания Божьего милосердия». (Commentaires sur Luc XV, 17.) «Как возможно, чтобы человека, испытавшего страх и трепет перед величием

Возможно, люди просто обманываются, полагая, что многие бывают понуждаемы муками совести или расположены к служению Богу прежде, чем познают его благодать или хотя бы почувствуют её. Но это тот страх, который мы видим у маленьких детей, не руководствующихся разумом. Тем не менее некоторые считают его добродетелью, так как он приближает и готовит людей к подлинному послушанию21. Но сейчас речь не о том, чтобы исследовать, какими разнообразными способами Иисус Христос привлекает нас к Себе и предрасполагает к подлинному благочестию. Я лишь утверждаю, что не может быть никакой праведности там, где не царит Дух, которого получил Христос, чтобы передать своим верным (membres).

Далее, в соответствии с поучением псалма, что милость Бога дана нам для того, чтобы мы благоговели перед Ним (Пс 129/130:4), я утверждаю, что никогда человек не будет должным образом почитать Бога, если он не полагается на его великодушие и доброту, и что никто не будет добровольно соблюдать Закон, если не убедится, что Тому, кому он служит, приятно его служение. Мягкость, которую проявляет к нам Бог, является знаком его отеческой милости. Об этом свидетельствует призыв Осии: «Пойдём и возвратимся к Господу! ибо Он уязвил — и Он исцелит нас, поразил — и перевяжет наши раны» (Ос 6:1). Здесь мы видим, что надежда получить прощение должна быть словно шпорой для грешников, чтобы они не коснели в своих грехах.

В безумное, лишённое всяких здравых оснований заблуждение впадают те, кто изобретает новый род христианства, утверждая, что перед принятием крещения следует несколько дней приносить покаяние и только тогда можно приобщиться к благодати Евангелия. Я говорю об анабаптистах и прежде всего о называющих себя духовными, а также о всяких негодяях, вроде иезуитов и прочих сектантов. Это плоды их ветреного, сбившегося с пути духа — уделять несколько дней покаянию, которое у христианина должно длиться всю жизнь.

3. Некоторые ученые люди, жившие задолго до нас, желая простым и исчерпывающим образом, в полном согласии с Писанием определить покаяние, говорили, что оно состоит из двух частей — умерщвления и оживления (vivification)22. Умерщвление они толковали как боль и ужас сердца, проникнувшегося сознанием греха и предчувствием Божьего суда. Когда человек доходит до подлинного осознания своего греха, он начинает ненавидеть его. Вследствие этого он глубоко разочаровывается в себе, признаёт себя несчастным и погибшим; у него появляется желание стать иным, чем каков он есть. Далее, будучи охвачен предчувствием Божьего суда (а одно немедленно следует за другим), униженный, испуганный и подавленный, он дрожит, скорбит и теряет всякую надежду. Такова первая часть покаяния, которая называется сокрушением.

Оживление древние учёные понимают как утешение, подаваемое верой: человек, сокрушённый сознанием своего греха и охваченный страхом Божьим, обращает свой взор на доброту и милосердие Бога, на благодать и спасение, заключённые в Иисусе Христе, поднимается, начинает свободнее дышать, вновь обретает мужество и словно возвращается от смерти в жизнь. При правильном истолковании эти два слова точно выражают сущность покаяния. Однако я не согласен с древними в том, что касается понимания оживления как радости, которую обретает душа, избавленная от тревог и тоски23. В данном случае под этим словом следует понимать, скорее, стремление к доброй и святой жизни, как если бы было сказано, что человек умирает для себя, чтобы жить для Бога. Это и есть то обновление, о котором мы говорили.

4. Другие учёные, усмотрев, что это слово в Писании понимается по-разному, выделили два рода покаяния. Один из них они назвали законни-ческим покаянием: в этом случае грешник, словно обожжённый своим грехом и поверженный страхом Божьего гнева, остаётся в плену этого потрясения, не будучи в силах освободиться из него. В случае покаяния иного рода, которое они называют евангельским (ëvangëlique), грешник, глубоко уязвлённый в своём сердце, всё же поднимается, принимая Иисуса Христа как лекарство от своих язв, утешение в своем страхе, спасительную гавань в своём бедствии24. Примеры законнического покаяния дают нам Каин, Саул, Иуда (Быт 4:13; 1 Цар 15:30; Мф 27:4). Писание рассказывает, что, осознав тяжесть своего греха, они устрашились Божьего гнева; но, думая лишь о мщении и приговоре Бога, они были подавлены этой мыслью. Поэтому их покаяние было не чем иным, как вратами ада, войдя в которые уже в этой жизни, они начали испытывать на себе великий гнев Бога.

Евангельское покаяние мы видим у всех тех, кто, почувствовав в себе самом уколы греха, всё-таки в уровании на милость Бога поднялся на ноги и вернулся к Нему. Езекия содрогнулся, получив весть о близкой смерти. Но он молился в слезах и, воззрев на милость Бога, вновь обрёл

3 690

доверие и надежду (4 Цар 20:1 сл.; Ис 38:1 сл.). Ниневитяне ужаснулись страшной угрозе разрушить их город и, одевшись в рубища и сев на пепел, молились, надеясь, что Господь умилосердится и отвратит от них свой гнев (Иона 3:5 сл.). Давид признался, что тяжко согрешил, проведя перепись народа, и при этом добавил: «Господи, прости грех раба Твоего!» (2 Цар 24:10). В ответ на порицание Нафана он признал грех прелюбодеяния и пал ниц перед Богом; но при этом он ожидал прощения (2 Цар 12:13, 16). Таково было покаяние тех, чьё сердце затронула проповедь св. Петра, и они сказали: «Что нам делать, мужи братия?» (Деян 2:37). Таково было покаяние и самого св. Петра, который горько заплакал, но не перестал надеяться (Лк 22:62; Мф 26:75)а.

5. Хотя всё сказанное выше верно, но, насколько я понимаю Писание, слово «покаяние» имеет и другое значение. Смешение веры с покаянием противоречит сказанному св. Павлом в Деяниях апостолов: что он возвещал иудеям и язычникам покаяние перед Богом и веру в Иисуса Христа (Деян 20:21). Здесь веру и покаяние он рассматривает как две разные вещи. И что же? Может ли истинное покаяние совершаться без веры? Нет. Но хотя их нельзя разделять, их нужно различать. Вера не существует без надежды, и однако вера и надежда суть разные вещи. Так же покаяние и вера: хотя они неразрывно связаны, их следует соединять, но не смешивать. Я знаю, что словом «покаяние» обозначается любое обращение (conversion) к Богу, одним из главнейших элементов которого является вера. Смысл такого словоупотребления станет ясен, когда мы объясним природу и свойства покаяния.

Слово, которым древние евреи обозначали покаяние, значит «обращение», или «возвращение». Греки говорили в этом случае о перемене намерений или воли. И действительно, такое толкование неплохо соответствует реальности: сущность покаяния в том, что мы, отвратившись от самих себя, обращаемся к Богу. Оставив свои первоначальные намерения и побуждения воли, мы следуем новым. Поэтому мы можем, на мой взгляд, так определить покаяние: это подлинное обращение нашей жизни на путь следования Богу, указанный Им самим. Оно проистекает из сильного непритворного страха25, который приводит к умерщвлению плоти и ветхого человека, живущего в нас, и к оживлению Духом. Именно в таком смысле следует воспринимать все призывы пророков и апостолов,

Принципиальное различие сокрушения Саула и Давида в Ветхом Завете и Иуды и Петра в Новом Кальвин подробно рассматривает, рассуждая о покаянии в «Апологии Аугсбургского исповедания» (Apologie de la Confession d'Augsbourg, art. XII, 8, 36). — Прим. франц. изд.

которыми они увещевали людей своего времени совершить покаяние. Они хотели привести их к тому, чтобы, сокрушённые своими грехами, поражённые страхом Божьего суда, люди смирились и пали ниц перед величием Бога, которое они оскорбили, и вернулись на праведный путь. Поэтому, когда пророки и апостолы говорят об обращении и возвращении к Господу, с одной стороны, и о раскаянии и покаянии, с другой, они преследуют одну и ту же цель.

По этой же причине Священная история рассматривает покаяние как движение к Богу: люди, прежде презревшие Его и заблудившиеся в своих похотях, начинают прислушиваться к его слову (1 Цар 7:2) и готовы идти туда, куда Он их позовёт. Св. Павел и св. Иоанн [Креститель] призывают людей произвести плоды, достойные покаяния (Лк 3:8; Рим 6:4; Деян 26:20), имея в виду, что они должны вести такую жизнь, которая бы во всех её проявлениях свидетельствовала об их исправлении.

6. Прежде чем идти дальше нам необходимо более подробно разъяснить данное выше определение и рассмотреть в нём три момента. Во-первых, когда мы называем покаянием обращение жизни к Богу, то подразумеваем не только изменение поступков, направленных вовне, но и изменение души, которая, отрешившись от прежней природы, являет достойные плоды обновления. Это то, что пророк велит тем, кого он призывает к покаянию, — «сотворите себе новое сердце» (Иез 18:31). Не раз Моисей, стремясь показать народу Израиля, в чём заключается истинное обращение, учит людей обратиться всем сердцем и всею душой. Говоря об обрезании сердца, он касается самых потаённых чувств.

Это выражение часто повторяли пророки. Но лучше всего мы сможем понять истинную природу покаяния из четвёртой главы Книги пророка Иеремии, где Бог говорит так: «Если хочешь обратиться, Израиль,... ко Мне, обратись... Распашите землю ваших сердец* и не сейте между тернами. Обрежьте себя для Господа, и снимите крайнюю плоть с сердца вашего» (Иер 4:1,3-4). Пророк объявляет, что они не могут начать добрую жизнь иначе, нежели вырвав из сердца всякое нечестие. И чтобы сильнее задеть их за живое, он напоминает людям, что они имеют дело с Богом, в отношении которого ничего нельзя добиться какими-либо уловками, ибо Он ненавидит двуликие сердца. По той же причине Исайя смеётся над действиями лицемеров своего времени, которые посредством церемоний пытались исправить жизнь внешне, но не стремились порвать путы нечестия и продолжали угнетать бедных (Ис 58:6 сл.). В том же фрагменте

Синодальном переводе — «распашите себе новые нивы».

пророк ясно показывает, каковы должны быть дела, происходящие от истинного покаяния.

?. Другой момент связан с тем, что, как мы уже сказали, покаяние проистекает из глубокого страха Божьего. Ибо прежде чем совесть грешника будет подведена к раскаянию, необходимо, чтобы она вспомнила о Божьем суде. Когда в сердце человека укрепится мысль о том, что Бог взойдёт однажды на Судейский престол и потребует у него отчёта во всех делах и словах, то эта мысль не оставит бедного грешника в покое, не даст ему расслабиться ни на минуту, но будет постоянно побуждать его начать новую жизнь, чтобы он мог предстать на Суд без страха. Поэтому Писание, желая побудить нас к раскаянию, часто напоминает нам, что однажды Бог будет судить мир. Например, в отрывке из Иеремии: «Чтобы гнев Мой не открылся, как огонь, и не воспылал неугасимо по причине злых наклонностей ваших» (Иер 4:4). А также в проповеди св. Павла в Афинах: «Оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться» (Деян 17:30). И так во множестве других мест Писания. Иногда Писание убеждает нас, что Бог — Судья, изображая уже осуществлённые наказания, дабы грешники ясно представляли себе, какие тяжкие муки ожидают их, если они вовремя не исправятся. Пример этого мы находим в 29-й главе Второзакония.

Итак, поскольку началом нашего обращения к Богу является ненависть и отвращение к греху, то апостол говорит, что печаль ради Бога производит покаяние (2 Кор 7:J10). Печалью ради Бога он называет такое состояние, когда мы не только боимся наказания, но ненавидим и презираем грех, так как понимаем, что он неугоден Богу. Это не должно казаться странным, потому что если у нас не будет глубокого осознания греха, то мы никогда не преодолеем леность нашей плоти. И никакого жала не будет достаточно, чтобы разбудить её от оцепенения, если Бог в конце концов не покажет нам свой бич. Но, помимо жестокосердия, бывают ещё и мятежи против Бога, которые должны быть подавлены ударами тяжёлых молотов. Так своею испорченностью мы вынуждаем Бога прибегать к строгости и суровости, дабы устрашить нас, ибо бесполезно привлекать любовью тех, кто спит. Не буду приводить свидетельств этого — они рассеяны по всему Писанию.

Страх Божий именуется началом покаяния (introduction а pйnitence) ещё и по другой причине. Если человек, которого все считают воплощением добродетели, не посвящает свою жизнь служению Богу, то он может получить похвалу от мира, но мерзок небу, ибо главное в праведности — воздавать Богу честь, которой Он достоин. И мы нечестиво похищаем у Него эту честь, когда не желаем покоряться его власти.

$. Теперь следует пояснить третий момент: как мы указали, покаяние состоит из двух частей — умерщвления плоти и оживления в Духе. Пророки, хотя они говорили простым языком, доступным грубым и неучёным людям, выражают это вполне чётко: «Уклоняйся от зла и делай добро» (Пс 33/34:15). «Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро; ищите правды» и т.д. (Ис 1:16-17). Обращаясь ко злым и лукавым людям, пророки требуют, чтобы они умертвили свою плоть, то есть свою природу, потому что она полна нечестия. Это очень суровое требование: оно предполагает отказ от самих себя, от своей собственной природы. Ибо нельзя считать, что плоть умерщвлена, если мы не истребили в себе всё то, что происходит от нас. Поскольку все мысли и чувства, исходящие от нашей природы, отвратительны Богу и враждебны праведности (Рим 8:7), то первый шаг к послушанию Закону — это отказ от нашей природы и нашей воли.

Далее в этом отрывке из пророка говорится об обновлении жизни плодами, которые производит подобный отказ, — праведностью, справедливым судом, милосердием. Ибо недостаточно творить добрые дела, если сначала душа не предастся любви и стремлению к их плодам. А это происходит тогда, когда Дух Божий, преобразив наши души своею святостью, направляет их на новые мысли и чувства настолько властно, что они, можно сказать, уже не таковы, какими были прежде. Действительно, по самой своей природе мы отделены от Бога и не в состоянии стремиться к добру и праведности, пока не отречёмся от самих себя. Вот почему нам снова и снова даётся повеление «совлечься ветхого человека», отказаться от мира и плоти и, освободившись от похотей, трудиться над обновлением духа нашего ума. Само слово «умерщвление» свидетельствует, насколько трудно забыть своё естество. Оно указывает, что мы не можем ни покориться страху Божьему, ни научиться начаткам благочестия, если нас не поразит и не обратит в ничто духовный меч. Бог как бы объявляет, что нам должно умереть и обратиться в ничто во всём том, чем мы обладаем сами по себе, — только тогда Он примет нас как своих детей.

9. То и другое мы получаем от общения со Христом. Ибо если мы подлинно причастны его смерти, то силою её распинается наш ветхий человек и умерщвляется живущая в нас груда грехов, так что наша первоначальная испорченная природа более не имеет власти над нами (Рим 6:6). А если мы причастны воскресению Христа, то через это мы получаем воскресение к обновлённой жизни, согласной с Божьей праведностью. Желая быть кратким, я говорю, что покаяние — это духовное возрождение, цель которого — восстановление образа Божьего, затемнённого и почти стершегося в нас преступлением Адама26. Именно так говорит об этом апостол: сняв покров, мы видим славу Божью, преобразившись в тот же образ, от славы в славу, как от Духа Божьего (2 Кор 3:18). А также: «Обновитесь в ваших душах и облекитесь в нового человека, созданного по Богу в праведности и истинной святости» (Эф 4:23)*. И в другом месте: «Облекшись в нового [человека], который обновляется в познании по образу Создавшего его» (Кол 3:10). Посредством такого возрождения мы благодатью Христа восстановлены в Божьей праведности, от которой отпали по вине Адама. Ибо Богу было угодно восстановить в неповреждённом состоянии всех тех, кого Он принял в наследие вечной жизни.

Однако это восстановление совершается не за одну минуту, не за один день, не за один год. Бог устраняет у своих избранных испорченность плоти на протяжении длительного времени, шаг за шагом. Он никогда не перестаёт очищать их от скверны, посвящать их Себе как храмы, преображать их чувства до обретения истинной чистоты, дабы они всю свою жизнь провели в покаянии и знали, что эта борьба оканчивается только со смертью3. Поэтому ещё более гнусным предстаёт бесстыдство некоего отступникаь, когда он упрекает меня в том, что я смешиваю состояние человека в нынешней жизни с будущей славой, утверждая — вместе со св. Павлом, — что образ Божий пребывает в святости и истинной праведности [Эф 4:24]. Как будто в определении этого образа не должны присутствовать совершенство и неповреждённость. Говоря, что Бог восстанавливает нас по своему образу, мы отнюдь не отрицаем, что Он делает

'Синодальный перевод: «...обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины» (Эф 4:23-24).

а5Кальвин всегда настаивал на постоянном продвижении вперёд по пути освящения, — продвижении, которое оканчиватся только со смертью человека. «Эта великая чистота не достигается в первый же день». (Commentaires sur I Corinth., I s.). «Духовное возрождение — отнюдь не минутное дело». (Commentaires sur Jacques, I, 19). Ср. тж. гл. VI, 5 настоящей книги. Такой же точки зрения придерживался и Лютер: «Христос изгоняет Адама с каждым днём во всё большей степени, по мере того, как возрастает вера во Христа и познание Его. И познание не приобретается сразу, а начинается, возрастает и достигает совершенства только в смерти». (Sermo de duplici iustitia II, 146 (1519).) — Прим. франц. изд.

а6В латинской версии указано его имя — Стафил. Фридрих Стафил (Staphylus) — теолог из Кенигсберга, в 1553 г. вернувшийся в католичество. Он нападал на Кальвина в книге «Краткое изложение теологии Мартина Лютера в трех частях» (Theologiae Martini Lutheris trimembris epitome (1558).) — Прим. франц. изд.

это путём постепенного и постоянного возрастания: чем дальше продвинулся человек, тем ярче сияет в нём образ Божий. Но, чтобы заставить верующих стремиться к этой цели, Бог предписывает путь покаяния на целую жизнь, чего они всё время стремятся избежать.

10. Вот каким образом через возрождение дети Божьи избавляются от рабства греху: не так, что более не подвергаются никаким огорчениям от плоти, как будто уже обладают полной свободой, но так, что перед ними всегда лежит поле битвы, чтобы испытывать их; и не только испытывать, но и дать им почувствовать собственную немощь. Все здравомыслящие писатели согласны в том, что в возрождённом человеке остаются источник зла и пища для него19, постоянно рождающие злые желания, которые соблазняют и побуждают согрешить. Более того, они признают, что все верующие настолько отягощены своей испорченностью, что не могут избежать частых искушений блудом, алчностью, тщеславием и другими пороками. Нет надобности в долгих диспутах для того, чтобы установить мнение по этому вопросу древних учителей. Достаточно почитать св. Августина, который с крайней тщательностью и полной достоверностью собрал их высказывания3. Тех, кто пожелает получше узнать их возззре-ния, я адресую к его сочинениям.

На первый взгляд может показаться, что мы в чём-то расходимся со св. Августином. Он утверждает, что все верующие, пока они живут в смертном теле, настолько порабощены нечистыми желаниями, что не могут не вожделеть, и однако он не осмеливается назвать этот недуг грехом. Называя его «немощью», св. Августин говорит, что он становится грехом тогда, когда за помышлением или представлением следует действие или внутреннее согласие, то есть когда внезапно возникшему желанию подчиняется воляь. Мы же считаем, что всякое нечистое желание, подстрекающее человека поступать вопреки Божьему закону, есть грех. Более того, мы считаем грехом самоё испорченность, которая порождает в нас эти нечистые желания. Таким образом, мы учим, что в верующих грех живёт постоянно, пока они не совлекутся смертного тела, потому что в их плоти всегда присутствует испорченность, противящаяся праведности. И сам св. Августин не всегда избегает слова «грех» именно

а7Августин. Против двух писем пелагиан (Бонифацию), IV, X, 27 p.; XI, 31 (MPL, XLIV, 629 р.; 634) lt;в томе I заглавие этого произведения — «Contra duas eplstolas Pelaglanorum (ad Bonlfacium)» — было переведено ошибочно, за что переводчики и издатели приносят свои извинения^ Против Юлиана, II, с. I, 3; III — V; VIII — IX (MPL, XLIV, 673, 675 p.).

а8Августин. Трактат о Евангелии от Иоанна, XLI, 10 (MPL, XXXV, 1697 s.); О грехе, заслугах и прощении, II, VII, 9 (MPL, XLIV, 136 р.); Против двух писем пелагиан (Бонифацию), III, с. Ill, 5 (MPL, XLIV, 590 р.); Против Юлиана, II, I, 3; V, 12 (MPL, XLIV, 673, 681 p.).

в этом значении, например, когда говорит: «Источник, из которого происходят все грехи, св. Павел называет "грехом", то есть грехом являются дурные желания. Что же касается святых, то этот грех утрачивает над ними власть в мире и гибнет на небесах»а. Тем самым св. Августин признаёт, что, поскольку верующие подвержены дурным желаниям, то они виновны как грешники.

II. Относительно того, что Бог очищает свою Церковь от всякого греха, обещает благодать и даёт её своим избранным (Эф 5:26-27), мы говорим, что это ^касается вменения греха в вину, а не его существа (matiиre). Возрождая своих верных, Бог делает так, что владычество греха над ними устраняется, ибо Он даёт им силу своего Св. Духа, с помощью которого они становятся победителями в своей борьбе против греха. Но при этом грех, переставая властвовать над ними, не перестаёт в них пребывать. Поэтому мы утверждаем, что, хотя в детях Божьих ветхий человек распят и закон греха упразднён, какие-то его следы всё же остаются (Рим 6:6)*; но не так, чтобы господствовать над ними, а чтобы смирять их сознанием их собственной немощи. Мы утверждаем также, что эти следы не будут поставлены им в вину не потому, что их как бы нет, но по Божьему милосердию. Освобождённые от греха благодатью, фактически они не перестают быть грешниками и виновными перед Богом.

Нам легко подтвердить это положение, ибо ясные и определённые свидетельства в его пользу есть в самом Писании. Что может быть яснее сказанного св. Павлом в седьмой главе Послания к римлянам? Во-первых, как мы уже показали ранееь, он говорит там от лица возрождённого человека, и св. Августин неопровержимо это доказал0. Я оставляю в стороне вопрос об употреблении им слов «зло» и «грех». Недоброжелатели могут придраться к такому употреблению, но кто станет отрицать, что нарушение Божьего закона — порок? Что отказ от добрых поступков — грех? Кто, наконец, не признает, что грех всегда подстерегает нас там, где дух немощен? Итак, св. Павел говорит, что всё это коренится в испорченности, о которой у нас и идёт речь.

Существует ещё одно доказательство, которое исчерпывает этот вопрос. В Законе нам заповедано любить Бога всем сердцем, всею душою и

аАвгустин. Проповеди, 155, 1 (MPL, XXXVIII, 841).

'Синодальный перевод: «Ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху». ьКн. II, гл. II, 27.

сАвгустин. Проповеди, 154, II — III (MPL, XXXVIII, 833 р.); Трактат о Евангелии от Иоанна, XLI, 10-11 (MPL, XXXV, 1697 р.).

всеми силами. Но раз все составы нашей души должны быть наполнены любовью к Богу, то очевидно, что эту заповедь нарушает всякий, кто позволяет себе хотя бы мимолётное желание или помышление, отвлекающее от любви к Богу и склоняющее к суете. А если так, то разве не в душе заключена готовность терзаться из-за всевозможных желаний, что-то задумывать умом или предощущать чувствами? И если в таких настроениях есть нечто от суеты, тщеславия и порока, то не признак ли это того, что в каких-то частях души любовь к Богу отсутствует? Поэтому человек, не считающий что всякое плотское желание есть грех и что живущий в нас недуг, который порождает желания, есть источник греха, не должен был бы считать грехом и нарушение Закона.

Возможно, кому-то покажется неразумным осуждение вообще всех желаний, которые человек испытывает в соответствии с природой, — ведь они были вложены в него Богом, Творцом природы. Но мы отнюдь не осуждаем желания, вложенные Богом в человека при его сотворении, которые могут быть отняты у нас только вместе с человеческой природой. Мы осуждаем лишь чрезмерные и беспорядочные желания, противные Божественному порядку. А поскольку вследствие порчи человеческой природы все части нашей души настолько извращены, что во всех наших действиях проявляются беспорядок и неумеренность, то ни одно из зарождающихся в нас желаний невозможно отделить от этого испорченного состояния (excez). И мы говорим, что по этой причине все наши желания порочны. Если кто-то хочет более краткой формулировки, то можно сказать, что все желания и устремления людей дурны и мы осуждаем их как греховные, но не потому, что они естественны, а потому, что необузданны. А необузданны они вследствие того, что из нашей порочной и осквернённой природы не может исходить ничего чистого и неповреждённого.

Св. Августин вовсе не так далёк от этой точки зрения, как кажется на первый взгляд. Когда он хочет защититься от клеветы пелагиан, то избегает слова «грех»а. Но когда он пишет, что закон греха остаётся в святых и только вина снята с них, то становится очевидным, что он высказывается в том же смысле, что и мы.

Для того, чтобы взгляды св. Августина на сей счёт стали ещё яснее, приведём несколько высказываний из его книг. Во второй книге «Против Юлиана» он пишет так: «Духовное возрождение отменяет закон

с ^Августин. Против двух писем пелагиан (Бонифацию), I, XIII, 27; III, III, 5 (MPL, XLIV, 563; 590).

греха, но он остаётся в смертной плоти. Отменяет, потому что вина упраздняется таинством, в котором возрождаются верующие; он остаётся, потому что производит желания, с которыми должны бороться сами ве-рующие»а. Ещё: «Закон греха, который жил даже в членах св. Павла, отменяется крещением, но не кончается»ь.

В том же сочинении, св. Августин объясняет, почему св. Амвросий назвал этот порок нечестием. Древний учитель потому называет так закон греха, пребывающий в нас — хотя вина за него снимается в крещении, — что нечестиво для плоти бороться против духас. «Грех умер в смысле вины, которой он нас связывает. И однако он восстаёт, даже будучи мёртв, пока не будет очищен совершенством гробницы»*1. В пятой книге св. Августин выражается ещё яснее: «Слепота сердца есть грех, потому что она — причина неверия в Бога; она же и наказание за грех, потому что таким образом наказывается горделивое и высокомерное сердце; слепота сердца также и причина греха, потому что ведёт к тяжким заблуждениям. Подобно тому и пожелание плоти, против которого сражается праведный дух, есть грех, потому что предполагает непослушание власти духа; оно же наказание за грех, потому что дано нам Отцом за мятеж; и оно же — причина греха, независимо от того, уступаем ли мы ему или заражены им с самого рождения»0.

Здесь св. Августин без колебаний называет грехом немощь, которая остаётся в нас и после возрождения, ибо не опасается наветов пелагиан, когда уже полностью опроверг их заблуждение. Так же он поступает и в сорок первой гомилии на Евангелие от Иоанна: «Если ты по плоти служишь закону греха, то поступай так, как говорит апостол: "Да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы вам повиноваться ему в похотях его" (Рим 6:12). Он не требует, чтобы греха не было вообще, но требует, чтобы он не царствовал. Пока ты жив, грех обязательно будет оставаться в твоих членах. Лишь бы было устранено его господство и не совершалось то, что он велит»г. Те, кто считает, будто пожелание не является грехом, ссылаются на слова св. Иакова, что похоть, зачавши, рождает грех (Иак 1:15). Но это возражение нетрудно опровергнуть. Если мы отнесём эти слова только к дурным поступкам, или, как их называют, реальным грехам (pйchez actuels), то тогда и злая воля не будет считаться грехом. Из того, что апостол называет дурные дела плодами похоти и

аАвгустин. Против Юлиана, II, III, 5 (MPL, XLIV, 675). ьТам же, IV, 8 (MPL, 678). «Тамже, V, 12(MPL, 682). dTaM же, IX, 32 (MPL, 696). •Там же, V, III, 8 (MPL, 787).

Августин. Трактат о Евангелии от Иоанна, XLI, 12 (MPL, XXXV, 1698).

определяет их как грех, отнюдь не следует, что сама похоть не является дурной вещью, подлежащей Божьему суду.

14. Некоторые анабаптисты на место духовного возрождения верующих ставят невиданную, буйную невоздержанность: дети Божьи (так им кажется), будучи приведены в состояние невинности, не должны заботиться о том, чтобы сдерживать плотские похоти, а должны следовать за направляющим их Духом, под водительством которого нельзя заблудиться8.

Невозможно было бы поверить, что человеческий разум способен впасть в такую дикость, если бы они сами исступленно не распространяли это учение. Это в самом деле вещь невероятная. Но есть свой смысл в том, чтобы дерзость тех, кто силится оболгать Божью истину, была наказана именно таким образом. Я спрашиваю их: разве тем самым не будет устранено всякое различие между гнусностью и честью, справедливостью и несправедливостью, добром и злом, добродетелью и пороком? Это различие, отвечают они, происходит от проклятия ветхого Адама, а Христос освободил нас от него. Так что нельзя отличить блуд от целомудрия, простосердечие от коварства, правду от лжи, честность от грабительства. Пусть люди оставят свои ребяческие страхи, призывают они, и следуют за Духом, который не потребует ничего дурного, — нужно только отдаться его водительству27. Кто не ужаснётся подобным чудовищным предложениям? Между тем эту философию повсюду охотно принимают люди, ослеплённые безумством своих похотей и утратившие всякий здравый смысл.

Но, спрашиваю я вас, какого Христа они нам изображают? И какого духа малюют? Мы знаем одного Христа и одного его Духа, знаем такими, какими Их обещали пророки и явило Евангелие. И от Христа мы не слыхали ничего подобного. Дух, которого нам показывает Писание, не благосклонен к убийствам, распутству, пьянству, гордыне, злобе, алчности и грабежу. Он — совершитель любви, целомудрия, трезвения, скромности, мира, воздержания и истины. Это не дух безумных фантазий и всяческих метаний, он не бросается из стороны в сторону то к добру, то ко злу, но полон мудрости и разумения, дабы строго их различать. Он не

аСм. сочинение Кальвина «Против фантастической и буйной секты либертинов, называющих себя духовными» (Contre la secte phantastique et furieuse des Libertins qui se nomment Spirituelz (1545). — ОС, VII, 200-201). Об отождествлении части анабаптистов с Духовными либертинами см. его сочинение «Краткое наставление, вооружающее всех Добрых верующих против заблуждений известной секты анабаптистов» (Brieve instruction Pour armer tous bons fidиles contre les erreurs de la secte commune des Anabaptistes (1544).

ОС, VII, 53-54). — Прим. франц. изд.

толкает людей к распущенности и разнузданности, но, различая добро и зло, наставляет их следовать первому и избегать второго. Впрочем, для чего мне прилагать столько усилий к опровержению этого дикого безумия? Для христиан Дух Божий — не плод безудержного воображения, который они измыслили себе в мечтаниях или восприняли от других. Они знают Его таким, каким Он показан в Писании, где говорится, что Он дан нам для освящения, дабы, очистив нас от всякой грязи и скверны, вести в послушании Божьей правде. А послушание может появиться лишь тогда, когда вожделения (которые эти люди хотят освободить от всякой узды) побеждены и подавлены.

Кроме того, сказано, что освящение Духом очищает нас так, что, пока мы заключены в смертном теле, в нас остаётся множество недугов. Следовательно, поскольку мы весьма далеки от совершенства, нам необходимо каждый день продвигаться вперёд; а поскольку мы отягощены бесчисленными пороками, нам необходимо сражаться с ними. Отсюда вытекает, что мы всегда должны быть настороже, чтобы оградить себя от внезапных предательских нападений нашей плоти, и никогда не успокаиваться, как будто бы мы находимся вне опасности — если только мы не думаем, что обладаем большей святостью, чем апостол Павел, которого мучило жало Сатаны (2 Кор 12:7), дабы через немощь он усовершенствовался в добродетели. Сам апостол непритворно и без утайки описывает борьбу плоти и духа, которую он ощущал в своей душе (Рим 7:8 сл.).

15. Св. Павел, объясняя, что такое покаяние, не без серьёзных оснований называет семь качеств, или состояний, которые оно либо в нас производит, либо они происходят от него как плоды и результаты, либо являются его составными частями. Вот эти качества и состояния: усердие, извинения, негодование, страх, желание, ревность, взыскание (2 Кор 7:11). Я не рискну определять, являются ли они причинами покаяния или его следствиями, так как в них имеются признаки тех и других. Можно назвать их чувствами, или переживаниями (affections), которые неразрывно связаны с покаянием. Оставив эти вопросы в стороне, мы можем принять толкование св. Павла; поэтому мне достаточно просто изложить то, что он хотел сказать.

Итак, апостол говорит, что печаль ради Бога [2 Кор 7:10] рождает в нас усердие. Ибо человека, глубоко проникнувшегося недовольством собой из-за того, что он оскорбил Бога, тревожит и побуждает к действию мысль об освобождении от пут дьявола, а также о том, как не попасться в его ловушки в будущем. Далее он начинает заботиться о том, чтобы всегда находиться под водительством Св. Духа и не быть захваченным врасплох по причине собственного небрежения. На второе место апостол ставит извинение (excuse). Под ним он понимает не самозащиту грешника с целью избежать осуждения Богом, то есть отрицание своего падения или попытку смягчить свою вину, а такой род извинения, который состоит в просьбе о прощении, а не в защите своих прав. Грешник должен уподобиться ребёнку, подающему надежды на исправление: признавая свою вину и открывая её перед отцом, он отдаёт себя на его милость. И чтобы получить её, он как может убеждает отца, что вовсе не презирает его и что доставил ему огорчение не по злому умыслу. Короче говоря, он извиняется не так, чтобы представить себя правым и невинным, а так, чтобы лишь получить прощение.

Далее следует негодование (indignation), когда грешник ожесточается против самого себя в сердце своём, обвиняет себя и досадует, сознавая свою испорченность и неблагодарность по отношению к Богу. Словом «страх» (crainte) обозначен испуг, который поражает наши сердца всякий раз, когда мы думаем о суровости Бога к грешникам и о том, что мы заслужили эту суровость. Ибо невозможно, чтобы, когда мы думаем об этом, нас не охватило страшное горе, которое учит нас смирению и делает более осмотрительными на будущее. От этого страха происходит усердие, о котором мы говорили выше. Мне представляется очевидным, что словом «желание» (dйsir) апостол обозначает горячее стремление исполнить наш долг перед Богом, к чему нас подводит в первую очередь сознание собственных грехов. Ревность (zиle), которую далее называет св. Павел, направлена к той же цели. Это слово означает огонь, возгорающийся в нас, когда мы, словно стрекалом, ужалены мыслью: что я наделал? куда я паду, если мне не придёт на помощь Божье милосердие? На последнее место апостол ставит взыскание (vengeance), ибо чем более мы ревностны и суровы в обвинении себя, тем на большую милость Бога должны мы уповать. В самом деле, не может быть так, чтобы душа верующего, содрогающаяся от ужаса перед Богом, не получала пользы, наказывая самоё себя. Верующие хорошо знают, какие муки причиняют смятение, испуг, стыд, страдание, недовольство собой, которые они испытывают, признавая свои грехи перед Богом.

И однако нам следует помнить, что нужно соблюдать меру, чтобы печаль не поглотила нас целиком, ибо боязливые умы слишком склонны впадать в отчаяние. Сатана очень часто прибегает к этой уловке: возможно глубже погружать в бездну печали тех, кого он намеревается так поразить страхом Божьим, чтобы они никогда не смогли подняться. Страх, приводящий к смирению и не отвращающий от надежды получить прощение, не может быть чрезмерным. Но, следуя увещеванию апостола, грешник должен остерегаться, чтобы, возбуждая в своём сердце недовольство собою и ненависть к себе, не изнемочь от непомерного ужаса и не пасть совершенно [Евр 12:3]. Ибо это удаляет нас от Бога и заставляет бежать от Него и поэтому полностью противоположно покаянию, которым Бог соединяет нас с Собою. Весьма полезное предостережение на этот счёт даёт св. Бернар: страдание из-за грехов необходимо, но оно не должно быть непрестанным. Временами необходимо отвлекаться от мыслей о путях наших, которые держат нас зажатыми в печали и тревоге, и словно выходить на широкую равнину, вспоминая о Божьих благодеяниях. «Смешаем мёд с полынью, говорит он, чтобы горечь помогала нашему здоровью, когда мы будем пить её вместе со сладким. И если вы думаете о себе смиренно, то подумайте о доброте Бога»а.

16. Теперь будет нетрудно понять, каковы плоды покаяния. Это дела, которые совершаются, дабы воздать честь Богу, и дела любви и милосердия, то есть в итоге — истинная святость и непорочность жизни. Коротко говоря, чем больше усердствует человек, стремясь жить в согласии с Божьим законом, тем больше он проявляет признаков истинного раскаяния. По этой причине Дух, вызывая в нас раскаяние, иногда предлагает нам все предписания Закона, иногда только вторую скрижаль, а в иных случаях, осудив скверну, таящуюся в глубинах нашего сердца, побуждает нас представить внешние свидетельства того, что наше раскаяние искренне. Живую картину всего этого читатели найдут в дальнейшем изложении, когда я буду описывать христианскую жлзньь.

Я не стану собирать здесь высказывания пророков, в которых они, с одной стороны, насмехаются над несерьёзностью людей, старающихся умиротворить Бога обрядами и ритуалами, указывая, что это всего лишь детские игры; с другой стороны, они учат, что какой бы внешне добродетельной ни была жизнь человека, не это главное, потому что Бог читает в сердцах. Тот, кто даже довольно посредственно знает Писание, сам, без всяких учителей поймёт, что обращение к Богу не принесёт никакой пользы, если прежде в сердце не зародится вполне определённое чувство. Вот отрывок из Иоиля, который поможет понять всё прочее: «Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши» (Иоил 2:13). На оба эти момента указывает и св. Иаков: «Очистите руки, грешники, исправьте сердца, двоедушные» (Иак 4:8). Начинается, действительно, со вспомогательного, но сразу же следует указание на источник и начало: очиститься от потаённой скверны, дабы алтарь для жертвоприношений Богу был воздвигнут в сердце.

аБернар Клервоский. Проповедь на Песнь песней, XI, 2 (МРЬ, СІ-ХХХШ, 8240-825В). ьГлавы VI — X настоящей книги.

Кроме того, существуют упражнения внешнего порядка, к которым в уединении мы прибегаем, чтобы смирить себя, а публично — чтобы засвидетельствовать своё раскаяние. Всё это происходит от взыскания, о котором говорит св. Павел, и относится к опечаленному сердцу, сжимающемуся от боли и плачущему, ненавидящему все удовольствия, всякую пышность и тщеславие, избегающему пиров и развлечений. Тот, кто знает, какое зло заключено в буйстве плоти, ищет любых целебных средств, чтобы подавить его. И тот, кто знает, какое тяжкое оскорбление наносят Богу люди нарушением его справедливого Закона, не даст себе ни минуты покоя, пока через самоуничижение не воздаст Богу славу и хвалу.

Древние учители, рассуждая о плодах покаяния, много говорят о таких упражнениях8. Конечно, они не считают их главным в покаянии. Однако пусть простят меня читатели, если я скажу то, что думаю: они чересчур сосредоточены на этих вещах; и всякий, кто задумается над этим всерьёз, надеюсь, согласится со мной. Настойчиво рекомендуя телесную дисциплину, они наставляют людей предаваться ей набожно и благоговейно. Но всё-таки они затемняют то, что должно стоять на первом месте. Есть у них и ещё один недостаток: как мы покажем далееь, они излишне суровы и непреклонны в наказаниях.

17. Однако некоторые люди ввиду того, что пророки постоянно напоминают о необходимости каяться в плаче и посте, одевшись в рубище и посыпав голову пеплом (особенно ярко об этом сказано у Иоиля — Иоил 2:12), считают, что главное в покаянии — это поститься, плакать и рыдать0. Поэтому нам следует рассеять это заблуждение. То, что сказано у Ноля о решительном обращении нашего сердца к Господу и о раздирании не одежд, но сердца, всецело приложимо к покаянию. О плаче и посте здесь говорится не как о его обязательных и постоянных следствиях, а как о внешних проявлениях, относящихся к особым обстоятельствам того времени. Иоиль, возвещая евреям о мщении карающего Бога, увещевал их отвратить его не только путём исправления жизни, но и путём самоуничижения и проявления внешних признаков горя. В древности человек, обвинённый в преступлении, чтобы вызвать жалость судьи, отращивал бороду, не причёсывался, одевался в траур; так и этому народу, обвинённому перед Божьим престолом, подобало явить внешние сви-

аСм., в частности: Тертуллиан. О покаянии, IX, XI (MPL, I, 1354, 1357); Киприан. Письма, LIX, 13; LXV, 1, 5 (MPL III, 838 p.; IV, 401-405); Кассиодор. Трёхмастная история, IX, XXXV (MPL, LXIX, 1151). — Прим. франц. изд.

ьКн. IV, гл. XII, 8-13.

сСм., например: Иероним. Комм, к Книге пророка Иоиля, II, 12 (MPL, XXV, 1013 р.).

детельства того, что он не просит ни о чём, кроме прощения по милости Божьей.

И хотя обычай одеваться в рубище и посыпать голову пеплом отошёл в прошлое и сейчас для нас ничего не значит, плач и пост не излишни и сегодня всякий раз, когда Господь подаёт нам знаки какого-то бедствия. Когда Он насылает на нас некую опасность, то объявляет тем самым, что Он намеревается взыскать с нас и уже приготовил орудие мщения. Поэтому вполне уместны слова пророка, призывающие к плачу и посту, то есть к внешнему свидетельству печали, тех, кому он предрёк, что Бог уготовил для них погибель. В этом смысле нынешние церковные пастыри не совершили бы ничего плохого, если бы всякий раз, видя приближающееся бедствие — войну, голод или мор, — убеждали народ, что пора молить Господа в плаче и посте, но при этом подчёркивали главное — необходимость раздирать сердца, а не одежды.

Совершенно очевидно, что пост не всегда связан с покаянием. Но он особенно подобает людям, стремящимся засвидетельствовать, что они сознают, что заслужили гнев Бога, и однако молят о прощении по его милосердию. По этой причине Иисус Христос связывает пост с печалью и смятением: Он не упрекал своих апостолов за то, что они не постятся, пока пребывают с Ним, ибо то было время радости, сказав, что придут горестные дни, когда Он отнимется у них (Мф 9:15).

Я говорю здесь о формальном, публичном посте. Ибо жизнь христианина должна быть настолько воздержанной, чтобы от начала и до конца являть собою род непрерывного поста. Но поскольку этот вопрос мы рассмотрим позжеа, когда будем говорить о церковной дисциплине, то я более не задерживаюсь на нём.

1$. Всё же мне придётся остановиться вот на каком вопросе: когда слово «покаяние» прилагается к сугубо внешнему заявлению, которое делают грешники, чтобы создать видимость своей перемены к лучшему, его первоначальный смысл искажается. Такое заявление — не обращение к Богу, а лишь формальное признание вины ради получения прощения и милости. Приносить покаяние в рубище и пепле означает заявлять, что мы ужасаемся своим грехам и ненавидим их, потому что они тяжко оскорбляют Бога. Это вид публичной исповеди, посредством которой, осуждая себя перед Богом и его Ангелами и перед всеми людьми, мы как бы предупреждаем заслуженный нами приговор. Св. Павел, укоряя за небрежение тех, кто слишком легко себя прощает, говорит: «Если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы» (1 Кор 11:31).

аКн. IV, гл. XII, 14-21.

Впрочем, призывать людей во свидетели нашего раскаяния не всегда необходимо. Но тайно исповедоваться в своих грехах Богу — это та часть покаяния, которая ни в коем случае не может быть опущена. Ибо нет оснований, чтобы Бог прощал грехи, которыми мы хвалимся или которые покрываем лицемерием, желая скрыть их от яркого света. Нам следует не только сознаваться в прегрешениях, которые мы совершаем изо дня в день, — тяжкие грехи должны заставлять нас идти дальше и вызывать в нашей памяти нанесённые Богу оскорбления, которые, казалось бы, уже давно похоронены в ней.

Давид учит нас этому на собственном примере. Устыдившись преступления, связанного с Вирсавией, он исследует себя вплоть до времени в материнском чреве и признаёт, что уже тогда был заражён грехом, испорчен и предан злу (Пс 50/51:7). И это не для того, чтобы преуменьшить свою вину, как делают многие люди, которые признают свою принадлежность к множеству грешников и тем самым прячутся в толпе: для них это лишь увёртка, с помощью которой они отождествляют себя со всем человеческим родом. Давид поступает совершенно иначе. Обращением к прошлому он намеренно усугубляет и утяжеляет свою вину, утверждая, что с детства был предан злу и не переставал прибавлять грехи ко грехам. В другом псалме он также исследует свою прошлую жизнь, чтобы попросить о прощении за грехи, которые совершил в юности (Пс 24/25:7). В самом деле, мы никогда не докажем, что пробудились от лицемерия, если, стеная под тяжким бременем и оплакивая своё жалкое состояние, не ищем Божьего прощения.

Следует также отметить, что покаяние, над которым Бог велит нам беспрерывно трудиться на протяжении всей жизни, отличается от такого рода покаяния, когда люди, падшие по причине тяжкого и гнусного проступка или беспримерного распутства, или же сбросившие иго Бога и ставшие мятежниками против Него, словно воскрешаются от смерти в жизнь. Писание, призывая к покаянию, нередко говорит как о перемене, которая постепенно извлекает нас из ада и ведёт в Царство Божье, так и о воскресении. Когда сказано, что народ покаялся, это означает, что он избавился от идолопоклонства и подобных ему страшных пороков. В связи с этим св. Павел велит тем, кто не покаялся в распутстве, блуде и непотребстве, пребывать по этой причине в трауре (2 Кор 12:21)*.

Нужно хорошо понимать это различие, дабы мы, зная, что кто-то бывает призван к раскаянию, не считали себя избавленными от необходимости ежедневного покаяния перед Богом и не предались лености, как будто умерщвление плоти нам уже не нужно. Ибо похоти, постоянно нас возбуждающие, и кишащие в нас пороки не дают нам права на лень и покой, не позволяют не прилагать усилий к исправлению. Особенное покаяние, которое требуется от тех, кого дьявол увёл от служения Богу и связал узами смерти, не отменяет долга покаяния для всех людей вообще, не избавляет от обычного покаяния, в котором мы должны усердствовать вследствие испорченности нашей природы.

\9. Если верно, что весь смысл Евангелия заключён в этих двух истинах — о покаянии и о прощении грехов (а это общепризнанно), то не ясно ли, что Господь оправдывает своих рабов даром, чтобы вновь и вновь восставлять их в праведности через освящение своим Духома? Иоанн Креститель, который был Ангелом, посланным приготовить путь Христу (Мф 11:10), так выразил суть своей проповеди: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф 3:2). Призывая людей к покаянию, он увещевал их осознать себя грешниками, осуждёнными Богом за все их дела, дабы они всем сердцем возжелали умертвить свою плоть в возрождении от Духа Божьего. Возвещая Царство Божье, он призывал их к вере. Ибо Царством Небесным, о котором он сказал, что оно близко, Иоанн называл прощение грехов, спасение и жизнь и вообще все те блага, которые мы получаем во Христе. Поэтому и другие евангелисты говорят (Мк 1:4; Лк 3:3), что Иоанн пришёл, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов. Это означает только одно: он учил людей, чтобы они, ощутив усталость от бремени своих грехов и даже полную задавленность им, обратились к Господу и в самих себе обрели надежду на милость и спасение.

Таким же образом начал свою проповедь после крещения наш Господь Иисус Христос: «Приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк 1:15; Мф 4:17). Этими словами Он, во-первых, объявляет, что в его лице открылись все сокровища Божьей милости. Во-вторых, Он требует покаяния; и наконец, требует определённого доверия к Божьим обетованиям, убеждения, что они непреложны. Поэтому в другом месте (Лк 24:46-47), дабы кратко изложить суть Евангелия, Иисус Христос говорит, что так надлежало Ему пострадать и воскреснуть из мертвых и что именем его будет проповедано покаяние и прощение грехов. Это же после воскресения Христа возвестили апостолы, объявив, что Он был воскрешён Богом, дабы дать Израилю покаяние и прощение грехов (Деян 5:31).

Покаяние проповедуется именем Христа тогда, когда люди, наученные Евангелием, понимают, что все их помыслы, движения души, чувства и действия извращены и порочны и что поэтому, если они хотят войти в Царство Божье, им необходимо возродиться, то есть родиться вновь (estre rйgйnйrez et renaistre). Прощение грехов проповедуется тогда, когда людей обучают, что Иисус Христос сделался для них искуплением, праведностью, спасением и жизнью (1 Кор 1:30) и что благодаря его пришествию они предстают перед Богом праведными и невинными, причём праведность вменяется им даром. Но хотя то и другое мы получаем через веру (как мы заявили и доказали в другом местеа), тем не менее, поскольку объектом веры является благость Бога, вследствие которой нам прощаются грехи, необходимо — как мы и поступаем — проводить различие между верой и покаянием.

20. Возможность познать Христа (который доступен лишь бедным опечаленным грешникам, стенающим, труждающимся, обременённым, спотыкающимся, словно голодные и измученные люди, охваченным горем и болью (Ис 61:1 ; Мф 11:28; Лк 4:18)) открывается перед нами, когда мы начинаем ненавидеть грех. Эта ненависть есть начало покаяния. После этого покаяние должно длиться всю жизнь, если только мы желаем пребывать и утверждаться в Господе нашем Иисусе Христе. Ибо Он пришёл призвать грешников, причём призвать к покаянию (Мф 9:13; Деян 3:26). Он принёс благословение людям, которые этого недостойны, но принёс для того, чтобы каждый из них обратился от своего нечестия к Богу.

В Писании говорится об этом во множестве мест. Когда Господь предлагает нам прощение грехов, то Он обычно требует от нас исправления жизни, указывая, что его милость должна стать причиной и основой этого исправления: «Сохраняйте суд и делайте правду; ибо близко спасение Моё» (Ис 56:1). А также: «Придёт Искупитель Сиона и сынов Иакова, обратившихся от нечестия» (Ис 59:20). А также: «Ищите Господа, когда можно найти Его; призывайте Его, когда Он близко. Да оставит нечестивый путь свой и беззаконник — помыслы свои, и да обратится к Господу, и Он помилует его» (Ис 55:6-7). И ещё: «Обратитесь к Господу, изменяя жизнь, чтобы изгладились ваши грехи» (Деян 3:19)*. В отношении этого речения заметим, что последняя его часть добавлена потому, что исправление нашей жизни не является основанием для получения прощения. Скорее наоборот (ибо Господу угодно явить милость людям именно для того, чтобы они изменили свою жизнь): нам указана цель, к которой мы должны стремиться, если хотим получить прощение от Бога. А потому, пока мы пребываем в темнице нашего смертного тела, нам надлежит непрестанно бороться с испорченностью нашей природы и со всем, что есть в нас природного.

Платон не раз повторял, что жизнь философа — это раздумье о смерти8. Мы с ещё большим основанием можем сказать, что жизнь христианина — это постоянное упражнение и усердие в умерщвлении плоти до тех пор, пока она не умрёт совершенно и в нас не воцарится Дух Божий. Поэтому я полагаю, что пользу получает тот, кто научился недовльству собой, но не остановился на этом и пошёл дальше. Он воздыхает о Боге и тянется к Нему. Утвердившись в смерти и воскресении Христа, он прилагает всё своё усердие к непрерывному покаянию. Впрочем, тот, кто действительно охвачен ненавистью к греху, и не может поступать иначе. Ибо человек никогда не возненавидит грех, если сперва не полюбит праведность29. Эта простейшая мысль, как мне представляется, вполне согласуется с истиной Святого Писания.

21. Полагаю, из сказанного выше вполне ясно, что покаяние — это совершенный и особенный Божий дар; поэтому нет необходимости в дальнейших рассуждениях на эту тему.

Известно, что в апостольские времена первоначальная Церковь прославляла Бога за дарование язычникам покаяния ко спасению (Деян 11:18). Так, св. Павел, увещевая Тимофея быть терпеливым и кротким по отношению к неверующим, добавляет: «не даст ли им Бог покаяния к познанию истины, чтобы они освободились от сети дьявола, который уловил их в свою волю» (2 Тим 2:25-26). В Писании Бог несчётное число раз провозглашает и подтверждает, что Он хочет обращения всех и всем даёт учение об исправлении жизни. Однако действенность этого учения зависит от Духа возрождения. Легче сотворить нас, людей, нежели сделать так, чтобы мы обновились в более совершенную природу своими собственными силами и усердием. Поэтому не без оснований мы названы Божьим творением, созданными «на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнить» (Эф 2:10). И это не на один день, а на всё время нашего призвания. Тех, кого Бог желает вызволить из-под осуждения, Он животворит и обновляет своим Духом, чтобы преобразить их по своему подобию (rйformer а soy): не потому, что покаяние — причина спасения, а потому, что оно, как мы уже показали, неотделимо от веры и Божьего милосердия. Ибо, как свидетельствует Исайя, «придёт Искупитель Сиона и сынов Иакова, обратившихся от нечестия» (Ис 59:20).

Как бы то ни было, для нас должно стать совершенно очевидным, что страх Божий никогда не овладеет нашими сердцами, если для этого не потрудится Св. Дух, дабы привести нас к спасению. Посему верующие, плача и жалуясь устами Исайи на оставленность Богом, говорят как о знаке её о том, что Он попустил ожесточиться их сердцу (Ис 63:17).

Апостол, намереваясь лишить надежды на спасение отступников, которые совершенно отреклись от Бога, обосновывает это невозможностью опять обновлять их поканяием (Евр 6:6). Ибо Бог, обновляя тех, кого Он не хочет оставить погибать, подаёт им знак своей отеческой благосклонности и словно изливает на них лучи своего света, дабы привлечь их к Себе. Напротив, отверженных, чьё нечестие непростительно, Он, ожесточая, оставляет на погибель.

Этим мщением апостол угрожает отступникам, которые сознательно и по собственной воле восстают против истины Евангелия и, насмехаясь над Богом, гнусно отвергают его дар и попирают ногами кровь Иисуса Христа (Евр 10:29). Здесь он отнюдь не желает повергнуть в отчаяние всех сознательно согрешивших30, а хочет показать, что совершенно отвергать евангельское учение — преступление, настолько непростительное, что не следует удивляться, если Бог карает его с крайней суровостью, не прощая никого, кто так мерзостно Его презирает. Ибо сказано, что невозможно вновь приводить к покаянию однажды просвещённых и получивших небесный дар, ставших причастниками Св. Духа, вкусивших слово Божье и силы будущей жизни — и отпадших; это означало бы вновь распинать Сына Божьего и смеяться над Ним* (Евр 6:4-6). В том же Послании апостол говорит: «Если мы, получивши познание истины, произвольно грешим, то не остаётся более жертвы за грехи, но некое страшное ожидание суда» (Евр 10:26-27).

Когда-то эти фрагменты Писания, неверно понятые новатианамиа, стали причиной волнений в Церкви. Из-за того, что они, на первый взгляд, трудны для понимания, иные умники стали считать это Послание неподлинным, хотя оно вполне соответствует духу поучений апостолов. Но поскольку мы дискутируем лишь с теми, кто признаёт его подлинность, нам легко показать, что эти высказывания не имеют ничего общего с заблуждением новатиан. Прежде всего апостол не мог не принять утверждения своего Учителя, что простятся всякий грех и всякая хула, кроме греха против Св. Духа, который не простится ни в этой жизни, ни в будущей (Мф 12:31; Лк 12:10). Очевидно, что апостол принимал это единственное исключение, если только мы не хотим считать его противником благодати Христа. Отсюда следует, что сказанное им относится не к тому или иному частному греху, который бы не заслуживал помилования, а к такому, который проистекает из отчаянной ярости и не может быть прощён как немощь, то есть когда обнаруживается, что наполненный таким грехом человек одержим дьяволом.

22. Дабы лучше понять это, необходимо выяснить, каково же то столь гнусное преступление, которое никогда не будет прощено. Св. Августин однажды определил его как ожесточение и противление вплоть до самой смерти, соединённое с неверием в возможность получения милости от Бога8. Это определение не вполне согласуется со словами Христа о том, что такое преступление не будет прощено в сём веке. Так что либо это сказано всуе, либо такое преступление может быть совершено, когда человек ещё пребывает в этом мире. Согласно же св. Августину оно бывает совершено только тогда, когда упорство продолжается до самой смерти6. Не знаю, на чём основано другое утверждение: будто завидовать небесным дарам, отпущенным ближнему, значит согрешать против Св. Духас.

Так что нам необходимо дать правильное определение, которое, будучи обосновано надёжными свидетельствами, устранит все прочие определения. Я утверждаю, что против Св. Духа грешит тот, кто был в достаточной степени озарён светом Божьей истины и не может сослаться на неведение, но тем не менее противится ей по собственной злой воле, только ради того, чтобы противиться. Ибо Господь Иисус, изъясняя свои слова, добавляет, что сказавший слово против Него получит прощение; но хулящий Духа прощён не будет (Мф 12:31; Мк 3:29; Лк 12:10). А св. Матфей вместо того, чтобы сказать «хула на Духа», говорит «дух хулы»(1. Как же может быть, чтобы тот, кто бесчестит Сына Божьего, не оскорблял тем самым и его Св. Духа? Это случается тогда, когда человек по неведению идёт против Божьей истины, которую он не познал, и по неведению же противостоит Христу, но тем не менее полон таких чувств, что вовсе бы не пожелал загасить Божью истину, если бы она ему открылась, или сказать дурное слово против того, кого бы он почитал Христом. Такие люди согрешают против Отца и против Сына.

И сегодня немало таких, кто ненавидит и отвергает евангельское учение, которому бы они воздали честь и которое бы приняли в своё сердце, если бы узнали, что оно истинно евангельское. Те же, кто вполне убеждён, что учение, против которого они выступают, — от Бога, и всё же продолжают ему противостоять и пытаются искоренить его, хулят Духа, потому что сражаются против света, который засиял перед ними силою Св. Духа. Такие люди были среди евреев: хотя они не могли противостоять Духу, который говорил устами св. Стефана, но всё же пытались противиться ему (Деян 6:10). Нет сомнений, что некоторые из них были движимы неразумным усердием в соблюдении Закона. Но, несомненно, были и другие, по злобе и нечестию ожесточавшиеся против Бога, то есть против учения, о котором они не могли не знать, что оно от Бога. Таковы были фарисеи, которых обличал Иисус Христос: пытаясь превозмочь силу Св. Духа, они порочили её, говоря, что она якобы исходит от Веельзевула (Мф 9:34; 12:24). Вот что такое «дух хулы»: дерзость человека, по собственной воле пытающегося уничтожить славу Божью. Это имеет в виду св. Павел, когда говорит, что был помилован, так как был неверующим ненамеренно, по неведению (1 Тим 1:13).

23. Если в это вдуматься, то легко понять, что апостол говорит не о частном грехе, а о всеобщем мятеже, вследствие которого отверженные лишаются всякой надежды на спасение. Неудивительно, что Бог в отношении их неумолим, ибо они, по свидетельству св. Иоанна, не были в числе избранных, когда отпали (1 Ин 2:19). Его слово обращено против тех, кто рассчитывал вернуться к христианству, однажды отказавшись от него. Дабы отнять у них эту фантазию и опровергнуть вредоносное мнение, он высказывает весьма верное суждение: те, кто однажды отверг Иисуса Христа сознательно и добровольно, никогда не смогут иметь в Нём своей части. А Его отвергают те, кто не просто преступает его слово своей порочной жизнью, а по собственной воле отрицает это слово вообще.

Новатианские сектанты искажают смысл слов «отпасть» (choir) и «согрешить» (tomber) [Евр 6:6; 10:26]: они считают, что согрешает тот, кто, зная из Закона, что нельзя красть, всё-таки не может удержаться и крадёт. Я же утверждаю, что здесь следует видеть противопоставление двух в корне различных вещей: когда говорится, что преткнулись те, кто уже просвещен, кто уже вкусил слово Божье, небесный дар и силы будущей жизни и был озарён Св. Духом (Евр 6:4-6), то следует понимать, что они по собственной злой воле словно погасили свет Св. Духа, отвергли слово Божье и сладость благодати и отчуждены от Духа Божьего32. Так что речь здесь идёт не о некоем частном пороке, но о восстании против Бога, когда человек совершенно отворачивается от Него и оказывается отступником от христианства вообще. И действительно, чтобы яснее показать, что он говорит о злостном, добровольном нечестии, в другом месте апостол прибавляет слово «произвольно» (volontairement). Сказав, что не остаётся больше жертвы для тех, кто, зная истину, «произвольно» грешит (Евр 10:26), он вовсе не отрицает, что Христос — вечная жертва ради устранения нечестия верующих (о чём апостол писал на протяжении всего Послания к евреям, объясняя смысл священства Христа), но утверждает, что если отвергнута жертва Христа, то жертвы больше не остаётся. Так что, отвергая Христа, явным образом отвергают истину Евангелия.

24. На возражения некоторых людей, что лишать прощения какого-либо грешника, взывающего к милосердию, — слишком большая жестокость, не подобающая Божьему великодушию, ответить нетрудно. Ведь апостол не говорит, что Бог откажет этому грешнику в прощении, если тот обратится и воззовёт к Нему. В Послании к евреям сказано, что как раз такие грешники никогда не раскаются и не обратятся, ибо по причине их неблагодарности Бог как справедливый судья поразит их вечной слепотой. Этому нисколько не противоречит пример Исава, который в слезах и воплях пытался вернуть утраченное первородство (Евр 12:16 сл.); и не противоречат слова пророка о том, что, когда злостные грешники воззовут, Господь их не услышит (Зах 7:13). Подобной формой выражения Писание обозначает не подлинное раскаяние и не призывание Бога, а, скорее, потрясение, под воздействием которого нечестивые, подавленные крайним страданием, вынуждены признать, что прежние их воззрения — смехотворная фантазия и что любое благо зиждется на помощи от Бога. Но они не могут её вымолить сердцем и только стонут оттого, что она у них отнята. Поэтому пророк словом «воззвали» (clameur) и апостол словами «в слезах» (larmes) обозначают не что иное, как страшную муку, которая приводит нечестивцев в отчаяние, ибо у них нет никакого лекарства от страданий, кроме доброты Бога; но на неё они, однако, никак не могут положиться.

Это необходимо твёрдо усвоить. Иначе Бог противоречил бы самому Себе, объявляя через своего пророка, что Он готов забыть всё и помиловать, как только грешник обратится к Нему от путей своих (Иез 18:20-21). Более того, как я уже говорил3, очевидно, что серце грешника никогда не обратится, если не будет осенено благодатью свыше. Что же касается призывания Бога, то его обетование остаётся в силе; но во фрагментах, на которые мы ссылались, не следует принимать за обращение и молитву слепое мучительное смятение, охватившее отверженных, когда они увидели, что для исцеления от бедствий им следует искать Бога; и однако они отталкивают Его как только могут.

25. Ввиду сказанного апостолом о невозможности умиротиворить Бога, обнаруживая лишь видимость раскаяния, может возникнуть вопрос: как же получил прощение и отвратил от себя объявленное ему наказание царь Ахав (3 Цар 21:27-29)? Ведь он только испугался на малое время, но не исправился и продолжал вести дурную жизнь. Он, действительно, оделся в рубище, посыпал голову пеплом, спал на земле и, как свидетельствует Писание, смирился перед Господом. Но раздирание одежд ничего не стоило, когда сердце его оставалось окаменевшим и полным злобы. И всё-таки Бог простил и помиловал его. На это я отвечаю, что Бог прощает таким образом лицемеров лишь на какое-то время, но гнев его пребывает на них. Делается это не столько ради их блага, сколько для того, чтобы дать пример другим. Какую пользу получил Ахав от смягчения наказания, кроме того, что не увидел в своей здешней жизни бед, которых страшился? Божье проклятие осталось на доме его, хотя и было сокрыто. И он не избежал вечной погибели.

То же самое мы видим в истории Исава. Хотя он был отвергнут, но, заплакав, получил временное благословение (Быт 27:38-40). Однако поскольку духовное наследство было уготовано лишь одному сыну, а Исав был отделён от избранного Иакова, то отвержение закрыло ему доступ к Божьей милости. Но так как он был человеком с сильным животным началом, ему было оставлено одно утешение — питаться туком земли и росой небеснойь. Как я только что сказал, это было сделано, чтобы дать пример другим, дабы они научились прилагать свои стремления и труды к истинному раскаянию. Ибо нельзя сомневаться в готовности Бога простить всех, кто обращается к Нему в сердце своём, поскольку Он распространяет свою милость и на тех, кто этого недостоин, лишь бы они

аРаздел 21 настоящей главы.

ьКальвин следует здесь тексту Вульгаты, который, в свою очередь, близок к тексту Сеп-туагинты. Древнееврейский оригинал имеет противоположный смысл: «Ты будешь лишен тука земли и росы небесной». Исаак оставил Исаву лишь слабое утешение: «Ты будешь жить своим мечом», то есть войной и грабежом. Однако, согласно Евр 11:20, Исав тоже получил благословение. — Прим. франц. изд.

выказали хоть какое-то недовольство своими злодеяниями. И наоборот, мы узнаём, какое мщение уготовано людям, презирающим угрозы Бога, ожесточающимся с наглым лицом и окаменелым сердцем: они будут уничтожены.

Бог неоднократно протягивал руку сынам Израилевым, чтобы утешить их в бедствиях, хотя их стенания бывали полны притворства, а сердца бывали нестойкими и неверными. В псалме пророк сетует, что тотчас после этого они возвращались к прежним обычаям (Пс 77/78:36 сл.). И проявляя к ним милость, и лишая их прощения, Бог желал привести их к подлинному, сердечному раскаянию. Однако это не означает, что, откладывая наказание на какое-то время, Бог будет это делать постоянно. Напротив, Он обрушит на лицемеров ещё более суровую кару, удвоит тяжесть наказания, дабы обнаружилось, насколько Ему ненавистно притворство. Будем же помнить, что Бог, как я уже говорил, показывает примеры своей щедрости и готовности прощать, дабы побудить верующих смело исправлять свои ошибки и дабы ещё строже осудить гордыню тех, кто противится его деснице.

Глава IV

О ТОМ, НАСКОЛЬКО ДАЛЕКА ОТ ЧИСТОТЫ ЕВАНГЕЛЬСКОГО УЧЕНИЯ БОЛТОВНЯ СОРБОННСКИХ ТЕОЛОГОВ ОТНОСИТЕЛЬНО ПОКАЯНИЯ, И ГДЕ ГОВОРИТСЯ ОБ ИСПОВЕДИ И УДОВЛЕТВОРЕНИИ ЗА ГРЕХИ

I. Теперь я перехожу к обсуждению того, что учили о покаянии софисты. Я буду насколько возможно краток. В мои намерения не входит исследование всего предмета в целом, дабы эта книга, объём которой я пытаюсь ограничить, не слишком разрослась. С другой стороны, этот вопрос, не слишком сложный по сути, софисты так запутали в своих бесконечных спорах, что, войдя в этот лабиринт, будет непросто отыскать выход.

Прежде всего, когда они дают определение покаяния, со всей очевидностью обнаруживается, что они толком никогда не понимали, что это такое.

Из книг древних учителей они вытаскивают отдельные высказывания, которые отнюдь не отражают ни силы, ни природы покаяния. Например, такие: совершить покаяние значит оплакать ранее совершённые грехи и не совершать более таких, которые потом придётся оплакивать*1; каяться значит стенать из-за ранее совершённого зла и не делать больше зла, вызывающего стенаниеь; покаяние — это скорбное мщение, карающее за то, чего оно не желало бы более допустить0; это страдание сердца и горечь души по причине зла, которое кто-либо совершил или попустила Допустим, что все эти высказывания принадлежат прежним учителям (что иной спорщик может и отрицать). Однако они не придавали им тот смысл, будто определяют покаяние как таковое. Они лишь увещевали кающихся не впадать снова в те же самые грехи, которые им прощены.

А если требуется построить определение из всего того, что можно найти у древних относительно покаяния, то можно привести другие высказывания, ничуть не менее значимые. Например, слова Златоуста, что покаяние — это лекарство, подавляющее грех, дар, сходящий с небес, восхитительная сила, благодать, превосходящая законые 34. Пояснения, которые прибавляют эти толкователи, много хуже таких определений. Ибо софисты настолько охвачены стремлением к внешнему и телесному, что в их толстенных книгах нельзя найти ничего, кроме того, что покаяние — это дисциплина и суровая жизнь, отчасти направленная на укрощение плоти, отчасти являющаяся наказанием за грехи. Что же касается обновления души и начала новой жизни, то об этом там не найти ничего нового. Они много болтают о раскаянии и сокрушении. В самом деле, они терзают души, говоря об угрызениях совести, омрачают и отягощают их тревогами и мучениями. Но когда они, казалось бы, глубоко изранили сердца, они избавляют грешников от всех горестей несколькими ритуальными жестами.

Дав весьма изощрённое определение покаяния, они делят последнее на три части: сокрушение сердца, сокрушение уст и удовлетворение делом05. Подобное разделение подходит только для их дефиниции, потому что за всю свою жизнь они не изучили ничего, кроме диалектики, а диалектика есть искусство определять и разделять. Но если кто-нибудь скажет в полном соответствии с определением, посылка которого принята всеми ди-

Тригорий Великий. Гомилии о Евангелии.И, гом. XXXIV, 15 (MPL, LXXVI, 1256В); Пётр Ломбардский. Сентенции, IV, dist. XIV, 1 (MPL, CXCII, 869-870). "Псевдо-Амвросий. Проповеди, XXV, 1 (MPL, XVII, 677А).

^Псевдо-Августин. Об истинном и ложном покаянии, VIII, 32 (MPL, XL, 1120)33 Псевдо-Амвросий. Там же.

«Иоанн Златоуст. Гомилия о покаянии, VII, 1 (MPG, XLIX, 323). 'Пётр Ломбардский. Цит. соч., IV, dist. XVI, 1 (MPL, CXCII, 877).

алектиками, что можно оплакать совершённые прежде грехи и более не совершать их, хотя не было никакого исповедания устами, то как им защитить своё деление? Ведь тот, кто не исповедуется во грехе устами, не перестаёт от этого быть истинно кающимся. Покаяние может состояться без такого исповедания. Если они ответят, что их деление относится к таинству или к покаянию во всём его совершенстве, которого их определения не охватывают целиком, то им не в чем меня обвинить. Ошибку они должны отнести на счёт того, что сами не дали ясного и чёткого определения. Я же, разумеется, по мере своих способностей в любом случае придерживаюсь определений, которые могут быть основанием всей дальнейшей дискуссии. Но предоставим им нечто вроде лицензии магистрата и попытаемся раскрыть смысл упомянутых частей по порядку.

Я с презрением опускаю многие совершенно бессодержательные вещи, которые софисты в своей гордыне почитают великими тайнами. И делаю это не по незнанию или забывчивости: мне было бы нетрудно написать и порассуждать о тонкостях, которыми они так увлечены, но я сознаю, что подобные безделицы лишь утомят читателей и не принесут никакой пользы. Столько вопросов волнует наших софистов и побуждает к бесконечным спорам, в которых они совершенно запутываются! Но нетрудно понять, что софисты глупо препираются из-за вещей совершенно неведомых. Они, например, задаются вопросом, угодно ли Богу раскаяние в одном каком-нибудь грехе, если грешник упорствует во всех прочиха. Или: достаточны ли для удовлетворения насылаемые Богом наказания6. Или: можно ли несколько раз каяться в смертных грехах0. Относительно последнего вопроса они приходят к очень дурному, гнусному решению: что ежедневно каяться мы должны лишь в простительных rpexaxd. Они много трудятся — и при этом жестоко заблуждаются — над словами св. Иеронима, что покаяние — это спасительная доска, на которой потерпевший кораблекрушение доплывает до гавание.

Тем самым софисты обнаруживают, что они так и не пробудились от оцепенения, в котором они напоминают неразумных животных, чтобы заметить в общих чертах хотя бы одну ошибку из тысячи ими совершённых.

аПётр Ломбардский. Цит. соч., IV, dist. XV, 1 (MPL, СХСН, 872 s.); Бонавентура. Комм, к Сентенциям, IV, dist. XV, pars I, cap. I, art. I, qu. 2; Фома Аквинский. Сумма теологии, III suppl., Q. XIV, art. 1 p.

ьФома Аквинский. Цит. соч., XV, art. 2.

сФома Аквинский. Цит. соч., LXXXIV, art. 10.

аПётр Ломбардский. Цит. соч., IV, dist. XVI, 3 s. (MPL, СХСН, 879); Фома Аквинский. Цит. соч., Ill, Q. LXXXVII, art. 1.

•Иероним. Письма, LXXXIV, 6; СХХХ, 9 (MPL, XXII, 748, 1135); Пётр Ломбардский. Цит. соч.,, IV, dist. XIV (MPL, СХСН, 869); Фома Аквинский. Цит. соч., Ill, Q. LXXXIV, art. 6; Dйcrйta Gratiani II, De poenitentia, I, с. 72.

Читатели должны убедиться, что здесь мы не ведём борьбу просто ради борьбы. Речь идёт о вопросе величайшей важности — о прощении грехов. Когда софисты требуют, чтобы в покаянии присутствовали три момента — сердечное сокрушение, исповедание устами и удовлетворение делом, — то, по всей видимости, они устанавливают, что эти вещи необходимы для получения прощения. Но если мы хотим вообще что-либо узнать о нашей религии, то прежде всего нам нужно понять следующее: каким образом, каким способом, при каком условии и с каким трудом можем мы получить прощение грехов. Если у нас нет точного и определённого знания об этом, совесть не может иметь ни покоя, ни мира с Богом, ни какого-либо доверия и уверенности. Напротив, она постоянно колеблется, тревожится, волнуется, мучается, безумствует. Она страшится Божьего суда и ненавидит его — и бежит от него насколько может.

Но если прощение грехов зависит от условий, с которыми его связывают софисты, то нет ничего несчастнее и отчаяннее того положения, в котором мы очутились. Первая часть покаяния, которую они считают необходимой для получения прощения и милости, — это сокрушение. Оно должно произойти подобающим образом, то есть быть полным и всеохватывающим8. Однако они не указывают, каким образом можно убедиться в том, что такое состояние достигнуто.

Я признаю, что нам следует быть бдительными, прилагать усилия и даже побуждать себя к тому, чтобы оплакивать свои грехи, чтобы быть весьма недовольными собою и ненавидеть грех. Это та печаль, о которой св. Павел говорит, что мы не должны отгонять её, ибо она производит покаяние ко спасению [2 Кор 7:10]. Но когда требуют тоски столь горькой, чтобы она сравнялась с тяжестью вины, и когда её кладут на весы вместе с верой в прощение, тогда бедная совесть, страшно униженная и опечаленная, попадает в западню и не может осознать меру долга, чтобы удостовериться, что она его уплатила. А если скажут, что надо действовать в меру своих сил, то мы вечно будем попадать в порочный круг. Ибо разве найдётся человек, который осмелился бы поклясться, что оплакал грехи изо всех своих сил? Дело кончится тем, что после долгой внутренней борьбы совесть, не найдя исхода, при котором она могла бы унять или по крайней мере смягчить свои терзания, будет принуждена испытать боль и силою выдавить из себя несколько слезинок, чтобы выполнить условия этого «сокрушения».

Если противники захотят обвинить меня в клевете, то пускай укажут хотя бы одного человека, который бы под влиянием учения о сокрушении не впал в отчаяние или вместо истинного сокрушения не предста-

аКиприан. Письма, LV, 18 (MPL, III, 808).

вил бы на суд Божий притворное страдание. В другом месте3 мы уже сказали, что прощение грехов не даруется нам без покаяния, ибо истинно и искренне молить о Божьей милости может лишь тот, кто удручён и изранен сознанием своих грехов. Но тут же мы указали, что покаяние не есть причина прощения, и не стали говорить обо всех этих душевных терзаниях, то есть о том, что сокрушаться следует неким особым образом. Более того, мы учили грешника не смотреть на своё сокрушение и свои слёзы, а возводить очи исключительно к Божьему милосердию.

При этом мы пояснили, что Христос призвал труждающихся и обременённых, ибо Он был послан благовествовать нищим, исцелять сокрушённых сердцем, проповедовать пленным освобождение, снять оковы с узников и утешить сетующих (Мф 11:28; Ис 61:1; Лк 4:18). В число таких людей не входят ни фарисеи, довольные и пресытившиеся своею праведностью и не сознающие своей нищеты, ни хулители Бога, которые, пренебрегая его гневом, не ищут лекарства от своего недуга. Люди этого рода не трудятся, не сокрушены сердцем, не пребывают в оковах, не пленены и не сетуют. Так что есть большая разница между тем, чтобы учить грешника, как заслужить прощение посредством безупречного сердечного сокрушения15, которого он всё равно никогда не сможет предоставить Богу, и тем, чтобы внушить ему жажду Божьего милосердия через осознание своей нищеты, показать ему его нечастье, тоску и рабство, дабы он искал утешения, покоя и освобождения. В общем, наставить его воздать славу Богу своим смирением.

4. Что касается исповеди, то по этому предмету разворачивается ожесточённое препирательство между канонистами и схоластами. Первые постановили, что исповедь была предписана исключительно позитивным правом, то есть церковными определениями36. Вторые утверждают, что она установлена Божьим повелением. В этой борьбе проявилось крайнее бесстыдство теологов, нагло исказивших и извративших речения Св. Писания, которые они приводили для обоснования своих доводов. Более того, те из них, кто хотел оказаться самым искусным, видя, что на этом пути они не достигают своих целей, нашли такой способ уклониться от трудностей: они объявили, что исповедь по своей субстанции исходит из божественного права, но свою нынешнюю форму получила позднее от позитивного права. Самые неспособные из правоведов приучились в этой связи трактовать цитаты как подтверждение божественного права, потому что Адаму было сказано: «Где ты?» [Быт 3:9] Соответственно, законо-

аГл. Ill, 20 настоящей книги.

ьФома Аквинский. Цит. соч., Ill suppl., Q.V, art. 2.

мерно и оправдание, потому что Адам ответил, как бы защищаясь: «Жена, которую Ты мне дал...» [Быт 3:12] и т.д. Однако в обоих случаях форма выводится из гражданского права.

Посмотрим, при помощи каких аргументов софисты доказывают, что исповедь — как ритуальная, так и неформальная — установлена Богом. Наш Господь, говорят они, отослал прокажённых к священникам (Мф 8:4; Лк 5:14; 17:14). Ну и что? Разве Он послал их к исповеди? Разве кто-нибудь когда-нибудь говорил, что священники-левиты были поставлены на то, чтобы выслушивать исповеди (Втор 17:8-9)? Поэтому они прибегают к аллегориям и говорят, что Моисеевым законом было предписано, чтобы священники различали между проказой и проказой: грех — это духовная проказа, о которой должен судить священник3.

Прежде чем ответить, я задам такой вопрос: если тем самым они поставлены судить о духовной проказе, то почему бы им не сделаться знатоками проказы плотской, естественной? Разве позволительно играть с Писанием, переиначивая его в таком духе: раз Закон отдаёт проказу на суд свя-щеников-левитов, то возьмём себе это и мы. Грех есть духовная проказа; так что же, будем судьями грехов? Теперь я отвечу, что при перемене священства необходима и перемена закона (Евр 7:12). Но, поскольку все священнические служения переданы Иисусу Христу, исполнены и окончены в Нем, то необходимо, чтобы Ему также были переданы всё достоинство и все прерогативы священства. Если софистам так нравится следовать аллегориям, то пусть они поставят себе Христа единственным Священником и сложат всё право к его Престолу. Мы охотно согласимся с этим.

Кроме того, аллегория неуместна, если к ритуалу относят чисто гражданский закон. Зачем Христос послал прокажённых к священникам? Чтобы те не могли клеветать, будто Он нарушил закон, который предписывает каждому исцелившемуся от проказы предстать перед священником и очиститься посредством принесения жертвы. И Он велит прокажённым, которых только что исцелил: «Идите и покажитесь священникам и принесите жертву, как повелел Моисей в Законе, во свидетельство им» [Лк 5:14]. А на самом деле свидетельством им должно было стать это чудо. Священники объявили их прокажёнными и теперь должны объявить, что они исцелились. Так не были ли они тем самым вынуждены, хотели они того или нет, быть свидетелями чудес Христа? Христос позволяет им исследовать чудо, и они не могут его отрицать. Но они продолжают всячески увиливать — и во свидетельство им даётся это свершение.

■Иероним. Комм, к Еванг. от Матфея, III, XVI, 19 (MPL, XXVI, 122); Псевдо-Августин. Об истинном и ложном покаянии, X, 25 (MPL, XL, 1132); Бонавентура. Комм, к Сентенциям, IV, dist. XVII, pars III, art. I, qu. 1; Фома Аквинский. Цит. соч., Ill suppl., Q. VI, art. 4, 6.

Тот же смысл имеет и другое речение: «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам» (Мф 24:14). А также: «Поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства пред ними» (Мф 10:18), то есть чтобы тем самым они оказались ещё более виновными перед Божьим судом. Наши противники любят ссылаться на авторитет Златоуста, но он также учит, что Христос сделал это ради евреев, чтобы не считаться нарушителем Законаа. Впрочем, мне совестно приводить чьи-то свидетельства в подтверждение столь ясной вещи, поскольку сам Иисус Христос говорит, что целиком оставляет священникам их права, которые они имеют согласно Закону, даже тем, кто является смертельным врагом его Евангелия. Они же постоянно выискивают повод злословить на Него, если только Он тем или иным способом не закроет им рот. Поэтому если папские священники хотят владеть тем же достоянием, то пусть открыто объявят себя сообщниками тех, чьё кощунство понадобилось останавливать силой. Ибо то, что Иисус Христос оставляет священникам Закона, никак не принадлежит его служителям.

5. Другой аргумент софисты черпают из того же источника, то есть из аллегории — как будто аллегории обладают мощной доказательной силой и способны утвердить какое-либо учение. Я хотел бы, чтобы это было так, потому что могу использовать аллегории с большим эффектом, нежели они. Так, они говорят, что наш Господь после того, как воскресил Лазаря, приказал своим ученикам развязать его (Ин 11:44)ь. Во-первых, они лгут: нигде не сказано, что Господь приказал это именно своим ученикам. Гораздо более вероятно, что Он сказал это бывшим там иудеям, чтобы чудо стало очевидным и не вызывало никаких подозрений в обмане и чтобы в большем величии предстала его сила, ибо Он одним только словом, не прикасаясь, воскрешает мёртвых.

Я понимаю это так. Наш Господь, чтобы устранить у евреев всякое дурное подозрение, пожелал, чтобы они сами отвалили камень, почувствовали трупный запах, заметили внешние признаки тления, чтобы они увидели, как Лазарь воскрес лишь силою его слова, и первыми прикоснулись к воскрешённому. Такой смысл имеют слова Златоуста в его проповеди против иудеев, язычников и еретиков0. Но допустим, что приказание было дано ученикам. Что из этого следует? Они скажут, что тем самым апостолам была дана власть развязывать? Не гораздо ли лучше объясним мы это

■Иоанн Златоуст. Гомилия о хананее, 9 (MPG, LII, 456).

ьАвгустин. Толк, на псалмы, Cl, Serm. Il, 3 (MPL, XXXVIII, 1306); Псевдо-Августин. Об истинном и ложном покаянии, X, 25 (MPL, LII, 456 p.); Dйcrйta Gratiani, op. cit.; Пётр Ломбардский. Цит. соч.; Фома Аквинский. Цит. соч., Ill suppl., Q. VIII, art. 1.

сПсевдо-Златоуст. Против иудеев, язычников и еретиков (MPG, XLVIII, 1078).

место — также посредством аллегории, — если скажем, что наш Господь хотел научить своих верных освобождать от уз людей, Им воскрешённых? То есть не заставлять их вспоминать о грехах, Им забытых, не осуждать как грешников тех, кого Он освободил от грехов, не упрекать за поступки, которые Он простил, не быть суровыми и неумолимыми в наказании там, где Он был бы милосерд, снисходителен и готов к прощению? В самом деле, ничто сильнее не склоняет нас к мягкости и готовности простить, чем пример Того, кто является нашим Судьёй и кто предупреждает слишком суровых и непреклонных, что воздаст им тем же. И пусть они теперь попробуют защититься своими аллегориями!

Ь. Они подходят чуть ближе к существу дела, когда ссылаются на высказывания Писания, которые, как они считают, явно свидетельствуют в их пользу. Они говорят, что люди, приходившие к Иоанну креститься, исповедовали свои грехи (Мф 3:6). И св. Иаков велит нам исповедоваться в грехах друг другу* (Иак 5:16)**37. На это я отвечаю, что неудивительно, если желающие креститься исповедовались в грехах, ибо было сказано, что Иоанн проповедовал крещение покаяния и крестил водою в покаяние. Кого же ему было крестить, как не тех, кто признавался, что он грешник? Крещение — это знак прощения грехов. Так кто же принимал этот знак, как не грешники и те, кто признал себя таковым? Итак, они исповедовались в своих грехах, чтобы креститься.

Св. Иаков с полным основанием велит нам исповедоваться друг другу. Но если бы наши противники обратили внимание на то, что за этим следует, они бы поняли, что это говорит не в их пользу. Св. Иаков пишет: «Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга» [Иак 5:16]. Он соединяет взаимную молитву и взаимную исповедь. Если же следует исповедоваться только священникам, то, значит, следует и молиться за них. Из слов св. Иакова можно было бы даже заключить, что исповедоваться могут только священники. Ибо, желая, чтобы мы исповедовались друг другу, он говорит только о тех, кто способен выслушать исповедь другого. Ибо он употребляет слово «обоюдно» или, если угодно, «взаимно» (rйciproquement)***. Но ведь никто не может исповедоваться взаимно, кроме того, кто выслушивает исповедь своего товарища. А они предоставляют эту привилегию одним лишь священникам. Поэтому, следуя их умозаключениям, мы охотно предоставляем им миссию исповедоваться друг другу.

Но оставим эту дребедень и постараемся понять смысл слов апостола, который прост и ясен. Мы раскрываем один перед другим наши немощи, чтобы каждый получил совет, сочувствие, утешение. Далее, узнав о немощах братьев, каждый, со своей стороны, молит Бога об исцелении от них. Зачем же они, возражая нам, ссылаются на св. Иакова, когда мы так настойчиво говорим об исповедании ради милосердия Божьего, которая признаётся только за теми, кто прежде признал свою немощь? Более того, мы заявляем, что те, кто не признался перед Богом, перед Ангелами, перед Церковью, короче — перед всеми людьми, что он грешник, те прокляты и осуждены. Ибо Бог всех заключил под грехом, чтобы были заграждены всякие уста и всякая плоть смирилась перед Ним (Гал 3:22; Рим 3:9,19)* и чтобы лишь Он один был оправдан и возвышен.

7. Я даже удивляюсь, откуда взялась у них смелость утверждать, что исповедь в том виде, как они о ней говорят, исходит из божественного права. Мы признаём, что это очень древний обычай, но можем легко доказать, что первоначально он был необязателен. В самом деле, даже в их истории сказано, что относительно исповеди не существовало никаких законов и постановлений до эпохи Иннокентия III. Если бы нашёлся закон более древний, то они бы, разумеется, притянули его себе на пользу, а не удовлетворялись постановлением Латеранского собора** и не выставляли себя на посмешище даже малым детям, а именно это они и сделали. В других случаях они без колебаний измышляют подложные постановления и убеждают людей, что те выработаны первыми соборами, пытаясь ослепить простаков блеском их древности. Они не припомнили ничего, что позволило бы им поступить так в данном случае. Поэтому сами вынуждены свидетельствовать, что не прошло и трёхсот лет с тех пор, как Иннокентий III взнуздал Церковь, навязав ей необходимость исповеди38.

Но даже если мы оставим в стороне древность, сам варварский язык постановления говорит за то, что оно не заслуживает внимания. Там предписывается, чтобы каждый человек обоего пола39 не реже одного раза в год исповедовал грехи своему священнику. Откуда следует, что никто, если он не мужчина и женщина одновременно, не обязан исповедоваться. Их преемники обнаружили глупость, ещё более безнадёжную, так и не сумев понять, что означают слова «свой священник»а40. Что бы ни бормо-тали адвокаты и прокуроры папы, а равно всякие ханжи, находящиеся у

*8Синодальный перевод Рим 3:19: «Закон... говорит к состоящим под законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен пред Богом».

*9Кальвин имеет в виду IV Латеранский собор 1215 г. — Прим. перев.

■Бонавентура. Комм, к Сентенциям, IV, dist. XVII, pars III, art. 1, qu. 2; Фома Аквинский. Цит. соч., Ill suppl., Q. VIII, art. 4-6.

него на содержании, для нас совершенно ясно, что не Иисус Христос — автор закона, принуждающего людей рассказывать о своих грехах. Ко времени, когда такой закон был введён, прошло тысяча двести лет после воскресения Христа. Эта тирания установилась тогда, когда вместо пастырей стали действовать их призраки, когда угасли подлинное благочестие и истинное учение и пастыри-призраки присвоили себе право делать всё что угодно без всякого стеснения.

Кроме того, есть надёжные свидетельства как исторических трактатов, так и древних писателей, что то было чисто дисциплинарное установление епископов, а не предписание Иисуса Христа или его апостолов. Я приведу только одно из них, которого вполне достаточно, чтобы доказать мою правоту. Созомен, один из авторов церковной истории, рассказывает, что правило исповеди было предписанием епископов, которое строго соблюдалось западными церквами и особенно в Римеа.

Тем самым он удостоверяет, что это не было общим для всех церквей правилом. Далее он показывает, что для исполнения этой задачи существовал особый священник. Этим он полностью опровергает утверждение, что право на принятие исповеди было дано всему сословию священников. Оно не было общим для всех служением, но особой миссией одного, которого на это избирал епископ. И даже сегодня паписты назначают в кафедральных соборах специального «исповедника», которому приносят покаяние в наиболее тяжких преступлениях. Созомен также указывает, что подобный обычай существовал в Константинополе, вплоть до того момента, как некая женщина, якобы желавшая исповедаться, была застигнута при половой близости с дьяконом той церкви. По причине этого злодеяния тамошний епископ Нектарий, человек святой жизни и большой учёности, отменил обязанность исповедоваться1'.

Так пусть эти ослы послушают внимательно. Если тайная исповедь — закон, данный Богом, то как Нектарий осмелился его отменить? Смогут ли они обвинить в ереси и схизме этого святого человека, признаваемого и одобряемого всеми древними учителями? Тем самым они обвинили бы всю константинопольскую Церковь и вообще все восточные церкви, которые презрели непреложный (если они говорят правду) закон, предписанный всем христанам.

Об упомянутой выше отмене не раз говорил Иоанн Златоуст, который тоже был константинопольским епископом; поэтому удивительно, как °ни осмеливаются раскрывать рот для своих возражений. «Если ты хо-

■Кассиодор. Трёхмастная история, IX, XXXV (MPL, LXIX, 1151 а-с). Созомен. Церковная история, VII, 16 (MPG, LXVII, 1459); Кассиодор. Цит. соч.

чешь, чтобы были изглажены твои грехи, говорит Иоанн, исповедуй их. Если ты стыдишься открыть их другому человеку, исповедуй их ежедневно в душе своей. Я не говорю, чтобы ты открывал их кому-либо, кто потом тебя попрекнёт. Исповедуй их на ложе своём, дабы твоя совесть каждодневно сознавала сделанное тобою зло»а. А также: «Необязательно исповедоваться перед свидетелем — сознайся во грехе в сердце своём. Для такого признания нет нужды в свидетеле: довольно того, чтобы один Бог видел тебя и слышал»ь.

Ещё: «Я не зову тебя предстать перед людьми, чтобы открыть им свои грехи. Обнажи и очисти свою совесть перед Богом. Представь свои язвы Господу, их Врачевателю, и моли Его исцелить их. Он есть Тот, кто ни в чём не упрекнёт и заботливо вылечит несчастного больного»0. И ещё: «Я не желаю, чтобы ты исповедовался человеку, который после может тебя упрекнуть или обесчестить, объявив о твоих грехах людям. Но покажи свои язвы Богу — доброму Целителю». Затем Иоанн говорит как бы от лица самого Бога: «Я не принуждаю тебя идти в собрание — исповедуй свои грехи предо Мною, дабы Я исцелил тебя»0141. Скажем ли мы, что св. Иоанн Златоуст, говоря так, был столь дерзок, что вознамерился освободить человеческую совесть от уз, наложенных на неё волей Божьей? Отнюдь нет. Но того, что он не считал установленным по велению Бога, он не осмеливался требовать как нечто обязательное.

9. Чтобы раскрыть этот предмет полнее, мы прежде всего достоверно изложим, какого рода исповедь предписана нам Словом Божьим. Затем мы покажем изобретения папистов, касающиеся исповеди, однако не все (кто способен вычерпать море?), а лишь те, которые отражают существо их доктрины.

Мне претит напоминать, что и греческий, и латинский переводчики словом «исповедовать» часто передавали слово со значением «хвалить», «прославлять», ибо это известно даже самым невежественным глупцам. Однако необходимо до конца раскрыть наглость этих негодяев, которые используют слово «исповедь», означающее просто хвалу Богу, для прикрытия своей тирании. Стремясь доказать, что исповедь радует и возрождает души, они приводят слова псалма: «Я войду с голосом радости и исповедания» (Пс 41/42:5)*. Если позволительно так переворачивать всё на свете, то получится пресловутое qui pro quo**. Но поскольку паписты потеряли всякий стыд, то нам полезно понять, что Бог дал им духа отвержения, дабы их дерзость сделалась ещё более презренной. Мы же, держась чистой простоты Писания, не рискуем обмануться этими превращениями. Ибо оно предписывает нам единственный надлежащий способ исповедоваться.

Это Господь прощает, забывает и изглаживает грехи, в которых мы Ему исповедуемся, желая получить милость и прощение. Это Он — Врачеватель, так что покажем Ему свои язвы. Это Он оскорблён и изранен — попросим Его о великодушии и примирении. Это Он знает сердца и читает мысли — откроем Ему сердца. Это Он призывает грешников — станем с Ним рядом.

Давид говорит: «Я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: "исповедую Господу преступления мои", и Ты снял с меня вину греха моего» (Пс 31/32:5). Вот другая исповедь Давида: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей» (Пс 50/51:2/1). А вот исповедь Даниила: «Согрешили мы, поступили беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали и отступили от заповедей Твоих» (Дан 9:5). В Писании множество подобных примеров, они могут составить целую книгу. «Если исповедуем грехи наши, говорит св. Иоанн, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи» (1 Ин 1:9). Кому же мы их исповедуем? Конечно, Богу — когда со скорбным и смиренным сердцем простираемся перед Ним, когда с совершенной искренностью, обвиняя и осуждая себя перед его ликом, молим об освобождении от грехов по его доброте и милости.

10. Тот, кто с чистым сердцем совершит перед Богом такую исповедь, несомненно, найдёт нужные слова, когда понадобится возвестить о милосердии Божьем среди людей. И не только для того, чтобы одному, однажды, на ухо раскрыть тайны своего сердца, но и чтобы открыто объявить как о своей нищете, так и о славе Божьей многократно, принародно и во всеуслышание. Именно так исповедался в своём грехе и перед Богом, и перед людьми Давид, когда был обличён Нафаном и терзался уколами совести: «согрешил я пред Господом» (2 Цар 12:13). То есть: я не хочу больше оправдываться и вилять, пусть меня считают грешником и пусть то, что я хотел скрыть от Бога, будет открыто людям. Плодом тайной исповеди становится то, что грешник добровольно исповедуется людям всякий

•Синодальный перевод: «Вступал с ними в дом Божий со гласом радости и славословия». "Одно вместо другого (лат.).

раз, когда это необходимо: либо чтобы смириться, либо чтобы воздать хвалу Богу. По этой причине наш Господь в древности повелел в Законе, чтобы весь народ публично исповедовался в храме устами священника (Лев 16:21). Он предвидел, что это будет хорошим средством побудить каждого открыто признать свою вину. И ещё это нужно для того, чтобы, сознавая своё бедственное положение, мы славили между собой и перед всеми людьми милосердие Божье.

II. Итак, именно такой род исповеди должен быть общепринятым в Церкви. При этом к нему, помимо обыкновения, особенно полезно прибегать в тех случаях, когда весь народ совершил некий общий грех, так что все стали виновны перед Богом. Пример этого мы видим в торжественной исповеди, которую совершил народ по совету и настоянию Ездры и Неемии (Неем 9:1-3). Так как плен, в котором они долго страдали, разрушение города и храма и прекращение богослужения были общим бичом, дабы наказать за грехи всех, то они могли в должной мере осознать благость освобождения, только лишь исповедовавшись прежде в своих грехах. И неважно, что порой в Церкви есть невинные члены. Ибо если в больном и страждущем теле находятся здоровые члены, они не должны этим хвалиться; кроме того, невозможно, чтобы они тоже не были каким-то образом затронуты заразой и, следовательно, тоже оказались в какой-то степени виновными. Поэтому, когда нас поражает мор, война, неурожай, или какое-нибудь другое бедствие, то наше служение должно состоять в плаче и посте и в иных проявлениях смирения, но прежде всего — в исповедании грехов, от которого зависит всё остальное.

Что касается обычной исповеди, которую сообща совершает весь народ, то, помимо того, что она одобрена устами Бога, ни один здравомыслящий человек не станет отрицать заключённой в ней пользы. Ибо, когда все мы собираемся в храме, чтобы предстать перед Богом и его Ангелами, то с чего нам следует начать, как не с признания своего недостоинства? Кто-нибудь возразит, что мы делаем это во всех молитвах, так как, молясь, мы всегда исповедуемся в своих грехах. Да, верно; но если вспомнить, насколько велики наши небрежение и леность, то никто не сможет отрицать святость и полезность предписания, чтобы христианский народ призывали и увещевали смириться явным образом и в особом действе. Хотя церемония, предписанная Богом израильскому народу, составляла часть преходящих древних ритуалов, в каком-то смысле она относится и к нам. И действительно, мы видим, что в хорошо устроенных церквах есть обычай, когда по воскресеньям служитель произносит текст исповеди — от своего имени и от имени народа, — дабы обвинить перед Богом всё собрание и попросить о помиловании42. И это служение не бывает без плода. Более того, оно служит ключом к дверям молитвы — как общей, так и личной.

12. Св. Писание рекомедует нам два рода частной исповеди. Первая касается нас самих; к ней относятся слова св. Иакова, чтобы мы исповедовались друг перед другом (Иак 5:16). Он имеет в виду, что, поверяя друг другу свои немощи, мы помогаем один другому советом и утешением. Второй род исповеди совершается из любви к ближнему, которого мы огорчили своим грехом, с тем, чтобы утешить его и примириться с ним.

Что касается первого рода исповеди, то, хотя Писание не указывает на лицо, которому мы должны её приносить и оставляет нам свободу выбора среди верующих того человека, которому нам бы хотелось исповедаться, всё-таки более прочих для этого подходят пастыри и лучше всего обращаться к ним. Я говорю так потому, что по долгу своего служения они призваны Богом учить нас, как побеждать грех и исправляться, и утешать, убеждая в доброте Бога (Мф 16:19; 18:18). Ибо, хотя служение взаимного увещевания — общее для всех христиан, оно особенно присуще служителям Церкви (ministres). Поэтому, хотя все мы должны утешать друг друга, оставаясь каждый на своём месте, но, с другой стороны, мы видим, что Бог поставил служителей быть свидетелями и как бы поручителями, дабы удостоверять в прощении грехов — ведь недаром сказано, что они прощают грехи и развязывают души. А если мы знаем, что им это поручено, то нам следует полагать, что это для нашей пользы43. Поэтому пусть каждый верующий, когда почувствует в сердце скорбь от сознания своих грехов, с которой он не в силах справиться и обрести покой, если только не получит помощь извне, — пусть он вспомнит об этом лекарстве, предложенном ему Богом: чтобы найти покой, открыться прежде всего своему пастырю, ибо его миссия — утешать Божий народ евангельским учением, как в собрании, так и с глазу на глаза.

Но нужно всегда иметь в виду, что там, где Бог не установил закона, совесть не должна подпадать под то или иное иго. Отсюда следует, что форма такой исповеди свободна и никого нельзя к ней принуждать. Необходимо лишь увещевать тех, кто может испытать в ней нужду, прибегнуть к её помощи. Далее, отсюда следует, что прибегающие к ней добровольно, по причине своих нужд не должны быть принуждаемы ни приказом,

■Таким образом, Кальвин вовсе не отвергает частную исповедь, как, впрочем, и Лютер, который видел в ней «бесконечно ценную и спасительную вещь». (Von der Beicht (1521). — Werke, VIII, 164). — Прим. франц. изд.45 ни хитростью рассказывать обо всех своих грехах, но только о том, о чём они считают необходимым рассказать, чтобы получить истинное облегчение. Добрые и верные пастыри обязаны не только сохранять за Церковью эту свободу, но и всей своей властью укреплять её, если они хотят сохранить чистоту своего служения, избежать тирании и не позволить народу впасть в предрассудки.

13. О частной исповеди второго рода наш Господь говорит у св. Матфея: «Если ты принесёшь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф 5:23-24). Именно так следует восстанавливать любовь, разрушенную нашим грехом: признавая, что мы согрешили, и прося прощения. Этот род исповеди включает и публичную исповедь кающихся, которые совершили тяжкий проступок во вред всей Церкви. Ибо если Господь наш Иисус считает обиду, нанесённую отдельному человеку, настолько серьёзной, что отлучает от алтаря человека, огорчившего брата своего, пока тот не даст ему удовлетворения и не примирится с ним, то не больше ли оснований для того, чтобы человек, повредивший дурным поступком Церкви, примирился с нею, исповедовавшись в своём грехе? Так, кровосмеситель из коринфской церкви был вновь принят в сообщество верующих, после того как он смиренно покаялся и исправился (2 Кор 2:5-8). Как свидетельствует св. Киприан, эта форма покаяния была распространена в древней Церкви. О согрешивших перед всей Церковью он пишет так: «Некоторое время они несут покаяние. Затем они исповедуют свой грех и принимаются в общину через возложение рук епископа и клира»а.

В Писании не говорится ни о каких иных видах и формах исповеди, кроме этих. И не нам связывать и принуждать совесть новыми узами, ибо Иисус Христос строго запретил держать её в рабстве. Я, впрочем, не возражаю, чтобы паства сама обращалась к своему пастырю, прежде чем идти на Вечерю, и хотел бы, чтобы этот обычай соблюдался повсюду. Ибо те, у кого совесть отягощена, могут воспользоваться этим случаем для утешения, а пастырь получает возможность и средство для увещевания тех, кто в этом нуждается. Нужно лишь всегда остерегаться тирании и предрассудковь.

аКиприан. Письма, XVI, 2 (МРЦ IV, 257-258).

ЬВ Страсбурге Кальвин заменил исповедь в исповедальне частной беседой с желающими причаститься. Цель этого он объясняет в письме Фарелю: «Это для того, чтобы невежды, мало сведущие в религии, могли лучше приговиться, нуждающиеся в особом увещевании получили его, а мучимые совестью были утешены». Кальвин настолько ценил эти беседы, что ему представлялось ошибочным вообще отменять римскую исповедь, по крайней мере, если её не заменят такие беседы. (ОС, XI, 41.) — Прим. франц. изд.

14. Во всех этих трёх видах исповеди есть власть ключей. Она состоит в том, что Церковь просит прощения у Бога, торжественно исповедуясь в своих грехах; или в том, что отдельный человек, совершивший тяжкий проступок в ущерб Церкви, приносит свидетельство покаяния; или в том, что человек, нуждающийся в совете и утешении пастыря по причине беспокойства своей совести, открывает ему свой недуг. Иное положение складывается в случае, когда необходимо загладить вину перед своим ближним и примириться с ним. Ибо, хотя здесь речь тоже идёт об умиротворении совести, главная цель состоит в том, чтобы устранить ненависть и соединить сердца в добром мире.

Но не следует пренебрегать и первым плодом, дабы каждый был склонен искренне исповедовать свои грехи. Когда вся Церковь словно предстаёт перед Судейским престолом Бога, признавая себя виновной, исповедуясь в своих недостоинствах и заявляя, что её единственное прибежище в Божьем милосердии, то совсем не малое утешение иметь там посланца Иисуса Христа, которому дано право разрешить её от грехов и который объявляет ей, что делает это от имени её Наставника и его властью, согласно возложенному на Него служениюа. Здесь мы видим, что означают ключи и какую пользу мы от них получаем, когда посланниче-ство примирения исполняется с подобающим благоговением и должным образом5.

А когда тот, кто был отчуждён от Церкви, вновь принят в братский союз и получает прощение Церкви, то разве не великое для него благо увидеть, что он получает прощение от тех, кому Иисус Христос сказал: «Что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф 18:18; Ин 20:23)? Подобно этому, частное прощение не менее действенно и плодоносно, когда к нему прибегают те, кто имеет нужду в укреплении совести. Ибо порой случа-

ется, что человек, знающий об обетованиях Бога как таковых, обратившись ко всей Церкви, всё ещё пребывает в нерешительности, в каком-то промежуточном состоянии, остаётся неуверенным в прощении своих грехов. Но если он пойдёт к своему пастырю и тайно откроет ему свою беду и если пастырь, обращая своё слово к грешнику, объяснит, как всеобщая истина прилагается именно к нему, то он удостоверится в том, в чём прежде сомневался, и освободится от колебаний, успокоив свою совесть.

Однако, когда речь идёт о власти ключей, нужно остерегаться воображать себе некую силу, которая дана Церкви отдельно от проповеди Евангелия. Мы подробнее разъясним этот вопрос в другом местеа когда будем говорить о статусе Церкви. Там мы увидим, что данная Богом власть вязать и разрешать целиком связана со Словом. Но особенно это относится к служению ключей (ministиre des clefs), о котором сейчас идёт речь. Ибо оно состоит в том, что благодать Евангелия утверждается и словно запечатлевается как в собрании, так и в личном общении теми, кого Бог поставил на это служение. Оно не может быть исполнено иначе, как только через проповедь Евангелия.

15. А что же теологи-паписты? Они предписывают, чтобы все люди обоего пола, едва достигнув сознательного возраста, по меньшей мере один раз в год исповедовались во всех совершённых ими грехах своему кюре и что грехи отпускаются только тем, кто имеет твёрдое намерение исповедоваться искренне и всерьёз5. Если это намерение не осуществилось при наличии соответствующих возможностей, то для такого человека врата рая закрыты0. Далее, священнослужитель имеет власть ключей, то есть власть вязать и разрешать, потому что не может быть бессильным слово Христа, который сказал: что они свяжут на земле, будет связано на небесах и т.д.0 44.

Они ожесточённо спорят относительно этой власти. Одни говорят, что по существу есть только один ключ: власть вязать и разрешать. Знание требуется, чтобы правильно ею пользоваться, но оно имеет вспомогательное значение и не относится к сущности власти45. Другие, сознавая, что такое право оказалось чересчур неупорядоченным, называют два ключа: умение различать (discrйtion) и самоё власть. Третьи, видя, что подобное ограничение стеснило дерзость священнослужителей, выдумали новые

аКн. IV, гл. XI-XII.

bDecretus Gregorii, IX, Lib. V, Tit. XXXVIII, De poenitentia, с. XII (Friedberg, II, 887); Пётр Ломбардский. Сентенции, IV, dist. XVII, 2 (MPL, CXCII, 881); Фома Аквинский. Сумма аналогий, Ml suppl., Q. X, art. 1.

сПётр Ломбардский. Цит. соч., IV, dist. XVII, 4 (MPL, CXCII, 883).

*Там же, dist. XVIII, 1 (MPL, CXCII, 885).

ключи: авторитет в вопросах различения (которым они пользуются, вынося окончательные приговоры), власть (которой они пользуются, приводя свои приговоры в исполнение) и знание, выполняющее вспомогательную роль советника.

Они не осмеливаются прямо заявить, что вязать и разрешать означает прощать и изглаживать грехи, потому что знают, что Господь объявил через пророка: «Я, Я Господь, и нет Спасителя, кроме Меня... Я Сам изглаживаю преступления твои» (Ис 43:11,25). Но они говорят, что у священника есть право произнести, кто связан, а кто разрешён, и объявить, которые из грехов оставлены, а которые отпущены; и что священник объявляет об этом на исповеди, когда отпускает или оставляет грехи, или в форме приговора, когда отлучает от Церкви или снимает отлучение. Наконец, понимая, что они не в состоянии выйти из затруднения, когда им возражают, что недостойные часто бывают связаны или разрешены своими священниками, в то время как они не связаны или не разрешены на небесах, в качестве последней уловки папистские схоласты выдвигают утверждение, что дар ключей следует принимать с определённым ограничением: Христос обещал, что правильно произнесённый приговор священника будет подтверждён Им на небесах в соответствии с заслугами того, кого священник связал или разрешил. Больше того, эти ключи якобы даются всем священникам и вручаются им епископами в момент ординации; но право пользоваться ими имеют лишь те, кто исполняет церковное служение. Они остаются даже у отлучённых и запрещённых в служении священников, однако словно заржавелые или надёжно спрятанныеа. Отстаивающих всё это можно считать более сдержанными и трезвомыслящими по сравнению с теми, кто в новой кузнице выковал новые ключи, которыми, как они говорят, заперта сокровищница Церкви. Об этих последних мы со всей откровенностью скажем немного позжеь.

16. Я кратко выскажусь по всем этим пунктам, но пока оставлю в стороне вопрос, по какому праву или какому произволу они принуждают души верующих подчиняться их собственным законам, поскольку это будет рассмотрено в другом местес. Но невозможно стерпеть того, что они обязывают верующих называть все свои грехи; что отказывают в прощении грехов, если не было особой подготовки к исповеди; что говорят, будто врата рая закрыты для тех, кто пренебрёг возможностью исповедаться. Как они смеют думать, что возможно назвать все свои грехи, если даже Давид, который, полагаю, добросовестно приготовился к исповеди, смог лишь воскликнуть: «Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня» (Пс 18/19:13)? И в другом месте: «Беззакония мои превысили голову мою, как тяжёлое бремя отяготели на мне» (Пс 37/38:5). Он, конечно, понимал, как глубока бездна наших грехов и сколько всяческих преступлений таится в человеке, сколько голов у чудовища греха и какой длинный хвост тянется за ним. И потому он не стал составлять полный список своих грехов, но из бездны терзаний воззвал к Богу: Я согбен, я погребён, я изнемог; врата ада обступили меня; пусть десница Твоя спасёт меня из трясины, в которой тону, от смерти, которой умираю [Пс 17/ 18:6; 68/69:2-3,15-16]. Так кто же теперь станет думать о том, чтобы сосчитать свои грехи, видя, что Давид не мог счесть своих?

17. Муки этой геенны испытала совесть тех, в ком было какое-то чувство Бога47. Побуждаемые умствованиями учёных теологов, они прежде всего захотели исчислить грехи и для этого разнесли их по стволам, ветвям, отросткам и листьям. Затем они взвесили количества, качества и обстоятельства. Но когда они двинулись вперёд, то им открылись лишь небо и море и не было видно ни единой бухты или гавани. И по мере их продвижения число грехов всё увеличивалось. Они вставали перед ними, как высокие горы, закрывающие горизонт, и исчезла всякая надежда когда-нибудь выбраться на открытый простор. Их охватила тоска, и в конце концов они впали в отчаяниеа. Тогда эти палачи, чтобы излечить нанесённые ими раны, предложили лекарство: пусть каждый позаботится о себе самь. Но от этого появились лишь новые тревоги, вернее, новые муки охватили бедные души. Стали приходить такие мысли: я не посвятил этому достаточно времени; я не усердствовал должным образом; я упустил часть грехов по небрежению, а подобная забывчивость, происходящая от небре-женния, непростительна. Тогда они добавили новые лекарства, якобы облегчающие боль: покайся в своём небрежении, и если оно не слишком велико, то будет прощено. Но все эти лекарства не могли заживить рану и были не столько средствами для облегчения боли, сколько ядами, к кото-

аПётр Ломбардский. Цит. соч., IV, dist. XVI, 1 (MPL, CXCII, 877s.); Бонавентура. Комм, к Сентенциям, I, dist. XVI, pars I, dub. 7; dist XVII, pars III, art. II; Biel Gabriel. Comment. Sent. IV, dist. XVII, qu. 1, art. 2, concl. 4.

ьАлександр из Гэльса. Цит. соч., IV, Q. LXIX, m. 8.

рым примешали малую толику мёда, чтобы их горечь не вызвала отвращения с первого глотка, но чтобы они обманули вкус и, не распознанные, проникли в сердце. В ушах постоянно звучит страшный голос: исповедуйся в своих грехах! Вызываемый им ужас можно преодолеть лишь с помощью какого-то очень надёжного утешения.

Пусть читатели задумаются, возможно ли в конце года дать отчёт во всём, что было сделано, рассказать о грехах, которые совершались каждый день. Мы по опыту знаем, что если вечером попытаться разобрать все совершённые за день ошибки и прегрешения, то оказывается, что они настолько разнообразны и многочисленны, что память запутывается. Я говорю не о лицемерах, которые считают себя очищенными от грехов, назвав три-четыре тяжких проступка, а об истинных рабах Божьих, которые, добросовестно исследовав свои грехи и почувствовав, что задавлены ими, идут ещё дальше и восклицают вместе со св. Иоанном: «Если сердце наше осуждает нас, то кольми паче Бог, потому что Бог больше сердца нашего» (1 Ин 3:20)! Поэтому они трепещут, взирая на великого Судью, знание которого неизмеримо превосходит наше понимание.

15. То, что капли мёда, подсластившие смертельный яд, понравились множеству людей, произошло не потому, что люди подумали, будто Бог удовлетворён, и не потому, что они сами были ими удовлетворены. Но как мореходы, бросив якорь посреди моря, отдыхают от своих корабельных трудов, или как утомлённый и обессиленный паломник вдруг усаживается посреди дороги, чтобы немного передохнуть, так и эти люди решили дать себе отдых, хотя он не восстановил их силы. Я не беру на себя труд доказывать истинность сказанного — каждый знает это по себе. Но я обрисую в общих чертах сам этот закон.

Во-первых, он неосуществим, так как способен лишь погубить, осудить, огорчить, привести к отчаянию и гибели. Далее, отвращая грешников от подлинного чувства греха, он делает их лицемерами, не знающими ни Бога, ни самих себя. Ибо, занимаясь перечислением своих грехов, они забывают о тайной бездне порока, которая разверзлась в глубине их сердец, забывают своё внутреннее беззаконие и скрытую скверну — а ведь только через их осознание они должны понять свою нищету. Истинное правило исповеди состоит в признании и осознании бездны зла внутри нас, огромность которой превосходит наше разумение. Пример такой исповеди мы видим у мытаря: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (Лк 18:13) Он как бы сказал: всё, что во мне, — только грех, и ни мой ум, ни мой язык не могут охватить его. Так пусть же бездна твоего милосердия поглотит бездну моих грехов!

Так что же, спросит кто-нибудь, значит, не следует исповедоваться в каждом грехе? Значит, Богу приятна только исповедь, состоящая из двух слов: я грешник? Мой ответ таков: нам, скорее, надлежит учиться открывать своё сердце Богу, насколько это в наших силах. И не только признавать себя грешниками, но подлинно считать себя таковыми, сознавать всей силою нашего разума, насколько велика и многообразна скверна наших грехов; не только признавать себя мерзкими, но и сознавать, какова наша мерзость, как она велика и изобретательна; не только признавать себя должниками, но и сознавать, сколькими долгами мы обременены и подавлены; не только признавать себя израненными, но и сознавать, как тяжелы и смертельны поразившие нас язвы. И даже когда грешник откроет себя Богу, сознавая всё это, он должен всерьёз задуматься и искренне заключить, что очень много зла в себе он ещё как следует не оценил и что глубина его падения такова, что он не в состоянии её разглядеть, не в состоянии докопаться до дна. И всё же пускай он воскликнет вместе с Давидом: «Кто усмотрит погрешности свои! От тайных моих очисти меня» (Пс 18/19:13)!

Мы ни в коем случае не можем согласиться с утверждением схоластов, что грехи прощаются только при условии твёрдой готовности к исповеди и что врата рая закрыты для тех, кто пренебрёг возможностью исповедаться. Ибо прощение грехов ныне то же, что было всегда. Ни о ком из тех, кто, как мы знаем, получил прощение грехов от Христа, нельзя сказать, что он исповедался на ухо какому-нибудь отцу Жану. Конечно, они не могли исповедаться по всем правилам, потому что не было у них ни исповедников, ни самой исповеди. И ещё многие годы спустя исповедь была неизвестна, а грехи отпускались без соблюдения тех условий, которых требуют схоласты. Чтобы не дискутировать об этом как о некоей сомнительной вещи, приведём слово Бога, которое пребывает вечно и смысл которого очевиден: «Беззаконник, если обратится от всех грехов своих... все преступления его, какие делал он, не припомнятся ему» (Иез 18:21-22). Тот, кто что-либо прибавляет к этим словам, связывает не грехи, а милосердие Божье.

Они ссылаются на то, что нельзя вынести приговор, не изучив существа дела и что поэтому священник не может отпустить грех, пока не услышит о совершённом злеа. Этот вопрос легко разрешим: те, кто сами себя делают судьями, узурпируют судейскую власть. Удивительно, с каким самомнением они изобретают принципы, с которыми не согласится ни один здравомыслящий человек! Они хвалятся тем, что на них возложена миссия вязать и разрешать, как будто это некая юрисдикция, осуществляемая в форме судебного разбирательства. Право, на которое они претендуют, было неизвестно апостолам — об этом ясно и ярко говорит всё апостольское уче-

аФома Аквинский. Цит. соч., Ill suppl., Q. VI, art. 1.

ние. И действительно, священник не может с полной уверенностью знать, прощён грешник или нет. Об этом знает только Тот, кого мы просим о прощении, то есть Бог, потому что тот, кто только выслушивает исповедь, не в состоянии судить, принесена ли она должным образом48. Поэтому, если бы исповедь ограничивалась словами исповедующегося, она не имела бы никакого смысла. Более того, весь смысл прощения заключается в вере и раскаянии того, кто о нём просит. А о вере и раскаянии грешника смертный человек не может знать до такой степени, чтобы вынести свой приговор. Отсюда следует, что у земного судьи не может быть уверенности в связывании и разрешении. Служитель Слова, исполняющий свою миссию подобающим образом, может прощать лишь условно, но тем не менее ради бедных грешников сказано: что вам будет прощено на земле — будет прощено и на небесах. Дабы они не сомневались, что милость, обещанная им по воле Божьей, будет утверждена на небесах.

19. Итак, неудивительно, что мы отвергаем такую исповедь «на ухо» как вещь порочную и во многих отношениях вредную для Церкви. Но если бы даже она не была столь вредной, то, видя, что она не приносит ни плода, ни пользы, а, напротив, является причиной многих заблуждений, кощунств и беззаконий, кто бы не сказал, что её следует отменить? Верно, паписты говорят о пользе, которую якобы приносит такая исповедь, и превозносят её, как только могут. Но эта польза либо воображаемая, либо ничтожная. Более всего они настаивают на том, что исповедующемуся сильную боль причиняет стыд, который в дальнейшем удерживает его от зла и предупреждает мщение Бога, поскольку грешник наказывает себя сама. Как будто бы мы не ввергаем человека в великий стыд, призывая его к Небесному престолу и к Божьему суду! И как будто бы много пользы в том, что человек перестаёт грешить из-за стыда перед людьми, но нисколько не стыдится того, что свидетель его нечистой совести — сам Бог!

Впрочем, и это их утверждение ложно. Легко видеть, что ни от чего другого люди не впадают в такую дерзость и вседозволенность, как от сознания того, что, исповедовавшись священнику, они могут утереть губы и заявить, что не делали ничего дурного. И не только без всяких опасений грешат всю оставшуюся часть года, но, не заботясь более об исповеди, не воздыхая к Богу, они не исследуют самих себя, но собирают грех ко греху, потому что полагают, что однажды освободятся от всех грехов сразу. А когда освобождаются, то считают, что с них снято бремя, что они не подлежат Божьему суду, поскольку он будто бы передан священнику и будто бы Бог забыл то, о чём они повествовали своему исповеднику.

аПётр Ломбардский. Цит. соч., IV, о^. XVII, 4, 6 (МРЦ СХСИ, 882 е., 885).

Кто без страха ожидает дня исповеди? Кто идёт на неё с открытым сердцем, а не так, словно его за шиворот волокут в тюрьму, куда он приходит против воли, подчиняясь силе? Быть может, одни только священники, которые развлекаются, рассказывая друг другу о своих проделках, как о забавных приключениях. Я не стану пачкать бумагу рассказами о пакостях, которыми полны исповедальни. Скажу одно: если святой человек Нектарий (о котором мы упоминали) не без долгих раздумий избавил свою Церковь от подобных исповедей или, вернее, уничтожил всякое воспоминание о них только лишь по причине слухов о блуде, то сегодня у нас достаточно оснований сделать то же самое — по причине бесчисленных случаев разврата, блуда, супружеской неверности и инцеста, которые в конечном счёте исходят от этих исповедей.

20. Сейчас мы увидим, чего стоят все утверждения папистов о власти ключей, которыми они пытаются обосновать безрадельность своей власти. Разве ключи, спрашивают они, даны безо всякой причины? Разве зря сказано: «Что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф 18:18)а? Как мы можем считать лживыми слова Христа? На это я отвечаю, что было достаточно веских причин, чтобы вручить ключи, как я частично уже показал ранееь. И я ещё буду говорить об этом в связи с отлучением0. Но что если я хлопну по затычке, чтобы прервать поток их вопросов и рассуждений, заявив, что их священники не являются ни викариями, ни преемниками апостолов? Однако и этот вопрос мы тоже рассмотрим позже*1.

Но уже и теперь нетрудно показать, что, вооружаясь подобным образом, они строят машину для сокрушения своих же крепостей. Ибо Иисус Христос дал апостолам власть вязать и разрешать после того, как излил на них Св. Духа [Ин 20:22-23]. То есть, я утверждаю, что власть ключей принадлежит только тому, кто принял Св. Духа, и отрицаю, что кто-либо может пользоваться ключами, если прежде не будет научен водительством Св. Духа, как ему следует поступать. Они хвалятся, что имеют Св. Духае, однако их дела это опровергают. Впрочем, может быть, они, уверовав в свои фантазии, считают, что Св. Дух — это нечто пустое и тщетное? Но тут поверить им трудно. Сооружённая ими машина обрушивается на них самих.

Мы всё время спрашиваем папистов, от каких именно дверей их ключи, то есть, имеют ли они Св. Духа, который направляет или удерживает

аПётр Ломбардский. Цит. соч., IV, о^. XVII, 1 (МРЦ СХСИ, 880). ьРаздел 17 настоящей главы. сКн. IV, гл. XII. "Кн. IV, гл. VI.

еПётр Ломбардский. Цит. соч., IV, (»81. XVIII, 5 (МР1., СХСН. 887).

ключи. Если имеют, то их тут же стоит спросить, может ли Св. Дух ошибаться. Этого они не осмелятся заявить открыто, хотя в своих доктринах косвенно признают. Итак, следует заключить, что никто из священников не обладает властью ключей, что ею они дерзко и бессовестно связывают тех, кого наш Господь хотел освободить, и освобождают тех, кого Он хотел связать.

21. Если они на собственном опыте видят, что связывают и разрешают достойных и недостойных без всякого разбора, то тем самым приписывают себе власть вне знания. И хотя они не осмеливаются отрицать, что для правильного пользования ключами требуется знание, однако учат, что власть может быть предоставлена и дурным распорядителям. Но раз власть заключается в следующем: «что ты свяжешь или разрешишь на земле будет связано или разрешено на небесах», — то либо обетование Иисуса Христа лживо, либо те, кому вручена эта власть, связывают и разрешают как должно. Они не могут увильнуть от ответа, утверждая, что обетование Христа ограничивается добродетелями того, кто связан или разрешён21.

Мы, со своей стороны, тоже признаём, что связать или разрешить можно только того, кто этого заслуживает.

У вестников Евангелия и Церкви для этого есть Слово. И этим Словом вестники могут обещать всем прощение грехов во Христе через веру и объявить осуждение любому, а в особенности тем, кто не примет Христа. Этим Словом Церковь объявляет, что блудники, прелюбодеи, воры, убийцы, лихоимцы, идолослужители не имеют части в Царстве Божьем (1 Кор 6:9 сл.), и связывает их весьма тугими узами. Тем же Словом Церковь разрешает и утешает обратившихся к покаянию.

Но что же это за власть, если она не знает, кого следует связать, а кого разрешить, поскольку невозможно ни связывать, ни разрешать, не зная этого? Почему же они говорят, что отпускают грехи в силу вручённой им власти, если это отпущение столь неопределённо? К чему такая воображаемая власть, если польза от неё ничтожна? А я уже показал, что она либо вообще ничтожна, либо столь ненадёжна, что вполне может считаться таковой.

Если они сами признают, что большинство священников неправильно пользуется ключами и что, с другой стороны, власть ключей, если ими распоряжаются незаконно, недействительна, то кто заставит меня поверить, что священник отпустил ими мои грехи, то есть распорядился ключами правильно и законно? А если он дурной распорядитель, то что он совершил, если не вздорное (frivole) отпущение? Мол, я не знаю, что в

аТамже, dist. XVII, 8; dist. XIX, 1, 3 (MPL, CXCII, 888 s.).

тебе нужно связать и что разрешить, потому что не умею пользоваться ключами; но если ты того заслуживаешь, я отпускаю тебе грехи. Разве не так? Но ведь если бы это было так, то отпускать грехи мог бы — не скажу мирянин, потому что это их чересчур раздражает, — но турок или дьявол. Ибо это то же самое, как если сказать: я не обладаю Словом Божьим, которое даёт неукоснительное правило вязать и разрешать; но данной мне властью я отпускаю тебе грехи, если ты этого заслуживаешь. Итак, мы видим, чего они добились, когда постановили, что ключи — это власть различать и власть действовать и что знание выполняет роль советчика с целью правильного пользования ключами. Всё это означает, что они, закусив удила, захотели властвовать без Бога и без его Слова.

22. Возможно, мне возразят, что даже честные служители и пастыри будут исполнять свою миссию с такою же неуверенностью. Ибо прощение грехов, которое зависит от веры, всегда будет вызывать сомнения, а грешников мало или вообще никак не утешит прощение, полученное от того, кто не может быть правомочным судьёй их веры и кто сам не уверен в прощении. Ответ на это возражение таков. Паписты говорят, что священник не может простить грехи, о которых не знает. В силу этого прощение зависит от суда и расследования (examen), которые производит смертный. Если он не умеет скрупулёзно различать, кто достоин прощения, а кто нет, то его акт бессодержателен и не имеет никакого значения. То есть власть, присвоенная папистами, представляет собой юрисдикцию, связанную с расследованием, которое и ограничивает отпущение. Но во всём этом невозможно найти никакой твёрдой почвы, а только глубокую пропасть, поскольку, если исповедь не полна, надежда обрести помилование ослабевает или исчезает совсем. С другой стороны, и священник оказывается в двусмысленном положении, потому что не знает, точно ли и полностью рассказал о своих грехах исповедующийся. Более того, среди священников встречаются такое невежество и такая глупость, что они большей частью не лучше исполняют своё служение, чем сапожник пахал бы землю. А другие имеют все основания сомневаться в своей пригодности к служению.

Короче говоря, сомнительность и ненадёжность, которую мы усматриваем в папистском разрешении от грехов, проистекает из их желания сделать его основанием личность священника. Более того — его знание, ведь он судит только по тому, что ему рассказывают, о чём он спрашивает и получает ответ. Если же теперь спросить этих добрых учителей, примирён ли грешник с Богом, если ему отпущена только часть грехов, то я не представляю, что они сумеют ответить. Разве что они будут вынуждены признать, что если исповедующийся забыл или утаил какие-то свои грехи и они ещё должны быть прощены, то всё произнесённое священником относительно грехов, о которых он услышал, совершенно бесполезно. Что же касается исповедующегося, то обнаруживается, какой тоской, каким тяжким бременем связывается его совесть, когда, успокоенный суждением священника, он не может ни о чём судить, основываясь на Слове Божьем.

Учение, которое проповедуем мы, совершенно свободно от подобного абсурда. Прощение грехов обусловлено верой грешника, что Бог благосклонен к нему, ибо он непритворно ищет очищения от грехов в жертве Иисуса Христа и находит опору в предложенной ему милости. Поступая так, пастырь, который в соответствии со своим служением учит народ тому, что ему продиктовало Слово Божье, не может ошибиться. И грешник, со своей стороны, получает совершенно надёжное и ясное отпущение грехов, ибо оно ему даровано просто через принятие милости Иисуса Христа — согласно общему правилу доброго Учителя, злостно извращённому папистами: «по вере вашей да будет вам» (Мф 9:29).

23. Я обещал показать, как грубо смешивают они касательно власти ключей то, что в Писании вполне ясно различается. Это будет уместно сделать, когда мы будем говорить об устройстве Церквиа. Но читатели могут быть уверены, что всё сказанное здесь как о проповеди Евангелия, так и об отлучении злостно и глупо извращено в практике тайной исповеди. В частности, когда паписты указывают, что власть разрешать была дана апостолам для того, чтобы священники могли прощать грехи, о которых им рассказывают. Это ложный и бессодержательный принцип. Ибо отпущение, которое идёт на благо вере, является не чем иным, как свидетельством, воспринятым от данных даром обетовании Евангелия, дабы объявить грешникам, что Бог помиловал их. Отпущение, относящееся к церковной дисциплине, не касается тайных грехов, но служит примером того, что общественный вред должен быть заглажен.

Паписты надёргали из разных мест всяческие утверждения, чтобы доказать, будто исповедовать свои грехи одному Богу или мирянам недостаточно; здесь их усердие применено настолько бездарно, что им стоит устыдиться. Ведь если порой древние учители и призывают грешников исповедовать грехи своим пастырям, дабы получить облегчение, то они не принуждают перечислять их. В ту пору это было не принято.

Далее, Мастер сентенций и ему подобные настолько всё исказили, что создаётся впечатление, что они совершенно сознательно обращались к подозрительным и ненадёжным книгам, чтобы прикрыть ими явный обман

аКн. IV, гл. X.

простаков3. Им следовало бы признать, что разрешение от грехов всегда связано с покаянием, что узы осуждения разрываются в тот момент, когда грешник задет за живое, пусть даже он ещё не рассказал о своём грехе. Поэтому священник не отпускает грехи, а объявляет об их прощении. Их пагубная ошибка косвенно связана со словом «объявлять»: на место истинного учения поставлен ритуал, заключающийся в возложении креста на спину. Ещё они добавляют, что получивший прощение перед Богом прощён перед лицом Церквиь. Это неосновательно, потому что тем самым они относят к каждому человеку в отдельности то, что предписано только в отношении дисциплины всей Церкви с целью загладить значительные скандальные происшествия.

В ещё большей степени паписты отбрасывают всякую скромность и умеренность, когда тут же объявляют о другом способе прощения грехов: через наложение пенитенции и принесение удовлетворения0. Тем самым они дозволяют своим священникам наполовину пренебрегать тем, что Бог обещал целиком и полностью. Поскольку Он требует лишь покаяния и веры, то явное кощунство говорить, что к этому нужно добавить ещё кое-что. Это всё равно как если бы священники объявили себя контролёрами Бога49, чтобы противостать его Слову. Они как будто не в силах вынести, что Он принимает бедных грешников из чистого великодушия, но желают прежде усадить их на скамью подсудимых, чтобы осудить.

24. Смысл сказанного сводится к тому, что если паписты хотят сделать Бога совершителем этой лживой, придуманной ими исповеди, то их ложь вскоре будет отвергнута — так же, как я показал их фальсификации в отношении текстов, на которые они ссылаются. Ибо обнаруживается, что это — закон, изобретённый людьми, и я говорю, что это — деспотический закон и что, устанавливая его, люди наносят тяжкое оскорбление Богу. Ведь Он, связывая совесть своим Словом, хотел, чтобы она была свободна от человеческого ига и господства. Более того, когда ради получения прощения людям навязывают вещи, в отношении которых Бог оставил их свободными, то это нетерпимое кощунство. Ибо нет ничего более присущего Богу, чем прощение грехов, и на этом зиждется наше спасение. Я также показал, что эта тирания возникла во времена, когда мир

аПётр Ломбардский. Цит. соч., IV, lt;Лamp; XVII, 4-5 (МРЦ СХСН, 882 р.). В этом отрывке Пётр Ломбардский ссылается на Августина: Проповеди, 351, III, 4; IV, 9 (МРЦ XXXIX, 1538 р., 1545); Письма, 54, 3-4 (Януарию) (МРЦ XXXIII, 201); 108,2 (МРЦ 1_№, 1011 р.); О Декрете Грациана, II: О покаянии, сН^. I, с. 89 (РпеаЪегд, 1,1189); Псевдо-Августин. Об истинном и ложном покаянии, X, 25; XI, 26; XII, 27 (МРЦ ХЦ 1122 р.). — Прим. франц. изд.

ьПётр Ломбардский. Цит. соч., сЫ. XVIII, 6 (МРЦ СХСИ, 887).

«Там же, 7 (МРЦ СХСИ, 888).

был погружён в самое дикое варварство. Кроме того, я доказал, что закон этот смертоносен, как чума, ибо если бедные грешники поражены страхом Божьим, то это толкает их к отчаянию. А если они усыплены услаждающими слух, но пустыми утешениями, то впадают в ещё большее отупение. Наконец, я обнаружил, что, какие бы оговорки и уточнения ни приводили паписты, всё у них направлено к тому, чтобы скрыть, затемнить и извратить чистое учение и одновременно спрятать своё нечестие под ложными разукрашенными покровами.

25. На третье место в покаянии они ставят удовлетворение за грехиа. Всё, что они болтают о нём, можно опровергнуть одним словом. Они говорят, что кающемуся недостаточно воздерживаться от прежних злых дел и исправить свою жизнь — он ещё должен принести Богу удовлетворение за то, что совершила Они установили немало способов искупления грехов — плач, пост, пожертвования, милостыню и другие дела милосердия. Этими делами, говорят они, мы должны умиротворить Бога, заплатить то, что должны за его справедливость, дать возмещение за наши грехи и заслужить прощение0. Ибо, хотя Господь милостью и щедротами простил нашу вину, Он — согласно правилу своего правосудия — оставляет положенное нам наказание, от которого мы должны откупиться, дав некое удовлетворение50. Всё сводится к тому, что прощение грехов мы получаем Божьей милостью, однако это осуществляется через заслуги, состоящие в наших добрых делах. Они служат возмещением за грехи, дабы Божья справедливость получила удовлетворение.

Этой лжи я противопоставляю прощение грехов, дающееся даром, о котором предельно ясно сказано в Писании (Ис 52:3; Рим 5:8-9; Кол 2:13-14; Тит 3:5). Во-первых, что такое прощение, если не дар чистой щедрости? Ведь не говорят, что кредитор простил долг, когда распиской он подтверждает уплаченное ему, а говорят тогда, когда, не получив ничего, он щедро, с открытым сердцем отказывается от уплаты. Для чего в Писании даётся уточнение «даром», как не для того, чтобы устранить всякие фантазии насчёт удовлетворения? И им ещё хватает дерзости говорить о своих удовлетворениях, которые давно сокрушены, словно молнией. Разве не так? Когда Господь восклицает устами Исайи: «Я, Я Сам изглаживаю преступления твои ради Себя Самого, и грехов твоих не помяну» (Ис 43:25), — разве не объявляет Он во всеуслышание, что причина и основание прощения целиком коренятся в его доброте? Более того, поскольку

^Пётр Ломбардский. Цит. соч.. IV, dist. XVI, 4 (MPL, СХСИ, 877). bDecreta Gratiani II. De poenitentia, dist. I, 73 (Friedberg, I, 1177). clbid., 76 (Friedberg, I, 1180).

всё Писание несёт в себе свидетельство об Иисусе Христе и о том, что именем его получают прощение грехов (Деян 10:43), то не исключает ли оно тем самым все прочие имена? Как же они обозначают прощение словом «удовлетворение»?

И напрасно они твердят, что удовлетворение — лишь средство и прощение исходит не от него, а от Иисуса Христа. Ибо, когда в Писании говорится «именем Иисуса Христа», то имеется в виду, что мы не добавляем к нему ничего и не претендуем ни на что от себя, но что прибегаем к нему ради одного лишь Иисуса Христа. Поэтому св. Павел, сказав, что Бог примирил с Собою мир в Сыне своём, не вменяя ради Него людям грехов их (2 Кор 5:19), тотчас добавляет, что не знавшего греха Он сделал жертвою за грех ради нас.

26. Здесь, упорствуя в своих заблуждениях, паписты возражают, что примирение и прощение — это благо, дающееся однажды, когда Христос принимает нас в свою благодать в крещении. Но если после крещения мы падаем, то должны подняться с помощью удовлетворения; при этом кровь Христа принесёт пользу, только если будет нам дана (administrй) посредством ключей Церкви. Мне не приходится говорить о некоей двусмысленной вещи, поскольку здесь они сами полностью обнаруживают своё нечестие и не нечестие лишь некоторых из своей среды, а всех их школ. Ибо их «Мастер», признав, что, по слову св. Петра, Христос заплатил за наши грехи на кресте (1 Пет 2:24), тут же вводит исключение и поправляет апостола: якобы в крещении с нас сняты прежние наказания за грехи, но после крещения наказания смягчаются в результате покаяния, так что крест Христов и наше покаяние действуют совместноа.

Но св. Иоанн говорит совершенно иное: «Если бы кто согрешил, то мы имеем Ходатая пред Отцом, Иисуса Христа, Праведника: Он есть умилостивление за грехи наши». И далее: «Пишу вам, дети, потому что прощены вам грехи ради имени Его» (1 Ин 2:1-2,12). Он, разумеется, обращается к верующим. Показывая им Иисуса Христа как умилостивление за грехи, он убеждает их, что нет иного удовлетворения, которым можно было бы примириться с Богом после нанесённых Ему оскорблений. Он не говорит: Бог однажды примирил вас с Собою во Христе, а теперь ищите других способов примирения. Нет, он показывает Христа как вечного Ходатая, который своим заступничеством постоянно возвращает нас в милость Отца, и как постоянное умилостивление, которым непрерывно очищаются наши грехи. Сказанное св. Иоанном Крестителем истинно вовеки: «Вот Агнец Божий,

аПётр Ломбардский. Цит. соч., III, dist. XIX, 5 (MPL, СХСП, 797); Бонавентура. Комм, к Сентенциям, III, dist. XIX, art. 1, qu. 4; Фома Аквинский. Цит. соч., III, Q. LXXXIII, art. 4.

Который берёт на Себя грех мира» (Ин 1:29)*. Это Он, говорю я, и никто другой. То есть, будучи Агнцем Божьим, Он есть единственная жертва за грехи, единственное очищение и удовлетворение.

Поскольку право и власть прощать грехи принадлежат Отцу, Иисус Христос поставлен на второе место — как средство*: Он принял на Себя наказание, которое полагалось нам, дабы изгладить из памяти оскорбления и обиды, нанесённые нами Богу. Отсюда следует, что мы не можем быть причастниками совершённого Им очищения, если не будем целиком воздавать Ему ту честь, которую похищают те, кто пытается умилостивить Бога своими удовлетворениями и воздаяниями.

27. Здесь нужно принять во внимание две вещи. Во-первых, что честь, принадлежащая Христу, должна быть сохранена во всей полноте. Во-вторых, что совесть, удостоверившись в прощении грехов, должна успокоиться в Боге.

Исайя говорит, что Отец возложил на Сына грехи всех нас, дабы ранами его мы исцелились (Ис 53:5-6)**. Св. Пётр выражает то же самое другими словами: Христос «грехи наши Сам вознёс Телом Своим на древо» (1 Пет 2:24). Св. Павел учит, что грех был осуждён во плоти Христа, когда Он был сделан подобием греха (il a estй fait pйchй) ради нас (Рим 8:3; Гал 3:13)***. То есть сила и проклятие греха были умерщвлены в его плоти, когда Он был принесён за нас в жертву, в которой соединились бремя грехов, проклятие их, Божий суд и смертный приговор. Здесь нет ничего общего со лживыми баснями, будто после крещения человек может быть причастен силе Христовой жертвы, только если принесёт удовлетворение, совершив покаяние в грехах5. Напротив, всякий раз, когда мы грешим, Писание напоминает нам о единственном удовлетворении, которое принесено Иисусом Христом.

Чего же стоит их проклятое учение, где утверждается, что благодать Божья действует только при первом прощении, а если затем мы согрешаем, то для прощения наряду с нею от нас требуются делас 51 ? Если бы это было так, то каким образом приложить ко Христу приведённые нами свидетельства? Разве нет огромного различия между утверждением, что наши беззакония были возложены на Христа, чтобы истребиться в Нём, и утверждением, что они изглаживаются нашими делами? Между утверждением, что Христос есть умилостивление за грехи наши, и утверждением, что нам надлежит умиротворить Бога своими делами? А если речь идёт об успокоении совести, то какой покой она может найти в том, что грехи следует искупить удовлетворением? Когда и как она может быть уверена, что должное удовлетворение принесено? Она всегда будет сомневаться в милости Бога, пребывая в постоянных муках и ужасе. Те, кто довольствуется малозначительными делами милосердия, презирают справедливость Бога и не сознают, насколько тяжка вина греха, — о чём мы скажем в другом местеа. Но пусть даже мы согласимся, что некоторые грехи могут быть искуплены. Что делать всем нам, отягощенным таким множеством грехов, на удовлетворение за которые может не хватить и ста жизней, даже если бы будем заниматься только им одним?

Здесь есть ещё один важный момент. Везде, где говорится о прощении грехов, которое Бог даёт даром, эти слова относятся не к тем, кто ещё не крещён, а к детям Божьим, которые уже возрождены и долгое время окор-мляемы Церковью. Громогласное воззвание св. Павла: «От имени Христова просим: примиритесь с Богом» (2 Кор 5:20) — обращено не к внешним, а к членам Церкви. И однако, отвергая всякое удовлетворение, повелевая им не думать о нём, апостол приковывает их взоры к кресту Христову. Подобно этому, в написанном колоссянам, что Иисус Христос примирил в своей крови и земное и небесное (Кол 1:20), он имеет в виду не малый отрезок времени, когда мы только приняты в Церковь, но всю нашу жизнь в вере. Это становится ещё яснее в связи с предшествующими словами апостола, когда он говорит, что верующие имеют искупление кровью Христовой, то есть прощение грехов [Кол 1:14]. Излишне приводить другие свидетельства — они рассеяны повсюду.

2$. Паписты пытаются укрыться за бессодержательным различием: среди грехов есть якобы смертные и простительные. За первые требуется большое удовлетворение, от вторых можно очиститься лёгкими средствами, такими, как воскресная молитва, святая вода, отпущение, совершаемое во время мессыь. Вот как они играют с Богом и смеются над Ним! Хотя слова «смертный грех», «простительный грех» не сходят у них с языка, они до сих пор не сумели провести чёткого различия между тем и другим0. Они лишь заявили, что нечестие и скверна человеческого сердца (что есть тягчайший грех перед Богом) — грех простительный. Мы же, напротив, как и учит Писание (которое есть мерило добра и зла), провозглашаем, что возмездие за грех — смерть и что душа согрешающая умрёт [Рим 6:23; Иез 18:20]. Впрочем, грехи верующих простительны: не потому, что не заслуживают смерти, но потому, что по милосердию Божьему нет осуждения тем, кто в Иисусе Христе, так как грехи им не вменяются, а изглаживаются благодатью [Рим 8:1; Пс 31/32:1-2].

Я знаю, как клевещут они на это учение, заявляя, что это «парадокс стоиков», которые трактовали все грехи как равные3. Но я могу легко их опровергнуть, пользуясь их же языком. Так, я спрашиваю, различают ли они среди грехов, которые называют смертными, большие и меньшие? Если да, то отсюда не может следовать утверждение, что эти грехи одинаковы в силу того, что они одинаково смертны. Но так как Писание определяет, что смерть — это возмездие за грех и что повиновение Закону — путь жизни, а его нарушение — путь смерти, то они не могут избежать именно такого следствия.

Как же они намереваются дать удовлетворение за столь великое множество грехов? Если удовлетворение за один грех можно дать в течение дня, то, пока они будут над ним трудиться, они совершат несколько других грехов, ибо не проходит и дня, чтобы даже праведник не согрешил многократно. А когда они захотят дать удовлетворение за несколько грехов, то совершат их ещё больше — и так до тех пор, пока не подойдут к бездонной пропасти. Причём я говорю о самых праведных. Таким образом, отнимается всякая надежда на удовлетворение. О чём же они мечтают и чего ждут? Как они ещё смеют думать о каком-то удовлетворении?

29. Они пытаются выбраться из затруднения, но не могут этого сделать. Они изобретают различие между наказанием и виной и утверждают, что вина прощается Божьим милосердием. Но когда вина прощена, говорят они, наказание остаётся, и за него Божья справедливость требует выкупа; поэтому удовлетворение относится к освобождению от наказания1*.

Насколько же легковесно это рассуждение! Теперь они объявляют, что прощение вины даётся даром, тогда как в другом месте относят её на счёт заслуг, приобретаемых через молитвы, плач и иные способы приготовления к исповеди. Но всё, чему нас учит Писание, восстаёт против этого различения. Хотя, на мой взгляд, я уже вполне ясно показал это выше,

а Ср.: Цицерон. В защиту Мурены, 61 («все грехи (peccata) одинаковы»); Диоген Лаэрт-ский. Жизнь, учение и изречения мужей..., VII, 1, 120; Лактанций. Божественные установления, III, XXIII (MPL, VI, 423); Киприан. Письма, 55, 16 (MPL (Ер. LII, 16), III, 807).

ьФома Аквинский. Сумма теологии, III, Q. LXXXVI, art. 4; III suppl., Q. XV, art. 1: Бонавенту-pa. Комм, к Сентенциям, dist. XVIII, pars I, art. II. qu. 2.

приведу ещё несколько свидетельств, которые, надеюсь, настолько подожмут этих змей, что им останется только кусать себя за хвост. Иеремия говорит: «Вот новый союз, который Бог заключил с нами во Христе своём: Он не вспомнит более беззаконий наших» (Иер 31:31, 34)*. Что это означает, мы узнаём у другого пророка, устами которого Господь говорит: «Праведник, если отступит от правды своей... все добрые дела, какие он делал, не припомнятся... И беззаконник, если обращается от беззакония своего... не вспомню о грехах его» (Иез 18: 24,27)**. Объявляя, что Он не вспомнит о суровом правосудии, Бог даёт понять, что Он не будет рассматривать добрые дела как заслжувающие награды. Напротив, не вспоминать грехов значит не наказывать за них. Как говорится в других местах: «бросил все грехи мои за хребет Свой» (Ис 38:17); «Ты ввергнешь в пучину морскую все грехи наши» (Мих 7:19); «блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты» (Пс 31/32:1). Этими словами Св. Дух достаточно ясно показал нам свой замысел (sens), если только мы способны прилежно Его слушать.

Конечно, когда Бог наказывает за грехи, то, значит, он их нам вменяет. Если Он мстит за грехи, то, значит, вспоминает о них. Если предаёт за них суду, то не покрывает их. Если разбирает их, то не бросает их за хребет свой. Если взирает на них, то не разгоняет, как тучи. Если выставляет их перед нами, то не ввергает в пучину морскую. Тот же смысл имеет ясное толкование св. Августина: «Если Бог покрыл грехи, то, значит, Он не пожелал на них смотреть; если не пожелал смотреть, то, значит, не принял во внимание***; если не принял во внимание, то, значит, не пожелал наказать; если Он не пожелал тебе их вменить, значит, предпочёл простить тебя. Почему говорится, что грехи покрыты? Потому что Бог не смотрит на них. А что означает, что Бог не смотрит на грехи, как не то, что Он за них не наказывает?»а Из книги пророка мы узнаём, в каком смысле Господь прощает грехи: «Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур****, — как волну убелю» (Ис 1:18). А Иеремия говорит так: «В те дни... будут искать неправды Израилевой, и не будет её... ибо прощу тех, кого оставлю в живых» (Иер 50:20).

Чтобы хорошо усвоить общий смысл этих слов, вспомним, что означают те выражения, в которых Господь говорит, что Он складывает беззакония в суму и завязывает её (Иов 14:17)*, что связывает беззаконие в узел (Ос 13:12), что записывает грех железным резцом и алмазным остриём (Иер 17:1). Если всё это означает, что Господь накажет (а в этом нет никакого сомнения), то из ранее приведённых высказываний следует, что Он не наказывает за грехи, которые прощает. Здесь я должен просить читателей прислушаться не к моим рассуждениям, а к Слову Божьему.

30. Что принёс бы нам Христос, если бы за грехи по-прежнему полагалось наказание? Когда мы говорим, что Он грехи наши вознёс телом своим на древо (1 Пет 2:24), то понимаем под этим не что иное, как то, что Он принял на Себя все наказания и всё мщение, которые следовали нам за наши грехи. Это очень живо выразил Исайя: наказание наше было на Нём (Ис 53:5). Но если наказание всё ещё остаётся, то разве произошло бы умиротворение? И какое наказание должны мы понести, чтобы примириться с Богом, если Христос не понёс его за нас? Так что со всею очевидностью мы видим, что Христос претерпел кары за грехи, дабы освободить от них нас.

Когда св. Павел говорит об искуплении, которое совершил Христос, то по-гречески он употребляет слово «apolytrosis» (Рим 3:24; 1 Кор 1:30; Эф 1:7; Кол 1:14), что означает не просто «искупление» в обыденном смысле слова, а цену и удовлетворение; по-французски мы называем это «ranon»*. По той же причине в другом месте апостол пишет, что Христос предал Себя для искупления (s'est fait ranon) всех (1 Тим 2:6), то есть, что Он стал как бы выкупом (pleige)** за нас и вместо нас, чтобы полностью освободить нас от долгов за наши грехи. «В чём состоит искупление по отношению к Богу, спрашивает св. Августин, если не в жертве? И в чём заключается жертва, если не в том, что было принесено смертью Иисуса Христа?»а Но прежде всего у нас есть ясное указание Моисеева Закона о способе искупления, то есть очищения от грехов. Там Господь не учит о различных способах удовлетворения, но устанавливает в качестве возмещения только жертвы, хотя и скрупулёзно перечисляет по порядку все виды жертв, которые следует приносить в зависимости от характера греха [Лев 4-7 и др.].

Самый тот факт, что Бог не повелевает грешнику, стремящемуся получить прощение, приносить удовлетворение своими добрыми делами и заслугами, а требует во искупление только жертвы, свидетельствует, что нет иного рода удовлетворения, которым можно было бы умиротворить Божье

•Синодальный перевод: «В свитке было бы запечатано беззаконие моё». "Выкуп, плата.

***В латинской версии Кальвин упортребляет греческое слово с тем же значением — «antilytron». — Прим. перев.

аАвгустин. Толк, на псалмы, CXXIX, 3 (MPL, XXXVII, 1697).

правосудие. Ибо жертвы, которые в те времена приносили израильтяне, рассматривались не как дела человеческие, а как свидетельство истины, как прообраз единственной в своём роде жертвы Христа. Говоря о воздаянии, которое Бог принимает от нас, пророк Осия очень удачно выразил его смысл в коротких фразах: «Отними всякое беззаконие». Вот отпущение грехов. «Мы принесём жертву уст наших» (Ос 14:3). Вот удовлетворение, которое есть не что иное, как проявление любви.

Я знаю, что у папистов есть ещё одна уловка: различение вечного наказания и наказаний временных3. Но с её помощью они ничего не достигают, так как сами говорят, что, помимо вечной смерти, всё зло и все несчастья, которые мы испытываем как в теле, так и в душе, суть временные наказания. Фрагменты, которые мы привели, ясно показывают, что Бог, принимая нас в свою милость, не только прощает нам вину, но и освобождает от всех заслуженных нами наказаний. Всякий раз, когда Давид и пророки молят Бога простить им грехи, они молят и об освобождении от наказания. Страх Божьего суда толкает их к этому. С другой стороны, когда они обещают, что Бог будет милосерд, то совершенно сознательно подчёркивают, что Он освободит виновных от наказания. Когда Бог через пророка Иезекииля обещает освободить свой народ из Вавилонского плена ради самого Себя*, а не ради народа (Иез 36:21-22,32), Он тем самым показывает, что даёт освобождение даром. Наконец, если Христос освобождает нас от суда Бога-Отца, на который мы не придём в качестве обвиняемых, то это означает, что заслуженные нами наказания отменяются.

31. Поскольку наши противники, со своей стороны, тоже вооружаются свидетельствами Писания, посмотрим, каковы доводы, которые они приводят в возражение нам. Давид, говорят они, обличённый пророком На-фаном за прелюбодеяние и убийство, был прощён за свой грех, однако вскоре был наказан смертью своего сына, рождённого от прелюбодеяния (2 Цар 12:13-18). Это учит нас искупать удовлетворением те наказания, которые нам следовало бы понести после прощения грехов. Даниил увещевает Навуходоносора искупить свои грехи милостыней (Дан 4:24). Соломон пишет, что беззакония очищаются милосердием и правдою (Прит 16:6) и что многие грехи покрываются любовью (Прит 10:12). Это подтверждает и св. Пётр (1 Пет 4:8). У св. Луки наш Господь говорит о грешнице, что «прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много» (Лк 7:47)ь.

аФома Аквинский. Сумма налогии, III, Q. LXXXVI, art. 4. 'Синодальный перевод: «ради святого имени Моего» (Иез36:22). ьФома Аквинский. Сумма налогии, III, Q. XLIX, art. 1 concl.

Как же извращают они дела Божьи! Если бы они как следует рассмотрели то, чем не следует пренебрегать, а именно, что у Бога есть два способа суда, то в наказании Давида они бы узрели нечто иное, нежели мщение и кару за грех. Поскольку нам крайне необходимо уяснить, какую цель преследуют наказания, посылаемые нам Богом для исправления, и насколько они отличаются от наказаний, которым Он подвергает отверженных, то, полагаю, будет не лишним вникнуть в суть этого вопроса. В дальнейшем любые наказания (punitions) мы будем обозначать словом «суд» (iugement).

Мы различаем два рода суда: суд мщения и суд исправления. Судом мщения Господь наказывает своих врагов таким образом, дабы показать им свой гнев и погубить их этим гневом, истребить, обратить в ничто. В силу этого мщение Бога имеет место тогда, когда насылаемое Им наказание сопряжено с гневом. Судом исправления Бог наказывает не во гневе и не для того, чтобы погубить или сразить. Поэтому такое наказание следует называть не мщением, а предостережением и увещеванием. Одно свойственно судье, другое — отцу. Судья, наказывая злодея, карает его за преступление. Отец, исправляя сына, не стремится отомстить за его проступок, но пытается научить, чтобы в будущем он был более осмотрителен. Иоанн Златоуст пользуется этим сравнением несколько иначе, однако в том же смысле: «Сына бьют, как раба, но раб наказывается за грех, получая по заслугам. Сына наказывают, желая ему добра. Поэтому наказание сына имеет целью исправить его и наставить на верный путь. Раб получает то, что заслужил, потому что хозяин прогневался на него»а.

32. Чтобы лучше понять всё это, нам следует провести два различия. Первое: везде, где наказание является мщением Бога, где обнаруживаются его гнев и проклятие, Он никогда не обращает кару на своих верных. Им, напротив, предназначено его благословение и свидетельство любви, как об этом и говорит Писание (Иов 5:17; Прит 3:11; Евр 12:5). Это различие подчёркивается неоднократно. Несчастья, претерпеваемые в этом мире нечестивцами, являются как бы вратами и главным входом ада, откуда они, словно издалека, видят своё вечное осуждение. Нет необходимости в их исправлении, в получении ими какого-то доброго плода: Господь, скорее, готовит их к принятию страшного наказания, которое в конце концов их постигнет.

Напротив, своих рабов Господь наказывает не для того, чтобы предать смерти. Претерпевая его бичи, они сознают, что те послужат им во благо, к доброму научению (Пс 117/118:18; 118/119:71). Поэтому мы видим, что верующие всегда терпеливо и со смиренным мужеством принимают та-

аПсевдо-Златоуст. О вере и законе природы, 3 (MPG, XLVIII, 1085).

кие наказания, но их охватывает ужас перед карами, в которых открывается гнев Божий. «Наказывай меня, Господи, восклицает Иеремия, но по правде*, не во гневе Твоём, чтобы не умалить меня. Излей ярость Твою на народы, которые не знают Тебя, и на племена, которые не призывают имени Твоего» (Иер 10:24-25). А у Давида мы читаем: «Господи! не в ярости Твоей обличай меня, и не во гневе Твоём наказывай меня» (Пс 6:2; 37/38:2).

Этому не противоречит то, что, как рассказывает Писание, Господь порой гневается на своих служителей, наказывая их за грехи. Например, у Исайи мы читаем: «Славлю Тебя, Господи; Ты гневался на меня, но отвратил гнев Твой и утешил меня» (Ис 12:1). Также у Аввакума: «Господи! услышал я слух Твой и убоялся... во гневе вспомни о милости» (Авв 3:2). Когда пророк Михей говорит: «Гнев Господень я буду нести, потому что согрешил пред Ним» (Мих 7:9), — он имеет в виду не только то, что справедливо наказанные ничего не добьются своим ропотом, но и что веру-щие могут утешиться в своей скорби, если понимают намерение Бога. Потому и сказано, что Бог уничижает своё наследие, которое, как мы знаем, не будет уничижено никогда [Ис 42:24; 47:6]. Ибо в этом выражается не воля Бога и не его намерение, а нестерпимая боль тех, к кому Он проявил свою суровость и строгость. Ведь случается так, что Бог не только причиняет боль своим служителям слабыми уколами, но тяжко ранит их, чтобы показать, что они недалеко от ада. Поступая так, Он показывает им, что они заслужили его гнев. Это необходимо для того, чтобы они возненавидели таящееся в них зло, чтобы горячо возжелали примириться с Богом и поспешили молить о прощении.

Но и тогда Бог более являет им своё милосердие, нежели суровость. Ибо союз, однажды заключённый Богом с Иисусом Христом и его членами, пребывает вечно и никогда не может быть нарушен. «Если сыновья его оставят закон Мой, и не будут ходить по заповедям Моим; если нарушат уставы Мои, и повелений Моих не сохранят: посещу жезлом беззаконие их, и ударами — неправду их; милости же Моей не отниму» (Пс 88/ 89:31-34). Чтобы ещё надежнее убедить нас в этом, Бог говорит, что бичи, которыми Он нас накажет, будут бичами человеческими (2 Цар 7:14). Свидетельствуя этими словами, что Он будет относиться к нам милостиво и великодушно, Бог объявляет, что те, кого Он пожелает наказать своею рукой, могут быть всецело в смятении и отчаянии. Об этой любви (douceur) Бога к своему народу говорит пророк: «Вот, Я расплавил тебя, но не как серебро; испытал тебя в горниле страдания» (Ис 48:10). Это означает, что испытания, которые Бог насылает на свой народ, нужны для его очищения от пороков и что Он умеряет их, дабы они не были чрезмерными.

И это совершенно необходимо. Ибо чем больше человек боится Бога и почитает Его, чем больше он готов повиноваться Ему в святости, тем чувствительнее он к Божьему гневу. Хотя отверженные воздыхают и скрежещут зубами под его ударами, но, не понимая их причины, следуют за своими грехами, а не за приговорами Бога; и оттого ещё более ожесточаются. А поскольку они противятся и упираются, то есть горделиво восстают против своего Судьи, то эта страсть и одержимость ещё сильнее оглупляет их, превращая поистине в сумасшедших. А верующие, едва лишь предупреждённые бичами Божьими, приходят к осознанию своих грехов и, охваченные страхом и ужасом, находят прибежище в мольбе о прощении. И если бы Бог не умерил страданий, которым подвергаются бедные души, они бы пали сотню раз даже тогда, когда Он подаёт им лишь некий знак своего гнева.

33. Второе различие заключается в том, что, когда злых людей настигают бичи Божьи в этом мире, они начинают чувствовать суровость его суда. Им не будет прощено, что они не воспользовались предостережением Божьего гнева; они наказываются не ради исправления, но для того, дабы они почувствовали, что у них есть Судья, который не позволит им уклонишься от воздаяния по заслугам. Напротив, верующие бывают побиты не для того, чтобы удовлетворить Божий гнев или заплатить свой долг его правосудию, но чтобы извлечь из раскаяния пользу и вернуться на правильный путь. Оттого мы видим, что подобные наказания относятся более к прошлому, нежели к будущему. Мне кажется, я выражу это лучше словами Златоуста, чем своими собственными: «Господь наказывает нас за грехи не для того, чтобы получить за них воздаяние, но чтобы предупредить нас на будущее»а. Подобно этому св. Августин говорит: «То, от чего страдаешь и на что жалуешься, — лекарство, а не кара (peine), наказание (chastiment), а не осуждение. Не отвергай бича, если ты не хочешь лишиться наследства». А также: «Знайте, братья, что все несчастья, от которых страдает род человечеакий, — это целебное средство, а не обвинительный приговор»ь. Я привёл эти отрывки для того, чтобы написанное мною не показалось чем-то новым. Сюда же относятся полные возмущения вопрошания, которыми Бог нередко обличал евреев за неблагодарность

за то, что они так часто пренебрегали карами, которые получали от его

десницы. Исайя говорит так: «Во что вас бить ещё, продолжающие своё упорство? Вся голова в язвах, и всё сердце исчахло» (Ис 1:5).

Поскольку подобными высказываниями полны книги пророков, здесь нам достаточно вкратце сказать о том, что Господь наказывает свою Церковь с той единственной целью, чтобы властвовать над нею и исправлять её. Согласно проведённому нами различию, Бог лишил Саула царства и предал его своему мщению (1 Цар 15:23). Но, лишив Давида его сына (2 Цар 12:18), Он исправил его, чтобы привести на пути свои. Здесь полезно вспомнить, что говорил об этом св. Павел: наказывая нас, Господь нас исправляет, чтобы нам не быть осуждёнными вместе с этим миром (1 Кор 11:32). То есть, насылаемые на нас несчастья не суть кары с целью нас погубить, а наказания, чтобы исправить. Здесь с нашим мнением отлично согласуются взгляды св. Августина. Он говорит, что следует по-разному воспринимать наказания, которые Господь насылает на избранных и на отверженных. «Для первых они суть испытания и упражнения после получения ими благодати; для вторых — безблагодатное осуждение». Далее св. Августин, обращаясь к примерам Давида и других, говорит, что наш Господь, наказывая их, не преследовал иной цели, кроме воспитания смирения3.

Однако из сказанного Исайей, что за неправды иудейского народа было сделано удовлетворение и что он был полностью исправлен рукою Господней (Ис 40:2)*, не следует заключать, что прощение грехов зависит от сносимых нами наказаний. Слова Исайи означают, что Бог как бы говорит: Я слишком сильно наказал и огорчил вас, так что сердца ваши исполнены тревоги и печали; поэтому пришло время, чтобы вы утешились вестью о милости и приняли Меня как Отца. В самом деле, Бог предстаёт у Исайи отцом, который вынужден проявить строгость к своему ребёнку, однако сожалеет о своей суровости, сколь бы справедливой она ни была.

34. Необходимо, чтобы верующие всегда обращались к этой мысли в минуты горечи и страданий. «Ибо время начаться суду с дома Божия,... на котором наречено имя» Господа (1 Пет 4:17; Иер 25:29). Что осталось бы детям Божьим, если бы они полагали, что переносимые ими страдания — это Божье мщение им? Ибо тот, кто, будучи поражён десницею Бога, считает, что Он для него — карающий Судья, не может не считать Бога своим гневным врагом и не может не ненавидеть бич Божий — своё проклятие и осуждение. Тот, кто станет думать, что воля Бога — наказывать его, никогда не сможет убедиться в Божьей любви к нему. Из Божьих наказаний (discipline) мы сможем извлечь пользу только тогда, когда поймём, что Он возмущён нашими пороками, но по-прежнему благосклонен к нам и полон любви. В противном случае с нами произойдёт то, о чём говорит пророк: «Надо мною прошла ярость Твоя; устрашения Твои сокрушили меня» (Пс 87/88:17). И о чём сказано в молитве Моисея: «Мы исчезаем от гнева Твоего, и от ярости Твоей мы в смятении. Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего. Все дни наши прошли во гневе Твоём; мы теряем лета наши, как звук*» (Пс 89/90:7-9).

Напротив, Давид говорит об отеческих наказаниях, дабы убедить нас, что они более помогают верующим, чем огорчают их: «Блажен человек, которого вразумляешь Ты, Господи, и наставляешь законом Твоим, чтобы дать ему покой в бедственные дни, доколе нечестивому выроется яма!» (Пс 93/94:12-13). Это великое искушение — когда Бог, освобождая от наказания неверующих и словно закрывая глаза на их злодеяния, проявляет требовательность и суровость по отношению к своим верным. Поэтому, чтобы утешить их и возродить, Он прибавляет к наказанию предостережение и научение Закона, то есть предуготовляет их спасение, направляя на верный путь. А в это время отверженные всё дальше уходят по ложному пути, устремляясь к бездне погибели. И безразлично, временное ли это наказание или вечное: ибо война, голод, мор и болезни суть такие же проклятия Бога, как и вечная смерть, если Господь предопределил для них этот конец и пользуется «временными наказаниями» как орудиями своего гнева и мщения нечестивым.

35. Всякий, я думаю, поймёт, какую цель преследует наказание, посланное Богом Давиду: чтобы преподать ему урок, как тяжко оскорбляет Бога убийство и прелюбодеяние, за которые Он проявил такую суровость по отношению к своему верному и возлюбленному служителю; а также, чтобы предостеречь его от таких поступков в будущем. Это не кара, претерпев которую Давид принёс какое-то возмещение Богу за свой грех. Здесь следует подумать о другом наказании, которым Бог поразил иудейский народ, наслав на него страшный мор («язву») за непослушание Давида, выразившееся в исчислении народа [2 Цар 24]. Давиду Бог простил грех. Но поскольку было необходимо преподать урок на все времена, равно как и склонить Давида к смирению, этот поступок не мог остаться безнаказанным и Господь сурово покарал за него своим бичом.

К той же цели направлено и всеобщее проклятие (malйdiction universelle), которое наш Господь объявил всему человеческому роду.

Поскольку, получив благодать, мы всё ещё несём на себе страдания, которым был подвергнут за непослушание отец наш Адам, то тем самым Господь увещевает нас, насколько неугодно Ему такое дело, как нарушение Закона, дабы, поверженные сознанием своей нищеты и смиренные, мы возгорелись более сильным желанием подлинного блаженства. А если кто-нибудь станет утверждать, что бедствия, которые мы испытываем в этой временной жизни, являются воздаянием Богу за наши грехи, то такого человека с полным основанием можно считать безумным. Именно это, как мне кажется, имел в виду св. Иоанн Златоуст, когда говорил: «Если цель Божьих наказаний в том, чтобы мы не упорствовали во зле и не ожесточались, то, как только Он привёл нас к покаянию, наказание больше не должно иметь места»а.

В соответствии с природой каждого Бог к одному относится суровее, к другому мягче. Поэтому, показывая, что Он вовсе не чрезмерен в наказаниях, Бог упрекает евреев, что по своему жестокосердию и упорству они, будучи поражаемы, не перестают поступать дурно (Иер 5:3). Тот же смысл Он влагает в сетования, что Ефрем стал «как неповороченный хлеб» (Ос 7:8): бичи Божьи, удары которых он ощутил, не проникли в его сердце и он не «пропёкся», дабы удостоиться прощения. Несомненно, тем самым Бог возвещает, что Он будет умиротворён, как только человек обратится к Нему. И если, наказывая за грехи, Он прибегает к строгости, то она как бы вырвана у Него силой, ибо грешники могли бы её предвидеть и исправиться добровольно. Однако, поскольку среди нас нет ни одного, кто бы не сбивался с пути, и поскольку все мы нуждаемся в наказании, то добрый Отец, заботясь о нашей пользе, касается своими бичами всех нас без исключения.

Так что весьма удивительно, почему паписты настолько привязываются к единственному примеру Давида и их не трогают многочисленные примеры, на которых нам показано прощение грехов, дающееся даром. Мы читаем, что мытарь ушёл из храма оправданным (Лк 18:14) и за этим не последовало никакого наказания. Получил прощение за свой грех св. Пётр (Лк 22:61). «Мы читаем о его слезах, говорит св. Амвросий, — об удовлетворении мы не читаем»6. Расслабленному было сказано: «прощаются тебе грехи твои» (Мф 9:2) — и не было на него наложено никакого наказания. Любое отпущение грехов, о котором упоминается в Писании, представлено как данное даром. Общее правило следует выводить из этого множества примеров, а не из того единственного, который заключает в себе — впрочем, не уверен — нечто особенное.

36. Даниил, советовавший Навуходоносору искупить свои грехи правдою и беззакония — милосердием к бедным (Дан 4:24), не имел в виду, что правда и милосердие станут причиной благосклонности Бога и искуплением от наказания. Ибо никогда не было иного выкупа, кроме Христовой крови. Говоря об искуплении, Даниил относил его более к людям, нежели к Богу. Оно как бы говорил: «Царь, твоё правление несправедливо и беспощадно. Ты угнетаешь слабых, грабишь бедных, дурно и беззаконно обращаешься со своим народом. За грабежи, угнетение и насилие, совершённые над ним, воздай теперь милосердием и правдой». Так же и Соломон, когда говорит, что любовь покрывает все грехи (Прит 10:12), относит это не к Богу, а к людям. Вся фраза звучит так: «Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи». Тем самым Соломон, пользуясь обычным приёмом сопоставления противоположностей, сравнивает зло, порождаемое ненавистью, с плодами любви. Смысл таков: ненавидящие ругают, оскорбляют, унижают друг друга, обращают всё во зло и упрёки. Любящие на многое закрывают глаза, многое терпят и прощают. Не в том смысле, что один одобряет пороки другого, а в том, что, терпя их, он исцеляет их увещаниями, а не разжигает обвинениями.

Несомненно, что именно это место и в том же смысле имеет в виду св. Пётр (1 Пет 4:8), если только мы не хотим обвинить его в непонимании и искажении Писания. Когда Соломон говорит, что милосердием и правдой очищается грех (Прит 16:6), то он не утверждает, что за него мы приносим возмещение Богу и что Он, удовлетворённый и умиротворёный, отводит от нас наказание, которому в противном случае непременно бы нас подверг. Но, в соответствии со способом выражения, общепринятым в Писании, Соломон имеет в виду, что благорасположение Бога получат все те, кто, оставив дурную жизнь, обратится к Нему в святости и добрых делах. Он убеждает нас, что гнев Божий умиротворяется и прекращается, когда мы прекращаем поступать дурно.

Соломон, однако, не говорит, по какой причине Бог нас прощает, но лишь описывает способ подобающего и благого обращения. Подобным образом пророки часто объявляют, что тщетно лицемеры прославляют Бога трубным гласом и торжественными церемониями вместо покаяния, ибо Богу угодны лишь непорочность, благочестие, правда. Так же и автор Послания к евреям, советуя благотворительность и дружелюбие, говорит, что Богу благоугодны такие жертвы (Евр 13:16). Так же и наш Господь Иисус, посмеявшись над тем, что фарисеи прилагают столько усилий к очищению чаш, велит им, если они так уж заботятся о чистоте, творить милостыню (Мф 23:25-26; Лк 11:39,41). Этими словами Он не призывает их к удовлетворению, но лишь указывает, какого рода чистота угодна Богу. Этот евангельский эпизод мы рассмотрели в другом местеа.

37. Что касается места из 7-й главы Евангелия от Луки, то нам не станут возражать те, кто правильно поймёт притчу, рассказанную там нашим Господом (Лк 7:36 сл.). Фарисей думал, что Господь не знает о женщине, что она грешница, — ведь Он так легко приблизил её к Себе. Фарисей полагал, что Иисус никогда бы не принял её, если бы знал, что она грешница. Из этого он сделал вывод, что Иисус — не пророк, ибо Он так жестоко ошибся. Господь, желая показать, что с тех пор, как ей прощены грехи, эта женщина более не грешница, привёл сравнение. У одного заимодавца было два должника, один из которых был ему должен пятьдесят динариев, а другой — пятьсот. Он простил долг обоим. Кто из них должен быть ему более признателен? Фарисей ответил: конечно, тот, кому он больше простил. Тогда наш Господь сказал ему: пойми, много грехов прощено этой женщине, потому что она возлюбила много. Из этих слов явствует, что любовь Он считает не причиной прощения грехов, но только свитетельством (probation) его. Ибо Иисус уподобляет женщину должнику, которому прощено пятьсот динариев. Он не сказал, что они были прощены, потому что должник сильно возлюбил; Он сказал, что должник должен возлюбить, потому что ему многое простилось.

Применительно к описанной ситуации эти слова нужно понимать таким образом. Ты считаешь эту женщину грешницей. Но теперь ты должен относиться к ней по-другому, потому что грехи ей прощены. О прощении грехов тебе должна свидетельствовать её любовь. Этой любовью она благодарит за добро, которое ей сделано. Это аргумент, который называется «a posteriori» (choses subsйquentes): с его помощью мы доказываем нечто через явления, которые за этим «нечто» последовали. Наконец, Господь явным образом свидетельствует, благодаря чему эта женщина получила прощение греха: «Вера твоя спасла тебя» [Лк 7:50]. Мы получаем прощение через веру, а любовью мы благодарим, осознавая щедрость нашего Господа.

35. Меня отнюдь не удивляют высказывания относительно удовлетворения, встречающиеся в книгах древних учителей. По правде говоря, я

аТекст, который имеет в виду Кальвин, трудно определить точно. Возможно, речь идёт о разделе 33 настоящей главы. В издании Барта и Низеля (Joannis Calvini opera selecta, ediderunt Petrus Barth et Guilelmus Niesei. Monachii (Mьnchen), 1926-1962, vol. 1-5) дана ссылка на гл. XIV. В этом случае следует читать согласно латинской версии 1539 г.: «tractandum» — «что будет рассмотрено». — Прим. франц. изд.

вижу, что некоторые из них и почти все, чьи произведения дошли до нашего времени, в этом вопросе ошибались или писали о нём слишком небрежно. Но хотя им не хватало утончённости и знаний, я никогда не соглашусь, что они высказывались в том смысле, который им приписывают современные сторонники «удовлетворения» (satisfactionaires). Иоанн Златоуст в одном месте говорит так: «О милости просят для того, чтобы Бог не взирал на грех, чтобы не держать ответ по мере его праведной строгости, чтобы окончилось всякое наказание. Ибо там, где милость, нет больше ни геенны, ни обвинения, ни строгости, ни наказания»а. Как ни манипулируй этими словами, их никогда не удастся согласовать с доктриной схоластов.

В 54-й главе книги, озаглавленной «О церковных догматах», которую приписывают св. Августину, сказано: «Удовлетворение покаянием заключается в том, чтобы устранить причину греха и не поддаваться искушениям»ь. Отсюда явствует, что в те времена точка зрения, согласно которой удовлетворение состоит в возмещении за прошлые грехи, была отброшена. Ибо всякое удовлетворение предполагает, что человек станет остерегаться дурных поступков в будущем и воздерживаться от них. Я не буду приводить слова Златоуста о том, что Господь не требует от нас ничего иного, кроме исповедания перед Ним наших грехов со слезами на глазах0; подобные сентенции рассеяны у древних повсюду. Св. Августин однажды удачно назвал дела милосердия по отношению к беднякам целебными средствами, помогающими получить прощение у Borad. Но чтобы никто не путался и не претыкался в этом вопросе, он в другом месте изъясняет это высказывание подробнее: «Тело Христово — вот истинная и единственная жертва за наши грехи. Не только за те, которые прощены нам в крещении, но и за те, которые происходят с нами позднее по немощи плоти. Об этом Церковь каждодневно молится: "Прости нам долги наши" (Мф 6:12). На самом деле они прощены нам силою той единственной жертвы»е.

39. Паписты назвали удовлетворением не возмещение, воздаваемое Богу, а публичное заявление, посредством которого подвергнутые отлучению, возвращаясь в Церковь, приносили сообществу верующих свидетельство своего покаяния. Ведь им были предписаны пост и прочие вещи, с помощью которых они давали понять, что подлинно и чистосердечно рас-

*Псевдо-Златоуст. О псалме 50, гомилия II, 2 (MPG, LV, 577).

Псевдо-Августин. О церковных догматах, XXIV (в более ранней нумерации — LIV) (MPL, XL, 1218).

*Иоанн Златоуст. Гомилия о Книге Бытия, X, 2 (MPG, LUI, 83-84). Августин. Энхиридий к Лаврентию, LXXII (MPL, XL, 266).

•Его же. Против двух писем пелагиан (к Бонифацию), II, с. VI, 16 (MPL, XLIV, 600).

каялись в своей прошлой жизни, или, скорее, старались уничтожить воспоминание о своих дурных делах. Об этом-то и говорилось, что они дали удовлетворение — не Богу, а Церкви. Так дословно рассказывает св. Августин в своей книге, озаглавленной им «Энхиридий к Лаврентию»а. От этого древнего обычая и произошли исповеди и удовлетворения, которые сегодня в ходу. Точнее, то был змеиный выводок, который задушил всё хорошее в той старой церемонии, так что от него не осталось и следа.

Я признаю, что древние иногда высказывались грубо. И как я только что сказаль, я не отрицаю, что порою они заблуждались. Но их книги, чуть-чуть запачканные маленькими пятнышками, были вконец вываляны в грязи, когда попали в руки этих свиней-папистов. И когда встаёт вопрос о ссылках на авторитет древних, то каких древних они нам выставляют? Большая часть сентенций, которыми заполнил свою книгу их предводитель Пётр Ломбардский, заимствована из неведомо каких бредней безумных монахов и распространялась под прикрытием имён св. Амвросия, Иеронима, Августина и Златоуста. Касательно рассматриваемого нами предмета он заимствует почти всё из книги «О покаянии» (Ое роепкепйа), которая неумело скроена каким-то невеждой из высказываний хороших и плохих авторов и приписана св. Августину. Но даже малообразованный человек поостережётся признать его авторство0 52.

Надеюсь, читатели простят меня за то, что я не исследую эти глупости подробно. Мне было бы очень тягостно выставлять на осмеяние все те великие тайны, которыми кичатся паписты. Я мог бы это сделать под рукоплескания большого числа людей, но, поскольку стремлюсь к простому и ясному изложению, то воздерживаюсь от этого.

аАвгустин. Энхиридий к Лаврентию, LXV (MPL, XL, 263); Dйcrйta Gratiani II, Causa XXXIII, Q. III (De poenitentla), dlst. I, c. 84-85 (Friedberg, 1,1183). ьРаздел 38 настоящей главы.

сПётр Ломбардский. Сентенции, IV, dlst. XIV-XXII (MPL, CXCII, 868-899).

ГлаваV

ДОБАВЛЕНИЯ ПАПИСТОВ К УЧЕНИЮ ОБ УДОВЛЕТВОРЕНИИ ЗА ГРЕХИ: ОБ ИНДУЛЬГЕНЦИЯХ И ЧИСТИЛИЩЕ

От учения об удовлетворении ведут своё начало индульгенции. Паписты твердят, что когда нам не хватает способности принести удовлетворение, то индульгенции суть способ восполнить этот недостаток. Они ДОХОДЯТ до того, что учат, будто папа, раздавая направо и налево свои буллы, распоряжается тем самым заслугами Иисуса Христа и мучеников3 53. Хотя, слушая такое, их следовало бы передать в руки врачей, а не убеждать аргументами и хотя уже нет большой необходимости опровергать подобные бредни, которые уже давно поколеблены и начинают проходить сами собой. Однако и теперь какое-то краткое опровержение всё же полезно для простых и несведущих людей. Поэтому я не хотел бы от него уклоняться.

В самом деле, уже то, что индульгенции продержались так долго, причём получили огромное распространение, даёт нам почувствовать, в какую тьму заблуждений может пасть человек и оставаться там долгие годы. Люди видели, что папа и его раздатчики индульгенций (porteurs de Rogatons) открыто их обманывают и над ними же смеются; они видели, что спасение их душ превращено в товар и что рай можно купить за несколько монет, что ничего не даётся бесплатно, что под этим предлогом из них вытягивают деньги, которые потом тратят на распутство, разврат и обжорство, видели, что те, кто больше всех восхваляет индульгенции, — самые большие богохульники, что это чудовищное зрелище с каждым днём собирает всё больше зрителей и продолжается без конца, что с каждым днём появляется всё больше булл, чтобы собрать ещё больше денег. И тем не менее люди считали индульгенции великой честью, обожали их и покупали. А те, кто был прозорливее остальных, считали, что это — спасительный обман, которому они могут поддаться с какой-то пользой. В конце концов, когда люди позволили себе немного поумнеть, продажа индульгенций перестала расти, начала сокращаться и вскоре исчезнет совсем.

Однако многие люди, хорошо знающие, что торговля индульгенциями, осуществляющаяся до сих пор, являет собой обман, воровство, ал-

аФома Аквинский. Сумма теологии, III suppl., Q. XXV, art.1.

чность, не видят источника этого нечестия. Поэтому необходимо не только показать, что представляют собой индульгенции и как они используются, но и определить их самих по себе, их собственную природу вне каких-либо пороков, которые они за собой повлекли. Их называют сокровищницей Церкви, заслугами Иисуса Христа, апостолов и мученикова. Паписты заявляют, что главным хранителем этих сокровищ является папа54, стоящий у источника, который распространяет их и отдаёт кому пожелает, а также передаёт другим исходящие от них права. Отсюда происходят индульгенции, которые он вручает иногда на всю жизнь, (indulgences plenieres), иногда на несколько лет; кардиналы — на сто дней, епископы — на сорокь.

На самом деле всё это — не что иное, как осквернение крови Христовой, дьявольская ложь, ставящая целью отвратить христианский народ от милости Божьей и от жизни, которая есть Христос, сбить его с пути к спасению. Ибо каким ещё образом можно более тяжко осквернять и бесчестить кровь Христову, нежели отрицая, что её достаточно для прощения грехов, умиротворения и удовлетворения, и провозглашая, что её недостаток может быть восполнен из какого-то другого источника? «О Нём все пророки свидетельствуют, говорит св. Пётр, что всякий верующий в Него получит прощение грехов именем Его» (Деян 10:43).

Индульгенции даруют прощение грехов от имени св. Петра, св. Павла и других мучеников. Но св. Иоанн говорит: «Кровь Иисуса Христа... очищает нас от всякого греха» (1 Ин 1:7). Индульгенции как бы делают кровь мучеников силой, отпускающей грехи. Но св. Павел сказал: «Незнавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нём сделались праведными пред Богом» (2 Кор 5:21). Как на источник удовлетворения индульгенции указывают на кровь мучеников. Но св. Павел, свидетельствуя коринфянам, восклицает, что только Христос распялся и умер за них (1 Кор 1:13). Индульгенции указывают, будто за нас умерли св. Павел и другие святые. Но в другом месте апостол говорит, что Христос приобрёл Себе Церковь своею кровью (Деян 20:28). Другой ценой приобретения считается в связи с индульгенциями кровь мучеников. Однако апостол сказал, что Христос «одним приношением навсегда сделал совершенными освящаемых» (Евр 10:14). Паписты возражают и твердят, что освящение Христом, которого иначе было бы недостаточно, стало совершенным в крови мучеников. Св. Иоанн говорит, что все святые омыли одежды свои кровью Агнца (Отк 7:14); через индульгенции нас учат омывать свои одежды кровью святых.

аАлександр из Гэльса. Сумма всеобщей теологии (Alexander Halesiensis. Summa theologiae universalis), IV, Q. LXXXIII, m. 1, art. 1; m. 3; m. 5; Фома Аквинский. Там же.

Иннокентий III на IV Латеранском соборе, 1215 г. Decretalis Cregorii IX, lib. V, tit. XXXVIII, с. XIV (Friedberg II, 888-889). Фома Аквинский. Цит. соч., Ill suppl., Q. XXVI, art. 3.

3. Лев, епископ римский, в Послании к палестинским епископам произнёс против этих кощунств прекрасные слова, которые стоит запомнить: «Хотя смерть множества святых драгоценна пред Богом, однако нет ни одного, чья смерть примирила бы с Ним мир. Праведники получили свой венец, другим он не дан. И их страдания суть для нас пример терпения, а не дар праведности. Ибо каждый из них пострадал за себя, а не заплатил долг остальных; это совершил только Господь Иисус, в котором мы все умерли, все распяты и погребены»а. Те же слова он повторяет в другом местеь. Можно ли отыскать более ясное обличение ложного и зловредного учения об индульгенциях?

Впрочем, у нас есть ещё свидетельство св. Августина, не менее выразительное: «Хотя бы мы и умирали ради наших братьев, ни один мученик не пролил кровь ради прощения грехов — так, как пролил её за нас Иисус Христос. Ибо тем самым Он дал не пример, которому нужно следовать, а милость, за которую нужно благодарить»0. А также в другом месте: «Как Сын Божий стал человеком, дабы сделать нас вместе с Собою детьми Божьими, так Он один и понёс за нас наказание, не совершив ничего дурного, дабы мы получили через Него безо всяких заслуг милость, которой недостойны»01.

Хотя всё их учение соткано и скроено из чудовищных кощунств и святотатств, вот кощунство, которое оскорбительнее всех прочих. Пусть они сами скажут, не они ли сделали следующее умозаключение. Мученики своею смертью послужили Богу так много, как им самим не было нужно для спасения; они обладают таким изобилием заслуг, что часть их могут отдать другим. Поэтому, чтобы это достояние не пропало зря, их кровь смешалась с кровью Христовой и это смешение составляет сокровищницу Церкви, содержимое которой употребляется на прощение грехов и удовлетворение за них. В этом смысле якобы и следует понимать слова св. Павла: «Восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за тело Его, которое есть Церковь» (Кол 1:24). Что это, как не пренебрежение Христовым именем, — превращать Его в одного из множества святых, так что Его едва можно отличить от других? А ведь, когда стоит вопрос о прощении грехов, об очищении и удовлетворении, должно проповедовать, провозглашать, именовать одного лишь Христа и лишь на Него следует взирать.

Однако рассмотрим доводы папистов. Чтобы кровь мучеников не была пролита зря, говорят они, она должна быть причислена к общему досто-

аЛев I. Послание СХХ1У, 4 (МРЦ Ш, 1064-1065).

ьЕгоже. Послание С1М, 5 (МРЦ Ш, 1161, 1163).

сАвгустин. Трактат о Евангелии от Иоанна, XXXIV, 2 (МРЦ XXXV, 1847).

*Его же. Против двух писем пелагиан (к Бонифацию), IV, IV, 6 (МРЬ, ХШ, 613).

янию Церкви. Каким образом? Разве мало пользы в том, что своею смертью они прославили Бога? Засвидетельствовали кровью его истину? Презрением к этой временной жизни доказали, что устремлялись к лучшей? Своею твёрдостью утвердили веру Церкви и поколебали упорство врагов? Однако паписты, конечно же, не видят никакой пользы в том, что один Христос — наш Ходатай, что Он один умер за наши грехи, что только Он предал Себя ради нашего искупления. Если бы св. Пётр и св. Павел, утверждают они, умерли в своих постелях, они всё равно бы удостоились победного венца. Однако поскольку они сражались, пролив свою кровь, то — согласно Божьей справедливости — это не должно остаться бесполезным и бесплодным. Как будто бы у Бога нет способов приумножить славу своих служителей по мере полученных ими дарований. И польза от этого, становящаяся общим достоянием Церкви, достаточно велика: победа святых воспламеняет её на такое же усердие.

4. Как коварно искажают они то место у св. Павла, где он говорит, что восполняет в своём теле недостаток скорбей Христовых (Кол 1:24)! Ведь он имеет в виду не недостаток и не восполнение силы искупления, очищения и удовлетворения, а скорби, которым неизбежно подвергаются члены тела Христова, то есть верующие, пока пребывают в смертной плоти. Тем самым апостол говорит, что частью скорбей, которые перенёс Христос сам по Себе, Он доныне страждет в своих членах. Ибо Христос воздал нам такую честь, что назвал наши скорби своими. И слова св. Павла о том, что он страдает ради Церкви, не означают, что он страдает ради её искупления, примирения с Богом и принесения удовлетворения. Он страдает для её строительства и умножения, как и говорит в другом месте, что он всё терпит ради избранных, дабы они получили спасение в Иисусе Христе (2 Тим 2:10); и как он пишет коринфянам, что ради их утешения и спасения он с радостью переносит скорби, выпадающие на его долю (2 Кор 1:6). Действительно, св. Павел тут же поясняет, что он поставлен служителем Церкви не для искупления, а для проповеди Евангелия, как это и вверено ему Богом [Кол 1:25-29].

Если кто-либо требует более чёткого объяснения, то пусть послушает св. Августина: «Христос страдал один — как Глава; его страдания распространяются на Церковь — как на всё тело. Поэтому Павел — как один из членов — говорил: я восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых. И поэтому если ты, член Христов, терпишь от тех, кто не суть члены, то ты восполняешь недостаток Христовых страданий»3. Касаясь назначе-ния и действенности смерти апостолов, св. Августин в другом месте гово-

аАвгустин. Толк, на псалмы, І.ХІ, 4 (МРЦ XXXVI, 730 р.).

рит так: «Христос для меня — дверь, чтобы войти к вам, ибо вы — овцы стада Христова, приобретённые его кровью. Узнайте же вашу цену, которая заплачена за вас не мною, но мною проповедана». И добавляет: «Подобно тому, как наш Господь Иисус предал душу свою за нас, так и мы должны отдавать души за братьев, то есть для установления мира и утверждения веры»а. Так что не будем думать, что св. Павел полагал, будто в страданиях Христа чего-то недостаёт в смысле полноты праведности, спасения и жизни; или будто он хотел что-то к ним добавить. Ведь он ясно и великолепно засвидетельствовал, что полнота благодати Христовой излита с такой щедростью, что она намного превосходит изобилие греха (Рим 5:15 сл.). Только ею спасены все святые, а отнюдь не заслугами своей жизни или смерти, о чём убедительно свидетельствовал также и св. Пётр (Деян 15:11). Так что всякий, кто рассматривает достоинство какого-либо святого вне Божьей милости, оскорбляет Бога и Христа его. Но зачем так долго на этом останавливаться, как на некоей сомнительной вещи, когда одно лишь снятие покровов с этих чудовищ означает победу над ними?

5. С другой стороны, если мы умолчим об этих гнусностях, то кто объяснит, как папа запечатал в свинец и пергамент благодать Иисуса Христа, которую Господь пожелал распространить словом Евангелия? Так что либо слово Божье — лживо, либо индульгенции — один лишь обман. Ибо в Евангелии нам дан Христос со всем изобилием небесных благ, со всеми своими заслугами, праведностью, мудростью и благодатью — без всякого исключения. Об этом свидетельствует св. Павел, когда говорит, что в уста служителей Христовых вложено слово примирения, дабы они несли его в мир от имени Христова: «Просим [вас]: примиритесь с Богом. Ибо незнавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нём сделались праведными пред Богом» (2 Кор 5:20-21)*. В самом деле, верующие знают, что значит общение (греч. koinonia) Иисуса Христа, предложенное нам в Евангелии, как об этом свидетельствует тот же св. Павел (1 Кор 1:9). В полную противоположность этому индульгенции как бы извлекают милость Христа из шкафа папы, связывают её свинцом, пергаментом и привязывают к определённому месту, разделяя тем самым Слово Божье.

Если кто-то желает знать происхождение индульгенций, то, по-видимому, это злоупотребление возникло из старого обычая: тогда требования удовлетворения, возлагавшиеся на кающихся, были столь тяжки и суровы, что многие были не в состоянии их выполнить и просили у Церкви определённого послабления; отступление от строгостей именовалось «индульгенцией»*.

После того, как удовлетворения были отнесены к Богу и людей заставили поверить, что это возмещение или плата за избавление от его суда, одно заблуждение повлекло за собой другое. Люди стали думать, что индульгенции суть средство освободить грешников от наказаний, которые они заслужили у Бога. Что же касается кощунств, придуманных на сей счёт папистами, то они лишены всяких оснований и всякой логики.

6. Также, пускай они не забивают нам головы своим чистилищем3, которое опрокинуто, повержено и срублено у основания тем же топором. Я не разделяю мнения тех, кто считает, что здесь предпочтительнее умолчание, что лучше вообще не упоминать о чистилище, ибо это, как они говорят, лишь вызывает много шума и не приводит к каким-либо положительным утверждениям5. Я тоже предпочёл бы не обращать внимания на подобные глупости, если бы паписты не выводили из них далеко идущих следствий. Но поскольку учение о чистилище состоит из множества кощунств и каждый день к ним прибавляются новые и поскольку оно возбуждает распри, о нём нельзя умалчивать. По-видимому, лишь непродолжительное время можно было скрывать, что оно придумано без опоры на Слово Божье, но с безумной и наглой дерзостью вытащено из неведомо каких откровений, исходящих от козней Сатаны; поэтому, чтобы найти для него подтверждение, паписты злостно извратили некоторые места Писания.

А ведь наш Господь почитает тяжким грехом, когда человеческое существо дерзко посягает на тайны его суда, и строго запрещает вопрошать об истине у мёртвых (Втор 18:11), не прислушиваясь к голосу Бога, и не позволяет толковать его Слово без должного почтения. Предположим тем не менее, что какое-то время все эти вещи можно терпеть, как если бы они не имели большого значения. Но когда очищения от грехов ищут где-то помимо Христа, когда удовлетворение обращено не к Нему, то молчать становится опасно. Значит, нужно громко кричать о том, что чистилище — это вредоносная выдумка Сатаны, которая наносит очень тяжкое оскорбление Божьему милосердию, уничтожает крест Христов, ослабляет и подрывает нашу веру.

Что такое в их понимании чистилище, как не наказание, которое пре-терпевают души умерших в удовлетворение за свои грехи? Если отбро-

*От лат. «indulgentia» — снисходительность. — Прим. перев.

аПётр Ломбардский. Сентенции, IV, dist. XXI, 1-4 (MPL, СХСН, 895 р.); Бонавентура. Комм, к Сентенциям, IV, dist. XX, pars I, art. I, qu. 1-6; dist. XXI, pars II, art. II, III, qu. 1.

ьВероятно, это намёк на Меланхтона. В самом деле, ни Аугсбургское исповедание, ни «Апология» не содержат упоминаний о чистилище. — Прим. франц. изд.

сить фантазии насчёт удовлетворения, то чистилище исчезнет. Если из того, что мы обсудили вышеа, со всей очевидностью следует, что единственное очищение, жертва и удовлетворение за грехи верующих — в крови Христовой, то не является ли чистилище лишь страшным кощунством против Иисуса Христа? Я оставляю в стороне ложные измышления и богохульства, которые изо дня в день сочиняют и защищают паписты в связи с этим учением, вероучительные распри, которые оно порождает, и прочее великое зло, которое исходит из этого источника нечестия.

7. И всё-таки нужно вырвать из их рук свидетельства Писания, на которые они имеют привычку ссылаться, извращая их смысл. Когда Господь, говорят они, провозглашает, что грех против св. Духа не простится людям ни в сём веке, ни в будущем (Мф 12:32; Мк 3:29*; Лк 12:10), то это значит, что некоторые грехи будут прощены в мире иномь. Прежде чем им ответить, я спрошу: разве не очевидно, что Господь говорит здесь о вине за грех? Если это так, то это ничуть не свидетельствует в пользу их чистилища. Ведь они твердят, что там принимают наказания за грехи, вина за которые прощена в этой смертной жизни. Чтобы заткнуть им рот раз и навсегда, я приведу более ясный довод. Так как Господь пожелал отнять у людей всякую надежду на прощение столь чудовищного преступления, Он не ограничился словами, что оно никогда не будет прощено; Он подчеркнул это противопоставлением, сказав, с одной стороны, о суде совести, который каждый человек ощущает в этой жизни, а с другой стороны, о последнем суде, который произойдёт в день воскресения. Он как бы сказал: остерегайтесь бороться против Бога посредством преднамеренного зла, ибо такой мятеж влечёт за собою вечную смерть. Каждый, кто добровольно будет стараться погасить открытый ему свет Духа, не получит прощения ни в земной жизни, которая дана людям для того, чтобы обратиться, ни в последний день, когда Ангелы Божьи отделят овец от козлищ и очистят Царство Божье от всякой скверны (de toute scandale).

Паписты ссылаются также на притчу у св. Матфея: «Мирись с соперником своим скорее,... чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу; ...ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта» (Мф 5:25-26)с. Я отвечаю, что если бы в этом отрывке судья означал Бога, соперник — дьявола, слуга — Ангела, а тюрьма — чистилище, то я признал бы их правоту. Но в данном случае очевидно, что Христос просто хотел показать, какие опасности подстерегают тех, кто предпочитает доводить ссоры и тяжбы до последнего предела55, а не решать их по-дружески. Тем самым Он хотел побудить нас всегда стремиться к согласию с другими. Так при чём здесь чистилище? Короче, этот отрывок следует воспринимать в его прямом значении и не искать в нём того, чего ищут схоласты.

$. Они также видят подтверждение своей доктрины в словах св. Павла о том, чтобы перед Христом «преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних» (Флп 2:10). Они считают установленным, что под «преисподними» нельзя понимать преданных вечной смерти; следовательно, это души чистилищаа. Такой аргумент мог бы свидетельствовать в их пользу, если бы под словом «преклонилось» апостол разумел истинное поклонение, которое воздают Богу верующие. Но поскольку здесь он учит о том, что Иисус Христос получил от Отца суверенную власть на всеми созданиями, то что нам мешает понимать под «преисподними» бесов, которые, безусловно, предстанут перед престолом Господа, дабы со страхом и трепетом признать в Нём Судью? Сам св. Павел говорит об этом в своём пророчестве: «Все мы предстанем на суд Христов. Ибо написано: "живу Я, говорит Господь, предо Мною преклонится всякое колено..."» (Рим 14:10 сл.).

Они отвечают, что таким образом невозможно истолковать слова Апокалипсиса: «И всякое создание, находящееся на небе и на земле, и под землёю и на море, и всё, что в них, слышал я, говорило: Сидящему на престоле и Агнцу благословение и честь, и слава и держава во веки веков» (Отк 5:13)ь. Я охотно соглашаюсь с ними. Но о каких созданиях, по их мнению, здесь идёт речь? Более чем очевидно, что в этом отрывке имеются в виду даже те создания, которые не имеют ни души, ни разума. Это означает лишь то, что все создания, от вершины небес до центра земли, каждое на своём месте, прославляют своего Создателя.

Я ничего не стану отвечать на то, что они выводят из истории Маккавеев (2 Мак 12:43), дабы не создавалось впечатления, что я признаю эту книгу канонической. Они говорят, что св. Августин считал её таковой. Но с какой степенью достоверности? — спрашиваю я. Евреи, говорит св. Августин, относились к истории Маккавеев не так, как к книгам Закона, Псалмов и Пророков. Сам Господь называет их свидетельствами о Себе и провозглашает, что исполнилось всё написанное о Нём в Законе, Псалмах и Пророках (Лк 24:44). Однако Церковь, добавляет св. Августин, приняла Книги Маккавейские, и не без пользы, лишь бы их читали со здравым смыслома. Св. Иероним прямо заявляет, что это не те книги, которые обладают достаточным авторитетом, чтобы принять их за основу и почерпнуть из них какое-то учение или правило верыь. Из толкования Символа веры, которое приписывают св. Киприану и которое, несомненно, имеет весьма древнее происхождение, кто бы ни был его автором, следует, что в те времена эти книги не считались каноническими0. Но я не настроен попусту спорить. Ведь сам автор этих книг показывает, в какой степени заслуживает уважения его труд, когда в конце просит простить его, если он что-либо изложил превратно (2 Мак 15:39). Очевидно, что просящий о снисхождении и извинении тем самым заявляет, что написанное им не следует воспринимать как суждение Св. Духа.

Кроме того, единственное, на что они обращают внимание в этих книгах, — это восхваление благочестия Иуды Маккавея за его надежду на окончательное воскресение, выразившуюся в принесении жертвы за умерших в Иерусалиме. Но автор этой истории, кем бы он ни был, не делает из набожности Иуды вывода, будто тот желал своим предложением искупить чьи-то грехи; он лишь желал, чтобы те, от имени которых он жертвовал, были причислены к верующим, которые умерли, защищая истинную веру. Этот акт был не свободен от неразумного усердия. Но те, кто в наше время совершает жертвоприношения, положенные по Закону, — сумасшедшие вдвойне, ибо все тогдашние священнодействия окончились с пришествием Христа.

9. Схоласты считают своей неприступной крепостью следующие слова св. Павла: «Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, — каждого дело обнаружится; ибо день [Господень] покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытывает дело каждого, каково оно есть... У кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем, сам спасется, но так, как бы из огня» (1 Кор 3:12-13, 15)*.

О каком огне, вопрошают они, говорит св. Павел, если не об огне чистилища, которым очищается наша скверна, дабы мы вошли в Царство Божье чистыми?(1 Я отвечаю: даже многие из древних толковали это место по-другому, считая «огнём» крест и горести, которыми Господь испытывает своих верных, чтобы очистить их от всякой скверныа. И это гораздо правдободобнее, нежели воображать тут чистилище, хотя я и не принимаю этого толкования, так как считаю, что у меня есть более ясное и основательное.

Но прежде чем его изложить, я спрошу их, необходимо ли пройти через этот огонь чистилища апостолам и святым. Я убеждён, что они ответят отрицательно. Ибо было бы слишком нелепо признать, что люди, которые имеют столько сверхдолжных заслуг (mйrites superfluz), что могут, как это себе воображают схоласты, поделиться ими со всею Церковью, нуждались в очищении. Но ведь св. Павел говорит, что обнаружатся* не дела каких-то отдельных людей, но дело каждого, а следовательно, и апостолов. Это не мой довод, а св. Августина, приведённый им при опровержении толкования, которое сейчас отстаивают наши противники. Более того, св. Павел не говорит, что испытываемые огнём будут страдать за свои грехи; он говорит, что те, кто строил Божью Церковь, будучи верен до последнего предела, получат свою награду после того, как их дело будет испытано огнёмь.

Прежде всего мы видим, что апостол, употребив метафору или сравнение, назвал учения, выдуманные людьми, деревом, сеном и соломой. Основание для такого сравнения очевидно, ибо, как огонь, едва загоревшись, тотчас пожирает дерево, так и человеческие учения не смогут устоять, как только подвергнутся испытанию. Существенно, что это испытание будет призведено Св. Духом. Развивая сравнение и связывая отдельные его части, св. Павел называет испытание, которое производит Св. Дух, огнём. Золото и серебро, несомненно, выдержат испытание огнём, благодаря чему можно судить об их чистоте; так и Божья истина, подвергнувшись самому суровому духовному испытанию, станет от этого лишь ещё более авторитетной. И как дерево, сено и солома, брошенные в огонь, тотчас пожираются им и обращаются в золу, так и человеческие изобретения, не укоренённые в Слове Божьем, не смогут выдержать испытания Духом и будут ниспровергнуты и уничтожены.

Итак, если учения, противоречащие Писанию, сравниваются с деревом, сеном и соломой, поскольку они, как дерево, сено и солома, сжигаются огнём и обращаются в ничто и поскольку это производит сам Дух Божий, то отсюда следует, что Дух и есть тот огонь, которым они испытываются. Это испытание, в соответствии с традицией Писания, св. Павел называет днём

Господним; Писание всегда использует это выражение, когда речь идёт о явлении Господом своего присутствия людям, какой бы вид оно ни принимало. Лик Бога сияет более всего тогда, когда нам открывается его истина.

Итак, мы показали, что огонь у св. Павла означает не что иное, как испытание Св. Духом. Теперь нам следует понять, каким образом спасутся из огня те, дело которых потерпит урон. Это будет нетрудно, если мы выясним, о какого рода людях говорит здесь апостол. Он имеет в виду тех, кто, желая построить Церковь, созидает её на добром основании, однако добавляет к нему вещи, не соответствующие этой цели. То есть они не отходят от основных и обязательных предметов веры (articles de la foy), хотя и ошибаются в отдельных пунктах, смешивая с Божьей истиной человеческие мечтания. Такие люди неизбежно потерпят урон в своём деле: то, что они добавили от себя к Слову Божьему, будет попрано и погибнет. Однако сами они спасутся — не в том смысле, что их заблуждения и неведение будут приняты Богом, а в том, что Господь по благодати своего Духа освободит их от заблуждений. Следовательно, дело тех, кто осквернил святую чистоту Писания навозом и отбросами своего «чистилища», обречено на погибель.

10. Наши противники возразят, что этот взгляд издревле существовал в Церквиа. Но это возражение снимает сам св. Павел. Ведь приведённый отрывок, где он объявляет, что все, кто прибавляет к зданию Церкви что-либо не соответствующее её основанию, трудятся напрасно и потерпят в своём деле урон, относится и к его времени [1 Кор 3:11-15]. Поэтому, когда противники указывают мне, что уже тринадцать веков назад в Церкви утвердился обычай молиться за умерших56, то я спрашиваю, согласно какому слову Бога, какому откровению и примеру было это сделано. Ибо в Писании не только нет никакого повеления, но нет и ни одного примера, чтобы верующий поступал подобным образом. На протяжении всего Писания часто рассказывается, как верующие оплакивали смерть своих близких и как они их погребали; но нигде не говорится о том, что они молились за них. А ведь поскольку молитва имела бы для них гораздо более важные последствия, нежели плач или погребение, то она тем более была бы достойна упоминания.

И действительно, древние отцы Христианской Церкви, молившиеся за усопших, хорошо понимали, что на то у них нет ни Божьего повеления, ни законного примера. Как же они, спросит кто-нибудь, осмелились это делать? Я отвечу, что в данном случае они были просто людьми и поэтому здесь им не следует подражать. Ибо верующие должны всего ожидать лишь будучи уверены в своей совести, как говорит св. Павел (Рим 14:22)*, и такая уверенность прежде всего требуется в молитве. Возразят, что на то у них, вероятно, были какие-то основания. Я отвечаю, что ими двигало чисто человеческое чувство, ибо они искали облегчения своей боли. Им казалось бесчеловечным не выказать какого-либо знака любви к умершим близким. Все мы знаем по опыту, как склонна к подобным проявлениям наша природа.

Этот обычай стал словно факелом, который воспламенил множество людей. Мы знаем, что во все времена у всех народов были общепринятые обычаи погребения усопших и очищения души, которые они и старались соблюдать. На этот случай у них каждый год имелся определённый праздничный день. Сатана часто совращает бедных людей подобными иллюзиями; но здесь он воспользовался для обмана истиной — истиной о том, что смерть не уничтожает всего человека, а представляет собой переход от этой тленной жизни к жизни иной.

Несомненно, этот предрассудок не спасает язычников от осуждения Божьим судом, ибо они нисколько не заботятся о будущей жизни, в которую, по их заявлениям, верят. Но христиане, чтобы не казаться хуже язычников, устыдились того, что они не воздают своим усопшим подобных почестей. Вот откуда пришло это неуместное, безумное усердие: они испугались подвергнуться поношению, если не будут устраивать торжественных церемоний и приносить жертвы ради упокоения душ их родных и друзей. То, что возникло из извращённого обезьянничанья, постепенно разрослось до такой степени, что главным священнодействием у папистов стали службы ради умерших, якобы способные им помочь.

Однако Писание даёт нам лучшее утешение, провозглашая, что блаженны умирающие в Господе, и добавляя, что они успокоятся от трудов своих (Отк 14:13). Посему не следует давать такую волю своим чувствам, чтобы привносить в Церковь ложный вид молитвы.

Безусловно, даже человек, не обладющий большим умом и проницательностью, легко заметит, что древние, рассуждая на эту тему, слишком легко соглашались с настроением и глупостью простого народа. Поскольку умы, склонные к легковерию, вообще часто подвержены ослеплению, я сознаю, что даже учители были сбиты с толку заразившей всех фантазией. Однако из их книг всё же очевидно, что они не без большого внутреннего сомнения говорили о молитвах за усопших, словно люди не твёрдо убежденные и сильно колеблющиеся. Св. Августин в своей «Исповеди» рассказывает, как его мать Моника умоляла помянуть её в алтаре во время причащения. Но то было пожеланием старухи, к которому сын её, движимый чисто человеческими чувствами, не приложил мерило Писания и в котором он нашёл что-то доброеа. Книга, специально написанная им на эту тему и озаглавленная «О попечении о мёртвых», полна стольких сомнений, что они должны были бы остудить пыл тех, кто слишком привязан к этому попечению. По крайней мере, видя в ней лишь лёгкие намеки и предположения, не следует чересчур беспокоиться о том, что не имеет никакого значения. Вот единственное основание, на которое опирается св. Августин: нельзя пренебрегать тем, что унаследовано от древности и общепринято5.

К тому же, хотя я признаю, что древние учители полагали неподобающим отказываться от молитв за умерших, правило, которого мы должны держаться, непреложно: недопустимо в наших молитвах ставить на первое место то, что мы придумали сами; напротив, нам следует подчинять свои желания и просьбы воле Бога, ибо в его власти сказать нам, о чём нужно Его просить. А поскольку ни в Законе, ни в Евангелии нет ни единого слова, разрешающего молиться за умерших, то я утверждаю, что посягать на большее, нежели нам позволено, значит бесчестить имя Божье.

Но дабы наши противники не кичились тем, что у них в союзниках древняя Церковь, я отмечу одно существенное различие. В древности об усопших вспоминали для того, чтобы не складывалось впечатления, будто о них совсем забыли. Древние отцы признавались, что ничего не знают об их состоянии. Они, разумеется, ничего не утверждали относительно чистилища, во всяком случае, высказывались об этом с большим сомнением0. А наши новые пророки желают, чтобы их фантазии воспринимались как предмет веры, о котором непозволительно вопрошать. Древние отцы вспоминали в своих молитвах умерших, но сдержанно и нечасто, словно по обязанности^ паписты ставят этот предрассудок впереди всех дел милосердия.

Мне даже было бы нетрудно привести несколько свидетельств древних, в которых отвергаются молитвы за усопших, принятые в их время. Так, св. Августин говорит, что все ожидают воскрешения плоти и вечной жизни; но покой после смерти снизойдёт лишь на тех, кто его достоин. И поэтому покой сразу после смерти обретут все верующие — подобно про-

аАвгустин. Исповедь, IX, XI, 27; XIII, 37 (МР1_, XXXII, 775, 779 р.). ьЕго же. О попечении о мёртвых (Ое сига рго тогилв), XI, 3 (МР1_, XI, 593). сЕго же. Энхиридий к Лаврентию, 1.Х1Х (МР1_, ХЦ 265); О граде Божием, XXI, XXVI, 4 (МР|_, ХЫ, 745).

аЕго же. Энхиридий к Лаврентию, СХ (МР1_, XI, 283 р.).

рокам, апостолам и мученикама 28. Но если их ожидает такой удел, то что ещё, спрашиваю я вас, могут дать им наши молитвы?

Я не буду говорить о тяжких суевериях, которыми паписты заморочили простых людей, хотя есть немало такого, в чём их можно было бы обвинить, тем более, что им нечем прикрыться и отвергнуть обвинение в самом гнусном обмане, который когда-либо совершался. Я оставляю в стороне мерзкую торговлю, предметом которой ради собственной выгоды они сделали души людей, пока мир пребывал в изумлении. Если бы я начал это делать, я бы никогда не закончил. Но и без того верующим достаточно сказанного мною, чтобы решить эти вопросы в согласии со своей совестью.

Глава VI*

О ЖИЗНИ ХРИСТИАНИНА, И ПРЕЖДЕ ВСЕГО О ТОМ, КАК НАСТАВЛЯЕТ О НЕЙ СВЯТОЕ ПИСАНИЕЬ

I. Мы говорили, что цель нашего возрождения состоит в том, чтобы установить в нашей жизни гармонию (mйlodie)0 и согласие между Божьей справедливостью и нашим послушанием и тем самым подтвердить усыновление, в котором Бог принял нас как своих детей. Хотя Божий Закон уже заключает в себе обновление жизни, благодаря которому в нас восстанавливается образ Божий, мы по причине нашей медлительности и ле-

ни нуждаемся в неких стрекалах и в помощи. Поэтому из различных фрагментов Писания полезно извлечь указания относительно устройства нашей жизни, дабы люди, стремящиеся обратиться к Богу, не сбились с пути, поддавшись безрассудным страстям.

Намереваясь научить христианской жизни, я сознаю, что вступаю в обширную, полную разнообразных проблем сферу, изложение которой могло бы составить целый громадный том, если бы я пожелал обо всём рассказать подробно. Ведь мы знаем, насколько многословны были прежние учители, когда рассматривали только какую-то одну добродетель. И дело здесь не в чрезмерной словоохотливости. Какую бы добродетель мы ни стали восхвалять и наставлять в ней других, сведения о ней так обширны, что вопрос не представляется исчерпанным, пока мы не произнесём огромного количества слов. Поэтому моё намерение не в том, чтобы подробно излагать разработанное мною учение о жизни, детально описывать каждую добродетель или сочинять пространные поучения. Их можно найти в других книгах, прежде всего в гомилиях, то есть в обращенных к народу проповедях прежних учителей.

Я же довольствуюсь тем, чтобы показать некий план, следуя которому христианин наверняка придёт к верной цели — правильному устроению своей жизни. Мне будет достаточно кратко изложить общее правило, некое мерило, с которым он сможет соотносить каждый свой поступок. Возможно, мне ещё представится случай привести все те логические построения, которые содержались в проповедях древних учителей*; однако наше нынешнее предприятие требует простого и по возможности краткого изложения.

Философы исходят из общих понятий (ont quelques fins) честности и праведности (droiture), из которых они выводят конкретные обязанности и добродетельные поступки; подобное мы наблюдаем и в Св. Писании, однако там это сделано гораздо лучше и убедительнее, чем у философов. Разница в том, что философы, исполненные честолюбия, придали своему изложению блестящую форму, дабы выставить напоказ его строгость и упорядоченность, а тем самым и свою изощрённость. Напротив, Св. Дух, поучая без самолюбования и высокопарности, не всегда и не строго придерживается определённого порядка и метода. Однако поскольку иногда Он всё же соблюдает его, то это значит, что нам не следует этим пренебрегать.

Метод Писания, о котором мы говорим, двоякий. Во-первых, оно стремится запечатлеть в наших сердцах любовь к справедливости и праведной жизни (іизіїсе), к которой по природе мы совершенно не склонны. Во-вторых, оно даёт нам определённое правило, которое не позволяет нам, устраивая нашу жизнь, уклоняться в сторону и заблуждаться. Что касается первого направления, то Писание открывает множество весьма надёжных доводов, дабы склонить наши сердца к любви к добру; некоторые из них мы упоминали в разных местах этой книги и о некоторых ещё раз поговорим здесь.

С какого довода можно было лучше начать, как не с того, чтобы мы были святы, ибо свят Бог наш (Лев 19:2; 1 Пет 1:16)? К нему добавлено, что нас, рассеянных по лабиринту мира сего, Он, словно заблудившихся овец, собрал, чтобы соеднить с Собою. Когда мы слышим о соединении с нами Бога, то нам надлежит помнить, что оно совершается через святость. Но мы вступаем в общение с Богом не благодаря тому, что заслуживаем её: прежде чем стать святыми, нам нужно соединиться с Ним, чтобы Он сам излил на нас свою святость и понудил идти туда, куда Он нас зовёт. Но поскольку это означает войти в его славу, где не может быть нечестия и скверны, то нам следует походить на Бога, ибо мы принадлежим Ему. Поэтому Писание учит нас, что именно такова цель нашего призвания; мы должны всегда видеть её перед собою, если хотим ответить на призыв Бога [Ис 35:8 и др.]. Ибо зачем было избавлять нас от грязи и скверны, в которой мы пребывали, если мы хотим оставаться в ней всю жизнь?

Далее, Писание увещевает нас, что если мы хотим пребывать среди Божьего народа, то должны жить в Иерусалиме, святом граде Бога [Пс 121/122:2-9]. Так как Он освятил его и посвятил Себе, то нечестивцам и профанам непозволительно осквернять этот город. Поэтому сказано, что только тот, кто будет ходить непорочно и стремиться к доброй жизни, будет обитать во святилище Господнем (Пс 14/15:1-2 и др.). Не подобает храму, в котором пребывает Бог, быть полным отбросов, как хлев.

Затем, чтобы ещё более воодушевить нас, Писание показывает, что Бог, примирившись с нами во Христе, дал в Нём пример и образец, на который мы должны походить (Рим 6:18)*. Те, кто полагает, будто только философы должным образом рассуждали о нравственности, указывают, что в их книгах содержится столь же доброе учение (іїасіШуе), как и то, которое я только что изложил. Но ведь когда философы изо всех сил стремятся побудить нас к добродетели, то не приводят иного довода, кроме того, что нам следует жить согласно природе3. Писание же указывает нам много лучший источник вдохновения: оно не только велит нам принести свою жизнь к стопам Бога, её Творца; но и, убедив нас, что мы отпали от истинного её источника, говорит, что Христос, примиривший нас с Богом-Отцом, дан нам как пример непорочности, который мы должны изобразить в своей жизни. Что можно сказать более вдохновенного и убедительного? Чего ещё требовать?

Бог принимает нас как своих детей при условии, что в нашей жизни изобразится образ Христа. Если мы не будем держаться справедливости и святости, то по своей гнусной неверности не только отпадём от нашего Создателя, но и отвергнем Его как Спасителя.

Далее, Писание увещевает нас, показывая все благодеяния Бога и все составные части нашего спасения. Оно словно говорит: Бог стал для нас Отцом, и мы будем отвергнуты Им за низменную неблагодарность, если не будем вести себя как его дети (Мал 1:6; Эф 5:1 ; 1 Ин 3:1 ). Так как Христос очистил нас банею своей крови и сообщил нам эту чистоту в крещении, то нам не должно вновь сквернить себя в пороках (Эф 5:26; Евр 10:10; 1 Кор 6:11; 1 Пет 1:15,19). Так как Он соединил нас со своим телом, нам следует тщательно остерегаться всякой нечистоты, ибо мы — его члены (1 Кор 6:15 сл.; Ин 15:3; Эф 5:23). Поскольку Христос, наш Глава, вознёсся на небо, нам надлежит оставить привязанность к земному и всем сердцем стремится к небесной жизни (Кол 3:1). Если Св. Дух освятил нас, сделав храмами Божьими, то мы должны прилагать усилия к тому, чтобы в нас умножалась слава Божья, и остерегаться чем-то осквернить этот храм (1 Кор 3:16; 6:19; 2 Кор 6:16). Так как наши души и тела предназначены для бессмертия в Царстве Божьем и для нетленного венца Божьей славы, нам нужно стремиться сохранить те и другие чистыми и непорочными вплоть до дня Господня (1 Фес 5:23)*.

Вот доброе и надёжное основание для строительства нашей жизни, подобного которому нет ни в одном сочинении философов. Ибо они никогда не поднимались выше прославления естественного достоинства человека, тогда как задача состоит в том, чтобы показать ему, в чём его долгь.

4. Мне не следует обращать своё слово к таким людям, которые, зная Христа только по имени, желают тем не менее считаться христианами.

Но разве это не дерзость — похваляться его священным Именем, когда к Нему приобщается только тот, кто истинно знает о Нём по слову Евангелия? Св. Павел говорит, что человек может получить истинное знание, только если он сумеет «отложить... ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях,... и облечься» во Христа (Эф 4:22,24). Тем самым обнаруживается, что эти люди совершенно неправомерно притязают на знание Христа и наносят Ему тяжкое оскорбление, какие бы красивые слова не слетали у них с языка. Евангелие учит не языку, а жизни. Его учение следует не только понимать умом и удерживать в памяти, как другие учения, но оно должно овладеть душой и обитать в глубине человеческого сердца — в противном случае оно, в сущности, не воспринято. Поэтому пусть они либо перестанут хвалиться, оскобляя Бога, будто они суть то, чем на самом деле не являются, либо докажут, что они действительно ученики Христа.

Первое место в религии мы отвели вероучению (la doctrine en matiиre de Religion), ибо оно — начало нашего спасения. Но для того, чтобы вероучение стало для нас полезным и плодоносным, необходимо, чтобы оно целиком вошло в наше сердце и явило свою мощь в нашей жизни, более того — по содержащемуся в нём образцу преобразило нашу природу. Если философы с полным основанием порицают тех, кто, заявляя о своей причастности к занятию философией, которую они называют «наставницей жизни» (magistra vitae), превращает её в софистскую болтовню3, то насколько больше оснований у нас презирать болтунов, у которых Евангелие только на языке, но которые пренебрегают им на протяжении всей жизни! А ведь Евангелие должно действовать в глубинах сердца, быть укоренённым в душе в сто тысяч раз сильнее, чем все философские поучения, цена которым не особенно велика.

5. Я не требую, чтобы нравственность христианина обладала евангельскими чистотой и совершенством, хотя этого следует желать и к этому стремиться. Однако я не настаиваю строго на полном совершенстве и не считаю христианином только того, кто такого совершенства достиг. В этом случае все были бы изгнаны из Церкви, так как не найдётся ни единого человека, который не был бы весьма далёк от подобного состояния, даже если он уже получил пользу от Евангелия; большинство же людей почти не преуспели в этом. И однако по этой причине их нельзя отвергать.

Что же нам нужно? Вне всякого сомнения, нам нужно иметь перед собою цель, с которой мы должны соизмерять все свои поступки, то есть стремиться к совершенству, которое заповедал нам Бог. Нам нужно, повторяю, стремиться и прилагать усилия к достижению этой цели. Непозволительно «делиться с Богом», принимая только часть заповеданного Им в его Слове, а остальному предпочитать собственные фантазии. Ибо прежде всего Он требует от нас цельности (intйgritй). Это слово означает чистую простоту сердца, чуждую всякого притворства и не приемлющую двоедушия. Это как если бы сказать, что начало доброй жизни духовно: душа, повинуясь внутреннему движению непритворно отдаёт себя Богу, чтобы ходить в праведности и святости.

Но пока мы заключены в этой земной темнице57, никто из нас не имеет должной силы и целеустремленности, чтобы идти по этому пути достаточно быстро, а большинство людей настолько слабы и немощны, что постоянно шатаются и хромают, едва продвигаясь вперёд. Так что пусть каждый движется в меру своих малых сил, но не оставляет пути, на который ступил.

Как бы медленно человек не продвигался, он каждый день приближается к заветной стране. Так будем же непрестанно стремиться к ней, дабы ревностно преуспевать на пути Господнем. Не потеряем мужества, даже если преуспеем мало. Даже когда наши чаяния не осуществляются, ещё не всё потеряно, если сегодняшний день был лучше дня вчерашнего3.

Лишь бы мы взирали на нашу цель прямым и чистым взглядом и силились достичь её, не обманываясь тщетной суетой и не прощая себе пороков; стремились день ото дня становиться лучше, пока не приблизимся к высшей доброте (souveraine bontй), которой мы должны искать и добиваться на протяжении всей нашей жизни, чтобы приобщиться к ней, когда, избавившись от немощей плоти, сделаемся её причастниками — когда Господь примет нас в общение с Собою.

Глава VII

О СУЩНОСТИ ХРИСТИАНСКОЙ ЖИЗНИ И ОБ ОТКАЗЕ ОТ САМИХ СЕБЯ

I. Теперь мы переходим ко второму пункту3. Хотя Божий Закон содержит прекрасный метод и чёткое руководство относительно устроения нашей жизни, благой Небесный Учитель счёл необходимым дать своим верным более совершенное учение, которое бы полнее раскрыло правила, преподанные в Законе. Начало этого учения таково: обязанность верующих — предоставить свои тела в жертву живую, святую, благоугодную Богу (Рим 12:1). Именно в этом состоит наше должное Ему служение. Отсюда вытекает призыв апостола, чтобы верующие не сообразовывались с образом века сего, но преображались обновлением ума, дабы искать и познавать волю Божью [Рим 12:2].

Это очень важно усвоить: мы посвящены Богу, чтобы более не мыслить по-старому, но говорить, размышлять и действовать только ради его славы. Непозволительно употреблять священное в мирских целях. А если мы принадлежим не себе, а Господу, то становится понятно, что именно следует делать из страха не впасть в заблуждение и чему нужно посвятить всю свою жизнь. Да, мы не принадлежим себе. И поэтому наши планы, намерения и обязанности более не определяются нашими разумом и волей. Мы не принадлежим себе. Поэтому не будем ставить себе целью поиск того, что нужно нашей плоти. Мы не принадлежим себе. Поэтому забудем, насколько возможно, о себе и о том, что нас окружает.

Мы принадлежим Господу — так будем жить и умирать для Него. Мы принадлежим Господу — так пусть все наши поступки направляют его воля и мудрость. Мы принадлежим Господу — так пусть вся наша жизнь будет обращена к Нему как к единственной цели. О, как преуспел человек, который, сознавая, что не принадлежит себе, отбросил господство над собой собственного разума, чтобы успокоиться в Боге! Ибо самая страшная чума, поражающая людей и приводящая их к гибели, — это угождение самим себе. А врата спасения — это отказ от собственной мудрости, от желания чего-то ради самих себя и следование за одним только Господом.

Поэтому первая ступень нашего научения состоит в отказе от самих себя с целью приложить все силы нашего разумения к служению Господу. а «Первый пункт» изложен в главах III и IV, раздел 2 настоящей книги.

Я называю служением не только послушание его Слову, а то, посредством чего разумение человека освобождается от собственных помышлений, целиком обращаясь к Божьему Духу и покоряясь Ему.

Это преображение, которое св. Павел называет «обновлением ума» (Эф 4:23)*, было неведомо ни одному из философов, хотя оно есть вхождение в жизнь. Они учили, что человека должен направлять и сдерживать только разум, и полагали, что только к нему нужно прислушиваться и только ему следовать; то есть они вверяли разуму руководство жизнью. Напротив, христианская философия58 требует, чтобы он уступил место Св. Духу и покорился его водительству, дабы человек более не жил сам по себе, но имел в себе живого и царствующего Христа и сострадал Ему.

2. Отсюда вытекает наш второй тезис: мы не должны искать приятного для себя, но лишь того, что угодно Богу и что служит приумножению его славы. Великая добродетель также в том, чтобы почти совершенно забыть о себе и менее всего о себе заботиться, но, истинно веруя, отдать все силы и усердие следованию Богу и его заповедям. Ведь когда Писание запрещает нам заботиться в первую очередь о собственных нуждах, оно не только удаляет из наших сердец алчность, жажду власти, почестей и высокого положения, но также стремится искоренить всякое тщеславие, жажду мирской славы и другие скрытые язвы.

Христианин, безусловно, должен думать о том, чтобы всю свою жизнь сообразовывать с Богом. Если его не покидает мысль, что он даст отчёт Богу за все свои дела, то он обратит к Нему и посвятит Ему все свои стремления. Ибо тот, кто во всех своих поступках взирает на Бога, легко избавит свой ум от тщетных и пустых помыслов.

Первым требованием Христа ко всем его ученикам было самоотречение (Мф 16:24). Если человек принял это в своё сердце, то в первую очередь из его сердца уходят высокомерие, гордость и упрямство, а затем — жадность, невоздержанность, легкомыслие, стремление к удовольствиям вместе со всеми другими пороками, которые порождает любовь к себе. Напротив, всегда, когда нет самоотречения, человек или бесстыдно предаётся всевозможным похотям, или, если сохраняет некую видимость добродетели, развращается дурной жаждой славы. Пусть мне покажут человека, который проявлял бы бескорыстную доброту к другим, если он не отринул самого себя по велению Господа. Те, кто этого не сделал, если и следовали добродетели, то искали похвалы.

Даже философы (которые более других старались показать, что к добродетели следует стремиться ради неё самой)а были до такой степени исполнены высокомерия и гордости, что сразу бросается в глаза: они стремились к добродетели только потому, чтобы иметь повод гордиться. А так как тщеславные люди, то есть ищущие мирской славы, или люди, распираемые самодовольством, не могут быть угодны Богу, Он объявляет, что первые уже получили награду свою в этом мире [Мф 6:2], а вторые дальше от Царства Божьего, чем мытари и блудницы [Мф 21:31].

Однако мы ещё не показали достаточно ясно, сколько препятствий мешают человеку посвятить себя служению добру, если он не отвергся самого себя. Верно говорили в старину, что в душе человека таится целая вселенная пороков. И мы не найдём от них никакого другого лекарства, кроме самоотречения, кроме отказа от того, что нравится нам, и устремления ума к поиску тех вещей, которых требует от нас Бог, — поиску только по той причине, что они Ему угодны.

3. Св. Павел, хотя и кратко, чётко излагает все правила должного устроения нашей жизни. «Ибо явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков, научающая нас, чтобы мы, отвергнувши нечестие и мирские похоти, в воздержании, справедливости и благочестии* жили в нынешнем веке, ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Который дал Себя за нас, чтобы избавить нас от всякого беззакония и очистить Себе народ особенный, ревностный к добрым делам» (Тит 2:11-14). Бог, явив свою милость, чтобы придать нам мужества, и желая расчистить нам путь для служения Ему, устраняет два препятствия, которые могли бы нам помешать: нечестие, к которому мы весьма склонны по природе, и мирские похоти. О них и пойдёт речь ниже.

Слово «нечестие» (impiйtй) означает не только суеверия, но и всё то, что противно истинному страху Божьему. Выражение «мирские похоти» (cupiditez mondaines) имеет тот же смысл, что и «вожделения плоти». Таким образом, в соответствии с обеими частями Закона апостол предписывает нам очистить наше естество и отбросить то, к чему более всего толкают нас наши разум и воля.

Затем он сводит все наши деяния к трём составляющим: воздержание (sobriйtй), справедливость (iustice) и благочестие (piйtй). Первое — воздержание — вне всякого сомнения означает как целомудрие и кротость, так и чистое, воздержанное пользование благами, данными нам Богом, а также терпение в бедности. Слово «справедливость» означает честность и прямоту, которых мы должны держаться в отношениях с ближними, чтобы каждому воздавать должное. Благочестие, которое апостол ставит на третье место, очищает нас от скверны мира, дабы соединить с Богом в святости.

Когда эти три добродетели слиты воедино, они образуют полное совершенство. Но нет ничего труднее, нежели отказаться от собственных умствований, обуздать свои похоти — то есть отказаться от всего, чтобы посвятить себя Богу и своим братьям, и размышлять среди земной грязи об ангельской жизни. Поэтому св. Павел, желая освободить наши души от цепей, призывает нас к упованию на блаженное бессмертие и говорит, что мы не тщетно боремся, ибо Иисус Христос, став однажды нашим Искупителем, явит при своём втором пришествии плод спасения, приобретённого Им для нас. Тем самым апостол отодвигает (retire) нас от соблазнов, которыми обычно мы настолько ослеплены, что не стремимся должным образом к небесной славе, и в то же время учит быть странниками в этом мире59, дабы не потерять небесного наследия.

4. Из этих слов мы видим, что отречение от самих себя отчасти зависит от человека, отчасти — и главным образом — от Бога. Ведь когда Писание велит нам относиться к ближним так, чтобы почитать других выше себя (Рим 12:10; Флп 2:3), то оно даёт нам повеление, исполнить которое наше сердце не в силах, если прежде не избавится от своих природных наклонностей. Все мы настолько ослеплены и охвачены любовью к себе, что нет никого, кто бы не считал себя вправе возвыситься над другими и пренебречь всеми ради себя. Если Бог дарует нам какую-либо милость, благодаря которой мы получаем уважение людей, то мы тотчас превозносимся — и при этом не только переполняемся гордостью, но прямо-таки лопаемся от неё.

Мы тщательно скрываем от других людей переполняющие нас пороки, стараемся уверить их и себя, что пороки эти немногочисленны и незначительны, а иногда даже принимаем их за добродетели. Зато данные нам милости мы ценим вплоть до самолюбования. Когда же эти милости проявляются у других — даже самые великие, — то, чтобы не признавать их по достоинству, мы набрасываем на них тень и стараемся принизить, насколько только возможно. Напротив, какие бы пороки ни обнаруживались у нашего ближнего, мы не довольствуемся их строгим осуждением, а чудовищно преувеличиваем их. Отсюда проистекает высокомерие, с которым каждый из нас, словно он избавлен от общей участи, жаждет воз-

выситься над всеми прочими людьми и всех без исключения почитает ниже себя.

Конечно, бедные явно уступают богатым, простолюдины — знатным, слуги — господам, малограмотные — учёным. Но нет никого, кто бы в глубине души не воображал, что он возвышается над другими людьми. Так каждый, в каком бы положении он ни находился, тщеславясь, растит в своём сердце некое собственное царство60. Приписывая себе то, чем он любуется, человек порицает дух и нравы других. Если же дело доходит до споров, то наружу выступает яд.

Есть, конечно, немало людей, которые выказывают благодушие и сдержанность, когда не видят вокруг ничего, что было бы им не по душе. Но много ли таких, кто сохраняет мягкость и смирение, когда их задевают за живое и раздражают? И в самом деле, это возможно только тогда, когда из сердца вырван смертельный недуг самовлюблённости и самопревозношения. А вырывает его из нас Святое Писание.

Ибо, когда мы слышим его учение, нам следует помнить, что все данные нам Богом милости суть не наше собственное достояние, а дары от его щедрот. Поэтому всякий гордящийся ими обнаруживает свою неблагодарность. «Чем ты хвалишься? — спрашивает св. Павел. — Если ты получил, то почему хвалишься, будто это тебе не было дано?» (1 Кор 4:7)*

С другой стороны, скрупулёзно исследуя свои пороки, мы должны прийти к смирению. И тогда у нас не останется ничего, чем мы могли бы гордиться, но зато будет множество поводов, чтобы отречься от самих себя и унизиться. В то же время Писание убеждает нас, что все Божьи дары, которые мы видим у своих ближних, служат основанием для того, чтобы мы воздавали честь людям, ими обладающим. Лишать человека чести, которой одарил его Бог, — крайняя дерзость и бесстыдство.

Далее, нам велено не разглядывать пороки других, а закрывать на них глаза: не для того, чтобы поощрять их лестью, но чтобы не оскорблять согрешившего, ибо мы должны любить и почитать его. Тогда, с кем бы мы ни имели дело, мы будем вести себя с ним не только сдержанно и скромно, но также мягкосердечно и дружелюбно. Однако никогда не будет истинного благодушия, если душа не склонится к тому, чтобы принижать себя и чтить других.

5. Насколько же трудно исполнить долг, обязывающий заботиться о пользе ближнего? Если мы не отбросим заботу о самих себе и не очистимся от плотских похотей, то ничего в этом не достигнем. Ибо кто способен нести служение любви, которого требует св. Павел, если он не отвергается себя, чтобы отдать все свои силы на благо ближних? «Любовь, говорит апостол, долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего...» (1 Кор 13:4 сл.).

Если бы у нас было только одно это повеление — не искать собственной выгоды, — наша природа воспротивилась бы и этому. Ибо она настолько склоняет нас к любви к самим себе, что не даёт возможности пренебречь собственным благом и думать о пользе других или отказаться от своего права, уступив его ближним. Поэтому Писание, чтобы нас вразумить, открывает нам, что всё, что мы получили по милости Господа, дано нам при условии, что мы передадим это на общее благо Церкви. Следовательно, законное пользование Божьими милостями заключается в дружелюбном и щедром отношении к нашим ближним. Чтобы сохранить подобное отношение, нет лучшего и более надёжного руководства, нежели слова о том, что все наши дары суть имущество Бога, доверенное нам при условии, что мы отдадим его на пользу другим (1 Кор 12).

Однако Писание идёт дальше, сравнивая дары, которые имеет каждый из нас, со свойствами отдельного члена человеческого тела. Ни один член не способен действовать сам по себе и только для собственных нужд, но действует на пользу других членов и не получает никакой пользы, кроме той, которая распространяется на всё тело [1 Кор 12:12 сл.]. Так и верующий должен все свои силы отдавать своим братьям и заботиться о себе только через постоянное стремление к общей пользе Церкви. Поэтому, делая добро и проявляя человечность, не будем забывать об этом правиле: мы — распорядители (dispensateurs) всего, что Господь дал нам, чтобы мы могли помогать нашим ближним, и что однажды нам придётся дать отчёт, как мы выполнили это поручение.

Более того, нет иного способа справедливо распорядиться тем, что нам вручено, кроме как строго соблюдая правило любви. Тем самым мы не только соединим заботу о благе ближнего с заботой о собственном благе, но и подчиним собственное благо благу других. В самом деле, Господь, желая показать нам, как по-доброму и надлежащим образом поступать с тем, что нам дано, так наставлял народ Израиля относительно малейших оказанных ему благодеяний: Он повелел приносить Ему первые плоды нового урожая (Исх 22:29; 23:19), чтобы тем самым народ свидетельствовал, что ему не позволено вкушать плоды, не посвященные Богу. Итак, если дары Божьи окончательно освящаются для нас лишь после того, как мы их собственными руками посвящаем Богу, то отстутствие подобного посвящения есть лишь подлежащее осуждению злоупотребление.

С другой стороны, было бы полным безумием пытаться обогатить Бога, передавая Ему какие-то предметы из наших рук. Наши блага Ему не нужны (как говорит пророк), и мы должны отдавать их его служителям, которые на земле (Пс 15/16:2-3). Поэтому милостыня и сравнивается со священными жертвами. Апостол показывает, что подобные деяния теперь сопоставимы с древними установлениями, бывшими во времена Закона, о которых я только что говорил (Евр 13:16; 2 Кор 9:5).

6. Для того, чтобы мы не уставали творить добро (что в противном случае неизбежно), нам следует помнить о сказанном апостолом далее: любовь долготерпит и не раздражается (1 Кор 13:4-5). Господь велит нам творить добро всем без исключения. А большинство людей этого недостойны, если мы станем их оценивать по их собственным заслугам. Но Писание идёт дальше и увещевает нас не смотреть на то, чего люди заслуживают сами по себе, а видеть в каждом человеке прежде всего образ Божий, которому мы обязаны воздавать честь и любовь. Особенно мы обязаны так относиться к своим по вере (Гал 6:10), ибо образ Божий обновлён и восстановлен в них Духом Христовым.

Так что, если перед нами предстанет кто-нибудь нуждающийся в нашей помощи, у нас не будет причин не потрудиться ради него. Если мы скажем, что он нам чужой, то ведь Господь отметил его печатью, которая роднит его с нами. По этой причине Господь призывает нас не презирать свою плоть (Ис 58:7)*. Если мы сошлёмся на то, что этот человек презре-нен и ничего не стоит, то Господь возразит, что Он почтил его сиянием в нём своего образа. Если мы скажем, что ничем не обязаны этому человеку, то Господь ответит, что Он послал его вместо Себя, чтобы мы благотворили ему, как Господь благотворит нам. А если мы скажем, что он недостоин, чтобы мы ради него хотя бы пошевелили пальцем, то образ Божий, который мы созерцаем в этом человеке, вполне достоин того, чтобы мы отдали ему всё что у нас есть.

Даже если это будет такой человек, который не только ничего от нас не заслужил, но нанёс нам множество обид и оскорблений, то и это недостаточная причина для того, чтобы мы перестали его любить и ему благотворить. Ведь если мы скажем, что он делал нам только зло, то Бог может спросить, какое зло сделал нам Он, Господь, от которого мы получили все свои блага. Он велит нам прощать людям нанесённые ими обиды (Лк 17:3), Он берёт их прегрешения на Себя.

•Синодальный перевод: «Раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, — одень его, и от единокровного твоего не укрывайся».

Только на таком пути мы достигнем того, что не просто трудно для человеческой природы, но совершенно ей чуждо: чтобы мы любили ненавидящих нас, воздавали добром за зло и молились за проклинающих нас (Мф 5:44). Повторяю, мы придём к этому, если будем помнить, что не должны обращать внимания на злобу людей, но должны созерцать в них образ Божий61. Своим великолепием и достоинством он может и должен подвигнуть нас любить их, он изглаживает все их пороки, которые могут отвратить нас от любви.

7. Итак, мы лишь тогда умертвим плоть, когда совершим дело любви (charitй). Это означает не только совершить поступки, подобающие любви, но проникнуться подлинным дружелюбием. Ибо случается, что кто-то полностью выполняет свой долг по отношению к ближнему во внешних проявлениях, и однако остаётся далёк от исполнения долга надлежащим образом. Мы видим, что многие желают казаться весьма щедрыми и тем не менее попрекают одариваемых либо своим гордым видом, либо надменной речью. Мы сейчас дошли до такого несчастного состояния, что большинство людей, подавая милостыню, унижают.

Подобное злонравие нетерпимо даже у язычников. Тем более от христиан Господь требует иного, нежели весёлые и радостные лица: они должны благодетельствовать по-дружески, из чистого человеколюбия. Прежде всего нужно, чтобы они глубоко прониклись заботами того, кто нуждается в помощи, чтобы сжалились над его судьбой, как будто они сами испытывают её удары, чтобы ощутили к нуждающемуся то же сострадание и милосердие, которое способны испытывать к себе. Тот, кто, делая добро своим братьям, сумеет вести себя подобным образом, не только не осквернит свои благодеяния гордыней и попрёками, но и не станет презирать того, кому он благотворит в нужде, не захочет подчинить его себе как чем-то обязанного. Ведь мы не глумимся над каким-нибудь больным членом, для исцеления которого трудится всё тело, и не считаем, что он чем-то особенно обязан другим членам, которых вынудил больше потрудиться для него, чем он потрудился для них. Ибо то, что члены делают друг для друга, не случайно, а является, скорее, исполнением долга перед законом природы62. От него нельзя отказаться, не вызвав ужасных последствий.

Тем самым мы приходим к убеждению, что нельзя, как обычно полагают, считать себя свободными от обязательств и уплатившими по счёту, если долг выполнен в каком-то одном отношении. Когда богатый человек что-то отдаёт, он забывает обо всех остальных своих обязанностях, освобождает себя от них, как будто они вовсе не лежат на нём. Напротив, пусть

6 69П

каждый полагает, что всё, чем он владеет и на что способен, составляет его долг перед ближними, и что он может ограничивать свою обязанность благотворить только тогда, когда у него не хватает возможностей для этого. Когда же эти возможности возрастают, они должны вести к делам милосердия.

$. Теперь поговорим подробнее о другой стороне самоотречения, которая зависит от Бога. Мы уже касались её, и было бы излишним повторять всё сказанное ранее. Здесь достаточно показать, каким образом она приводит к терпению и снисхождению. Прежде всего, приспосабливаясь к условиям нашего существования, Св. Писание убеждает нас препоручить себя Богу вместе со всем, что нам принадлежит, и подчинить Ему движения нашего сердца, чтобы смирить и укротить их.

С яростным нетерпением и безудержной алчностью мы жаждем уважения и почестей, власти, богатства, стремимся овладеть всем тем, благодаря чему, как нам кажется, приумножаются роскошь и великолепие. В то же время мы бесконечно страшимся бедности, унижения и бесчестия и ненавидим их. Поэтому и избегаем, насколько это в наших силах. И по той же причине видим, в каком томлении духа пребывают все те, кто устраивает свою жизнь в соответствии с собственными устремлениями, сколько они применяют для этого разных средств и сколькими муками мучают себя, чтобы достигнуть того, к чему влекут их честолюбие и алчность, а также избежать бедности и низкого положения.

Для того, чтобы верующие не попали в подобного рода западни, они должны держаться иного пути. Главное, им не следует надеяться на какой-либо другой способ добиться процветания, воображать или желать какого-либо другого средства, кроме Божьего благословения63. Они должны твёрдо полагаться только на него. Разумеется, плоть сама по себе может удовлетворить свои стремления к почестям и богатству, если человек полагается на своё усердие и если ему помогает благосклонность окружающих. Однако очевидно, что все эти вещи ничего не стоят и что мы никогда ничего не добьёмся ни смекалкой, ни прилежанием, если нам не поможет Господь.

И наоборот, одного его благословения достаточно, чтобы расчистить перед нами путь среди всех и всяческих препятствий, чтобы отыскать хороший выход из любого положения. Более того, даже если мы могли бы добиться каких-то почестей или богатства без Божьего благословения (а мы постоянно видим, как злые люди богатеют и приобретают высокое положение), тем не менее в том, над чем тяготеет Божье проклятие, мы не обрели бы ни капли счастья. Если нам не дано благословение Господа, всё обращается нам на беду. Великое безумие — жаждать того, что лишь сделает нас несчастными.

9. Поэтому, если мы веруем, что всякое средство к преуспеянию зиждется на одном лишь Божьем благословении и что без него нас ожидают всяческие бедствия и несчастья, то наш долг — не слишком жаждать богатства и почестей, полагаясь на свою смекалку, усердие, благосклонность людей или фортуны. Наш долг — постоянно взирать на Бога, дабы под его водительством прийти в то состояние, которое угодно Ему. Тогда мы не будем стремиться к богатству любой ценой, правдами и неправдами завоёвывать почести, действовать силой, хитростью и другими порочными средствами. Но будем искать таких благ, которые не нарушат нашей невинности. Ибо кто способен рассчитывать на то, что Божье благословение поможет ему совершать обман, грабёж и другие злодеяния? Оно помогает только праведным (droits) в мыслях и поступках, и поэтому человек, желающий получить его, должен быть свободен от нечестия и злых помыслов.

Кроме того, Божье благословение — это словно узда, удерживающая нас от неумеренной страсти к обогащению, от тщеславного стремления возвыситься над другими. Разве не бесстыдство полагать, что Бог должен нам помочь приобрести то, чего мы желаем вопреки его слову? Нет, Он не будет помогать своим благословением в том, что проклинает своими устами! И если дела не пойдут в соответствии с нашими надеждами и желаниями, эта мысль спасёт нас от мук нетерпения и от ненависти к своему положению. Ибо мы будем знать, что это означает роптать на Бога, по воле которого раздаются бедность и богатство, презрение и почести.

Итак (как я уже говорил), тот, кто будет полностью полагаться на Божье благословение, не станет злыми и неправыми средствами добиваться ни одной из вещей, которых люди жаждут с безумной алчностью. Ибо он будет знать, что эти средства не принесут ему никакой пользы. И если он достигнет преуспеяния, то не припишет его своим стараниям, усердию или счастливому случаю, но признает, что оно — от Бога. А если он не сможет продвинуться вперёд, когда другие возвышаются в соответствии со своими стремлениями, и даже отступит назад, то будет переносить свою бедность терпеливее и сдержаннее, чем неверующий переносит умеренный, однако не такой большой, как ему бы хотелось, достаток. Ведь он получит утешение, которое успокоит его больше, чем все богатства мира, собранные в одну кучу: он будет помнить, что всё устроено Богом, а именно это и необходимо для его спасения.

Такое состояние духа мы видим у Давида, когда, предоставив Богу вести его и следуя за Ним, он сравнивает себя с ребёнком, отнятым от материнской груди, и говорит, что не входил в великое и для него недосягаемое (Пс 130/131:1 сл.).

10. Недостаточно, однако, чтобы верущие сохраняли терпение и воздержание только в этом смысле — они должны проявлять их в отношении любых событий, которые случаются в их жизни. Поэтому человек только тогда отрекается от себя должным образом, когда до такой степени покоряется Богу, что добровольно отдаёт всю свою жизнь под его водительство. Тот, в ком возобладает подобное состояние, никогда не будет считать себя несчастным, что бы с ним ни приключилось, и не будет сетовать на своё положение, как бы косвенно обвиняя Бога.

А насколько такое умонастроение необходимо, нам станет ясно, если мы осознаем, скольким несчастьям мы подвержены. Существуют тысячи болезней, которые нас мучают одна за другой. Нас терзают то чума, то война, то мороз, грозящий неурожаем, то смерть, отнимающая у нас жён, детей и других близких, то пожар, сжигающий наш дом. Эти беды заставляют людей негодовать на свою жизнь, проклинать день своего рождения, ненавидеть небо и свет, хулить Бога. А поскольку люди красноречивы в кощунстве, они обвиняют Его в несправедливости и жестокости.

Напротив, верующий человек даже в этих несчастьях должен видеть Божью милость и отческое великодушие. И даже если он опечален смертью всех своих близких и опустошением дома, он не перестанет благословлять Бога. Скорее он обратится к мысли, что, поскольку в его доме пребывает милость Божья, Бог не оставит его в отчаянии. Пусть его нивы и виноградники опустошены заморозками, градом и прочими стихиями и приближается угроза голода, он не потеряет самообладания и не возропщет на Бога, но сохранит твёрдое доверие к Нему, говоря в сердце своём: «А мы, народ Твой и Твоей пажити овцы...» (Пс 78/79:13). Какой бы ни случился недород, Бог даст нам средства к жизни. Как бы ни мучила верующего болезнь, он не будет сражён ею настолько, чтобы впасть в отчаяние и возроптать на Бога. Но, веря в справедливость и доброту Небесного Отца, проявляющиеся в наказании, он укрепится в терпении. Короче, что бы ни произошло с ним в жизни, верующий, зная, что всё исходит от десницы Господней, примет всё с умиротворённым и благодарным сердцем, не противясь воле Того, кому он вручил себя.

Главное, чтобы из сердца христианина было удалено это безумное и ничтожное утешение язычников: приписывать все несчастья судьбе (fortune), чтобы терпеливее их переносить. Философы приводят тот довод, что бес-

смысленно гневаться на судьбу — необузданную и слепую, пускающую свои стрелы наугад и поражающую без всякого различия добрых и злых64. Напротив, правило благочестия таково: только рука Божья управляет счастливыми и несчастными судьбами. И не по безрассудному порыву, а согласно совершенной справедливости раздаёт людям добро и зло.

Глава VIII

О ТЕРПЕЛИВОМ НЕСЕНИИ КРЕСТА, ЧТО ЯВЛЯЕТСЯ ЧАСТЬЮ САМООТРЕЧЕНИЯ

I. Но любовь верующего человека должна простираться выше — туда, куда Христос зовёт всех своих верных; каждый должен взять свой крест (Мф 16:24). Все, кого Господь усыновил и удостоил общения как своих детей, должны быть готовы к тяжкой и суровой жизни, полной тяжелого труда и неисчислимых бед. Небесному Отцу угодно подвергать всему этому своих рабов, дабы испытать их. Он установил такой порядок в отношении Христа, своего первородного Сына, и накладывает его на всех прочих. Ибо, хотя Христос был его возлюбленным Сыном, в котором Он всегда находил отраду* (Мф 3:17; 17:5), мы отлично видим, что Отец относился к Нему в этом мире отнюдь не с нежностью и мягкостью, а так, что можно сказать, что Иисус не только постоянно скорбел, но вся его жизнь была своего рода крестом.

Апостол указывает причину: через страдания Он долйсен был научиться послушанию (Евр 5:8). Как же мы можем быть избавлены от условия, которое потребовалось, чтобы покорился наш Глава Христос, тем более, что Он покорился ради нас, дабы подать нам пример терпения? Поэтому апостол провозглашает, что Бог предназначил этот путь всем своим детям, дабы они стали подобны Христу его (Рим 8:29). Отсюда к нам приходит редкостное утешение: претерпевая несчастья, которые считаются вещами явно дурными и противными человеку, мы приобщаемся к кресту Христову, чтобы подобно тому, как Он, пройдя сквозь бездну всевозможных страданий, вошел в небесную славу, и мы многими скорбя-ми вошли в Царство Божье (Деян 14:22). Св. Павел наставляет нас, что, когда мы ощущаем себя участниками страданий Христа, мы одновременно постигаем силу его воскресения; а когда мы становимся участниками его смерти, то готовимся к вхождению в его славную вечность (Флп 3:10-11)*.

Насколько же это действенно для смягчения горечи, которую несёт с собою крест! Ведь чем сильнее мы скорбим, чем мучительнее страдаем, тем надёжнее подтверждается наше общение со Христом3. Когда мы соединяемся с Ним подобными узами, то несчастья не только становятся для нас благословенными, но и весьма помогают нам приблизить наше спасение.

2. Господь Иисус должен был нести крест и терпеть мучения только для того, чтобы засвидетельствовать и доказать своё послушание Богу-Отцу. Нам же необходимо постоянно переносить скорби этой жизни по нескольким причинам. Во-первых, потому, что мы по природе слишком склонны превозноситься и всё приписывать себе, и, если наша немощь не явлена нам вполне наглядно, мы сверх всякой меры ценим собственную добродетель и силу и не сомневаемся, что они способны преодолеть все мыслимые трудности. Отсюда возникает тщетное и безрассудное доверие к плоти, которое немедленно приводит к гордыне, направленной против Бога, как будто нам хватает наших собственных способностей без его милостей. С этим безумием можно совладать, только показывая нам на опыте, до какой степени мы не только неразумны, но и уязвимы. Поэтому Бог сокрушает нас то унижением, то нищетой, то болезнью, то потерей близких, то иными бедами, под бременем которых мы тут же сгибаемся, будучи не силах их перенести. Тогда, вконец униженные, мы учимся молить о пришествии Божьей силы, которая одна способна нас поддержать и укрепить под тяжестью всех этих несчастий.

Даже святые люди, хотя они и знают, что их твёрдость коренится в Божьей милости, а не в их собственных силах, тем не менее были бы слишком уверены в своей крепости и стойкости, если бы Господь не вёл их к лучшему познанию самих себя, испытывая крестом. Сам Давид был поражён подобным высокомерием, когда, словно безумный, восклицал: «И я говорил в благоденствии моём: "не поколеблюсь вовек". По благоволению Твоему, Господи, Ты укрепил гору мою; но Ты сокрыл лицо Твоё, и я смутился» (Пс 29/30:7-8). Он признаёт, что благоденствие настолько притупило все его чувства, что, не заботясь о Божьей милости, от которой он зависит, он вознамерился опереться на собственные силы и осмелился предположить, что будет благоденствовать всегда. Если подобное произошло с таким великим пророком, то что станется с тем из нас, кто не будет постоянно бояться, чтобы постоянно бодрствовать?

Поэтому, если они самообольщались, проникаясь уверенностью в своей твёрдости и стойкости, когда жизнь их протекала в мире и спокойствии, то, будучи подвергнуты испытаниям, они постигали, что то было заблуждением3. Вот как нужно предупреждать недуги верующих, дабы они извлекли пользу из смирения и избавились от всякого ложного доверия к плоти, целиком положившись на милость Бога. Поступая так, они почувствуют присутствие его силы, в которой и обретут истинную стойкость5.

3. Именно это имел в виду св. Павел, говоря, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность (Рим 5:3-4). Верующие ощущают истинность обещания Господа помогать им в скорбях, когда хранят терпение, поддерживаемые его рукою, в то время как своими силами они бы этого не смогли. В терпении святые получают доказательство того, что Бог действительно подаёт обещанную Им помощь, когда это необходимо. Тем самым укрепляется их надежда, потому что было бы слишком большой неблагодарностью не уповать на Божью истину впредь, когда её сила и непреложность явлены в настоящем. Здесь мы видим пользу, исходящую от креста как от вечной путеводной нити. Опровергая ложное мнениє относительно наших собственных сил, которое нам свойственно по природе, обнажая наше притворство, которое нас соблазняет и нам вредит, крест уничтожает губительное самомнение нашей плоти.

Уничижив человека подобным образом, крест учит его полагаться на Бога: будучи нашей опорой, Бог не допустит, чтобы мы поддались искушению или потеряли присутствие духа. Подобная победа рождает надежду, ибо Господь, исполяя обещанное, утверждает свою истину на будущее. Уже из одного этого несомненно явствует, насколько нам необходимо испытание крестом. Ведь в устранении ослепляющей нас любви к себе, дабы мы со всей очевидностью узнали собственную слабость, заключена немалая польза: ощущение этой слабости отучает нас от того, чтобы полагаться на самих себя; не полагаясь более на себя, мы полностью доверяемся Богу; в твёрдом сердечном уповании полагаясь на Бога, мы с его помощью способны выстоять до конца; пребывая в милости Бога, мы познаём истинность и надёжность его обетовании; это познание укрепляет нашу надежду.

4. Господь сокрушает рабов своих ещё по одной причине: чтобы испытать их терпение и научить послушанию. Не потому, что у них может быть иное послушание, кроме данного им от Бога. Но Ему угодно явить и засвидетельствовать в верующих милости, которые Он им дал, дабы эти дары не оставались втуне. Поэтому когда Господь ставит на первое место силу и стойкость в перенесении страданий, которыми Он их наделил, то говорится, что он испытывает их терпение. Этим объясняются такие формы выражения: Бог искушал Авраама и узнал его благочестие, поскольку он не отказался умертвить своего сына ради Господа. И св. Пётр говорит, что вера наша не менее испытывается в скорбях, нежели золото — в горниле (1 Пет 1:7). Кто же станет отрицать необходимость того, чтобы столь превосходный дар, которым Господь наделил своих служителей, был должным образом использован, дабы стать известным и явным? Иначе мы бы никогда о нём не узнали. Господь имеет все основания дать повод приложить силы, которые Он дал верующим, чтобы они были использованы, а не оставались втуне и, более того, не оказались бесполезными. Поэтому верующие должны понять, что не без причины Бог насылает на них скорби, без которых их терпение было бы бесполезно.

Я говорил также, что Бог наставляет верующих в послушании, поскольку тем самым они учатся жить не по своим желаниям, а так, как угодно Ему. Очевидно, что если бы всё в их жизни происходило согласно их желаниям, то они бы не узнали, что значит следовать Божьей воле.

Языческий философ Сенека говорит, что существовала такая древняя поговорка: если хочешь научить кого-либо терпеливо переносить испытания, то скажи ему, что нужно повиноваться Богу65. Это означает, что человек только принимает иго Господа, когда не противится его наказаниям и добровольно подставляет руку и спину его розге. Итак, если разумно во всех обстоятельствах слушаться своего небесного Отца, то нельзя отвергать того, чтобы Он всеми возможными способами приучал нас к послушанию.

5. Мы не увидим, насколько необходимо нам послушание, пока не осознаем, с какой силой стремится наша плоть сбросить иго Господа, как только начинаешь относиться к ней снисходительно. Так происходит с резвыми конями, которые, простояв некоторое время в конюшне в безделье и довольстве, потом не сразу признают своего хозяина и подчиняются ему, хотя прежде были вполне послушны. Короче, то, что Господу было угодно преподать израильскому народу, обычно распространяется на всех людей: разжирев на обильной пище, они отворачиваются от Того, кто им её дал (Втор 32:15). Верно, что благодеяния Бога должны заставить нас ценить и любить его доброту, но поскольку из-за свойственной нам неблагодарности его благость и любовное обхождение скорее портят нас, нежели склоняют к добру, то крайне необходимо, чтобы Он натянул свою узду и держал нас в определённой строгости из опасения, как бы мы не предались своеволию.

Поэтому, дабы мы не хвалились изобилием благ и не гордились почестями, а красоты тела и души не побуждали нас превозноситься над прочими людьми, Господь предупреждает это и устанавливает порядок, в соответстсвии с которым необузданность нашей плоти ограничивается и побеждается целебным воздействием креста. В различных формах и обстоятельствах Бог полагает это необходимым и спасительным для каждого. Поскольку все мы больны разными болезнями, то нет и одинакового для всех лечения. Вот почему Господь возлагает на одних людей один крест, а на других иной. Но, желая выздоровления всема, Он использует щадящие средства для одних, более сильнодействующие для других. Без них, однако, не остаётся ни один человек, потому что Господь знает, что больны все.

а«Когда у нас, как говорится, ветер в голове, писал Кальвин адмиралу Колиньи, трудно ожидать, чтобы наши души не заблудились в веселии. Это очень редкое чудо — когда люди, преуспевающие долгое время, удерживаются в страхе Божьем. Вот почему, дабы удержать своих детей в послушании, Бог насылает на них разного рода скорби». (Lettre д l'amirale de Coljgny. — ОС, XVII, 322.) — Прим. франц. изд.

Ь. Кроме того, часто бывает необходимо, чтобы ради удержания нас в послушании наш добрый Отец не только предупреждал нашу немощь на будущее, но и исправлял наши прошлые ошибки и провинности. Поэтому, как только с нами случается какое-то несчастье, мы должны припомнить нашу прошлую жизнь. Поступая так, мы непременно обнаружим, что совершили какой-то проступок, достойный подобного наказания. Хотя на самом деле нам не следует видеть в признании наших грехов главный побудительный мотив к терпению: в Писании содержится лучший довод, а именно, что Господь наказывает нас, чтобы не осудить вместе со всем миром (1 Кор 11:32). Поэтому мы должны признать великодушие и благость Отца, который вопреки всей горечи наказания самим этим наказанием выражает своё попечение о нашем спасении. Ибо Он наказывает нас не для того, чтобы погубить и уничтожить, но чтобы спасти от осуждения этого мира.

Осознание этого подводит нас к мысли, выраженной в другом месте Писания: «Наказания Господня, сын мой, не отвергай, и не тяготись обличением Его; ибо кого любит Господь, того наказывает, и благоволит к тому, как отец к сыну своему» (Прит 3:11-12). Когда мы видим, что его наказания подобны отцовским розгам, то не в том ли наш долг, чтобы быть послушными детьми, а не походить, сопротивляясь, на закосневших в своих злодеяниях людей? Господь погубил бы нас, если бы не исправлял наказаниями, когда мы провинились. Апостол говорит: «Если же остаётесь без наказания,... то вы — незаконные дети, а не сыны» (Евр 12:8). Так что, значит, мы слишком испорчены, если не в силах вынести наказания, когда Господь объявляет нам о своём благоволении и о заботе о нашем спасении. Это различие между неверующими и верующими отмечает Писание: первые, как рабы в древности, испорченные природой, от кнута становятся только хуже и ожесточаются; вторые, как дети благородного рождения, получают от него пользу, обращаясь к раскаянию и исправлению. Выберем теперь, кого мы предпочитаем. Поскольку этот вопрос обсуждался в другом местеа, здесь нам достаточно затронуть его лишь вкратце.

7. Однако высшее утешение приходит тогда, когда мы подвергаемся преследованиям за праведность и справедливость (шБЙсе). Когда нам надлежит вспомнить, какой чести удостаивает нас Господь, подавая нам знаки того, что мы принадлежим к его воинству. К таким преследованиям я отношу не только страдания ради Евангелия, но и защиту всякого правого

аГл. IV, 32 настоящей книги.

дела. Так пусть же, отстаивая правду Бога от лжи Сатаны или защищая невинных от злодеев и вызывая тем самым ненависть и поношение мира, которые угрожают нашей чести, имуществу или даже жизни, — пусть не тяготимся мы тогда служением Богу и не почитаем себя несчастными: ведь собственными устами Бог объявил нас блаженными (Мф 5:10). Верно, бедность, взятая сама по себе, — несчастье, равно как и изгнание, презрение, бесчестье, тюрьма и, наконец, смерть, которая есть предельное несчастье. Однако, когда Бог поддерживает нас своей милостью, ничего этого нет, но все эти несчастья оборачиваются счастьем и блаженством. Доверимся же свидетельству Христа, а не ложными представлениям плоти. Будем по примеру апостолов радоваться всякий раз, когда Бог почтёт нас достойными принять бесчестье за имя его (Деян 5:41).

Если, будучи невинны и обладая чистой совестью, мы по злобе нечестивцев лишаемся своего добра, то мы беднеем в глазах людей, но возрастают наши подлинные богатства перед Богом на Небесах. Если нас изгоняют из родной страны, тем надёжнее и сердечнее принимает нас семья Господа66. Чем тяжелее нас оскорбляют и поносят, тем твёрже мы привержены Господу. Принимая поношения и бесчестье, мы возвышаемся в Царстве Божьем. Если же мы погибнем, перед нами откроется блаженная жизнь. Не было бы для нас величайшим позором ценить вещи, почитаемые самим Господом, менее, чем радости мира сего, которые исчезают как дым?

$. Итак, поскольку Писание утешает нас во всяких бедах и бесчестии, которые мы вынуждены испытывать, защищая справедливость, то мы оказались бы неблагодарны, если бы не переносили их с терпением и лёгким сердцем. В особенности потому, что этот род креста свойствен верующим более других, и через него, как говорит св. Пётр, Христос желает прославиться в них (1 Пет 4:12 сл.). «Уеренным в себе и отважным людям стерпеть поношения мучительнее, чем сотню смертей. Поэтому св. Павел напоминает, что уповающие на Бога должны сносить не только преследования, но и поношение (1 Тим 4:10). В другом месте он собственным примером побуждает нас сохранять верность как в чести, так и в бесчестии (2 Кор 6:8).

Поэтому Бог вовсе не требует от нас веселья, которое бы полностью заглушило горечь страдания: терпение святых не было бы крестом, если бы они не мучились от боли, не страдали бы, когда их терзают. И если бы нищета не была для них тяжкой и горькой, если бы они не страдали в болезни, если бы не жалило их бесчестье, а смерть не казалась бы ужасной, то разве потребовались бы сила и выдержка, чтобы претерпеть все эти испытания? Но поскольку со всем этим связаны боль и горечь, естественным образом отягощающие наши сердца, именно в них и проявляется сила верующего: искушаемый этими горестями, он упорно трудится, сопротивляясь, и в конце концов побеждает их. Его терпение обнаруживается в том, что, испытывая подобные чувства, он, словно уздой, удерживается страхом Божьим и не допускает ропота и иных крайностей. Его радость и веселие заключаются в духовном утешении от Бога, которое он получает в тоске и боли.

9. Эту борьбу с естественным чувством боли, которую ведут верующие, черпая силы в терпении и выдержке, прекрасно описывает св. Павел следующими словами: «Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем» (2 Кор 4:8-9). Мы видим, что нести крест не означает быть тупым и бесчувственным, как в прежние времена стоики неумно описывали мужественного человека, равнодушного к неудаче и к успеху, к печали и радости, а точнее — бесчувственного, словно каменьа 61. Какая же польза от такой возвышенной мудрости?

Возможно, только в том, что они изобразили карикатуру на терпение, какой никогда не найти среди людей и какой вообще быть не может. Более того, стремясь к совершенному терпению, они отнимали у людей терпение реальное. Однако и теперь среди христиан обнаруживаются люди, которые считают пороком не только стоны и плач, но даже сочувствие и заботу о других68. Это дикое мнение почти всегда исходит от людей праздных, которые предпочитают разглагольствования практическим делам, не способны ни на что другое, кроме как на подобные измышления. У нас нет ничего общего с этой суровой и жестокой философией, которую наш Господь Иисус осудил не только словами, но и своим примером. Ибо Он стенал и плакал не только от боли, которую испытывал Сам, но и от жалости к другим, и учил тому же своих учеников. «Вы восплачете и возрыдаете, — говорил Он, — а мир возрадуется; он будет смеяться, а вы — плакать» (Ин 16:20)*. А чтобы это не считали пороком, Иисус объявляет плачущих блаженными (Мф 5:4). И это неудивительно. Ибо если осуждать всякий плач, то как отнестись к тому, что пот Господа Иисуса был как капли крови (Лк 22:44)? Если всякий страх считать неверием, то как расценить ужас, поразивший Иисуса? Если отвергать скорбь, то что сказать о признании Господа, что его душа скорбит смертельно [Мф 26:38]?а

10. Мне захотелось объяснить эти вещи с целью избавить всех добросердечных людей от отчаяния, дабы они не отказывались от упражнений в терпении, хотя им и не дано освободиться от естественного чувства боли. Бывает, что те, кто считает терпение глупостью, а сильного и стойкого человека бревном, теряют мужество и впадают в отчаяние именно тогда, когда хотят проявить терпение. Писание же, напротив, особенно хвалит святых за терпеливость в случаях, когда они измучены до предела, но не впадают в отчаяние; когда сама безмерная горечь становится для них духовной радостью; когда они измучены тяготами, под бременем которых невозможно свободно вздохнуть, однако радуются утешению Бога. Между тем они томятся противоречием: с одной стороны, природный разум страшится и избегает всего, что с ним не согласно; с другой стороны, чувство благочестия влечёт их к послушанию Божьей воле даже посреди тягот и трудностей.

Это противоречие выразил Иисус Христос, обращаясь к св. Петру: «Когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то... другой препояшет тебя и поведёт, куда не хочешь» (Ин 21:18). Невозможно поверить, что св. Петр, которому предстояло своею смертью прославить Бога, был влеком к ней против своей воли, по принуждению, — в таком случае его мученичество не заслуживало бы особенной похвалы. Тем не менее, хотя он повиновался велению Бога со свободной и мужественной радостью, но, не лишённый чисто человеческих свойств, как бы разрывался между двумя волями. Думая о предстоящей ему жестокой смерти, он не мог не страдать от её ужаса и охотно бы её избежал. При этом, однако, сознавая, что призван к ней Божьим повелением, он столь же охотно и радостно принял её, преодолев всякий страх.

Поэтому, если мы желаем быть учениками Христа, нам нужно приложить усилия к тому, чтобы наши сердца наполнились таким почтением к Богу и послушанием Ему, которые способны укротить и подчинить себе любые чувства, противоречащие Божьей воле. Тогда при любом обрушившемся на нас несчастье, в самом тяжёлом сердечном сокрушении, какое только возможно, мы ни на минуту не утратим терпения. Ведь каждое несчастье имеет своё особенное жало. Поэтому, страдая от болезни, мы будем стенать и жаловаться и жаждать выздоровления; угнетённые нуждой, мы почувствуем уколы беспокойства и озабоченности; бесчестие, обиды и оскорбления ранят наше сердце. Когда умрёт кто-то из наших близких, мы, повинуясь природе, прольём приличествующие этому слёзы. Но мы будем постоянно возвращаться к мысли: этого захотел Бог, так что последуем его воле. Более того, необходимо, чтобы эта мысль возникала в моменты приступов боли, слёз и стонов, дабы побудить наши сердца спокойно переносить испытания, которыми оно опечалено.

11. Поскольку, ища основной довод в пользу несения креста, мы приняли волю Бога, необходимо кратко определить, в чём состоит различие между терпением христиан и философов. Очень немногие философы достигли высоты понимания того, что Бог своею рукой испытывает человека в несчастьях и поэтому нам следует покоряться его воле. Но даже понявшие это не приводят иной причины такого положения, кроме необходимости3. Не означает ли это, что Богу следует уступать только потому, что сопротивление бесполезно? Ибо если мы повинуемся Ему лишь по причине необходимости, то, когда этого можно избежать, мы перестаём повиноваться. Но Писание велит, чтобы в воле Бога мы видели иное: прежде всего его праведность и справедливость, а затем и заботу о нашем спасении. Поэтому у христиан иное побуждение: пускай нас терзают нищета, изгнание, заточение, злословие, болезнь, утрата близких или другое несчастье, но мы должны понимать, что ни одно из них не происходит без воли и провидения Господа. Более того, Господь не творит ничего, кроме непреложно установленной справедливости5.

Разве не так? Разве грехи, которые мы совершаем каждый день, не заслуживают в тысячу раз более суровой кары и много большей строгости, чем то, что проявляет к нам Господь? Разве нет причин того, чтобы наша плоть была укрощена и, словно привыкнув к ярму, не предавалась разнузданности, к которой влечёт её природа? Разве правда и праведность Бога не достойна того, чтобы мы за неё пострадали? А если во всех наших

страданиях очевидным образом проявляется его справедливость, то мы можем роптать и восставать, лишь сделавшись нечестивцами.

Здесь не слышны бесстрастные речи философов о том, что следует покоряться, так как это необходимо. Здесь мы видим живое и действенное повеление подчиняться, потому что противиться незаконно; терпеть, потому что отсутствие терпения — мятеж против Божьего провидения. И поскольку у нас нет никакого подлинного наслаждения, кроме того, что, как мы знаем, для нас хорошо и спасительно, Отец милосердия утешает нас в горестях, убеждая, что тяготы нашего креста Он предназначил для нашего спасения. А если испытания спасительны для нас, то почему не принять их со спокойным сердцем и благодарностью? Терпеливо перенося их, мы не подчиняемся необходимости, а покорно принимаем страдания для нашего же блага. Эта мысль, повторяю, приведёт к тому, что наше сердце, угнетаемое на кресте естественной болью, в то же время успокоится духовной радостью. Хвала Господу, благие дела могут исходить лишь из радующегося и бодрого сердца — и ничто в мире не может им помешать. Отсюда ясно, насколько необходимо, чтобы горечь креста была уравновешена духовной радостью3.

Глава IX

РАЗМЫШЛЕНИЯ О БУДУЩЕЙ ЖИЗНИ

I. Какие бы несчастья ни обрушивались на нас, всегда нужно помнить о нашей кончине, чтобы научиться презирать нынешнюю жизнь и благодаря этому полюбить размышлять о будущей жизни. Господь прекрасно знает, до какой степени мы склонны к слепой и даже животной любви к этому миру. Поэтому Он прибегает к отличному средству, чтобы пробудить нас от лености, дабы наше сердце не слишком захватывала эта безумная любовь. Меж нами нет никого, кому бы на протяжении всего жизненного пути не хотелось выглядеть устремлённым к небесному бессмертию и силиться достичь его. Ибо нам стыдно ни в чём не превосходить диких животных, чьё состояние было бы ничуть не ниже нашего, если бы у нас не оставалось надежды на вечность после смерти.

Однако, если исследовать намерения, планы, замыслы и дела каждого человека, то мы увидим в них одно лишь земное. Это неразумие объясняется тем, что наш рассудок ослеплен ложным блеском богатства, почестей и власти в их внешнем проявлении и поэтому не может видеть дальше. Сходным образом и наше сердце охвачено жадностью, тщеславием и прочими злыми желаниями и настолько привязано к ним, что не в силах взглянуть выше. Наконец, человеческая душа словно стреножена плотскими утехами и ищет счастья на земле.

Поэтому Господь, дабы уберечь нас от этого зла, наставляет своих рабов в тщете земной жизни, постоянно подвергая их многоразличным несчастьям. Чтобы они не рассчитывали в этой жизни на мир и покой, Он попускает им часто страдать от войн, мятежей, грабежа и прочих беззаконий. Чтобы они не стремились с чрезмерной жадностью к преходящему богатству и довольствовались тем, что имеют, Господь поучает их то нищетой, то неурожаем, то пожаром, то иными бедствиями или же попросту удерживает в скромном достатке. Чтобы люди не получали чрезмерных наслаждений в браке и чтобы смирить их, Он награждает их глупыми и вздорными жёнами, которые портят им жизнь, или дурными детьми, или же отнимает жён и детей. Если же Господь оберегает их от всех этих несчастий, то, дабы они не возгордились в тщеславии и не слишком возомнили о себе, Он предостерегает их болезнями и опасностями и как бы открывает им глаза на то, сколь хрупки и быстротечны все блага, обречённые на исчезновение.

Поэтому мы хорошо усваиваем тяготы несения креста, когда узнаём, что здешняя жизнь, какой бы ценной она ни была сама по себе, полна беспокойства, страхов и вообще ничтожна; она не может быть блаженной ни в каком отношении. Мы узнаём, что все её блага, которые люди так ценят, преходящи и ненадёжны, суетны и перемешаны с бесчисленными бедами. Из этого мы заключаем, что здесь нам нечего искать и ожидать, кроме непрерывных сражений3, что, когда речь идёт о нашем венце, нужно поднимать взор к небу. Не подлежит сомнению, что нашим сердцем никогда не овладеет серьёзное желание размышлять о будущей жизни, если прежде его не затронет презрение к жизни земной.

2. Нет средней позиции между двумя крайними: либо нам следует презирать землю, либо она привяжет нас к себе из-за нашей безудержной самовлюблённости. Поэтому, если мы хоть сколько-нибудь озабочены бессмертием, нам нужно упорно стремиться к избавлению от этих губительных уз. А поскольку здешняя жизнь имеет большую притягательную силу, обладает соблазнительной видимостью, притягательностью и усладами, способными расслабить нас и увлечь, нам необходимо ежечасно освобождаться от них, чтобы не прельститься и не оскверниться этими ложными красотами. Что произошло бы, спрашиваю я вас, если бы мы наслаждались здесь непрерывной счастливой жизнью, коль скоро, даже чувствуя частые болезненные уколы, мы не способны пробудиться, чтобы ощутить своё ничтожество. Не только учёные люди признают, что человеческая жизнь подобна облаку и дыму, но это даже стало поговоркой у простого народа. А поскольку люди понимали, что это весьма полезный вывод, то развили его во многих превосходных изречениях.

И тем не менее мы пренебрегаем этим выводом больше всего на свете и реже всего вспоминаем о нём. Мы устраиваем свои дела так, словно будем жить на земле вечно. Я знаю, что когда мы хороним усопшего, или бродим по кладбищу среди могил, то славно философствуем о бренности этой жизни, поскольку образ смерти у нас перед глазами. Но это случается нечасто, а порой даже такие события не волнуют нас. Когда же это всё-таки происходит, то философствование о смерти оказывается преходящим и исчезает без следа, как только мы повернулись спиной к месту скорби. В памяти от него ничего не остаётся. Короче говоря, это состояние проходит, как крики толпы в театре. Забыв не только о смерти, но даже о своей смертной природе, как будто мы никогда о ней не слыхали, мы впадаем в безумную самонадеянность и словно бы твёрдо убеждаемся в земном бессмертии. Если кто-нибудь напоминает нам старую поговорку, что человек

— это букашка-однодневка, мы с готовностью соглашаемся; но так мало задумываемся над этим, что в нашей душе постоянно теплится мысль, будто жить здесь нам предстоит вечно.

Кто же станет возражать, что нам необходимо не скажу убедиться, но, насколько это возможно, испытать на опыте всё ничтожество человеческого существования в мирской жизни, ибо, испытав его, мы вряд ли сохраним восхищение ею, от которого впали в забытьё, словно в нём заключено истинное счастье. Поэтому, если необходимо, чтобы Господь таким образом научал нас, то наш долг — слушать его увещевания, которыми Он пробуждает нас от беспечности, дабы, презирая этот мир, мы всем сердцем устремлялись к размышлениям о будущей жизниа.

3. Презрение к нынешней жизни должно стать привычным для верующих, но оно не должно порождать ни ненависти к ней, ни неблагодарности к Богу. Ибо, хотя эта жизнь полна безмерных страданий, она с полным основанием считается одной из Божьих милостей, которыми ни в коем случае нельзя пренебрегать. Если мы не видим в ней благодати Божьей, то мы повинны в тяжкой неблагодарности. Она должна быть для верующих свидетельством Божьего благоволения в особенности потому, что предназначена для приближения нас к спасению. Ибо Господь, прежде чем открыть перед нами наследие небесной славы, пожелал явить нам Себя Отцом в более простых делах — в своих благодеяниях, которые мы ежедневно получаем из его рук. Эта жизнь помогает нам понять доброту Бога. Так можем ли мы считать, что она лишена ценности сама по себе? Поэтому мы должны хранить в себе доброе чувство, почитая жизнь даром Божественных щедрот, от которого нельзя отказываться.

Ведь если бы даже не хватало свидетельств Писания — которых, впрочем, вполне достаточно, — сама природа вселяет в нас чувство благодарности Богу за то, что Он создал нас и поселил в этом мире, за то, что Он хранит нас в нём и даёт всё необходимое для существования. Это соображение станет ещё весомее, если мы вспомним, что Бог готовит нас к славе в своём Царстве. Ибо Он однажды постановил, что те, кто должен получить небесный венец, прежде будут сражаться на земле, чтобы окончательно победить лишь после того, как вынесут тяготы войны и одержат победу в этом мире.

Немалое значение имеет и другой аргумент: здесь мы начинаем вкушать сладость благоволения Бога в его благодеяниях и наши надежды и желания воспламеняются жаждой вкусить их во всей полноте. После того как мы осознаем это, а именно, что земная жизнь есть дар любви Бога, за который мы как бы принимаем обязательства по отношению к Нему, а также берём на себя долг благодарности, — только тогда уместно предаться размышлениям о страданиях этой жизни, чтобы не взращивать в себе чрезмерного увлечения ею, которое, как мы показали, свойственно нам от природы.

4. Итак, всё, что мы отнимаем от невоздержанной любви к этой жизни, следует отдать стремлению к жизни небесной. А сознаю, что люди, которые полагали высшее благо для нас в том, чтобы никогда не рождаться, а также видели благо в том, чтобы умереть как можно скорее, правы с чисто человеческой точки зрения3 [Эккл 4:2-3].

Ибо, будучи язычниками и лишёнными Божественного света и истинной религии, что могли они узреть в земной жизни, кроме ужаса и нищеты? По той же причине скифы не без оснований плакали при рождении ребёнка, а когда кто-нибудь из их родных умирал, они радовались этому и устраивали торжественное празднество5. Но всё это не приносило им никакой пользы. Ибо, поскольку у них не было истинного учения веры, они не могли понять, как само по себе горестное и нежеланное событие обращается к спасению верующих. Поэтому выводом их размышлений было отчаяние.

А рабы Божьи, оценивая эту смертную жизнь, пусть всегда имеют перед глазами следующую цель: сознавая тшетность этой жизни, они должны быть тем более предрасположены к размышлению о будущей вечной жизни. Сопоставив эти две жизни, они не только с лёгкостью преодолеют первую, но презрят её и поставят ни во что по сравнению со второй. Ибо если наша родина на небесах, то что такое земля, как не путешествие по чужбине? Тем более что она проклята за грехи и представляет собой место изгнания? Если уход из этого мира есть вхождение в жизнь, то что такое этот мир, как не могила, и что значит существование в нём, как не погружение в смерть? Если свобода — это освобождение от тела, то что такое тело, как не темница? И если наше высшее счастье в том, чтобы пребывать в радости присутствия Бога, то разве не несчастье быть лишённым его?

Итак, пока мы не покинем этот мир, мы как бы устранены от Бога (2 Кор 5:6). Поэтому, если земную жизнь сравнивать с небесной, то нет сомнений, что первую можно презирать и считать почти что прахом. Верно, мы ни в коем случае не должны ненавидеть её, несмотря на то, что она удерживает нас в рабстве греху. Во всяком случае, эта ненависть не должна относиться к самой жизни. Как бы то ни было, если из-за страшной усталости и скорби мы захотим увидеть её конец, нам следует быть готовыми оставаться в ней, как это угодно Богу, чтобы наша скорбь была лишена всякого ропота и нетерпения. Ведь жить значит стоять на посту, на который нас поставил Господь и на котором мы обязаны оставаться до тех пор, пока Он не призовёт нас к Себе. Св. Павел скорбит от того, что он, словно в узах, пребывает в темнице своего тела дольше, чем ему хотелось бы, и томится горячим желанием быть избавленным от него (Рим 7:24). Однако, повинуясь Божьей воле, он готов к тому и другому (Флп 1:23-24) [Рим 14:7-8], так как он признаёт себя должным Богу прославлять его имя — жизнью ли, смертью ли. Дело Господа определять, что нужно для его славы. Поэтому нам надлежит жить и умирать для Него, оставляя на его усмотрение нашу жизнь и смерть. Однако всё это делать таким образом, чтобы постоянно желать смерти, непрерывно размышлять о ней, презирая эту смертную жизнь во имя будущего бессмертия и будучи готовыми отказаться от неё в любой момент, когда это будет угодно Богу, ибо она удерживает нас в рабстве греху.

5. Чудовищным представляется тот факт, что многие люди, называющие себя христианами, вместо того, чтобы желать смерти, ужасаются ей до такой степени, что едва услышат о смерти — трепещут, словно это величайшее несчастье, которое может с ними приключиться. Нет ничего удивительного в том, что наш природный разум волнуется и пугается, когда мы слышим о том, что наше тело отделится от души. Но совершенно недопустимо, чтобы в сердце христианина не было достаточно света, который позволил бы преодолеть и подавить этот страх превосходящим его утешением. Ведь если мы подумаем о том, что сосуд нашего тела — немощный, порочный, испорченный, дряхлый и обречённый тлению — будет разбит и почти изничтожен, чтобы возродиться в совершенной славе нетленным, непорочным, небесным, то разве вера не заставит нас горячо жаждать того, чего природа в ужасе избегает? Если мы подумаем о том, что через смерть мы возвращаемся из полного горестей изгнания, чтобы поселиться в небесной стране, на нашей небесной родине, то не найдём ли мы в этом ни с чем не сравнимого утешенияа?

Кто-то возразит, что всё на свете стремится сохранить своё бытие. Согласен. Именно по этой причине я утверждаю, что нам следует стремиться к будущему бессмертию — туда, где наше существование будет неизменным, чего никогда не бывает на земле. Св. Павел превосходно наставляет верующих непоколебимо идти навстречу смерти — не потому, что они якобы желают совлечься, но потому, что они жаждут облечься в лучшее (2 Кор 5:2,4). Разве разумно, что животные и даже бесчувственные твари — деревья и камни, — наделённые неким чувством своей временности и тленности, пребывают в ожидании Судного дня, дабы освободиться от этого чувства (Рим 8:19)*, а мы, наоборот, будучи наделены вначале неким природным светом, а затем просвещённые Божьим Духом, когда речь заходит о нашем бытии, не поднимаем взора выше земного тления? Но в мои намерения не входит подробно рассуждать здесь по поводу этого тяжкого извращения. Ведь я говорил вначале, что не желаю рассматривать здесь любую тему в форме поучения. Этим робким людям я посоветовал бы прочитать книгу св. Киприана «О смертности», коль скоро они не заслуживают, чтобы их отослали к сочинениям философов, у которых они найдут такое презрение к смерти, которое повергнет их в стыд.

Итак, нам следует придерживаться того правила, что пользу в школе Христа извлечёт только тот, кто с радостью и предчувствием облегчения ожидает смертного дня и грядущего воскресения. Именно по этому признаку отличает св. Павел всех верующих (Тит 2:13). И всё Писание постоянно нам об этом напоминает, когда показывает причину радости: «во-склонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше» (Лк 21:28). Так почему же, спрашиваю я вас, то, что Иисус Христос почитал для нас радостью, вызывает у нас лишь печаль и растерянность? И если это так, то по какому праву мы величаем себя его учениками? Так будем же рассуждать здраво, и, хотя похоть нашей плоти по причине её слепоты и неразумия отвергает это, не преминем желать пришествия Господа как величайшего счастья и не только желать, а стремиться к нему и воздыхать о нём. Ибо к нам придёт Искупитель, дабы ввести в наследие своей славы, вызволив из пучины всех зол и несчастий.

6. Поистине дело обстоит так, что все верующие должны быть подобны овцам, обречённым на заклание, чтобы уподобиться своему Главе Иисусу Христу (Рим 8:36)а. Они были бы безнадёжно несчастны, если бы не устремляли своих помыслов ввысь, дабы преодолеть всё, что в мире, и проникнуть взором за пределы мирского (1 Кор 15:19) [1 Кор 29-32]. И наоборот, если однажды они вознесут свои помыслы над земным, то, когда увидят, что нечестивцы процветают в богатстве и почестях, пребывают в покое, имеют всё что пожелают, живут в наслаждениях и роскоши, более того, когда эти нечестивцы станут обращаться с ними бесчеловечно, подвергать жестокостям и поношению, грабить и всячески обижать, — то даже тогда им будет нетрудно найти утешение ото всех этих зол. Ибо у них перед глазами всегда будет последний день, в который, как они знают, Господь примет своих верных в покой своего Царства, отрёт их слезу, увенчает славой, оденет в праздничные одежды, усладит беспредельной радостью, возвысит до своей высоты — наконец, сделает причастниками своего блаженства (Ис 25:8; Отк 7:17).

Напротив, нечестивцев, возвеличиваемых на земле, Господь подвергнет страшному позору, превратит их наслаждения в тяжкие муки, их смех и радость — в плач и скрежет зубов, мир и покой — в безмерные угрызения совести, короче — повергнет их в вечный огонь и заставит покоряться верующим, к которым они были столь несправедливы [Ис 66:24; Мф 25:41; Лк 19:43; Отк 21:8]69. Ибо праведно (как свидетельствует св. Павел) воздать утешением несчастным и несправедливо гонимым, а злым, оскорбляющим добрых, воздать скорбью в тот день, когда Господь Иисус явится с неба (2 Фес 1:6 сл.).

Таково наше единственное утешение: лишившись его, мы неизбежно пали бы духом или стали обольщаться тщетными и легковесными утешениями, которые привели бы нас к погибели. Ведь даже пророк признаётся, что он едва не пошатнулся, что едва не поскользнулись стопы его, когда он увидел благоденствие нечестивых. И он не сумел уразуметь это, пока не вошёл во святилище Божье, то есть пока не увидел, каков будет конец добрых и нечестивых (Пс 72/73:2 сл.). Кратко заключая изложенное,

я говорю, что крест Христов тогда торжествует в сердцах верующих вопреки дьяволу, плоти, греху, смерти и нечестивцам, когда верующие устремляют взоры к созерцанию мощи Христова воскресения.

Глава X

КАК СЛЕДУЕТ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЗЕМНОЙ ЖИЗНЬЮ

И ЁЁ БЛАГАМИ

I. На том же опыте Писание учит нас, как правильно пользоваться земными благами. Этим уроком недопустимо пренебрегать, так как речь идёт о правильном устроении нашей жизни. Ведь если мы должны жить, то нам нужно пользоваться необходимыми для жизни благами. Мы не можем воздерживаться и от тех вещей, которые, как представляется, более служат нашему удовольствию, чем необходимости. Так что нужно соблюдать определённую меру, чтобы с чистой совестью и здравым рассудком пользоваться жизненными благами как по необходимости, так и для удовольствия. Эта мера указана нам Богом, который учит, что для его рабов здешняя жизнь — это странствие в Царство Небесное [1 Пар 29:15; Пс 38/39:13; 118/119:19; Евр 11:8-10,13-16; 13:14; 1 Пет2:11]. Если нам предстоит лишь мимоходом пройти по земле, то несомненно, что мы должны пользоваться её благами таким образом, чтобы это ускоряло, а не замедляло наш путь. Поэтому св. Павел с полным основанием увещевает нас, чтобы мы пользовались этим миром как не пользующиеся, а приобретать следует с таким чувством, как будто бы продаём (1 Кор 7:30-31). Но поскольку это тонкая материя и здесь существует опасность уклониться либо в одну либо в другую крайность, то мы дадим определённое учение, на которое можно было бы надёжно опереться.

Существует немало добрых и святых людей, которые так ненавидели нашу невоздержанность, что не позволяли людям пользоваться плотскими утехами, если только они не требуются по необходимости*. Когда мы несёмся неведомо куда, словно закусив удила, если только нас не ограничить со всей строгостью, то, желая исправить это великое зло, они поступали так, потому что не видели иного лекарства. Их намерения происходили от хороших чувств, однако в своей строгости они заходили слишком далеко. И они допустили весьма опасную вещь: связали совесть более тесными узами, чем связывает её Слово Божье. Ибо они установили, чтобы мы удовлетворяли лишь свои насущные нужды, воздерживаясь от всего, без чего можно обойтись. Если следовать им, то едва ли позволительно добавлять что-либо к хлебу и воде. Некоторые проявляли ещё большую строгость: так рассказывают, например, про жителя Фив по имени Кра-тет, который выбросил всё своё достояние в море, потому что полагал, что если оно не погибнет, то погибнет она.

Сегодня, напротив, находится немало людей, которые, желая оправдать и приукрасить всякое излишество в использовании окружающих их вещей и разнузданность плоти, и без того чрезмерно склонной к вольностям, считают окончательно решённым вопрос, с чем я вовсе не согласен: что не следует ограничивать свободу никакой мерой, а следует позволить совести каждого человека решать, что для неё допустимо. Я признаю, что мы не должны и не можем ограничивать совесть в этом пункте какими-то определёнными формулировками и предписаниями. Но раз Св. Писание дало общие правила законного пользования земными благами, то почему не свериться с ними и не установить ограничения, соответствующие этим правилам?

2. Прежде всего нам следует помнить, что пользование Божьими дарами упорядочено в том смысле, чтобы вести к цели, для которой нас создал и предназначил Бог. Ибо Он вручил нам эти дары для нашего блага, а не во вред нам. Поэтому только тот будет идти верным путём, кто будет иметь в виду именно эту цель. Если мы задумаемся, для какой цели Бог создал пищу, то обнаружим, что Он не только хотел удовлетворить нашу нужду, но и дать нам удовольствие и развлечение. Также и в отношении одежды Он, помимо необходимости, принял во внимание достоинство и приличие. Что касается трав, деревьев и плодов, то кроме пользы, которую они нам приносят, Господь пожелал порадовать наш взор их красотой и доставить удовольствие их ароматом. Если бы это было не так, то пророк, говоря о Божьих благодеяниях, не сказал бы, что вино веселит сердце человека, а от елея блистает лицо его (Пс 103/104:15); и в Писании не говорилось бы то тут то там о щедрости Бога, подарившего все эти блага людям.

В то же время полезные качества всех природных вещей показывают нам, как, для чего и в какой степени мы должны ими пользоваться. Задумаемся, дал бы наш Господь такую красоту цветам, которая предстаёт нашему взору, если бы не было позволено испытывать удовольствие, разглядывая их? Дал бы Он им столь приятный аромат, если бы не желал, чтобы человек вдыхал его? Расцветил бы Он их такими красками, из которых одна милее другой? Дал бы Он такую красоту золоту, серебру, слоновой кости или мрамору, чтобы представить их более ценными и благородными, чем другие металлы и камни? Наконец, предоставил бы нам Господь множество вещей, которые мы весьма ценим, хотя они для нас бесполезны?8

3. Так что оставим эту бесчеловечную «философию», которая, дозволяя человеку пользоваться Божьими творениями лишь по необходимости, не только без всяких оснований отбирает у нас законные плоды Божьих благодеяний, но и сама по себе возможна лишь при условии, что, полностью отняв у нас человеческие чувства, уподобит человека деревяшке. Однако при этом не следует идти навстречу похотям нашей плоти, которые не знают меры, если не удерживать их в узде. К тому же (как я уже говорил) находятся люди, которые, прикрываясь свободой, уступают им во всём. Плоть следует смирять, руководствуясь прежде всего следующим правилом: все блага, которыми мы обладаем, были сотворены, дабы мы испытывали признательность к их Создателю и прославляли в молитвах его щедростьь. Но откуда возьмётся молитва, если ты, удовлетворяя своё чревоугодие, так нагружаешься вином и яствами, что становишься безумен и уже не способен служить Богу и делать то, к чему призван? Откуда появится признательность Богу, если плоть из-за чрезмерного изобилия полна сладострастных желаний, разум загрязнён её похотями вплоть до полного ослепления, до потери способности различать добро и зло? Как сможем мы возблагодарить Бога за одежды, которые носим, если у нас появилось тщеславие, побуждающее гордиться и презирать других? Или если это щегольство, служащее орудием разврата? Каким образом, спрашиваю я вас, возблагодарим мы Бога, если наш взор прикован к великолепию наших нарядов?

Некоторые люди до такой степени подчинили свои чувства наслаждениям, что похоронили в них разум. Иные настолько услаждают себя золотом, мрамором и картинами, что стали словно камни, превратились в металл и уподобились идолам. Аромат кухни настолько завораживает иных людей, что они становятся совершенно нечувствительны к духовному. То же самое можно сказать о пристрастиях любого иного рода. Отсюда следует, что злоупотребление Божьими дарами определённым образом ограничено и подтверждается правило св. Павла, что попечение о плоти нельзя превращать в похоти (Рим 13:14), каковые, если им потворствовать, изливаются неудержимым потоком70.

4. К этой цели нет более надёжного и короткого пути, чем тот, когда человек приходит к презрению нынешней жизни и к размышлению о не- бесном бессмертии. Здесь существуют два правила. Первое, согласно св. Павлу, состоит в том, чтобы пользующиеся этим миром были как не поль- зующиеся, женатые — как не женатые, покупающие — как ничего не име- ющие (1 Кор 7:29-31). Второе правило предполагает необходимость научить- ся с терпением и спокойным сердцем переносить бедность и умеренно поль- зоваться изобилием. Тот, кто велит пользоваться этим миром, словно не поль- зуясь, не только противодействует излишествам в еде и питье и во всячес- ких удовольствиях, чрезмерному честолюбию, гордости, навязчивому не- довольству жилищем, одеждой или образом жизни, но также исправляет привязанность и озабоченность, отвращающую от мыслей о небесной жиз- ни или мешающую им, лишающую нашу душу истинных украшений.

В древности Катон очень верно заметил: когда чересчур заботятся о внешнем впечатлении, весьма пренебрегают добродетелью8. А старая поговорка гласит, что люди, много заботящиеся об услаждении и украшении своего тела, почти не заботятся о душе. Поэтому, хотя свобода верующих во внешних проявлениях не должна ограничиваться формальными предписаниями, она подчинена сформулированному выше закону: им дозволяется только то, без чего нельзя обойтись. Пусть же верующие остерегаются предаваться излишествам и выставлять напоказ своё изобилие, не говоря уже о том, что они должны соблюдать умеренность. И пусть они тщательно следят за тем, чтобы вещи, предназначенные подавать им помощь, не превращались в помеху.

5. Ещё одно правило состоит в том, чтобы бедные учились терпеливо пребывать в нужде и не изводили себя несбыточными желаниями. Те, кто способен к подобной умеренности, немало преуспели в школе Господа. И напротив, тот, кто не преуспел в этом, едва ли приобретёт нечто такое, что позволит ему именоваться учеником Христа. Ведь помимо того, что алчность к земным вещам сопровождается многими другими пороками, почти всегда каждый, кто не умеет терпеливо переносить бедность, обнаруживает противоположный порок в изобилии. Здесь я имею в виду, что стыдящийся бедного платья, возгордится в богатом; не довольствующийся скудной пищей и сгорающий от желания иметь лучшую, не сможет соблюдать умеренность, оказавшись за обильным столом; не мирящийся с низким положением или лишениями, но мучающийся от них и озлобляющийся, не избежит гордыни и высокомерия, если добьётся почестей. Поэтому все те, кто желает непритворно служить Богу, должны, по примеру апостола, учиться жить и в скудости, и в изобилии (Флп 4:12), то есть быть долготерпеливыми в скудости и умеренными в изобилии.

В Писании есть и третье правило умеренности при пользовании земными благами, которого мы коснулись, рассуждая о заповеди любить ближнего. Она говорит о том, что всё полученное нами по Божьей щедрости и предназначенное нам на пользу как бы находится у нас на хранении, о котором однажды придётся дать отчёт [Лк 16:2]. В силу этого нам следует распоряжаться Божьими благами таким образом, чтобы всегда держать в памяти это условие: нам нужно будет дать отчёт за всё, что Господь нам поручил. Более того, мы должны помнить, что Тот, кто призовёт нас к отчёту, то есть Бог, увещевая нас быть воздержанными, трезвыми, умеренными и скромными, в то же самое время ненавидит всякую неумеренность, гордыню, суету и тщеславие. И Он не одобрит никакого распоряжения собственностью, если оно не вызвано любовью к ближнему; Он своими устами уже осудил все наслаждения, которые отвращают сердце человека от целомудрия и чистоты и помрачают его разум.

6. Мы должны также, как того требует Бог от каждого человека, на протяжении всей жизни внимательно следить за тем, к чему Он призывает нас в любом нашем поступке71. Ибо Господь знает, насколько человеческое сознание разгорячено беспокойством, с какой лёгкостью оно бросается из стороны в сторону и с какой самонадеянностью и алчностью стремится постигнуть самые разнообразные вещи. Поэтому, дабы своими безрассудством и дерзостью мы не нарушили всего порядка вещей, Бог установил различия между профессиями и образом жизни, предписал каждому его обязанности. А чтобы никто не преступал установленных для него границ, Он назвал каждый образ жизни «призванием» (vocation). Посему каждый на своём месте должен сознавать, что его положение — словно пост, на который он поставлен Богом, что ему не подобает скакать в разные стороны и опрометчиво менять течение своей жизни.

Такое различие крайне необходимо потому, что Бог судит все наши дела соответственно нашему призванию и часто его суждения совсем иные, нежели точка зрения человеческого или философского разума. Не только простой народ, но даже философы полагают, что самое благородное и великолепное свершение — это освобождение своей страны от тирании. И всё же всякий конкретный человек, который совершит насилие над тираном, осуждается гласом Божьим. Не хочу задерживаться на перечислении всех примеров, которые здесь можно привести. Достаточно осознать, что принципом и основанием нашего поведения в разных обстоятельствах является призвание, указанное Богом. И тот, кто не будет им руководствоваться, никогда не найдёт верного пути к исполнению своего долга. Он сможет, конечно, совершить какой-то внешне похвальный поступок, но всё-таки не будет допущен к Божьему престолу, каким бы уважением он ни пользовался в глазах людей.

Далее, если мы не примем наше призвание за непреложное правило, то не сможем вести себя должным образом и не придём к гармонии (correspondance) между различными сторонами нашей жизни. Поэтому человек, который будет направлять свою жизнь к цели своего призвания, очень хорошо устроит её, ибо не будет покушаться на большее, чем то, что несёт с собой его призвание, не даст воли собственной дерзости, отлично зная, что ему не позволено выходить за определённые границы. Человек, которого ценят не слишком высоко, спокойно удовлетворится своим положением из страха выйти за пределы отмеренного ему Богом. Когда каждый будет убеждён, что в любом состоянии его ведёт и направляет Бог, это принесёт большое облегчение во всех заботах, трудах, тяготах и невзгодах.

Чиновники станут усерднее трудиться согласно своим обязанностям. Отцы семейств найдут в себе силы исполнять свой долг решительнее. Каждый человек будет терпеливее в своём положении и превозможет все трудности, тревоги, огорчения и печали, которые встретятся на его пути. Это станет возможно тогда, когда все убедятся, что каждый несёт только то бремя, которое возложил на его плечи Бог. Отсюда к нам придёт высшее утешение: нет дела нечистого и презренного, которое не засияло бы перед Богом и не стало бы драгоценным, если, выполняя его, мы служим нашему призванию8.

Глава XI

ОБ ОПРАВДАНИИИ ВЕРОЙ И ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОБ ОПРЕДЕЛЕНИИ ЭТОГО СЛОВА И О ЕГО ЗНАЧЕНИИ

I. Как мне кажется, вышеа я достаточно подробно объяснил, почему единственное средство для человека достигнуть спасения — это вера: потому что под Законом все прокляты. Мне представляется также, что я довольно много рассуждал о том, что такое вера, какие Божьи милости сообщаются через неё человеку и какие плоды она в нём производите

Итог этих рассуждений в том, что мы приобретаем через веру Иисуса Христа и обладаем Им; это происходит посредством благости Бога. Становясь причастниками Иисуса Христа (participant a luy), мы получаем двойную благодать. Первая состоит в том, что, примирённые его невинностью с Богом, мы вместо того, чтобы иметь перед собою на небесах судью, готового нас осудить, обретаем многомилостивого Отца. Вторая благодать в том, что мы освящены его Духом, дабы стремиться к святости и чистоте жизни.

О духовном возрождении, в котором выражается вторая милость, я уже сказал всё, что считаю необходимым0. Об оправдании сказано гораздо меньше. Поэтому прежде всего нужно понять, до какой степени вера не может быть праздной, без добрых дел, хотя через неё мы получаем праведность даром благодаря Божьему милосердию. Нужно также понять, каковы добрые дела святых, в чём отчасти и состоит решение вопроса, который нам предстоит рассмотреть. Так что теперь нам нужно подробнее поговорить об оправдании верой и тем самым усвоить главный предмет христианской верыа 72, дабы каждый прилагал как можно больше усердия к его осознанию. Ибо, не зная волю Бога в отношении нас, мы не имеем никакого основания для нашего спасения, равно как не имеем фундамента, чтобы созидать себя в благочестии и страхе Божьем. Впрочем, необходимость уразумения этого предмета станет очевиднее по мере его разъяснения.

аГл. VI—VII кн. и.

ьГл. 11—111 настоящей книги.

Тл. Ill, 6-10 настоящей книги.

''Кальвин спрашивал кардинала Садолето: «Оправдание верой — разве это опасный, болезненный или бесполезный вопрос? Вне ответа на него слава Иисуса Христа угашается, религия отмирает, Церковь разрушается, а надежда на спасение совершенно погибает... Мы считаем этот предмет главным в нашей вере.» (ОС, V, 396-397). — Прим. франц. изд.

Но чтобы не оступиться на первом же шаге (что обязательно бы случилось, если бы мы начали рассуждать, не определив предмета рассуждения), нам нужно прежде всего объяснить, что означают выражения: «быть оправданным перед Богом» и «быть оправданным верой или делами». Оправданным перед Богом именуется тот, кто признаётся праведным перед Божьим судом и угодным Богу за свою праведность. Ибо, поскольку нечестие Богу отвратительно, то грешник не может обрести милость перед его лицом как грешник и пока считается таковым. Поэтому повсюду, где обитает грех, являются гнев и мщение Бога. Следовательно, оправдан тот, кто считается не грешником, а праведником и по этой причине может предстать перед судейским Божьим престолом, при виде которого грешники падают ниц и трепещут.

Когда ложно обвинённый человек после рассмотрения дела судьёй оправдывается им и объявляется невиновным, то мы говорим, что он оправдан судом. Подобно этому мы говорим, что человеку, оправданному Богом и отделённому от грешников, сам Бог свидетельствует о его праведности и утверждает её. Таким же образом мы скажем, что человек оправдан перед Богом своими делами, жизнью, если он провёл в такой чистоте и святости, что заслуживает звания праведника перед судейским Божьим престолом, или всеми своими делами сможет удовлетворить Божьему суду. Напротив, оправданным верой именуется тот, кто, не будучи праведен по своим делам, воспринимает праведность от Иисуса Христа по вере. Облачённый в неё, он предстаёт перед лицом Бога не как грешник, но как праведник. Поэтому мы в конечном счёте говорим, что наша праведность есть принятие Богом, что мы приняты Им по его благодати, поскольку Он принимает нас как праведных. Мы говорим, что праведность заключается в прощении грехов, что она вменена (imputйe) нам праведностью Иисуса Христа.

Для подтверждения этого у нас есть множество совершенно ясных свидетельств Писания. Во-первых, невозможно отрицать, что это основное и наиболее распространённое значение данного слова. Но поскольку собирание и сопоставление всех отрывков заняло бы слишком много места и времени, достаточно привлечь внимание читателей лишь к некоторым из них. Я приведу наиболее выразительные фрагменты. Когда св. Лука рассказывает, что народ, услышав Иисуса Христа, воздал славу* Богу, и когда Иисус Христос возглашает, что оправдана премудрость чадами её (Лк 7:29,35), то это не означает, что люди признали праведность Бога, которая всегда присуща Ему в полном совершенстве, сколько бы ни пыта-

лись отнять её у Него, или что они могли оправдать учение о спасении, которое праведно само по себе. Смысл сказанного в том, что люди, о которых здесь идёт речь, воздали Богу и его Слову заслуженную хвалу.

Напротив, когда Иисус Христос упрекает фарисеев за то, что они выказывают себя праведниками (Лк 16:15), то Он имеет в виду не то, что они пытаются заслужить праведность своими делами, а то, что по своему тщеславию стараются иметь репутацию праведников, каковыми не являются. Это вполне понятно знающим еврейский язык, где грешниками и злодеями называются не только те, кто чувствует себя виновным, но и осуждённые. Вирсавия, говоря, что она и её сын Соломон будут грешниками (3 Цар 1:21), имеет в виду не обвинение в преступлении, а жалуется, что она и её сын будут опозорены и объявлены злодеями, если Давид не защитит их*. Из дальнейшего текста явствует, что даже в греческом и латинском языках это слово означает только «считаться праведным» и не предполагает реального качества.

Возвращаясь к основной теме нашего рассуждения, зададимся вопросом, в каком смысле можем мы понимать слова св. Павла о том, что Бог верою оправдывает язычников (Гал 3:8), как не в том, что Он воспринимает их праведными благодаря вере? И когда апостол называет Бога оправдывающим верующего в Иисуса Христа (Рим 3:26), то разве не означает это, что Он освобождает грешников от проклятия, которое положено им за нечестие? В дальнейшем он выражается ещё яснее: «Кто будет обвинять избранных Божиих? Бог оправдывает их. Кто осуждает? Христос Иисус умер, но и воскрес... Он и ходатайствует за нас» (Рим 8:33-34). Апостол как бы говорит: кто обвинит тех, кого оправдывает Бог? Кто осудит тех, чьё дело взял на Себя Иисус Христос как их защитник? Итак, «оправдать» значит не что иное как простить (absoudre) обвиняемого и словно бы доказать его невиновность. Поскольку Бог оправдывает нас посредством Иисуса Христа, Он делает это не потому, что мы якобы невиновны, но даёт нам даром звание праведников, полагая нас праведными во Христе, хотя сами по себе мы отнюдь не таковы.

Это объяснено в проповеди св. Павла в тринадцатой главе Деяний апостолов, где он говорит: «Ради Его [Христа] возвещается вам прощение грехов, и во всём, в чём вы не могли оправдаться законом Моисеевым, оправдывается Им всякий верующий» (Деян 13:38-39). Мы видим, что слово «оправдание» поставлено здесь после слов «прощение грехов» как их толкование; видим, что оно явным образом означает разрешение, прощение грехов (absolution); видим, что оправдание не предполагает никаких дел, что это чистая милость, дарованная в Иисусе Христе; видим, что она приобретается верой. Мы видим наконец, что удовлетворение за грехи прежде дано Иисусом Христом — и через Него получаем мы это благо. Подобно этому, если сказано, что мытарь ушёл из храма оправданным (Лк 18:14), мы не можем сказать, что он достиг праведности по заслугам за какие-то свои дела; но, получив прощение грехов, он стал считаться праведным перед Богом. Итак, он ни в коем случае не праведен благодаря достойным делам, но праведен благодаря данному даром прощению. И потому очень хорошо сказал св. Амвросий, что исповедание наших грехов и есть наше подлинное оправдание21.

4. Но если, оставив спор о словах, мы непосредственно рассмотрим сам предмет, то не будет никаких трудностей. Ведь когда св. Павел говорит, что Бог принимает нас, он хочет этим сказать, что Бог нас оправдывает: «Он избрал нас,... предопределив усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа... в похвалу славы благодати Своей, которою Он облагодатствовал нас» (Эф 1:4-6)*. Здесь апостол говорит по сути то же самое, что и в других отрывках, а именно, что Бог оправдывает нас даром. В четвёртой главе Послания к римлянам Павел прямо объявляет нас праведными, ибо Бог считает нас таковыми по своей милости, и сводит наше оправдание к прощению грехов: «Так и Давид называет блаженным человека, которому Бог вменяет праведность независимо от дел: "Блаженны, чьи... грехи покрыты"» (Рим 4:6-7). Несомненно, он здесь говорит не о каком-то частичном оправдании, а об оправдании полном. Он утверждает, что Давид объявил именно о таком оправдании, провозгласив блаженными получивших даром прощение своих грехов [Пс 31/32:1-2]. Отсюда очевидно, что он противопоставляет две вещи — «быть оправданным» и «считаться виновным», причём то и другое относится к человеку, который пал.

Однако нет лучшего фрагмента, чтобы доказать утверждаемое мною, чем тот, в котором св. Павел учит, что всё Евангелие в целом направлено на то, чтобы примирить нас с Богом: Он сам пожелал принять нас в свою милость в Иисусе Христе, не вменяя нам наших грехов (2 Кор 5:18 сл.). Пусть читатели тщательно взвесят эти слова. Тем более, что сразу вслед за ними апостол добавляет, что Христос был чист и не знал греха, но сделался жертвою за грех ради нас, указывая тем самым на средство примирения. Под словом «примирить» он разумеет не что иное, как «оправдать».

В самом деле, слова из другого послания, что мы становимся праведными через послушание Христу (Рим 5:19), оказались бы лишёнными смысла, если бы мы были названы праведными не в Нём, а сами по себе.

5. Однако уже в наше время Осиандера придумал невиданное чудище «сущностной» праведности (justice essentielle)73, посредством которой, хотя и не намереваясь отрицать праведность, полученную даром, он настолько запутал этот вопрос, что бедные души никогда не смогли бы постигнуть в этой тьме смысл Христовой благодати. Поэтому прежде чем идти дальше, нам необходимо опровергнуть эти фантазии.

Во-первых, заметим, что все эти спекуляции происходят из чистого любопытства. Действительно, Осиандер собрал немало свидетельств Писания, чтобы доказать, что Иисус Христос образует единство с нами, а мы с Ним74. Но это признаёт каждый, и подобное утверждение не требует доказательств. Однако он не замечает, какого рода связь образует это единство, и пускается в рассуждения, в которых сам запутывается. Но нам, которые знают, что соединены с Иисусом Христом тайной силою его Духа, будет легко выбраться из этих трудностей.

Человек, о котором я говорю, сочинил нечто близкое к фантазиям ма-нихеев: будто душа происходит от сущности Богаь. Из этого следует другое заблуждение: что Адам был сотворен по образу Божьему вследствие того, что ещё до его падения Иисус Христос был предназначен стать образцом человеческой природы. Но ради краткости я ограничиваюсь рассматриваемой темой. Итак, Осиандер настаивает, что мы едины со Христом. В этом я с ним согласен. Однако я не согласен, что сущность Христа слита с нашей. Далее, я заявляю, что из этого положения выводится столь же ошибочное следствие, согласно которому Христос есть наша праведность, потому что Он — вечный Бог, сама праведность и её источник.

Пусть читатели меня простят, если я вкратце коснусь здесь того, что наметил разобрать в другом месте, как того требует порядок изложения. Хотя Осиандер заявляет, что выражение «сущностная праведность» ему необходимо для опровержения тезиса, будто мы только считаемся праведными благодаря Христу, тем не менее он достаточно ясно высказывается в том смысле, что не удовлетворяется праведностью, которая приобретена для нас послушанием Христа и его крестной жертвой. Он воображает, что мы сущностно (substantiellement) праведны в Боге посредством вливания в нас его сущности (essence). И именно по этой причине он яростно отстаивает положение о том, что не только Иисус Христос, но также Отец и Дух обитают в нас. И это я тоже считаю верным, однако утверждаю, что он извращает это положение. Ибо Осиандеру следовало бы приметить способ обитания: Отец и Дух пребывают во Христе, а поскольку в Нём обитает вся полнота Божества [Кол 2:9], то через Христа мы целиком обладаем Богом. Поэтому то, что он говорит сначала об Отце и о Духе, причём отдельно от Иисуса Христа, не имеет иной цели, кроме как сбить с толку простых людей и удалить их от Иисуса Христа, дабы они более не держались за Него. В довершение всего Осиандер сотворил смешение сущностей, вследствие которого Бог, вливаясь в нас, делает нас частью Себя. Ибо он почитает почти за ничто тот факт, что мы соединены с Иисусом Христом силою его Духа, чтобы, будучи нашем Главой, Он сделал нас своими членами. В противном случае его сущность будет смешана с нашей. Но яснее всего Осиандер обнаруживает свои мысли, заявляя, что праведность, которой мы обладаем, происходит от Отца и от Духа благодаря их божественности. Это означает, что мы не оправданы милостью Посредника и что праведность не предложена нам всецело в его Личности, но что мы являемся причастниками праведности Бога, если Бог сущностно соединён с нами75.

6. Если бы Осиандер утверждал лишь то, что, оправдывая нас, Иисус Христос стал един с нами посредством соединения сущностей и что Он — наш Глава не только как человек, но и потому, что излил на нас сущность своей божественной природы, то он вышел бы из своих затруднений с наименьшими потерями и тогда бы не разгорелись горячие споры. Однако принимаемый им принцип подобен каракатице, которая, выпуская чёрную как смоль кровь, замутняет окружающую воду, чтобы спрятать множество своих хвостов. Поэтому, если мы не желаем терпеть, чтобы у нас с нашего же согласия отнимали праведность, которая одна даёт нам уверенность в нашем спасении и прославлении, то мы должны твёрдо и решительно противостоять подобной иллюзии.

На протяжении всего спора Осиандер применяет два слова — «праведность» и «оправдывать» — к двум вещам. По его мнению, мы оправданы не только для того, чтобы примириться с Богом, когда Он великодушно прощает нам грехи, но и чтобы стать праведными фактически, на самом деле. Таким образом, праведность является уже не милостивым принятием, а святостью и добродетелью, духновенными от Божественной сущности, которая теперь заключена в нас. К тому же он безоговорочно отрицает, что Иисус Христос, освятивший нас, изгладивший наши грехи и утишивший Божий гнев, и есть наша праведность. Он желает, чтобы это звание принадлежало Ему в том смысле, что Он есть вечный Бог и жизнь.

Для доказательства первого утверждения — что Бог оправдывает нас, не только прощая грехи, но также возрождая нас, — Осиандер задаётся вопросом, оставляет ли Бог оправданных такими, каковы они по природе, без какого бы то ни было изменения? Ответить на него нетрудно: поскольку невозможно разделить Иисуса Христа на части, то и эти два действия нераздельны, ибо в Нём мы получаем одновременно и неразрывно оправдание и освящение. Всем, кого Бог принимает в свою благодать, Он даёт Духа усыновления [Рим 8:15], силою которого преображает их по своему образу. Но если свет солнца нельзя отделить от его жара, то можно ли сказать, что земля согревается светом и освещается жаром? Невозможно найти более подходящего сравнения применительно для того, чтобы разрешить этот спор. Своим теплом солнце оживляет землю и даёт ей плодородие, своими лучами оно освещает её — вот взаимная и неразрывная связь. И всё-таки разум не допускает, чтобы свойственное одному было перенесено на другое. Есть нечто абсурдное в том, что Осиандер смешивает два рода благодати. Ибо если Бог воистину обновляет всех, кого Он без их заслуг считает праведными, и склоняет их к доброй и святой жизни, то сей путаник смешивает дар обновления с незаслуженным принятием и из двух делает одно. Тем не менее Писание, ставя эти два рода благодати рядом, чётко разделяет их, дабы мы лучше различали многообразие Божьих милостей. Св. Павел не зря говорит, что Иисус сделался для нас праведностью и освящением (1 Кор 1:30). И всякий раз, стремясь побудить нас к чистой и святой жизни, он приводит как довод спасение, приобретённое для нас, любовь Бога и благость Христа. Он достаточно ясно показывает, что быть оправданным и стать новой тварью — разные вещи.

Когда Осиандер обращается к Писанию, он извращает все те фрагменты, на которые ссылается. Так, цитируя отрывок из св. Павла, где сказано, что вера вменится в праведность не делающим, но верующим в Того, кто оправдывает грешника (Рим 4:5), он толкует его так, что Бог изменяет сердца и жизнь, чтобы сделать верующих праведными. С той же дерзостью он извращает всё содержание четвёртой главы Послания к римлянам. То же самое он без зазрения совести делает с процитированным мною отрывком: «Кто будет обвинять избранных Божиих? Бог оправдывает их» (Рим 8:33). Он толкует это так, будто бы они стали настоящими праведниками. Но совершенно очевидно, что апостол говорит здесь о разрешении от грехов, благодаря которому мы избегаем Божьего осуждения. Тем самым, как его собственный основной аргумент, так и всё, что он приводит из Писания, свидетельствуют о его неразумии.

Это видно и тогда, когда он говорит, что вера была вменена Аврааму в праведность, потому что, приняв Христа (который есть праведность Божья и сам Бог), он стал вести праведную жизнь. Но праведность, о которой там идёт речь, не распространяется на всю жизнь Авраама. Скорее, Св. Дух желает засвидетельствовать, что, хотя величие добродетелей Авраама не подлежит сомнению и, утверждаясь в них, он заслужил похвалу, всё-таки он угодил Богу только тогда, когда принял милость, данную ему в обетовании. Отсюда следует, что Бог, оправдывая человека, не смотрит ни на какие заслуги. Именно такой вывод проницательно и благоразумно сделал св. Павел из этого отрывка.

7. Мнение Осиандера, что вера не оправдывает сама по себе, но лишь тогда, когда через неё мы принимаем Иисуса Христа, совершенно верно, и я с ним охотно соглашаюсь. Ибо если бы вера давала оправдание своей собственной силой, то, поскольку она всегда слаба и несовершенна, то и праведность была бы неполной и мы получили бы лишь некий клочок спасения. Здесь мы оставляем в стороне доводы, которые он приводит против нас, и просто утверждаем, что, собственно говоря, оправдывает один Бог. Затем мы обращаемся к Иисусу Христу, который дан нам для оправдания. К наконец, мы сравниваем веру с сосудом: если, опустошённые и алчущие, мы не придём к Иисусу Христу, широко раскрыв уста души, то мы не сможем совершенно принять Его. Таким образом обнаруживается, что мы не отнимаем у Него власть оправдывать, поскольку говорим, что принимаем Его в вере прежде принятия его праведности.

Что же касается других безумств Осиандера, то их отринет всякий здравомыслящий человек. В частности, его слова о том, что вера — это и есть Иисус Христос76: это всё равно что сказать, будто глиняный сосуд и скрытое в нём сокровище суть одно и то же. Сравнение можно продолжить: вера, сама по себе не имеющая ни добродетели ни ценности, оправдывает нас, принося с собою Иисуса Христа, подобно тому как горшок, полный золота, обогащает нашедшего его. Итак, я говорю, что веру, которая есть лишь инструмент, Осиандер, пребывающий в тяжком заблуждении, смешивает с Иисусом Христом, который есть причина, основание (matiиre) нашей праведности, Совершитель и Служитель этого блага. Итак, мы распутали этот узел: а именно, разобрались, как следует понимать слово «вера», когда речь идёт о нашем оправдании.

$. В отношении принятия Иисуса Христа Осиандер заходит ещё дальше. Он говорит, что внутреннее слово воспринимается посредством внешнего. Тем самым он отвлекает читателей от личности Посредника, который ходатайствует за нас своею жертвой, указывая лишь на его Божественность*. Мы не разделяем Христа, но говорим, что, хотя, примирив нас с Отцом в своей плоти, Он дал нам праведность, Он сам есть вечное Слово Божье: Он не мог бы исполнить своё служение Посредника и приобрести для нас праведность, если бы не был вечным Богом. Ложное же толкование Осиандера заключается в том, что Иисус Христос, Бог и человек, дал нам праведность от своей божественной, а не человеческой природы. А если оправдание связано с Божественностью, то оно не связано исключительно со Христом, но относится также к Отцу и Св. Духу, так как праведность Одного есть одновременно и праведность Других. Далее, нельзя говорить, что Иисус был «создан для нас», потому что по своей природе Он вечен. Но даже если мы простим ему это тяжкое заблуждение, а именно, что сам Бог дал нам оправдание, как согласовать с этим слова св. Павла о том, что Иисус сделался для нас праведностью от Бога [1 Кор 1:30]? Каждому ясно, что св. Павел относит к личности Посредника свойственное именно ей. И хотя в ней содержится сущность Бога, нельзя забывать о названиях, специально связанных с его служениями и отличающих Его от Отца и Св. Духа.

Беря на вооружение отрывок из Иеремии, где сказано, что вечный Бог — оправдание наше (Иер 51:10)**, Осиандер просто пустословит. Ибо из этого отрывка следует, что оправдание наше — Иисус Христос — есть Бог, явившийся во плоти [1 Тим 3:16]. Вышеа мы говорили о проповеди св. Павла о том, что Бог приобрёл Себе Церковь своею кровью (Деян 20:28). Если кто-либо на этом основании станет утверждать, что кровь, пролитая дабы изгладить наши грехи, была божественной и имела божественную сущность, то как стерпеть столь чудовищное заблуждение? Однако Осиандер, прибегая к этой ребяческой уловке, рассчитывает на полную победу. Он важничает и исписывает горы бумаги тщетными умствованиями, тогда как решение просто и ясно: вечный Бог, сделавшись, как указывает пророк, семенем Давидовым, сделался и оправданием верующих. Именно в этом смысле высказывается Исайя от имени Отца: «Чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих» (Ис 53:11).

Отметим, что это говорит Отец, который возлагает на своего Сына миссию оправдания и указывает на основание этого: «Он, Праведник». Отец определяет и средство — учение, через которое будет познан Иисус Христос. Отсюда я заключаю, что Иисус Христос сделался нашим оправданием, приняв образ раба. Далее, Он оправдал нас через повиновение Богу — Отцу своему. Следовательно, Он передал нам это благо не по своей божественной природе, но исполняя служение, которое было Ему поручено. Ибо, хотя единственный источник праведности — Бог и мы можем стать праведными, лишь будучи причастны Ему, тем не менее, поскольку страшный разрыв, наступивший вследствие падения Адама, отлучил и отдалил нас от всех небесных благ, нам было необходимо прибегнуть к целебному средству более низкого порядка — через смерть и воскресение Иисуса Христа.

9. Если Осиандер возразит, что дело нашего оправдания столь велико и возвышенно, что для него недостаточно никаких человеческих возможностей, то я готов с ним согласиться. Но если отсюда он сделает вывод, что на это способна лишь божественная природа, то я скажу, что он жестоко заблуждается. Иисус Христос не мог бы ни омыть наши души своею кровью, ни умиротворить Отца своею жертвой, ни освободить нас от проклятия, в которое мы были ввергнуты, ни вообще исполнить служение Священника, приносящего жертву, если бы Он не был истинным Богом (потому что никакие плотские силы несопоставимы со столь тяжким бременем). Однако Он совершил всё это в своей человеческой природе. И если кто-то спрашивает, каким образом мы были оправданы, св. Павел отвечает: послушанием Христа (Рим 5:19). И повиноваться Он мог только в качестве служителя, раба [Флп 2:7]. Из этого я заключаю, что праведность была дана нам в его плоти. Слова, что Бог сделал жертвой за грех не знавшего греха, чтобы мы в Нём сделались праведными [2 Кор 5:21], свидетельствуют, что источник праведности — во плоти Христа. Поэтому я тем более поражаюсь, как Осиандер не стесняется так часто повторять это место, которое совершенно противоречит его позиции. Он прославляет Божью праведность и справедливость, но только чтобы прославить свою победу, как будто он уже доказал, что божественная праведность сущностно присутствует в нас. Однако св. Павел хорошо сказал, что мы сделались праведными в Боге, но совершенно в другом смысле, а именно благодаря удовлетворению, данному Сыном.

Впрочем, даже школьники и послушники должны знать, что Божья праведность признаётся таковой лишь Божьим суждением. Недаром св. Иоанн противопоставляет славу Божью славе человеческой (Ин 12:43)18, имея в виду, что люди, о которых он говорит, сидят на двух стульях, что они предпочитают пользоваться хорошей репутацией у людей, нежели быть принятыми Богом. Я знаю, что праведность неоднократно именуется исходящей от Бога, потому что Он — её Творец и Он нам дарует её. Но у этого отрывка смысл именно таков, о котором я говорил, то есть, что мы предстанем пред судейским престолом Бога, имея поддержку в послушании Христа. Это настолько очевидно, что не следует развивать эту тему дальше.

Кроме того, слова не будут иметь большого значения, если мы согласны в главном. То есть если Осиандер признает, что мы оправданы во Христе, потому что Он сделался для нас очистительной жертвой, совершенно чуждой его божественной природе. По этой самой причине, желая запечатлеть в наших сердцах праведность и спасение, которые Он нам принёс, Он предлагает нам в залог свою плоть. Недаром Он называет Себя «хлебом жизни» [Ин 6:48] и, объясняя это, добавляет, что плоть его истинно есть пища и кровь его истинно есть питьё [Ин 6:55]. Этот способ научения проявляется и в таинствах77. Хотя они нацеливают нашу веру на всего Христа — Бога и человека — целиком, а не на «половину» Его, тем не менее они свидетельствуют, что сущность праведности и спасения заключена в его плоти. Он оправдывает и животворит не просто как человек, сам от Себя, но потому, что Богу было угодно явить то, что в Нём как в Личности Посредника было сокрыто и непостижимо. Поэтому я обычно говорю, что Христос для нас словно источник, из которого каждый может пить сколько может и желает. И что посредством Его небесные блага истекают и втекают в нас. Они не принесли бы нам пользы, если бы оставались скрыты в Божьем величии, как в глубоком, недосягаемом источнике. Я не отрицаю, что в этом смысле Христос оправдывает нас как Бог и человек; что это действие является общим для Отца и Св. Духа; и что, наконец, праведность, причастниками которой нас соделал Иисус Христос, есть вечная праведность вечного Бога — с тем, однако, условием, что приведённые мною неопровержиые доводы остаются в силе.

Ю.И ещё, чтобы Осиандер своими хитростями не вводил в заблуждение простых людей, я утверждаю, что мы лишены этого ни с чем не сравнимого блага праведности до тех пор, пока не обретём Иисуса Христа. Поэтому я особо подчёркиваю наше соединение (сопіопсгіоп) с Главой, подчёркиваю, что наши сердца стали через веру его обителью и что благодаря этому святому союзу78 мы как бы пользуемся Им: будучи «нашим», Он распределяет среди нас блага, которые преизобилуют в его совершенстве. Я, следовательно, говорю, что мы не должны созерцать Иисуса Христа издалека или просто вне нас, если хотим, чтобы нам была вменена его праведность: мы имеем право на приобщение к его праведности постольку, поскольку мы облеклись в Него и привиты к его телуа, поскольку Он пожелал стать с нами единым целым. Тем самым мы разоблачаем ложь Осиандера, когда он упрекает нас в том, будто веру мы считаем праведностью. Как будто мы лишаем Иисуса Христа того, что Ему принадлежит, когда говорим, что приходим к Нему нищими и голодными, чтобы обогатиться и насытиться тем, что есть у Него одного. Однако Осиандер, не замечая этого духовного соединения, продолжает настаивать на той мешанине, которую мы уже опровергли и отвергли, и сурово осуждает тех, кто не соглашается с его фантазиями о сущностной праведности. Ибо (как он утверждает) эти люди не думают о том, что сущностно принимают Иисуса Христа на Вечере Господней. Что до меня, то я почитаю за честь, когда меня поносит столь тщеславный и опьянённый собственными иллюзиями человек, а особенно, когда он ведёт войну против всех, кто правильно толкует Писание, не исключая людей, которых он должен был бы смиренно почитать. Мне тем более легко не беспокоиться на сей счёт, что мною движут не личные чувства и дело не касается лично меня.

Столь настойчивое и неуместное отстаивание Осиандером того, что наша праведность в Иисусе Христе носит сущностный характер и что Он сущностно пребывает в нас, во-первых, имеет целью смешать Бога с на-

аКальвин любил образ прививки, который он заимствовал из Послания к Римлянам. «Привиты (entez) [в Синодальном тексте просто «соединены» (Рим 6:5)] — это слово очень важно... Оно не только означает соответствие образцу, но предполагает сокровенную связь, которой мы настолько соединены с Ним, что, животворя нас своим Духом, Он как бы вливает в нас свою силу... Благодаря этой прививке мы не только получаем от Христа силу и стойкость и как бы внутренний остов жизни, но переходим из своей природы в его природу.» (Комм, к Рим, VI, 5). Прививка ко Христу (insitio in Christo) является для Кальвина весьма существенным положением. Она — необходимое условие получения благодати, которая заслужена для нас ценой искупления. Кальвин часто возвращается к этой теме: «так познаем же союз, в который мы вступили с нашим Господом Иисусом Христом: это значит, что Он желает иметь одну жизнь с нами и что Он наш; что Он желает жить в нас — и не иносказательно, а в действительности; жить не в земном смысле, а в духовном. Во всяком случае, Он так трудится для этого силою своего Святого Духа, что мы соединяемся с Ним прочнее, чем члены внутри одного тела.» (Девятая проповедь о Страстях. — ОС, XLVI, 953.) «Нужно заметить,... что наш духовный союз со Христом относится не только к душе, но и к телу, так что мы становимся плотью от его плоти, костью от его кости. Если бы наше единство было иным, то есть не полным и не неразрывным, то надежда на воскресение ослабла бы.» (Комм. 1 Кор, VI, 15.) Кальвин идёт ещё дальше и пишет, что у нас одна жизнь со Христом и что «мы по отношению к Нему становимся тем же, чем Он является по отношению к Отцу». (Гомилия XI на 1 Цар [Самуила]. — ОС, XXIX, 353.) — Прим. франц. изд.

ми так, как перемешивается пища, которую мы едим. Ибо именно так он воспринимает принятие Иисуса Христа на Вечере Господней. По-вторых, он стремится доказать, что Бог как бы вдыхает в нас свою праведность, благодаря чему мы становимся реально и фактическим праведными вместе с Ним. Этот безумный фантазёр доходит до того, что утверждает, будто Бог сам есть праведность, святость, справедливость и совершенство, которые заключены в Нём.

Я не буду долго забавляться опровержением свидетельств, которые он притягивает за волосы ради доказательства своих измышлений. Но вот, например, Св. Пётр говорит, что нам дарованы великие и драгоценные обетования, чтобы через них сделаться причастниками Божеского естества (2 Пет 1:4); Осиандер отсюда заключает, что Бог смешал свою сущность с нашей — как будто мы уже таковы, какими, по обетованию Евангелия, будем при втором пришествии Христа. Ведь в противоположность этому св. Иоанн провозглашает, что мы будем подобны Богу, когда увидим Его, как Он есть (1 Ин 3:2). Я хотел только дать читателям возможность почувствовать дух этих глупостей, чтобы они знали, что я отказываюсь опровергать их не потому, что это трудно, но лишь стараясь не наскучить совершенно излишними доводами и рассуждениями.

II. Ещё больше отравы заключено там, где он говорит, что мы праведны вместе с Богом. Полагаю, я уже достаточно убедительно показал, что его учение, даже если бы оно не было столь вредоносным, а было бы просто плоским и бесплодным и заключало в себе лишь суету и тщеславие, всё равно должно быть с полным основанием отвергнуто всеми богобоязненными и здравомыслящими людьми как глупое и бесполезное. Опрокидывать всякую уверенность в нашем спасении, прикрываясь ссылками на какую-то двойную праведность79, которую придумал этот мечтатель, обволакивать нас туманом, чтобы лишить нашу совесть покоя, основанного на жертве Иисуса Христа, и мешать нам взывать к Богу в смиренном дерзновении — всё это совершенно нетерпимое нечестие. Осиандер смеётся над теми, кто считает, что слово «оправдать» вполне законно употреблять по отношению к праведности в значении «разрешить от грехов». Он утверждает, что нам следует быть фактически праведными и с превеликим презрением отвергает мысль, что мы оправданы принятием, дающимся даром.

Но если Бог не оправдывает, прощая нас и освобождая от грехов, то что означает часто повторяемое высказывание св. Павла, что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их [2 Кор 5:19]? И сделал жертвою за грех Сына своего, чтобы мы в Нём сделались праведными (2 Кор 5:21)? Прежде всего я полагаю несомненным, что праведны те, кто примирён с Богом. Это, по сути, означает, что Бог оправдывает, прощая. А в другом месте оправданию противопоставляется обвинение. Отсюда следует, что оправдать означает не что иное как то, что Богу в качестве судьи угодно простить нам грехи (absoudre).

В самом деле, всякий мало-мальски владеющий древнееврейским языком, а также обладающий здравым рассудком знает, откуда происходит этот способ выражения и что он означает. И пускай Осиандер мне ответит: когда св. Павел приводит слова Давида об оправдании без дел — «блаженны, чьи беззакония прощены» (Рим 4:7; Пс 31/32:1), — то это определение верно целиком или только наполовину? Разумеется, Павел не призывает пророка в свидетели того, что только часть нашего оправдания заключается в прощении грехов или что оно только помогает оправданию и дополняет его. Нет, он всю нашу праведность целиком рассматривает как дающееся даром прощение грехов, благодаря которому Бог принимает нас. Провозглашая, что блажен тот человек, чьи грехи покрыты, которому Бог простил его беззакония и которому Он не вменит вины, апостол видит блаженство не в том, что человек реально и фактически праведен, а в том, что Бог прощает его и считает таковым.

Осиандер возражает, что для Бога оскорбительно, а также противно его природе оправдывать того, кто остаётся дурным. Здесь нужно вспомнить то, о чём я говорил выше: что благодать оправдания сопряжена с возрождением, хотя это и разные вещи. Но поскольку из опыта известно, что и у праведников остаются какие-то следы греха, то совершенно необходимо, чтобы их оправдание совершалось иным образом, нежели совершается возрождение к новой жизни [Рим 6:4]. Ибо что касается последнего, то Бог начинает преображать своих избранных в этой жизни таким образом, что производит эту работу мало-помалу и полностью не прекращает её до самой их смерти, так что они постоянно остаются виновными перед Божьим судом. Но оправдывает Он их не частично, а так, что верующие, облечённые чистотою Христа, не убоятся открыто предстать на небеса. Частица праведности не умиротворила бы совесть до такой степени, чтобы мы стали угодны Богу как абсолютно праведные перед Ним. Отсюда следует, что истинное учение об оправдании глубоко искажается, когда ум терзается сомнениями, когда из-за них слабеет уверенность в спасении, а человек медлит свободно и безбоязненно воззвать к Богу или что-то ему в этом препятствует, то есть когда у него нет мира и покоя духовной радости. Поэтому св. Павел, показывая, что наследие не даётся Законом, прибегает к доказательству от противного (Рим 4:14-15). Ибо если бы это было так, то вера была бы разрушена; иначе и не может быть, если она зависит от дел, поскольку даже самый святой человек на свете не может на них положиться.

Различие между оправданием и возрождением, в котором запутался Осиандер, хорошо раскрывает св. Павел. Говоря о действительной праведности или о склонности к доброй жизни, которую дал ему Бог (то, что Осиандер называет сущностной праведностью), он со стоном восклицает: «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим 7:24) Но затем, увидев прибежище в той праведности, которая основана на одной лишь Божьей милости, он чудесным образом прославляет себя в противостоянии смерти, поруганию, нищете, мечу и всем бедам: «Кто будет обвинять избранных Божиих? Бог оправдывает их» (Рим 8:33). Он уверен, что никто и ничто «не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 8:39). Он ясно и чётко заявляет, что ему дана праведность, которой одной совершенно достаточно для спасения перед Богом — настолько, что позорное рабство, по причине которого он оплакивал своё состояние, ничуть не колеблет его уверенности в прославлении и не может помешать достижению этой цели. Такое различие хорошо известно и даже привычно всем святым, которые стенают под бременем своего нечестия и всё-таки не оставляют победоносной уверенности, необходимой для преодоления всех страхов и сомнений.

Возражения Осиандера, что это не соответствует природе Бога, оборачиваются против него самого. Ибо, облекая святых в какую-то двойную праведность, словно в платье на подкладке, он вынужден признать, что никто не может быть угоден Богу без прощения грехов. А если это верно, то ему придётся по крайней мере также признать, что мы считаемся праведными, как он выражается, «рго rata»*, в той степени, в которой Богу угодно нас принять. До какой же степени способен грешник расширить Божью милость, чтобы считаться праведным, не будучи таковым? На одну унцию или на целый фунт? Он будет взвешивать, колеблясь и уклоняясь то в одну, то в другую сторону, но так и не сможет взять столько праведности, сколько необходимо, чтобы удостовериться в своём спасении.

Ясно, что тот честолюбец, который желал бы навязать закон Богу, не^ может быть судьёй в этом вопросе. Всегда остаётся в силе речение Давида, что Бог праведен в своём приговоре (Пс 50/51:6) и одержит победу над теми, кто захочет осудить Его. Какая же наглость осуждать верховного Судью, когда Он даром милостиво прощает?! Словно Ему непозволительно исполнить то, что Он провозгласил: «Кого помиловать, помилую, кого пожалеть, пожалею» (Исх 33:19). И Моисей своим заступничеством,

Пропорционально (лат.).

на которое Бог и ответил этими словами, стремился вовсе не к тому, чтобы Он не простил никого, но к тому, чтобы Он равно простил всех, потому что виновны были все. И мы учим, что Бог погребает грехи людей, которых Он оправдывает, потому что Он ненавидит грех и может любить только тех, кого Он признал праведниками. Какое это удивительное оправдание — когда грешники, облачённые в праведность Иисуса Христа, не страшатся суда и приговора, которого заслуживают! И осуждая самих себя, получают оправдание извне.

12. Пусть мои читатели задумаются также над превеликой тайной, о которой Осиандер тщеславно хвалится, что откроет им. После того, как он долго убеждал нас, что мы не приобретём милости у Бога только лишь через вменение нам праведности Иисуса Христа, он не стыдится заявлять, что для Бога невозможно считать праведником того, кто таковым не является, и наконец заключает, что Иисус Христос был нам послан для оправдания не в своей человеческой, а в божественной природе. И, хотя праведность может пребывать лишь в личности Посредника, она принадлежит Ему не потому, что Он — человек, а потому что — Бог. Рассуждая таким образом, Осиандер не скручивает верёвку из двух видов привязанности, как раньше, а совершенно лишает человеческую природу Христа силы и миссии оправдывать. Необходимо рассмотреть, по каким причинам ведёт он эту борьбу. К приведённом выше отрывке [1 Кор 1:30] св. Павел говорит, что Иисус Христос сделался для нас премудростью, что, по мнению Осиандера, равнозначно вечному Слову. Отсюда он заключает, что как человек Иисус не является нашей премудростью. Я отвечаю, что единородный Сын Божий всегда был Божьей премудростью. Но св. Павел упоминает здесь об этом звании в другом смысле: после воплощения Христа все сокровища премудрости и ведения сокрыты в Нём (Кол 2:3). Поэтому всё, чем Он обладал в Отце [Ин 17:5], Он явил нам. Следовательно, слова св. Павла относятся не к сущности Сына Божьего, а к тому, что передано нам, и вполне соответствуют именно человеческой природе Христа. Ибо, прежде чем облечься в плоть, Он был светом, светящим во тьме, то есть как бы сокрытым светом, пока не выступил въяве, в человеческой природе, дабы стать солнцем правды. По этой причине Он и называет Себя светом миру (Ин 8:12).

Очень неумно со стороны Осиандера ссылаться на то, что сила, необходимая для оправдания, намного превосходит возможности Ангелов и людей. Ведь речь идёт не о достоинстве того или иного творения, а о том, что эта сила зависит от предустановления и повеления Бога. Если бы Ангелы захотели дать за нас удовлетворение Богу, то это не принесло бы никакой пользы, потому что они не были созданы и предназначены для этого. Это было особое служение Иисуса Христа, который, подчинившись Закону, искупил нас от проклятия Закона (Гал 3:13). Тяжкой виной Осиан-дера я считаю то, что он клевещет на людей, которые ищут праведности в смерти и страданиях Господа Иисуса, будто они оставляют лишь некую часть Иисуса Христа и, хуже того, творят двух богов, потому что, по его утверждению, не исповедуют, что мы праведны через праведность Бога. Но, отвечаю я, хотя мы и именуем Иисуса Христа Подателем жизни, ибо своей смертью Он лишил силы имеющего державу смерти (Евр 2:14), мы не не отнимаем этой чести у его Божественности, а только лишь указываем, каким образом достигла до нас Божественная праведность, чтобы мы могли получить от неё пользу.

Здесь Осиандер впадает в недопустимое заблуждение. Ибо мы не отрицаем, что то, что нам явлено в Иисусе Христе, происходит от сокрытой благодати и силы Бога. Мы не отрицаем, что праведность, данная нам Иисусом Христом, является праведностью Бога, исходящей от Него. Но мы по-прежнему настаиваем, что можем обрести праведность и жизнь только в смерти и воскресении Иисуса Христа. Я не стану приводить огромного количества отрывков из Писания, в которых легко обнаруживается бесстыдство Осиандера; в частности, те места псалмов, которые он приводит в свою защиту и где говорится, что Бог желает своею праведностью помочь своим рабам. Я спрашиваю вас: можно ли доказать, что мы имеем одну субстанцию с Богом, ссылаясь на то, что получаем от Него помощь?

Не более обоснованно и утверждение Осиандера, что праведностью считается собственно побуждение к добрым делам. Из того, что один лишь Бог производит в нас желание их совершать (Флп 2:13), он делает вывод, что мы имеем Его праведность. Мы не отрицаем, что Бог преображает (rйforme) нас своим Духом и побуждает к святой жизни. Однако, нужно прежде всего рассмотреть, делает ли Он это непосредственно или же посредством своего Сына, которому Он вручил всю полноту своего Духа, дабы от его изобилия Сын питал нищету и скудость нас как своих членов. Кроме того, из того, что праведность притекает к нам от величия Бога, как из потаённого источника, вовсе не следует, что Иисус Христос, который освящается ради нас в своей плоти (Ин 17:19)*, стал нашей праведностью лишь благодаря своей божественной природе.

Столь же необдуманным является утверждение Осиандера, что сам Иисус Христос был праведен Божественной праведностью, так как если бы Его не направляла воля Отца, то Он не исполнил бы порученного Ему служения. Хотя мы и говорили в другом месте, что все заслуги Христа вытекают из чистого Божьего милосердия и даваемых даром щедрот — подобно ручьям, текущим из одного источника, это отнюдь не совпадает с фантазиями Осиандера, которыми он ослепляет простых людей и себя самого. Ибо найдётся ли такой невежда, чтобы с ним согласиться? А именно, из того, что Бог есть источник и начало нашей праведности, сделать вывод, будто мы сущностно праведны и в нас обитает праведность Бога? Исайя говорит, что Бог, искупая свою Церковь, возложил на Себя праведность*, как броню (Ис 59:17). Но неужеди для того, чтобы лишить Иисуса Христа его оружия, которое сам же Бог дал Ему, дабы Он стал совершенным Искупителем? Смысл слов пророка ясен: он в том, что Бог ничего ниоткуда не брал для своего свершения и никто Ему в этом не помогал — что и утверждает св. Павел в других выражениях: Бог предложил Его нам в жертву, чтобы явить свою праведность (Рим 3:25). Это не отменяет сказанного в другом месте: что мы праведны послушанием одного человека (Рим 5:19). Короче говоря, тот, кто путается в двух видах праведности и запутывает других, чтобы помешать бедным душам успокоиться лишь в едином и единственном Божьем милосердии, тот свивает терновый венец для Иисуса Христа, намереваясь посмеяться над Ним.

13. Большинство число людей воображают, что праведность состоит из сочетания веры и дел. Поэтому прежде чем перейти к другим вопросам, покажем, что праведность по вере настолько отличается от праведности от дел, что если первая утверждается, то вторая ниспровергается. Апостол говорит, что он всё почитает тщетою, чтобы приобрести Иисуса Христа и познать Его, но не собственной праведностью, которая от Закона, но той, которая чрез веру во Христа, то есть праведностью от Бога по вере (Флп 3:8-9). Здесь мы видим, что он сопоставляет эти два рода праведности как две противоположные вещи и показывает, что для получения праведности от Христа нужно отказаться от своей собственной. Поэтому в другом месте он говорит, что причиной падения евреев было то, что, желая возвысить собственную праведность, они не покорились праведности Божьей (Рим 10:3). Если, превознося свою собственную праведность, мы отвергаем Божью праведность, то, чтобы обрести эту последнюю, мы должны совершенно отказаться от первой. То же самое апостол имеет в виду, говоря, что то, чем мы хвалимся, уничтожается не Законом, а верой (Рим 3:27). Отсюда следует, что если у нас остаётся хотя бы капля праведности от дел, то остаётся и повод хвалиться. Поэтому если вера исключает всякое самовосхваление, то праведность по вере несовместима с праведностью от дел.

В четвёртой главе Послания к римлянам св. Павел показывает это с такой очевидностью, что не оставляет нам ни малейшего повода для похвальбы и всяческих уловок: «Если Авраам оправдался делами, он имеет похвалу, но не пред Богом» (Рим 4:2). Отсюда следует, что Авраам получил оправдание не делами. Сразу же после этих слов апостол приводит другой аргумент: если человек получает воздаяние по делам, то, значит, не по милости, а по долгу. Следовательно, милость не заслуживается делами. Итак, безумие думать, что праведность заключается в вере и делах одновременно.

14. Софисты, с пристрастием и удовольствием искажающие Писание, полагают, что нашли изящный выход из положения: они утверждают, что дела, о которых говорит св. Павел, касаются невозрождённых людей, руководствующихся своей свободной волей. Это не добрые дела верующих, на которые их вдохновляет сила Св. Духа. Следовательно, по их мнению, человек оправдывается как верой, так и делами, причём дела ему не принадлежат, а являются дарами Христа и плодами нового рождения. Они твердят, что св. Павел сказал эти слова только для того, чтобы обличить евреев, которые дерзко и безумно полагали достичь оправдания собственной добродетелью и силой. Тогда как его нам даёт один лишь Дух Христов, а отнюдь не побуждение нашей свободной воли. Но софисты не обращают внимания на то, что в другом месте св. Павел, противопоставляя законническую и евангельскую праведность, исключает все и всяческие дела, какими бы именованиями их ни украшали. Апостол пишет, что праведность по Закону состоит в том, что исполнивший его будет спасён; а праведность по вере — веровать, что Иисус Христос умер и воскрес (Рим 10:5,9).

Далееа мы увидим, что «освящение» и «оправдание» суть различные милости Христа.

Отсюда следует, что когда вере приписывают силу оправдания, то даже духовные дела не принимаются в расчёт. Более того, св. Павел, говоря, что Аврааму было нечем хвалиться перед Богом [Рим 4:2], ибо он не мог был праведен по делам, не ограничивает это неким внешним выражением праведности и благочестия, на которое Авраам был подвигнут свободной волей: хотя сама жизнь святого патриарха была почти ангельской, у него не могло быть заслуг, которые бы сделали его праведным перед Богом.

Теологи Сорбонны варят ешё более неудобоваримое блюдоа. И всё же лисицы, о которых шла речь, портят простых людей злобными вымыслами, погребая под покровом Духа и благодати Божье милосердие, которое одно только может успокоить охваченную страхом бедную совесть80. Да, мы вместе со св. Павлом исповедуем, что исполняющие Закон праведны перед Богом; однако люди весьма далеки от подобного совершенства. Поэтому они должны прийти к выводу, что дела, достойные того, чтобы приобрести для нас праведность, ничему не помогут, ибо мы лишены таковых. Что же касается сорбоннцев, то они допускают двойное злоупотребление: они называют верой ожидание вознаграждения от Бога за заслуги и под словом «благодать» разумеют не дар праведности, незаслуженно получаемый нами, а помощь Духа для доброй и святой жизни. Они читают у апостола, что приходящий к Богу должен веровать, что Бог воздаёт ищущим Его (Евр 11:6), но не понимают, как Его нужно искать — и мы это покажем в скором времени.

Злоупотребление словом «благодать» видно из их книг. Так, Мастер сентенций* толкует праведность, полученную нами во Христе, двояким образом. Во-первых, говорит он, смерть Христа оправдывает нас тогда, когда порождает в наших сердцах любовь, благодаря которой мы и становимся праведными. Во-вторых, поскольку ею угашается грех, которым нас держит в своём плену дьявол, то теперь он не может нас победить5. Мы видим, что он понимает благодать Божью только в том смысле, что она ведёт нас к добрым делам с помощью силы Св. Духа. Здесь он, на первый взгляд, следует мнению св. Августина, но следует издалека, а порой совершенно от него отклоняется. Он затемняет то, что ясно было сказано этим святым человеком, а там, где у Августина имелось маленькое пятнышко, у него испорчено всё. Сорбоннские школы всегда шли от дурного к худшему, пока не споткнулись в конце концов о заблуждения Пелагия. Впрочем, мы не обязаны полностью принимать сказанное св. Августином или, по крайней мере, его манеру выражения. Ибо, хотя он совершенно правильно отнимает у человека всякую похвалу за праведность и целиком относит последнюю к Богу, он считает благодать средством освящения, посредством которого мы возрождаемся к новой жизнис.

Писание, говоря об оправдании верой, подводит нас к другому вы-воду: оно учит нас поворачиваться и смотреть на одно из наших дел — чтобы видеть одно лишь Божье милосердие и совершенную святость Христа. Оно показывает нам, что оправдание совершается следующим образом. Вначале Бог принимает грешника в своей чистой, даваемой даром благодати, не видя в нём ничего, что бы подвигло Его на милость, кроме жалкого состояния человека. Он видит, что человек всецело не способен на добрые дела, и поэтому Бог в Себе самом находит причину благодетельствовать ему. Затем Он вселяет в грешника ощущение своей доброты, чтобы, потеряв надежду на всё, чем он обладает, человек целиком вручил дело своего спасения милости Божьей, которую Бог оказал ему. Вот то чувство веры, посредством которого человек приобретает своё спасение: наученный евангельским учением, примирённый с Богом и получивший прощение грехов праведностью Христа, он оправдан. И хотя он возрождён Божьим Духом, он не успокаивается на добрых делах, которые творит, но всё более убеждается, что его непоколебимая праведность коренится в одной лишь праведности Христа. Когда мы серьёзно углубимся в эти вещи, то всё сказанное по этому поводу будет совсем легко понять. Они, конечно, могут быть изложены в другом порядке, лучшем, чем тот, который выбрали мы. Но это неважно, поскольку они истолкованы достаточно ясно и последовательно, так что нетрудно уяснить любой относящейся к сему предмету вопрос.

17. Здесь нам следует вспомнить о соотношении веры и Евангелия, о котором мы говорили ранееа. Ведь мы сказали, что вера оправдывает потому, что она принимает праведность, предложенную в Евангелии. Итак, если в Евангелии нам предложено оправдание, то тем самым теряют своё значение любые дела. Св. Павел говорит об этом много раз, но особенно в двух местах. В Послании к римлянам, сопоставляя Закон и Евангелие, он высказывается так: «Моисей пишет о праведности от закона: "исполнивший его человек жив будет им"» (Рим 10:5). А праведность от веры означает, что «устами твоими будешь исповедовать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мёртвых» [Рим 10:9]. Разве из этого не следует, что разницу между Законом и Евангелием он видит в том, что Закон относит праведность к делам, а Евангелие даёт её даром, без оглядки на дела? Это очень важное место, и оно избавит нас от многих трудностей: будет существенным достижением, если мы поймём, что праведность, данная нам в Евангелии, свободна от условий Закона. Вот почему апостол столь часто противопоставляет Закон и обетование как противостоящие один другому. «Если по закону наследство, то уже не по

Книга III Глава XI

обетованию» (Гал 3:18). В той же главе имеются и другие подобные высказывания.

Очевидно, что в Законе тоже есть обетования. Но обетования Евангелия содержат нечто особое и отличное, если только мы не хотим сказать, что их противопоставление нелепо. В чём же это отличие, как не в том, что они даны даром и в их основе лежит лишь милость Божья, тогда как законни-ческие обетования предполагают наличие дел? И пускай никто не огрызается в ответ, будто св. Павел здесь просто отвергает праведность, которую люди рассчитывают принести Богу по своей свободной воле и своими силами: ведь апостол без всяких оговорок заявляет, что Закон ничуть не полезен своими повелениями и заповедями, потому что их не исполнил никто — не только простые люди, но даже самые совершенные. Безусловно, любовь — основа Закона, поскольку к любви побуждает нас Христос. По почему мы не становимся праведными, даже любя Бога и ближнего, если не потому, что эта любовь настолько немощна и несовершенна даже у самых святых людей, что они не заслуживают быть принятыми Богом?

15. Второй важный для нас фрагмент таков: «А что законом никто не оправдывается пред Богом, это ясно, потому что праведный верою жив будет. А закон не по вере; но кто исполняет его, тот жив будет им» (Гал 3:11-12). Разве мог быть действенным этот аргумент, если бы не было решено заранее, что дела не принимаются во внимание и что их нужно как бы отложить в сторону? Закон, говорит апостол, отличен от веры. Почему же? И разъясняет: потому, что для оправдания человека он требует дел. Отсюда следует, что дела не требуются, если человек должен быть оправдан через веру. Примечательно, что одно противопоставлено другому, что оправданный через веру оправдан без всяких заслуг, приобретённых своими делами, и даже вообще без всяких заслуг. Ибо вера принимает праведность, которую дарует Евангелие. Сказано также, что Евангелие тем отличается от Закона, что не связывает праведность с делами, но с одной лишь милостью Божьей.

Сходное умозаключение апостол делает в Послании к римлянам: Авраам не имеет похвалы перед Богом, но вера вменяется ему в праведность (Рим 4:2 сл.). Здесь также показана причина этого: праведность по вере имеет место даже тогда, когда нет никаких достойных похвалы дел. Там, где есть дела, говорит апостол, там воздаётся похвала, которая за них причитается. А дающееся по вере даётся даром. То, что следует дальше, убеждает в том же, а именно, что мы получаем небесное наследие верой, дабы понять, что оно даётся по благодати. Он делает вывод, что небесное наследие даётся даром, поскольку мы получаем его через веру. Разве причи

на этого не в том, что вера, не имея опоры в делах, всецело опирается на Божье милосердие? Вне всякого сомнения в другом месте апостол высказывается в том же смысле: «ныне, независимо от закона, явилась правда Божия, о которой свидетельствуют закон и пророки» (Рим 3:21). Исключая Закон, он имеет в виду, что наши заслуги нисколько нам не помогут и что мы не приобретём праведность благодеяниями. Напротив, мы должны быть пусты, дабы принять её.

\9. Теперь читатели могут понять, сколь добросовестны нынешние софисты, которые искажают и поносят наше учение, когда мы говорим, что человек оправдывается одной верой81. Они не осмеливаются отрицать, что люди оправдываются верой, ибо об этом очень много говорится в Писании, но, поскольку там отсутствует слово «только», они упрекают нас, что мы добавили его от себяа. Но если это так, то что они возразят на слова св. Павла, где он говорит, что праведность не может быть не от веры, потому что она даётся даром? Как данное даром согласуется с делами? И с помощью какой клеветы смогут они исказить сказанное в другом месте, что правда Божия открывается в Евангелии (Рим 1:17)? Если она там открывается, то не наполовину, не отчасти, но полностью и совершенно. Отсюда следует, что Закон здесь исключается. В самом деле, их ухищрения выглядят не только лживыми, но и смешными, когда они твердят, что «только верой» мы добавили от себя. Ведь разве тот, кто лишает дела оправдывающей силы, не приписывает её целиком вере? Что иное означают речения св. Павла, что правда Божия явилась независимо от Закона, что человек оправдывается даром, без помощи дел (Рим 3:21,24,28)?

Но тут наши противники прибегают к очень тонкой уловке: они говорят, что речь идёт о делах обрядового, а не морального порядка5. Это совершенно бесполезная попытка, хотя они и возводят её к Оригену и некоторым иным древним писателям82. Они настолько увлечены этим лаем в своих школах, что забывают о самых основах диалектики. Неужели они полагают, что апостол утратил здравый смысл, когда приводил в подтверждение своих слов такие сентенции: «кто исполняет его [Закон], тот жив будет им» (Гал 3:12); «проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона» (Гал 3:10)? Если они не совсем лишились рассудка, то не скажут, что вечная жизнь была обещана соблюдающим обряды и что прокляты лишь нарушающие их. Если отдавать себе отчёт в том, что в этих отрывках подразумевается нравственный закон, то не остаётся сомнений, что сила оправдания отнята именно у дел морального характера.

Доводы, которые приводит апостол, направлены к той же цели. Например, он говорит: «законом познаётся грех» (Рим 3:20), а не праведность; «закон производит гнев» (Рим 4:15). Следовательно, он не приносит спасения. Поскольку Закон не в состоянии утвердить совесть, он не может принести праведность. А также: «Воздаяние верующему вменяется не по милости, но по долгу; а не делающему... вера его вменяется в праведность» (Рим 4:4-5). «Если мы оправданы верой, то нам нечем хвалиться» (Рим 3:27)*. «Если бы дан был закон, могущий животворить, то подлинно праведность была бы от закона; но Писание** всех заключило под гроши, дабы обетование верующим дано было по вере» (Гал 3:21 -21). Щть тшт противники твердят, если смеют, что это сказано о церемониях, а не о делах морального порядка. Но даже малые дети будут смеяться над их глупостью. Так что можно считать решённым, что если оправдывающая сила у Закона отнята, то эти слова представляют собой всеобщее правило.

20. Если кого-то удивляет, что апостол говорит о «делах Закона», а не просто о «делах», то ответ у нас под рукою. Ибо для того, чтобы дела имели какую-то ценность, она должна исходить от одобрения Бога, а не от их собственной добродетельности. Кто осмелится хвалиться некоей праведностью перед Богом, если она не принимается Им? И кто осмелится спрашивать о каком-то вознаграждении, если оно Им не обещано? Только по благорасположению Бога дела могут считаться праведными и быть вознаграждены, если заслуживают какой-то награды. В самом деле, именно на этом основана ценность дел, когда человек стремится выказать ими своё послушание Богу. Поэтому в другом месте апостол, желая показать, что Авраам не мог получить оправдания делами, отмечает, что Закон явился спустя около четырёхсот лет после того, как с Авраамом был заключён союз по благодати (Гал 3:17). Невежды смеются над этим аргументом, полагая, что добрые дела могли быть и до того, как явился Закон. Но так как апостол прекрасно понимал, что дела имеют достоинство лишь постольку, поскольку они принимаются Богом, он подчёркивает, что они не могли оправдывать до того, как были даны обетования Закона. Итак, мы видим, почему он, намереваясь отнять у дел способность оправдывать, говорит именно о «делах Закона»: спор может идти только о таковых.

К тому же иногда апостол без всяких оговорок исключает всякие дела: например, когда он говорит, что Давид называет блаженным человека, которому Бог вменяет праведность независимо от дел (Рим 4:6). Посему никакие ухищрения наших противников не могут удержать нас от утверждения всеобщего характера этого принципа. Так же напрасно они прибегают к другой уловке: они соглашаются, что мы оправдываемся одной верой, которая действует через любовь, желая тем самым показать, что праведность основана на любви38. Мы вполне согласны со св. Павлом, что оправдывает только вера, действующая любовью (Гал 5:6). Но она не черпает в любви оправдывающую силу. Она оправдывает только потому, что приводит нас в общение с праведностью Иисуса Христа. Иначе потерял бы смысл аргумент апостола, на котором он постоянно настаивает, что делающему воздаяние вменяется не по милости, но по долгу (Рим 4:4). Напротив, не делающему, но верующему в Того, кто оправдывает нечестивого, вера вменяется в праведность. Можно ли выразиться яснее? А именно, что нет никакой праведности от веры, кроме как при отсутствии дел, за которые полагается вознаграждение? И что вера вменяется в праведность лишь тогда, когда праведность даётся нам по незаслуженной благодати, а не по долгу?

21. Теперь посмотрим, верно ли определение, данное нами вышеа: праведность по вере есть не что иное, как примирение с Богом, которое заключается в прощении грехов. Нам следует постоянно иметь в виду утверждение о том, что всем упорствующим в грехах уготован гнев Божий. Исайя хорошо сказал об этом так: «Рука Господа не сократилась на то, чтобы спасать, и ухо Его не отяжелело для того, чтобы слышать. По беззакония ваши произвели разделение между вами и Богом вашим, и грехи ваши отвращают лицо Его от вас, чтобы не слышать» (Ис 59:1-2)*. Мы видим, что грех — это разделение между Богом и человеком и что он отвращает лицо Бога от грешника. В самом деле, иначе и быть не может: союз с грехом противен Божьей праведности. Поэтому св. Павел говорит, что человек есть враг Бога, пока не восстановлен в Божьей милости через посредство Христа (Рим 5:8-10). Итак, тот, кого Бог принимает в любви, именуется оправданным, потому что Он не может кого-либо соединить с Собою, пока не сделает грешника праведником.

Добавим, что это происходит через прощение грехов. Если взглянуть на тех, кто был бы примирён с Богом делами, то мы нашли бы их грешниками. Ведь необходимо, чтобы они были совершенно чисты от греха. Тем самым обнаруживается, что принятые Богом в его милость стали праведными не иначе как посредством очищения, так что пятна и скверна на них изглажены прощением, которое им даровал Бог. Эту праведность можно назвать «прощением грехов».

22. То и другое прекрасно описано словами св. Павла, которые я привёл ранееа, где сказано, что Бог, во Христе примиривший с Собою мир, не вменяя людям их преступлений, дал нам слово примирения. После чего апостол говорит о сути Христова посланничества: Тот, кто был чист и свободен от греха, сделался для нас жертвою за грех, то есть жертвою, на которую перенесены все наши грехи, чтобы мы сделались праведными перед Богом (2 Кор 5:19, 21). В этом отрывке он параллельно употребляет слова «сделались праведными» и «примирение», благодаря чему мы можем понять, что одно как бы заключено в другом. Способ получения оправдания разъясняется, когда говорится, что Бог не вменит нам наших грехов. Поэтому пускай никто больше не спрашивает, каким образом нас оправдывает Бог. Ибо св. Павел чётко сказал, что это происходит через примирение с Ним, когда Бог более не вменяет нам грехов наших.

Точно так же в Послании к римлянам он доказывает, что праведность вменяется человеку без дел, по свидетельству Давида: он называет блаженным человека, чьи беззакония прощены, грехи покрыты и которому Господь не вменит греха (Рим 4:6 сл.). Нет сомнений, что под словом «блаженство» Давид подразумевал праведность. Ибо он утверждал, что оно заключается в прощении грехов, и нет необходимости определять его как-то иначе. Так и Захария, отец Иоанна Крестителя, полагает спасение в прощении грехов (Лк 1:77). В соответствии с этим св. Павел завершает свою проповедь антиохийцам изложением сущности их спасения, говоря так: «Ради Его [Иисуса Христа] возвещается вам прощение грехов, и во всём, в чём вы не могли оправдаться законом Моисеевым, оправдывается Им всякий верующий» (Деян 13:38-39). Таким образом, он связывает оправдание с прощением грехов, показывая, что это одно и то же. Следовательно, он с полным основанием неоднократно утверждает, что оправдание, получаемое нами по Божьей благости, даётся даром.

Такую форму выражения — когда мы говорим, что верующие становятся праведными перед Богом не по делам, а по не заслуживаемому принятию Им, — никак нельзя считать новой. Её нередко использует Писание, и древние учители неоднократно высказываются тем же образом. К примеру, св. Августин говорит, что праведность святых в этой жизни представляет собой более прощение грехов, нежели совершенство в доброде-телиа. С этими словами перекликается прекрасное высказывание св. Бер-нара, что праведность Бога заключается в отсутствии греха, а праведность человека — в великодушии и прощении, которые он получает от Богаь. А также: Христос — наша праведность в прощении, и праведен только тот, кто принят в его милость0.

23. Отсюда естественным образом следует, что мы оправданы перед Богом только праведностью Иисуса Христа. Это означает, что человек не может быть праведен сам по себе, но лишь потому, что ему сообщена, вменена праведность Христа. Этот вопрос заслуживает тщательного рассмотрения. Тогда исчезнет глупая фантазия, будто человек оправдывается верою, поскольку через неё он получает Духа Божьего, который делает его праведным0. Это прямо противоречит изложенному выше учению, ибо не подлежит сомнению факт, что тот, кто должен искать праведности вне самого себя, лишён собственной праведности. Это ясно показал апостол, сказав, что невинный взял на себя наши преступления, став жертвою за нас, дабы мы предстали праведными перед Богом (2 Кор 5:21). Мы видим, что он полагает нашу праведность во Христе, а не в нас самих; что праведность принадлежит нам только в силу того, что мы причастны Христу; ибо, обладая Им, мы обладаем всеми его богатствами.

Этому не противоречит сказанное апостолом в другом месте, что грех был осуждён в подобии плоти греховной, чтобы оправдание Бога* исполнилось в нас (Рим 8:3-4). Под этим он имел в виду не что иное, как исполнение, которое мы получаем через вменение. Ибо Господь наш Иисус передаёт нам свою праведность таким образом, что посредством некой невыразимой силы её оказывается достаточно для того, чтобы устоять на Божьем суде. Почти то же самое говорит апостол в другом месте: как непослушанием одного человека мы сделались грешниками, так и послушанием одного мы оправданы (Рим 5:19). Что означает «полагать нашу праведность во Христе»? Только то, что мы праведны потому, что нам дано послушание Христа и принято как плата, будто оно принадлежит нам самим.

В силу этого мне кажется, что св. Амвросий нашёл очень хороший пример такой праведности в благословении Иакова. Подобно тому, как Иаков, не заслуживший первородства сам по себе, спрятался под личиной своего брата и оделся в его одежду, которая издавала приятный запах, и проник к своему отцу, чтобы получить благословение под видом другого, — так и нам нужно укрыться в одежды Христа, нашего первородного брата, чтобы иметь свидетельство праведности перед лицом нашего небесного Отцаа.

Это, очевидно, чистейшая правда. Ибо для того, чтобы предстать перед Богом ради спасения, нам нужно благоухать его благоуханием, чтобы наши пороки были погребены под его совершенством.

Глава XII

О НЕОБХОДИМОСТИ УСТРЕМИТЬ НАШИ УМЫ К СУДЕЙСКОМУ ПРЕСТОЛУ БОГА, ДАБЫ ПОЛНОСТЬЮ УБЕДИТЬСЯ, ЧТО ОПРАВДАНИЕ ДАЁТСЯ ДАРОМ

I. Хотя ясные свидетельства указывают на совершенную достоверность всех этих вещей, понять, до какой степени они важны и необходимы, можно только тогда, когда мы наглядно покажем самоё основу спора. Во-первых, нам нужно вспомнить, что мы ведём речь не о том, как человек оказывается правым перед земным судьёй, но о том, как он предстаёт перед небесным престолом Бога, дабы не мерить нашей меркой чистоту, какой следует обладать, чтобы удовлетворить Божьему суду. Удивительна смелость и дерзость, с которой обычно подходят к этому вопросу. И примечательнее всего то, что с особой дерзостью и претенциозностью об оправдании делами болтают откровенно дурные люди, погрязшие в пороках и похотях. Это происходит оттого, что они вовсе не задумываются о справедливости и праведности Бога: если бы они имели хоть малейшее представление о них, они никогда бы над ними не насмехались. А они презирают её и над ней смеются. Ибо не понимают, что она настолько совершенна, что

может принять её только то, что цельно, чисто от всякой скверны и полно такого совершенства, которое невозможно описать. Такого никогда не бывало у живого человека и никогда не будет.

Всякому легко болтать в каком-нибудь школьном закоулке, о той ценности, какой обладают дела для оправдания человека. Но когда человек предстанет перед лицом Бога, ему придётся отбросить все эти глупости, потому что тогда дело примет весьма серьёзный оборот и будет не до легкомысленных словесных упражнений. Вот куда нужно направить наш ум, если мы хотим узнать полезное об истинной праведности и справедливости. Нам нужно подумать, что мы сможем ответить Небесному Судье, когда Он призовёт нас дать отчёт83. Следовательно, нам нужно увидеть Его на его престоле не таким, каким Его воображает наш ум сам по себе, но таким, каким Он изображён в Писании: от света которого меркнут звёзды, силою которого горы тают, как снег на солнце, от гнева которого колеблется земля, который своею мудростью уловляет мудрецов в их лукавстве, чистота которого так совершенна, что в сравнении с нею всё осквернено и запятнано, праведности которого не могут вынести даже его Ангелы, который не прощает злых, мщение которого, когда оно разгорится, жкбт до преисподней3.

Так пусть же Он восседает, дабы исследовать дела людей, — и кто без трепета осмелится приблизиться к его Престолу? Ведь пророк так говорит об этом: «"Кто из нас может жить при огне пожирающем? кто из нас может жить при вечном пламени?" Тот, кто ходит в правде и говорит истину» (Ис 33:14 сл.). Пусть, если такой человек найдётся, выйдет вперёд. Но ответ таков, что не осмелится никто. Ибо другой голос заставляет нас трепетать: «Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! кто устоит?» (Пс 129/130:3) Это тот вопрос, от которого могут мгновенно погибнуть все. Как написано в другом месте: «Человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего? Вот, Он и слугам Своим не доверяет; и в ангелах Своих усматривает недостатки, тем более — в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли» (Иов 4:17-19). Там же: «Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его: тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду» (Иов 15:15-16).

Я сознаю, что в Книге Иова речь идёт о праведности более возвышенной, чем та, что состоит в соблюдении Закона. Это различие необходимо иметь в виду, ибо даже если кто-то соблюдёт Закон — что, впрочем, невозможно, — он не сможет выдержать всей строгости требований, которые Бог положит на весы своей сокрытой от нас справедливости, превосходящей наше разумение. Поэтому Иов, хотя и не чувствует себя виновным, немеет от ужаса, когда слышит, что Бог в своём совершенстве не удовлетворяется даже святостью Ангелов. Но сейчас я оставляю в стороне ту праведность, о которой там говорится, ибо она непостижима. Я лишь говорю, что когда наша жизнь оценивается по мерилу и правилу Божьего Закона, то мы окажемся слишком безумны, если нас не повергнет в великий ужас множество содержащихся в нём проклятий. На самом деле Бог написал их, дабы мы бодрствовали. И среди прочих это всеобщее проклятье, которое должно заставить вострепетать: «Проклят, кто не исполнит слов закона сего» (Втор 27:26). Короче, весь этот спор будет бессмыслен и бесполезен, если каждый человек не склонится перед Небесным Судьёй и, желая получить избавление, добровольно не признает себя полным ничтожеством.

2. Именно туда нам следует устремлять свои взоры, дабы научиться трепетать, а не пребывать в пустой гордыне. Нам нетрудно представлять (пока человек не прекратит сравнивать себя с другими людьми), что мы обладаем чем-то, чего другие не должны презирать. Но как только мы поднимем глаза к Богу, эта уверенность исчезает в один миг. Это происходит как с нашей душой по отношению к Богу, так и с нашим телом по отношению к небесам. Ибо, когда человек смотрит на то, что его окружает, его зрение представляется ему зорким и острым. Но стоит ему посмотреть на солнце, как он будет ослеплён его сиянием, и этот взгляд заставит его почувствовать крайнюю ущербность своего зрения, которое казалось ему таким хорошим, когда он вглядывался в предметы, что под солнцем. Так что не станем обольщаться ложной самоуверенностью.

Когда мы равны другим людям или выше их, — это ничто перед Богом; и эта материя подлежит его суду. А если подобные рассуждения не могут смирить нашу дерзость, то вспомним, что Господь сказал фарисеям: «вы выказываете себя праведниками пред людьми; но... что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (Лк 16:15). То есть мы горделиво хвалимся нашей праведностью среди людей, тогда как она мерзостна Богу на небесах! А как в противоположность этому поступают служители Бога, истинно наставленные его Духом? Они говорят вместе с Давидом: «Не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих» (Пс 142/143:2). И вместе с Иовом: «Как оправдается человек пред Богом? Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи» (Иов 9:2-3). Теперь мы ясно видим справедливость Бога, то есть ту справедливость, которую не могут удовлетворить никакие человеческие дела и которая обвинит нас в тысяче преступлений, из каковых мы не оправдаемся ни в одном. Св. Павел, который был избранным Божьим сосудом, прекрасно понимал это в сердце своём и говорил, что, даже ничего не имея на совести, он этим не оправдывается (1 Кор 4:4).

3. Не только Писание даёт нам подобные примеры — так чувствовали и говорили все христианские учители. Св. Августин, например, заметил, что все верующие, которые стонут под бременем своей испорченной плоти и в немощах земной жизни, имеют ту единственную надежду, что у нас есть Иисус Христос, Посредник, который принёс удовлетворение за наши грехи [1 Тим 2:5-6]а. Что это означает?

Если даже у святых одна лишь эта надежда, то чего стоит упование на дела? Говоря, что у них только одна надежда, он не оставляет им никакой другой. Подобным же образом высказывается св. Бернар: «Где ещё немощные найдут истинный покой и твёрдую уверенность, кроме как в ранах нашего Спасителя? Я обитаю там с тем большей уверенностью, что Он способен спасти. Потом мир угрожает мне, тело тяготит меня, дьявол расставляет свои сети. Но я не паду, потому что опираюсь на твёрдый камень. Если я тяжко согрешил, моя совесть мучит меня, но её смятение кончается, когда я вспомню о ранах Господа».

И он заключает: «Поэтому моя заслуга — это милость Господа. Я не беден заслугами, ибо Господь богат милостью. Поскольку милости велики, я преизобилую заслугами. Стану ли я воспевать свою праведность? Господи, я вспомню только о твоей праведности. Ибо она — моя. Ты дал мне праведность от Бога, Отца твоего»5. Он же в другом месте говорит: «Вот в чём заслуга человека — полагать всю свою надежду в Том, кто спас всего человека»0. Подобно этому в другом фрагменте, удерживая свою совесть в мире и покое и воздавая славу Богу, он говорит: «Пусть слава останется у Тебя, так чтобы никто не похитил ни единой её капли, — этого достаточно, чтобы я пребывал в мире. Я полностью отказываюсь от славы из страха, что, если я похищу не принадлежащее мне, я потеряю то, что мне дано»а. А другом месте он выражается ещё яснее: «Зачем Церкви заботиться о заслугах, когда у неё есть более надежное и твёрдое основание — прославляться в Боге? Поэтому не следует спрашивать, какими заслугами мы надеемся иметь жизнь, особенно когда мы

аАвгустин. Против двух посланий пелагиан (Бонифацию), III, V, 13 (MPL, XLIV, 399). ьБернар Клервоский. Проповедь на Песнь песней, LXI, 3, 5 (MPL, CLXXXIII, 1072ab, 'За).

сЕго же. Толкование на псалмы. Проповедь XV, 5 (MPL, СХХХШ, 246Ь). dEro же. Проповедь на Песнь песней, XIII, 4 (MPL, CLXXXIII, 836b).

слышим из уст пророка: "так говорит Господь Бог: не для вас Я сделаю это,... а ради святого имени Моего" (Иез 36:22). Достаточная заслуга в том, чтобы знать, что заслуг недостаточно. Но поскольку достаточная заслуга — не предполагать за собой никаких заслуг, то быть лишённым её достаточно для осуждения»3.

Что касается того, что слово «заслуги» св. Бернар употребляет в значении «добрые дела», то это нужно отнести на счёт обычая его времени. Осуждая тех, кто не имеет заслуг, он хочет обличить лицемеров, которые, позволяя себе всё, насмехаются над благодатью Божьей. О чём он прямо и говорит в дальнейшем, утверждая, что Церковь счастлива, если имеет заслуги, не притязая на них, и может смело притязать, не имея заслуг, потому что у неё есть предмет притязаний, однако вне всяких заслуг. У неё есть заслуги, но не для того, чтобы притязать на них. И добавляет, что ни на что не притязать — это и есть заслуга. Значит, Церковь может тем смелее притязать, чем менее она притязает, ибо у неё есть полное основание прославляться в великих Божьих милостяхь.

4. Это сущая правда. Всякая душа, хорошо наученная в страхе Божьем, понимает, что нельзя найти другого убежища, где можно было бы скрыться, когда предстоит отчитаться перед Богом. Если звёзды, которые среди ночи кажутся яркими и сияющими, утрачивают весь свой свет при появлении солнца, то что произойдёт с самой чистой невинностью, когда она будет сопоставлена с чистотою Бога? Ибо тогда нам будет предстоять невообразимо строгий экзамен, во время которого откроются самые тайные помышления сердца. Как говорит св. Павел, осветится скрытое во мраке и обнаружатся сердечные намерения (1 Кор 4:5). И это принудит совесть, даже если она сопротивляется и прячется, выставить напоказ то, о чём сейчас она, может быть, забыла. С другой стороны, будет продолжать своё дело дьявол и как обвинитель заставит человека вспомнить все злодеяния, на которые сам же его толкал. Тогда всё внешнее великолепие добрых дел, которое сейчас только одно и ценится, не принесёт никакой пользы. Речь будет идти только о чистоте сердца.

Поэтому всякое лицемерие — не только такое, когда люди, знающие про себя, что они злы, притворяются перед другими, но и такое, когда человек хвалится перед Богом (ибо мы очень склонны обманываться, переоценивая себя), — будет посрамлено и повержено, хотя теперь оно опьяняет нас гордостью и дерзостью. Те, кто не возвышает своего взора и своих чувств к подобному зрелищу, могут на какие-то мгновения услаждать

аТамже, ЬХУШ, 6 (МРЦ СЬХХХШ, 1111аЬ). ьТамже(МРЦ 1111с).

себя сознанием собственной праведности; но на Божьем суде эта праведность будет тотчас повержена в прах. Так человек, которому снится, что он очень богат, пробуждаясь, находит себя нищим. Напротив, все те, кто видит истинное мерило праведности в Боге, несомненно убедятся в том, что все людские дела, если их оценивать по их внутреннему достоинству, суть не что иное, как грязь и нечистоты. Они убедятся, что то, что обычно считают праведностью, — нечестие перед Богом, и то, что называютя чистотой, — скверна, а то, что именуют славой — бесславие.

5. После созерцания совершенства Бога нам необходимо спуститься к самим себе, чтобы вглядеться в себя, не обольщаясь и не обманываясь самовлюблённостью. Неудивительно, что мы в этом отношении слепы, что никто из нас не хранит себя от безумной и опасной склонности любить самого себя, о которой Писание говорит, что она глубоко укоренена в нас. «Всякий путь человека прям в глазах его», а также: «все пути человека чисты в его глазах» (Прит 21:2; 16:2). Так что же? Благодаря этому заблуждению человек освобождается от грехов? Совсем наоборот: как сказано далее, Господь взвешивает души. То есть, пока человек самообольщается видимостью своей праведности, Господь исследует на своих весах всё нечестие и всю грязь наших сердец. Никто не получит никакой пользы от самообольщения; так что не станем добровольно обманываться относительно своего падения.

Чтобы проникнуть внутрь себя, нужно постоянно призывать свою совесть к Судейскому престолу Бога. Его свет необходим, чтобы проникнуть в глубины нашей испорченности, которые в противном случае останутся в тайне и в темноте. Если мы сделаем это, то увидим, что означает высказывание о том, сколь многого не хватает человеку, чтобы оправдаться перед Богом [Иов 25:4], ибо он — лишь червь и моль и пьёт беззаконие, как воду (Иов 25:6; 15:16). Ибо кто чист? Кто родился чистым от нечистого семени? Нет такого ни одного (Иов 14:4). Мы почувствуем же то, что сказал о себе Иов: «Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным» (Иов 9:20). Известная жалоба пророка относится не только к его времени, но ко всем временам: все блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу (Ис 53:6). Здесь он имеет в виду всех, кому необходима благодать искупления. Итак, сознание суровости Божьего суда должно привести к тому, чтобы мы укротили себя страхом и были готовы принять благодать Иисуса Христа. Тот, кто полагает возможным обладать ею, не избавившись от всякого высокомерия, жестоко ошибается. Ибо следует запомнить, что Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать (1 Пет 5:5).

Ь. Но каким образом можем мы смириться, если не предоставим себя милосердию Божьему, ощутив себя совершенно нищими и немощными? Я не называю «смирением» то состояние, когда мы думаем, что чем-то обладаем. В самом деле, недаром мы говорили о пагубном лицемерии, при котором соединяются две вещи: то, что нам следует чувствовать себя уничижёнными перед Богом, но в каком-то отношении ощущать себя праведными84. Ибо если мы исповедуем перед Богом нечто противоположное тому, что чувствуем в своём сердце, то, значит, мы лжём Ему. Мы сможем проникнуться должным чувством только тогда, когда всё, что кажется нам в нас превосходным, будет попрано совершенно. Когда мы слышим из уст пророка, что Бог спасает людей угнетённых, а очи надменные унижает (Пс 17/18:28), то подумаем, во-первых, что мы обретаем доступ к спасению, только отбросив всякую гордость и приняв подлинное смирение; а во-вторых, что это смирение не есть скромность — внешний покров, создающий лишь видимость того, что мы склоняемся перед Богом (как мы в нашем человеческом общении называем смиренными людей, которые не превозносятся в гордыне, не презирают других, хотя и считают себя чего-то стоящими). Это смирение представляет собой непритворное сердечное самоотречение, происходящее от искреннего чувства нашей ничтожности и нищеты.

Такое смирение неоднократно описывается в Слове Божьем. Когда Господь говорит через пророка Софонию: «Я удалю из среды твоей тщеславящихся... знатностью,... но оставлю среди тебя народ смиренный и простой, и они будут уповать на имя Господне» (Соф 3:11-12), — то не показывает ли Он вполне ясно, кто суть смиренные? Это те, кто сокрушён сознанием своей нищеты. Напротив, под гордыми Он понимает веселящихся и тщеславящихся, так как преуспевающие люди имеют обыкновение тщеславиться. Далее, смиренным, кого Бог желает спасти, Он не оставляет ничего, кроме упования на Него. То же самое говорится у Исайи: «А вот, на кого я призрю: на смиренного и сокрушённого духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис 66:2). У него же: «Я живу на высоте небес и во святилище, и также с сокрушёнными и смиренными духом, чтоб оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушённых» (Ис 57:15). Когда мы слышим слово «сокрушение», то под этим надо понимать, что рана сердца столь глубока, что человек распростёрт на земле и не в силах подняться сам. И если мы хотим быть вознесены вместе со смиренными, то необходимо, чтобы наше сердце было сокрушено именно подобным образом. Если этого нет, то нас усмирит мощная десница Господня, повергнув в унижение и стыд.

7. Более того, наш добрый Господин, не удовлетворяясь простыми словами, даёт нам в притче, как на картине, подлинный образ смирения. Он рассказывает о мытаре, который, стоя вдали и не осмеливаясь поднять глаз на небо, с сокрушёнными вздохами молится так: Господи, будь милостив ко мне, бедному грешнику! (Лк 18:13) Не станем считать признаком притворной скромности то, что он не смеет поднять глаза к небу и, ударяя себя в грудь, называет грешником. Нет, это свидетельства сердечного чувства. С другой стороны, Иисус показывает фарисея, который воздаёт хвалу Богу за то, что он не таков, как другие люди, грабители, беззаконники или прелюбодеи, что он постится два раза в неделю и отдаёт десятую часть своего состояния. Он открыто признаёт, что его праведность происходит от милости Божьей. Но, поскольку он верит, что праведен по делам, он уходит отверженный Богом. Напротив, мытарь оправдан сознанием своего нечестия.

Из этого мы можем видеть, насколько угодно Богу наше смирение: настолько, что сердце неспособно принять Божью милость, если оно не свободно от всякого мнения о собственных достоинствах. Если оно занято им, то закрыт доступ благодати. Дабы в этом не оставалось никакого сомнения, Отец послал на землю Господа нашего Иисуса с поручением принести добрую весть бедным, исцелить сокрушённых сердцем, проповедать пленным освобождение, узникам — открытие темницы, утешить сетующих, дать им вместо пепла славу, вместо плача елей, вместо уныния одежды радости (Ис 61:1-3). Исполняя это поручение, Он призывает принять своё благословение только труждающихся и обременённых. В другом месте Иисус говорит, что пришёл призвать не праведников, а грешников (Мф 11:28; 9:13).

$. Поэтому, если мы хотим ответить на призыв Христа, мы должны быть далеки от всякого высокомерия и самомнения. Под высокомерием (arrogance) я разумею гордость, которая возникает из глупого убеждения в собственной праведности, когда человек считает, будто обладает чем-то угодным Богу. Под самомнением (prйsomption) я понимаю плотское небрежение, которое может иметь место вне всякой связи с убеждением в ценности дел. Существует немало грешников, которые настолько опьянены сладостью своих пороков, что не задумываются о Божьем суде и, словно потерявшие рассудок, не стремятся к предложенной им милости. Следует избавиться от этого небрежения, равно как и от самоуверенности, если мы хотим быть свободны для того, чтобы устремиться ко Христу и исполниться его благ. Ибо мы никогда не сможем довериться Ему, если не откажемся полностью от доверия к самим себе. Никогда мы не возвысим до Него своё сердце, если прежде не повергнем своё сердце в уныние. Никогда мы не получим от Него истинного утешения, если не отчаемся в самих себе.

Итак, мы лишь тогда будем готовы получить благодать от Бога, когда, утратив всякую уверенность в самих себе, будем видеть единственную опору в его благости. И, как сказал св. Августин, забыв о своих заслугах, получим милости от Христаа, ибо, если бы Он искал у нас каких-то заслуг, мы никогда не получими бы его даров. С ним вполне согласен св. Бернар, который сравнивает гордых, приписывающих себе какие бы то ни было заслуги, с неверными рабами, относящими на свой счёт похвалы той милости, которая лишь передаётся через них. Это как если бы стена хвалилась тем, что производит свет, который она получает через окноь. Чтобы более не задерживаться на этом, нам следует запомнить короткое, но всеобщее и вполне определённое правило: к принятию плодов Божьей милости должным образом готов тот, кто полностью самоуничижился и отказался — не скажу от собственной праведности, которой не существует, но от обманывающего нас подобия праведности. Ибо чем более человек полагается на самого себя, тем больше он создаёт препятствий для благодати Божьей.

Глава XIII

О НЕОБХОДИМОСТИ ЗНАТЬ ДВЕ ВЕЩИ ОТНОСИТЕЛЬНО ОПРАВДАНИЯ, ДАВАЕМОГО ДАРОМ

I. Здесь нам предстоит рассмотреть две существенные вещи: то, что Божья слава сохраняется во всей своей полноте1, и то, что наша совесть может сохранять спокойствие и уверенность перед Божьим судом. Мы знаем, сколько раз и с какой настойчивостью Писание побуждает нас воздавать хвалу Богу, когда речь идёт о праведности и справедливости. В частности, апостол свидетельствует, что Бог преследует именно эту цель, когда Он, предлагая нам праведность во Христе, показывает свою правду (Рим 3:25). И он тут же добавляет доказательство: Он один признаётся праведным и оправдывающим тех, кто верует в Иисуса Христа.

аАвгустин. Проповедь 174, II (МРЦ XXXVIII, 941).

ьБернар Клервоский. Проповедь на Песнь песней, XIII, 5 (МРЬ, СЬХХХШ, 8366).

Но достаточно ли хорошо мы понимаем, что правда Божья только тогда обнаруживается с полной ясностью, когда один Бог считается праведным и даёт праведность в дар тем, кто её не заслуживает? По этой причине Он желает, чтобы были заграждены всякие уста и чтобы все признали себя его должниками [Рим 3:19]. А если человек имеет что сказать в свою защиту, то тем самым умаляется Божья слава. Поэтому Бог говорит в Книге Иезекииля, как прославляется его Имя, когда мы признаём своё нечестие: «Вспомните... о путях ваших и обо всех делах ваших, какими вы осквернили себя, и возгнушаетесь самими собою за все злодеяния ваши, какие вы делали. И узнаете, что Я — Господь, когда буду поступать с вами ради имени Моего, не по злым вашим путям и вашим делам развратным» (Иез 20:43-44).

Если это есть часть истинного богопознания — когда, будучи повержены и словно уничтожены мыслью о собственном нечестии, мы сознаём, что Бог творит нам добро, которого мы недостойны, — то почему мы пытаемся по своей страшной злобе похитить у Бога даже малейшую частицу хвалы за доброту, дающуюся даром? Подобно и Иеремия, восклицая, что мудрый не хвалится своею мудростью, сильный силою своею, а богатый своим богатством, но хвалящийся хвалится Богом (Иер 9:23-24), не утверждает ли этим, что если человек хвалится собою, то он губит частицу Божьей славы? И в самом деле, св. Павел вспоминает это место именно в таком смысле, когда говорит, что всё относящееся к нашему спасению заключено в Иисусе Христе, дабы всякий хвалился одним только Богом [1 Кор 1:30-31]. Это значит, что всякий, кто имеет дерзость считать себя чем-то обладающим, восстаёт против Бога и бросает тень на его славу.

2. Мы, разумеется, никогда не сможем достойно прославлять Бога иначе, как отказавшись от прославления себя. Более того, нам следует принять следующее общее правило: человек, хвалящий самого себя, хвалится наперекор Богу. Недаром св. Павел говорит, что люди тогда окончательно покорятся Богу, когда будут лишены всякого повода прославлять себя. Поэтому и Исайя, возвещая, что Израиль обретёт праведность в Боге, добавляет, что тогда он получит и похвалу себе (Ис 45:25). Он как бы говорит, что цель, ради которой оправдываются избранные Богом, состоит в том, чтобы они прославились в Нём, а не как-то иначе. Способ получить похвалу от Бога он показывает в предыдущей фразе: только у Господа мы получим оправдание, только в Нём наша сила. Заметим, что здесь требуется не простое признание, но признание, подтверждённое клятвой, дабы нам не казалось, что можно обойтись каким-то притворным смирением. Пускай человек не говорит, что не хвалится и не прославляет себя, если даже без всякой дерзо-

8 690

сти он считает себя праведным. Ибо такое чувство не может не порождать самоуверенности, а самоуверенность всегда приводит к самовосхвалению.

Нам надлежит постоянно помнить нашу цель, когда мы рассуждаем о праведности: а именно, что похвала за неё целиком и полностью пребывает в Боге. Ибо, как сказал апостол, дабы засвидетельствовать свою праведность, Он излил на нас свою благодать, чтобы явиться праведным и оправдывающим верующего в Иисуса (Рим 3:26). Поэтому в другом месте после слов, что Бог даровал нам спасение, чтобы возвеличить славу своего Имени*, апостол, словно перефразируя, говорит так: «благодатию вы спасены чрез веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился» (Эф 2:8-9). И св. Пётр, убеждающий нас, что мы призваны в надежду спасения, дабы возвещать совершенства (raconter les louanges) Того, кто вырвал нас из тьмы в чудный свет (1 Пет 2:9), призывает верующих так возносить хвалу одному лишь Богу, чтобы она заставила умолкнуть все притязания плоти. Итак, следует заключить, что человек не может приписывать себе ни капли праведности, не совершая тем самым святотатства. Ибо это означает умалять славу Божьей праведности.

3. Далее, если мы желаем знать, каким образом совесть может получить покой и радость в Боге, мы не найдём другого средства, кроме как считать праведность даром от его щедрот. Нам нужно всегда помнить слова Соломона: «Кто может сказать: "я очистил моё сердце, я чист от греха моего"?» (Прит 20:9) Безусловно, нет ни единого человека, кто не был бы отягощен безмерным грузом скверны. Пускай самые совершенные обнажат свою совесть и дадут отчёт в своих делах. Какой исход их ожидает? Смогут ли они успокоиться и ощутить сердечную радость, как будто они примирились с Богом? Не станут ли они, скорее, терзаться страшными муками, когда почувствуют, что заслуживают любого проклятия, если будут судимы по своим делам? Ведь, разумеется, необходимо, чтобы совесть, воззрев на Бога, пребывала в мире и согласии с его судом, или же она будет охвачена ужасом ада.

Следовательно, мы ни к чему не придём, рассуждая о праведности, если не дадим определения такой праведности, на которой душа сможет утвердиться и благодаря этому выдержать Божий суд. Только когда наша душа будет обладать чем-то, чтобы предстать перед Богом, не ужасаясь, чтобы ожидать и получить без сомнения и страха его приговор, — только тогда мы можем считать, что обрели неложную праведность. Поэтому не случайно апостол с такой силой настаивает на этом принципе, выражая его в словах, которые мне кажутся как бы моими собственными: «Если утверждающиеся на законе суть наследники, то тщетна вера, бездейственно обетование» (Рим 4:14). Отсюда он, во-первых, делает вывод, что вера теряет смысл и обращается в ничто, если праведность зависит от наших заслуг, добываемых делами, или от исполнения Закона. Ведь тогда никто не мог бы надёжно преуспеть в ней, поскольку на самом деле нет никого, кто бы осмелился заявить, что удовлетворил требованиям Закона, ибо нет ни одного, кто целиком отвечает ему своими поступками.

Итак, чтобы не искать более доказательств, каждый человек может стать себе в этом отношении свидетелем, если захочет посмотреть на себя честными глазами. Каждый будет охвачен сомнениями, а потом впадёт в отчаяние, взвесив в своём сознании, сколь тяжким бременем долгов он отягощен и насколько далёк он от выполнения условий, которые ему были поставлены. И вот, вера уже подавляется и затухает. Ибо блуждать, меняться, подниматься вверх и падать вниз, сомневаться, находиться словно в подвешенном состоянии и, наконец, отчаиваться — значит не доверять Богу. Доверять можно, только утверждая своё сердце в постоянной и непреклонной уверенности, на том прочном основании, на котором только и можно покоиться.

4. Во-вторых, апостол добавляет, что обетования как бы отменены и уничтожены. Ибо если бы их осуществление зависело от наших заслуг, когда смогли бы мы прийти к тому, чтобы заслужить милость Бога? При этом второе можно вывести из первого. Ибо обетование будет исполнено только для тех, кто получит его через веру. Посему, если вера утрачена, обетование теряет силу. Мы получаем наследие в вере, дабы оно основывалось на благодати Божьей, и таком образом было восстановлено обетование. Оно вполне подтверждается, когда покоится на одной лишь милости Бога, поскольку его милость и истина связаны вечной связью. То есть, Господь твёрдо держится всего того, что обещает нам по своей благости. Поэтому Давид, прежде чем взмолиться, чтобы спасение было дано ему по слову Божьему, указывает как на причину этого на милость Бога: «Да будет же милость Твоя утешением* моим, по слову Твоему» (Пс 118/ 119:76). Именно в этом следует нам прочно утвердить всякую нашу надежду и не бросать взгляды на наши дела, пытаясь разглядеть в них какую-то помощь.

Дабы сие никому не казалось новостью, скажем, что поступать так советует и св. Августин: «Иисус Христос, говорит он, всегда будет царствовать в своих рабах. Таково обетование Бога. Так сказал Бог, а если этого недостаточно, то поклялся. Поскольку данное Им обетование непреложно не по причине наших заслуг, а по его милости, нам следует без страха исповедовать то, в чём мы не можем сомневаться»3. Нечто подобное говорит св. Бернар: «Ученики спросили Иисуса: кто может спастись? Он им ответил, что это невозможно человекам, но не Богу. Вот в чём наша уверенность, вот наше единственное утешение, вот основание всякой надежды. Но хотя мы и уверены в Божьей власти, что мы скажем о его воле? "Человек ни любви, ни ненависти не знает во всём том, что пред ним"» (Эккл 9:1). Кто познал волю Господню или кто был советником Ему? (1 Кор 2:16)* Здесь нам необходима помощь веры. Нам необходима помощь истины, дабы всё, что сокрыто от нас в сердце Отчем, было открыто нам Духом, и чтобы Дух Божий, подавая нам свидетельство, убеждал нас, что мы — дети Божьи; чтобы Он убеждал нас в этом, говорю я, призывая нас и оправдывая даром через веру, которая есть посредствующее звено (moyen) между Божественным предопределением и славой вечной жизни»ь.

Короче говоря, нам следует сделать следующий вывод: Писание учит, что обетования Бога не имеют никакой силы и действенности, если они не принимаются с сердечным доверием. С другой стороны, оно объявляет, что если в сердце гнездится некое сомнение или неуверенность, то обетования становятся тщетными. Наконец оно объясняет, что мы способны лишь тревожиться и страшиться, если эти обетования основаны на наших делах. Следовательно, либо мы лишаемся всякой праведности, либо наши дела не принимаются во внимание. Но главное — пусть будет одна вера, природа которой в том, чтобы закрыть глаза и навострить слух: это значит быть чутким к одному лишь Божьему обетованию, не обращая внимания на какие-то достоинства или заслуги человека. Тем самым подтверждается прекрасное обетование Захарии о том, что, когда всё земное беззаконие будет изглажено, будете друг друга приглашать под виноград и под смоковницу (Зах 3:10). Здесь пророк имеет в виду, что верующие только тогда обретут радость мира, когда получат прощение грехов. (При этом нужно учитывать обычный приём пророков: говоря о царстве Христа, они представляют земные Божьи благословения как образы духовных благ.) Отсюда проистекает и то, что Христос именуется «Князем мира» (Ис 9:6), а потом «миром нашим» (Эф 2:14), ибо именно Он утишит тревоги совести.

Если спросят, каким образом, то необходимо вернуться к теме жертвы, которой был умиротворён Бог. Ибо никогда человек не перестанет тревожиться и бояться, пока не убедится, что Бог благосклонен к нам только вследствие удовлетворения, которое дал Христос, понеся тяжесть его гнева. Итак, нам нельзя искать мира где-либо вне страха и трепета Христа — нашего Искупителя85.

5. Но зачем мне приводить несколько тёмное свидетельство, когда сам св. Павел заявляет, что нет для совести никакой примиряющей радости, если твёрдо не установлено, что мы оправданы верою (Рим 5:1)*. Он тут же вновь объясняет, откуда проистекает эта уверенность: когда в наши сердца Св. Духом изливается любовь Бога [Рим 5:5]. Он как бы говорит, что наши души не могут быть умиротворены иначе, кроме как убеждённостью в том, что мы угодны Богу. Вот почему в другом месте он восклицает от имени всех верующих: «Кто отлучит нас от любви Божией во Христе Иисусе?» [Рим 8:35,39] Ибо, пока мы не придём к ней, мы дрожим при каждом дуновении ветра. Но когда Бог показывает Себя нашим Пастырем, появляется уверенность вопреки тени смертной [Пс 22/23:1,4].

А посему все те, кто болтает, будто мы оправдываемся верою постольку, поскольку после возрождения ведём праведную жизнь, никогда не вкушали сладости этой благодати, убеждающей в благорасположенности к ним Бога, и не доверялись ей. Значит, они знают о том, что такое добрая и должная молитва, не более, чем турки и другие язычники. Ибо нет истинной веры, свидетельствует св. Павел, кроме той, что внушает нам сладостное и любезное сердцу имя Отца, дабы искренне взывать к Нему, и отверзает наши уста, дабы осмелиться открыто и громко воззвать «Авва, Отче!» [Гал 4:6]. Ещё лучше апостол выразил это в другом месте, сказав, что мы имеем дерзновение и надёжный доступ к Богу через Иисуса Христа [Эф 3:12] с доверием, происходящим от веры в Него. Это не может происходить от дара возрождения, который, будучи несовершенен, пока мы живём во плоти, подаёт множество поводов для сомнений. Поэтому необходимо прибегать к целебному средству. Оно заключается в том, что верующие убеждены: они могут надеяться на то, что унаследуют Царство Небесное только потому, что привиты к телу Христову и через него даром получают оправдание. Ибо вера сама по себе не обладает оправдывающей силой и неспособна приобрести для нас благодать у Бога; но то, чего нам недостаёт, она получает от Христа.

Глава XIV

О ТОМ, В ЧЁМ СОСТОИТ НАЧАЛО И НЕПРЕРЫВНОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ ОПРАВДАНИЯ

Чтобы лучше разъяснить обсуждаемый вопрос, рассмотрим, какова может быть праведность человека на протяжении всей его жизни. Здесь можно выделить четыре степени: 1) человек, лишённый знания о Боге, погружён в идолопоклонство; 2) приняв Слово и таинства, но тем не менее продолжая вести рассеянную жизнь, он своими поступками отвергает Господа, которого исповедует устами, и, таким образом, является христианином лишь по названию; 3) человек является лицемером, прячущим свою порочность под покровом благопристойности; 4) возрождённый Св. Духом, он посвящает своё сердце в святости и чистоте.

Что касается людей первого рода, то, рассматривая их в их естественном состоянии с головы до пят, в них невозможно обнаружить ни капли добра. Если мы не хотим подвергнуть сомнению Св. Писание, когда оно говорит обо всех детях Адама, то, значит, у них лукавое и испорченное сердце (Иер 17:9), помышление сердца человеческого — зло от юности его (Быт 8:21), все их мысли суетны, нет в их глазах страха Божьего, нет разумеющего, ищущего Бога (Пс 93/94:11; 13/14:2). И вообще, они — плоть (Быт 6:3). Под этим словом понимаются те дела, о которых говорит св. Павел: блуд, нечистота, непотребство, вражда, ссоры, идолослужение, гнев, распри, разногласия, зависть, бесчинства, ереси, убийства и всё прочее, что можно назвать мерзким и отвратительным (Гал 5:19-21). Вот те высокие достоинства людей, которыми они должны гордиться!

Если же среди них найдутся такие, в чьих нравах проявляется некое подобие добродетели, с помощью которой они могут заставить окружающих людей поверить в их святость, то, поскольку мы знаем, что Бог не смотрит на внешние красоты, нам нужно обратиться к источнику и первопричине их дел, чтобы понять, значит ли что-нибудь подобная добродетель для их оправдания. Нужно, повторяю, тщательно рассмотреть, из каких побуждений проистекают их дела. Этот предмет предоставляет мне богатые возможности много порассуждать, но, так как суть его может быть изложена в нескольких словах, я буду, насколько возможно, соблюдать краткость.

Начну с того, что я не отрицаю, что добродетели, проявляющиеся в жизни неверующих и язычников, суть дары Бога. Я не настолько далёк от

общечеловеческого мнения, чтобы утверждать, будто нет никакой разницы между добродетелью, воздержанностью и справедливостью Тита и Тра-яна, которые были хорошими римскими императорами, и яростью, безудержностью и жестокостью Калигулы, Нерона или Домициана, которые правили, как бешеные звери; между гнусным развратом Тиберия и воздержанием Веспасиана; и (чтобы не задерживаться на каждом отдельном пороке или достоинстве) будто нет разницы между соблюдением законов и презрением к ним. Ибо между добром и злом существует такое различие, что оно проявляется даже в образе умершего. Остался бы в мире хоть какой-то порядок, если бы эти вещи перепутались? Поэтому Господь не только запечатлел в сердце каждого человека различие между достойными и мерзкими делами, но и часто подтверждал это различие своим провидением. Мы видим, что Бог даёт множество благословений в этой жизни тем из людей, кто усердствует в добродетели. Не потому, что тень или образ подлинной добродетели заслуживают хотя бы малейшего его благодеяния. Но тем самым Ему угодно показать, до какой степени любит Он истинную добродетель и потому не оставляет без какой-либо временной награды даже внешнюю и притворную праведность. Отсюда следует то, о чём мы сказали ранее: эти добродетели как таковые — или, точнее, это подобие добродетели — дары, происходящие от Бога, ибо нет ничего достойного похвалы, что бы не происходило от Него.

3. Тем не менее остаётся верным сказанное св. Августином: все, кто чужд религии Единого Бога, хотя ими и восхищались из-за почтения к их мудрости и добропорядочности, не только не заслуживают какого-либо вознаграждения, но, скорее, достойны наказания за то, что оскверняли Божьи дары грязью своих сердец. Ибо, хотя они являются орудиями Бога для сохранения в человеческом обществе справедливости, воздержанности, дружелюбия, благоразумия, умеренности и мужества, всё-таки они очень скверно исполняют эти Божьи дела. Ибо их удерживают от дурных дел не чистая любовь к добродетели и праведности, а честолюбие и себялюбие или какие-либо иные лукавые и извращённые соображения. Кроме того, их дела испорчены нечистотою сердца, которая является их первоисточником, и поэтому заслуживают названия не столько добродетелей, сколько пороков, которые из-за некоего сходства с добродетелями вводят людей в заблуждение. Короче говоря, поскольку мы знаем, что конечная и вечная цель праведности и чистоты состоит в прославлении Бога, всё, что направлено на что-то иное, теряет право именоваться праведностью (droiture). К тому же люди этого рода не видели того, что предписывала Божья Премудрость. И несмотря на то, что их внешние действия представлялись хорошими, по своим намерениям они были грехома.

Св. Августин заключает, что все среди язычников имели на себе грех, хотя внешне обладали добродетелями, ибо, лишённые света веры, они не направляли дел, почитавшихся добродетельными, к должной целиь.

Если верны слова св. Иоанна, что вне Сына Божьего нет жизни (1 Ин 5:12), то все те, кто не причастен ко Христу, кем бы они ни были и что бы ни делали или ни пытались делать, на протяжении всей своей жизни лишь устремляются к гибели, к хаосу и к осуждению на вечную смерть. По этой причине св. Августин говорит: «Наша религия отличает праведных от неправедных не мерилом дел, но мерилом веры, без которой дела, кажущиеся добрыми, обращаются в грех»с. Он же очень верно сравнивает жизнь таких людей с уклонением от верной дороги. Потому что чем быстрее человек бежит от неё, тем больше отдаляется он от цели и тем плачевнее его положение. И Августин заключает, что лучше с трудом двигаться по правильной дороге, чем с лёгкостью бежать вне её(1. Наконец, поскольку нет освящения вне общения со Христом, то очевидно, что они подобны дурным деревьям. Они могут приносить красивые плоды и даже издавать сладкий аромат, но они не могут приносить плодов добрых. Отсюда мы ясно видим, что всё, о чём человек думает, что замышляет, предпринимает и творит, не будучи примирён с Богом, — проклято. И не только не имеет никакого значения для оправдания, но, скорее, заслуживает осуждения. И можно ли вообще спорить об этом как о какой-то сомнительной вещи, когда всё уже решено свидетельством апостола, сказавшего, что без веры угодить Богу невозможно (Евр 11:6)?

Дело станет ещё яснее, если мы сопоставим благодать Бога, с одной стороны, и естественное состояние человека, с другой. Писание громко и ясно объявляет о том, что Бог не обнаруживает в самом человеке ничего, что побуждало бы его к добру, но что Он сам приходит к человеку по своему безвозмездному великодушию. Ибо на что способен мёртвый, чтобы вернуться к жизни? А ведь когда Бог просвещает человека и даёт ему познать свою истину, то можно сказать, что Он воскрешает его из мёртвых и творит новое создание (Ин 5:25 и др.). Нам часто показывают, что именно так проявляется великодушие к нам Бога. Особенно хорошо об этом сказа-

аАвгустин. Против Юлиана, IV, III, 16 р., 21 (MPL, XLIV, 744 р.). ьТам же, 25-26 (MPL, XLIV, 750 р.).

сАвгустин. Против двух посланий пелагиан (Бонифацию), III, V, 14 сл. (MPL, XLIV, 597 р.). dEro же. Толк, на Пс 31, II, 4 (MPL, XXXVI, 259 р.).

но у апостола: «Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мёртвых по преступлениям, оживотворил со Христом» (Эф 2:4-5). В другом месте, показывая в образе Авраама всеобщее призвание верующих, он говорит: «...Богом, Которому он поверил, животворящим мёртвых и называющим несуществующее как существующее» (Рим 4:17). Если мы ничто, то что мы можем? Поэтому в истории Иова Бог одним ударом ниспровергает все наши претензии: «Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему? под всем небом всё Моё» (Иов 41:3). Изъясняя эти слова (Рим 11:34-36), св. Павел подводит нас к тому, чтобы мы не думали что-либо принести Богу, кроме нашего полного смятения и ничтожества.

Поэтому в ранее приведённом месте, дабы показать, что мы пришли к надежде спасения единственно по благодати Божьей, а не по нашим делам, он утверждает, что мы — Божье творение, возрождённое в Иисусе Христе на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять (Эф 2:10). Он как бы говорит: кто из нас может похвалиться тем, что предварил Бога своею праведностью, тогда как наша способность делать добро впервые появилась благодаря дарованному Им возрождению? Ибо если исходить из нашей природы, то легче выжать масло из камня, чем добиться от нас од-ного-единственного доброго дела. Удивительно, что человек, обречённый на подобную низость, осмеливается что-то приписывать себе! Так что признаем вместе с благородным Божьим орудием, св. Павлом, что мы призваны святым призванием не по делам нашим, а по Божьему произволению и благодати (2 Тим 1:9). А также, что великодушие и человеколюбие Спасителя нашего Бога проявилось в том, что Он спас нас не по делам праведности, которые мы бы сотворили, но по своему решению и милости (Тит 3:4 сл.). Этим исповеданием мы лишаем человека последней капли праведности до тех пор, пока он не возрождён в надежде жизни милостью Божьей. Ибо если бы дела что-нибудь значили для оправдания, то было бы ложью говорить, что мы оправданы по благодати. Но апостол, конечно же, не был столь забывчив, чтобы, утверждая, что оправдание даётся даром, не вспомнить о сказанном им в другом месте: что благодать не была бы благодатью, если бы дела имели какое-то значение (Рим 11:6). А разве наш Господь Иисус хотел сказать что-то иное, когда объявил, что пришёл призвать грешников, а не праведников (Мф 9:13)? Если к спасению призваны только грешники, то зачем же мы ищем вход своей притворной праведностью?

6. Мне часто приходит на ум мысль, что для меня существует опасность нанести оскорбление Божьей милости, прилагая столько усилий к её защите, как будто она подлежит сомнению или недостаточно ясна. Но поскольку зло в нас столь велико, что не позволяет нам отдать Богу то,

Книга III Глава XIV

что Ему принадлежит, если только нас не принуждает к этому необходимость, то мне придётся задержаться на этом предмете дольше, чем хотелось бы. Однако, так как в Писании о нём говорится совершенно ясно, то я буду бороться более его словами, нежели своими собственными.

Так, Исайя, описав всеобщую гибель человеческого рода, прекрасно говорит о его восстановлении: «И Господь увидел это, и противно было очам Его... И видел, что нет человека, и дивился, что нет заступника; и помогла Ему мышца Его, и правда Его поддержала Его» (Ис 59:15 сл.). Где же наша праведность, если верно сказанное пророком, что нет ни единого человека, кто помог бы Богу в деле спасения? Так же представляет Господа и другой пророк, говоря о примирении с Ним грешника: «И обручу тебя Мне навек, и обручу тебя Мне в правде и суде, в благости и милосердии» (Ос 2:19). Если союз86 такого рода, который очевидно есть первый наш союз с Богом, основан на Божьем милосердии, то для нашей праведности не остаётся никакого иного основания.

Я хотел бы спросить тех, кто хочет заставить нас поверить, будто человек способен предстать перед Богом с некими заслугами: существует ли какая-то праведность, кроме той, которая угодна Богу? Если думать так — безумие, то может ли исходить от врагов Бога что-либо угодное Ему, когда они Ему отвратительны со всеми их делами? Истина свидетельствует, что все мы — смертельные враги Бога и что между Ним и нами идёт открытая война (Рим 5:6; Кол 1:21) до тех пор, пока, будучи оправданы, мы не войдём в его милость. Если начало любви Бога к нам — это наше оправдание, то какие праведные дела могут ей предшествовать? Поэтому, дабы искоренить в нас это опаснейшее притязание, св. Иоанн настойчиво убеждает нас в том, что не мы первыми возлюбили Бога (1 Ин 4:10). Гораздо раньше тому же учил сам Господь устами пророка, говорившего, что Он возлюбит нас по благоволению, ибо его гнев отвратится от нас (Ос 14:5). Если Бог склонен любить нас по собственному благоволению, то Его, естественно, побуждают к этому отнюдь не наши дела.

Невежественные люди понимают это лишь в том смысле, что никто не заслужил искупления, совершённого Христом, однако вступить в обладание им нам должны помочь добрые дела. Но истина в другом: несмотря на то, что мы искуплены Христом, мы по-прежнему остаёмся детьми тьмы, врагами Бога и наследниками его гнева, пока по данному даром призванию Отца не войдём в общение со Христом. Поэтому св. Павел говорит, что мы омылись и очистились от скверны только тогда, когда это очищение совершил в нас Св. Дух (1 Кор 6:11)*. И св. Пётр учит, что освящение от Духа ведёт нас к послушанию и окроплению кровью Христа (1 Пет 1:2). Если для очищения нас омывает кровь Христа через действие Духа, не станем думать, что до окропления мы были кем-либо иным, а не грешниками, погибающими вне Христа. Для нас должно быть очевидным, что начало нашего спасения подобно воскреснию из мёртвых. Ибо лишь тогда, когда нам дано ради Христа веровать в Него [Флп 1:29], мы начинаем переходить от смерти в жизнь.

7. Здесь идёт речь о людях второго и третьего рода — согласно делению, приведённому выше. Нечистая совесть, характерная для тех и других, является признаком того, что они ещё не возрождены Божьим Духом. А то, что они не возрождены, означает, что у них нет веры. Отсюда следует, что они не примирились с Богом и не оправданы его судом, поскольку доступ к этим благам люди получают только через веру. Как могут грешники, отчуждённые от Бога, совершить что-либо, что не будет омерзительно перед его судом? Известно, что все неверующие и в особенности лицемеры льстят себя безумной надеждой: хотя они знают, что сердца их полны скверны и всяческой нечистоты, но если они совершат несколько добрых внешних дел, то станут достойны того, чтобы Бог не презрел их. Отсюда проистекает смертельно опасное заблуждение, состоящее в том, что убеждённые в злобе и нечестии своего сердца не могут заставить себя признать свою абсолютную неправедность. Даже считая себя неправедными — потому что этого невозможно отрицать, — они всё-таки приписывают себе некую частицу праведности.

Бог красноречиво отвергает эту суетность устами пророка Аггея: «Спроси священников...: если бы кто нёс освящённое мясо в поле одежды своей и полою своею коснулся хлеба... или какой-нибудь пищи, — сделается ли это священным?» Священники ответили, что не сделается. Тогда Аггей спрашивает: «Если прикоснётся ко всему этому кто-либо осквернившийся в душе своей*, сделается ли это нечистым?» Священники ответили, что сделается. Тогда Господь велит Аггею сказать им: «Таков этот народ... предо Мною... и таковы все дела рук их! И что они приносят там, всё нечисто» (Агг 2:11-14). Бог желает, чтобы мы правильно восприняли это высказывание о нас и запечатлели его в памяти. Ибо ни один человек, сколь бы грешен он ни был на протяжении всей своей жизни, не может убедить себя в том, что Господь так ясно здесь объявил. Если даже самый злой человек на земле в каком-то одном отношении исполнил свой долг, то он не сомневается, что это вменилось ему в праведность. Господь же, напротив, объявляет, что никто не получит освящения, прежде чем не будет очищено его сердце. Более того, Он свидетельствует, что все предыдущие дела грешников осквернены нечистотою их сердец. Так поостережёмся называть «праведными» дела, которые прокляты как скверна устами Бога! И какими сравнениями Он это выражает! Ведь можно возразить, что всё предписанное Богом непременно свято. Однако, напротив, Он показывает, что нет ничего удивительного в том, если дела, которые Бог освятил в Законе, оказываются осквернёнными грешниками, ибо и одна-единственная нечистая рука оскверняет освящённое.

$. На эту тему также очень хорошо сказано у Исайи: «Не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для Меня... Праздники ваши ненавидит душа Моя; они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих» (Ис 1:13-16, а тж. 58:1 сл.). Что же это означает, если Господь так решительно отвергает и ненавидит соблюдение Закона? Однако Он не отвергает ничего, что исходит из чистого и подлинного его соблюдения. А началом такового, как Он постоянно учит, является сердечный трепет перед его именем. Когда нет этого трепета, всё остальное, что предлагается Господу, не только пустяк, но отвратительная и зловонная скверна.

А теперь лицемеры пытаются оправдаться перед Богом своими добрыми делами, когда души их опутаны злобными помыслами. Тем самым они, конечно же, всё сильнее и сильнее распаляют его гнев. Ибо «жертва нечестивых— мерзость пред Господом, а молитва праведных благоугодна Ему» (Прит 15:8). Итак, мы заключаем, что это вполне решённый вопрос для тех, кто хотя бы посредственно знает Писание: все исходящие от людей дела, которые Бог не освятил своим Духом, какими бы прекрасными они ни казались, настолько далеки от того, чтобы считаться праведными перед Богом, что приравниваются к греху.

Поэтому те, кто учил, что дела никому не приносят милости и благорасположения Бога, но, напротив, только тогда угодны Ему, когда человек принят Им в его милость, говорили сущую правду3. И нам нужно строго следовать этому порядку вещей, к которому Писание ведёт нас словно за руку. Моисей пишет, что Господь призрел на Авеля и на дела* его. Не хочет ли он этим сказать, что Бог расположен к людям, прежде чем посмотрит на их дела? Следовательно, для того, чтобы исходящие от нас дела были угодны Богу, необходимо сначала очистить своё сердце. Ибо всегда остаётся в силе речение Иеремии, что очи Бога обращены к истине (Иер 5:3). И Св. Дух однажды произнёс устами св. Петра, что сердца наши очищены одною верою (Деян 15:9). Отсюда следует, что основа основ — это истинная и живая вера.

9. Посмотрим теперь, какой праведностью обладают люди, которых мы отнесли к четвёртому типу. Мы признаём, что когда Бог примиряет нас с Собою через праведность Иисуса Христа и, дав нам даром прощение грехов, считает праведниками, то с этой его милостью соединено другое благодеяние: посредством своего Св. Духа Он обитает в нас, и силою Духа день ото дня умерщвляются похоти плоти. Таким образом мы освящаемся, то есть становимся посвященными Богу в подлинной чистоте своей жизни, а наши сердца воспитываются в послушании Закону, так что наше первейшее желание состоит в служении воле Бога и в прославлении Его многоразличными способами.

Однако, даже когда мы под водительством Св. Духа следуем путём Господа, то, чтобы мы не забывались, в нас остаются следы несовершенства, дающие повод к смирению. В Писании сказано: «нет человека, который не грешил бы» (3 Цар 8:46) [Эккл 7:20]. Какою же праведностью обладают верующие посредством своих дел? Во-первых, я говорю, что даже самое лучшее дело, которое они могут представить Богу, всегда осквернено и извращено грязью плоти, как портится вино, когда оно смешивается с осадком. Пусть раб Божий, говорю я, выберет наилучший поступок, который, как он считает, он совершил на протяжении всей своей жизни. Когда он обнажит и рассмотрит все составляющие этого поступка, он несомненно почувствует где-то запах гниющей плоти, ибо у нас никогда нет должного предрасположения к добрым делам, но всегда нас сдерживает значительная слабость. И хотя мы видим, что грязь, которой запятнаны дела святых, вполне открыта, нам представляется, что это маленькие, незаметные пятнышки, ничуть не оскорбляющие очей Господа, тогда как перед Ним даже звёзды нечисты [Иов 25:5]! Нет у верующего ни одного поступка, который, будучи взят сам по себе, в качестве справедливого воздаяния не заслуживал бы позора.

Ю. Кроме того, нам совершенно невозможно совершить какого-либо чистого и безупречного дела, так как одного-единственного греха достаточно, чтобы изгладить всякое воспоминание о нашей прежней праведности, как сказал пророк (Иез 18:24). Ему вторит св. Иаков, который говорит, что согрешивший в чём-нибудь одном становится виновным во всём (Иак 2:10). Итак, поскольку эта смертная жизнь никогда не бывает чистой и свободной от грехов, то всё, что мы приобретаем от праведных дел, оскверняется, подавляется и ежечасно исчезает из-за грехов, которые следуют за ними. Посему они не будут приняты в расчёт, чтобы вмениться нам в праведность.

Наконец, когда речь идёт о праведности от дел, то нужно смотреть не на один какой-либо факт, а на весь Закон. Поэтому если мы ищем праведности в Законе, то не имеет значения совершение одного или двух добрых поступков — требуется постоянное послушание. Господь не наделяет нас праведностью одновременно с прощением грехов, как полагают некоторые глупцы, чтобы, получив прощение за нашу дурную жизнь, мы потом искали праведности в Законе. Поступая так, Господь бы только посмеялся над нами, вселив в нас тщетную надежду. Ибо у нас не может быть никакого совершенства, пока мы пребываем в смертном теле; с другой стороны, поскольку в Законе объявлены осуждение и смерть всем, кто не сохранит совершенной праведности в делах, то всегда есть возможность за что-то обвинить и осудить нас, и лишь предваряющая обвинение и осуждение милость Божья избавляет нас от них путём прощения непрестанного греха. Поэтому навсегда остаётся верным сказанное нами в начале3: если нас оценивать по нашему собственному достоинству, то, что бы мы ни пытались сделать, мы всегда были бы достойны смерти со всеми нашими усилиями и предприятиями.

И. Нам необходимо отстоять следующие два положения. Во-первых, что не может не найтись у верующего такого дела, которое не было бы осуждено, если его рассмотреть со всей строгостью Божьего суда. Во-вторых, что даже если бы таковое и нашлось (что для человека невозможно), то, будучи осквернено и запятнано грехами, которые есть у каждого, оно утратило бы всякую благодарность и ценность.

Это главный вопрос, по которому мы спорим с папистами, и фактически узловой пункт всей проблемы. Ибо в начале рассмотрения темы оправдания у нас нет с теми учёными-схоластами никаких существенных расхождений87. Верно, что простые люди соблазнены мыслью, будто человек сам готовит себя к оправданию Богом. Это кощунственное утверждение господствовало в школах и проповедях и ещё сейчас поддерживается теми, кто готов поддерживать все мерзости. Но более или менее разумные схоласты всегда соглашались с нами в этом пункте, а именно, что грешник, освобождённый от проклятия бескорыстной добротою Бога, оправдывается в той степени, в какой получает прощение грехова. Однако они расходятся с нами в следующем. Во-первых, под словом «оправдание» они понимают обновление жизни, или возрождение, которым Бог преображает нас, склоняя к послушанию Законуь. Во-вторых, они полагают, что человек, однажды возрождённый Богом, становится угоден Ему и остаётся праведным благодаря добрым деламс.

Однако Господь, напротив, объявляет, что Он вменил служителю своему Аврааму в праведность веру (Рим 4:3) не только за то время, когда тот ещё служил идолам, но лишь спустя много времени после того, как Авраам начал жить свято. Следовательно, Авраам уже долгое время поклонялся Богу в чистоте сердца и долго следовал его заповедям в той мере, в какой только может смертный человек; и тем не менее он приобрёл праведность благодаря вере. Отсюда, следуя св. Павлу, мы заключаем, что это произошло не от дел [Эф 2:9]. Подобно этому, когда у пророка говорится, что праведный своею верою жив будет (Abb 2:4), то речь идёт не о неверующих, которых Бог оправдывает, обращая в веру. Нет, это речение обращено к верующим. Именно им сказано, что они будут живы верой. Св. Павел говорит об этом ещё яснее, когда, доказывая, что праведность не заслуживается, приводит такие слова Давида: «Блаженны, чьи беззакония прощены» (Рим 4:7; Пс 31/32:1). Очевидно, что Давид говорит не о неверующих, а о себе и о себе подобных. Более того, он говорит о чувстве, которое испытывал после долгого служения Богу. Значит, мы получаем это блаженство не на какой-то один момент, но оно длится всю нашу жизнь.

Наконец, посланничество примирения, о котором говорит св. Павел и которое свидетельствует, что мы обладаем праведностью по милости Божьей (2 Кор 5:18 сл.), дано нам не на один день, но вечно пребывает в Христовой Церкви. Поэтому верующие до самой смерти не имеют другой праведности, кроме той, что описана в этом отрывке. Ибо Христос навсегда остаётся Посредником, примиряющим нас с Отцом, и действенность его смерти вечна. То есть навсегда остаются очищение, удовлетворение и совершенное послушание, которые Он проявил и которыми покрыты все наши беззакония. В Послании к эфесянам св. Павел не говорит, что по благодати мы имеем лишь начало нашего спасения; он говорит, что мы спасены благодатью, не от дел, чтобы никто не хвалился (Эф 2:8 сл.).

12.. Увёртки, к которым прибегают в этом месте сорбоннцы, ничуть им не помогают. Они говорят, что значение добрых дел для оправдания человека исходит не от их собственной ценности, которую они называют «внутренне присущей» (intrinsиque), а от милости Бога, который их принимает3. В то же время, будучи вынуждены признать несовершенство оправдания делами, они согласны, что, пока мы пребываем в этом мире, нам постоянно необходимо, чтобы Бог прощал наши грехи с целью восполнения недостатка дел. Но такое прощение возможно, говорят они, только при условии, что совершаемые грехи компенсируются сверхдолжными делами (ouevres de supererogation)5.

Я отвечаю, что благодать, которую они называют «принятием» (acceptance), есть не что иное, как дающаяся даром доброта Небесного Отца, которой Он нас объемлет и принимает в Иисусе Христе. Он облачает нас в невинность Иисуса и именно её принимает в расчёт и благодаря её действию считает нас святыми, чистыми и непорочными. Ибо только праведность Христа, которая одна совершенна, будучи представлена на суд Бога, может выдержать его взгляд. Облечённые в неё, мы получаем вечное прощение наших грехов по вере. Посредством её чистоты скверна и грязь нашего несовершенства будут покрыты и не будут вменены нам, но словно погребены, чтобы не появиться перед Божьим судом, пока не придёт час, когда после смерти нашего ветхого человека благость Божья не совлечёт его с нас в Иисусе Христе, который есть новый Адам, и не даст нам блаженный покой, в котором мы будет ожидать дня воскресения. Тогда, получив нетленные тела, мы будем облечены в небесную славу.

13. Если всё это верно, то не существует такого поступка, который мог бы сделать нас угодными Богу. Дела угодны Ему, только если Ему угоден человек, который, облечённый в праведность Христа, получает прощение своих пороков. Ибо Бог не обещал вознаградить жизнью за какие-то отдельные дела, но объявил, что жив будет тот, кто исполнит весь его Закон (Лев 18:5); и наоборот, Он наслал проклятие на всех тех, кто нарушит хотя одно из его установлений [Втор 27:26]. Тем самым опровергается распространённое заблуждение относительно частичной праведности, ибо Бог не принимает никакой иной праведности, кроме полного соблюдения его Закона.

То, что наши противники привыкли болтать о Божьем воздаянии посредством сверхдолжных дел, лишено оснований. Почему? Не возвращаются ли они постоянно к той точке зрения, которая уже опровергнута, а именно, что тот, кто отчасти исполняет Закон, праведен своими делами? Ни один здравомыслящий человек не согласится с ними в том, что они считают решённым вопросом. Господь не однажды свидетельствует, что Он признаёт только такую праведность, которая заключается в полном послушании Закону. Какая дерзость, когда мы, будучи лишены её, дабы не казаться полностью лишёнными славы, то есть приношения себя Богу, совершаем какие-то ничтожные добрые дела и тем самым хотим выкупить то, чего нам недостаёт, дав какое-то иное удовлетворение!

Вышеа все виды этого удовлетворения были вполне убедительно отвергнуты, так что они не должны грезиться нам даже во сне. Здесь я только напоминаю о том, что болтающие на эту тему не сознают, насколько отвратителен Богу грех. Когда они поймут это, то поймут и то, что вся праведность людей, собранная воедино, недостаточна для прощения одного-единственного греха. Мы видим, что человек только за один грех был настолько отвергнут Богом, что утратил всякое средство обрести спасение (Быт 3:17). Следовательно, у нас отнята возможность принести удовлетворение, вследствие чего те, кто обольщается, никогда не дадут удовлетворения Богу, которому неугодно ничто, исходящее от его врагов. А ведь все те, кому Он вменяет грехи, — его враги. Поэтому необходимо, чтобы прежде чем Он посмотрит на какое-то наше дело, все грехи были покрыты и прощены. Отсюда следует, что прощение грехов даётся даром, а те, кто ставит на передний план некое удовлетворение, злобно кощунствуют. Мы же, следуя апостолу, забудем прежнее и будем стремиться вперёд, дабы, идя этим путём, достичь почести вышнего звания (Флп 3:13-14).

14. Как согласовать притязания на некие сверхдолжные дела со сказанным, что, когда мы сделаем всё, что нам приказано, мы — «рабы ничего нестоящие, потому что сделали то, что должны были сделать» (Лк 17:10)? Говоря перед Богом, невозможно притворяться или лгать, но можно лишь утверждать в самих себе очевидное. А Господь велит нам судить по правде и признать в своём сердце, что мы ничего не сделали для Него даром, но лишь возвратили то, что были должны. И с полным основанием: ибо мы — его рабы и принуждены в нашем состоянии к такому служению, которое нам невозможно исполнить, даже когда все наши мысли и все члены не обращены ни к чему иному. Поэтому, когда Он говорит: «после того как вы исполните всё, что вам заповедано», это означает: все праведные дела людей — и более того — как бы должны сосредоточиться в одном человеке. И как же мы, среди которых нет никого, кто не был бы страшно далёк от этого состояния, осмелимся хвалиться, будто добавили что-то к мере праведности? И не нужно ссылаться на то, что если кто-то в чём-то не вполне исполнил свой долг, ничто не препятствует ему когда-нибудь сделать больше необходимого. Нужно держаться такого правила: нам нельзя даже думать о том, что нечто сделанное нами во славу Божью или из любви к ближнему не предписано Божьим Законом. А если это — часть Закона, то не нужно хвалиться добровольной щедростью, к которой на самом деле мы принуждены по необходимости.

15. Совсем не к месту для доказательства своих утверждений они ссылаются на речения св. Павла, когда он хвалится перед коринфянами, что может, если захочет, воспользоваться своим правом и что не только даёт им то, что обязан по своему служению, но и исполняет нечто сверх своего долга, безвозмездно проповедуя им Евангелие (1 Кор 9:1 сл.). Здесь нужно принять во внимание указываемую ниже причину: он делает это, чтобы не причинить обиды немощным (1 Кор 9:12,22). Ибо соблазнители, потрясавшие эту церковь, проникали в неё, прикрываясь тем, что ничего не берут за свой труд, дабы склонить её членов к ложному учению и вызвать неприязнь к Евангелию. Так что св. Павлу пришлось бы либо подвергнуть опасности Христово учение, либо разрушить эти козни. Если для христианина безразлично, нанести обиду или нет, когда он может этого избежать, то я признаю, что апостол принёс Богу нечто большее, чем был обязан. Но если это долг благонамеренного распространителя Евангелия, то я скажу, что он сделал то, в чём состоял его долг. В конце концов, даже если не рассматривать это обстоятельство, остаётся верным сказанное Иоанном Златоустом: по праву рабства принадлежащее рабу принадлежит его господину*

Этого не скрывал и Христос в своей притче. Он спрашивал, станем ли мы благодарить раба, когда проработав целый день, возвратимся вечером домой (Лк 17:7-9). Может статься, что он выполнит большую работу, чем мы осмелились ему поручить. Но если это произошло, то не сделал ли он этого по праву рабства, согласно которому он наш со всем тем, что он может делать?

Я вовсе не говорю о том, какие сверхдолжные дела они желают представить перед Богом. Но я знаю, что это только безделицы, которые Он не предписал и отнюдь не одобряет. И когда придёт время дать отчёт, Он не примет их во внимание. В этом смысле мы готовы согласиться, что это те сверхдолжные дела, о которых пророк говорил: «Кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои?» (Ис 1:12) Но этим фарисеям следовало бы вспомнить, что сказано в другом месте: «Для чего вам отвешивать серебро за то, что не хлеб и трудолюбие своё за то, что не насыщает?» (Ис 55:2) Наши господа учителя могут без всяких затруднений рассуждать об этих материях, расположившись в своих удобных креслах. Но когда Верховный Судья явится на небесах на своём Престоле, все их дефиниции ничему не помогут и исчезнут, как дым. Вот то единственное, чего нам нужно искать: каким доверием должны мы обладать, чтобы защититься на этом Страшном Суде? Ясно, что не тем, о чём болтают и лгут в уголках той или иной сорбонны.

16. Мы должны изгнать из наших сердец два тяжких недуга: доверие к своим делам и какую-либо им похвалу. Св. Писание во множестве мест лишает нас этого доверия и говорит, что вся наша праведность — только скверна и смрад перед Богом, если она не приобретает аромата праведности Иисуса Христа; что она вызывает лишь мщение Бога, если не сопровождается прощением, исходящим от его милосердия. Она не оставляет нам ничего иного, кроме мольбы о великодушии нашего Судьи, дабы обрести его милость, как написано об этом у Давида: не оправдается перед Богом ни один из живущих, если войдёт в суд с рабом Божьим [Пс 142/ 143:2]. И Иов говорит: «Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей» (Иов 10:15). Взирая на высшую праведность Бога, которой не могут удовлетворить даже Ангелы, он показывает, что когда человеческие создания предстают перед судейским Престолом Бога, им остаётся лишь умолкнуть. Ибо он не только понимает, что предпочтительнее уступить Богу, нежели сражаться с его суровостью, но и признаёт, что не знает у себя никакой праведности, которая не пала бы пред ликом Бога.

Как только доверие к себе отброшено, необходимо также оставить всякое самовосхваление. Кто станет восхвалять свои праведные дела, если, рассмотрев их, он вострепещет перед Богом? Поэтому нам нужно прийти к тому, к чему зовёт нас Исайя: всё семя Израилево будет оправдано и прославлено Господом (Ис 45:25). Ибо столь же верно и то, что пророк говорит в другом месте: все мы насаждены Господом во славу его (Ис 61:3). Наше сердце тогда будет поистине очищено, когда оно ни в коем случае не будет опираться на доверие к собственным делам, не будет искать в них повода возвышаться и гордиться. А именно такая ошибка вводит людей в легкомысленное и ложное доверие, которое побуждает их искать залог своего спасения в своих собственных делах.

17. Если мы рассмотрим четыре рода причин, формулируемых философами, то не обнаружим ни одной, которая бы относилась к делам Бога, когда речь идёт о нашем спасении. Писание же повсюду учит, что его действительная причина88 — это милость нашего Небесного Отца и его любовь, которой Он незаслуженно одаривает нас. В качестве материальной причины Он даёт нам Христа с его послушанием, благодаря которому Он приобретает для нас праведность. Что касается причины, которая зовётся инструментальной, то что она такое, как не вера? Св. Иоанн соединил эти три утверждения в одно, когда сказал, что «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3:16). Что же касается целевой причины, то апостол говорит, что это произошло ради доказательства праведности Божьей и прославления его доброты, и соединяет вместе три причины, о которых мы говорили. Вот что он сказал: «Все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его» (Рим 3:23-24). Он показывает здесь и начало, и источник. Бог жалеет нас в силу своей доброты. Отсюда вывод: жалеет через искупление, которое в Иисусе Христе. Вот субстанция нашей праведности. Отсюда также следует: через веру в пролитую Им кровь, в которой Он показал инструментальную причину; благодаря ей к нам прилагается праведность Иисуса Христа. Далее апостол говорит о цели, о том, что Бог совершил это, дабы показать свою правду, показать, что Он праведен и оправдывает верующего в Иисуса Христа [Рим 3:24]. И тут же, как бы мимоходом, чтобы подчеркнуть, что праведность, о которой он говорит, заключается в примирении между Богом и людьми, апостол прямо указывает, что Иисус дан нам для того, чтобы Отец стал благожелателен к нам.

Подобным образом в первой главе Послания к эфесянам апостол учит, что Бог принял нас в свою благодать исключительно по своей милости, что произошло это по ходатайству Христа, что мы получаем эту милость через веру и что всё это имеет целью полное раскрытие славы доброты Божьей [Эф 1:3-14]*. Итак, когда мы видим, что все части нашего спасения суть вне нас, то разве станем мы питать какое-либо доверие к своим делам или хвалиться ими?

Что касается целевой причины, то и самые ожесточённые враги славы Божьей не смогут возразить нам, если не захотят отречься от всего Писания. Когда речь идёт о материальной и инструментальной причинах, то они болтают, будто наши дела пополам с верой участвуют в праведности Христа. Но Писание противоречит и этому, прямо утверждая, что Христос — наша праведность и жизнь и что мы обладаем этим благом только через веру.

15. Святые нередко укрепляются и утешаются, думая о своей невинности и чистоте, а порой громко свидетельствуют о ней. Это происходит двояким образом. Во-первых, сравнивая своё доброе поведение с дурным поведением нечестивых, они извлекают из этого надежду на победу, но не столько благодаря значению или ценности собственной праведности, сколько из очевидности беззакония их врагов. Во-вторых, исследуя самих себя перед лицом Бога, они получают утешение и доверие к Нему в силу чистоты своей совести. Относительно первого вопроса мы поговорим позднее3. Теперь же займёмся немного вторым: как это согласуется со сказанным нами вышеь, а именно, что перед Божьим судом мы ни в коем случае не должны опираться на собственные дела и хвалиться ими?

Ответ таков: святые, когда речь идёт об основании их спасения, не глядя на собственные дела, всецело устремляют свой взор на доброту Бога. И обращаются к ней прежде всего прочего не только в начале своей блаженной жизни (bйatitude), но видят её перед собой постоянно, всё приобретают в ней и находят покой. Когда совесть положилась на неё, научилась и утвердилась в ней, она может укрепляться также рассмотрением дел как свидетельств того, что Бог живёт и царствует в нас. Это доверие к делам не может иметь места до тех пор, пока всё наше сердечное доверие мы не устремим к одной лишь Божьей милости, и оно отнюдь не значит, что дела оправдывают или могут укрепить человека сами по себе. Поэтому, когда мы отказываемся доверять делам, мы утверждаем только одно: христианская душа не должна смотреть на заслуги как на спасительное прибежище, но всецело полагаться на обетование праведности, данное даром. В то же время мы не отказываем ей в праве искать укрепления и поддержки в знаках Божьего благословения. Ибо все Божьи дары, когда мы вспоминаем о них, подобны лучам света от его лика, которые помогают нам прийти к созерцанию высшего света его благости. Тем более этому должны служить добрые дела, которые Бог даёт нам совершить: они свидетельствуют о дарованном нам Духе усыновления [Рим 8:13-15].

\9. Итак, когда святые укрепляют веру своей чистотой и находят в ней повод для радости, они этим плодом своего призвания показывают, что Бог принял их и сделал своими детьми. Соломон говорит, что в страхе пред Господом — твёрдая надежда (Прит 14:26). Сказано также, что святые, дабы быть угодными Богу, порой доказывают это тем, что ходят пред его лицом верно и с преданным сердцем (4 Цар 20:3). Всё это не для того, чтобы наставлять свою совесть — это имеет ценность только как признак Божьего призвания. Ибо страх перед Богом никогда не бывает таков, чтобы крепко-накрепко утвердить нашу совесть. И все святые отлично понимали и понимают, что не обладают совершенной чистотой, но что к ней примешано множество несовершенств и остатков от плотской жизни. Но поскольку из плодов своего возрождения они извлекают доводы и признаки обитания в них Св. Духа, у них немало оснований для того, чтобы утверждаться в ожидании Божьей помощи во всех их нуждах. Для них очень важно ощутить Бога как Отца. И они не смогут этого добиться, если прежде не познают его доброту, в дальнейшем утверждаясь в ней через обетования Евангелия. Если же они начнут судить себя по делам, то не будет ничего более ненадёжного и жалкого. Ибо дела, оцениваемые сами по себе, в такой же степени вызывают гнев Божий по причине своего несовершенства, в какой в противном случае достигают благоволения Бога, даже если они не совершенно чисты.

В итоге они проповедуют о Божьих благодеяниях таким образом, что ничуть не отклоняются от утверждения о даваемом даром благорасположении, как и свидетельствует св. Павел: мы обладаем всем совершенством вверху и внизу, вдоль и поперёк и вглубь (Эф 3:18)*. Он как бы говорит, что, куда бы ни был обращен наш разум — поднимаясь на вершину мира или продвигаясь в длину или в ширину, — они не должны преступать единственную границу: знание о любви к нам Иисуса Христа — и глуббко размышлять о ней, ибо она заключает в себе все меры. Поэтому апостол говорит, что эта любовь превосходит всякое разумение, добавляя, что когда мы поймём, как любит нас Бог в Иисусе Христе, то исполнимся всей полнотою Божьей (Эф 3:19). В другом месте, радуясь, что верующие побеждают во всех сражениях, он говорит о причине и способе их побед: силою Возлюбившего нас (Рим 8:37).

20. Теперь мы видим, что святые не питали никакого доверия к своим делам и никто не приписывал себе каких-либо заслуг (поскольку они рассматривали их как дары Бога, доброту которого сознавали, рассматривали как знаки своего призвания, которое понимали как избрание). Они ничуть не посягали на даваемую даром праведность, которую мы обретаем в Иисусе Христе, ибо она зависит от Него и не может быть ничем заменена. Это очень хорошо показывает св. Августин в следующих словах: «Я не говорю Господу, чтобы Он не оставлял дел рук моих [Пс 137/138:8]. Верно, я ищу Господа моими руками и я не обманываюсь [Пс 76/77:3], но я ни во что не ставлю дел рук моих. Ибо страшусь, что если Бог посмотрит на них, то найдёт больше грехов, чем заслуг. Я говорю только, и молю, и желаю, чтобы Он не презрел дел рук моих. Господи, воззри на Твои дела во мне, а не на мои. Ибо если Ты увидишь моё, то осудишь меня; а если увидишь Твоё, то увенчаешь. Ведь в самом деле, все мои добрые дела — от Тебя»а. Мы видим, что Августин указывает две причины, в силу которых он не осмеливается ссылаться на свои дела перед Богом: во-первых, потому, что всё, что есть в нём доброго, не от него; во-вторых, потому, что всё доброе в нём превосходят его грехи. Отсюда следует, что когда совесть исследует дела человека, то она больше проникается страхом и унынием, нежели уверенностью. Посему этот святой человек не желает, чтобы Бог смотрел на его добрые дела иначе, как ради распознания в них благодати его призвания, дабы он мог завершить начатое дело.

21. Утверждения Писания о том, что добрые дела являются причиной, по которой Господь благотворит своим рабам, следует понимать в точности в том смысле, о котором мы говорили выше: что источник и действенность нашего спасения зиждется в любви Небесного Отца; его материя и субстанция — в послушании Христа; орудие — в просвещении Св. Духом, то есть в вере; цель — в прославлении благости Бога. Это не означает, что Бог не принимает дела как причины низшего порядка. Но почему это происходит? Это происходит оттого, что тех, кого Бог хвоею милостью предназначил к наследию вечной жизни, Он в соответствии со своим промыслом (dispensation) вводит в обладание ею через добрые дела. То, что предшествует по порядку в его промысле, Он называет причиной последующего. Поэтому иногда создаётся впечатление, будто в некоторых местах Писания говорится, что вечная жизнь проистекает от добрых дел. Однако похвала даётся избранным не за них, но потому что Бог оправдывает тех, кого Он избрал, и в конце концов прославляет оправданных (Рим 8:30). Первая милость здесь как бы является определённой степенью второй и называется её причиной.

Однако, когда нужно указать истинную причину, Писание не напоминает нам о делах, а устремляет к размышлению о милосердии Божьем.

Ведь что означает высказывание апостола: возмездие за грех — смерть, а жизнь вечная — дар Божий (Рим 6:23)? Почему он противопоставляет не праведность греху, а жизнь смерти? Почему не праведность считает он причиной жизни и в то же время говорит, что грех — причина смерти? Если бы он сказал именно так, то сопоставление было бы полным, а фактически оно несовершенно. Но в этом сопоставлении апостол желал выразить истину, а именно, что смертью воздаётся человеку по заслугам, а жизнь заключается единственно в милости Божьей.

Короче говоря, везде, где затрагивается тема добрых дел, вопрос стоит не о том, почему Бог благотворит верным Ему, но лишь о порядке его деяний. Прибавляя благодать к благодати, Он пользуется предшествующим, чтобы умножить последующее, и проявляет свою щедрость таким образом, чтобы мы постоянно думали о незаслуженном нами избрании, которое есть источник всех подаваемых нам благодеяний. Бог любит и ценит происходящие из этого источника дары, которыми Он осыпает нас каждый день. Но, поскольку наш долг — постоянно сосредоточиваться на незаслуженном принятии, которое одно может укрепить наши души, то дары Божьего Духа, коими Он обогащает нас, следует поставить на второе место. Они не должны затемнять первопричину.

Глава XV

О ТОМ, ЧТО ВОСХВАЛЕНИЕ ЗАСЛУГ УНИЧТОЖАЕТ КАК СЛАВУ БОЖЬЮ, ТАК И УВЕРЕННОСТЬ В СПАСЕНИИ

I. Мы уже развязали главный узел этой проблемы: поскольку всякая праведность с необходимостью уничтожается перед лицом Бога, если она основывается на делах, то она покоится исключительно на Божьей милости и на единении со Христом, а следовательно, на вере. Поэтому, чтобы не впасть во всеобщее заблуждение, свойственное не только простому народу, но и учёным мужам, мы должны крепко-накрепко усвоить, что основной тезис именно таков. Ибо когда возникает вопрос: что оправдывает — вера или дела? — наши противники приводят фрагменты из Писания, которые на первый взгляд приписывают делам некую ценность перед Бо-

гом, и тем самьи^ как будто доказывают возможность оправдания делами. На самом деле там лишь утверждается, что Бог в какой-то мере ценит наши дела. В действительности же в Писании ясно указано, что праведность от дел заключается единственно в полном и совершенном исполнении Закона. Отсюда следует, что никто не оправдывается своими делами, кроме людей, достигших такого совершенства, что их нельзя упрекнуть ни в малейшем грехе или проступке. А могут ли дела, хотя они и недостаточны для оправдания, принести человеку благорасположение Бога — это отдельный вопрос.

2. Прежде всего я вынужден возразить против употребления слова «заслуги». Тот, кто первым использовал его применительно к человеческим делам с точки зрения Божьего судаа 89, не сделал ничего полезного для поддержания искренней веры. Впрочем, я бы охотно воздержался от всяких споров в отношении слов. Но я хотел бы, чтобы христиане всегда строго относились к ним и не употребляли без необходимости и некстати слова, чуждые Писанию, что может породить опасные недоразумения и не принесёт полезных плодов. Какая необходимость, спрашиваю я вас, отдавать предпочтение слову «заслуги», когда значение человеческих дел может быть без всякого ущерба выражено по-другому? А раз это слово влечёт за собой множество недоразумений, то мы видим здесь большой вред для всех людей. Ибо, будучи полно гордыни, оно способно лишь затемнить Божью милость и опьянить людей суетным высокомерием.

Я знаю, что его широко использовали древние учители Церкви. И если бы Богу было угодно, они не дали бы этим словечком повода для заблуждения тем, кто пришёл им на смену. Ибо они неоднократно свидетельствовали, что не желали посредством него навредить истине. Так, св. Августин говорит: «Пусть человеческие заслуги тут умолкнут — все они погибли в Адаме. И пусть царит благодать Божья, данная через Иисуса Христа»6. А также: «Святые ничего не приписывают своим заслугам, но всё — Божьей милости»0. И ещё: «Когда человек видит, что всё, что есть в нём доброго, не от него, а от Бога, тогда он сознаёт, что всё похвальное в нём происходит не от его заслуг, но от Божьей милости»а.

Здесь мы видим, что, лишая человека способности творить добро, Августин лишает также всякой ценности его заслуги. Нечто подобное пи-шет и Златоуст: «Все наши дела, которые следуют за даруемым Божьим

аТертуллиан. О воскресении плоти, XV (МР1_, II, 859); Апология, XVIII (МР1_, I, 435); О покаянии, VI (МР1_, I, 1346 р.).

ьАвгустин. О предназначении святых, XV, 31 (МР1_, XI.IV, 983). сЕгоже. Толк, на Пс. 139, 18 (МР1_, XXXVII, 1814). ^го же. Толк, на Пс. 84, 9 (МР1_, XXXVII, 1073).

призванием, суть как бы долг, который мы возвращаем Богу. Эти блага происходят от милости, великодушия и чистой щедрости»3.

Впрочем, оставим в стороне слово и рассмотрим существо дела. Как я уже упоминал5, св. Бернар верно сказал, что как для того, чтобы иметь заслуги, достаточно не приписывать себе никаких заслуг, так и отсутствия заслуг достаточно для осуждения. Однако, вновь и вновь воспроизводя своё толкование, он смягчает жесткость этой формулировки и говорит: «Приложи усилия к тому, чтобы иметь заслуги. Но когда они у тебя будут, пойми, что они тебе дарованы. Полагай в них плод милости Божьей. Поступая так, ты избежишь опасности нищеты, неблагодарности и самомнения. Блаженна Церковь, имеющая заслуги без притязаний на них и имеющая притязания без заслуг.» Чуть ранее св. Бернар пояснил, в каком смысле он использует это слово: «Зачем Церкви заботиться о заслугах, когда она имеет более надёжное средство прославить себя, угождая Богу? Бог не может отвернуться, Он сотворит то, что обещал. Посему не стоит спрашивать, благодаря каким заслугам мы надеемся на спасение, ибо Бог сказал нам: "не для вас Я сделаю это,... а ради святого имени Моего"(Иез 36:22). Следовательно, для того, чтобы заслужить спасение, достаточно знать, что заслуг недостаточно»0.

3. Св. Писание показывает, чего заслуживают наши дела: они не могут выдержать взгляда Господа, ибо полны нечистоты и беззакония. Более того, даже если бы где-нибудь и отыскалось совершенное послушание Закону, то Писание и здесь велит нам считать себя рабами ничего не стоящими, потому что тогда мы бы сделали лишь то, что нам было приказано сделать (Лк 17:10). То есть мы ничего не сделали бы для Бога даром, а только исполнили свой долг перед Ним; за это Он вовсе не должен нас благодарить.

Однако Господь называет дела, которые Он же и даёт нам сделать, «нашими», и не только свидетельствует, что они приятны Ему, но и что они будут Им вознаграждены. Теперь наш долг — не унывать и, вдохновляясь обетованиями, не уставать делать добро [Гал 6:9; 2 Фес 3:13], чтобы не быть неблагодарными за подобное великодушие. Нет ни малейшего сомнения в том, что все наши дела, заслуживающие похвалы, происходят от Божьей милости и что нет ни единой капли добра, которую мы могли бы отнести на свой счёт. Если мы признаем эту истину, то исчезнет не только всякое доверие к заслугам, но и любая другая фантазия. Таким образом, я

аИоанн Златоуст. Гомилия на Книгу Бытия, XXXIV, 6 (MPG, LIII, 321). ьКл. XII, 3 настоящей книги.

сБернар Клервоский. Проповедь на Песнь песней, LXVIII, 6 (MPL, CLXXXIII, 1111 Ьс).

утверждаю, что мы не делим похвалу за добрые дела между Богом и человеком, как поступают софисты3, но всё сполна отдаём Богу. Человеку мы оставляем только одно: он пачкает и оскверняет своей мерзостью дела, которые иначе были бы совершенно добрыми как исходящие от Бога. Ибо каким бы совершенным ни был человек в этом мире, от него не происходит ничего, что не было бы хоть как-то запятнано. Пусть Бог призовёт на суд самые лучшие дела, совершённые людьми, — ив них Он найдёт собственную праведность и человеческое бесчестье. Итак, добрые дела угодны Богу и небесполезны для делающих их, так что они получают в награду великие Божьи благодеяния. Не потому, что они заслуживают этой награды, но потому, что Господь по своей щедрости сам дарует её. Как же неблагодарно — не довольствуясь щедростью Бога, воздающего нам за дела наградой, какой они не заслуживают, впадать в проклятое тщеславие, полагая, будто то, что есть исключительно Божье благодеяние, воздаётся нам по заслугам, за дела!

Я призываю здесь во свидетели здравый смысл человека. Если получивший поле в бесплатную аренду захочет узурпировать права собственника, то не заслуживает ли он за подобную неблагодарность лишения права пользования этим полем? И если раб, освобождённый своим хозяином, не захочет признать своего состояния, но станет приписывать себе права свободнорождённого, то не заслуживает ли он возвращения в рабство? Вот правильный и законный способ пользования оказанными нам благодеяниями: не притязать на большее, чем нам дано, и не отнимать у нашего благодетеля полагающейся ему хвалы. Но вести себя так, чтобы переданное нам казалось в какой-то степени сохраняющимся у него. Если мы обязаны так скромно вести себя по отношению к людям, то пусть каждый задумается, насколько больше он должен Богу.

4. Я хорошо знаю, что софисты злоупотребляют некоторыми местами Писания с целью доказать, что в нём неоднократно говорится о «заслугах». Они указывают на высказывание Иисуса, сына Сирахова: «Всякой милостыне Он даст место, каждый получит по делам своим» (Сир 16:15)*. А также в Послании к евреям: «Не забывайте также благотворения и общительности, ибо таковые жертвы благоугодны Богу» (Евр 13:16)** 90.

Хотя я мог бы отвергнуть «Книгу премудрости» как неканоническую, я воздержусь от этого. Я лишь отрицаю достоверность приводимых слов, так как по-гречески в ней буквально сказано следующее: «Бог даст место всякой милости: каждый обретёт по делам своим». То, что именно таков истинный смысл этого места и что он был искажён в латинском переводе, видно и из последующих стихов, и из самого высказывания, взятого отдельно. Что же касается Послания к евреям, то они просто лукавят, поскольку греческое слово, которым пользуется апостол, означает лишь то, что такие жертвы приятны (рЫзапБ) Богу.

Этого одного достаточно, чтобы подавить в себе дерзостную гордыню, если мы не хотим преступить меру Писания и придать какую-либо ценность делам. Ибо учение Св. Писания состоит в том, что наши дела запачканы множеством пятен грязи, которые оскорбляют Бога в достаточной мере для того, чтобы Он ожесточился против нас. Тем менее они могут завоевать для нас его милость и благосклонность и побудить благодетельствовать нам. Поскольку по своему несравненному великодушию Бог не исследует наши дела со всей строгостью, Он принимает их как чистые и по этой причине вознаграждает бесконечными благодеяниями как в этой жизни, так и в будущей, хотя эти дела вовсе того не заслуживают. Я не могу принять различения, которое не без лукавства делают некоторые люди, заявляя, будто добрые дела заслуживают Божьих милостей, посылаемых нам в этой жизни, тогда как вечное спасение является наградой только за веру. Ведь Господь обещает нам награду за наши тяжкие труды и венчает нас за борьбу только на небесах.

С другой стороны, приписывать всё новые и новые милости, которые мы каждый день получаем от Бога, заслугам за дела значит отвергать благодать, а это противоречит учению Писания. Ибо, хотя Христос и говорит, что добрый раб, который был верен в малом, будет поставлен над многим (Мф 25:21,29), Он одновременно показывает, что приумножение у верующих — дар его незаслуживаемой благости. «Жаждущие! идите все к водам; даже и вы, у которых нет серебра, идите, покупайте... без платы вино и молоко» (Ис 55:1). Поэтому всё, что дано верующим как предварение их спасения, есть чистое Божье благодеяние, как и вечное блаженство. Но своими милостями, которые Он оказывает нам сейчас ради будущей славы, Бог свидетельствует, что каким-то образом принимает в расчёт наши дела. Дабы засвидетельствовать нам свою беспредельную любовь, Ему угодно воздать эту честь не только нам, но и тем благодеяниям, которые мы получаем из его руки.

Если бы в прошлом эти вещи были рассмотрены и изложены должным образом, то никогда не возникло бы стольких волнений и разногласий. Св. Павел сказал, что нам, дабы построить Церковь, необходимо держаться основания, которое он положил у коринфян, и что никто не может положить другого основания, кроме того, которое есть Иисус Христос (1 Кор 3:10 сл.). Какое же основание имеем мы в Иисусе Христе? Является ли оно лишь началом нашего спасения, довершить которое зависит от нас? И открыл ли Он только путь, по которому мы пошли бы, опираясь на собственное усердие? Это отнюдь не так. Как сказал апостол ранее: мы должны признать, что нам дарована праведность (1 Кор 1:30).

Следовательно, только тот имеет доброе основание во Христе, кто целиком полагает в Нём свою праведность. Ведь апостол не говорит, что Христос послан нам помочь обрести праведность, но что Он и есть наша праведность. В вечности, прежде создания мира, мы были избраны в Нём, то есть не за какие-то заслуги, а по благому произволению Божьему (Эф 1:4). Св. Павел говорит, что смертью Христа мы были искуплены от осуждения к смерти и освобождены от гибели (Кол 1:14,20); что мы приняты во Христе Небесным Отцом, дабы стать его детьми и наследниками [Рим 8:17; Гал 5:5-7]; что мы примирены с Богом кровью Христовой; что мы вне опасности и не погибнем вовек (Ин 10:28); и что, будучи соединены с Ним, мы уже каким-то образом являемся причастниками вечной жизни, войдя благодаря надежде в Царство Божье.

И это ещё не всё: будучи соединены с Иисусом Христом, мы, хотя ещё и безумны сами по себе, имеем Его как свою мудрость перед Богом; хотя мы грешники, Он — наша праведность; хотя мы осквернены, Он — наша чистота. И хотя мы немощны и лишены сил и оружия для битвы с дьяволом, всякая власть, данная Ему на небе и на земле (Мф 28:18), дабы низвергнуть дьявола и сокрушить врата ада, принадлежит нам. Несмотря на то, что мы ещё заключены в смертное тело, Он — наша жизнь. Короче, все эти блага — наши, и во Христе мы обладаем всем. В самих себе — ничем. Итак, мы должны строить на этом основании, если хотим быть храмами, посвященными Господу [Эф 2:21].

Однако в течение долгого времени людей учили совершенно другому. Назывались неведомо какие нравственные свершения, которые якобы делают людей угодными Богу, прежде чем они станут причастны Христу. Как будто Писание лжёт, когда говорит, что «не имеющий Сына Божия не имеет жизни» (1 Ин 5:12). Но если они мертвы, то как они могут породить субстанцию жизни? И разве зря говорится, что «всё, что не по вере, грех» (Рим 14:23)? И разве можно получить добрый плод от худого дерева [Мф 7:18; Лк 6:43]?

Что же оставляют эти злобные софисты Христу, в чём являет Он свою силу? Они утверждают, что Он заслужил для нас первичную благодать (premiere grвce), то есть возможность иметь заслуги, а теперь наша задача в том, чтобы не упустить эту данную нам возможность3. Какое бесстыдство и безумие! Как можно было ожидать такого от тех, кто объявляет себя христианами — и при этом лишает Иисуса Христа его силы и почти что попирает Его ногами? Писание повсюду свидетельствует о Христе, что все верующие в Него оправданы. А эти негодяи учат, будто Он не дал нам иного блага, кроме как открыл возможность оправдаться. Если бы они могли прочувствовать, что значат такие вот высказывания: что всякий, имеющий сына Божия, имеет жизнь (1 Ин 5:12); что всякий верующий перешёл от смерти в жизнь (Ин 5:24), получая оправдание даром, по благодати Его (Рим 3:24), дабы сделаться наследником вечной жизни [Тит 3:7], и что он пребывает в Нём (1 Ин 3:24), соединяясь через Него с Богом; что он причастен жизни Христовой и воссел с Ним на небесах (Эф 2:6) и уже введён в Царство Божье (Кол 1:13), получив спасение.

Подобные высказывания бесчисленны. И они говорят о том, что Иисус Христос не только принёс нам возможность получить праведность и спасение, но что то и другое уже дано нам в Нём. Поэтому, как только мы приобщаемся ко Христу, мы становимся детьми Божьими и наследниками Царства Небесного, причастниками праведности и обладателями жизни. Отвергая ложь софистов, закончу так: мы получили не только возможность что-либо заслуживать, но приобрели все заслуги Христа, потому что приобщились к ним.

7. Вот как софисты сорбоннской школы, матери всех заблуждений, разрушили учение об оправдании верой, в котором заключается существо всякого благочестия. На словах они проповедуют, что человек оправдывается «сформированной верой» (foy formйe), но тут же разъясняют, что это так потому, что дела получают от веры силу и способность оправдывать5 91. От этого создаётся впечатление, что они упоминают о вере как бы не всерьёз — только потому, что не могут совершенно умолчать о ней, ибо именно об этом предмете так часто говорится в Писании. Не довольствуясь этим, они похищают у Бога частицу хвалы за добрые дела, чтобы передать её человеку. Но поскольку они видят, что добрые дела не способ-

аДунсСкот. Сентенции, III, dist. XIX, qu. 1, 8.

ьФома Аквинский. Сумма теологии, II, 1, Q. CXIII, art 4; Q. CXIV. art. 3-4, 8.

ны возвысить человека и даже не могут в собственном смысле называться «заслугами» — если считать их плодами благодати Божьей, — то они выводят их из свободы воли; а именно, они пытаются выжать масло из камня. Конечно, они не отрицают, что благодать является главной причиной, но не желают исключить и свободную волю, из которой проистекают, по их словам, все заслуги92.

И это не только учение современных софистов, но и их великий учитель Пётр Ломбардскийа рассуждал об этом подобным же образом, хотя более сдержанно и разумно5. Удивительное ослепление — читать св.Ав-густина, на которого он часто ссылается93, и не видеть, насколько озабочен этот святой тем, чтобы не оставить человеку ни капли похвалы за добрые дела. Выше, рассуждая о свободе воли, мы приводили немало его высказываний на эту темус.

В его [Августина] сочинениях содержится ещё тысяча подобных им. Так, он запрещает нам выпячивать наши заслуги с целью что-либо присвоить себе, ибо они суть дары Бога. Он говорит, что любая наша заслуга происходит от милости и целиком дана нам ею, а не приобретена нами самими*1 и т.д. Впрочем, не так уж и удивительно, что упомянутый ломбардец не был озарён светом Писания, так как он был не особенно искушён в нём. И всё же нельзя не привести против него и его последователей совершенно ясное высказывание, принадлежащее св. Павлу, который, запретив христианам хвалиться, разъясняет причину, почему для них это непозволительно: «Ибо мы — Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять» (Эф 2:10). Поскольку от нас не исходит никакого добра, пока мы не возрождены, — а наше возрождение целиком и исключительно зависит от Бога, — кощунственно допускать хоть малейшую похвалу себе за добрые дела.

Наконец, хотя софисты без конца твердят о добрых делах, они таким образом наставляют совесть верующих, чтобы те никогда не дерзнули удостовериться в благорасположении Бога к их делам16. Мы же, напротив, вовсе не упоминая о заслугах, посредством нашего учения даём редкостное утешение верующим, когда свидетельствуем, что они угодны и приятны Богу своими делами. Мы даже требуем, чтобы никто не пытался совершить и не совершал никакого дела без веры, то есть не имея в сердце твёрдой, определённой уверенности, что оно угодно Богу.

аВ латинской версии он именуется «их Пифагором», во французском издании Кальвин старался избегать слишком учёных выражений. —Прим. франц. изд. ьПётр Ломбардский. Сент., Il, dist. XXVII, 4 (MPL, СХСИ, 715). сКн. II, гл. II, 8.

Августин. Толк, на Пс 144, 11 (MPI, XXXVII, 1876); Письма, 194, V, 19 (Сиксту Римлянину) (MPL, XXXIII, 880 р.).

$. Посему не допустим, чтобы нас отвратили от этого основания даже на ширину острия иглы — ведь на нём держится всё устроение Церкви. Все служители Бога, на которых Он возложил задачу созидания своего Царства, если возникнет необходимость в особом учении или увещевании, учат, что Сын Божий явился, чтобы разрушить дела дьявола и чтобы те, кто от Бога, более не грешили (1 Ин 3:8). Ибо довольно того, что в прошедшее время мы следовали похотям мира (1 Пет 4:3), а избранные Божий суть орудия его милости, выделенные в чести, и должны быть чисты от всякой скверны (2 Тим 2:20-21). Впрочем, всё это заключено в одном месте, где сказано, что Христос желает иметь таких учеников, которые, отвергнувшись себя и взяв свой крест, последуют за Ним (Лк 9:23). Тот, кто отвергся себя, уже вырвал корень всякого зла: искать чего-либо большего, нежели угодное Христу. Тот, кто взял свой крест и несёт его, расположен ко всяческому терпению и великодушию. Однако пример Христа уже содержит всё то, что присуще благочестию и святости. Ибо Он был послушен Отцу даже до смерти [Флп 2:8]. Он всем сердцем был предан тому, чтобы совершенствовать дела Божьи, расширять и возвышать его славу [Ин 4:34; 7:18]. Он отдал свою жизнь за избавление братьев [Ин 10:15]. Он воздавал добром за зло своим врагам [Лк 6:27,35; 23:34]а.

Если возникнет потребность в утешении, служителям Божьим оно дано в тех же удивительных словах: мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы в нужде, но не отвергнуты; мы в страшных бедах, но не оставлены; мы побиваемы, но не погибаем, ибо носим в нашем теле мёртвость Иисуса Христа, чтобы открылась в нас жизнь его

аТема подражания Христу как у Лютера, так и у Кальвина звучала довольно приглушенно. Понять причину этого нетрудно: они опасались, как бы это не стало средством обойтись без благодати и как бы такое подражание (бедность, безбрачие, терпение унижений) не стало — вместо веры — путём к спасению, оставляющим тем самым место и для заслуг. С другой стороны, поскольку Иисус Христос был Сыном Божьим, люди не в силах воспроизвести все черты этой уникальной жизни. Но даже и в человеческом плане было невозможно в точности воспроизвести, например, такие дела: «пить молодое вино в Иудее, или есть хлеб этой страны, или одеваться в одежду того времени, или носить нетканый хитон». Но всём этом было бы только «пустое и суетное обезьянничанье» (Response а un certain Holandois. — ОС, IX, 592).

Это не мешало Кальвину при случае показать в Иисусе Христе образец доверия к Богу (Comment. Hйbreux, II, 13), образец послушания (Ibid., V, 8), человечности, проявляющейся в прощении грехов (Comment. Colossiens, III, 13), молитвы (Comment. Jean, VI, 11), верности Писанию в борьбе против лукавого (Comment. Matth, IV, 4) и т.д.

Однако для Кальвина истинное подражание Христу заключается в умирании вместе с Ним, погребении вместе с Ним, в воскресении вместе с Ним (см. гл. VII и VIII настоящей книги). Мистики французской школы, такие, как Беруллий (Berulle), Олье (Olier), П. де Кон-дран (Condren), согласны с Кальвином и рассматривали скорее «состояния» Иисуса, нежели его конкретные действия и, вследствие этого, как и Кальвин, настаивали на внутреннем подражании. — Прим. франц. изд.

(2 Кор 4:8-10). «Если мы с Ним умерли, то с Ним и оживём; если терпим [с Ним], то с Ним и царствовать будем» (2 Тим 2:11-12). Если мы уподобляемся Ему в страданиях, то уподобимся и в воскресении (Флп 3:10-11), ибо Отец повелел, чтобы все те, кого Он избрал во Христе, были подобны образу его Сына, «дабы Он был первородным между многимиа братьями» (Рим 8:29). И поэтому ни беды, ни смерть, ни настоящее, ни будущее не могут «отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе» (Рим 8:38-39), но скорее всё происходящее с нами обращается ко благу и спасению. В соответствии с этим учением мы не оправдываем человека перед Богом его делами, но говорим, что все, кто от Бога, возрождены и соделаны новой тварью, так что из-под владычества греха они переходят в царство праведности. Тем самым они своё призвание делают всё более и более твёрдым (2 Пет 1:10) и, подобно деревьям, познаются по плодам [Мф7:20; 12:33].

Глава XVI

О ТОМ, ЧТО ЛЮДИ, ПРЕДСТАВЛЯЮЩИЕ ЭТО УЧЕНИЕ КАК ЛОЖНОЕ, ОКАЗЫВАЮТСЯ КЛЕВЕТНИКАМИ ВО ВСЕХ СВОИХ ДОВОДАХ

I. С помощью приведённых выше рассуждений и высказываний нетрудно опровергнуть бесстыдные нападки иных злобных людей, которые утверждают, будто мы, уча, что никто не оправдывается и не заслуживает спасения добрыми делами, вообще отвергаем последние и отвлекаем от них людей. А также, что мы открываем слишком лёгкий путь к оправданию, когда говорим, что оно заключается в даваемом даром прощении грехов, и тем самым соблазняем человека на дурные поступки, который и так склонен к ним по природе94. Повторяю, эти клеветнические нападки нами уже опровергнуты, но тем не менее я вкратце отвечу на те и на другие.

Они твердят, что если проповедуется оправдание верой, то ценность добрых дел уничтожается*. Но что если, напротив, она тем самым утверждается и повышается? Ведь мы не фантазируем о такой вере, которая была бы лишена всяких добрых дел, или об оправдании, которое могло бы без них обойтись. Вот ключевой момент проблемы: мы проповедуем веру, необходимо соединённую с добрыми делами, однако праведность полагаем в вере, а не в Делах. Причину этого легко объяснить, если мы воззрим на Христа, к которому обращена вера и от которого она черпает все свои силы. Ибо где источник того, что мы оправданы верой? Он в том, что через неё мы принимаем праведность Христа, который один примиряет нас с Богом. Но ведь мы не можем принять эту праведность, если вместе с нею не принимаем освящения95. И когда говорится, что Христос дан нам как искупление, премудрость и праведность, то тут же добавляется, что Он дан нам и как освящение (1 Кор 1:30). Отсюда следует, что Христос не оправдывает ни одного человека, кого Он одновременно не освящает. Ибо эти благодеяния связаны вечной связью, так что, когда Он просвещает нас своею мудростью, Он искупает нас; когда Он нас искупает, Он нас оправдывает; когда оправдывает, освящает.

Но поскольку сейчас вопрос стоит только об оправдании и освящении, остановимся на них. Хотя их и необходимо различать, Христос нераздельно заключает в Себе то и другое. Мы хотим получить оправдание во Христе? Тогда нужно прежде обладать Им. Но мы можем Им обладать, только если причастны его освящению, ибо Его нельзя разделить на части [1 Кор 1:13]. А поскольку, повторяю, Господь Иисус никому не даёт радости своих благодеяний иначе, как отдавая самого Себя, то Он дарует их вместе и никогда одно без другого. Отсюда ясно, насколько верно утверждение, что мы не оправдываемся без дел, хотя отнюдь не делами, ибо причастность Христу, в котором зиждется наша праведность, непременно заключает в себе и освящение.

2. Не менее ложно утверждать, что мы отвращаем сердца людей от стремления делать добро, отнимая у них фантазии насчёт заслуг**. Ибо их мнение, что никто не станет заботиться о доброй жизни, когда не рассчитывает на вознаграждение, — тяжкое заблуждение. Если кто-либо ищет только того, чтобы люди служили Богу за вознаграждение и уподоблялись наёмникам, которые продавали бы Ему свои услуги, то это не принесёт никакой пользы. Бог желает быть любим и почитаем свободно и одобряет раба, который не оставил бы своего служения, даже если бы лишился всякой надежды на вознаграждение. Так что если необходимо побудить людей на добрые дела, то нет лучших шпор, чем когда им показывают завершение их искупления и призвания. Именно это делает Слово Божье, которое говорит, что наша совесть очищена от мёртвых дел кровью Христа для служения Богу живому (Евр 9:14); что мы избавлены от руки врагов наших, чтобы «служить Ему в святости и правде пред Ним во все дни жизни нашей» (Лк 1:74-75)*. А также, что благодать Божья является для того, «чтобы мы, отвергнувши нечестие и мирские похоти, целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке, ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего» (Тит 2:11-13); что «Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения чрез Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес 5:9); что мы храм Св. Духа, который не позволено осквернять (1 Кор 3:16; Эф 2:21; 2 Кор 6:16); что мы более не тьма, а свет в Господе и потому должны поступать, как чада света (Эф 5:8); что мы призваны не к нечистоте, а к святости и что воля Божья есть освящение наше, чтобы мы воздерживались от блуда (1 Фес 4:7,3); что, поскольку призвание наше — святость, мы не можем исполнить его иначе, нежели чистотою жизни, что мы освобождены от греха, дабы стать рабами праведности (Рим 6:18).

Есть ли более убедительный аргумент, чтобы склонить нас к любви, чем тот, который приводит св. Иоанн? Мы должны любить друг друга, ибо нас возлюбил Бог. Этим дети Бога отличаются от детей дьявола, дети света от детей тьмы, ибо первые пребывают в любви (1 Ин 4:11) [1 Ин 3:10]. Почти то же самое говорит св. Павел: если мы принадлежим Христу, значит, мы члены одного тела и поэтому обязаны помогать друг другу (1 Кор 12:12сл.; Рим 12:4-5). Может ли у нас быть лучшее побуждение к святой жизни, чем то, о котором сказал св. Иоанн: «всякий, имеющий... надежду на Него, очищает себя, так как Он чист» (1 Ин 3:3)? И св. Павел говорит, что, имея обетование усыновления, мы должны очистить себя от всякой скверны плоти и духа (2 Кор 7:1). Из уст самого Христа мы слышим, что Он дал нам пример, которому нам надлежит следовать (Ин 13:15).

3. Эти отрывки я привёл для примера. Если бы я захотел собрать все подобные им, то мне понадобился бы целый том. Все писания апостолов полны доводов, доказательств, убеждений, в которых верующие наставляются в добрых делах и где нет ни одного упоминания о заслугах. Наоборот, они по большей части наставляют в том, что наше спасение заключается в Божьем милосердии, мы же сами ничего не заслужили. Так, св. Павел, на протяжении всего Послания к римлянам изъясняющий, что у нас нет никакой надежды на спасение, кроме Христовой милости, переходя к увещеванию, основывает своё учение именно на этом милосердии, о котором он писал (Рим 12:1). Строго говоря, для доброй жизни нам должно быть достаточно одного-единственного мотива — чтобы в нас прославлялся Бог (Мф 5:16). И если находятся люди, которых не трогает слава Божья, то таковым достаточно вспомнить о Божьих благодеянияха. Но эти фарисеи, настаивая на заслугах, почти силой навязывают людям рабское поведение и ложно внушают нам, что нас нельзя побудить к добрым делам иначе, как их доводами. Как будто Богу очень нравятся такие вынужденные услуги, когда Он говорит, что принимает лишь жертвы, принесённые добровольно, и запрещает что-либо давать с огорчением и по принуждению (2 Кор 9:7).

Я утверждаю всё это не потому, что отвергаю или презираю способ воодушевить нас, который часто используется в Писании. Оно не упускает не единой возможности, чтобы пробудить нас от лени, в том числе и такой, когда обещается воздаяние каждому по делам его (Рим 2:6). Но я не отрицаю, что есть и другой способ, причём он является основным. Более того, я считаю, что не с этого следует начинать. Но главное, я утверждаю, что гордиться заслугами пустое дело, а наши противники, как мы увидим в дальнейшем5, утверждают обратное. Наконец, я говорю, что пользу нам может принести лишь одно единственное учение — что мы оправданы только лишь заслугою Иисуса Христа, к которой причастны через веру, а не какими-то собственными заслугами. Ибо никто не предрасположен к святой жизни, прежде чем не примет и хорошо не усвоит это учение.

Об этом возвещал ещё пророк, обращаясь к Богу: «У Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою» (Пс 129/130:4). Он показал, что нет среди людей никакого почитания Бога, прежде чем они не познают его милость, которая одна есть основание всего. Нам необходимо твёрдо знать, что милость Бога — не только основание должного и доброго служения Ему, но и боязни Его, которую и паписты считают важной для спасения. При этом она не может быть вменена в заслугу, потому что основана на прощении грехов.

4. Так что слишком бесстыдная клевета утверждать, будто мы склоняем людей ко греху, проповедуя даваемое даром прощение грехов, в котором мы видим истинную праведность. Ибо, говоря так, мы, напротив, придаём ей весьма большое значение, а именно утверждаем, что её невозможно сравнить с какими-либо нашими добрыми делами, и поэтому мы можем получить её только даром. Итак, мы утверждаем, что праведность даётся нам даром. Нам, но не Христу, которому она стоила очень дорого: Он купил её своею бесценной святою кровью, ибо не было никакой иной цены, которая могла бы удовлетворить Божий суд. Когда мы учим этому людей, то убеждаем их в том, что эта святая кровь проливается всякий раз, когда они грешат. Мы показываем им, что скверна греха столь велика, что не может быть смыта иначе, кроме как из этого единственного источника. Слушая это, разве не должны они более ужаснуться греху, нежели тогда, когда им говорят, что они могут очиститься от него какими-то добрыми делами? И если есть у них страх Божий, то разве не ужаснутся они при мысли снова свалиться в грязь после того, как были омыты, и тем самым замутить и загрязнить (насколько это в их силах) тот чистейший источник, в котором омыты? У Соломона верующая душа говорит: «Я вымыла ноги мои; как же мне марать их?» (Песн 5:3)

Теперь очевидно, кто на самом деле оскверняет прощение грехов и кто уничтожает достоинство праведности. Наши противники болтают, что Бога можно умиротворить неведомо какими ничтожными приношениямиа, которые не ценнее навоза и всякого сора [Флп 3:8]. Мы же говорим, что оскорбление, наносимое грехом, слишком тяжко для того, чтобы так легко получить прощение. И поэтому эта прерогатива и эта честь принадлежат исключительно крови Христовой. Они твердят, будто праведность, если она в чём-то повреждена, может быть восстановлена неким удовлетворением5.

Мы же говорим, что она слишком ценна, чтобы приобрести её с подобной лёгкостью, и поэтому для её восстановления мы должны прибегать исключительно к Божьему милосердию. Остальные вопросы, относящиеся к прощению грехов, будут рассмотрены в следующей главе0.

Глава XVII

О СООТВЕТСТВИИ ОБЕТОВАНИИ ЗАКОНА И ЕВАНГЕЛИЯ

I. Теперь мы продолжим обсуждение аргументов, посредством которых Сатана с помощью своих союзников пытается уничтожить или умалить значение оправдания через веру. Полагаю, что мы уже опровергли утверждения клеветников, будто являемся противниками добрых дел. Ведь мы отрицаем оправдание делами не для того, чтобы никто их не творил и не ценил, но для того, чтобы не полагался на них, не хвалился ими и не приписывал им силу спасения. Ибо наша уверенность, наша слава и единственные врата нашего спасения в том, что нам принадлежит Иисус Христос, Сын Божий, и что в Нём мы становимся детьми Божьими, наследниками Царства Небесного, призванными в надежде на вечное блаженство — не собственной добродетелью, а благостью Бога.

Но поскольку враги нападают на нас также с помощью других орудий, нам нужно продолжать отбивать их удары. Во-первых, они напоминают об обетованиях Закона, которые Бог дал тем, кто будет его соблюдать. Они спрашивают, считаем ли мы их утратившими силу (vaines) или в каком-то смысле ещё действительными. Поскольку неразумно называть их утратившими силу, они полагают очевидным, что эти обетования имеют определённое значение, и отсюда заключают, что мы оправдываемся не одной верой96. Ибо Господь сказал: «Если вы будете слушать законы сии, и хранить и исполнять их, то Господь... будет хранить завет и милость к тебе, как Он клялся отцам твоим, и возлюбит тебя,... и размножит тебя, и благословит» (Втор 7:12-13). А также: «Если совсем исправите пути ваши и деяния ваши... и не пойдёте во след иных богов,... то Я оставлю вас жить на месте сём... и Я буду вашим Богом, а вы будете Моим народом» (Иер 7:5-7,23). Я не хочу приводить ещё тысячу подобных речений, которые могут подтолкнуть к такому же выводу, поскольку они не отличаются по смыслу от приведённых. Суть дела сводится к свидетельству Моисея о том, что благословение и проклятие, жизнь и смерть даны нам в Законе (Втор 11:26; 30:15). Значит, нам нужно либо объявить это благословение пустым и бесплодным, либо признать, что оправдание мы получаем не только верой.

Вышеа мы уже показали, что, оставаясь под Законом, люди остаются проклятыми, как и объявлено всем нарушителям Закона (Втор 27:26). Ибо

Бог ничего не обещает тому, кто полностью и совершенно не соблюдает Закон, а такого человека не существует на свете.

Таким образом, совершенно очевидно, что Закон обрекает весь род человеческий на проклятие и гнев Бога. Если мы хотим освободиться от них, нам необходимо выйти из-под власти Закона и как бы из рабства быть отпущенными на свободу. Не плотскую свободу, которая уводит нас от послушания Закону, ввергает в распущенность и вседозволенность, отпускает узду, сдерживающую наши похоти, толкает ко всяческим излишествам. Но духовную свободу, которая утешает и укрепляет встревоженную и испуганную совесть, показывая ей, что она освобождена от проклятия и осуждения, положенных по Закону. Эту свободу мы обретаем тогда, когда познаём в вере милость Божью во Христе, благодаря которой получаем уверенность в прощении грехов, в освобождении от тяжкого, жалящего чувства, вызываемого Законом.

2. По этой причине даже обетования, данные в Законе, оказались бы бесплодны и бездейственны, если бы Бог по своей благости не помог нам Евангелием. Ибо условие необходимости исполнять Божью волю, которым определяются обетования, никогда не было бы выполнено. Но помощь Господа состоит не в том, чтобы позволить нам заместить часть праведности делами и восполнить недостающее своею добротой, а в том, что Он ради восполнения праведности дал нам Христа своего. Поэтому апостол сначала сказал, что он и прочие евреи, зная, что человек не может оправдаться делами Закона, уверовали в Иисуса Христа. А затем добавил, что это произошло не потому, что вера во Христа помогает им достичь совершенной праведности, а для того, чтобы оправдаться без дел Закона (Гал 2:16). Если верующие отходят от Закона и, дабы получить праведность, каковой не находят в Законе, приходят к вере, то они, безусловно, отказываются от праведности посредством дел. И теперь неважно, насколько приумножать награды, уготованные Законом соблюдающим его: из-за своей испорченности мы не получим ничего, пока не приобретём иную праведность.

Так, Давид, рассказав о наградах, которые Бог приготовил своим служителям, тут же обращается к осознанию грехов, которыми эти награды уничтожаются. Он ярко показывает блага, которые мы должны были бы получить от Закона, но сразу же добавляет: «Кто усмотрит погрешности свои?» (Пс 18/19:13) Тем самым он указывает на препятствие, из-за которого радость не приходит к нам. В другом месте, сказав, что «все пути Господни — милость и истина» к боящимся Его, Давид прибавляет: «Ради имени Твоего, Господи, прости согрешение моё, ибо велико оно» (Пс 24/25:10-11). Таким образом он утверждает, что вначале Божье благоволение к нам было выражено в Законе, если бы мы могли добиться его своими делами. Но собственными заслугами мы никогда его не получаем.

3. Так что же, спросит кто-нибудь, обетования Закона были даны зря, чтобы потом их отнять? Я уже привёл доказательства, что не придерживаюсь такого мнения, но при этом утверждаю, что действие обетовании не доходит до нас, пока они относятся к делам и заслугам. В силу этого, если обетования рассматривать сами по себе, то они в каком-то смысле отменены. Поэтому апостол говорит, что эти чудесные обетования, где Бог дал постановления, исполняя которые человек будет жив (Рим 10:5; Лев 18:5; Иез 20:11), не имеют никакого значения, если мы остановимся на установлениях, и что обетования тогда не принесут нам ничего — как если бы они вообще не были даны. Ибо тому, что в них требуется, не удовлетворяют даже самые святые служители Божьи, которые все далеки от исполнения Закона и отягощены многими его нарушениями. Но когда пришли евангельские обетования, где объявлено, что прощение грехов даётся даром, то они не только нас сделали угодными Богу, но и наши дела — приятными Ему. И Он их не только принимает, но и вознаграждает благословениями, которые раньше, согласно заключённому Им союзу-завету (соуепапсе), полагались за совершенное соблюдение Закона. Итак, я признаю, что награда, обещанная Господом в Законе всем, кто будет блюсти праведность и святость, распространена на дела верующих. Однако при этом нужно внимательно рассмотреть причины, по которым их дела становятся угодными Богу.

Таких причин три. Первая заключается в том, что Господь, отвращая свой взор от дел своих служителей, которые более заслуживают посрамления, чем похвалы, принимает их во Христе и посредством одной лишь веры, без всяких дел примиряет с Собою. Вторая причина состоит в том, что по своей благости и отеческому великодушию Он воздаёт честь их делам, признаёт их достоинство и добродетельность независимо от того, насколько они ценны. Третья причина в том, что Бог принимает эти дела по милости, не учитывая их несовершенства, которым они поражены до такой степени, что скорее должны быть причислены к порокам, нежели к добродетелям.

Отсюда становится очевидным, как ошибались сорбоннские софисты. Они думали избежать всякого противоречия, утверждая, что делами заслуживают спасения не по причине внутренне присущей им благости, а потому, что Бог по своему великодушию считает их таковымиа. Но при

аБонавентура. Комм. кСент., II, с^. XXVII, ап;. II, ди. 3 (в МР1_ отсутствует).

этом они не заметили, что дела, которые они считают достойными, далеки от требований, заключённых в обетованиях Закона, если только им не предшествует незаслуженно вменяемая праведность, опирающаяся на одну лишь веру, а также прощение грехов, посредством которого и самые добрые дела очищаются от присущей им скверны. Так что из названных нами трёх причин, вследствие которых дела верующих принимаются Богом, софисты заметили только одну и обошли молчанием две другие. А они и являются главными.

4. Наши противники ссылаются на высказывание св. Петра, которое приводит св. Лука в Деяниях апостолов: «Истинно познаю, что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему» (Деян 10:34-35). Из этих слов они выводят аргумент, который кажется им весьма убедительным: если человек приобретает милость у Бога добрыми делами, то, значит, он достигает спасения не одной толь-, ко Божьей милостью. Но Бог так помогает грешнику своим милосердием, что готов спасти его за добрые дела. Однако мы никогда бы не смогли согласовать различные места Писания, если бы не принимали во внимание двоякое приятие (acception) человека Богом. В том, каков человек по природе, Бог не находит ничего, что склонило бы Его к милости, кроме полной немощи. Если же очевидно, что человек, когда он впервые принимается Богом, лишён чего бы то ни было доброго, а напротив, отягощен всякого рода злом, переполняющим его, то за какую же добродетель объявим мы его достойным Божьего призвания? Посему нужно отбросить всякое суетное мечтание о заслугах, ибо Господь нам так ясно показывает своё даваемое даром великодушие.

Сказанное в том же месте Ангелом Корнилию, что его молитва и милостыня дошли до Бога [Деян 10:31], софисты тоже извращённо толкуют в свою пользу, чтобы доказать, что человек готовится к приятию Божьей благодати своими добрыми делами. Но ведь было необходимо, чтобы Корни-лия уже просветил Дух премудрости, ибо он был научен истинной мудрости, то есть страху Божьему. И он был освящён тем же Духом, потому что любил правду, которая, по слову апостола, есть плод Духа (Гал 5:5). Так что всем, что было приятно в нём Богу, Корнилий обладал по благодати Божьей, а вовсе не был подготовлен к её приятию собственными усилиями. В самом деле, в Писании невозможно найти ни единой буквы, которая бы противоречила этому учению: Бог принимает человека в свою любовь только по той причине, что видит его неминуемую гибель, если человек будет предоставлен самому себе. Но поскольку Он не желает этой гибели, Он проявляет милосердие и освобождает человека. Теперь мы видим, что при-

Книга III Глава XVII

ятие исходит не от праведности человека, но представляет собой чистое свидетельство доброты Бога к ничтожным грешникам; в противном случае они были бы более чем недостойны подобного благодеяния.

5. Итак, после того как Бог спас человека из бездны погибели, Он освятил его благодатью усыновления. Ибо Он возродил и преобразил человека к новой жизни, принял его как новое творение вместе с дарами своего Духа [2 Кор 5:17]. Это то приятие, о котором говорит св. Пётр [1 Пет 1:17 сл.]. Верующие после него угодны Богу даже своими делами (1 Пет 2:5), ибо невозможно, чтобы Бог не любил тех благ, которые Он вручил им через своего Духа. При этом нам надлежит постоянно помнить, что они угодны Богу своими делами только потому, что Он по причине не заслуженной ими любви со всё большей щедростью принимает их дела. Ибо от чего происходят добрые дела верующих, как не от того, что Господь, избрав их орудиями для почётного употребления, пожелал украсить их истинной чистотою (Рим 9:21 сл.)? И почему они считаются добрыми — как будто на это ничего нельзя возразить, — если не потому, что добрый Отец прощает пятна и скверну, которыми они загрязнены? Короче, в этом месте св. Пётр разумеет не что иное, как любовь Бога к своим детям, в которых Он видит своё подобие, свой запёчатлённый лик. Вышеа мы объяснили, что возрождение — это как бы восстановление в нас образа Божьего. Посему Господь с полным основанием любит и почитает свой образ везде, где созерцает его. И не случайно сказано, что жизнь верующих, устремлённая к святости и правде, приятна Ему.

Но пока верующие заключены в смертную плоть, они остаются грешниками, их добрые дела только начинаются и они отягощены множеством пороков. Поэтому Бог может быть благосклонен к своим детям и к их делам, только если Он принимает их более во Христе, нежели самих по себе. Здесь нам нужно привести свидетельства того, что Бог благосклонен и благожелателен к людям, ведущим праведную жизнь. Моисей говорил израильтянам: «Господь, Бог твой,... хранит завет Свой и милость к любящим Его и сохраняющим заповеди Его до тысячи родов» (Втор 7:9). Это высказывание вошло у народа в речения, что мы видим, например, в торжественной молитве Соломона: «Господи, Боже Израилев!.. Ты хранишь завет и верность к рабам Твоим, ходящим пред Тобою всем сердцем своим» (3 Цар 8:23). То же самое говорится в молитве Неемии (Неем 1:5).

Основание для этого таково: Господь, заключив союз-завет по своей милости, требует от своих служителей святости и неповреждённое™ жиз-

аКн. I, гл. XV, 4; гл. VI, 3 настоящей книги.

ни, дабы его благость не подверглась осмеянию и поношению и дабы никто не обольщался относительно его милосердия, невозмутимо уклоняясь на ложные пути (Втор 29:18). Поэтому, приняв их в свой завет, Господь желает заставить их посредством этого исполнять свой долг. Тем не менее вначале завет был дан даром и остаётся таковым. Но этой причине Давид, хотя и говорит, что получил награду за чистоту своих рук (Пс 17/18:20-21; 2 Цар 22:20-21), не забывает исходный принцип: это Бог извлёк его из чрева матери, вывел на пространное место и избавил, потому что любил его [2 Цар 22:20]. Говоря так, Давид тем самым утверждал, что дело его благое и праведное, что он ничем не оскорбил данную даром милость Божью, которая предшествует всем добрым делам и благам и представляет собой их источник.

6. Здесь будет нелишним отметить различие между подобными выражениями и обетованиями Закона. К последним не относятся все те, которые встречаются во множестве мест Моисеева Закона, так как среди них есть и несколько евангельских обетовании. Под обетованиями Закона я понимаю исключительно такие, которые соответствуют учению Закона. Эти обетования, как бы их ни называть, обещают воздаяние и награду без всяких условий, если мы будем исполнять предписанное.

Но когда говорится, что Господь хранит обетование своей милости любящим Его, то это делается скорее для того, чтобы показать, каковы те его служители, которые завет с Ним приняли сердцем, нежели для того, чтобы назвать причину благосклонности к ним Бога. Вот основание этого: поскольку Господь по своему великодушию призывает нас в надежде вечной жизни, дабы мы боялись, любили и почитали Его, то все обетования милости, которые мы находим в Писании, явно направлены на то, чтобы мы воздавали Ему честь и поклонение. Всякий раз, когда мы видим, что Господь делает добро соблюдающим Закон, мы должны сознавать, что таким образом Писание посредством признака, который должен быть у них неизменным, показывает, каковы суть дети Божьи. Вспомним, что Он усыновил нас, чтобы мы почитали Его как своего Отца. И чтобы не потерять право на сыновность Божыэ, нам следует стремиться туда, куда ведёт нас его призвание.

При этом нам. нужно убедиться, что исполнение Божьей милости не зависит от дел верующих. А то, что Бог исполняет обетование спасения для тех, кто в ответ на своё призвание ведёт праведную жизнь, означает, что Он обнаруживает в них истинные признаки своих детей — дары своего Духа. К этому следует отнести сказанное в пятнадцатом [четырнадцатом] псалме о жителях Иерусалима: «Господи! кто может пребывать в жилище Твоём? кто может обитать на святой горе Твоей? Тот, кто ходит непорочно, и делает правду, и говорит истину в сердце своём*» (Пс 14/ 15:1 сл).

А также у Исайи: «Кто из нас может жить при огне пожирающем?.. Тот, кто ходит в правде и говорит истину» (Ис 33:14-15). Есть немало и других подобных высказываний. Они записаны не для того, чтобы указать основание, на котором верующие должны стоять перед Богом, а для того, чтобы выразить способ, которым Он призывает их в общение с Собою, удерживает и хранит их в нём. Поскольку Он ненавидит грех и любит праведность, то тех, кого Он хочет соединить с Собою, Бог очищает своим Духом, дабы привести их в согласие со своею природой.

Поэтому, если спросить о первопричине, благодаря которой нам открыты доступ в Царство Божье и средство оставаться в нём, то ответ будет таков: она в том, что Господь однажды усыновил нас своею милостью и постоянно хранит в ней. Если спросить о способе, посредством которого это происходит, то следует обратиться к нашему возрождению и его плодам, о которых говорится в упомянутом псалме и в других местах Писания.

7. Мне представляется значительно более сложным истолковать свидетельства, где добрые дела удостаиваются чести называться праведностью и где говорится, что человек оправдывается ими. Что касается первого, то мы видим, что тут и там Божьи повеления и заповеди именуются «оправданием» и «праведностью». Что же касается второго, то вот пример Моисея: «В сём будет наша праведность, если мы будем стараться исполнять все сии заповеди» (Втор 6:25). А если кто-нибудь возразит, что это — законническое обетование, сопровождаемое невыполнимым условием, то есть другие подобные высказывания, о которых нельзя сказать то же самое. Например, это: «Возврати ему залог,... и тебе поста-вится сие в праведность» (Втор 24:13). Пророк говорит, что Финеесу было вменено в праведность усердие в отмщении за оскорбление Израиля (Пс 105/106:29-31).

В связи с этим фарисеи нашего времени находят хороший повод громогласно обвинять нас. Ведь если мы говорим, что праведность по вере должна устранить праведность по делам, то они утверждают обратное: если праведность даётся за дела, то неверно, что мы оправдываемся одной верой. Я готов согласиться с ними в том, что заповеди Закона именуются «праведностью» — ив этом нет ничего удивительного, потому что их соблюдение действительно является ею. Но при этом читатели должны знать, что греки плохо перевели соответствующее еврейское слово, поставив вместо нужного «указание» — «оправдание».

Впрочем, я не хочу спорить о словах, поскольку вовсе не отрицаю, что Божий Закон заключает в себе совершенную праведность. Но поскольку мы обязаны исполнять всё, чего он требует, то если бы даже мы полностью соблюдали его, мы ещё были бы рабами ничего не стоящими [Лк 17:10]. Однако раз Господь воздаёт эту честь исполняющим Закон, называя их праведниками, то не в нашей власти устранять то, что Он дал. Итак, мы охотно признаём, что послушание Закону представляет собою праведность, а соблюдение каждой из заповедей является частью праведности при условии, что не нарушены другие. Но мы отрицаем, что кто-либо может достигнуть подобной праведности в этом мире. И по этой причине мы отвергаем (abolissons) праведность от Закона: не потому, что она недостаточна сама по себе, но потому, что из-за немощи нашей плоти её никак невозможно проявить.

Кто-нибудь может сказать, что Писание называет праведностью не только Божественные предписания, но венчает этим званием также и дела верующих. Например, когда говорится, что Захария и жена его были праведны перед Богом (Лк 1:6). Я отвечу, что здесь скорее имеются в виду дела, соответствующие природе Закона, нежели сами поступки этих людей. К тому же надо бы напомнить читателям о том, что я говорил об ошибочном греческом переводе, который не может быть для нас авторитетным. Однако, поскольку св. Лука не желал ничего менять в том, что он принял в своё время, я не буду настаивать на этом. Совершенно истинно то, что Господь содержанием своего Закона показал людям, какова на самом деле праведность. Но мы проявим её на деле только в том случае, если полностью соблюдём весь Закон. Любое его нарушение оскверняет её. Поскольку Закон учит только праведности, то, если мы внимательно вчитаемся в него, все его заповеди суть праведность. Если же мы посмотрим, как соблюдают заповеди люди, то они не заслуживают какой-либо похвалы за праведность, так как нарушают многие заповеди. И даже когда они творят дела, желая проявить послушание Богу, то дела эти всё равно в какой-то степени порочны из-за несовершенства людейа.

Таким образом, наш ответ заключается в том, что когда дела святых именуются «праведностью», это исходит не от их заслуг, а от их стремления к праведности, предписанной Богом, которая есть ничто, если она несовершенна. Но она не бывает совершенной ни у одного человека на зем-

Прим. франц. изд.

ле. Отсюда следует заключить, что добрые дела сами по себе не заслуживают звания праведности.

$. Теперь я перехожу к вопросу, с которым связаны наибольшие трудности. У св. Павла нет более сильного аргумента в пользу праведности от веры, нежели приводимые им слова Моисея о том, что Аврааму вера была вменена в праведность (Гал 3:6). Но в то же время, согласно пророку, Финеесу было вменено в праведность ревностное служение (Пс 105/ 106:31). Таким образом, то, что св. Павел объясняет верой, можно также вывести и из дел. Поэтому наши противники, словно победа уже у них в руках, постановляют, что, хотя мы не оправдываемся без веры, мы оправдываемся не одной верой, но она должна быть соединена с делами, дабы праведность стала совершенной97. Здесь я прошу всех богобоязненных людей, чтобы они, зная, что мерилом праведности может быть только Св. Писание, тщательно и со смиренным сердцем вместе со мною поразмыслили над тем, каким образом без всяких искажений можно согласовать друг с другом отдельные места Писания.

Св. Павел, который знал, что праведность по вере есть прибежище для тех, кто лишён собственной праведности, смело заключает отсюда, что оправданный верою не нуждается в оправдании делами. С другой стороны, сознавая, что праведность по вере присуща всем служителям Божьим, он далее с той же убеждённостью добавляет, что никто не оправдывается делами [Рим 3:20 и др.]. Напротив, мы оправданы вне зависимости от наших дел. Однако одно дело обсуждать, какова ценность дел сама по себе, и совсем другое — какова она в очах Бога после того, как праведность по вере уже дарована. Если речь идёт о вознаграждении за дела соответственно их собственной ценности, то мы утверждаем, что они недостойны быть явлены перед Божьим ликом. Нет на земле человека, в делах которого заключалось бы нечто, чем он мог бы похвалиться перед Богом. Поэтому остаётся заключить, что все люди, будучи лишены помощи со стороны своих дел, должны оправдываться одною верой. Это оправдание мы определяем так: грешник, принятый в общение со Христом, его милостью примиряется с Богом; омытый кровью Христовой, он получает прощение грехов и, облачённый в праведность Христа словно в свою собственную, может предстать перед судейским Божьим Престолом.

Но когда прощение грехов получено, последующие дела оцениваются по заслугам. Ибо всё несовершенное покрыто совершенством Христа, вся скверна и нечистота смыта его чистотою и более не принимается во внимание. Когда вина за преступления, мешавшая людям делать что-либо приятное Богу, таким образом изглажена, когда пороки и несовершенства, пятнавшие и осквернявшие все добрые дела, искоренены, тогда добрые дела, творимые верующими, почитаются праведными или, что то же самое, вменяются в праведность.

9. Если теперь кто-нибудь, желая напасть на идею праведности через веру, мне возразит, то я прежде всего спрошу его, должен ли человек считаться праведным за два или три добрых дела, если он преступил Закон во всех остальных? Это было бы слишком неразумно. Затем я спрошу его: если даже он праведен по многим своим делам, но виновен лишь в одном,

то и тогда мой противник не может утверждать подобного, поскольку этому противоречит речение Бога, который объявляет, что прокляты все, кто не исполняет всех предписаний (Втор 27:26). Я готов пойти ещё дальше и спросить, существует хотя бы одно такое доброе дело, в котором нельзя было бы обнаружить какой-либо нечистоты или несовершенства? Как оно может быть таковым в очах Божьих, в которых даже звёзды нечисты [Иов 25:5] и Ангелы неправедны (Иов 4:18)*? Поэтому мой противник будет вынужден признать, что нельзя найти ни одного доброго дела, которое не было бы запятнано и испорчено — либо преступлениями, совершёнными человеком в других случаях, либо собственной нечистотой,

так что оно недостойно называться праведным.

Но если установлено, что благодаря оправданию верой дела, которые в противном случае были бы нечистыми, испорченными, недостойными предстать перед Богом (а тем более быть приятными Ему), теперь вменяются в праведность, то зачем нам говорить о праведности от дел, уничтожая тем самым праведность от веры, от которой та происходит и в которой заключается? Разве мы желаем походить на змеиный выводок, где дети умерщвляют матерей? Но ведь утверждения наших противников ведут именно к этому. Они не могут отрицать, что оправдание верой является основанием, началом, причиной, сущностью (matiиre), субстанцией оправдания делами. Тем не менее, они приходят к выводу, что человек не оправдывается верой, потому что в праведность вменяются добрые дела.

Итак, оставим эти нелепости и будем исповедовать истину, какова она есть: всякая праведность, которая может заключаться в наших делах, происходит и зависит от оправдания через веру, причём последняя от этого не уменьшается, но, скорее, утверждается, ибо её действенность проявляется ярче. Более того, не станем думать, что дела настолько ценятся после оправдания, данного даром, что они замещают его в оправдании человека или оправдывают «пополам» с верой. Ибо если бы праведность по вере не пребывала постоянно во всей полноте, нечистота дел непременно бы обнаружилась, так что они заслуживали бы только осуждения. Поэтому нет никакого противоречия в том, что человек до такой степени оправдывается верой, что становится праведным не только сам, но праведными считаются и его дела, даже если они того и не вполне заслуживают.

10. Тем самым мы не только допускаем, что в делах присутствует некая доля праведности (на чём настаивают наши противники), но и что Бог одобряет их, как если бы они были совершенны, — при условии, что мы будем помнить, на чём основана их праведность. Это устраняет все трудности. Дело становится угодным Богу, когда Он принимает его вместе с прощением. Но откуда берётся прощение, как не от того, что Бог рассматривает нас и всё, что мы делаем, в Иисусе Христе? Мы предстаём праведными перед Богом после того, как становимся членами тела Христова, ибо его невинность изглаживает наши грехи и наши дела считаются праведными, хотя в них прячутся пороки. Но они покрыты чистотою Христа и более нам не вменяются. Поэтому мы можем с полным правом сказать, что верою оправдывается не только человек, но и его дела. Но если праведность дел как таковая происходит от веры и от оправдания, данного даром, то не должно использовать её для разрушения и омрачения благодати, от которой она целиком зависит и даже заключена в ней; праведность соотносится с благодатью, как плод с деревом.

По этой причине св. Павел, желая доказать, что наше блаженство состоит в Божьей милости, а не в наших делах, подчёркивает слова Давида: «Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты; блажен человек, которому Господь не вменит греха» (Рим 4:7-8; Пс 31/32:1-2). Если кто-нибудь в противовес этому захочет привести неисчислимые свидетельства, где на первый взгляд утверждается, что блаженство заключено в наших делах, как, например, «Блажен муж, боящийся Господа» (Пс 111/ 112:1), «кто милосерд к бедным, тот блажен» (Прит 14:21), «который не ходит на совет нечестивых» (Пс 1:1), «который переносит искушение» (Иак 1:12), что «блаженны хранящие суд и творящие правду» (Пс 105/106:3; 118/119:1), что «блаженны нищие духом» и т.д., — то всё это не опровергает истинности сказанного св. Павлом. Ибо те добродетели, о которых говорится в приведённых свидетельствах, никогда не бывают у человека такими, чтобы они были приняты Богом сами по себе. Отсюда следует, что человек остаётся ничтожным до тех пор, пока не будет освобождён от своего ничтожества прощением грехов. Итак, все виды блаженства, о которых говорится в Писании, исчезают и гибнут, так что человек не получает плода ни от одного из них, если вначале он не получит блаженства в прощении грехов. Оно открывает путь всем другим Божьим благословениям. Отсюда следует, что это незаслуживаемое блаженство не только является главным и высшим, но единственным, если только мы не осмелимся утверждать, что оно отменяется теми благословениями, которые заключены в нём одном.

Теперь нет причин для того, чтобы мы поколебались и усомнились при виде того, что верующие часто именуются в Писании праведниками. Я признаю, что они носят это звание за свою святую жизнь. Но поскольку они больше стремились к тому, чтобы следовать праведности, нежели достигли в ней совершенства, то можно сделать вывод, что праведность дел как таковая подчинена праведности по вере, на которой она основана и от которой получает всё то, чем является.

И. Но наши противники продолжают настаивать на своём и утверждают, что св. Иаков противоречит нам с такой очевидностью, на которую невозможно возразить98. Ведь он учит, что Авраам был оправдан за дела и что мы все тоже оправдываемся делами, а не одной верой (Иак 2:14 сл.). Но я задаюсь вопросом, не желают ли они столкнуть св. Иакова со св. Павлом? Если они считают св. Иакова служителем Христа, то его высказывание нужно воспринимать в таком смысле, который не противоречит Христу, говорящему устами св. Павла. А Св. Дух через св. Павла утверждает, что Авраам получил оправдание по вере, а не по делам [Рим 4:3; Гал 3:6] и что посему все мы оправданы вне дел Закона. Тот же Дух объявляет через св. Иакова, что наша праведность заключается не только в вере, но и в делах. Очевидно, что Дух не может противоречить самому Себе. Как же согласовать эти утверждения?

Для наших противников было бы достаточно, если бы это было в их силах, искоренить праведность по вере, которую мы хотели бы видеть утвердившейся в глубинах сердец. Они не слишком озабочены тем, чтобы успокоить совесть. И поэтому легко видеть, как силятся они поколебать праведность по вере, но при этом не предлагают какого-либо мерила праведности, которому могла бы довериться человеческая совесть. Так пусть же они как угодно торжествуют победу, не в силах похвалиться иной победой, кроме той, в результате которой они отняли всякую уверенность в праведности. Пусть же они одержат эту мерзостную победу там, где, погасив всякий свет истины, они ослепят всех своим мраком. Но везде, где останется в силе Божья истина, они ничего не достигнут.

Итак, я отрицаю, что высказывание св. Иакова (которое постоянно у них на устах и из которого они сделали себе непробиваемый щит99) хоть как-то им помогает. Чтобы доказать это, нам следует прежде рассмотреть цель, к которой стремится апостол, а затем показать, как они её искажают. Поскольку в те времена находились люди (и это зло постоянно присутствует в Церкви), которые выставляли напоказ своё неверие, презирая всё характерное для верующих, и тем не менее продолжали лживо хвалиться верою, св. Иаков высмеивает это безумное тщеславие. В его намерения не входит в чём-либо ослабить то, что является истинной верой — он хочет показать, до какой степени ничтожны эти лжецы, тщеславно прикидывающиеся верующими и довольные этим, однако ведущие распутную жизнь. Приняв это во внимание, легко понять, в чём ошибаются наши противники. А ошибаются они дважды: неправильно трактуя слово «вера» и слово «оправдывать».

Св. Иаков, произнося слово «вера», имеет в виду именно это легкомысленное мнение, глубоко отличное от истинной веры. Он позволяет себе сделать уступку, что и прямо показывает такими словами: «Что пользы, братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет?» (Иак 2:14) Он не говорит: «если кто-то имеет веру без дел» — но: «если кто-то хвалится тем, что имеет её». Далее он выражается яснее, насмешливо называя подобную веру худшей, чем знание бесов [Иак 2:19], и наконец именуя её «мёртвой» [Иак 2:20]. Нетрудно понять, что имеет в виду апостол, когда даёт такое определение: ты веруешь, что Бог един. Разумеется, если всё содержание веры свести к тому, что есть только один Бог, то неудивительно, что она не может оправдать. И не следует полагать, что это в чём-то вредит христианской вере, природа которой совершенно иная. Ибо истинная вера оправдывает нас, лишь соединяя с Иисусом Христом, дабы, сделавшись с Ним одним целым, мы участвовали в его праведности. Она оправдывает не тогда, когда мы постигли некое знание о божественном, но тогда, когда она успокаивает человека, убеждая его в милости Божьей.

12. Мы ещё не коснулись цели, ради которой рассматриваем второе их заблуждение. Ведь представляется вполне очевидным, что св. Иаков полагает часть нашей праведности в делах100. Но если мы хотим согласовать это со всем Писанием и с другими же словами апостола, здесь нам необходимо понять иной смысл слова «оправдывать», нежели тот, который вкладывает в него св. Павел. Павел называет оправданием то состояние, когда наша неправедность совершенно изглаживается из памяти и мы становимся праведниками. Если с этой точки зрения прочитать св. Иакова, то окажется, что он некстати привёл свидетельство Моисея о том, что Авраам поверил Богу и т.д. [Быт 15:6; Иак 2:23]. Ибо он сразу же добавляет, что Авраам приобрёл праведность своими делами, так как он не поколебался по повелению Бога умертвить своего сына. И тем самым сбылось Писание, где сказано, что он поверил Богу и это вменилось ему в праведность. Если нелепо полагать, что следствие предшествует своей причине, то или Моисей ложно свидетельствует, будто Аврааму в праведность была вменена вера, или Авраам не заслужил праведности послушанием Богу, которое он проявил, согласившись принести в жертву Исаака.

Авраам был оправдан верою до того, как был зачат Измаил; а Измаил был уже взрослым до рождения Исаака. Так как же мы можем говорить, что он обрёл праведность послушанием, которое проявил много лет спустя? Посему, либо св. Иаков исказил последовательность событий (что невозможно предположить), либо, говоря об оправдании Авраама, он имел в виду, что тот был почитаем за праведника не благодаря заслугам. Так что же получается? Конечно же, апостол подразумевает объявление о праведности перед людьми, а не вменение праведности Богом. Он как бы говорит: праведники по вере подтверждают свою праведность послушанием и добрыми делами, а не лживой и притворной маской веры. Короче, св. Иаков не обсуждает способов нашего оправдания, а требует от верующих такой праведности, которая подтверждалась бы делами. И если св. Павел утверждает, что человек оправдывается без помощи дел, то св. Иаков не допускает, чтобы считающий себя оправданным не творил добра.

Это соображение позволяет нам избавиться от множества сомнений. Ибо наши противники заблуждаются прежде всего в том, что полагают, будто св. Иаков определяет способ оправдания, тогда как он не стремится к иной цели, кроме как разрушить тщеславную самоуверенность людей, которые, желая оправдать своё небрежение к добрым делам, неоправданно притязают на звание верующих. Поэтому, как бы наши противники ни искажали и ни извращали слова св. Иакова, последние выражают две идеи: что суетная видимость веры нас не оправдывает, и что верующий, не довольствуясь видимостью, проявляет свою праведность в добрых делах.

13. Похожая по смыслу цитата из св. Павла, которую любят приводить наши противники, тоже не может им помочь: а именно, «что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут» (Рим 2:13). Я не намерен уходить от этого вопроса, используя решение, предложенное св. Амвросием, который говорит, что исполнение Закона — это вера во Христа3 101. Мне кажется, что это некая уловка, в которой

аПсевдо-Амв"росий. Комм, к Поел, к Рим., II, 13 (МРЦ XVII, 70).

нет необходимости, когда открыт более прямой путь. В этом отрывке св. Павел бичует гордыню евреев, которые хвалились знанием Закона, но в то же время постоянно нарушали его. И чтобы они не гордились одним лишь знанием, он убеждает их, что если мы ищем праведности в Законе, то нам нужно соблюдать его, а не только знать. Мы, конечно, не подвергаем сомнению, что праведность по Закону заключается в добрых делах. Мы также не отрицаем, что в полном соблюдении святости и чистоты заключена истинная праведность. Но это ещё не доказывает, что мы оправдываемся делами, разве что появится человек, который целиком исполнит Закон.

Весь ход рассуждений св. Павла свидетельствует о том, что он не намеревался сказать ничего другого. В равной степени осудив нечестие как евреев, так и язычников, далее он переходит к частностям и говорит, что те, кто согрешил вне Закона, вне Закона и погибнут. Это относится к язычникам. С другой стороны, «те, которые под законом согрешили, по закону осудятся» [Рим 2:12]. Это относится к евреям. Но так как последние, закрывая глаза на свои преступления, хвалятся Законом, апостол добавляет — и это сущая правда, — что Закон дан им не только для слушания, благодаря которому они якобы могут обрести праведность, но для исполнения. Он как бы говорит: ты ищешь правды в Законе? Тогда не говори о слушании, которое само по себе мало что значит, но твори дела, которыми ты можешь показать, что Закон дан тебе не всуе. А поскольку евреям этого недостаёт, то они лишены славы, на которую притязают. Посему из смысла высказывания св. Павла следует сделать противоположный вывод: если праведность по Закону заключается в добрых делах и никто не может похвалиться тем, что удовлетворяет ему своими делами, то праведность от Закона для людей — ничто.

14. Ещё наши противники нападают на нас с помощью мест Писания, где верующие смело предлагают Богу оценить их праведность и желают вынесения приговора в соответствии с нею. Например, Давид восклицает: «Суди меня, Господи, по правде моей и по непорочности моей во мне» (Пс 7:9). А также: «Услышь, Господи, правду... Да воззрят очи Твои на правоту. Ты испытал сердце моё, посетил меня ночью... и ничего не нашёл» (Пс 16/17:1-3). А также: «Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих вознаградил меня; ибо я хранил пути Господни и не был нечестивым пред Богом моим» (Пс 17/18:21-22). И ещё: «Рассуди меня, Господи, ибо я ходил в непорочности моей... Не сидел я с людьми лживыми, и с коварными не пойду... Не погуби души моей с грешниками» (Пс 25/26:1,4,9).

Выше3 я говорил просто об уверенности, с которой верующие относятся к своим делам. Приведённые здесь слова не противоречат этому, если мы их рассмотрим с двоякой точки зрения. Поступая так, верующие желают не того, чтобы была исследована вся их жизнь и в соответствии с нею они были приняты или осуждены Богом, но представляют на его суд какое-то конкретное дело. С другой стороны, они приписывают себе праведность не в сравнении с совершенством Бога, а в сравнении с людьми коварными и порочными.

Во-первых, когда встаёт вопрос об оправдании человека, от него не только требуется, чтобы он был добр и праведен в каким-то частном деле, но чтобы он всецело сохранял праведность на протяжении всей своей жизни — чего нет и никогда не будет ни у кого. Так что в молениях, где святые взывают к Божьему суду, дабы Господь удостоверил их непорочность, они не стремятся похвалиться своей чистотой и безгрешностью, тем, что их не в чем упрекнуть в течение всей жизни. Но, полагая всю надежду на спасение в благости Бога, они в то же время верят, что Он защитник бедных, что Он отомстит нечестивцам за их злодеяния, защитит невинных от обид. И они показывают Богу свои дела, за которые претерпели зло, будучи невиновными.

Во-вторых, представая вместе со своими соперниками перед Божьим Престолом, они не ссылаются на собственную непорочность, которая по строгому суду никак не может сравниться с чистотою Бога. Но поскольку они хорошо знали, что их искренность, праведность и простота по сравнению со злобой, лукавством и коварством их соперников угодна и приятна Богу, они без колебаний взывали к Нему как к Судье между ними и нечестивцами. Так, когда Давид сказал Саулу: «И да воздаст Господь каждому по правде его и по истине его» (1 Цар 26:23), — он не имел в виду, что Бог до конца испытает каждого из них и воздаст каждому по заслугам, а заявлял перед Богом о своей непорочности в противоположность нечестию Саула. И св. Павел, когда он даёт доброе свидетельство о чистоте своей совести в своём служении, о простоте и искренности (Деян 23:1; 2 Кор 1:12), не полагал опереться на эти достоинства, придя на Божий суд. Но, принуждённый к самооправданию клеветою грешников, он защищал от их злословия свою верность и честность, которые, как он знал, известны и угодны Богу. Ибо в другом месте мы читаем, что он не чувствует себя виновным, но тем не оправдывается (1 Кор 4:4). Да, он отлично знал, что Божий суд — совершенно другое дело, чем суждение людей.

'Гл. XIV, 18-20 настоящей книги.

Поэтому, когда люди призывают Бога в свидетели и судьи своей невинности перед лицом злобы лицемеров, то, хотя они предстоят перед одним лишь Богом, они все как один восклицают: «Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! кто устоит?» (Пс 129/130:3) А также: «Не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих» (Пс 142/143:2). Не доверяя своим делам, они исповедуют, что милость Божья лучше, нежели жизнь (Пс 62/63:4).

15. В Писании имеется несколько других подобных мест, которые могут смутить некоторых людей. Соломон говорит, что ходящий в непорочности праведен (Прит 20:7) и что на пути правды — жизнь и на стезе её нет смерти (Прит 12:28). На том же основании Иезекииль провозглашает, что поступающий законно и праведно будет жить вечно (Иез 18:9,21; 33:15). Я заявляю, что мы не намерены что-либо скрывать, отрицать или затемнять из всех подобных мест. Но пускай перед нами предстанет хотя бы один человек, обладающий такой непорочностью. А если нет ни одного смертного, обладающего ею, то все либо должны погибнуть на Божьем суде, либо найти прибежище в Божьем милосердии.

В то же время мы не отрицаем и того, что праведность, которой обладают верующие, хотя она несовершенна и заслуживает множества упрёков, всё же является для них некоей ступенью к бессмертию. Но это верно только тогда, когда Господь ниспосылает человеку свою милость, когда не оценивает его дела по достоинству, а принимает их с отеческой благосклонностью, даже если они её вовсе не заслуживают. Здесь мы имеем в виду не только то, чему учат схоласты, а именно, что дела получают свою ценность от благодати Бога, который их принимает. Ведь тем самым они утверждают, что дела, которые в противном случае были бы недостаточны для спасения, становятся достаточными, когда их принимает и одобряет Бог102. Я же, напротив,,утверждаю, что всякие дела, поскольку они либо осквернены другими преступлениями, либо как-то запятнаны сами по себе, не стоят ничего, пока Господь не смоет пятен, которыми они загрязнены и не простит человеку все его прегрешения — что и означает дать ему праведность даром.

Здесь нет необходимости приводить некоторые молитвы св. Павла, где он просит для верующих такого совершенства, чтобы они были полностью невиновны и безупречны перед Божьим судом (Эф 1:4; Флп 2:15; 1 Фес 3:13 и др.). Древние еретики целестинцыа пользовались этими вы-

аЧлены религиозного ордена, основанного о. Пьетро Анджелари (ок. 1215—1296), отшельником из Абруцци (жил на горе Муроне), который впоследствии стал папой под именем Целестина V (июль — декабрь 1294). Позднее орден принял его имя. По своим взглядам целестинцы были близки к «духовным францисканцам». — Прим. франц. изд.

оказываниями для доказательства того, что человек может обрести совершенную праведность в этой жизни. Следуя св. Августину, мы отвечаем, что все верующие должны стремиться к этой цели — однажды предстать перед Богом чистыми и непорочными. Считаем, что этого вполне достаточно. Но поскольку самое лучшее и совершенное состояние, которого мы можем достичь в нынешней жизни, — это лишь каждодневное совершенствование, то мы только тогда достигнем этой цели, когда, освободившись от грешной плоти, целиком сольёмся с нашим Господом3. Я не хотел бы быть слишком упрямым, возражая тому, кто желает приписать святым совершенство, если он определяет его в соответствии со св. Августином, который в своей третьей книге, обращенной к Бонифацию писал так: «Когда добродетель святых мы называем совершенной, это совершенство связано с сознанием несовершенства: в действительности святые в своём смирении сознавали, насколько они несовершенны»5.

Глава XVIII

О ДУРНОЙ АРГУМЕНТАЦИИ, СОГЛАСНО КОТОРОЙ

МЫ ОПРАВДЫВАЕМСЯ ДЕЛАМИ, ТАК КАК БОГ ОБЕЩАЛ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА НИХ

I. Теперь мы объясним те отрывки, в которых говорится, что Бог воздаст каждому по делам его (Мф 16:27), и всё то, что следует из них. «Всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому, что делал, живя в теле» (2 Кор 5:10). «Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое... Слава и честь и мир всякому, делающему добро» (Рим 2:9-10)*. А также: «Изыдут творившие добро в воскресение жизни» (Ин 5:29). И ещё: «Приидите, благословенные Отца Моего... Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня...» (Мф 25:34-35) и др. К этим отрывкам небезосновательно добавить те, где вечная жизнь называется «воздаянием» (loyer), ибо в них как бы говорится о том, что человеку за дела его будет дана награда (rйmunйration). Например: «Кто боится заповеди, тому воздаётся» (Прит 13:13; а тж. 12:14). И ещё: «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах» (Мф 5:12; Лк 6:23). А также: «Каждый получит награду по своему труду» (1 Кор 3:8).

Вопрос о воздаянии Богом каждому по его делам можно решить без особых затруднений. Подобные выражения означают скорее последовательность событий, нежели причину, по которой Бог вознаграждает людей. Нет никаких сомнений в том, что наш Господь говорит здесь о степенях совершения нашего спасения: после нашего избрания Он нас призывает; после призвания оправдывает; после оправдания прославляет (Рим 8:30). Он принимает верных Ему в вечную жизнь только по своей милости, но поскольку Он ведёт их к ней путём добрых дел, дабы в них исполнилась его воля, то нет ничего удивительного в том порядке, который Он определил: потому и сказано, что предызбранные увенчаны по их делам, которыми и подготовлены к получению венца бессмертия. По той же причине сказано, что они совершают своё спасение (Флп 2:12), когда, предаваясь добрым делам, размышляют о вечной жизни.

А поскольку им дано повеление стараться не о пище тленной (Ин 6:27), то они приобретают жизнь, веруя в Иисуса Христа. Однако неоднократно добавляется, что нетленную пищу даст им Сын Человеческий. Отсюда следует, что слово «стараться», или «трудиться» не противопоставляется благодати, но лишь предполагает старание и усердие. Поэтому нельзя делать вывод, что сами люди являются совершителями своего спасения или что их спасение происходит от добрых дел. Что же скажем? Сразу после познания Евангелия и просвещения Св. Духом они становятся призванными в общение со Христом и в них начинается вечная жизнь. Потом, в день Иисуса Христа, Господь завершает доброе дело, начатое в них (Флп 1:6). И когда праведностью и святостью они отражают образ своего Небесного Отца, в них завершается Божье дело и они объявляются его законными детьми.

2. Что касается слова «воздаяние», то не следует делать из него вывод, будто наши дела являются причиной нашего спасения. Прежде всего мы должны запечатлеть в своих сердцах, что Царство Небесное — это не плата служителям, а наследие детей, которое получат только те, кого усыновил Бог (Эф 1:5), и не по какой-либо иной причине, кроме этого усыновления. Ибо не сын рабы (как написано) будет наследником, а сын свободной (Гал 4:30). В самом деле, там же, где Св. Дух обещает вечную жизнь в награду за дела, называя её «наследием» или «наследством», Он же показывает, что она исходит откуда-то ещё. Так, Христос, призывая избранных своего

Отца владеть Царством Небесным, перечисляет дела, которые Он желает тем самым вознаградить [Мф 25:35-36]. Но Он тут же добавляет, что они будут владеть им по праву на наследования (Мф 25:4)*. Св. Павел тоже призывает рабов Божьих, хорошо исполнявших свой долг, надеяться на воздаяние от Господа; но он сразу же прибавляет, что это воздаяние наследия (Кол 3:24). Так что мы видим, как Христос и апостолы в весьма выразительных словах предостерегают нас относить вечное блаженство на счёт наших дел — но только на счёт усыновления Богом.

Почему же, спросит кто-нибудь, они так же часто ссылаются на дела? Этот вопрос можно разрешить одним-единственным примером из Писания. Перед рождением Исаака Аврааму было обещано, что в нём благословятся все народы земли и что семя его умножится как звёзды небесные и песок морской (Быт 15:5; 17:2; 18:18). Много времени спустя Авраам по повелению Божьему был готов умертвить своего сына Исаака. Выказав такое послушание, он получает следующее обетование: «Мною клянусь, говорит Господь, что, так как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я благословляя благословлю тебя, и умножая умножу семя твоё, как звёзды небесные и как песок на берегу моря... И благословятся в семени твоём все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт 22:16-18). Что же мы видим? Заслужил ли Авраам это благословение своим послушанием, или Оно было ему обещано до того, как было дано то повеление? Здесь перед нами недвусмысленное свидетельство, что Господь вознаграждает дела верующих теми благодеяниями, которые Он им уже обещал, когда они ещё и не думали что-либо делать и когда у Него не было никакой причины им благодетельствовать, кроме собственного милосердия.

3. И вовсе не унижением и не насмешкой звучат слова, что Бог вознаграждает наши дела тем, что Он дал даром до их совершения. Он желает, чтобы мы с помощью добрых дел упражнялись в размышлении об исполнении и радости обетованного Им и чтобы путём добрых дел шли к блаженной надежде, осуществление которой Он обещал нам на Небесах. Поэтому с полным основанием говорится, что за них будет получен плод обетовании, ибо бни являются как бы средством, ведущим нас к блаженству (юш88апсе). То и другое хорошо выразил апостол, велевший колоссянам держаться любви в надежде на уготованное им на Небесах, о чём они слышали в истинном слове благовествования (Кол 1:4-5). Говоря, что, как они познали через Евангелие, им уготовано небесное наследие, он указывает,

Книга III Глава XVIII

что надежда на него основана исключительно на Христе, а не на делах. С этим перекликаются слова св. Петра о том, что мы хранимы силой Божьей через веру ко спасению, которое откроется в своё время (1 Пет 1:5). Напоминая, что по этой причине верующие пытаются творить добрые дела, апостол указывает на необходимость стремиться к спасению всю свою жизнь.

Чтобы мы не думали, будто плата, обещанная Господом, должна измеряться соответственно нашим заслугам, Иисус рассказывает притчу, где сравнивает Себя с хозяином дома, который послал работать в свой виноградник всех, кого встретил: одних в первый час, других во второй, третьих в третий, а иных и в одиннадцатый. Когда же наступил вечер, он дал всем одинаковую плату (Мф 20:1 сл.). Краткое и красноречивое толкование этой притчи дано в книге «О призвании язычников» («De vocatione Gentium»), приписываемой св. Амвросию. Так как это древний Учитель, то я предпочитаю пользоваться его словами, нежели своими собственными. «Этим сравнением Господь желал показать, что призвание всех верующих, какими бы ни были их внешние различия, принадлежит единственно его благодати. То, что работавшие только один час приравнены к тем, кто трудился целый день, отражает положение людей, которых Бог, дабы прославить величие своей милости, призывает в конце жизни, чтобы вознаградить их по своему великодушию, а не заплатить за их труд, распространяя на них изобилие своей доброты. Ибо Он избрал их независимо от их дел, дабы трудившиеся долгое время и не получившие больше их поняли, что они получают всё от даров его благодати, а не как плату за свои труды»а.

Нужно также отметить, что везде, где вечная жизнь именуется наградой за добрые дела, под нею понимается не общение с Богом, когда Он принимает нас в Господе нашем Иисусе Христе, дабы сделать его наследниками, а обладание и наслаждение (fruition) блаженством, которое мы обретём в Царстве Божьем. Это выражено в словах Христа: «И не получил бы... в веке грядущем жизни вечной» (Мк 10:30); или: «приидите... наследуйте Царство» (Мф 25:34), а также в других местах. В связи с этим св. Павел называет откровение, которое будет дано в последний день, нашим усыновлением и выражает это словами «искупление нашего тела» (Рим 8:18 сл.)*. Кроме того, как человек, удалённый от Бога, пребывает в вечной смерти, так и принятый в благодать Бога, дабы общаться и соединиться с Ним, переходит от смерти в жизнь. И происходит это только по милости Усыновителя. И если наши противники продолжают упорство

вать относительно слова «награда», то мы можем противопоставить им то его значение, которое выразил св. Пётр, сказав, что это награда за веру (1 Пет 1:5-9).

4. Поэтому не станем думать, что Св. Дух приведёнными выше обето-ваниями желает вознаградить дела людей, как будто они заслуживают какой-то награды. Ибо Писание не оставляет нам ничего, чем бы мы могли гордиться пред ликом Бога. Скорее наоборот, оно стремится уничтожить нашу гордыню, смирить нас, сокрушить и обратить в ничто. Однако посредством обетовании, о которых говорилось выше, Св. Дух помогает нам в нашей немощи, которая иначе тотчас бы разрушила нас, если бы Он не поддерживал и не утешал верующих.

Прежде всего пусть каждый задумается, насколько тяжко не только отказаться от всех вещей, которые он любит, и оставить их, но также отказаться и от самого себя. И тем не менее это первый урок, который Христос преподаёт своим ученикам, то есть всем верующим. И на протяжении всей их жизни Он удерживает их в дисциплине креста, чтобы они не обращали своих сердец к похотям и земным благам. Короче, обычно Он обращается с ними таким образом, что, куда бы они ни обратили свой взор, то — по понятиям этого мира — видят одно лишь отчаяние. Поэтому св. Павел и говорит, что «если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков» (1 Кор 15:19). И чтобы мы не утратили бодрости духа от смятения, Господь помогает нам и призывает поднять голову вверх и посмотреть дальше, обещая, что мы обретём в Нём блаженство, которого не видим в этом мире. Он называет его наградой, платой и воздаянием не потому, что мы заслужили его своими делами, а потому, что это возмещение за несчастья, беды и притеснения, которые мы терпим на земле. Поэтому нет ничего дурного в том, чтобы по примеру Писания называть вечную жизнь наградой — ведь посредством неё Господь даёт своим рабам вместо трудов отдых, вместо несчастий преуспеяние, вместо скорби радость, вместо бедности изобилие, вместо унижений славу; наконец, Он обращает все страдания, которые они претерпели, в невиданные блага. Так что вполне допустимо рассматривать святость жизни как путь; который не ведёт нас к небесной славе, но благодаря которому Господь открывает нам её, ибо Ему угодно прославить тех, кого Он оправдал и освятил (Рим 8:30).

Только нам не следует придумывать какую-либо связь между заслугой и наградой. Таково превратное толкование софистов3, не видящих цели, которую мы изложили. Но насколько же это нелепо — отворачивать взгляд, когда Бог зовёт нас к той или иной цели. Совершенно ясно, что за добрые дела обещана награда: не для того, чтобы возгордилось наше сердце, а для того, чтобы укрепилась наша слабая плоть. И тот, кто хочет сделать отсюда вывод о каких-то заслугах, приобретаемых делами, или уравновесить то и другое, весьма удаляется от цели, указанной Богом.

5. Поэтому, когда в Писании говорится, что Бог, праведный Судья, даст венец правды своим служителям (2 Тим 4:8), я вместе со св. Августином продолжаю: «Каким образом мог бы Он дать венец как праведный Судья, если бы прежде не дал благодать как милостивый Отец? И могла ли существовать какая-то праведность, если бы ей не предшествовала благодать, оправдывающая нечестивого? И каким образом можно было бы дать этот венец как нечто заслуженное, если бы всё, чем мы обладаем, не было бы нам дано как вовсе не заслуженное?»3 Я со своей стороны добавлю следующее.

Каким образом Бог вменил бы праведность нашим делам, если бы своим великодушием не покрыл в них всё неправедное? Каким образом счёл бы Он их достойными награды, если бы по своей бесконечной благости не изгладил того, что достойно кары? Я добавляю всё это, поскольку св. Августин обыкновенно именует «благодатью» вечную жизнь, которой вознаграждаются дела, — но только как незаслуженным Божьим даром.

Однако Св. Писание смиряет нас ещё больше — и одновременно возвышает. Ибо, помимо того, что оно запрещает нам хвалиться делами, поскольку и они — Божий дар, оно показывает нам, что и добрые дела всегда чем-то осквернены. Так что они не могли бы удовлетворить Бога или нравиться Ему, если бы рассматривались по всей строгости; Но дабы мы не уставали в своём усердии, сказано также, что добрые дела угодны Богу, ибо Он помогает нам в них. И хотя св. Августин выражается несколько иначе, чем мы, в том, что касается смысла и сути сказанного, мы находимся в полном согласии. В третьей книге к Бонифацию он сравнивает двух людей, один из которых ведёт столь святую и совершенную жизнь, что его принимают за Ангела, а другой живёт доброй и честной жизнью, но не такой совершенной и святою, как первый. И он заключает: «Этот второй, который по своей жизни, как представляется, стоит ниже первого, тем не менее возвышается над ним благодаря правой вере в Бога, которою он живёт и в соответствии с которой обвиняет себя в своих грехах. За все свои добрые дела он хвалит Бога, отдавая Ему всю славу и оставляя себе все мерзости; и Бог дарует ему прощение за грехи и укрепляет стремление к добрым делам. Поэтому, покинув этот мир, он будет принят в рай. За что же он будет принят, как не за веру? Хотя она не спасает человека без дел, но, поскольку она живёт и действует любовью, она является причиной прощения грехов. Ибо, как сказал пророк, праведный верою жив будет (Abb 2:4), а без неё даже добрые дела превращаются в греховные»3.

Несомненно, в этом отрывке ясно выражено то, о чём мы говорим и на чём более всего настаиваем: праведность дел зависит и проистекает от того, что их принимает Бог вместе с прощением злых дел, то есть милуя, а не судя.

6. Есть и другие отрывки, сходные по смыслу с теми, которые мы только что изложили. Например, сказано: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители» (Лк 16:9). А также: «Богатых в настоящем веке увещевай, чтоб они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живого,... чтобы они благодетельствовали, богатели добрыми делами,... собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни» (1 Тим 6:17-19). Мы видим, что добрые дела сравниваются с богатством, о котором сказано, что мы будем пользоваться им в будущем блаженстве. Я утверждаю, что мы никогда правильно не поймём сказанного здесь, если не обратим взгляд на цель, к которой Св. Дух направляет нас этими словами. Если истинно речённое Христом, что «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф 6:21), то, как дети века сего изо всех сил стремятся приобрести то, что доставляет радость в этой жизни, так и верующие, зная, что эта жизнь пройдёт как сон, должны собирать вещи, которым они желают непрестанно радоваться там, где будут жить вечно.

Мы должны поэтому следовать примеру людей, отправляющихся из одного места в другое, чтобы жить там постоянно. Прежде чем уехать, они отправляют туда всё своё добро и для них не составляет большого неудобства обойтись без него короткое время. Они скорее довольны тем, что у них будет больше благ там, где они окончат свою жизнь. Если мы верим, что небо — наша родина и наша обитель, то следует перенести наши богатства именно туда, нежели держать их здесь, чтобы расстаться с ними, когда придётся внезапно уйти. Как же их перенести? Это значит отдать их на нужды бедняков: всё, что отдано им, Господь считает данным Ему (Мф 25:40). Отсюда происходит прекрасное обетование, что

Книга III Глава XVIII

благотворящий бедному даёт взаймы Господу (Прит 19:17). Сказано также: «Кто сеет щедро, тот щедро и пожнёт» (2 Кор 9:6). Ибо вся та любовь, которую мы питаем к нашим братьям, словно отдаётся на хранение в Божьи руки. И Бог как верный хранитель вернёт их нам однажды с великой прибылью.

Значит, скажет кто-нибудь, Бог настолько ценит дела любви, что считает их переданными Ему богатствами? Но кого смутят такие слова, если Писание явно свидетельствует о том же? Однако, если кто-то, желая бросить тень на благость Бога, станет выводить из этого достоинство дел, то эти свидетельства не помогут ему обосновать своё заблуждение. Из них можно сделать лишь тот вывод, что доброта и великодушие Бога по отношению к нам поистине чудесны. Ибо для того, чтобы побудить нас к добрым делам, Он обещает, что ни одно из них не будет забыто, хотя все они недостойны не только награды, но даже простого принятия Богом.

7. Наши противники упорно ссылаются на слова апостола, который, утешая фессалоникийцев в их страданиях, говорит, что они посланы им, дабы фессалоникийцы удостоились Царства Божьего (2 Фес 1:5). Ибо, продолжает он, «праведно пред Богом — оскорбляющим вас воздать скорбью, а вам, оскорбляемым, отрадою... в явление Господа Иисуса с неба» [2 Фес 1:6-7]. В то же время автор Послания к евреям пишет: «Не неправеден Бог, чтобы забыл дело ваше и труд любви, которую вы оказали во имя Его, послуживши и служа святым» (Евр 6:10).

На первую ссылку я отвечаю, что здесь св. Павел не имеет в виду какие-либо заслуги. Он только хочет сказать, что поскольку Небесный Отец избрал нас своими детьми, то Он желает, чтобы мы были подобны его первородному Сыну (Рим 8:29). Поскольку Христос, прежде чем войти в предназначенную Ему славу, претерпел страдания, то и нам многими скорбями надлежит войти в Царство Небесное (Лк 24:26; Деян 14:22). Посему, когда мы терпим страдания во имя Христово, то в нас запечатлеваются знаки, которыми наш Господь обычно метит овец своего стада. Мы потому считаемся достойными Царства Божьего, что носим на наших телах язвы Иисуса Христа (Гал 6:17), которые суть знаки детей Божьих. Сюда же относятся высказывания о том, что мы всегда носим в наших телах мёртвость Христа, чтобы и жизнь его открылась в нас, что мы участвуем в его страданиях, дабы уподобиться Ему в воскресении (2 Кор 4:10; Флп 3:10). Как на причину того, что перед Богом праведно дать отраду тем, кто будет трудиться, св. Павел указывает не на достоинство дел, а на подтверждение надежды на спасение. Он словно бы говорит: так же, как по справедливому Божьему суду полагается отмщение вашим врагам за ос

корбления и муки, которые они вам причинили, то справедливо и вам дать отдых и радость за ваши страдания.

Другой отрывок, где говорится, что добрые дела не должны быть забыты Богом и что Он стал как бы неправеден, если бы их забыл, следует понимать в таком смысле: Господь, дабы пробудить нас от лености, даёт нам надежду на то, что всё сделанное нами во имя его не будет забыто. Нам нужно помнить, что это обетование, как и все прочие, не имеет силы, если ему не предшествует дарованный Богом завет-союз (alliance gratuite), заключённый по его милости, на котором и покоится уверенность в нашем спасении. Вступив в этот союз, нам следует быть уверенными, что по причине щедрости Бога наши дела не останутся без награды, хотя они более чем недостойны её. Поэтому апостол, стремясь укрепить нас в этом уповании, говорит, что не неправеден Бог и что Он сдержит своё обещание. Так что праведность Бога относится скорее к истинности его обетования, нежели к справедливости, согласно которой нам следует воздать нечто должное. Тот же смысл имеет одно замечательное высказывание св. Августина, который, как и этот святой человек, не уставал повторять то, что нам следует твёрдо запечатлеть в своей памяти: «Господь верен, и Он делает Себя нашим должником, не принимая чего-либо от нас, но щедро давая обетования»3.

$. Наши фарисеи ссылаются также на следующие высказывания св. Павла: «Если имею... всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто» (1 Кор 13:2). Также: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1 Кор 13:13). И ещё: «Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства» (Кол 3:14). Из двух первых высказываний они пытаются заключить, что мы более оправдываемся любовью, нежели верой, так как это более возвышенная добродетель13.

Вышес мы уже объяснили, что в первом высказывании речь не идёт об истинной вере. Мы признаём, что во втором имеется в виду истинная вера, выше которой апостол ставит любовь. Но не потому, что она более достойна, а потому, что более плодоносна, ибо простирается дальше, служит многим, потому, что она навсегда останется в силе, тогда как вера требуется лишь на определённое время [1 Кор 13:8]. Если мы станем рассматривать вопрос о превосходстве, то любовь Божья находится на высшей ступени. Однако апостол Павел здесь об этом не говорит. Ибо он лишь желает убедить нас в том, что мы созидаем друг друга в Боге любовью. Но даже если предположить, что любовь во всех отношениях превосходит веру, то найдётся ли нормальный, здравомыслящий человек, который сделает из этого вывод, что любовь и оправдывает нас в большей степени? Оправдывающая сила веры коренится не в достоинстве дел. Наше оправдание целиком заключено в Божьей милости и заслуге Христа. Когда говорится, что вера оправдывает, то имеется в виду только то, что она заключает в себе праведность, переданную ей Христом.

Теперь, если спросить наших противников, в каком смысле они приписывают любви оправдывающую силу, они ответят, что любовь оправдывает вследствие того, что является добродетелью, угодной Богу, заслугой, благодаря которой, поскольку она принята по его доброте, нам вменяется праведность3. Мы же говорим, что оправдывает вера. Благодаря ей мы не заслуживаем праведность в силу её собственной ценности, но вера представляет собой орудие, посредством которого мы даром получаем праведность Христа. Наши противники, оставляя в стороне Божье милосердие и вовсе не упоминая о Христе, в котором заключена вся полнота праведности, утверждают, что мы оправдываемся через любовь, ибо любовь — более возвышенное достоинство. Это всё равно что утверждать, будто король способен делать ботинки лучше, чем сапожник, потому что он достойнее и благороднее. Одного этого аргумента достаточно, чтобы понять, что все сорбоннские школы никогда не имели ни малейшего представления об оправдании верой.

Если какой-нибудь заядлый спорщик возразит, что я, часто ссылаясь в ходе изложения на св. Павла, безосновательно употребляю слово «вера» в разных значениях, то я отвечу, что имею для этого достаточно вескую причину. Все дары, о которых говорит апостол, каким-то образом сводятся к вере и надежде. Ибо последние относятся к богопознанию, о чём и идёт речь в конце главы [1 Кор 13], где св. Павел всё выражает этими двумя словами. Он как бы говорит: и пророчества, и языки, и дар истолкования, и наука направлены к этой цели, то есть к тому, чтобы вести нас к познанию Бога. В этой смертной жизни мы познаём Бога только через веру и надежду. И поэтому, когда я говорю о вере и надежде, я подразумеваю под ними все дары. Итак, пребывают сии три: вера, надежда, любовь; значит, о каком бы разнообразии даров ни шла речь, они сводятся к этим трём, из которых любовь — главный дар.

аДунс Скот. Комм, к Сент., I, сЛэ^ 17, ди. III, 22.

Из третьего отрывка наши противники делают вывод, что поскольку любовь — совокупность совершенства [Кол 3:14], то она включает и оправдание, которое есть не что иное как совершенство. Но если мы напомним, что св. Павел именует совершенством собрание членов добротно устроенной Церкви, и согласимся, что человек совершенен перед Богом благодаря любви, то что нового они из этого извлекут? Ведь я не раз повторял: мы никогда не достигаем этого совершенства, никогда не испытываем должной любви. Из этого легко заключить, что поскольку все ЛЮДИ мира сего весьма далеки от полноты любви, то нет и никакой надежды на совершенство.

9. Мне не хочется говорить обо всех тех свидетельствах, которые безумные сорбоннские схоласты произвольно извлекают из разных мест Писания, чтобы побороть нас. Ведь они приводят такие смешные ссылки, что я не могу их касаться, если не хочу предстать столь же глупым и неспособным к исследованию. Я закончу с этой темой после того, как поясню речение Христа, которое так им нравится. Я имею в виду его ответ книжнику, который спросил, что необходимо для спасения. «Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди» (Мф 19:17). Что нам ещё нужно, говорят они, если сам Совершитель благодати велит нам приобретать Царство Божье соблюдением заповедей? Как будто неизвестно, что Христос всегда приспосабливал свои ответы к тем, с кем говорил. В этом отрывке о средствах получения вечного блаженства его спросил книжник, учитель Закона; и не вообще, а именно в такой форме: что должны делать люди, чтобы войти в жизнь? Личность вопрошавшего побудила Господа ответить так, а не иначе. Этот книжник, строго державшийся ложного мнения о праведности от Закона, был ослеплён доверием к своим делам. Более того, он не спрашивал ни о чём другом, кроме как о праведных делах, которыми приобретается спасение. Поэтому Иисус и отослал его к Закону, в котором нам дано совершенное зеркало праведности.

Мы тоже ясно и громко проповедуем, что заповеди необходимо соблюдать, что нужно стремиться к праведности в делах. Это должны знать все христиане. Ибо как найдут они прибежище во Христе, если не познают, что претыкаются о гибель и смерть? Как познают они, насколько они уклонились от пути жизни, не уразумев, каков этот путь? Поэтому они не могут считаться наученными находить прибежище во Христе, дабы обрести спасение, пока не узнают, какая пропасть лежит между их жизнью и Божественной праведностью, которая описана в Законе.

Подведём итог. Если мы ищем спасения в наших делах, нам следует соблюсти заповеди, которые учат нас совершенной праведности. Но на

Ю 690

этом нельзя останавливаться, если мы не хотим упасть посередине пути, ибо никто из нас не способен их соблюсти. А поскольку все мы лишены праведности по Закону, то нужно искать другое убежище и другую помощь — веру во Христа. Посему, как в этом отрывке Господь наш Иисус указывает на Закон его учителю, переполненному суетным доверием к своим делам, чтобы тот осознал себя бедным грешником, назначенным к осуждению, так в другом месте Он утешает обещанием своей милости иных людей, которые смирились, осознав это. И утешает, не ссылаясь на Закон: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас,... и найдёте покой душам вашим» (Мф 11:28-29).

10. Наконец, когда наши противники устают от искажений Писания, они пытаются поймать нас во всякие западни и суетную софистику. Прежде всего они упорно твердят, что вера названа «делом» (Ин 6:29), и поэтому мы поступаем дурно, противопоставляя её делам, словно нечто совершенно иноеа. Как будто вера, будучи послушанием воле Божьей, приобретает для нас праведность, являясь нашей заслугой! На самом же деле, приобретая для нас Божью милость, она даёт нам уверенность в праведности Христа, которая по не заслуженной нами доброте Небесного Отца предлагается нам в Евангелии. Читатели простят мне, что я не занимаюсь опровержением этих глупостей, — ведь они настолько легковесны, что рассыпаются сами по себе.

Тем не менее мне кажется уместным ответить на одно возражение наших противников, потому что внешне оно выглядит не лишённым благоразумия и может смутить простых людей. Они говорят, что и противоположные вещи измеряются одной мерой и, поскольку всякий грех почитается нечестием, то и всякое доброе дело должно вменяться в праведность. Ответ, что проклятие людей проистекает от одной лишь неверности Богу, а не от частных грехов103, меня не удовлетворяет. С людьми, утверждающими это, я согласен в том, что источник и корень всех зол — неверие. Ибо это ведёт к забвению Бога и почти что к отречению от Него, откуда проистекают все нарушения его воли. Но когда говорится, что с целью установить праведность или нечестие человека добрые и злые дела взвешиваются на одних и тех же весах, то я решительно возражаю. Ибо праведность от дел — это безупречное послушание Закону. Поэтому никто не может быть праведен по своим делам, если вся его жизнь не представляет собой прямую линию следования Божьему Закону. Как только человек отклоняется от неё в ту или другую сторону, он впадает в нечестие.

аЕск 3. Епспігісііоп, сп. V, ргор. IV.

Отсюда становится очевидным, что праведность заключается никак не в добрых делах, а в полном и неустанном соблюдении Божьей воли. Совсем по-другому судится нечестие. Если кто-нибудь предаётся разврату или грабежу, то одним этим преступлением он повинен смерти, так как оскорбил им величие Бога. Именно в этом пункте жестоко заблуждаются наши софисты. Они не рассматривают грех так, как учит св. Иаков: тот, кто нарушит одну заповедь, виновен во всём, ибо Бог, запретивший прелюбодействовать, запретил и убивать (Иак 2:10-11). Посему нет ничего несообразного, когда мы говорим, что смерть — справедливое воздаяние за всякий грех, ибо все грехи заслуживают гнева и отмщения Бога. Однако было бы дурным способом аргументации переиначивать это на противоположное утверждение и говорить, будто человек может заслужить милость Бога одним-единственным добрым делом, тогда как многими грехами он вызывает его гнев.

Глава XIX О СВОБОДЕ ХРИСТИАНИНА

I. Теперь мы рассмотрим вопрос о свободе христианина (libertй chrestienne), о которой нельзя забывать, намереваясь дать краткое изложение евангельского учения. Это весьма необходимая вещь, без понимания которой сознание лишь с огромным трудом решится предпринять что-либо, будет часто колебаться и претыкаться и всегда тревожиться и смущаться. Отметим, что это одна из составляющих оправдания, которая может нам во многом помочь в постижении его силы. Все богобоязненные люди должны ощутить, что плод этого учения имеет огромную ценность, хотя всякие насмешники и хулители Бога пошло издеваются над ним104. Обезумевшие в своём духовном опьянении, они не знают никаких границ в богохульстве. Поэтому здесь весьма уместно порассуждать на эту тему. Хотя мы неоднократно затрагивали её выше, всё же полезно теперь обсудить её в более или менее полном объёме.

Ибо, как только появляется какое-либо упоминание о свободе христианина, то некоторые люди тотчас дают волю своим похотям, а другие предаются неудержимым страстям, если только снова и снова не приводить в порядок и не укрощать эти легкомысленные умы, которые извращают даже самое лучшее из того, что им предлагают. Прикрываясь этой свободой, одни отказываются от всякого послушания Богу и дают полную свободу своей плоти. Другие, напротив, вовсе не желают слышать о свободе, так как считают, что она устраняет всякий порядок, всякую сдержанность и кротость.

Что же делать, чтобы без вреда пройти через это узкое место? Не лучше ли вообще оставить в стороне вопрос о свободе христианина, дабы избежать всяческих опасностей? Но, как только что было сказано, без его правильного понимания не будут верно восприняты ни Иисус Христос, ни истина Евангелия и не будет достигнут внутренний покой души. Совсем наоборот, надо прилагать все усилия к тому, чтобы столь необходимое учение о христианской свободе не было обойдено молчанием или вообще похоронено и в то же время чтобы были опровергнуты нелепые возражения, которые могут смутить души.

2. По моему мнению, свобода христианина складывается из трёх со-ставляющиха. Первая заключается в том, что сознание верующих, когда оно ищет уверенности в оправдании, возвышается над Законом и забывает о праведности от него. Поскольку Законом (как показано вышеь) никто не оправдывается, то либо нам следует оставить всякую надежду на оправдание, либо нужно сделаться свободными от Закона, причём настолько, чтобы не смотреть на свои дела. Ведь если кто-то помыслит, что для оправдания он должен совершить некие дела, он не сможет определить ни их меры, ни границ, но будет обязан исполнить весь Закон целиком. Поэтому, когда встаёт вопрос о нашем оправдании, мы обязаны отбросить всякую мысль о Законе и своих делах, дабы принять одну лишь милость Божью, и отвратить взгляд от самих себя, дабы устремить его на Иисуса Христа. Ибо вопрос заключается не в том, праведны мы или нет, а в том, каким образом мы, будучи неправедными и недостойными, можем почитаться за праведных. Поэтому, если совесть желает обрести какую-то уверенность, она не должна взирать на Закон.

Из этого не следует, что Закон является излишним для верующих, ибо он способен их научать, воодушевлять, побуждать на делание добра; однако на Божьем Суде он не будет иметь значения для их совести. Нам сле-

а3десь Кальвин следует за Меланхтоном, который в 1522 г. дал аналогичное деление. См. Die Loci communes Philipp Melanchtons in ihrer Urgestalt (hrsg. Plitt G.L. von, Kolde Th.). Leipzig, 1925, S. 218. — Прим. франц. изд.105

ьКн. II, гл. VIII, 3.

дует чётко различать эти два совершенно разных утверждения. Вся жизнь христиан должна быть размышлением о благочестии и упражнением в нём, ибо они призваны к святости (Эф 1:4; 1 Фес 4:3). В том и состоит предназначение Закона, чтобы убеждать их делать должное, прививать им склонность к святости и чистоте. Но когда совесть тревожится о том, как, будучи призванной на Божий Суд, достичь благорасположения Бога, о том, что она Ему ответит, в чём она может найти уверенность и поддержку, — тогда ей не следует сверяться с Законом и думать о его требованиях: она должна будет видеть праведность в одном лишь Иисусе Христе, который превосходит всякую праведность от Закона.

3. Этому посвящено почти всё Послание к галатам. Всех, кто ложно толкует его, утверждая, будто св. Павел выступает лишь за свободу от об-рядова, легко опровергнуть с помощью аргументов самого Павла. Ведь он говорит, что Христос, сделавшись для нас клятвою, искупил нас от клятвы Закона (Гал 3:13). Он призывает, чтобы мы хранили свободу, которую даровал нам Христос, и не подвергались игу рабства. «Вот, я Павел говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа. Ещё свидетельствую всякому человеку обрезывающемуся, что он должен исполнить весь закон» [Гал 5:2-3]. А также: «Вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати» (Гал 5:4). Тем самым он, безусловно, отвергает более существенные вещи, нежели свободу от обрядов. Я согласен, что св. Павел говорит здесь и об обрядах, потому что он выступает против лжеапостолов, которые пытались вернуть Хри-станскую Церковь под древнюю сень Закона, от которого она освободилась с пришествием Христа.

Но чтобы окончательно решить этот вопрос, нужно поднять его на более высокий уровень, к подлинному его источнику. Во-первых, поскольку иудейские образы затемняли свет Евангелия, обнаруживается, что в Иисусе Христе мы имеем полное и ясное выражение всего того, прообразом чего были обряды и церемонии Моисеева Закона. Во-вторых, поскольку лжеучители, с которыми апостол имел дело, внушали народу ложное мнение, что соблюдения законнических ритуалов достачно для обретения благодати Божьей, он'настаивает прежде всего на том, что люди не в состоянии обрести праведность перед Богом никакими делами и тем более ничтожными внешними обрядами. Дабы успокоить нашу совесть, он показывает, что смертью Христа мы освобождены от проклятия Закона (Гал 4:5), тяготевшего над всем человеческим родом. Это как раз относится к вопро-

аИероним. Крмм. к Посланию к галатам, предисловие (МР1_, XXVI, 331 р.); Псевдо-Амвросий. Комм, к Посланию к галатам (МР1_, XVII, 357 р.).

су, который мы рассматриваем. И наконец, он отстаивает свободу совести (libertй des consciences), объявляя, что она не связана с соблюдением каких-либо внешних ритуалов106.

Вторая составляющая свободы христианина, которая зависит от первой, состоит в следующем: совесть служит Закону не по его необходимому принуждению, но, будучт свободна от ига Закона, добровольно подчиняется воле Божьей3. Пока совесть постоянно пребывает в страхе и ужасе перед Законом, она никогда не будет свободно, добровольно и с чистым сердцем послушна Божьей воле, если сначала не освободится подобным образом. Мы кратко и ясно поясним это на одном примере. Заповедь Закона заключается в том, чтобы мы любили Господа всем нашим сердцем, всею душою и всеми силами (Втор 6:5). Для исполнения этой заповеди прежде всего необходимо, чтобы душа была чиста от всяких иных помышлений, сердце очищено от всякого иного желания, чтобы к этому прилагались все наши силы. Однако даже те, кто дальше других продвинулся по Божьему пути, далеки от такого состояния. Ибо хотя они и любят Бога искренне и с сердечным чувством, большая часть их сердец и душ всё ещё заполнена плотскими желаниями, которые тащат их назад и мешают стремиться к Богу так, как подобает. Они пытаются идти дальше, однако плоть ослабляет их силы и отвлекает их на самоё себя.

Что же им делать, когда они видят, что прилагают все силы к исполнению Закона? Они желают, стремятся, силятся, но не достигают должного совершенства. Если они будут смотреть на Закон, то увидят, что всё, что они могут предпринять, проклято. И не надо обманываться, полагая, что твоё дело не вполне дурно, хотя и несовершенно, и поэтому Бог примет наличествующее в нём добро. Ибо Закон требует совершенной любви и осуждает всякое несовершенство, если только его суровость не будет смягчена во всех отношениях. Пусть человек, ценящий свои дела, хорошенько поразмыслит, и тогда он поймёт, что то, что он считал отчасти хорошим, является преступлением Закона, ибо оно несовершенно.

Все наши дела сопряжены с проклятием со стороны Закона, если они оцениваются его мерилом. И где бедным душам найти решимость совершить какое-либо дело, если они не ожидают за него ничего, кроме про-

аЭтот второй аспект свободы христианина соответствует одной из основных тем, развиваемых Лютером в его трактате «О свободе христианина» (1520). — Прим. франц. изд. [Epistola Lutheriana ad Leonem decimum summum pontificem. Одно из современных изд. на нем. яз.: Martin Luthers Schrift: Von der Freiheit eines Christenmenschen. Berlin, 1961. — Прим. перев.] клятия? С другой стороны, освобождённые от суровых повелений Закона или, скорее, от всей его суровости, они увидят, что призваны Богом с отеческой нежностью. И тогда они с радостью и сердечной чистотою будут следовать туда, куда Ему угодно их повести. Короче, те, кто связан узами Закона, подобны рабам, которым хозяева дают задание на каждый день. Они считают, что ничего не сделали и не осмеливаются предстать перед своими хозяевами, если не выполнили в точности всего, что им было поручено. А дети, с которыми их отцы обращаются свободнее и нежнее, не боятся показать им свою неумелую и незавершённую работу и, даже обладая какими-то пороками, верят, что их послушание и добрая воля приятны отцу, хотя они и не сделали всего того, чего желали.

Нам следует быть похожими на детей и не сомневаться, что нашему бесконечно доброму и снисходительному Отцу приятно наше служение, даже если оно несовершенно и не лишено пороков. Он подтверждает это устами пророка: «Буду миловать их, как милует человек сына своего, служащего ему» (Мал 3:17). Слово «миловать» означает здесь благожелательно поддерживать, закрывая глаза на пороки и недостатки; ведь Господь упоминает также и служение. Нам очень необходима эта уверенность, без которой мы трудились бы напрасно. Ибо Бог не прославляется нашими делами, если они действительно не совершаются в его честь. А как мы можем что-то делать в его честь, когда нас одолевают страхи и сомнения, когда мы не уверены, оскорбляем ли мы Бога или почитаем?

6. Вот почему автор Послания к евреям все добрые дела древних отцов соотносит с верой и оценивает их по вере (Евр 13:2-17). Знаменательный фрагмент, посвященный подобной свободе, имеется также в Послании к римлянам, где св. Павел утверждает, что грех не должен господствовать над нами, ибо мы не под Законом, а под благодатью (Рим 6:14)*. Призвав верующих к тому, чтобы грех не царствовал в их смертных телах и чтобы они не предавали своих членов греху в орудие неправды, он велит им представить себя Богу как оживших из мёртвых в орудия праведности [Рим 6:12-13]. Поскольку они могли бы возразить, что ещё носят плоть, полную похотей, и что грех всё ещё живёт в них, апостол даёт им утешение, проистекающее от свободы от Закона. Он словно бы говорит: хотя верующие ешё не чувствуют, что пламя греха в них угасло, и они ещё не зажили жизнью, исполненной праведности, они не должны отчаиваться и терять мужество, как будто Бог гневается на них за остаток греха. Ибо Божьей милостью они освождены от Закона, и дела их больше не будут оцениваться по его мерилу. А те, кто сделает отсюда вывод, будто можно спокойно грешить, поскольку мы более не пребываем под Законом, могут легко понять, что к ним эта свобода никак не относится: её цель — побудить и направить нас на благое.

7. Третья составляющая свободы христианина учит нас не придавать значения перед Богом внешним вещам, которые сами по себе не имеют значения107 и которые мы можем либо делать, либо не делать. Понимание этой свободы нам также весьма необходимо. Если у нас его нет, то наша совесть никогда не найдёт покоя и не будет конца предрассудкам. Сейчас многим людям стало ясно, что мы поступаем плохо, затевая дискуссии об употреблении мяса, о соблюдении определённых дней, об одежде и о прочих, как им кажется, пустяках. Однако эти вещи всё-таки важнее, чем представляется некоторым. Ибо, когда сознание сковано этими путами, оно вступает в бесконечный лабиринт и срывается в глубокую пропасть, откуда нелегко выбраться. Если кто-либо начинает сомневаться, позволительно ли использовать лён для простыней, рубашек, носовых платков, салфеток, то он вскоре засомневается, дозволено ли пользоваться пенькой, и в конце концов станет колеблеться по поводу употребления биче-вы. Или ему придёт в голову, что если нельзя есть без салфетки, то нельзя и обходиться без носового платка. Если кто-то станет думать, что употребление изысканно приговленной пищи не разрешено, то в конечном счёте он утратит уверенность, что можно пребывать в мире с Богом, поедая чёрный хлеб и простую пищу, потому что ему всегда будет казаться, что можно поддерживать жизнь ешё более простой пищей. Если его начнут мучить угрызения совести при потреблении хорошего вина, то вскоре он не осмелится выпить даже прокисшее или выдохнувшееся и наконец откажется от воды, которая лучше и чище обычной. Он дойдёт до того, что будет считать большим грехом ходить поперёк соломенного настила108.

Здесь речь идёт не о лёгких сомнениях нашей совести, но о сомнениях, угодно ли Богу — чья воля неизбежно должна предшествовать всем нашим планам и делам, — что мы чем-то пользуемся или не пользуемся; а его воля неизбежно предшествует всем нашим планам и делам. Отсюда с необходимостью выходит, что одни будут брошены в бездну отчаяния, которая их поглотит; другие, отбросив всякий страх Божий и намереваясь пройти через все препятствия, не найду пути. Ибо все охваченные подобными сомнениями, куда бы они ни оборачивались, всегда наталкиваются на смятение совести.

$. «Я знаю, говорит св. Павел,., что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто» (Рим 14:14). Этими словами он всё внешнее подчиняет нашей свободе109, дабы уверенность в ней укрепилась перед Богом в нашей совести и в нашем сознании. Но если нас вводит в смущение какой-нибудь предрассудок, то вещи, которые по своей природе были чисты, становятся для нас нечистыми. Поэтому апостол говорит: «Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает. А сомневающийся, если ест, осуждается, потому что не по вере; а всё, что не по вере, грех» (Рим 14:22-23).

Люди, зажатые всеми этими ограничениями, но из-за желания показать себя смелыми и отважными решающиеся на всё вопреки своей совести, не отворачиваются ли тем самым от Бога? С другой стороны, те, кто более всего проникся страхом Божьим, вынуждены делать многое вопреки своей совести и оттого охвачены многими страхами, так что в конце концов падают. Люди, пользующиеся чем-то именно таким образом — либо дерзко, вопреки своей совести, либо со страхом и смущением, — не получают ничего из Божьих даров и лишены действия благодати. Ибо толь-. ко благодать (как свидетельствует св. Павел) освящает эти дары для нашего употребления (1 Тим 4:4-5). Действие благодати происходит от сердца, постигающего благость и щедрость Бога в его дарах. Многие понимают, что вещи, которыми они пользуются, суть блага от Бога, и восхваляют Его своими делами, но они не ценят, что эти блага именно даны им Богом, и поэтому как они могут возблагодарить Его как своего Дарителя и Благодетеля?

Итак, мы видим, какую цель преследует эта свобода: чтобы мы могли без угрызений совести и душевного трепета употреблять Божьи дары как нам повелено. Имея такую убеждённость, наши души могут пребывать в покое и в мире с Богом и постигать его щедрость по отношению к нама. В этом заключаются все обряды, соблюдение которых объявлено свободным, дабы совесть не принуждалась к ним как к необходимости и дабы люди сознавали, что их соблюдение подчинено тому, чтобы укреплять нас и устремлять к Богу.

9. При всём этом необходимо глубоко осознать, что свобода христианина во всех своих составляющих носит духовный характер, что вся её сила направлена на успокоение перед лицом Бога робкой совести — мучается ли она сомнениями в прощении грехов; или страшится того, что Дела человека, будучи несовершенны и запятнаны нечистотою плоти,

аИз этого явствует, что Кальвин был далёк от пуританской узости и вообще от всякого аскетизма. — Прим. франц. изд.

неугодны Богу; или же пребывает в смущении относительно пользования не имеющими большого значения вещами. Поэтому она плохо воспринимается теми людьми, которые желают украсить ею свои плотские похоти, чтобы злоупотребить Божьими дарами ради своих вожделений, теми, кто полагает, что не обладает ею, если считается при этом с другими, и потому пользуется этой свободой, не обращая внимания на своих слабых братьев. В наши дни распространён грех первого рода. Находится немного людей, которые не позволяли бы себе роскошествовать в пирах, одежде, жилищах, отличающихся броским великолепием и пышностью, которые бы не гордились всем этим перед другими и не хвалились бы своим достоянием. И всё это оправдывается и извиняется ссылками на свободу христианина. Такие люди говорят, что эти вещи не имеют значения. Я бы согласился с ними, если бы все эти вещи были безразличны и для них. Но если они страстно желают их, если раздуваются от гордости, если предаются безудержному расточительству, то, значит, они запятнаны пороками.

Несущественные вещи хорошо характеризует св. Павел: «Для чистых всё чисто; а для осквернённых и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть» (Тит 1:15). Посему прокляты богатые, которые ныне утешаются, беспечные, смеющиеся, лежащие на ложах из слоновой кости, прибавляющие дом к дому и поле к полю, на чьих пирах звучат цитры, гусли и тимпаны и льётся вино (Лк 6:24; Ам 6:1-6; Ис 5:8,12). Конечно, и слоновая кость, и золото, и всякое богатство суть превосходные Божьи творения, дозволенные и даже предназначенные для пользования людям. И нигде не запрещено смеяться, или развлекаться, или приобретать новые владения, или наслаждаться игрой музыкальных инструментов, или пить вино. Всё верно. Но когда какой-либо человек обладает изобилием благ, утопает в наслаждениях, опьяняет душу и сердце страстями и похотями и постоянно ищет новых, тогда он весьма удаляется от освящённого и законного пользования Божьими дарами.

Так пусть же они оставят свои дурные страсти, свои безумные излишества, свою суетную роскошь и гордыню, чтобы пользоваться Божьими дарами с чистой совестью. Когда они настроят свои сердца на умеренность, то узнают правила доброго использования этих даров. Когда же умеренности недостаёт, то даже самые простые и дешёвые удовольствия переходят всякие границы. Очень верно сказано, что под серым, невзрачным покровом нередко обитает пурпур отваги, а под шёлком и бархатом часто скрывается смиренное сердце. Поэтому пускай каждый в соответствии со своим положением живёт бедно, средне или богато, но так, чтобы все сознавали, что Бог питает его ради жизни, а не ради наслаждений.

Чтобы вслед за св. Павлом они познали закон свободы христианина — быть довольным тем, чем у них есть, уметь сносить поношение и похвалу, скудость и изобилие, нужду и богатство (Флп 4:11-12).

10. Многим свойственно и второе заблуждение, о котором мы говорили: люди хотят показать свою свободу, причём неудержимо и бесстыдно, каким-то свидетелям. При этом они часто обижают своих слабых, немощных братьев. Сейчас нередко находятся люди, которые считают, что лишаются свободы, если не едят мяса по пятницам110. Я не упрекаю их в том, что они едят мясо. Но нужно выбросить из головы ложное мнение, будто не может быть свободы, если не показывать её другим по каждому поводу. Нужно понять, что своею свободой мы ничего не приобретаем перед людьми — но только перед Богом и что она заключается более в воздержании, нежели в пользовании. Если кто-то твёрдо уверен, что по отношению к Богу для него не имеет значения, ест ли он мясо или яйца, одевается в чёрное или красное, то этого достаточно. Тогда освобождается совесть, для которой и предназначены плоды этой свободы. Если он откажется от мяса на всю остальную жизнь и никогда не сменит цвета своей одежды, он не станет менее свободным. И именно в том он свободен, что его совесть свободно отказывается от этого.

Тот род людей, о котором мы говорили, с большой для себя опасностью претыкаются на том, что они не принимают во внимание слабость своих братьев, которых мы должны поддерживать, не совершая даже малейших поступков, могущих привести их в смущение. Кто-нибудь возразит, что иногда полезно проявить свою свободу перед людьми. Согласен. Но мы должны пользоваться этим средством очень осторожно, не пренебрегая обязанностями перед немощными, заботу о которых поручил нам Господь.

II.. Далее я скажу несколько слов о пререканиях и оскорблениях (scandales)111 — как их различать, каких из них нужно остерегаться, на какие можно не обращать внимания, — так, чтобы каждый мог принять решение о степени своей свободы по отношению к другим людям. Прежде всего нам следует знать об общем различии между наносимым и принимаемым оскорблении, поскольку об этом различии прямо говорится в Писании и достаточно ясно толкуется, в чём оно состоит. Если человек по легкомысленной невоздержанности или из невоздержанной запальчивости в неподобающее время или в неподобающем месте сделает что-то такое, от чего необразованные и немощные люди сочтут себя оскорблёнными, то можно утверждать, что нанесено оскорбление, что тот человек совершил проступок, так как своим прегрешением он вызвал некое огорчение. И вообще можно сказать, что пререкание по какому-либо предмету происходит тогда, когда согрешает тот, кто первый заговорил об этом предмете.

Оскорбление считается принятым, если что-либо произошло не по причине несдержанности или неразумия одних, а стало поводом к пререканиям и скандалу по злой воле или дурному намерению других112. В этом случае оскорбление не «нанесено», но неблагочестивые люди без оснований сочли его таковым. В первом случае только неразумные и слабые чувствуют себя оскорблёнными. Во втором таковыми считают себя суровые и преисполненные гордыни люди. Поэтому в первом случае мы говорим о ставших источником пререканий немощных, во втором — о фарисеях. И нам следует так умерять и ограничивать свою свободу, чтобы считаться со слабостью наших немощных братьев, но отнюдь не с гордыней фарисеев.

Св. Павел во многих местах указывает нам, что мы должны уступать немощным: «Немощного в вере принимайте без споров о мнениях» (Рим 14:1). Там же: «Не станем же более судить друг друга, а лучше судите о том, как бы не подавать брату случая к преткновению или соблазну» (Рим 14:13). Многие другие речения апостола направлены к той же цели, и лучше прочитать их в соответствующих местах Писания, чем приводить здесь. Суть их в том, что «мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать: каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию» (Рим 15:1-2). В другом месте апостол говорит: «Берегитесь однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном* для немощных» (1 Кор 8:9). «Всё, что продаётся на торгу, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести... Совесть же разумею не свою, а другого... Не подавайте соблазна ни Иудеям, ни Еллинам, ни церкви Божией» (1 Кор 10:25,29,32). А также в другом месте: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти; но любовью служите друг другу» (Гал 5:13). Конечно, это так. Свобода дана нам не в ущерб нашим немощным ближним, которым мы обязаны служить всем и во всём, движимые любовью. Она дана нам для того, чтобы, пребывая в мире с Богом своею совестью, мы жили в мире также и с людьми.

Что касается оскорбления и соблазна в отношении фарисеев, то, как вести себя в этом случае, нас учат слова Господа. Он велит оставить их, не принимать в расчёт, ибо они слепцы и поводыри слепых (Мф 15:14).

Ученики предупредили Иисуса, что фарисеи оскорблены его учением. Он им ответил, что фарисеи достойны презрения и не имеет смысла обращать внимание на то, что они оскорбились и соблазнились.

12. Однако при этом остаётся неясным один вопрос: кого нам следует считать немощными, а кого фарисеями. Если мы не решим его, то я не знаю, как мы можем пользоваться нашей свободой в отношении пререканий, поскольку в этом случае пользование ею сопряжено с большой опасностью113. Но я убеждён, что св. Павел вполне разрешил этот вопрос — как всем своим учением, так и примерами добровольного ограничения свободы или же пользования ею вопреки возможным распрям. Взяв с собою Тимофея, он обрезал его; но он не согласился обрезывать Тита (Деян 16:3; Гал 2:3). Действия различны, но нет никаких изменений намерия и воли. Ибо в обрезании Тимофея, будучи свободен от всего, он стал рабом иных и поступил ради евреев как еврей, чтобы приобрести евреев. Для тех, кто были под Законом, он, словно тоже будучи под Законом, сделал так, чтобы приобрести пребывающих под Законом. Ради немощных он поступил как немощый, чтобы приобрести немощных. Для немощных он сделался всем, чтобы спасти многих (1 Кор 9:19-22), как сам об этом и написал. Здесь положен предел нашей свободе: мы можем воздерживаться от неё, если это принесет добрый плод.

Апостол свидетельствует, почему он настойчиво отказывался обрезать Тита: «Но они и Тита, бывшего со мною, хотя и Еллина, не принуждали обрезаться. А вкравшимся лжебратиям, скрытно приходившим подсмотреть за нашею свободою, которую мы имеем во Христе Иисусе, чтобы поработить нас, мы ни на час не уступили и не покорились, дабы истина благовествования сохранилась у вас» (Гал 2:3-5). Мы видим здесь необходимость хранить нашу свободу, когда лжеучители пытаются поколебать совесть немощных своими заповедями.

Нам нужно во всём следовать любви и иметь целью наставление ближних. Св. Павел говорит: «Всё мне позволительно, но не всё полезно; всё мне позволительно, но не всё назидает. Никто не ищи своего, но каждый пользы другого» (1 Кор 10:23-24). Ничего нет яснее и очевиднее этого правила: мы должны пользоваться своей свободой так, чтобы это служило назиданию наших ближних. И когда это нужно нашему ближнему, мы обязаны от неё воздержаться. Были люди, которые в воздержании от свободы в этом отношении буквально следовали предостережениям св. Павла, не видя в свободе ничего иного, кроме служения любви. Но в сущности они ради своего покоя хотели, чтобы было искоренено всякое упоминание о свободе. На4самом же деле пользоваться этой свободой иногда столь же похвально и полезно для наставления ближних, как и ограничивать её ради их блага. Христианин должен постоянно помнить, что Бог подчинил ему всё внешнее ради того, чтобы он был освобождён для делания во имя любви к ближнему.

13. Всё, чему я учил относительно пререканий, относится к вещам несущественным, которые сами по себе ни хороши ни дурны. Ибо важных вещей нельзя избегать из-за опасения каких-либо пререканий. Как наша свобода должна быть подчинена любви к ближним, так и наша любовь должна быть подчинена чистоте веры. Здесь всегда нужно сообразовываться с любовью, однако так, чтобы из-за любви к ближнему не был оскорблён Бог. Я не одобряю невоздержанности тех, кто прибегает к скандалу и всегда готов скорее разрубитиь узел, нежели распутывать его. Но, с другой стороны, я не принимаю доводы тех, кто, собственным примером вводя других в богохульства, притворяется, что для них это необходимо, дабы не портить отношений с ближними. Как будто при этом они не наставляют своих ближних на зло, особенно когда те барахтаются в одной и той же грязи без всякой надежды выбраться из неё. И когда встаёт вопрос о том, чтобы наставить своего ближнего учением или примером своей жизни, они говорят, что его нужно питать молоком, и тем самым удерживают его в дурных и опасных заблуждениях.

Св. Павел хорошо говорит, что он питал коринфян молоком (1 Кор 3:2). Но если бы в их времена совершалась месса, разве апостол совершил бы её, желая дать им молока? Нет, потому что молоко — не яд. Значит, они лгут, делая вид, что якобы питают тех, кого жестоко умерщвляют под видом этой сладости. И даже если мы согласимся, что это притворство на какое-то время полезно, до каких же пор они будут ограничивать своих детей молоком? Ведь ясно, что если они так и не дорастают до того, чтобы питаться свежим мясом, значит их никогда не кормили хорошим молоком.

Есть два соображения, которые мешают мне выступать против этих людей более решительно. Во-первых, их утверждения не заслуживают опровержения — настолько они пресны и бездарны. Во-вторых, не хочу повторяться, поскольку рассмотрел этот вопрос в других книгах3. Я хотел бы, чтобы читатели усвоили следующее. Если дьявол и мир пытаются своими уловками отвратить нас от того, что повелел Бог, или помешать нам исполнить его слово, то нам нужно с радостью преодолеть всё, что пре-пятсвует нам на нашем пути. И какая бы опасность нам ни угрожала, мы

аОС, V, 239 е.; VI, 537 е.; 589 е.; 617 е.; VIII, 1 в,; 399; VIII 1 в.; 369 в.; IX, 581 в.

не вправе ни на шаг отступить от того, что исходит от Божьей власти. Ни под каким предлогом нам не разрешено ничего делать без его позволения, какими бы отговорками мы ни прикрывались.

Поскольку верующие благодаря привилегии свободы, которую их совесть получила от Иисуса Христа, избавлены от уз и от необходимости соблюдения того, что Господь считает для них несущественным, то мы заключаем, что совесть верующих освобождена из-под власти людей. Ибо не подобает умалять хвалу, которую следует воздавать Иисусу Христу за это благодеяние, или отказываться от его плодов, столь полезных для нашей совести. Недопустимо недооценивать то, что, как мы видели, так дорого стоило Иисусу Христу: ведь эта свобода приобретена для нас не серебром и не золотом, но его собственною кровью [1 Пет 1:18-19].

Поэтому св. Павел, ничуть не колеблясь, говорит, что смерть Христа была бы для нас напрасной, если бы мы подчинялись людям [Гал 2:21]*. В нескольких главах Послания к галатам он он рассуждает не о чём ином, как о том, что Иисус Христос погиб бы для нас и свет его угас бы, если бы наша совесть не стояла твёрдо в свободе, от которой она несомненно бы отпала, если бы в угоду людям дала связать себя законами и постав-новлениями114 (Гал 5:1-4).

Поскольку понять эту истину крайне важно, то её необходимо изложить яснее. Ибр когда в наши дни произносят хотя бы слово в пользу отказа от человеческих установлений, тут же поднимается страшный шум, — исходящий либо от мятежников, либо от клеветников, — будто отвергается и отбрасывается всякое послушание со стороны людей .

Чтобы выйти из этого затруднения, необходимо отметить, что человек управляется двояким образом. Один род управления, или власти (rйgime), — духовный; посредством его совесть научается божественным предметам, всему тому, что относится к благочестию и набожности. Другой род власти — политический, или гражданский, благодаря которому человек учится исполнять общественные и гражданские обязанности, что необходимо для поддержания нормальных отношений между людьми.

Обычно эти два рода власти принято называть духовной и светской (temporelle) «юрисдикцией»115. Эти наименования достаточно уместны, так как они отражают тот факт, что первый род власти относится к жизни души, а второй служит потребностям земной жизни, причём не толь-

синодальный перевод: «А если законом оправдание, то Христос напрасно умер».

ко для того, чтобы люди могли питаться и одеваться, но и чтобы создавать законы, в соответствии с которыми мы способны честно и справедливо относиться друг к другу. Первый род власти пребывает во внутреннем человеке, второй формирует и совершенствует лишь внешнюю нравственность. С позволения читателей я буду именовать первый род «духовным царством», а второй — «гражданским», или «политическим». Итак, поскольку мы разграничили эти сферы, нам следует рассмотреть каждую в отдельности и не смешивать их. Ибо в человеке существуют как бы два мира, которые могут управляться разными «царями» и разными законами.

Это разграничение убеждает нас, что всё то, чему учит Евангелие относительно духовной свободы, не противоречит правам и основаниям земной политики. Оно не утверждает, будто бы христиане не должны подчиняться человеческим законам, поскольку их совесть свободна перед Богом, или будто бы они освобождены от всякого служения по плоти, так как освобождены по духу. Более того, рассматривая установления, которые, как представляется, касаются власти духовного рода, можно впасть в заблуждение. Поэтому необходимо проводить различие и между отдельными подобными установлениями, чтобы выяснить, которые из них законны, то есть соответствуют Слову Божьему, а которые должны быть отвергнуты. О земной политике мы поговорим в другом месте3.

Сейчас я не буду говорить и о церковных законах, поскольку их рассмотрение более уместно в четвёртой книге, где речь пойдёт о власти Церквиь. Здесь же мы пока подведём итог нашему обсуждению. Рассматриваемый предмет не приводил бы ни к каким трудностям (о чём я уже говорил), если бы многие сами не запутывались, забывая о разграничении политики и совести, то есть о юрисдикции внешней и гражданской, с одной стороны, и духовного суда, производимого совестью, с другой.

У св. Павла есть, однако, место, связанное с более серьёзными трудностями: то место, где он говорит, что начальникам надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести (Рим 13:1,5). Ведь отсюда следует, что совесть подчиняется гражданским законам. А если это так, то всё сказанное нами выше, а также то, что мы ещё имеем сказать о духовной власти, теряет всякий смысл. Чтобы разрешить эти сомнения, необходимо прежде всего понять, что такое «совесть» (conscience). Само слово помогает нам прояснить этот вопрос. Когда мы говорим, что люди знают то, что постиг их разум, то употребляем слово «знание», «ведение»

аКн. IV, гл. XX. ьКн. IV, гл. X-XI.

(science). Когда же у них возникает ощущение Божьего суда, которое выступает в качестве свидетеля, не позволяющего им скрыть свои прегрешения, но открывающего их перед престолом Великого Судьи, и словно удерживает их в узах, то такое ощущение называется «совестью»*. Это как бы посредствующее звено между Богом и людьми, ибо последние, испытав подобное ощущение в своих сердцах, не в состоянии предать забвению осознание добра и зла: оно преследует их, пока они не признают себя виновными в нанесении оскорбления. Именно это имел в виду св. Павел, когда говорил, что совесть свидетельствует вместе с людьми, когда их мысли то обвиняют, то оправдывают их перед Божьим судом (Рим 2:15-16)**.

Обыкновенное знание может угаснуть в человеке. Поэтому чувство, влекущее человека к Божьему судейскому престолу, — словно стражник, который поставлен, чтобы следить за ним и раскрывать то, что человек с лёгкостью скрыл бы, если б мог. Вот откуда произошла старинная поговорка: совесть подобна тысяче свидетелей3. По той же причине св. Пётр называет добрую совесть залогом спокойствия духа, когда верующий, полагаясь на милость Христа, смело предстаёт пред ликом Бога (1 Пет 3:21)***. А в Послании к евреям апостол, говоря, что верующие не имеют уже никакого сознания греха (Евр 10:2), тем самым утверждает, что они прощены и освобождены от грехов, дабы не мучиться более угрызениями совести.

16. Посему, дела имеют определённое значение для людей, а совесть имеет своей целью Бога. Добрая совесть — это не что иное, как внутренняя неповреждённость сердца. Именно в этой связи св. Павел говорит, что исполнение Закона заключается в любви, чистой совести и нелицемерной вере (1 Тим 1:5). И несколько ниже он показывает, чем совесть отличается от обычного знания: он говорит, что некоторые отпали от веры, ибо отвергли добрую совесть (1 Тим 1:19). Тем самым он показывает, что чистая совесть — это живое стремление чтить Бога и непритворное усердие в том, чтобы жить чисто и свято.

Иногда слово «совесть» употребляется применительно к человеческим делам. Например, в Деяниях апостолов св. Павел говорит, что он прилагает усилия к тому, чтобы «всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми» (Деян 24:16). Но это сказано в том смысле, что люди пользуются видимыми плодами, порождаемыми совестью. Однако в собственном смысле слова совесть, как я уже говорил, обращена к Богу и Его имеет своей целью.

Мы утверждаем поэтому, что тот или иной закон связывает совесть в том случае, когда он принуждает человека к чему-то не по отношению к ближним, но лишь самого по себе, как если бы он имел дело только с Богом. Вот пример. Бог заповедал нам не только хранить чистоту сердца от всякой скверны, но и хранить себя от всяких скверных слов и от всякой невоздержанности, ведущей к разврату. Моя совесть склонна исполнять этот закон, даже если бы на земле не оказалось ни единого живого человека. Поэтому если я проявлю невоздержанность и развращённость, то этим не только оскорбляю и ввожу в соблазн своих братьев, но и становлюсь виновным перед Богом как преступивший то, что было Им запрещено лично мне.

В отношении несущественных вещей есть ещё одно соображение. Мы должны воздерживаться от смущения и оскорбления своих братьев, даже если при этом совесть наша чиста и свободна. Св. Павел показывает это, говоря об идоложертвенном: «Если кто скажет вам: "это идоложер-твенное", — то не ешьте ради того, кто объявил вам, и ради совести... Совесть же разумею не свою, а другого» (1 Кор 10:28-29). Предупреждённый верующий согрешил бы, оскорбляя ближнего такою едой. Но хотя Бог велит ему воздерживаться от подобной пищи ради любви к ближнему и хотя этому повелению необходимо подчиняться, совесть верующего не перестаёт от этого пребывать в свободе. Так что мы видим, что этот закон накладывает ограничения на внешние поступки, оставляя совесть свободной.

Глава XX

О МОЛИТВЕ, КОТОРАЯ ЯВЛЯЕТСЯ ОСНОВНЫМ УПРАЖНЕНИЕМ В ВЕРЕ И ПОСРЕДСТВОМ КОТОРОЙ МЫ КАЖДОДНЕВНО ПОЛУЧАЕМ БОЖЬИ БЛАГОДЕЯНИЯ116

I. Из сказанного выше становится ясно, что человек лишён всякого блага и что он испытывает недостаток во всём, что связано с его спасением. Поэтому, если он хочет восполнить этот недостаток, ему необходимо выйти за пределы самого себя и искать помощи извне. Далее, нам было показано, что наш Господь свободно открывает Себя нам в своём Сыне Иисусе Христе, предлагая через Него взамен наших страданий полное счастье, а взамен нищеты — изобилие и открывая в Нём все свои сокровища и небесные богатства, дабы вся наша вера была устремлена на его возлюбленного Сына, все ожидания связывались с Ним и вся надежда покоилась в Нём.

В этом заключена тайная, сокровенная философия, которую нельзя постичь посредством силлогизмов. Её постигают те, кому Господь открыл глаза и дал способность видеть его свет [Пс 35/36:9]. Верою мы научены, что то благо, которое нам необходимо и которого нам недостаёт в нас самих, заключено в Боге и в его Сыне, Господе нашем Иисусе Христе, которому Отец дал всю полноту своих благословений и щедрот, чтобы из неё, как из изобильного источника, мы получали всё. Поэтому всё мы должны искать в Нём: в молитвах — личных (priиres) и общих (oraisons) — мы должны просить у Него то, чем, как мы знаем, Он обладает. Ибо иначе познать Бога как творца, хозяина и подателя всех благ, который зовёт нас просить их у Него, и не обращаться к Нему, ничего не просить — настолько же бессмысленно, насколько безумно поступил бы тот, кто презрел бы и спрятал под землёй сокровище, которое ему было порученоа. Поэтому апостол, стремясь показать, что не может быть истинной веры, если из неё не исходит призывание, устанавливает такой порядок вещей: вера про-

аНеобходимость молитвы проистекает, таким образом, из абсолютной суверенности Бога. Всё есть его милость, его дар. Следовательно, чтобы всё получить, обо всём надо просить. Молитва является условием духовного обогащения. «В особенности, писал Кальвин женевской Церкви, наблюдайте за личными и общими молитвами, ибо если всякое ваше упование, как и подобает, покоится в Боге, то налицо все основания для того, чтобы ваше сердце усердно возносилось к Небесам, чтобы призывать и вымаливать милосердие, кото-Рое вы надеетесь получить от Бога.» (ОС, ХЬ, 255.) — Прим. франц. изд.

исходит от Евангелия и наставляет нас молиться Богу (Рим 10:14). А несколько ранее он говорит, что Дух усыновления, который запечатлевает веру в наших сердцах, подкрепляет нас и даёт нам мужество без страха говорить о наших желаниях Богу и с невыразимым волнением взывать: «Авва, Отче!» (Рим 8:15,26). Теперь нам нужно более подробно рассмотреть эту тему, которой ранее мы касались лишь по случаю и как бы мимоходом.

2. Доступ к богатствам, которые мы имеем в Боге, мы получаем путём молитвы. Она являет собой связь людей с Богом, посредством которой, будучи введены в его истинный Храм, который есть Небо, люди призывают Его и как бы требуют исполнить обетования. Опыт, который Он им даёт, когда это необходимо, состоит в том, что они верят в истинность простых слов Божьих, верят, что это не ложь и не суетаа.

Поэтому мы не видим ничего иного, чем Бог призвал бы нас надеяться на Него, кроме того, что Он заповедал нам просить об этом в молитвах. Таким образом, совершенно справедливо сказанное нами, что в молитвах мы ищем и находим сокровища, которые по вере нашей показаны нам в Евангелии.

Невозможно точно объяснить словами, насколько необходимо для нас совершение молитвы и в сколь разнообразных формах проявляется её польза. Разумеется, не без оснований Небесный Отец свидетельствует, что вся уверенность в нашем спасении заключена в призывании его имени (Иоил 2:32). Ибо тем самым мы взываем к присутствию Бога и Он нам являет его — как по своему провидению, благодаря которому Он показывает, что постоянно заботливо думает о нас, так и по своей силе, с которой Он нас защищает и утешает в немощах и нужде. А также по своей доброте, с которой Он принимает нас в свою милость, хотя мы и отягощены грехами. Короче, мы призываем Бога в молитве для того, чтобы Он полностью раскрыл перед нами своё присутствие. От этого наша совесть обретает необычайный покой. Ибо, рассказав Господу о нуждах, терзающих нас, мы получаем вполне достаточное успокоение, поскольку понимаем, что ничего из наших страданий не сокрыто от Того, чья благосклонность к нам для нас очевидна, а власть помочь — несомненна5.

аКальвин, как и Лютер, видит в исполнении молитвенного прошения род опытного подтверждения веры. Ср.: Luther. Werke in Auswahl. Berlin, 1959, Bde. 1-4; B. 4, S. 175. Его проповедь на эту тему впервые появилась в «Enchiridion piarum precationum» и не раз вдохновляла Кальвина. Согласно Н.Вайсу (Weiss), этот труд был опубликован в Страсбурге в 152? г. (Bulletin de la Sociйtй de l'histoire du protestantisme franзais, 1888, p. 502.) — Прим. франц. изд.

ьКальвин любил говорить о мире, который приносит молитва: «Вот преимущество, которое получают от отеческого благорасположения Бога верные Ему: если на какое-то время

3. Кто-нибудь может возразить, что из этого следует, будто Бог не знает, чем мы отягощены и о чём нам следует просить. А значит, излишне просить Его о чём-либо в молитвах.Но ведь мы привыкли обращаться к тем, кто не озабочен нашими делами и совершенно к ним безразличен. Однако люди, приводящие такие доводы, не понимают, ради какой цели наш Господь наставляет верных Себе молиться. Он повелел это не ради Себя, а ради нас. Он желает, чтобы за Ним было признано его право, поскольку вполне справедливо, когда люди признают, что всё полезное им и ими желаемое исходит от Бога, и выражают это в молитвах. Однако пользу от этой жертвы, которой прославляется Бог, извлекаем мы сами. Поэтому святые отцы — тем более, что они не были столь уверены в благодеяниях Бога по отношению к ним, сколь были уверены в них в отношении других, — так страстно устремлялись к молитве. Я приведу только один пример: Илия, уверенный в Божественном предначертании, смело обещает дождь царю Ахаву и при этом не устаёт усердно молиться в беде и семь раз посылает своего служителя посмотреть, не пришёл ли дождь (3 Цар 18:41-43). Он делал это не потому, что сомневался в обетовании, которого он был посланником, но потому, что знал, что его долг — в полном смирении прибегнуть к Богу, дабы его вера не уснула в лености3. Поэтому, хотя Бог делает всё, чтобы уберечь нас, даже когда мы настолько ошеломлены, что не чувствуем окружающего нас зла, и хотя порой Он помогает нам прежде, чем мы воззовём к Нему, тем не менее нам совершенно необходимо усердно Ему молиться. Во-первых, для того, чтобы наше сердце воспламенялось горячим желанием всегда искать Его, любить и прославлять, к чему мы привыкаем, когда видим в Нём единственное своё прибежище во всех своих нуждах, видим единственные врата спасения. Во-вторых, для того, чтобы наше сердце никогда не волновали желания, свидетелем которых мы не хотим видеть Бога, — а так происходит, когда мы выставляем перед его очами все наши чувства и, можно сказать, раскрываем перед Ним все глубины нашего сердца. Более того, для того, чтобы мы были готовы принять его благодеяния с истинной признательностью и благодарением, ибо в молитве мы постигаем, что они исходят из его руки. И ещё: чтобы, получив просимое, мы считали, что Бог внял нашим мольбам, и вследствие этого

они оказываются разочарованными в своём уповании, они не отказываются открыться Богу и избавляются — словно в его лоне — от своего смущения и своих горестей.» (Комм, на Пс 22, 2). «Главное во всех наших просьбах состоит в том, чтобы Бог господствовал над нами ради мирного согласия, способного подчинить нас его доброй воле.» (Вторая проповедь о страстях; ОС, XLVI, 848.) — Прим. франц. изд.

аОб этой молитве Илии см.: «Прововедь о Второзаконии» (Sermon sur le Deuteronomie; ОС, XXVI, 682). — Прим. франц. изд.

развили в себе склонность размышлять о Божьем великодушии. К тому же мы получаем величайшее наслаждение от благ, которыми одаривает нас Бог, сознавая, что получили их по нашим молитвам. Наконец, нужно молиться для того, чтобы Божье провидение утвердилось в нащих сердцах благодаря тому, что мы постигаем на опыте в силу своих скромных способностей. Ибо мы видим, что Бог не только не оставляет нас и дает нам искать Его и молить в нужде, но и что в его власти, выслушав нас, помочь верным Ему. И мы видим, что Он не питает их пустыми обещаниями, но поддерживает, когда это необходимо, своею рукою. По всем этим причинам Отец, полный любви, никогда не засыпает и не перестаёт действовать, но порой подаёт знаки, чтобы побудить нас к молитвам и прошениям, поскольку это необходимо из-за нашей лености и забвения3.

Поэтому слишком большим извращением было бы говорить — с целью отвратить нас от молитвы, — будто излишне чего-то домогаться нашими просьбами у Божественного Провидения, которое и без того наблюдает за всеми вещами на свете и хранит ихь. Ибо Господь, напротив, свидетельствует, что Он близок ко всем призывающим Его в истине (Пс 144/145:18).

Столь же безумно утверждать, что нет никаких оснований просить о вещах, которые Господь готов дать нам по своей воле. Ибо Он желает, чтобы мы ценили благодеяния, исходящие от его щедрости, которой Он одаривает нас по нашим молитвам. Наряду со многими другими местами Писания об этом свидетельствуют памятные слова псалма: «Очи Господни обращены на праведников, и уши Его — к воплю их» (Пс 33/34:16). Несомненно, что спасение верующих — в воле Божьей, но Господь, однако, желает, чтобы они упражняли свою веру в призывании Его и благодаря этому пробуждались от небрежения и не отупевали от него. Так, глаза Бога следят за тем, чтобы помогать в их нуждах слепцам, но тем не менее Он желает и с нашей стороны молений, дабы ещё с сильнее подтвердить свою любовь к нам. Итак, верно и то, что «не дремлет и не спит хранящий

аКальвин, с точки зрения которого пастор не отличается от теолога, нередко излагал принципы «Наставления» в своих письмах: «Правда, что Бог нередко оставляет нас в скорби и прежде чем действенно явит, что Он услышал наши молитвы, Он держится как бы в отдалении с целью усилить наше желание и испытать наше терпение. Поэтому не следует считать, будто вы до тех пор молились зря, но, скорее, нужно набраться мужества, чтобы всё более и более усердствовать в молитвах.» (Письмо одной женщине (Lettre а une femme); ОС, XIII, 139.) «Поймите, что чаще всего Бог понимает желание своих детей, но не тотчас подаёт им свою помощь и благоволение, ибо желает побудить их к призыванию его доброты.» (Женевским верующим (Aux fidиles de Genиve); OC, Xb, 255.) — Прим. франц. изд.

bCp. Сенека. Письмо XXXI, 3. — Прим. франц. изд.

Израиля» (Пс 120/121:4), и то, что Он отступает, словно забыв о нас, когда видит нас обленившимися и умолкнувшими.

Первейшее правило должной и доброй молитвы (oraison) таково: нам следует так настроить свой ум и своё сердце, как это подобает людям, входящим в общение с Богом117. Что касается нашего ума, то он должен освободиться от плотских забот и помышлений, которые отвращают его от Бога или мешают взирать на Него прямым и неосквернённым взглядом, так, чтобы не только всецело отдаться молитвенному настроению, но и насколько возможно возвыситься над самим собой. Я, однако, не требую, такого освобождения нашего ума, чтобы его не тревожила, не беспокоила, не мучила никакая забота. Скорее наоборот, необходимо, чтобы пылкая молитва воспламенялась нашими тревогами и горестями. Ведь мы видим, что святые Божьи служители терзались страшными муками и потому имели больше причин взывать к Божьему попечению; они возвышали к Нему свой голос из глубины, из бездны смерти (Пс 129/130:1). Я имею в виду, что нужно отбросить все посторонние заботы, которые колеблют ум в разные стороны, отвращая его от Неба, подавляя и пригибая к земле. А под словами, что наш ум должен возвыситься над самим собой, я подразумеваю, что не следует выказывать перед Богом то, о чём мы в своём безрассудстве и ослеплении привыкли мечтать, не следует замыкаться в своём тщеславии и суете, но возвышаться до чистоты, достойной Бога, до той чистоты, которой Он от нас требует.

В особенности следует соблюдать две вещи: во-первых, желающий молиться должен прилагать к молитве все свои чувствования и усердие и не отвлекаться, как мы к тому привыкли, на мимолётные мысли. Ибо нет ничего более противного почтению, которое мы обязаны воздавать Богу, чем подобная «лёгкость», происходящая оттого, что мы позволяем себе играть и притворяться, словно Бог для нас не значит почти ничего. И нам следует тем упорнее упражняться в этом усердии, чем отчётливее мы осознаём, как трудно достичь подобной сосредоточенности. Ибо ни один человек не способен до такой степени предаваться молитве, чтобы ему не приходили в голову никакие мимолётные фантазии, прерывающие ход молитвы или замедляющие его, отвлекая дух.

Поэтому здесь нам стоит задуматься, насколько мерзко и непростительно в тот момент, когда Бог зовёт нас и позволяет говорить с Ним как с близким существом, злоупотреблять своей человеческой природой, смешивая Небо и землю, так что Бог уже не удерживает наш дух в тесной связи с Собою. Выходит, что мы как будто бы имеем дело с каким-то незначительным человеком и, прося его о чём-либо, прерываем разговор и отвлекаемся на что-то другое. Нам следует знать, что никто и никогда не будет должным образом настроен на молитву, если не проникнется чувством величия Бога, представ перед этим величием освобождённым от всех земных мыслей и чувств. С этим связан обычай воздевать руки вверх, дабы люди понимали, что они останутся весьма далеки от Бога, если не вознесут свои чувства к Небу, стремясь приблизиться к Господу. Как сказано в псалме: «К Тебе, Господи, возношу душу мою» (Пс 24/25:1). В Писании часто употребляется это выражение — «возносить молитву»[например, Ис 37:4], дабы те, кто желает, чтобы Бог внял их мольбам, не погрязали в житейских мелочах. Суть сказанного заключается в том, что чем большую щедрость проявляет Бог по отношению к нам и чем милостивее зовёт нас избавиться от наших горестей в его лоне, тем менее достойны мы прощения, если столь великое и несравненное благодеяние не возьмёт верх в наших сердцах надо всем остальным; оно должно вырвать нас из самих себя, дабы мы совершенно сознательно отдали все свои силы и чувства молитве. Этого не может произойти, если сознание твёрдо и упорно не противостанет всем преградам, препятствующим ему устремиться ввысь.

Ещё один затронутый нами вопрос состоит в том, чтобы не просить более того, что нам позволяет Бог [Пс 61/62:8; 144/145:19]. Ибо хотя Он повелевает нам изливать перед Ним своё сердце (Пс 61/62:9), Он всё же не освобождает нас от узды, сдерживающей наши неумеренные, безрассудные, то есть порочные страсти. Когда Бог обещает вершить дела по желанию верующих, Он не простирает Своего человеколюбия до таких пределов, чтобы подчиняться всем их устремлениям. В этом тяжко согрешают очень многие: они не только осмеливаются докучать Богу своими безумствами без всякого почтения и стыда и представлять перед его престолом то, что они в своём заблуждении считают хорошим, но до такой степени исполняются наглости и глупости, что без всяких угрызений совести просят у Бога удовлетворения своих вожделений, которые они не осмелились бы открыть людям.

Ещё языческие писатели смеялись над такой дерзостью и даже выказывали ненависть к ней. Но порок царил во все времена. И потому случалось так, что самые честолюбивые из язычников выбирали своим покровителем Юпитера, алчные — Меркурия, жадные до знаний — Аполлона и Минерву, воинственные — Марса, блудники — Венеру. И ещё сегодня, когда речь идёт о молитве Богу, люди в своих безрассудных и немыслимых желаниях позволяют себе чересчур многое, словно они развлекаются с подобными им же товарищами. Но Бог не терпит, чтобы его любовь и щедрость подвергались осмеянию. Осуществляя своё верховное право, Он подчиняет наши желания своей воле, чтобы удерживать их в узде. Поэтому нам следует всегда помнить правило св. Иоанна: «И вот, какое дерзновение мы имеем к Нему, что, когда просим чего по воле Его, Он слушает нас»(1 Ин5:14).

Впрочем, поскольку наши способности слишком слабы, чтобы достигнуть подобного совершенства, нам следует искать средства для их усиления. Так как наш ум должен пристально взирать на Бога, необходимо, чтобы сердечное чувство следовало за ним. Однако наши ум и чувства погрязли в низких материях или, лучше сказать, пали, то есть направлены в противоположную сторону. Посему Бог, дабы помочь нам в нашей немощи, даёт нам в качестве наставника своего Духа, который учит нас и указывает, чего нам позволительно просить, а также направляет наши чувства. И поскольку мы не знаем, как и о чём нужно молиться, то Дух подкрепляет нас и «ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим 8:26). Собственно говоря, не сам Дух молится и воздыхает, но, возвышая нас в доверии к Богу, подвигает нас на добрые и святые прошения и вызывает у нас воздыхания, которые усиливают молитву. Никакие силы нашей природы не способны на это. Поэтому не без основания св. Павел называет воздыхания, которые мы возносим к Богу под водительством Св. Духа, неизреченными118. Люди, обладающие подлинным молитвенным опытом, не раз переживали такую растерянность и тревогу, что не знали, с чего начать молитву. И даже когда они пытались что-то лепетать, они оказывались столь скованы и смущены, что не осмеливались продолжать. Отсюда следует, что дар молитвы — это особенный дар.

Сказанное не означает, что мы должны оставить молитвы Св. Духу и обольщаться в своей лености, к которой слишком склонны. Многие насмешники скажут здесь, что нужно ожидать, когда Бог привлечёт к Себе наши души, ибо Он видит, что они заблудились. Но именно потому, что нам противны небрежение и неразумие, мы жаждем помощи. В самом деле, когда св. Павел велит нам молиться духом и умом (1 Кор 14:15), он не устаёт призывать нас к усердию и бдению. Это означает, что Св. Дух, наставляя нас на молитву, обнаруживает свою силу таким образом, что не препятствует усилиям, которые мы проявляем со своей стороны. Ибо Бог желает испытать, с какою силой вера воспламеняет наши сердца.

6. Второе правило молитвы состоит в том, чтобы, молясь, мы постоянно ощущали свои недостатки и убожество и, твёрдо убеждённые в необходимости того, о чём мы просим, выражали своё прошение с горячим чувствома 119. Многие проговаривают молитвы так, будто исполняют нудную повинность, или читают их по книгам, словно платят Богу оброк. И хотя они признают, что молитва должна происходить от сердечного желания, так как для них было бы великим несчастьем оказаться лишёнными помощи Господа, которого они о чём-то молят, всё-таки обнаруживается, что они делают это по привычке, потому что сердца их остаются холодными, как лёд, и они всерьёз не думают о просимом. Правда, и их толкает к молитве неопределённое и смутное чувство необходимости, но оно не захватывает их до такой степени, чтобы они на самом деле вознамерились искать утешения в своей немощи.

Вряд ли можно отыскать вещь более ненавистную Богу, нежели то притворство, когда просящий у Него прощения за свои грехи в глубине души не считает себя грешником. Ибо это насмешка над Богом. Как я уже говорил недавно, все поражены ещё одним пороком: люди для очистки совести просят у Бога того, что полагают иметь без его вмешательства или что уже находится у них в руках. Другое прегрешение, хотя и представляется более лёгким, тоже не может быть терпимо: многие бормочут свои молитвы вне живого размышления, потому что их научили, что «жертвой» Богу является только молитвословие.

Итак, необходимо, чтобы верующие всегда остерегались представать перед ликом Бога с какой-либо просьбой, если только они горячо этого не жаждут и жаждут получить именно от Него. Ешё важнее следующее: хотя на первый взгляд кажется, что вещи, касающиеся исключительно славы Божьей, никак не связаны с нашими потребностями, это не означает, что о таких вещах мы должны просить с меньшим пылом и горячностью. Ибо, когда мы молим, чтобы святилось имя Божье, мы, так сказать, обязаны алкать и жаждать этого освящения.

7. Если кто-нибудь возразит, что мы не всегда испытываем одну и ту же потребность, то я, конечно, соглашусь. Это различие хорошо подметил св. Иаков, который говорил: «Злостраждет ли кто из вас? пусть молится. Весел ли кто? пусть поёт псалмы*» (Иак 5:13). Здравый смысл показывает нам, что, поскольку мы слишком слабы и порочны, Бог по

буждает нас молиться о том, что необходимо сейчас и чего требуют обстоятельства. Это то самое «время благопотребное» (Пс 31/32:6), о котором говорит Давид. И как он учит во множестве других мест, чем больше нас мучают досада, горести, страхи и прочие искушения, тем более открыт нам доступ к Богу, словно Он сам призывает нас к Себе. Столь же верно и сказанное св. Павлом, что нам следует молиться во всякое время (Эф 6:18). Ибо даже если мы преуспеваем во всём, чего только можно пожелать, и у нас есть множество поводов радоваться, всё же не проходит и минуты, чтобы наша немощь не побуждала нас к молитве. Если у кого-то скопились огромные запасы хлеба и вина, он не сможет проглотить и куска хлеба, если на него не распространяется Божье благословение. Его наполненные амбары и подвалы не являются основанием для того, чтобы не молиться о хлебе насущном. А если мы оглядимся вокруг и увидим, какое несчётное число опасностей нависает над нашей головой и непрестанно нам угрожает, то страх и ужас не позволят нам пребывать в небе-режении, а убедят, что повод для молитвы имеется во всякий час.

Но лучше всё это познаётся через духовную нищету. Ибо когда же такое количество грехов, в которых повинен каждый из нас, может оставить нас в покое, не заставляя молить о прощении? Какую передышку дадут нам искушения, чтобы нам не нужно было просить о помощи? Более того, жажда узреть наступившее Царство Божье и воспринять прославленное Божье имя должна до такой степени увлекать нас — и не временами, а постоянно, — чтобы из неё всегда проистекала готовность к прошению и молитве. Нам отнюдь не без причины так часто велят быть усердными в молитве. Я говорю не о том упорстве, о котором речь ещё впереди3. Я имею в виду, что Писание, увещевая нас непрестанно молиться, порицает нас за тугодумие и леность, за то, что мы не чувствуем, насколько необходимо нам усердие и прилежание.

Рассматриваемое здесь правило закрывает все лазейки для лицемерия, для всех уловок и ухищрений, к которым прибегают люди, чтобы солгать Богу. Я утверждаю, что у таких людей отнимается привилегия взывать к Господу, ибо Он обещает быть близким к тем, кто призывает Его в истине [Пс 144/145:18], и провозглашает, что ищущие Бога всем сердцем найдут Его.

Те, кому нравится валяться в своей грязи, этого вовсе не желают. Ибо правильная молитва требует раскаяния. В Писании часто повторяются слова, что Бог не слушает неправедных, что их молитвы, как и их жертвы, Ему отвратительны. И в самом деле, вполне справедливо, что перед людь

ми, закрывающими своё сердце, Бог закрывает свой слух и что те, кто своим упрямством вызывает его суровость, почувствуют, что Он неумолим. Устами пророка Исайи Бог грозит лицемерам, что когда они умножают свои моления, Он не слышит их, ибо руки их полны крови (Ис 1:15). Также у Иеремии: «Я... увещевал их... Но они не слушались... И когда воззовут ко Мне, не услышу их» (Иер 11:7-8,11). Ибо Бог почитает величайшим оскорблением то, что грешники, которые всю свою жизнь оскверняли его священное имя, тщеславятся, будто они суть его верные. И Он жалуется устами Исайи, что евреи приближаются к Нему своими устами, сердце же их далеко от Него (Ис 29:13).

Бог говорит здесь не только о молитвах, но показывает, что всякое притворство в служении Ему отвратительно в его очах. К этому относятся слова св. Иакова: «Просите и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений» (Иак 4:3). Верно, что молитвы святых основаны не на их собственном достоинстве (это мы рассмотрим позже3).

Тем не менее вовсе не излишне утверждение св. Иоанна о том, что чего мы ни попросим, получим от Бога, потому что соблюдаем его заповеди (1 Ин 3:22). Это так, ибо двери перед нами закрывает нечистая совесть. Отсюда следует, что никто не молится Богу должным образом и не получит исполнения своих прошений, кроме тех, кто служит Ему чисто и искренне. Поэтому пусть человек, желающий молиться, возненавидит свои пороки, пусть проникнется настроением и самой личностью жалкого нищего. А это невозможно без покаяния.

5. Третье правило связано с двумя первыми. Оно заключается в том, что человек, предстающий перед Богом для молитвы, должен отбросить всякие фантазии относительно собственного достоинства, отбросить всякое самомнение. Ему следует отречься от того, чтобы полагаться на самого себя, смиренно отдать всю славу Богу из опасения, что, доверившись себе хоть немного, он будет уничтожен перед лицом Бога вместе со всем своим суетным тщеславием. У нас есть множество примеров подобной кротости, способности умалиться, которая убивает в рабах Божьих всякое высокомерие. Среди них более свят тот, кто, представая перед Господом, более унижает себя и смиряется. Даниил, который получил столь великие свидетельства из Божьих уст, тем не менее молится так: «Мы повергаем моления наши пред Тобою, уповая не на праведность нашу, но на Твоё великое милосердие. Господи, услыши! Господи, прости! Господи,

аСледующие разделы настоящей главы.

внемли и соверши, не умедли ради Тебя Самого, Боже мой, ибо Твоё имя наречено на городе Твоём и на народе Твоём» (Дан 9:18-19). Не нужно думать, что, согласно народному обычаю, Даниил представляет себя одним из многих, простым человеком из народа: Даниил говорит как отдельный грешник, который прибегает к Божьей милости. Ведь он прибавляет: «исповедовал грехи мои и грехи народа моего» [Дан 9:20].

Давид также подаёт нам достойный пример смирения: «Не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих» (Пс 142/143:2). Исайя от лица народа молится такими словами: «Но вот, Ты прогневался, потому что мы издавна грешили... Все мы сделались как нечистый, и вся праведность наша как запачканная одежда; и все мы поблекли, как лист, и беззакония наши, как ветер, уносят нас. И нет призывающего имя Твоё, который положил бы крепко держаться за Тебя; поэтому Ты сокрыл от нас лицо Твоё и оставил нас погибать от беззаконий наших. Но ныне, Господи, Ты — Отец наш; мы — глина, а Ты — образо-ватель наш, и все мы — дело руки Твоей. Не гневайся, Господи, без меры и не вечно помни беззаконие. Воззри же, мы все народ Твой» (Ис 64:5-9). Здесь легко заметить, что они не полагаются ни на что иное, кроме как на то, что считают себя принадлежащими Богу, и не отчаиваются, что не будут приняты под его защиту. Иеремия говорит о том же: «Хотя беззакония наши свидетельствуют против нас, но Ты, Господи, твори с нами ради имени Твоего» (Иер 14:7). Поэтому в пророчестве, приписываемом Варуху, хотя подлинный его автор неизвестен, в духе истинной святости сказано, что Богу воздают славу глаза потусклые и душа, скорбящая и поверженная в уныние огромностью своих грехов, душа согбенная, немощная и алчущая. «Не по правдам отцов наших мы повергаем моление сие пред лицом Твоим, Господи, Боже наш. Но, будучи милосерд, сжалься над нами, потому что мы согрешили пред Тобою» (Книга пророка Варуха 2:18-20).

9. Итак, приготовление к доброй молитве и её начало состоят в том, чтобы, смиренно и чистосердечно признав свои грехи, попросить Бога о милости. Не следует полагать, будто самые святые люди получают что-либо от Господа, прежде чем Он милостиво примирится с ними. Бог может быть благосклонен лишь к тем, кому Он прощает прегрешения. Поэтому не удивительно, что даже святые открывают двери молитвы этим ключом. Это видно из многих фрагментов псалмов. Давид, молясь не о чём ином, как только о прощении своих грехов, тем не менее восклицает: «Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай; по милости Твоей вспомни меня Ты, ради благости Твоей». Там же: «Призри на страдание моё и на изнеможение моё и прости все грехи мои» (Пс 24/25:7,18).

Здесь мы видим, что недостаточно каждодневно держать в памяти только недавно совершённые грехи, но нужно стараться вспоминать и о тех грехах, о которых мы, может быть, по прошествии времени позабыли. В другом отрывке тот же пророк, сознаваясь в тяжком преступлении, доходит от него даже до чрева матери своей, в котором он уже был заражён всеобщим грехом (Пс 50/51:7). Не для того, чтобы под прикрытием испорченности всех людей в Адаме приуменьшить собственную вину, но чтобы собрать воедино все грехи своей жизни. И тогда, строго осудив себя, он скорее вымолит прощение у Бога. Хотя святые не всегда просят прощения за свои грехи явно выраженными словами, однако, если мы внимательно вчитаемся в их молитвы, воспроизведённые в Писании, мы тотчас заметим, что я сказал правду: они осмеливались молиться, надеясь только на Божье милосердие, и поэтому начинали именно так: стремились примириться с Богом и утишить его гнев. Любой человек, честно исследовав свою совесть, не только не решится раскрыть перед Богом свои страсти и желания, но ужаснётся приблизиться к Нему, если только не доверится одной его чистой милости и милосердию.

Есть еще другой, особый путь покаяния, когда, прося Бога отвести свою руку и не наказывать их, молящиеся признают, что они заслужили наказание, — ибо был бы нарушен всякий порядок в мире, если бы от причины было отнято следствие. Нам нужно остерегаться следовать глупым больным, которые, не задумываясь о корнях своей болезни, стремятся излечить только досаждающие им её внешние проявления. Они хотят, чтобы им сняли головную боль или боль в груди, и не беспокоятся, что при этом не обращают внимания на лихорадку. Нам нужно больше заботиться о том, чтобы Бог был благосклонен к нам, нежели о том, чтобы Он проявлял свою милость во внешних знаках, ибо Он желает именно такого порядка. Мало пользы даст нам ощущение щедрости Бога, пока наша совесть не почувствует, что Он умиротворён и благосклонен к нам и готов явить свою любовь. Это показывают нам слова Иисуса Христа. Исцеляя расслабленного, Он говорит: «Прощаются тебе грехи твои» (Мф 9:2). Этими словами Он призывает сердца желать главного — чтобы Бог принял нас в свою милость, и лишь затем Он являет плод этого примирения, помогая нам.

Помимо этого особого раскаяния верующих в пороках, в которых они чувствуют себя виновными в данное время, с целью получить прощение, нельзя опускать общее вступление (prйface), когда верующие признают себя грешниками; это делает их молитву угодной Богу. Ибо молитвы будут исполнены только тогда, когда их основание — даваемая даром милость Божья. Об этом говорит св. Иоанн: «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи и очистит нас от всякой неправды» (1 Ин 1:9). Вот почему согласно Закону молитвы, чтобы быть угодными Богу, сопровождались пролитием крови. Народ должен был удостовериться, что он не будет удостоен высокой привилегии призывания Бога пока не очистится от своей скверны и не исполнится доверия к доброте и милости Бога.

10. Не подлежит сомнению и то, что порой святые, чтобы легче получить от Бога просимое, призывали на помощь свои праведные дела. Так, Давид говорит: «Сохрани душу мою, ибо я добр» (Пс 85/86:2)*. Подобное произносит и Езекия: «Вспомни, что я ходил пред лицом Твоим верно... и делал угодное в очах Твоих» (Ис 38:3; 4 Цар 20:3). Но тем самым эти люди желали лишь засвидетельствовать, что они благодаря своему возрождению суть дети Божьи, которым Он обещал своё благорасположение. Как мы уже видели3, Бог через своего пророка учит, что очи его обращены на праведников и уши его — к воплю их (Пс 33/34:16). Согласно апостолу Иоанну, мы получаем просимое, соблюдая Божьи заповеди (1 Ин 3:22). Это не означает, что молитвы исполняются благодаря нашим заслугам. Нет, подобным образом Господь хочет утвердить доверие к Нему тех, кто чувствует, что совесть его чиста и неповреждена, в ком нет лицемерия; а так должно быть со всеми верующими. Ибо, как говорит у св. Иоанна прозревший слепой, грешников Бог не слушает (Ин 9:31). А под грешниками мы разумеем людей, которые, не имея ни малейшего желания делать добро, заснули в своих грехах и потому их сердца никогда не отдадутся истинному призыванию Бога, которого они не стремятся почитать и которому не желают служить. Итак, высказывания святых, где они вспоминают о своей чистоте и невинности, соответствуют обетованиям, что ожидаемое всеми рабами Божьими будет им даровано.

Более того, этот подход к молитве представляется почти естественным, когда святые сравнивают себя со своими врагами, умоляя Бога избавить их от вражеских злоумышлении. И нет ничего удивительного в том, что при таком сравнении они вспоминают свои праведные дела и чистоту сердца, чтобы побудить Бога помочь им и поддержать их, ибо дело их справедливо. Мы отнюдь не лишаем душу верующего возможности радоваться чистоте своей совести перед Богом и тем самым убеждаться в непреложности обетовании, которыми Господь утешает своих верных служителей. Но мы учим, что твёрдая уверенность получить от Бога просимое основывается исключительно на его святом милосердии — вне всякой зависимости от наших заслуг.

II. Четвёртое правило молитвы состоит в том, что мы, поверженные в искреннем самоуничижении, всё-таки осмеливаемся молиться и имеем твёрдую уверенность в том, что молитвы наши будут услышаны. На первый взгляд, предощущение Божьего гнева и уверенность в Божьей милости противоречат друг другу. И всё же они вполне согласуются, если нам, подавленным собственными пороками, придаёт силы единственно благость Бога. Как мы говорили выше3, вера и раскаяние связаны неразрывной связью. Однако последнее нас ужасает, а вера даёт радость. Поэтому в наших молитвах они должны соединиться. Это соединение страха и уверенности выразил Давид всего в нескольких словах пятого псалма: «А я по множеству милости Твоей войду в дом Твой, поклонюсь святому храму Твоему в страхе Твоём» (Пс 5:8). В «милости» он видит веру. Но он не отрекается и от страха — не только потому, что величие Бога принуждает нас к Его почитанию, но и потому, что наша порочность заставляет нас забыть о всяком самомнении и всякой дерзости, дабы удерживать нас в страхе.

Не нужно воображать себе доверия, которое ласкает душу и даёт ей усыпляющий покой, освобождая от тревоги и смущения. Ибо это значило бы потворствовать тем, кто, желая для себя всего, ни к чему не прилагает усердия, не имеет никаких желаний, не обеспокоен никаким страхом. И потому это хорошая «шпора» для святых — чтобы они взывали к Богу, когда, согбенные под тяготами, они настолько измучены ими, что готовы пасть, если только на помощь не придёт вера. Ибо посреди всех несчастий благость Бога изливается на них тогда, когда, истерзанные своими тяготами, они стонут и трепещут в предчувствии будущих несчастий. И тогда, прибегая к доброте Бога, которая озаряет их, они утешаются и возрождаются, чтобы терпеливо сносить все тяготы, и надеются на хорошее будущее и на освобождение от невзгод.

Поэтому необходимо, чтобы молитва верующего исходила из этого двойного чувства и содержала в себе то и другое. Нужно, чтобы молящийся страдал из-за наличного зла и тревожился в предвидении несчастий, которые могут произойти, но при этом прибегал к Богу, не сомневаясь, что Он готов протянуть ему руку помощи. Нельзя выразить словами, насколько Бог гневается на нас за недоверие, когда мы просим у Него благ, которых не ожидаем от Него получить. Посему нет ничего более прису

щего природе молитвы, нежели этот закон: она не улетает в никуда, но следуют за верой как за поводырём. Именно об этом законе говорил Иисус Христос: «Всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам» (Мк 11:24). Это подтверждается и в другом месте: «И всё, что ни попросите в молитве с верою, получите» (Мф 21:22). В согласии с этими словами св. Иаков говорит: «Если же у кого из вас недостаёт мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упрёков, — и дастся ему. Но да просит с верою, ни мало не сомневаясь» (Иак 1:5-6).

Противопоставляя вере слово «сомневаться», которое обозначает и сомнение и растерянность, апостол точно выражает то, что несёт с собою вера. Не менее примечательны и другие его слова: те, кто молит Бога неуверенно и рассеянно, не решив в сердце своём, будет ли исполнено прошение, не получит ничего. Поэтому апостол сравнивает сомневающихся с морской волной, ветром поднимаемой и развеваемой [Иак 1:6]. И вот почему в другом месте он называет молитвой веры такую молитву, которая должным образом представлена для принятия Богом (Иак 5:15)*.

В самом деле, если Бог так часто повторяет, что даст каждому по вере его, то, значит, мы недостойны что-либо получить без веры. Короче говоря, именно благодаря вере получаем мы всё то, о чём просим в молитвах3. Именно об этом говорится в прекрасном изречении св. Павла, которое должным образом не принимают во внимание обленившиеся люди: «Как призывать Того, в Кого не уверовали? Как веровать в Того, о Ком не слышали?.. Итак вера от слышания, а слышание от слова Божия» (Рим 10:14,17). Полагая в вере источник молитвы, как одну ступеньку перед другой, апостол достаточно ясно показывает, что с сердечной чистотою к Богу могут взывать только те, кто познал его великодушие и человеколюбие через проповедь Евангелия, проповедь понятную и близкую нам.

12. Наши противники не задумываются о необходимостти этого. Однако когда мы учим верующих молиться Богу в твёрдой уверенности, что Он любит их и желает исполнить их прошения, то все паписты воспринимают это как сущее безумие. Но если бы у них была хотя бы частица подлинного молитвенного опыта, то они бы поняли, что невозможно искренне молиться, не будучи убеждённым в Божьей любви и доброте. А поскольку только тот может постичь силу веры, кто испытал её в своём сердце, я ничего не добьюсь, если стану спорить с ними. Ведь они обнаруживают, что имеют лишь смутное представление о вере. А призывание Бога таково, что прежде всего оно показывает нам, что такое эта убеждённость и насколько она необходима. Тот, кто этого не видит, тем самым показал, что его сознание и совесть закостенели самым чудовищным образом. Посему оставим этих слепцов и будем твёрдо верить словам св. Павла, сказавшего, что никто не может взывать к Богу, кроме тех, кто через Евангелие познал его милость и уверен, что всегда найдёт Его, если ищет [Рим 10:14].

Разве это молитва, когда человек говорит так: Господи, я действительно сомневаюсь, что Ты хочешь исполнить моё моление. Но я прибегаю к Тебе, потому что у меня горе, чтобы Ты помог мне, если я этого достоин? Святые, молитвы которых мы читаем в Писании, так не поступали. Сам Св. Дух учит нас не поступать так, когда велит словами апостола с дерзновением приступать к престолу благодати, чтобы получить милость (Евр 4:16). А в другом месте сказано, что мы имеем дерзновение и надёжный доступ к Богу через веру во Христа (Эф 3:12). Поэтому если мы хотим, чтобы наша молитва принесла плоды, то мы должны крепко, как бы двумя руками держаться за уверенность получить просимое, уверенность, которой требует от нас Бог и к которой призывают нас своим примером святые. Ибо Богу угодна только молитва, происходящая от веры, основанная на твёрдой надежде.

Казалось бы, здесь достаточно одного слова — «вера». Однако апостол добавляет слова «надёжный доступ»* и «дерзновение», чтобы отличить нас от неверующих, которые кое-как молятся вместе с нами, но словно наугад. Поэтому и сказано от имени всей Церкви: «Враги мои обращаются назад, когда я взываю к Тебе; из этого я узнаю, что Бог за меня» (Пс 55/ 56:10). И ещё: «Рано предстану пред Тобою и буду ожидать» (Пс 5:4). Из этих слов становится ясно, что молитва как бы бесполезно выбрасывается на ветер, если она не соединена с надеждой, которая для нас словно высокая башня, находясь на которой мы спокойно ожидаем Божьей помощи. Этому соответствует порядок, который нас призывает соблюдать св. Павел. Прежде чем подвигнуть верующих во всякое время молиться духом со старанием и постоянством, он убеждает их взять щит веры, шлем спасения и меч духовный, который есть слово Божье (Эф 6:16-18).

В то же время читателям следует помнить, что вера не должна быть ни разрушена, ни поколеблена сознанием нашего ничтожества, нищеты и скверны. Верующие в самом деле ощущают, что они почти совсем задавлены глыбой своих грехов, и знают, что не только лишены всякого добра, с помощью которого они могли бы приобрести благорасположение Бога, но и отягощены множеством злых дел, по причине которых Бог вполне естественно представляется им устрашающим. И однако они не перестают обращаться к Нему, и их не пугает чувство, будто нет у них в Нём убежища. Это происходит именно потому, что молитва — единственный вход в это убежище. Ибо молитва предписана нам не для того, чтобы дерзко возноситься перед Богом или получать награду за что-то своё, а для того, чтобы исповедовать наши грехи и тем самым избежать осуждения, чтобы оплакивать своё убожество, как дети в семье жалуются отцу, желая найти у него облегчение. Более того, именно бремя наших грехов, будучи непереносимым, должно быть полно жалящих игл, чтобы побуждать нас к молитве Богу. Так своим примером учит нас пророк: «Исцели душу мою; ибо согрешил я пред Тобою» (Пс 40/41:5). Я сознаю, что уколы этих игл могут оказаться смертельными, если того не упредит Бог. Но этот добрый Отец по своему бесконечному великодушию и любви дал нам лекарство, вполне способное исцелить нас от всех напастей, смягчить наши тревоги, избавить от опасений и страхов и привлечь к Нему. Тем самым Бог не только устранил все препятствия, но и освободил нас от сомнений, открыв перед нами мощёную дорогу.

13.Прежде всего, повелевая нам молиться, Бог отвращает нас от низменного упрямства, из-за которого мы не повинуемся Ему120. Он не мог дать более явного и точного повеления, нежели то, что выражено в псалме: «Призови Меня в день скорби» (Пс 49/50:15). Поскольку в отношении религии и служения Богу во всём Писании нет ничего, что предписывалось бы нам чаще, то я не буду останавливаться на этом слишком долго: «Просите, — говорит наш Небесный Господь, — и дано будет вам... Стучите, и отворят вам» (Мф 7:7). Помимо повеления, здесь как необходимое добавление содержится и обетование. Ибо, хотя все признают, что повелениям Бога необходимо повиноваться, многие, когда Он зовёт их, отступают назад, если только Он не пообещает, что услышит их молитвы и даже сделает первый шаг им навстречу. Поэтому все те, кто прибегает ко всяческим увёрткам, лишь бы не идти прямой дорогой к Богу, — не только дикари и мятежники, но и убеждённые неверующие, ибо не верят Божьим обетованиям.

На это следует обратить тем большее внимание, что лицемеры, притворяясь смиренными и кроткими, горделиво пренебрегают Божьими предписаниями и нисколько не верят его словам, когда Он с таким человеколюбием зовёт их к Себе. Более того, они отнимают у Бога важнейшую часть служения Ему. Ибо Он, отказавшись от жертв, которые почитал благом, как и всякую святость тех далёких времён, провозглашает, что высшая ценность для Него — это призывание его Имени в день скорби. Поэтому, когда Бог требует от нас принадлежащее Ему и побуждает нас повиноваться с чистым сердцем, нет ничего, что может заставить сомневаться в Божьем прощении. Сколько свидетельств читаем мы в Писании, в которых нам дано повеление молиться Богу, столько поднято перед нами знамён, чтобы воодушевить нас на это. Было бы безрассудно предстать перед лицом Бога, если бы прежде Он нас не призвал. Но его гласом перед нами открывается выровненная дорога, как Он и провозгласил через своего пророка: «Я... скажу: это Мой народ, и они скажут: "Господь — Бог мой"» (Зах 13:9). Мы видим, что Бог идёт впереди своего народа и желает, чтобы народ шёл за Ним. Поэтому не надо бояться, будто мелодия, которую задаёт Он сам, не сладка и не угодна Ему. Пусть нам прежде всего придут на память торжественные и величественные слова, обращенные к Богу в псалме, которые дадут возможность преодолеть любые препятствия: «Ты слышишь молитву; к Тебе прибегает всякая плоть» (Пс 64/ 65:3). Невозможно пожелать ничего более прекрасного и драгоценного, чем эти слова, которые убеждают, что самой природе Бога глубоко присуще вознаграждать тех, кто о чём-то молит Его.

Отсюда пророк заключает, что путь открыт и широк не только для небольшого числа людей, но для всех смертных созданий. Он обращает свой голос ко всему человеческому роду: «Призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня» (Пс 49/50:15). В соответствии с этим Давид, чтобы получить просимое, напоминает Богу об обетовании, которое Он ему дал: «Так как Ты, Господи,... открыл рабу Твоему, говоря: "устрою тебе дом"*, то раб твой уготовал сердце своё, чтобы молиться Тебе» (2 Цар 7:27). Здесь мы видим, что Давид чувствовал бы себя смущённым и оставленным, если бы не укреплялся обетованием. По той же причине он вспоминает общую истину о том, что Бог исполняет желания боящихся Его (Пс 144/145:19).

Читая все псалмы подряд, можно заметить, что нить текста как бы разрывается, чтобы дать место речам о могуществе Бога, о его благости, о надёжности его обетовании. На первый взгляд представляется, что Давид, вставляя эти речи, неудачно прерывает свои прошения. Но верующие достаточно хорошо знают на опыте, что их пыл быстро охлаждается, если они не разжигают огонь, ища подтверждений. Поэтому при молитве не будут излишними размышления о природе и слове Бога. Не станем пренебрегать примером Давида, дополнявшего молитвы речами, которые могут укрепить немощный и томящийся дух.

14. Как не удивляться, что эта сладость обетовании едва трогает нас или даже вовсе нисколько не волнует! Большинство людей, занятых своими суетными хлопотами, оставляет источник воды живой и обращается к разбитым, иссохшим водоёмам (Иер 2:13), предпочитая их щедрости Бога, которая даром изливается на них. «Имя Господа — крепкая башня, — говорит Соломон. — Убегает в неё праведник и безопасен» (Прит 18:10). Пророк Иоиль, предсказав близость страшных бедствий, прибавляет обетование, которое нельзя забывать: «Всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся» (Иоил 2:32). Это обетование, как свидетельствует св. Пётр (Де-ян 2:21), звучит на протяжении всего Евангелия. Но с превеликим трудом можно найти хотя бы одного человека из ста, которого бы это подвигло приблизиться к Богу. Он сам восклицает устами Исайи: «Тогда ты воззовёшь, и Господь услышит... Сбудет, прежде нежели они воззовут, Я отвечу» (Ис 58:9; 65:24). В другом месте Бог оказывает такую честь всей своей Церкви, так что сказанное относится ко всем членам Тела Христова: «Воззовёт ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его» (Пс 90/91:15).

Однако, как я уже говорил, моё намерение не в том, чтобы собрать здесь все свидетельства Писания на эту тему, но лишь в том, чтобы выбрать самые красноречивые, которые заставят нас почувствовать, с каким человеколюбием Бог зовёт нас к Себе и какова наша неблагодарность, которая словно кость в горле, удушает все наши помыслы и крепко держит, чтобы мы отвегли этот выход, даже после того, как мы преолодели нашу немощь, впрямь задеты за живое, но из-за собственной медлитленности никак не решаемся. Поэтому пусть всегда звучат в ушах наших такие слова: «Близок Господь ко всем призывающим Его, ко всем призывающим Его в истине» (Пс 144/145:18); а также приведённые выше речения Исайи и Иоиля, в которых Бог уверяет нас, что будет внимательно выслушивать наши молитвы и даже что Он, словно приятным благоуханием жертвы, наслаждается ими; когда мы возлагаем на Него все наши тяготы и заботы. Возможность приносить Богу наши прошения — удивительный и бесценный плод Его обетовании. Не сомневаясь и не трепеща, но во всеоружии его слова мы осмеливаемся называть Его Отцом, ибо Он сам внушил нам это именование, без сладости которого мы ужасались бы Божьему величию. Благодаря всем этим увещаниям в нас рождается твёрдое убеждение, что мы имеем достаточно оснований полагать, что Бог внимателен к нашим молитвам и снисходителен к нам, ибо наши молитвы основаны не на заслугах — вся их ценность и уверенность получить просимое заключена в Божьих обетованиях и зависит только от них. Так что нет необходимости ни в какой-либо иной опоре, ни в том, чтобы смотреть куда-то ещё.

Теперь нам надлежит поговорить о следующем. Хотя мы вовсе не так совершенны и святы, как святые отцы, пророки и апостолы, всё же, поскольку повеление молиться относится к нам так же, как и к ним, и поскольку, если мы принимаем Слово Божье, у нас одна с ними вера, то мы разделяем с ними это право и эту привилегию. Ибо, как мы уже видели3, Бог, провозглашая, что Он будет благосклонен и человеколюбив ко всем, даже к самым презираемым людям мира сего, даёт твёрдую надежду, что они получат просимое. Посему нам следует хорошо усвоить эти общие правила, распространяющиеся на всех — от самых великих до самых малых. Нам нужно только привнести в молитву чистоту сердца, недовольство собой и ненависть к самим себе, смирение и веру, дабы не бесчестить имя Божье никаким лицемерием, призывая Господа притворной и приукрашенной молитвой. Совершенно очевидно, что добрый Отец не отвергнет и не презрит тех, кого Он не только призывает прийти к Нему, но и побуждает к этому насколько только возможно и всеми средствами.

Вот как Давид воспринял способ молитвы, о котором я только что говорил: «Так как Ты, Господи,... открыл рабу Твоему,... то раб Твой уготовал сердце своё, чтобы молиться Тебе такою молитвою. Итак, Господи мой, Господи! Ты Бог, и слова Твои непреложны, и Ты возвестил рабу Твоему такое благо! И ныне начни и благослови дом раба Твоего» (2 Цар 7:27-28). С этим перекликается сказанное в другом месте: «Сотвори служителю твоему то, что заключено в слове Твоём» (Пс 118/119:76; 78/79:9)*. И весь израильский народ, сделав из своих молитв щит, напоминающий о союзе с Богом, объявил, что не следует молиться боязливо: ведь молитва — это повеление Бога. И в этом они следовали примеру своих святых отцов, в особенности Иакова, который, признав, что он недостоин всех тех милостей, какие получил из руки Божьей, всё-таки говорит, что осмеливается просить новых милостей, ибо Бог обещал благоволить ему (Быт 32:10-12)ь.

Как бы ни пытались красоваться неверующие, очевидно, что, не имея прибежища в Боге, когда у них возникает в нём нужда, не ища и не умо-

аРаздел 12 настоящей главы.

"Синодальный перевод: «Да будет же милость Твоя утешением моим, по слову Твоему» (Пс 118:76). «Помоги нам, Боже, Спаситель наш, ради славы имени Твоего» (Пс 78:9).

ьРедакция раздела 14 до этого места в издании 1560 г. принципиально отличается от порядка изложения во всех предыдущих изданиях. — Прим. франц. изд. [Во французском издании приводится соответствующий текст публикаций 1541—1557 гг. — Прим. перев.]ляя Его о помощи, они похищают у Бога принадлежащую Ему честь, как если бы они творили для себя чуждых богов и идолов. Ибо, поступая так, они отрицают, что Бог — совершитель всех благ. Напротив, нет более действенного средства для избавления верующих от всяческих тревог, нежели внушить им такую мысль: так как, молясь, они повинуются велению Бога, который объявляет, что нет для Него ничего угоднее послушания, то ничто не может замедлить их радостного движения вперёд. И от этого ешё яснее становится сказанное мною раныпеа: свободное от сомнений дерзновение молиться вовсе не противостоит страху, почтению и вниманию, которые порождает в нас Божье величие. В самом деле, ведь совсем не удивительно, что Бог возносит униженных.

Здесь уместно сопоставить несколько отрывков из Библии, которые кажутся противоречащими друг другу. Иеремия и Даниил говорят, что они повергают пред Богом свои моления (Иер 42:9; Дан 9:18). А у Иеремии в другом месте ещё сказано: «Да падёт наше прошение пред лицо Бога, дабы Он сжалился над остатком народа своего»(Иер 42:2)**. С другой стороны, нередко говорится, что верующие возносят свои молитвы. Езекия говорит так, когда просит пророка Исайю ходатайствовать за Иерусалим (4 Цар 19:4)*. Подобно этому Давид просит, чтобы его молитва вознеслась ввысь, как фимиам (Пс 140/141:2). Причина этого различия в том, что верующие, хотя и убеждены (persuadez) в отеческой любви Бога, свободно приступают к Нему и не сомневаются, моля о помощи, которую Он обещал им по своей доброй воле, всё же движимы не такой уверенностью (asseurance), которая бы внушила им небрежение или самомнение, или же лишила всякого стыда. Они приближаются к Богу соответственно степеням его обетовании и всегда склоняются перед Ним в смиренении.

15. Здесь возникает несколько вопросов. В Писании рассказывается, что Бог иногда исполнял прошения, которые исходили не из смиренного и спокойного сердца. Так, у Иофама были веские причины проклинать жителей Сихема и желать их гибели (Суд 9:20). Но поскольку он был движим гневом и жаждой мести, то, казалось бы, Бог, сотворив то, о чём просил Иофам, поощрил неукротимую и безудержную страсть. Очевидно, что Самсон был одержим тем же пламенем, когда говорил: «Господи Боже!.. Укрепи меня,... чтобы мне в один раз отмстить Филистимлянам» (Суд 16:28). Хотя в этом желании есть частица доброго усердия, в нём преобладает порочная и неумеренная страсть. Бог дал ему желаемое. На первый взгляд, отсюда можно заключить, что, хотя молитвы не соответствуют правилу Слова Божьего, они всё-таки оказываются действенными. На это я отвечаю, что непреложный закон, данный на все века, не должен отменяться несколькими отдельными примерами. Более того, Бог порой вызывает в некоторых людях особые душевные движения — откуда и проистекает это разнообразие, — ибо тем самым Он выделяет их из общего ряда. Мы должны хорошо помнить ответ, который Иисус Христос дал своим ученикам, когда они неразумно пожелали последовать гневным деяниям Илии. Он сказал, что они не знают, каким духом ведомы (Лк 9:55).

Но нужно пойти дальше и сказать, что желания, которые Бог исполняет, не всегда Ему угодны. Но Он желает научить всех так, чтобы сказанное в Писании люди испытали на собственном опыте: что Бог помогает немощным и слышит стоны несправедливо обиженных, прибегающих к Нему; что по этой причине Он производит суд, когда угнетённые обращают к Нему свои стенания, сколь бы недостойны ни были они получить что-либо. Ибо множество раз, карая жестокость, грабительство, насилие, злоупотребления и иные злодеяния нечестивых, сдерживая дерзость, гнев и тираническую власть сильных мира сего, Бог являл делом, что Он желает помочь несправедиво униженным и оскорблённым, даже если они — бедные слепцы, которые молятся не зная кому. В сто седьмом [106-м] псалме особенно ясно сказано, что молитвы, которые не доходят до небес по вере, порой всё же оказываются действенными. Ибо Бог преклоняет ухо своё к молитвам, которые естественное чувство вызывает у неверующих так же, как и у верующих, и к которым Он проявляет благосклонность, обнаруживающуюся в этом псалме (Пс 106/107:6,13,19).

Значит ли это, что Бог, исполняя прошения, подобные воплю, тем самым объявляет, что они Ему угодны? Нет, но когда Он не отвергает неверующих и исполняет их прошения, хотя вовсе не одобряет их, то этим он желает явить своё милосердие в ещё более ярком свете. Кроме того, Бог желает побудить усерднее молиться своих верных служителей, если они увидят, что вопли и стенания даже мирских людей порою не остаются без ответа. Из этого не следует, чтобы верующие отвращались от данного им закона или завидовали тем, чьи молитвы исполняются описанным выше образом, как будто те многое приобретают, получая просимое. В другом местеа мы уже сказали, что Бог подобным образом внял притворному раскаянию царя Ахава (3 Цар 21:29), чтобы показать, как легко Он может примириться со своими избранниками, когда они, искренне обратившнись,

аГл. III, 25 настоящей книги.

придут к Нему просить о примирении. Поэтому Он жалуется на евреев, ибо они, получив от Бога избавление от бедствий и испытав на опыте, как легко Он прощает, вернулись к беззаконию и мятежу (Пс 105/106:43). Ещё явственнее это обнаруживается в истории Судей. Этот не раз побеждённый народ возрыдал, и, хотя в его слезах не было ничего, кроме лицемерия и лжи, Бог избавил его от врагов своею рукою. Короче говоря, как Бог повелевает солнцу изливать свой свет на добрых и злых [Мф 5:45], так не презирает Он стонов тех, на чьей стороне правда и чьи беды достойны его помощи, пусть даже их сердца нечисты. Однако Бог исполняет их мольбы не ради их спасения. По отношению к хулителям его доброты Он не являет Себя спасителем, когда их насыщает.

Более сложный вопрос может возникнуть в связи с Авраамом и Самуилом. Первый, не будучи вооружён каким-либо Божьим словом, молился за Содом (Быт 18:23-32), второй — за Саула вопреки явному запрету (1 Цар 15:11). Так же поступал Иеремия, желая молитвою отвратить погибель от Иерусалима (Иер 32:16 сл.). Ибо хотя они были достойны отвержения, казалось слишком жестоким лишать их веры. Я надеюсь, что умиротворённые души удовлетворит такое решение. Опираясь на общий принцип, согласно которому Бог велит жалеть даже тех, кто этого недостоин, можно сказать, что эти люди вовсе не были лишены веры из-за подобного сострадания, хотя они отчасти исказили его смысл. Св. Августин говорит на эту тему весьма осторожно: «Как святые могут молиться с верою, прося у Бога того, что протвиворечит его установлению? Это происходит потому, что они молятся в согласии с Божьей волей — не той, которая сокрыта от нас и неизменна, но той, которая воодушевляет людей, дабы услышать их иным образом, так, как Он знает в силу своей мудрости»3. Это очень полезное определение. Ибо согласно своему непостижимому плану Бог направляет всё происходящее в мире таким образом, что молитвы святых, даже если у них к вере примешана какая-то оплошность или заблуждение, не будут ни напрасными, ни бесплодными.

Но это также не должно быть примером для подражания, ибо Бог не прощает святых, которые перешли определённую границу. Поэтому тогда, когда нет бесспорных обетовании, мы должны молиться как бы при некотором условии. В этом нас убеждает Давид, когда молится таким образом: «Восстань, Господи,... пробудись для меня на суд, который Ты заповедал» (Пс 7:7). Здесь он показывает, что имеет особое обетование, достаточное для того, чтобы просить о временном благодеянии; в противном случае он не был бы в нём уверен.

16. Теперь нам надлежит подчеркнуть, что всё выведенное нами из четырёх правил доброй молитвы, не должно приниматься с такой строгостью, будто Бог отвергает любые молитвы, в которых нет совершенства веры и покаяния, горячего усердия и такой кротости в выражении своих просьб — то есть таких молитв, что за них нельзя было бы ни в чём упрекнуть. Мы уже говорилиа, что хотя Бог даёт нам свободу приближаться к Нему в молитве, мы должны постоянно сохранять кротость и почтение, никогда не отпускать узду, сдерживающую наши желания, чтобы не желать более того, что позволено Богом. Далее, чтобы не порочить Божье величие, нам следует возноситься ввысь своим духом, освобождаться от пут мира сего и быть настроенными на чистое поклонение Богу.

Никто никогда не исполнял этого в той полноте, которая от нас требуется. Даже если оставить в стороне простых людей, сколько жалоб найдём мы у Давида, в которых чувствуется какая-то чрезмерность! Не оттого, что он по своей воле хотел спорить с Богом, или насмехаться над Ним, или возражать против его суда, но потому, что, претыкаясь и падая в своей немощи, он не находил другого способа избавиться от своих страданий и бед. Однако Бог принимает даже такой способ молитвы и прощает наши невежество и глупость, когда мы не можем выразить какого-то должного желания. Без этой снисходительности Бога у нас не было бы никакой возможности молиться. И вот, хотя Давид был полон решимости покориться всему, что угодно Богу, и молился с великим терпением и надеждой получить просимое, порой он вскипал неумеренной страстью, которая весьма далека от первого изложенного нами правила молитвы. В конце тридцать девятого [38-го] псалма явственно обнаруживается, что этот святой пророк был охвачен настолько сильной тревогой и печалью, что перешёл всякую меру: «Отступи от меня, — говорит он Богу, — чтобы я мог подкрепиться, прежде нежели отойду, и не будет меня» (Пс 38/ 39:14). Можно было бы сказать, что это — отчаявшийся человек, который не желает ничего, кроме как сгнить в своём зле и вовсе не замечает руки Божьей. Но это неистовство исходит не из вероломного и окаменевшего сердца, не из желания изгнать Бога прочь, как это случается с отверженными. Он просто жалуется, что для него невыносим гнев Божий. При подобных искушениях у верующих часто возникают желания, несовместимые со словом Божьим. В состоянии ожесточения они здраво не оценивают того, что дозволено и необходимо. Верно, что любые молитвы, запятнанные подобными пороками, заслуживают быть отвергнутыми. Но Бог хранит своих святых и покрывает их недостатки при условии, что они стенают от них, порицают себя и тотчас возвращаются и тотчас раскаиваются в них.

Они грешат также против второго правила, потому что вынуждены преодолевать свою холодность, а также потому, что их нищета и немощь не настолько их тестнят, чтобы заставить молиться как должно. Кроме того, им случается настолько отклоняться от верного пути, что их умы погружаются во мрак. Поэтому необходимо, чтобы Бог простил их и за это. Тогда их молитвы — или вялые, или неумело выраженные, или ежеминутно прерывающиеся, или уклоняющиеся в сторону — всё же будут услышаны и приняты.

Бог естественным образом вложил в сердца людей правило, согласно которому молитвы не истинны, не таковы, какими должны быть, если дух не возносится ввысь. Отсюда происходит привычка воздевать руки — о чём мы уже говорили3 121, — которая практиковалась во все времена у всех народов и сохраняется до сих пор. Но сколько отыщется людей, которые были бы убеждены в своей отягощённости грехами и низости, ибо душа их пригибается к земле? Что же касается прощения грехов, то, хотя ни один из верующих, молясь Богу, не забывает об этом, но лишь обладающие подлинным молитвенным опытом сознают, что они не приносят и десятой части жертвы, о которой говорит Давид и которая состоит в сокрушённом духе: «Сердца сокрушённого и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс 50/51:19). Таким образом, они должны просить двойного прощения. Во-первых, чувствуя себя виновными во многих грехах, которые тем не менее не трогают их до такой степени, чтобы они возненавидели себя до глубины души, они молят, чтобы подобная медлительность не принималась в расчёт на Божьем суде. Во-вторых, из-за того, что они получили пользу от раскаяния и страха перед Богом и что, оскорбив Бога, они охвачены скорбью, и просят принять их в Божью милость.

Слабость веры и несовершенство верующих оскверняют и портят молитвы, если им не предшествует доброта Бога. Однако неудивительно, что Он терпит этот недостаток, ибо не раз так немилосердно испытывает верующих и насылает на них столь жестокие бедствия, что кажется, будто Он намеренно желает погасить их веру. Это очень тяжкое искушение, если верующие вопиют: «Господи, Е^оже сил! доколе будешь гневен к молитвам народа Твоего?» (Пс 79/80:5) — как будто, молясь Ему, они лишь ещё сильнее разжигают его гнев. Или, когда Иеремия восклицает: «Когда я взывал и вопиял, задерживал молитву мою» (Плач 3:8), — то нет никакого сомнения, что он мучился сильнейшим потрясением. В Писании не

мало подобных примеров, из которых явствует, что вера святых часто смешивалась с сомнением и растерянностью и дейстовала так, что, веруя и надеясь, они обнаруживали, что в них таится неверие.

Когда они не достигали того, чего следовало желать, то тем больше усилий должны были прилагать к тому, чтобы исправить свои пороки и приблизиться к совершенному правилу молитвы. Но при этом должны были осознавать, в какую глубину зла погружены, ибо, ища лекарства, они навлекают на себя новые болезни. Нет ни одной молитвы, которой не презрел бы Бог, если бы не закрывал глаза на множество осверняющих её пятен. Я рассказываю об этих вещах не для того, чтобы верующие набрались смелости простить себе хотя бы немногое, но для того, чтобы, сурово упрекая себя, они силились преодолеть эти препятствия. И хотя Сатана стремится перекрыть им все пути, пусть они идут дальше, убеждённые, что вопреки множеству препятствий их чувство и их пыл не перестанут Быть угодными Богу, а их просьбы будут исполнены — ибо они продвигаются к цели, которой нельзя достичь слишком быстро.

17. Но поскольку ни один человек не достоин обращаться к Богу и представать перед его ликом, то, чтобы освободить нас от этого стыда, который мучает нас или должен мучить внутри нашего естества, Небесный Отец дал нам своего Сына, Господа нашего Иисуса Христа, в качестве Посредника и Ходатая перед Ним (1 Тим 2:5; 1 Ин 2:1). Благодаря Ему мы можем свободно приблизиться к Богу, будучи убеждены, что имеем такого Заступника, который ни в чём не может быть отвергнут Отцом, и что нам ни в чём не будет отказано, если мы просим во имя его. К этому относится всё то, чему мы учили о вере в предыдущих частях книги. Ибо обетование указывает нам на Иисуса Христа как на Посредника и, когда надежда получить просимое не основывается на Нём, она лишается блага молитвы. В самом деле, если нам на ум приходит устрашающее величие Бога, то невозможно не испугаться и не почувствовать себя сокрушёнными и изгнанными по причине своего недостоинства. Это чувство проходит только тогда, когда вперёд выступает Иисус Христос и встречает нас, дабы сменить престол устрашающей славы на престол благодати, к которому апостол зовёт нас приступить с доверием, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи (Евр 4:16).

Поэтому, как нам повелено взывать к Богу, а тем, кто будет делать это, обещано, что будут услышаны, так же ясно нам повелено взывать к Богу во имя Господа нашего Иисуса Христа и обещано, что мы будем услышаны во всём, о чём попросили во имя его. «Доныне, говорит Иисус, вы ничего не просили во имя Моё; просите и получите... И если чего попросите во имя Моё, то сделаю, да прославится Отец в Сыне» (Ин 16:24; 14:13). Тем самым Он вне всякого сомнения открывает, что все те, кто взывает к Богу от иного имени, нежели имя Иисуса Христа, нарушают заповедь Бога и противятся его воле. И значит, они не имеют никакого обетования что-либо получить от Него. Ибо, как говорит св. Павел, «все обетования Божий в Нём "да" и в Нём "аминь"» (2 Кор 1:20). То есть все Божьи обетования утверждены, определены и надёжны в Иисусе Христе и в Нём непременно исполнятся.

15. Следует обратить внимание на время произнесения заповеди: так, Иисус Христос велит своим ученикам видеть убежище в его заступничестве после того, как Он вознесётся на Небо. «В тот день будете просить во имя Моё» (Ин 16:26), — говорит Иисус. Совершенно очевидно, что с самого начала молящийся бывал услышан только благодаря милости Посредника. Поэтому Бог повелел в Законе, чтобы священник, которому одному позволено входить в святилище, нёс на плечах имена двенадцати колен Израилевых и столько же драгоценных камней на груди (Исх 28:9-12,21); а народ должен оставаться в отдалении, чтобы произносить свои прошения устами священника. Жертвы должны были подтверждать молитвы и придавать им действенность. Эта церемония показывала, что всем нам запрещено представать перед ликом Бога, и поэтому мы нуждаемся в посреднике, который предстанет от нашего имени, понесёт нас на своих плечах и на своей груди, чтобы мы были услышаны через него. И чтобы молитвы, которые никогда не бывают лишены хотя бы малой скверны, были очищены пролитием крови.

Мы видим, что святые, дабы получить просимое, основывали свою надежду на жертвах, которые, как они знали, установлены для того, чтобы исполнились все их молитвы. Давид говорит: «Да воспомянет [Господь] все жертвоприношения твои и всесожжение твоё да соделает тучным» (Пс 19/20:4). Тем самым он открывает, что с самого начала Бог был умиротворён заступничеством Иисуса Христа, чтобы исполнить желания верующих. Для чего Иисус Христос — если вернуться к только что рассмотренной теме — назначил новый день, когда ученики его будут молиться во имя его, если не для того, чтобы сегодня эта милость, став более явной, заслуживала куда большего почтения? Несколько раньше Иисус высказался в том же смысле: «Доныне вы ничего не просили во имя Моё; просите и получите» [Ин 16:24]. Дело не в том, что ученики были совершенно невежественны и никогда не говорили «да» о служении Посредника — ведь все евреи были проникнуты этой истиной. Но дело в том, что они ещё не имели явного знания о том, что Иисус Христос, вознесшись на Небо, должен стать Ходатаем в более узком смысле, чем прежде. И чтобы смягчить тоску, которая овладела учениками из-за его близящегося отсутствия, Он им объявляет об этом, принимая на Себя миссию Заступника. Он уверяет их, что до того времени они были лишены особенного благодеяния, которым воспользуются теперь, когда получат больше свободы взывать в Богу, ибо их Ходатай будет на Небе. Как сказал апостол, его кровью наш путь туда стал новым и живым (Евр 10:19-20). И по той же причине наша испорченность стала менее простительной, если мы не примем всей душою этого бесценного благодеяния, которое предназначено именно нам.

\9. Поскольку Иисус Христос — наш единственный путь и единственный доступ к Богу, то наши противники, не считая Его таковым, теряют всё, что приблизило бы их к Богу, и могут найти у его Престола лишь гнев, ужас и суд. И поскольку Бог назначил и поставил нашим Главой и Поводырём единственно Иисуса Христа, то те, кто отворачивается от Него или мало Его почитает, стремятся, насколько это в их силах, стереть Божий знак.

Но Иисус Христос поставлен единственным Посредником, через заступничество которого Бог становится к нам благосклонным и прощающим. Хотя мы почитаем ходатайства святых, которыми они взаимно просят у Бога спасения для себя и других, на что указывает св. Павел (1 Тим 2:1), мы ставим условие, чтобы эти ходатайства всегда зависели от единственного ходатайства Иисуса Христа и ни в коем случае не умаляли его. Поскольку они основаны на чувстве любви, которым мы связаны друг с другом как члены, то их условием является единение (unitй) с нашим Главой. А поскольку эти ходатайства приносятся во имя Иисуса Христа, то не свидетельствуют ли они, что никто не может получить помощь благодаря молитвам других, если его заступником не будет Иисус? Своим заступничеством Он нисколько не мешает тому, чтобы мы питали Церковь молитвами друг за друга. Посему не подлежит сомнению, что все ходатайства Церкви должны относиться и устремляться к заступничеству Иисуса Христа. Здесь мы обязаны хранить себя от неблагодарности: Бог, не обращая внимания на наше недостоинство, не только даёт каждому возможность молиться за себя, но допускает и принимает наши молитвы друг за друга. Бог оказывает нам честь быть представителями его Церкви, нам, которые вполне заслужили того, чтобы были отвергнуты даже их молитвы за себя. Так что какой гордыне мы бы предались, если бы злоупотребили подобной щедростью, затемняя славу Иисуса Христа!

20. То, что бормочут нынешние софисты, будто Христос — посредник при искуплении, а верующие — при заступничестве, есть чистая ложь122. Словно Христос, освобождённый от временного посредничества, получил вечную миссию ради своих рабов. Вот так воздают они Христу великую честь, отделяя для Него маленькую частицу той славы, которая по праву Ему принадлежит во всей полноте! Но Писание подходит к этому совсем по-другому, и верующего должна убеждать его простота, а не уловки этих обманщиков. Когда св. Иоанн говорит, что если бы кто согрешил, то мы имеем Ходатая пред Отцом, Иисуса Христа (1 Ин 2:1-2), то он не имеет в виду, что Иисус когда-то был нашим Ходатаем, но приписывает Ему миссию вечного Заступника. И св. Павел утверждает, что Иисус Христос, сидя одесную Бога, ходатайствует за нас (Рим 8:34). А когда в другом месте св. Павел называет Его единственным Посредником между Богом и людьми (1 Тим 2:5), то не вспоминает ли он о молитвах, о которых упоминал ранее? Сказав тогда, что должно молить Бога за всех людей, теперь он подтверждает эту мысль и говорит, что един Бог, един и Посредник, приближающий к Нему всех людей.

В самом деле, св. Августин не рассматривает Иисуса Христа иначе, когда говорит: «Христиане в своих молитвах просят Бога друг за друга. Но Тот, кто молится за всех, а за Него не молится никто, есть истинный и единственный Посредник (Евр 10:19 сл.). Павел, будчи одним из главных членов [Церкви], но тем не менее лишь членом, и зная, что Господь Иисус, истинный Священник всей Церкви, вошёл в Божье Святилище не в образе и подобии, а в истине, просит верующих молиться за него. Однако при этом он не делает себя посредником между Богом и людьми, а требует, чтобы все члены тела так же хорошо молились за него, как он молится за других, дабы у всех была забота друг о друге и сострадание друг к другу (Рим 15:30; Эф 6:18-19; Кол 4:3; 1 Кор 12:25). Тем самым молитвы друг за друга всех членов Церкви, которые ещё трудятся на земле, должны подниматься к Главе, который предшествует им на Небесах и от которого мы получаем прощение своих грехов. Ведь если бы св. Павел был посредником, то другие апрстолы тоже были бы ими. И таким образом имелось бы множество посредников, что не соответствует сказанному в другом месте: есть единственный Посредник между Богом и людьми, для которого мы тоже одно, если сохраняем единство веры в союзе мира» (Эф 4:3)а. Этот отрывок взят из второй книги против Пармениана. На эту тему Августин рассуждает также в труде, посвященном девяносто четвёртому [93-му] псалму: «Если ты ищешь посредника, который приведёт тебя к Богу,

аАвгустин: Против Послания Пармениана, II, VII, 16 (МР1_, Х1_1И, 60).

то Он на Небе и молится там за тебя, ибо Он умер ради тебя на земле»а. Мы правы, что не воображаем себе Христа стоящим на коленях и смиренно молящимся. Но вместе с апостолом мы понимаем, что Он так предстаёт пред лицом Бога, что силы его смерти хватает на постоянное заступничество. При этом условии — что Он вошёл в Небесное Святилище — Он один может представлять молитвы народа, который отнюдь не близок к Богу.

21. Что касается святых, которые, уйдя из этого мира, живут со Христом, то, если мы возносим к ним какую-либо молитву, не станем воображать, будто они имеют какой-либо иной путь, кроме Христа. Он есть единственный путь, и их прошения Бог принимает не иначе, как во имя Иисуса. Св. Писание, уводя нас от всех прочих, призывает к одному Христу, ибо Небесному Отцу угодно, чтобы всё было собрано в Нём. Поэтому слишком большая глупость, если не безумие, рассчитывать на доступ к Богу через святых, когда мы отделяем их от Иисуса.

А кто станет отрицать, что именно это не делалось прежде и не делается теперь, во времена папства? Чтобы добиться благорасположения Бога, паписты ссылаются на заслуги святых и их именем призывают Бога, чаще всего забывая об Иисусе. Разве это не означает передавать им миссию заступничества, которую мы связываем со Христом? И кто — Ангел или дьявол — когда-либо шепнул людям хотя бы одно слово о заступничестве святых, которое они выдумали? В Писании об этом не сказано ничего. По какой же причине его измыслили? Несомненно, когда человек ищет какой-то дополнительной помощи, о которой ничего не сказано в Слове Божьем, то этим он явно демонстрирует свою немощь. И если призвать в свидетели совесть тех, кто настаивает на заступничестве святых, то обнаружится, что это происходит исключительно от их растерянности — как будто им не хватает Христа или Он слишком строг для них. Этими сомнениями они чудовищно бесчестят Христа и отнимают у Него звание единственного Посредника, которое было дано Ему Отцом как исключительная прерогатива и потому не может быть перенесено на кого-либо ещё. Поступая так, наши противники затемняют славу его рождения, отрицают Крест, уничтожают хвалу за все его дела и страдания, ибо ничто не направлено к иной цели, кроме как к признанию Иисуса единственным Посредником.

Одновременно они отвергают благоволение Бога, который объявил Себя их Отцом. Ибо Он не будет их Отцом, если они не считают Иисуса Христа своим Братом. А ведь они отвергают Его, не признавая, что Он испытывает к ним братское чувство, которое так сладко и нежно, как никакое

аЕго же. Толк, на Пс 94, 6 (МР1_, XXXVII, 1220 р.).

другое в мире. Поэтому Писание представляет Его нам совершенно особенным образом, направляет нас к Нему и убеждает, чтобы мы оставались в Нём. «Он является — пишет св. Амвросий, нашими устами, которыми мы говорим с Отцом, нашими глазами, которыми мы смотрим на Отца, нашей правой рукой, которую мы предлагаем Отцу, — без чего посредник не имеет доступа ни к Богу, ни к нам, ни к святым»а.

Если в поисках извинения они ссылаются на то, что смысл всех их торжественных молитв в храмах угоден Богу благодаря Иисусу Христу, то это легкомысленная отговорка. Ибо заступничество Иисуса Христа профанируется не в меньшей степени, когда его смешивают с молитвами и заслугами умерших святых, нежели когда о нём вовсе забывают и говорят только о святых. Более того, во всех своих литаниях, гимнах и чтениях, где они славят святых вне всякой меры, не говорится ничего нового об Иисусе Христе5.

22. Безумие в этом отношении дошло до такой степени, что природу предрассудка, который, когда отброшены поводья, не перестаёт эпатировать людей без всякой меры, мы можем наблюдать в действии. С тех пор как в святых начали видеть посредников, на каждого из них возложили особую задачу, так что в полном соответствии с разнообразием дел и намерений то одного то другого просят быть ходатаем в каком-то особенном деле. Более того, каждый выбирает своего «личного» святого и доверяется его покровительству, как бы защищающему его от Бога. Произошло не только то, что боги были воздвигнуты в соответствии с числом городов (за что пророк упрекал израильтян [Иер 2:28; 11:13]), но и то, что они были созданы в соответствии с множеством лиц, так что каждый имеет своего бога. Но если у этих людей есть чувство, устремлённое к воле Бога, пусть они увидят в ней и к ней отнесут все свои желания. А тот, кто нашёптывает им другую молитву, нежели молитву о желании наступления Царства Божьего, относится к ним слишком по-плотски и слишком жестоко, и даже унижает их. Отсюда можно рассудить, как следует воспринимать всеобщую фантазию, будто думать о святых означает иметь влечение к кому-то одному и должным образом почитать его. Наконец, некоторые не удерживаются от ужасного святотатства, призывая святых не только как заступников и ходатаев, но и как поводырей к спасению. Вот куда падают несчастные люди, когда однажды выходят за поставленные им границы, то есть за пределы Слова Божьего.

аАмвросий. Об Исааке и душе, VIII, 75 (MPL, XIV, 557).

относительно дискуссии о заступничестве святых ср. Eck John. Enchiridion, XV p. (De veneratione sartctorum). Здесь Кальвин опровергает его аргументы. — Прим. франц. изд.

Я не говорю о других зрелищах нечестия, более тяжких и недостойных, которым предаются паписты без всякого стыда, хотя они ненавистны Богу, Ангелам и людям. Падая на колени перед образами св. Варвары, св. Екатерины и других подобных святых, созданных по их прихоти, они бормочут «Отче наш». Те, кто величает себя прелатом, кюре или проповедником, не только не исправляют и не запрещают эти оргии, но, скорее, приветствуют их, тем более что имеют от них неплохой доход. Но даже если они пытаются умыть руки при виде этого гнусного святотатства, поскольку не допускают его на своих мессах и вечернях, под каким предлогом могут они запретить кощунства, которые сами произносят во весь голос, когда молят св. Элигия или св. Медарда123 оберегать с Небес своих служителей и подавать им помощь? И когда молят Деву Марию приказать своему Сыну исполнить их просьбы? Когда-то Карфагенский собор запретил, чтобы какая-либо молитва, произносимая в алтаре, была обращена к святыма. Вполне возможно, что добрые епископы того времени, уже не способные вообще устранить или сдержать раж толпы, искали по крайней мере лекарства, которое было лекарством лишь наполовину: чтобы общественные молитвы не были заражены безумной набожностью, которую вносили ханжи, говорившие: «Sancta Maria» или «Sancte Petre, ora pro nobis»*. Но иные разжигались ещё более, то есть с дьявольской назойливостью, и без колебаний относили к тому или иному лицу то, что свойственно Богу и Иисусу Христу.

23. Если некоторые пытаются доказать, что подобное заступничество может быть обосновано словами Св. Писания, то это напрасная трата времени. Они утверждают, что там часто говорится о молитвах Ангелов. И не только об этом, но и о том, что Ангелы своими руками возносили к Богу молитвы верующих. Здесь я с ними согласен. Но если им кажется позволительным сравнивать умерших святых с Ангелами, то они должны доказать, что святые суть служебные духи, посланные ради нашего спасения (Евр 1:14), и что им поручено служение направлять нас на всех наших путях (Пс 90/91:11), быть вокруг нас, увещевать, утешать и постоянно оберегать (Пс 33/34:8). Ибо всё это возложено на Ангелов, а не на святых. Так что из многообразных служений, посредством которых Писание проводит различие между Ангелами и людьми, обнаруживается, что говорить о тех и других одновременно, не выделяя две природы, — это всё равно что болтать сущий вздор*. Никто не осмелится исполнять миссию адвоката в судебном заседании перед земным судьёй, если он не принят должным образом в этом качестве. Откуда же исходит для этих червей и жаб великое право ставить образцами и ходатаями перед Богом тех, кому никогда не была дана подобная милость?

Заботу о нашем спасении Бог захотел поручить Ангелам, и поэтому они пребывают на публичных собраниях, а Церковь для них — это театр, где они с восхищением созерцают великую и многоразличную мудрость Бога. Люди, которые присущее Ангелам переносят на других, искажают и извращают установленный Богом порядок. А этот порядок должен оставаться нерушимым. Они с необыкновенной лёгкостью ссылаются на свидетельства Писания относительно этого предмета. В частности, приводят слова Господа, сказанные Иеремии: «Хотя бы предстали пред лицо Моё Моисей и Самуил, душа Моя не приклонится к народу сему» (Иер 15:1). И формулируют такой довод: если бы Бог не хотел указать, что умершие молятся за живых, то как бы мог Он говорить таким образом о Моисее и Самуиле, которые уже умерли? Я же, напротив, рассуждаю следующим образом: поскольку Бог объявляет, что Моисей и Самуил не молились в ту пору за народ Израиля, то, значит, мёртвые не совершают молитв за живых. Задумаемся: кто из святых так заботился о народе, как Моисей, который превосходил всех прочих в человечности, доброте и отеческом попечении? А из слов пророка можно сделать вывод, что тогда Моисей не просил за народ. Поэтому, если они прибегают к таким беспомощным уловкам — заключают, что мёртвые молятся за живых, так как Бог сказал: «Хотя бы предстали пред лицо Моё Моисей и Самуил», — то у меня есть более надёжные основания утверждать, что Моисей не молился, причём в условиях крайней необходимости для народа, о котором Бог сказал: «Если бы он молился, его прошения не были бы исполнены». Отсюда следует, что не молится и никто другой, ибо Моисей в доброте и великодушии превосходит всех.

Вот как поражает наших противников в их ухищрениях меч, которым они думают обладать. Ведь это просто насмешка — толковать это речение иначе, нежели в том простом и ясном смысле, который оно имеет. Ибо наш Господь не подразумевал ничего иного, кроме того, что Он не простит этот народ, даже если бы у него^ыли такие ходатаи, как Моисей или Самуил, по молитвам которых Бог когда-то сделал так много. Этот же смысл можно без труда вывести из сходного речения Иезекииля: «Если бы нашлись в ней сии три мужа: Ной, Даниил и Иов, — то они праведностью своею,... говорит Господь Бог, не спасли бы ни сыновей, ни дочерей, а они, только они спаслись бы» (Иез 14:14,16). Этим Он хотел сказать: если бы двое воскресли и жили в городе. Ибо третий, Даниил, был ещё жив и хорошо известно, что тогда, во цвете своих юных лет, он был образцом истинной праведности. Посему оставим тех, о ком Писание явно свидетельствует, что путь их окончен. И св. Павел, вспоминая Давида, не говорит, что он молитвами помогает своим последователям, но говорит только, что он в своё время послужил Богу (Деян 13:36).

24. Они снова возражают и спрашивают, не хочу ли я отнять у них всякое чувство любви, тогда как на протяжении всей жизни они горели любовью и благочестием. На это я отвечаю, что не хочу, любопытствуя, разбирать, что они делают или о чём думают. Также маловероятно, чтобы они шатались в разные стороны из-за различных желаний, Вероятнее, что их воля сосредоточена на постижении Царства Божьего. Однако Царство Божье не в меньшей степени заключается в уничтожении нечестивых, нежели в спасении верующих. Если это так, то нет никакого сомнения в том, что их любовь заключена в причащении телом Христовым и не идёт дальше, чем позволяет природа их причащения. Но даже если мы допустим, что таким образом они молятся за нас, отсюда не вытекает, что они жертвуют своим покоем, заботясь о земных вещах, и тем более не вытекает, что их следует призывать в молитвах.

Это вовсе не связано с тем, что живущие на земле люди в публичных молитвах молятся друг за друга [1 Тим 2:1-2; Иак 5:15-16]. Ибо такие молитвы служат для поддержания между ними любви, когда они разделяют нужды друг друга и принимают их на себя. Они молятся также и по Божьей заповеди и потому не лишены обетовании: а это два важнейших атрибута молитвы. Всё это отсутствует в отношении умерших, с которыми Господь не оставил нам никакой связи, когда взял их от нас; и им, насколько можно предполагать, Он не оставил связи с нами (Эккл 9:5-6).

И если кто-нибудь заявит, что невозможно, чтобы у них не сохранилась та любовь, которую они имели при жизни, ибо они связаны с нами верою, то я спрошу, кто нам открыл, что у них такие большие уши, которые позволяют слышать наши слова? Такие острые глаза, которые позволяют видеть наши нужды? Совершенно верно, софисты в своих школах болтают неведомо что; например, будто свет лика Божьего столь ярок, что, созерцая его, святые видят в нём, как в зеркале, то что происходит внизу. Но утверждать подобное, и особенно с такой дерзостью, как это делают софисты, — не что иное, как желание с помощью наших дурманящих мечтаний вторгнуться в тайные суды Бога без почтения к его слову и попрать

Писание, где столько раз говорится, что плотские помышления суть вражда против мудрости Бога (Рим 8:7), которое вообще осуждает суету наших чувств и низвергает наш разум, чтобы привести нас единственно к воле Божьей.

25. Другие свидетельства, на которые они ссылаются для поддержания своей лжи, чудовищно ими искажены. Они, например, говорят, что Иаков в предсмертном благословении попросил, чтобы к его имени и к именам отцов, Авраама и Исаака, взывали его наследники (Быт 48:16)*. Здесь прежде всего нужно рассмотреть, какова была форма взывания у израильтян. Они не звали на помощь своих отцов, но лишь просили у Бога, чтобы Он помнил о его служителях Аврааме, Исааке и Иакове. Таким образом, этот пример ничего не даёт тем, кто обращает свои речи к святым. Но эти ленивые и лишённые разума болваны не понимают, что значит взывать к имени Иакова и с какой целью нужно к нему взывать; поэтому неудивительно, что они так глупо ошибаются.

Чтобы это понять нам, нужно отметить, что подобное выражение встречается в другом месте Писания. Исайя говорит, что женщины взывают к именам мужчин, когда объявляют их своими мужьями и обещают считать их главами и подчиняться им (Ис 4:1)**. Следовательно, взывание израильтян к имени Авраама состояло в том, что, считая его основателем их рода, они хранили в памяти это славное имя как имя отца. И делает это Иаков не потому, что озабочен поддержанием своей репутации, но потому, что понимает: счастье его потомства заключается в той непреложной истине, что по праву наследников оно будет пользоваться плодами союза, который заключил с ним Бог. И он желает детям того, что считает их наивысшим благом: чтобы они были признаны его детьми и продолжателями его рода. Ибо это не что иное, как передача из рук в руки заключённого союза. С другой стороны, преемники, выражая память об этом в своих молитвах, не ищут убежища в заступничестве мёртвых, а как бы напоминают Господу об обетовании, в котором Он засвидетельствовал, что будет к ним благорасположен и щедр ради Авраама, Исаака и Иакова.

А о том, чтобы верующие не почивали на заслугах своих отцов, мы имеем достаточное свидетельство пророка, говорящего от имени всей Церкви: «Только Ты — Отец нащ; ибо Авраам не узнает нас и Израиль не признает нас своими; Ты, Господи, — Отец наш,... Искупитель наш». И всё-таки он тут же добавляет: «Обратись ради рабов Твоих, ради колен наследия Твоего» (Ис 63:16-17). Они не фантазируют о каком-то заступничестве, но вспоминают о благодетельности союза. А что сейчас, когда у нас есть Господь Иисус, которым вечный союз милосердия не только заключён, но и подтверждён и имя которого должно больше других звучать в наших молитвах? Поскольку достопочтенные доктора хотели бы заставить поверить, что эти слова свидетельствуют о заступничестве святых, я их спрашиваю, почему в этой огромной стае, почти что в муравейнике святых у них не нашлось местечка для Авраама, отца всей Церкви? Это очень любопытно — из какой грязи или из какой своры вытаскивают они своих святых. Пусть они мне ответят, пристойно ли, что Авраам, которого Бог предпочёл всем прочим и которому оказал высшую честь, забыт и попран? Но так как каждый хорошо знает, что такого обычая никогда не существовало в древней Церкви, эти бесцеремонные люди, чтобы спрятать его новизну, молчат о святых, живших во времена Закона. Как будто, вводя тысячи имён, они заслуживают прощения за тот новый и незаконный способ, которым это делают.

Ссылки некоторых людей на псалом, где верующие молят Бога сжалиться над ними ради любви к Давиду (Пс 131/132:1,10) очень легко отвергнуть: ведь отнюдь не требовалось, чтобы Давид прибегал к помощи святых. Если мы посмотрим, на какой ступени стоял Давид, то увидим, что в этом он был отделён от всего сообщества святых; целью этого было подтверждение союза, который заключил с ним Бог. Св. Дух больше смотрит на обетование, нежели на личность человека, и через это обетование вновь и вновь передаёт заступничество Иисуса Христа. В Давиде более всего замечательно то, что он был образом Иисуса Христа, и поэтому его нельзя сравнивать с кем-либо.

26. Иные люди движимы тем соображением, что молитвы святых часто исполнялись. Почему? Конечно, потому, что они молились. Пророк говорит: «На Тебя уповали отцы наши; уповали, и Ты избавлял их. К Тебе взывали они... и не оставались в стыде» (Пс 21/22:5-6). Будем же молиться по их примеру, чтобы, как и они, быть услышанными. Но это лишает всякого разумного основания утверждение (которое делают наши противники), что никто не будет услышан, кроме тех, кто был услышан раньше. Насколько лучше утверждение св. Иакова! «Илия, говорит он, был человек подобный нам, и молитвою помолился, чтобы не было дождя: и не было дождя на землю три года и шесть месяцев. И опять помолился: и небо дало дождь, и земля произрастила плод свой» (Иак 5:17-18). Так что же? Разве он заключает, что Илия обладал особенным преимуществом и к нему нам следует обращаться? Нет. Напротив, апостол показывает вечную силу чистой и святой молитвы, чтобы подвигнуть нас молиться таким же образом. Мы недостаточно ценим великодушие и быстроту, с которыми Бог исполняет прошения верных Ему. Опыт святых, которые были услышаны, убеждает нас больше полагаться на Божьи обетования: в них Бог не говорит, что слышит одного или двух, но говорит, что слышит всех, кто призывает его Имя.

Неведение наших противников тем менее простительно, что они, как представляется, сознательно отвергают многие свидетельства Писания. Давид часто получал избавление благодаря вмешательству Божьей силы. Разве об этом рассказывается для того, чтобы привлечь внимание к Давиду, или для того, чтобы сегодня мы получали помощь благодаря его заступничеству? Ведь Давид говорит совершенно другое: «Вокруг меня соберутся праведные, когда Ты явишь мне благодеяние» (Пс 141/142:7/8). А также: «Увидят праведники, и убоятся, и будут уповать на Господа» (Пс 51/52:8; 39/40:4). «Сей нищий воззвал, — и Господь услышал и спас его от всех бед его» (Пс 33/34:7). Есть много подобных прошений, в которых Давид умоляет Бога исполнить их ради того, чтобы верующие не оставались в смятении, но набрались мужества для твёрдой надежды. Сейчас нам достаточно привести одно речение: «За то помолится Тебе каждый праведник во время благопо-требное» (Пс 31/32:6). Я особенно охотно привожу это место, потому что святоши, продающие свой язык, чтобы бессовестно поддерживать тиранию папы, не стыдятся сделать из неё щит для доказательства служения святых. А Давид хотел лишь показать плод, который рождается от великодушия и человеколюбия Бога, когда он обращает к Нему своё прошение.

Мы должны отметить, что опыт Божьей милости, — как по отношению к нам, так и по отношению к другим — вообще немало помогает в утверждении истинности Слова Божьего. Я не буду приводить много мест, где Давид рассказывает о полученных им Божьих благодеяних как об опоре, необходимой для доверия к будущему, ибо, читая псалмы, их можно увидеть повсюду. В этом отношении он следует патриарху Иакову, который когда-то подал пример: «Недостоин я всех милостей и всех благодеяний, которые Ты сотворил рабу Твоему» (Быт 32:10). Давид говорит об обетовании — но не о нём одном, а тотчас упоминает и о его действии, чтобы набраться мужества верить, что Бог всегда будет относиться к нему так, как он уже испытал. Ведь Бог не похож на смертных людей, которые сожалеют, что когда-то были слишком щедры, или видят, что их возможности истощаются. Он же хочет, чтобы Его оценивали согласно его собственной природе, как это умеет делать Давид: «Ты избавлял меня, Господи, Боже истины» (Пс 30/31:6). Воздав Богу хвалу за спасение, он добавляет, что Бог истинен, так как, если бы Он не был всегда подобен Себе, из его благодеяний было бы невозможно извлечь твёрдый аргумент в пользу того, чтобы молиться Ему с доверием. Но если всякий раз мы видим, что, помогая нам и нас поддерживая, Бог даёт свидетельство своего великодушия и верности, то не нужно бояться, что Он желает нас обмануть или что наше ожидание окажется напрасным, когда мы придём к Нему.

27. Общий итог таков. Поскольку Писание учит, что взывать к Богу — это главная часть служения Ему, и поскольку для Бога наш труд во имя его — более высокое почитание, нежели все жертвы, то явное кощунство обращать молитвы к кому-то иному. Поэтому в псалме сказано: «Если бы мы... простёрли руки наши к богу чужому, то не взыскал ли бы сего Бог?» (Пс 43/44:21-22). Далее, так как Бог желает, чтобы к Нему взывали с верой, велит нам слагать свои молитвы по правилам, записанным в его Слове, и так как мать молитвы — основанная на нём вера, то, едва мы отворачиваемся от Слова, молитва портится. На протяжении всего Писания мы видим, что молитва должна быть обращена к одному только Богу. Мы видим также, что миссия заступничества принадлежит одному Иисусу Христу и ни одна молитва не угодна Богу, если её не освящает Посредник.

Мы уже показали, что, хотя верующие просят и молятся друг за друга, это ни в чём не умаляет заступничества Иисуса Христаа. Ибо все, от первого до последнего, когда молятся Богу за себя и за других, опираются на Него.

Одновременно мы доказали, что распространять это на умерших глупо и безосновательно5: нигде не сказано, что им когда-то было велено молиться за нас. Писание часто призывает нас исполнять этот долг по отношению друг к другу; что касается мёртвых, то о них не сказано ни слова. Св. Иаков, призывая нас признаваться друг перед другом в проступках и молиться друг за друга (Иак 5:16), умалчивает о тех, кого больше нет в мире. Одного этого достаточно, чтобы осудить заблуждение относительно призывания святых и обращения к ним как к ходатаям: начало должной и доброй молитвы исходит от веры, а вера — от слышания Слова Божьего (Рим 10:17). В Слове Божьем ничего не сказано о святых как о заступниках. Приписывать им состояние и служение, которого им не дал Бог, — чистое суеверие. Ибо, хотя в Писании даётся множество форм молитвы, там невозможно найти ни одного примера поиска верующими заступника среди умерших. Но папство, однако, полагает, что без этого молитвы ничего не стоят.

аРаздел 20 настоящей главы. ьРаздел 21 настоящей главы.

Примечательно, что этот предрассудок проистекает из чистого неверия: люди не довольствуются Иисусом Христом как единственным Посредником или совершенно лишают Его этой славы. Это легко доказывается их бесстыдством, потому что у них нет более надёжного довода в пользу заступничества святых, нежели ссылка на то, что мы недостойны приближаться к Богу. Согласен, это верно. Но из этого мы заключаем, что они ничего не оставляют Иисусу Христу, ибо считают ничем его ходатайство и заступничество за нас и высокомерно не берут Его в расчёт, устремляясь больше к св. Георгию, св. Ипполиту124 и другим подобным личинам.

2$. Хотя в узком смысле слова молитва содержит лишь прошения, но прошение и благодарение настолько близки друг к другу, что вполне допустимо поставить их рядом. Виды молитв, о которых св. Павел пишет Тимофею [1 Тим 2:1 сл.], относятся к первому типу — прошениям у Бога. Совершая их, мы показываем Ему свои желания, чтобы попросить как того, что служит прославлению его имени, так и того, что требуется для нашей пользы и блага. В благодарениях Богу мы прославляем Его за благодеяния и при этом объявляем, что всё доброе приходит к нам от его щедрости. Давид постиг эти две разновидности молитв. Он сказал: «Призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня» (Пс 49/50:15).

Св. Писание не без оснований убеждает нас непрестанно совершать молитвы обоих видов. Ибо, как было показано в другом месте и как красноречиво свидетельствует опыт, наша никчёмность столь велика и нас со всех сторон теснит столько трудностей и несчастий, что у всех есть достаточно причин воздыхать перед Богом и умолять Его о милости. А если некоторые не побиты невзгодами, то грехи побуждают к молитвам даже святых людей. Что же касается хвалебной жертвы и благодарения, то разделять их преступно, так как Бог постоянно нанизывает одно доброе дело на другое, чтобы побудить нас благодарить Его, какими бы медлительными и ленивыми мы ни были. Короче, щедрость Божьих благодеяний, обильно и непрерывно даруемых нам, и чудеса его дел, с какой бы стороны на них ни смотреть, представляются столь великими, восхитительными и нескончаемыми, что у нас всегда будет достаточно поводов и причин хвалить, славить и превозносить Бога, благодарить Его всегда и за всё.

А чтобы лучше это понять — ибо вся наша надежда и всё наше заключены в Боге и, как было показано вышеа, и мы, и то, чем мы владеем, и то, что нас касается, может процветать только по его благословению, — следует и самих себя и всё своё непрестанно препоручать Богу. Далее,

всё, что мы мыслим, говорим и делаем, пусть мыслится, говорится и делается под его рукою, по его воле и в надежде на его помощь. Ибо Господь наш проклинает тех, кто полагается на самого себя и на других, строит планы, вынашивает замыслы и что-либо предпринимает помимо воли Господней, не взывая к Богу и не прося его помощи (Иак 4:13-14; Ис 30:1; 31:1). Уже не раз было сказано, что Богу воздают подобающую честь только тогда, когда считают Его Совершителем всякого блага. Отсюда следует, что мы должны принимать всё как бы из его рук, непрестанно благодаря, и что нет хорошего способа пользоваться постоянно исходящими от Него дарами, если мы так же постоянно не прославляем и не благодарим Бога.

Когда св. Павел говорит, что все Божьи блага для нас освящаются Словом и молитвой (1 Тим 4:4-5), то этим он показывает также, что без Слова и молитвы они не освящены. Под Словом он разумеет веру, отвечающую этому Слову, в которое нужно веровать. Таким образом, никакие Божьи блага не освящаются для нас без молитвы и без веры. Давид даёт нам хороший урок, когда, получив ещё одно благодеяние от Бога, говорит, что в его уста вложена новая песнь (Пс 39/40:4). Тем самым он утверждает, что наше молчание не лишено неблагодарности, если какое-то благодеяние Бога мы принимаем, не воздавая Ему хвалу. Ибо всякий раз, делая нам добро, Он подаёт нам повод благословлять Его. Так и Исайя, возвещая об удивительной милости Бога, призывает верующих петь Ему новую, неслыханную песнь (Ис 42:10). В этом же смысле следует понимать слова Давида: «Господи! отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою» (Пс 50/51:17). Подобно этому Езекия и Иона объявляют, что после их избавления они будут прославлять благость Бога в храме (Ис 38:20; Ион 2:10). Это правило Давид дал всем верующим: «Что воздам Господу за все благодеяния Его ко мне? Чашу спасения приму и имя Господне призову» (Пс 115/116:3-4). Ему последовала вся Церковь, как мы видим в другом псалме: «Спаси нас, Господи, Боже наш,... дабы славить святое имя Твоё, хвалиться Твоею славою» (Пс 105/106:47). А также: «Призрит на молитву беспомощных и не презрит моления их. Напишется о сём для рода последующего, и поколение грядущее восхвалит Господа... Дабы возвещали на Сионе имя Господне и хвалу Его в Иерусалиме» (Пс 101/102:18-19,22).

Всякий раз, когда верующие умоляют Бога о помощи во имя его, заявляя, что недостойны получить что-либо во имя своё, они обязуются благодарить Его и обещают чисто и праведно пользоваться Божьими благодеяниями и говорить о них громко и открыто. Так Осия говорит об искупительном будущем Церкви: «Отними всякое беззаконие и прими во благо, и мы принесём жертву уст наших» (Ос 14:3). В самом деле, Божьи благодеяния не только предполагают, чтобы мы прославляли Бога устами, но и естественным образом побуждают нас любить Его. Давид говорит: «Я люблю Господа, потому что Он услышал голос молитвы моей» (Пс 114/ 116:1)*. В другом месте, рассказывая о полученной им помощи, он восклицает: «Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!» (Пс 17/18:2). Ибо никогда никакие хвалы не будут угодны Богу, если они не исходят из источника любви125.

Более того, нам следует знать правило св. Павла: все прошения, не сопряжённые с благодарением, испорчены и порочны. Апостол говорит так: «Всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания перед Богом» (Флп 4:6). Поскольку многие, охваченные и движимые печалью, усталостью, нетерпением, горечью боли и страхом, проговаривают свои молитвы с какой-то досадой, апостол призывает верующих сдерживать свои страсти, так чтобы ещё до того, как они получат просимое, они не уставали славить Бога радостным сердцем. А если молитвы и благодарения должны совершаться подобным образом, то насколько следует нам быть преданными Богу, если Он даёт нам возможность радоваться желаемому! Мы учили, что наши молитвы освящаются заступничеством Иисуса Христа, без которого они были бы осквернёнными. Также и апостол, повелевая нам приносить жертву хвалы через Иисуса Христа (Евр 13:15), предупреждает, что наши уста недостаточно чисты и могут славить имя Божье только посредством жертвы Христа. Отсюда я заключаю, что люди одурманены папством и большинство из них изумляется, когда Иисуса Христа называют Ходатаем.

По этой причине св. Павел требует непрестанно молиться и благодарить (1 Фес 5:17-18). Это, добавлю я, для того, чтобы наши желания во все делах, во всякое время и во всяком месте возносились к Богу с величайшим усердием, на какое мы только способны, — дабы ожидать от Него всякого блага и славить Его, ибо Он даёт нам постоянный повод молиться и славить.

29. Непрестанная молитва (priиre) — долг каждого человека в отдельности. Он, однако, не распространяется на общественные молитвы (oraisons): они не могут быть непрестанными, но могут и должны совершаться в установленном порядке по общему согласию Церкви, когда люди пожелают собраться вместе. И поэтому есть определённые, четко установленные часы молитв. Эти часы безразличны для Бога, однако необходимы для людей. При этом следует принимать во внимание удобство каждого человека и, как сказал св. Павел, всё происходящее в Церкви должно быть благопристойно и чинно (1 Кор 14:40).

*Синодальный перевод: «Я радуюсь, что Господь услышал голос мой, моление моё».

Это не противоречит тому, чтобы любая Церковь всегда стремилась молиться как можно чаще, особенно когда она испытывает какую-либо нужду. Об усердии в молитве, приближающемся к непрестанности, мы скажем в конце главы3. Оно не имеет ничего общего с суеверными длиннотами и повторами в молитвах, запрещёнными нам нашим Господом (Мф 6:7). Ибо Он запрещает не усердие и упорство, не постоянство, частоту и пылкость молитв, а учит нас не думать, будто суетной болтливостью и надоедливостью мы можем принудить Бога исполнить наши прошения, как будто Его, словно человека, можно убедить болтовнёй. Нам известно, что лицемеры, не задумываясь о том, что они имеют дело с Богом, превращают моления чуть ли не в помпезные триумфыь. Они подобны фарисею, благодарившему Бога за то, что он не таков, как прочие люди, и возносившемуся перед ними; он, признавая себя должником Бога, словно хотел добиться репутации святого (Лк 18:11 сл.).

Длинные молитвы сейчас в ходу у папистов. Они происходят из того же источника: одни, машинально бормоча «Аве Мариа» и по сотне раз перебирая чётки, лишь попусту тратят время; другие — в основном каноники и монахи, — днём и ночью распевая в церквах и читая молитвенники, фарисействуют перед народом. Болтать подобным образом означает играть с Богом, как с маленьким ребёнком. Поэтому нас не должно удивлять, что Иисус Христос закрывает перед этой болтовнёй двери Церкви, где должны звучать только предельно искренние, сердечные молитвы. Есть ещё одно заблуждение, близкое к описанному, которое тоже отвергает Иисус Христос. Лицемеры, желая покрасоваться, ищут многих свидетелей и больше, чем выразить в молитве свои глубокие чувства, хотели бы молиться на рынке на виду у людей, чтобы заслужить их похвалу.

Как уже было сказано0, цель совместной молитвы заключается в том, чтобы наш дух возвышался и устремлялся к Богу, дабы прославлять Его и воздавать Ему хвалу и просить помощи в нужде. Поэтому нетрудно понять, что суть молитвы спрятана в сердце и в уме. Более того, молитва — это внутреннее желание, преобразившееся и направляемое к Богу, который знает тайны сердца. Поэтому Господь наш Иисус Христос, когда захотел дать верное молитвенное правило, велел нам войти в комнату, затворить дверь и молиться там Небесному Отцу, дабы Он, проникающий во все тайны, услышал нас и избавил (Мф 6:6). Приведя пример лицеме-

аРаздел 51.

b «Я никому не навязываю никакого закона, мне лишь бы хотелось, чтобы строгость наших молений показывала, какое почтение испытываем мы к имени Божьему». (A l'Eglise franзaise de Londres. — ОС, XIV, 365.) — Прим. франц. изд.

сРаздел 4 настоящей главы.

ров, которые, устраивая из молитв зрелища, тщеславно ищут славы и награды у людей, Он учит, как нужно совершать молитву: войти в комнату и молиться, затворив дверь. Я полагаю, что этими словами Иисус учит нас искать такого убежища, которое поможет нам заглянуть в собственное сердце и погрузиться в него умом, и обещает, что через внутреннее сердечное переживание мы приблизимся к Богу. А наши тела должны быть его истинными храмами.

Говоря так, Он не отрицал допустимости и полезности молитвы в других местах, а лишь объявил, что молитва есть тайное действие и исходит прежде всего из сердца и ума. От них она требует покоя, свободы от плотских чуств и мирских забот. Не случайно сам Господь Иисус, желая предаться молитве, удалялся от людского шума (Мф 14:23; Лк 5:16). Но, скорее, Он делал это, чтобы своим примером убедить нас не пренебрегать тем, что возвышает наше сердце и побуждает его к доброй молитве — ибо само по себе оно слишком хрупко и рассеянно. И как Он, если представлялась возможность, совершал молитвы среди толпы, так и мы не должны смущаться воздевать руки к небесам на всяком месте во всякое время, когда это необходимо (1 Тим 2:8)126. Мы должны поступать так ещё и потому, что тот, кто отказывается молиться в собрании верующих, не знает, что такое молиться в уединении, в стороне и у себя дома. Верно и обратное: тот, кто не умеет молиться в уединении дома, даже часто посещая общественные собрания, молится на них рассеянно, потому что мнение людей для него важнее, чем тайный суд Бога.

Дабы общие молитвы Церкви не были в небрежении, Бог украсил их прекрасными определениями, в особенности когда назвал свой храм «домом молитвы» (Ис 56:7). Этим Он показал, что молитва — главный род служения Ему. Повелев воздвигнуть храм, Бог соорудил скамью, чтобы собрать на ней верующих, которые при общем согласии будут чтить и прославлять Его. Здесь нужно вспомнить и замечательное обетование: «Тебе, Боже, принадлежит хвала на Сионе и Тебе воздастся обет» (Пс 64/65:2). Этими словами пророк утверждает, что никогда молитвы Церкви не будут напрасны и бесплодны, ибо Бог всегда даёт верным Ему повод радостно прославлять и воспевать Его. Хотя прообразы Закона исчезли, но, поскольку этим ритуалом Бог хотел утвердить в нас единство веры, нет сомнений, что обетование относится и к нам. Иисус Христос подтвердил его, а св. Павел учит, что оно остаётся в силе навечно.

30. Так как Бог велит своему народу совершать общие молитвы, то требуется, чтобы для этого были храмы, в которых люди, отказывающиеся от молитвенного общения с народом Божьим, не могут оправдаться заявлением, что исполняют Божье повеление у себя дома. Ибо Тот, кто обещает исполнить всё, что двое или трое соберутся вместе просить во имя его [Мф 18:19-20], ясно свидетельствует, что Он не отвергает совместных молитв — лишь бы не было в них тщеславия и самопревозношения, а, напротив, было чистое искреннее чувство, исходящее из самого сердца.

Если таково законное использование храмов (а что оно таково, не подлежит сомнению), то нам нужно остерегаться считать их обителями Бога (как считалось многие годы), где наш Господь лучше нас слышит, или приписывать им какую-то тайную святость, благодаря которой наши молитвы становятся приятнее Богу. Ибо если подлинные Божьи храмы — это мы сами, то, желая воззвать к Богу в его подлинном храме, необходимо молиться внутри себя. Оставим то грубое и плотское мнение евреям и язычникам, ибо у нас есть повеление поклоняться Богу в духе и истине (Ин 4:23) независимо от места.

Верно, что в древности по Божьему повелению Храм был предназначен для совершения молитв и жервоприношений. Но это было тогда, когда истина лишь проступала из густой тени; теперь, когда она провозглашена открыто, непозволительно останавливаться на каком-либо материальном храме. Впрочем, и в древности Храм был дан евреям не для того, чтобы они замкнули присутствие Бога внутри его стен, но чтобы научить их видеть в нём образ подлинного Храма. Поэтому св. Стефан сурово обличал тех, кто так или иначе полагал, будто Бог живёт в рукотворных храмах; а их предшественников разубеждал пророк Исайя (Ис 66:1).

31. Совершенно очевидно, что славословия и воспевания в молитвах ничего не значат перед лицом Бога и ничуть не приближают нас к Нему, если не исходят из чистого чувства и из глубин сердца127. Напротив, они оскорбляют Его и вызывают на нас Божий гнев, когда исходят только изо рта. Ибо это — поношение святейшего имени Бога, насмешка над его величием, как Он и объявил через своего пророка. Хотя он говорит о притворстве любого рода, здесь имеется в виду и этот порок: «Так как этот народ приближается ко Мне устами своими и языком своим чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня, и благоговение их предо Мною есть изучение заповедей человеческих, то вот, Я ещё необычайно поступлю с этим народом, чудно и дивно, так что мудрость мудрецов его погибнет и разума у разумных его не станет» (Ис 29:13-14; Мф 15:8-9).

Мы не считаем, однако, что слово или пение нехороши. Но мы полагаем их полезными, когда они вызваны сердечным чуством и усиливают его. Ибо они укрепляют стремление человека, которое без них весьма хрупко и легко уклоняется в сторону, если не получает разного рода поддержку и не удерживается в размышлении о Боге. Более того, поскольку все наши члены, каждый на своём месте, должны славить Бога, то очень хорошо, что язык, сотворенный Богом для возвещения и возвеличивания его имени, используется именно для этого — в слове и пении. Он особенно потребен в молитвах, совершаемых публично на собраниях христиан. На них мы должны показать, что, почитая Бога единым духом и единой верой, также хвалим Его общим и единым словом, почти что едиными устами (Рим 15:6). Хвалим перед людьми, чтобы каждый ясно слышал исповедание веры своего брата, стремился воссоздать в себе эту веру и укрепить её.

32. Что касается пения в церквях, то я мимоходом замечу, что оно не только возникло очень давно, но существовало ещё в апостолькие времена, как можно заключить из слов св. Павла: «Буду петь духом*, буду петь и умом» (1 Кор 14:15). А также в Послании к колоссянам: «Научайте и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песнями, во благодати воспевая в сердцах ваших Господу» (Кол 3:16). В первом отрывке апостол показывает, что нужно воспевать сердцем и устами; во втором — он хвалит духовные песни, с помощью которых верующие получают друг от друга наставление.

Однако у св. Августина мы читаем, что пение не всегда было распространено повсеместно. Он рассказывает, что петь начали во времена св. Амвросия в Милане, когда Юстина, мать императора Валентиниана, преследовала христиан51; оттуда пение распространилось по западным церквам. Несколько раньше он сказал, что этот обычай пришёл из церквей Востока, где он соблюдался всегдаь. Во второй книге «Пересмотров» св. Августин говорит, что в Африке в его время пение было принято. Очевидно, что если пение так глубоко укоренено, что преподносится Богу и его Ангелам, то оно есть украшение, придающее больше достоинства хвале Богу, и хорошее средство воодушевления сердец, дабы они стали более пылкими в молитве. Но нужно постоянно следить за тем, чтобы уши не были более внимательны к гармонии пения, нежели умы — к духовному смыслу слов. В другом месте св. Августин высказывает опасение: он хотел бы, чтобы повсюду соблюдались правила пения, установленные Афанасием, то есть пение было бы скорее чтением. Он, однако, добавляет, что когда он вспоминает о плодах научения, которые получил, слушая церковные распевы, то склоняется к противоположному мнению, то есть одобряет пениес 128.

Когда высказываются так сдержанно, то не остаётся сомнений в священности и пользе духовных песнопений. Напротив, когда песни и мелодии сочиняются лишь для удовольствия слуха — а таковы фиоритуры и всё музицирование папистов, а также то, что именуется прерывистой музыкой и четырёхголосным пением, —то это не подобает величию Церкви и не может быть сколько-нибудь угодно Богу.

33. Отсюда становится ясным также то, что публичные молитвы должны совершаться не на греческом языке среди говорящих по-латыни, не на латинском среди говорящих по-французски или по-английски (так ранее обычно было повсюду), а на разговорном языке данной страны, чтобы молитвы могло понять всё собрание. Ибо они должны служить для созидания и наставления всей Церкви, которой непонятный шум не приносит никакого плода. А на тех людей, в ком нет ни капли любви и человечности, должен хоть немного подействоать авторитет св. Павла, высказывание которого совершенно ясно: «Если ты будешь благословлять духом*, то стоящий на месте простолюдина как скажет "аминь" при твоём благодарении? Ибо он не понимает, что ты говоришь. Ты хорошо благодаришь, но другой не назидается» (1 Кор 14:16-17). А теперь кто не изумится необузданной дерзости, которую проявили и всё ещё проявляют паписты, вопреки запрету апостола распевающие и взывающие на чужом и незнакомом языке, на котором чаще всего сами не понимают ни слова и только хотят, чтобы понимали другие?

Св. Павел указывает, что мы должны идти другим путём. «Что же делать? Стану молиться духом**, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь и умом» (1 Кор 14:15). В этом отрывке, где мы употоребляем слово «голос», апостол пользуется словом «дух», подразумевая дар речи. Многие, желая удивить, злоупотребляли переводом и отделяли язык от ума. Но мы всегда должны помнить о том, что язык в отрыве от ума и сердца не может не быть отвратителен Богу — как в уединённой молитве, так и в публичной.

Более того, мы должны помнить, что пылкость и сила желания (vouloir) должны быть так велики, чтобы превзойти всё выразимое на человеческом языке. Наконец, в личной молитве сам язык перестаёт быть необходимым. Он нужен лишь потому, что внутренняя мысль не может двигаться сама по себе: посредством сильной эмоции она обращается к языку и приводит его в действие. Хотя иногда лучшие молитвы — это безмолвные молитвы, часто бывает, что сердечное чувство столь пылко, что приводит в движение язык и другие члены без всяких честолюбивых стремлений молящегося. Так Анна, мать Самуила, желая молиться, «говорила в сердце своём, а уста её только двигались» (1 Цар 1:13). И верующие каждый день переживают нечто подобное, когда в молитвах вздыхают и испускают стоны без всякого желания со своей стороны. Что касается внешнего вида и положения тела, которые мы обычно наблюдаем при молитвах (коленопреклонения, распущенные волосы), то это упражнения, посредством которых мы стремимся выразить величайшее почтение к Богу.

34. Теперь нам нужно научиться не только способу совершения молитвы, но также стилю и образцу, который наш Небесный Отец дал нам через своего возлюбленного Сына, Господа нашего Иисуса Христа (Мф 6:9-13; Лк 11:2-4). Постигая этот образец, мы сможем почувствовать непостижимую благость и любовь. Ибо Он не только призывает и побуждает нас обращаться к Нему при любой нужде, как дети обращаются к своему отцу всякий раз, когда их вынуждают обстоятельства. Но, зная, что мы не можем в должной мере понять ни того, как велика наша нищета и немощь, ни того, что именно нужно просить у Бога и что нам полезно, Он пожелал помочь нам в нашем невежестве и заместить самим Собой то, чего недостаёт нашему духу. Посему Он дал нам образец молитвы, в котором, как на картине, изобразил всё, что позволено желать от Него, всё, что может быть нам полезно, всё, что мы должны просить у Него. Эти великодушие и щедрость могут принести нам особенное утешение. Ибо мы видим и убеждаемся, что не просим чего-либо незаконного, непозволительного, чуждого Ему, не просим чего-либо, что Ему неугодно, когда мы следуем его правилу и молимся почти что его устами.

Платон, видя, что в желаниях и просьбах людей к Богу проявляется их неразумие, что исполнение этих просьб лишь навредит им, заявляет, что наилучший вид молитвы был описан древним поэтом: просить Бога* делать нам добро независимо от того, молим мы о нём или нет, и отвратить от нас зло, даже если мы хотим, чтобы оно постигло наса. Это верная точка зрения для язычника, поскольку он видит, как опасно просить Бога о том, чего требует наша похоть. В то же время в этих словах выражена наша беда: мы не можем без опасений раскрыть рот, чтобы чего-либо попросить у Бога, если Св. Дух не подкрепит нас и не научит доброй молитве (Рим 8:26). Такая привилегия тем более ценна, что Сын Божий почти вложил в наши уста слова, которые освобождают наш дух от сомнений и колебаний.

35. Эта молитва, или молитвенное правило включает шесть прошений (геяие8Іез)а. У меня есть основание не соглашаться с теми, кто делит её на семь прошений129, так как евангелист излагает молитву именно в шести частях. Говоря «не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого», он соединяет два члена в одно прошение. Он как бы говорит: не попусти, чтобы мы были побеждены искушением, но помоги нам в нашей немощи и освободи нас, пока мы не пали.

Древние учителиь дают именно такое толкование. Отсюда легко понять, что добавление св. Матфея, которое некоторые считают седьмым прошением, является разъяснением шестого и должно относиться к нему. Хотя молитва такова, что в каждой её части нужно прежде всего видеть Божью славу, и хотя нам необходимо, чтобы всё, о чём в ней говорится, совершилось, как мы того просим, тем не менее первые три прошения прямо выражают желание прославить Бога. Произнося их, мы должны думать только о Божьей славе и забыть о самих себе. В трёх других прошениях говорится о вещах, о которых нам следует просить для удовлетворения наших нужд.

Когда мы молимся, чтобы святилось имя Божье, Бог хочет испытать, бескорыстно ли мы любим и чтим Его или же делаем это как наёмники. Поэтому мы должны думать не о собственной пользе, но лишь о его славе — без всякого иного чувства и стремления, без всякой иной цели. Но даже и в этом случае молитва обращается нам на пользу. Ибо когда святится Имя Божье — как мы о том просим, — оно одновременно освящает и нас. Но, как уже сказано, мы не должны оглядываться на свою пользу: даже если бы не было никакой пользы и мы не получали бы ничего, мы не перестали бы желать и молитвенно просить освящения Божьего Имени и всего того, что относится к Божьей славе. Это видно на примерах Моисея и св. Павла, с которыми не случилось никакого зла, когда они отвернулись от себя и даже страстно возжелали собственной гибели, чтобы слава Божья возрастала и его Царство преумножалось, даже если им будет нужно пострадать (Исх 32:32; Рим 9:3). В то же время, когда мы молим дать нам хлеб наш насущный на сей день, то, хотя просим о вещи для себя и своей пользы, мы при этом должны прежде всего искать Божьей славы. Ибо если какая-либо вещь не преумножает его славу, у нас не должно быть желания просить о ней и обладать ею. Теперь начнём изложение молитвы.

ОТЧЕ НАШ, СУЩИЙ НА НЕБЕСАХ

Здесь, в самом начале молитвы выражено то, о чём мы только что говорили: все наши молитвы должны быть направлены и обращены к Богу во Имя Иисуса Христа, ибо ни одна из них не может быть принята Им через другое имя. Называя Бога нашим Отцом, мы обращаемся к Нему во Имя Иисуса Христа. Мы не могли бы Его так называть, и было бы дерзостью и безрассудством объявлять себя его детьми, если бы мы не сделались таковыми по его милости, явленной в Иисусе Христе. Он есть его истинный собственный Сын по природе (naturel) и был дан нам Богом как брат, дабы то, что присуще Ему по природе, стало нашим через дарение и усыновление — если только мы в твёрдой вере примем это великое благодеяние. Как говорит св. Иоанн, Бог-Отец дал всем, кто веруют в его единородного Сына, великое превосходство и привилегию* быть чадами Божьими (Ин 1:12). Поэтому Он называется нашим Отцом и желает, чтобы и мы Его так называли, освобождая нас от всяческих сомнений сладостной любовью, заключённой в его Имени. Ибо нет большей любви, чем отеческая.

Бог не мог бы дать более надёжного свидетельства своей беспредельной любви к нам, нежели желание, чтобы мы назывались его детьми (1 Ин 3:1). Но его любовь к нам сильнее, чем любовь земных отцов к своим детям, поскольку она совершенна и обнимает своей благостью и милосердием всех людей на земле. Если бы могло случиться так, что все отцы утратили бы любовь и отеческое чувство к своим детям и оставили их, Бог нас никогда не оставит, ибо Он не может отречься от самого Себя (Пс 26/27:10; Ис 63:16; 2 Тим 2:13). У нас есть его обетование, данное Богом через Сына, Искупителя нашего, который сказал: «Если вы, будучи злы, умеете деяния благие делать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Мф 7:11). А пророк говорит: «Забудет ли женщина грудное дитя своё?., но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис 49:15). А если мы его дети, то, как ребёнок не может уйти под присмотр чужого — разве лишь по причине жестокости и бесчеловечности своего отца или его слабости и немощи, — так и мы не можем искать помощи где-либо ещё, кроме как у нашего Небесного Отца, не бесчестя Его, не будучи нищими и бессильными, грубыми и жестокими.

Нам нельзя ссылаться на то, что нам страшно обращаться к Богу из-за своих грехов: мол, как бы благосклонен и великодушен Он ни был, наши грехи вызывают Его гнев. Ибо если среди людей у сына нет лучшего защитника перед отцом, чем он сам, когда, смиренно и послушно сознаваясь в своём проступке, сын просит о милосердии, а отцовское сердце не может лгать, будто его не трогает и не волнует такая просьба, — то как поступит Отец милосердия и Бог всякого утешения (2 Кор 1:3)? Разве не услышит Он плача и стенаний детей своих, молящихся Ему о себе, которых Он сам призывает к этой молитве, и не исполнит скорее все их собственные просьбы, чем просьбы о них, идущие от других, к кому они могли бы прибегнуть, сомневаясь и не доверяя доброте и милосердию Бога?

Это великое отеческое милосердие мы видим в притче, где показан отец, который ждёт лишь просьбы о прощении от сына, покинувшего его, расточившего своё достояние и нанесшего отцу тяжкую обиду. Но когда отец видит, что сын возвращается к нему, то узнаёт его издалека, бежит невстречу, бросается ему на шею, утешает его и милостиво принимает (Лк 15:20 сл.). Предложив нам пример великодушия и любви человека, Господь пожелал научить нас, сколь большей милости, любви и великодушия должны мы ожидать от Бога, который не просто Отец, но превзойдёт всех отцов добротою и состраданием, если мы вручим себя его милости, хотя мы — неблагодарные, мятежные и плохие дети. И чтобы дать нам больше уверенности в том, что, если мы христиане, Он по отношению к нам именно такой Отец, Бог пожелал называться не просто «Отцом», но «Отцом нашим»! Мы как бы говорим: Отче, так любящий своих детей, так милостиво прощающий, мы, твои дети, молимся Тебе, уверенные, что Ты — наш Отец, который испытывает к нам только отеческое чувство, хотя мы и недостойны такого Отца, хотя и творим дурные дела, хотя мы очень несовершенны и немощны.

Однако, поскольку наши души слишком испорчены, чтобы постигнуть беспредельность Божьей милости, Бог дал нам не только Иисуса Христа — залог нашего усыновления, но послал нам во свидетели своего Св. Духа, который дал нам власть громко и открыто провозглашать: «Авва, Отче!» (Гал 4:6). Поэтому всякий раз, когда испорченность будет отбрасывать нас назад, мы должны умолять Бога, чтобы, устранив слабость, которая делает нас боязливыми, Он через посредство этого Духа милосердия подвигнул нас на дерзновенную молитву.

3$. Этим нам вовсе не предписывается, чтобы каждый человек в отдельности называл Бога своим Отцом, но предписывается, чтобы все вместе мы называли Его нашим Отцом, и как следствие указывается, сколь братскими должны быть отношения между людьми, ибо все мы — дети одного Отца и пользуемся по его щедрости одинаковым правом и званием. А поскольку один у нас Отец (Мф 23:9) и от Него исходят все блага, какие мы можем иметь, у нас не должно быть никакого до такой степени обособленного и разделённого блага, чтобы мы не были готовы, в случае необходимости с открытым и щедрым сердцем передавать его друг другу в общее пользование. Когда мы готовы должным образом помогать друг другу, то нет ничего, что могло бы больше пойти на пользу нашим братьям, нежели наше прошение за них всемилостивому Отцу. Если Он к нам благорасположен, то нечего больше и желать. Несомненно, это наш долг перед Отцом здесь, на земле. Ибо тот, кто по-настоящему, чистым сердцем любит себя и желает себе добра и чести как отцу семейства, одновременно любит всё своё семейство и трудится на благо ему. Так что если мы испытываем к Небесному Отцу доброе чувство, то нам нужно выразить это чувство к Божьему народу, к Божьему дому и Божьему наследию, которое Отец так почтил, что назвал полнотою в своём единородном Сыне (Эф 1:23).

Значит, молитва христианина должна быть построена так, чтобы она была общей и охватывала всех его братьев во Христе: не только тех, кого он видит и считает таковыми сейчас, но всех живущих на земле людей, о которых мы не знаем, как определил поступить с ними Господь, но которым, уповая на лучшее, мы обязаны желать всяческого блага. Особенно доброе чувство мы должны питать к своим по вере, как и советует нам, среди прочего, св. Павел (Гал 6:10). Это люди, которые, насколько мы можем судить, суть истинно верущие и служители Бога. Итак, все наши молитвы должны быть такими, чтобы охватывать ту общину, которую наш Господь установил в своём Царстве и в своём доме.

39. Это не препятствует личным молитвам за себя и за других постольку, поскольку наше чувство не отворачивается от пользы общины и от заботы о её сохранении, но целиком им способствует. Хотя сами по себе такие молитвы совершаются в одиночестве, однако, будучи направлены к общей цели, они не перестают быть общими. Это легко понять с помощью аналогии. Бог велел помогать в нуждах вообще всем бедным. И те, кто, делая так, творит милосердие, раздаёт своё добро людям, которые, как он видит или знает, нуждаются в нём, — те исполняют заповедь. Исполняют несмотря на то, что они не раздают всем, кто хоть в чём-то нуждается, — или потому, что всех не знают, или потому, что на всех не достанет. Так же не противятся Божьей воле люди, которые, видя рядом с собой церковную общину и думая о ней, совершают отдельные молитвы, когда своими словами, но единым чуством и сердцем просят Бога за себя и за других, о чьих нуждах Он пожелал дать им знать.

Это так, хотя не всё совпадает в отношении молитвы и в отношении милостыни. Нашим имуществом мы в состоянии помочь только тем людям, о бедности которых знаем. Но молитвой мы можем и должны помогать даже тем, о которых не знаем или которые удалены от нас на огромное расстояние. Это происходит вследствие общего характера молитв (gйnйralitй des oraisons), охватывыющих всех детей Божьих, в число которых входят и те далёкие братья. Сюда можно отнести призыв св. Павла к верующим его времени воздевать к небу чистые руки (1 Тим 1:8). Предупреждая, что в случае разделения дверь перед их молитвами будет затворена, он велит верующим соединиться в искреннем согласии.

40. Далее сказано: «сущий на небесах». Из этого не следует делать вывод, будто Бог пребывает на небесной сфере. Ибо Соломон засвидетельствовал: «небо и небо небес не вмещают Тебя» (3 Цар 8:27). И сам Господь через своего пророка сказал, что небо — престол его, а земля — подножие ног его (Ис 66:1 ; Деян 7:49; 17:24). Тем самым Бог объявляет, что не живёт в каком-то определённом месте, но пребывает везде и заполняет Собою всё. Но так как наше неведение и слабость разума не позволяют иначе представить себе его славу, могущество, высоту и надмирность, то Он обозначает их для нас как «небеса» — самое высокое и великое, что мы только можем созерцать. Поскольку, постигая тот или иной предмет, наши чувства всегда привязывают его к какому-то месту, о Боге сказано, что Он обитает превыше всего, дабы, пожелав Его найти, мы возвысились над всеми чувствованиями души и тела. Кроме того, такой способ выражения указывает, что Бог не подвержен какой-либо порче или изменению. Наконец, из него следует, что Он своею силой поддерживает весь мир и управляет им.

Поэтому сказать «сущий на небесах» значит сказать, что Бог обладает беспредельным величием и высотой, непостижимой сущностью, неописуемым могуществом, вечным бессмертием. Это выражение должно подвигнуть нас к тому, чтобы, думая о Боге, мы оторвали сердца и умы от всего мирского, не воображали в Боге ни единой частицы плотского и земного, не пытались приспособить Его к нашим мирским меркам, к нашим низким чувствам. Это выражение должно нам также помочь утвердиться в доверии к Богу, ибо оно указывает, что своим Провидением (providence) Он правит землёю и небом.

Итак, под именем «Отец» нам предстаёт Бог, явившийся в образе своего Сына, дабы мы призывали Его в твёрдой вере. При этом имя «Отец», под которым Бог становится близок Нам, должно не только укреплять наше доверие к Нему, но и удерживать наш ум в узде, чтобы вера и ум не стремились к каким-либо неведомым или воображаемым божествам. Ведомые единственным Сыном, они долждны подниматься к Тому, кто есть единственный Отец Ангелов и людей. Далее, поскольку Престол Бога утверждён на небе, мы видим, что Он правит миром, и, значит, мы приходим к Нему не напрасно: по своей доброй воле Бог заботится о своих созданиях. «Надобно, говорит апостол, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть* и ищущим Его воздаёт» (Евр 11:6). Здесь Иисус Христос соединяет то и другое в своём Отце, чтобы на Него была обращена наша вера, а также чтобы мы были убеждены, что Он не забыл о нашем спасении, поскольку свой промысел распространил и на людей.

Это принципы, в соответствии с которым св. Павел даёт нам правила доброй молитвы. Прежде чем призвать нас открыть свои нужды Богу он говорит: «Не заботьтесь ни о чём», «Господь близко» (Флп 4:6,5). Отсюда ясно, что те, кто не абсолютно убеждён в истинности речения «око Господне над боящимися Его» (Пс 32/33:18), сами уродуют свои молитвы, пребывая в сомнениях и растерянности.

[Первое прошение: ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЁ]

41. Первое прошение состоит в том, чтобы святилось Имя Божье. Необходимость такого прошения должна вызывать у нас страшный стыд. Ибо что можно помыслить более гнусного, нежели зрелище затемнённой — частично нашей неблагодарностью, частично нашей злобой — Божьей славы? Хуже того, нашей гордыней и разнузданными страстями слава его, насколько это в наших силах, уничтожена вообще. Верно, слава Божьего Имени сияет вопреки нечестивцам, а они должны погибнуть вместе со своим беспутством, наполненным кощунствами. Пророк не без оснований восклицает: «Как имя Твоё, Боже, так и хвала Твоя до концов земли» (Пс 48/49:11). Где бы ни являлся Бог, там невозможно не обнаружить его силу, то есть могущество, доброту, мудрость, справедливость, милосердие, истину, которые восхищают нас и побуждают петь Ему хвалу. Поскольку мы столь вероломно крадём у Бога его святость на земле и не можем сохранить её должным образом, то нам по крайней мере следует молить Господа, чтобы Он сам её сохранил. То есть мы должны просить, чтобы Богу воздавалась честь по достоинству, чтобы люди говорили и думали о Нём с особенным почтением. Почтению противостоит небрежение, а оно влечёт за собой профанацию. Этот порок всегда был очень присущ миру, он и теперь ещё слишком характерен для него. Отсюда проистекает необходимость этого прошения; оно было бы излишне, если бы у нас обнаружилось хоть немного благочестия.

Если же Имя Божье святится как подобает, то есть прославляется более всех прочих, то в этом прошении мы должны видеть повеление молить Бога не только о том, чтобы Он оградил своё Имя от всякого нечестия и небрежения, но и том, чтобы Он укротил и смирил всех людей130 и сделал их способными почитать и прославлять Его как должно. Бог открывает нам Себя — отчасти в своём слове, отчасти в своих делах, — но мы не святим Бога должным образом, если не отдаём Ему его достояния. И так как всё, что мы получаем, исходит от Него, то суровость Бога не менее ценна и полезна для нас, чем его великодушие: в многообразии своих дел Он запечатлел знаки (marques) своей славы, которые по праву заслуживают хвалы на всех языках. Совершив эту хвалу, Св. Писание получит полную власть над нами; но что бы ни произошло, Бог не перестанет быть благословенным, как Он того достоин, пока существует мир.

В этом прошении мы молимся также о том, чтобы погибло всякое нечестие, пятнающее святое и священное Божье Имя, чтобы изгладились всякие насмешки, хула и ропот, несовместимые с его освящением, и чтобы величие Бога, подавившего и поправшего эти кощунства, возрастало изо дня в день ко всё большей славе.

[Второе прошение: ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЁ]

42. Второе прошение заключается в том, чтобы наступило Царство Божье. Хотя это прошение не содержит ничего нового или существенно отличного по сравнению с первым, тем не менее есть основания поставить его отдельно. Ибо если мы хорошенько задумаемся над своей медлительностью и тугодумием, то, чтобы охватить наиболее существенные вещи, нам будем необходимо расширить рамки обсуждения. После того, как мы получили повеление просить Бога, чтобы Он покорил и в конце концов уничтожил всё, что пятнает его святое Имя, добавляется второе прошение, вполне согласующееся с первым: чтобы наступило Царство Божье. Хотя вышеа мы определили и объяснили природу этого Царства, здесь я вкратце повторю, что Бог считает Царством, когда люди, отвергнувшие себя и презирающие мир и земную жизнь, предаются Божьей праведности и стремятся к небесной жизни.

Владычество Бога имеет две стороны. Первая состоит в том, что Он силой своего Духа исправляет и смиряет все желания плоти, которые, словно разъярённая толпа, борются против Него. Вторая заключается в том, что Бог формирует все наши чувства, чтобы подчинить их своей власти. Поэтому человек, стремящийся правильно совершить это прошение, должен начать с себя и пожелать очиститься от всякой испорченности, которая нарушает в его сердце покой Царства Божьего и пятнает его чистоту. Кроме того, поскольку слово Божье — это как бы монарший скипетр, здесь мы имеем повеление молиться о том, чтобы Бог склонил умы и сердца всех людей к добровольному послушанию его слову. Это происходит тогда, когда Бог дотрагивается до них и вселяет таинственное вдохновение к познанию силы слова, дабы люди ставили его превыше всего и воздавали ему такую честь, которой оно заслуживает. В дальнейшем мы обратимся к грешникам, которые противятся Божьему владычеству с отчаянным упорством и злобой.

Итак, Бог возвышает своё Царство, принижая мир, — однако делает это различным образом: Он укрощает безудержную алчность одних, обуздывает гордыню других или уничтожает её, если обуздать её невозможно. Нам следует желать, чтобы это происходило каждый день, дабы Бог собрал церкви всего мира, число которых Он увеличивает, которые Он обогащает своими дарами и добрый порядок в которых поддерживает. И напротив, молиться, чтобы Он ниспроверг всех врагов чистоты своего учения, разрушил их планы, расстроил их попытки и усилия. Здесь обнаруживается, что нам не без оснований повелено думать о постоянном возрастании Царства Божьего: ведь никогда состояние людей не было столь хорошим, чтобы они были чисты от всякой скверны порока и процветали в неповреждённой чистоте. Совершенное состояние наступит лишь со вторым пришествием Иисуса Христа, когда, как говорит св. Павел, будет Бог всё во всём (1 Кор 15:28)131.

Таким образом, эта молитва должна вырывать нас из плена мирских по-хотей, отделяющих нас от Бога, при которых его Царство не имеет в нас действенности и силы. Она должна также воспламенять в нас желание и стремление умертвить свою плоть и терпеливо нести крест — ибо Бог желает, чтобы его царство утверждалось именно таким средствами. И нас не должно смущать, что внешний человек испорчен, если внутренний — обновлён [2 Кор 4:16]. Для Царства Божьего необходимо, чтобы Бог делал нас причастниками своей славы, покоряя нас своей праведности. Это происходит в том случае, если каждый день Бог открывает свою сияющую истину, чтобы победить, изгнать и наконец совершенно уничтожить всякие сатанинские басни и ложь о своём Царстве. Это происходит, когда Бог хранит верных Ему, направляет их на праведный путь Св. Духом и утверждает их в добре; когда Он, напротив, разрушает коварные заговоры своих врагов, устраняет их ловушки и обманы, предвидит и обнаруживает их интриги и сокрушает их бунт, — пока вообще не убьёт Антихриста духом своих уст [2 Фес 2:8] и не уничтожит всякое беззаконие светом своего пришествия.

[Третье прошение: ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ И НА ЗЕМЛЕ, КАК НА НЕБЕ]

43. Третье прошение таково: пусть осуществится воля Божья на земле, как на небе. Это целиком зависит от царской воли Бога и не может быть отделено от его Царства. Однако это прошение добавлено не зря, но из-за нашего крайнего невежества: нам трудно понять, что означает «да приидет Царствие Твоё». Поэтому третье прошение следует понимать как указание на то, что Бог будет Царём мира тогда, когда все люди подчинятся его воле. Здесь речь не идёт о его тайной воле, которая властвует надо всем и всё ведёт к угодной Богу цели. Ибо сколь бы яростно Сатана и нечестивцы ни восставали и ни боролись против Него, Он осуществляет свой непостижимый план, согласно которому может не только отбить все их нападения, но и подчинить их своему игу и сделать с их помощью то, что Он постановил.

Здесь нам нужно увидеть иную волю Бога — его призыв к добровольному послушанию. Небо сопоставляется с землёй потому, что Ангелы добровольно служат Богу и готовы исполнить все его повеления, как сказано об этом в псалме (Пс 102/103:20). Вот и нам даётся повеление молиться о том, чтобы — как на небе не происходит ничего, кроме того, что повелел Бог, и Ангелы пребывают в праведности — и земля была укрощена, чтобы исчезли с неё всякое упрямство и испорченность и она покорилась Божьему владычеству. Прося об этом, мы должны отречься от всех плотских желаний. Тот, кто не смирится и не подчинит все свои чувства Богу, противостоит насколько может его воле, ибо всё исходящее от нас порочно. Таким образом эта молитва приводит нас к отказу от самих себя, к тому, чтобы Бог управлял нами, как Ему угодно. А также чтобы, уничтожая нашу природную испорченность, Он творил в нас новое сердце и новый дух [Пс 50/51:12], дабы мы никогда не смущались ни малейшими плотскими чувствами, мятежными по отношению к Богу, но пребывали в полном согласии с его волей. Одним словом, чтобы мы не пожелали ничего от себя, но чтобы наши сердца вёл его Дух и из глубины наших душ учил нас любить угодное Богу и ненавидеть ненавистное Ему. Отсюда необходимо, чтобы Бог разбил и уничтожил все желания, противные его воле.

Таковы три первых прошения Молитвы. Совершая их, мы должны иметь перед глазами одну лишь славу Божью и забыть о себе, не думать о

собственной пользе. Мы получим её, но не нужно её искать. И хотя в своё время мы, несомненно, обретём всё необходимое, нам не следует думать об этом, желать этого и просить, даже в случае очень большой нужды. Поступать так следует для того, чтобы иметь право объявить себя служителем Бога, рабом его ради чести его как нашего Господа и Отца, совершенно преданным Ему, насколько это в наших силах. Поэтому все, кто не стремится преумножать Божью славу и для этого молиться, чтобы святилось Имя Бога, наступило его Царство и совершилась его воля, — все они не заслуживают быть в числе детей и служителей Бога. А так как это наступит вопреки их желанию, то будет им на смятение и погибель.

[Четвёртое прошение: ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ ДАЙ НАМ НА СЕЙ ДЕНЬ]

44. Далее следует вторая часть Молитвы, в которой мы опускаемся к собственной пользе. Это не значит, что, отстраняясь от Божьей славы и попирая её (к ней, свидетельствует св. Павел, мы должны относить и пищу, и питьё — 1 Кор 10:31), мы просим только о полезном для себя. Нет. Но согласно тому, в чём мы уже наставленыа, здесь обнаруживается различие: в трёх первых прошениях Бог целиком привлекает нас к Себе, дабы испытать ту честь, которую мы Ему воздаём. Затем Он дозволяет нам думать также и о своих нуждах, но с одним условием: чтобы мы не желали ничего, помимо того, что во всех щедро подаваемых Им благодеяниях преумножает его славу. Ибо нет ничего более справедливого, чем жить и умереть для Господа [Рим 14:8].

И всё же в этом прошении мы просим у Бога того, что сохраняет нашу жизнь и удовлетворяет наши потребности. А через это мы просим у Него всё, в чём нуждается наше тело. Не только того, что мы едим и во что одеваемся, но всего, что Бог считает для нас добрым и полезным, дабы мы пользовались подаваемыми Им благами в мире и спокойствии. Вообще говоря, в этом прошении мы возлагаем на Бога заботу о нас, поручаем себя его промыслу, чтобы Он питал, поддерживал и хранил нас. Этот всемилостивый Отец не презирает взять под защиту и наше тело, чтобы наша вера закалялась в низких и мелких вещах, когда мы ждём от Него всего необходимого — вплоть до крошки хлеба и капли воды.

Безусловно, наша испорченность столь велика, что о своём теле мы заботимся намного больше, нежели о душе. И поэтому люди, не способные доверить Богу свою душу, весьма озабочены своим телом и постоянно ду-мают чем жить и во что одеться. Если у них не всегда имеются в изобилии хлеб, вино и прочая пища, они дрожат от страха перед нуждой. Как уже было сказано, тень нашей испорченной жизни заботит нас гораздо больше, чем вечное бессмертие. С другой стороны, те, кто благодаря прочному доверию к Богу избавился от забот о теле, с верою ожидают от Него более важных вещей — вплоть до спасения и вечной жизни. Следовательно, ожидание от Бога вещей, которые постоянно причиняют нам столько тревог и страдания, — нелёгкое и немаловажное испытание веры. Но для нас весьма полезно для нас освободиться от неверия, почти что вошедшего в кровь и плоть всех людей.

То обстоятельство, что некоторые переносят это на «сверхсущностный (8ирег8иЬ81аШле1) хлеб»132, мне представляется несогласным с речением Иисуса Христа [Мф 6:11]. Если бы мы в этой хрупкой жизни не считали Бога нашим Отцом-кормильцем, молитва оказалась бы повреждённой и как бы разорванной на части. Основания, которые приводят эти люди, чересчур невежественны: мол, недопустимо, чтобы дети Божьи, которые должны быть духовными, не только сами желали земных вещей, но и вовлекали в эти желания Богаа 133. То есть как будто его благословение и отеческая забота не изливаются на питьё и пищу, которые Он нам даёт, или как будто зря написано, что к нашему служению Богу приложимы обетования, относящиеся как к этой жизни, так и к будущей (1 Тим 4:8). И хотя прощение грехов ценнее телесной пищи, Иисус Христос поставил на первое место самое малое, чтобы подвести нас к двум следующим прошениям, которые относятся к небесной жизни. Здесь Он помогает нам по причине нашего тугодумия.

Итак, Бог велит нам молиться о хлебе насущном, чтобы мы удовольствовались долей, которую Небесный Отец дал каждому, и не захватывали ни зёрнышка всяческими непозволительными уловками. В то же время мы должны помнить, что хлеб становится нашим в результате дарения, потому что, как сказал Моисей, никакой труд и усердие не принесут нам ничего, если не будет на нас Божьего благословения (Лев 26:20). Никакое количество пропитания не пойдёт нам на пользу, если не превратится в пищу по доброте Бога. Это значит, что богачи нуждаются в его щедрости не меньше, чем бедняки, так как со все их наполненные до предела амбары и подвалы будут словно опустошены, если Божья милость не позволит им воспользоваться их хлебом.

Слова «на сей день» или «на каждый день» (как сказано у другого евангелиста [Лк 11:3]), то есть «ежедневно», указывают на необходимость обуздать кипящую в нас непомерную алчность по отношению к временным вещам, особенно когда она влечёт за собой другие грехи. Если у нас изобилие вещей, то мы стремимся к изобилию в похотях, наслаждениях, роскоши и других проявлениях излишества и распутства. Поэтому нам повелено просить только то, что удовлетворяет действительную нужду, день за днём, и просить с верою, что если Небесный Отец накормит нас сегодня, то Он не забудет о нас и завтра. Поэтому какое бы изобилие благ мы ни имели, каким бы богатым и счастливым ни был наш дом, как бы ни были полны наши амбары и погреба, нам всё равно нужно постоянно просить о хлебе насущном. При этом нам следует быть убеждёнными в том, что всякое достояние — ничто, если наш Господь не сделает его добродетельным и плодоносным, изливая на него своё благословение, и что само достояние, находящееся у нас в руках, не наше, если Богу не угодно всякий час уделять нам от него и давать в пользование.

Поскольку понять это людям мешает гордыня, Господь дал замечательное свидетельство на все времена, послав своему народу манну в пустыне с целью показать нам, что не одним хлебом живёт человек, но словом, исходящим из Божьих уст (Втор 8:3; Мф 4:4). Это значит, что только его могущество поддерживает силы и самоё жизнь человека, даже если оно изливается на нас в виде плотских вещей. Но одновременно Господь предупреждает, что Он отнимет питающую силу у хлеба, так что те, кто будет его есть, не насытятся (Лев 26:26), и лишит живительной силы воду, так что пьющие её будут погибать от жажды. А тот, кто не доволен своим хлебом насущным, но охвачен похотью, алчностью и безграничными желаниями или же успокоен изобилием и уповает на своё богатство, но всё-таки совершает это прошение, тот лишь насмехается над Богом. Первые просят у Него то, чего вовсе не желают и даже презирают, то есть только хлеба насущного, и как могут прячут от Бога свою жадность и ненасытность — тогда как в искренней молитве нужно до конца открывать Ему своё сердце. А вторые просят того, чего они не ожидают от Бога, не полагаясь на Него, так как думают, что у них уже всё есть.

Когда мы произносим «хлеб наш», для нас становится очевидной и более понятной милость и доброта Бога, благодаря которой нашим делается то, что нам вовсе не принадлежит [Втор 8:18]. Впрочем, я не особенно воюю с теми, кто полагает, что слово «наш» означает хлеб, добытый честным трудом, без обмана и ущерба для других, ибо всё добытое нечестно не является нашим. Слова «дай нам» показывают, что, каким бы трудом и какими бы средствами мы его ни получили, хлеб — всегда чистый Божий Дар, хотя и достаётся нам трудом наших рук, или умением и прилежанием, или какими-то ни было иными средствами.

[Пятое прошение: И ПРОСТИ НАМ ДОЛГИ НАШИ, КАК И МЫ ПРОЩАЕМ ДОЛЖНИКАМ НАШИМ]

45. Это значит: прости нам нашу вину (offense) или наш долг. В это прошение, а также в следующее за ним Иисус Христос вкладывает всё, что касается спасения наших душ. Ибо духовный союз, который Бог заключил со своей Церковью, предполагает два условия: его закон написан в наших сердцах, и Он милостив к нашим беззакониям (Иер 31:33; 33:8). Здесь наш Господь Иисус начинает с прощения. Затем Он добавляет вторую милость — чтобы Бог защитил нас силою своего Духа и дал нам Его в помощь, дабы нас не могли одолеть никакие искушения. Называя грехи долгами, Он указывает, что за них мы заслуживаем наказания. Нам невозможно дать за них удовлетворение, если мы не будем освобождены этим прощением (rйmission), которое есть милосердное прощение, даваемое даром. Господу угодно великодушно изгладить наши грехи — без всякой оплаты, но удовлетворяясь собственным милосердием в Иисусе Христе, которого Он предложил в жертву умилостивления за все наши грехи (Рим 3:24-25).

Поэтому те люди, которые рассчитывают удовлетворить Бога своими заслугами, и те, кто пытается добиться прощения как-нибудь иначе, заплатив долг неким неведомым способом, не могут получить это даваемое даром прощение. Произнося эту молитву, они подписывают себе обвинительный приговор и даже сами свидетельствуют о своём осуждении. Они суть должники, если не освободятся от долгов незаслуженным прощением, которого они, однако, не получают, но, скорее, отвергают его, ссылаясь на свои заслуги и добрые дела. Поступая так, они не умоляют Бога о милости, а хотят сами оправдаться перед его судом.

Что до тех, кто в своих фантазиях выдумывает такое совершенство, которое освободило бы людей от необходимости умолять о прощении134, то пусть у них будут такие ученики, каких они захотят. Но нужно помнить, что всех тех, кого они привлекают к себе, они отнимают у Иисуса Христа, ибо Он, призывая своих верных исповедовать вину, принимает и оправдывает их не иначе как грешников. Он не льстит им, поощряя их грехи, но знает, что верующие никогда не бывают настолько свободны от немощи плоти, чтобы не быть на Божьем суде обвиняемыми.

Хорошо желать, чтобы, избавившись от всех долгов, мы могли радостно объявить перед Богом, что чисты от всякой скверны, и трудиться для этого изо всех сил. Но поскольку Богу угодно воссоздавать в нас свой образ постепенно, так, чтобы в нашей плоти всегда оставалась некоторая порча, то не стоит пренебрегать этим лекарством. Если Иисус Христос властью, данной Ему Отцом, повелевает нам всю жизнь искать прибежище в молитве о прощении грехов, то как вынести этих новоявленных безрассудных учителей, которые, гоняясь за призраком совершенной святости, пытаются ослепить простых людей и заставить их поверить, будто они чисты от всякой скверны?! Это не что иное, свидетельствует св. Иоанн, как представлять Бога лживым (1 Ин 1:10).

Тем же способом эти путаники вдребезги разбивают союз с Богом, в котором заключено наше спасение, ибо из двух его условий одно они перечёркивают. Поступая так, они вообще ниспровергают союз и, разламывая нераздельное, становятся не только богохульниками, но злобными и жестокими грешниками, ибо повергают бедные души в отчаяние. Более того, они беззаконно поступают с собой и себе подобными, так как засыпают в глупости, которая противоположна Божьему милосердию. Что касается их возражений, будто, желая наступления Царства Божьего, мы просим об уничтожении греха, то это совершенно школярский софизм. Ведь первая часть Молитвы побуждает нас искать высшего совершенства, а вторая заставляет взглянуть на нашу немощь. Обе части прекрасно согласуются: стремясь к высшей цели, мы не должны пренебрегать необходимыми для этого целебными средствами.

Наконец мы просим, чтобы это прощение было дано нам так, как мы прощаем наших должников, то есть как прощаем причинивших нам зло, оскорбивших делом или словом. Мы не прощаем вины греха, ибо это во власти одного Бога (Ис 43:25). Простить так, как надлежит, значит добровольно очистить своё сердце от всякого гнева, ненависти, стремления отомстить и позабыть все нанесённые нам обиды, отрешившись от недоброжелательства к кому бы то ни было. Поэтому нам следует просить у Бога прощения грехов, только когда мы сами должным образом простим всем обидевшим и обижающим нас. Если же мы удерживаем в сердце ненависть, полны желания отомстить или думаем, как навредить своим врагам, обидчикам и недоброжелателям, более того — если мы не пытаемся от всей души помириться с ними, утешить их, жить с ними в мире, любви и милосердии, оказывать им всяческие услуги, то в этой молитве мы просим Бога не прощать наши грехи. Ибо, прося у него прощения, мы обязаны прощать других. А значит, если мы этого не делаем, то просим не делать и Бога. Что такие люди получат в ответ на свою просьбу, кроме более тяжкого осуждения?

В заключение нужно заметить, что прошение «прости, как мы прощаем должникам нашим» не означает, будто, прощая других, мы заслуживаем прощения у Бога. Здесь Он лишь хочет помочь нам, зная хрупкость нашей веры. И добавил эти слова как знак, указывающий нам, что Он наверняка дал нам прощение грехов, ибо мы наверняка знаем, что дали его другим, если наше сердце полностью очистилось от всякой ненависти, зависти, недоброжелательности и мстительности. Кроме того, этими словами Он хотел показать, что исключает из числа своих детей тех, кто, с лёгкостью готовый мстить и с трудом прощающий, упорствует во вражде и кто, удерживая в себе неприязнь и возмущение по отношению к ближнему, молит Бога забыть о возмущении по отношению к нему. Такие люди не смеют называть Бога своим Отцом. В Евангелии от Луки Иисус Христос красноречиво говорит об этом [Лк 6:35 сл.]

[Шестое прошение: И НЕ ВВЕДИ НАС В ИСКУШЕНИЕ, НО ИЗБАВЬ НАС ОТ ЛУКАВОГО]

46. Как мы уже говорили, шестое прошение соответствует обетованию, которое дал нам Бог, написав свой закон в наших сердцах [Прит 3:3; 2 Кор 3:3]. Но поскольку мы не можем служить Богу, не ведя непрерывной борьбы — и борьбы тяжкой, требующей огромных усилий, — то здесь мы просим, чтобы Он вооружил нас мощным оружием, подал помощь и защитил, дабы у нас хватило сил одержать победу. Мы убеждены в том, что нуждаемся не только в усмирении и воспитании к послушанию Богу благодатью Св. Духа, но и в его укрепляющей помощи, дабы стать непобедимыми в отношении козней Сатаны и его нападений.

Есть множество видов искушений. Все дурные состояния нашего сознания, приводящие нас к нарушению Закона и вызванные либо нашей собственной похотью, либо дьяволом, суть искушения. Даже вещи, которые сами по себе вовсе не дурны, из-за козней дьявола становятся для нас искушениями, когда являются в нашем воображении для того, чтобы их предмет отвратил нас от Бога (Иак 1:2,14; Мф 4:1,3; 2 Фес 3:5). Эти искушения влекут нас или вправо или влево. Вправо нас отвлекают богатство, сила, почести и тому подобное. Часто кажущиеся добрыми и светлыми, они ослепляют человека и своей сладостью опьяняют его, чтобы заставить позабыть Бога. Влево нас уводят нищета, бесчестье, презрение, горести и тому подобное. Своей беспощадностью они приводят нас в смятение, пугают, лишают доверия и надежды и наконец совсем отчуждают от Бога. И вот, в этом шестом прошении мы просим у Бога, нашего Отца, чтобы Он не попустил нам поддаться искушениям, действующим против нас, — как производимым в нас нашей похотью, так и внушаемым дьяволом. И просим о том, чтобы Он поддержал и укрепил нас своею рукой, дабы благодаря его силе мы стали тверды, могли противостоять всем нападениям злобного врага, какие бы мысли он ни внушал нам; чтобы, с одной стороны, мы обращали во благо то, что он нам внушает, а с другой, не погрязали в самодовольстве, когда преуспеваем в каком-либо деле, и не отчаивались даже в самых тяжких горестях.

Мы, однако, не просим избавить нас от всех искушений. Они нам безусловно необходимы, дабы бодрствовать, иметь добрые стремления и не поддаваться лени. Недаром Давид желал быть искушённым Господом, и Господь не без оснований каждый день искушает верных Ему, наказывая их бесчестьем, нищетой, нравственными терзаниями и прочими видами бремени креста (Пс 25/26:2; Быт 22:1; Втор 8:2; 13:3; 2 Пет 2:9). Но Бог искушает совсем иначе, нежели дьявол. Дьявол искушает, чтобы погубить, проклясть, смутить, уничтожить. Напротив, Бог искушает, чтобы проверить на опыте преданность рабов своих через умерщвление, очищение и прижигайте их плоти, испытывая её, ибо плоть, не подавленная подобным образом, ропщет и бунтует сверх всякой меры. Кроме того, дьявол нападает предательски и внезапно, чтобы подавить нас прежде, чем мы подумаем о нападении; Бог же не попускает искушений больших, чем мы способны вынести, и находит добрый выход из них, так чтобы мы могли перенести всё, что Он нам посылает (1 Кор 10:13).

Не имеет особенного значения, понимаем ли мы под словом «лукавый» дьявола или грех. Ибо Сатана — противник, готовящий нашу гибель; грех — оружие, которым он пользуется, чтобы поработить нас и погубить. Поэтому смысл нашего прошения заключается в том, чтобы никакое искушение не победило и не поработило нас, но чтобы силою нашего Господа мы твёрдо противостояли всем нападениям врага. А это значит не поддаваться искушениям, дабы, находясь под защитой нашего Господа, будучи уверенными в его заботе, стать победителями греха, смерти, врат ада и всего царства дьявола. Это и есть быть избавленными от лукавого.

Посему здесь нужно глубоко осознать, что не в нашей власти вступить в битву с дьяволом, этим сильным и страшным бойцом, не в нашей власти выдержать его нападения и противостать его насилию. В противном случае было бы глупостью или насмешкой просить у Бога того, что мы уже имеем. Те, кто самоуверенно готовится бороться с дьяволом, не вполне понимают, с каким врагом им предстоит сражаться, как он силён и хитёр в этом сражении, как хорошо вооружён разнообразным оружием135. Но мы просим избавления от его силы, как от пасти рыкающего льва (1 Пет 5:8), каждую минуту будучи готовы к тому, что он разорвёт нас своими когтями и зубами и наконец поглотит, если наш Господь хоть немного отдалится от нас. И вместе с тем, будучи уверены, что если Господь придёт нам на помощь и будет сражаться за нас без нашего участия, то его силой и мы покажем силу (Пс 59/60:14). Пусть другие как угодно полагаются на свою свободную волю и на силу, которой они якобы обладают. Нам же достаточно знать, что одной лишь силою Божьей мы противостоим врагу и можем всё то, что мы можем.

В этом прошении содержится большее, нежели кажется на первый взгляд. Ибо если Дух Божий — наша сила в борьбе против Сатаны, то мы никогда не победим, не избавившись прежде от немощи плоти и не исполнившись силой Духа. Поэтому, прося об избавлении от Сатаны и греха, мы просим о постоянном приобретении новых Божьих милостей, чтобы, достигнув совершенства, мы победили всякое зло. Иным представляется, что нет оснований просить Бога о том, чтобы Он не ввёл нас в искушение, ибо это противоречит его природе: как свидетельствует св. Иаков, Бог не искушает никого (Иак 1:13-14). Но здесь даётся лишь частичный ответ на вопрос: да, похоть — это, собственно говоря, причина всех одолевающих нас искушений, и поэтому они вменяются нам в вину. В самом деле, св. Иаков лишь хочет показать, что напрасно и неправедно пытаться возложить на Бога ответственность за пороки, в которых мы виновны сами. Это не противоречит утверждению, что Бог, когда Ему угодно, отдаёт нас во власть Сатане, чтобы тот толкал нас на путь проклятия, порабощал безудержными страстями и тем самым ввергал в искушение согласно справедливому, но скрытому, тайному суждению. Ибо причина того, что делает Бог, ясная для Него, неведома людям. Из этого я заключаю, что такой способ выражения (св. Иакова) вполне допустим, если мы хорошо сознаём, что многократные угрозы Господа обрушить гнев и мщение на отверженных, поражая их ослеплением и жестокосердием, — не предостережения малым детям.

47. Эти три прошения, в которых мы вручаем Богу самих себя и всё то, что нас касается, со всей очевидностью подтверждают сказанное нами ранееа: молитвы христиан должны быть общими и устремлёнными к утверждению Церкви и её пользе, к преуспеванию сообщества верующих. Ибо в этих прошениях никто не говорит о том, чтобы что-то было дано ему отдельно от других, но все вместе просим мы о нашем хлебе, о том, чтобы были прощены нам грехи, чтобы не были мы введены в искушение, но избавлены от лукавого. После всех прошений указана причина, от которой происходит великое дерзновение просить и уверенность получить. Эта причина, хотя она и отсутствует в латинских книгах136, настолько соответствует сказанному, что о ней нельзя умолчать: чтобы Царство, сила и слава принадлежала Богу во веки веков.

[ИБО ТВОЁ ЕСТЬ ЦАРСТВО И СИЛА И СЛАВА ВО ВЕКИ. АМИНЬ]

В этом наша вера обретает твёрдый и надёжный покой. Если бы мы возносили молитвы Богу, взирая на свои достоинства, то кто бы осмелился раскрыть рот перед Ним? Но на самом деле, хотя мы более чем немощны, более чем недостойны и не имеем ничего, чтобы похвалиться перед Богом, у нас всегда есть возможность молиться и никогда не исчезает доверие, потому что Отец наш не может лишиться Царства, силы и славы.

В заключение Молитвы звучит «аминь». Им выражается пылкое желание получить исполнение всех прошений, высказанных Богу. И подтверждается упование, что всё, о чём мы молились, нам будет дано и будет совершенно. Ибо это обетовано Богом, который не может лгать137. Всё это полностью соответствует сказанному вышеа: Господи, сделай то, о чём мы просим, ради Имени твоего, а не ради любви к нам или нашей праведности [Дан 9:18-19]. Говорящие так святые не только показывают, для чего они молятся, но и объявляют, что недостойны получить что-либо, если Бог сам не найдёт оснований им это дать. И посему всё их доверие заключено в одной только доброте Бога, которой Он обладает по природе.

4£. Всё, что мы должны, равно как и всё, что мы вправе просить у Бога, содержится в этой Молитве и в молитвенном правиле. Они даны нам нашим добрым Пастырем Иисусом Христом, которого Отец послал как Наставника (Docteur) и которого одного, согласно его желанию, мы должны слушать и слушаться (Мф 17:5). Он всегда был его вечной мудростью. Будучи Богом и став человеком, Он — великий Божий Посланец, данный людям. Эта Молитва настолько совершенна, что любое не согласное с нею дополнение направлено против Бога и никогда не будет Им дозволено. В ней Он объявляет всё то, что Ему угодно, всё то, что нам нужно, и всё то, что Он хочет нам датьь.

Поэтому люди, которые желают пойти дальше и полагают получить от Бога нечто иное, не содержащееся и не подразумеваемое в этой Молитве, хотят, во-первых, добавить что-то своё к Божественной Премудрости (а это — великое богохульство). Во-вторых, они не удовлетворяются Божьей волей и не покоряются ей. В-третьих, они не будут услышаны, потому что молятся без веры. Невозможность для них молиться с верою совершенно очевидна: для них как бы нет слова Божьего, а если вера не опирается на него, то она вообще не может существовать. Те, кто, не подчиняясь правилу Наставника, позволяет себе в своих желаниях и молитвах следовать за собственными фантазиями, не только ничего не воспринимают от слова Божьего, но, насколько это в их силах, противостоят ему. Тертул-лиан очень верно называл эту Молитву «Законной Молитвой»а, молчаливо подразумевая, что все прочие незаконны и неправильны.

Мы не хотим быть поняты таким образом, будто мы настолько привязаны к этой Молитве и к этому молитвенному правилу, что не считаем позволительным изменить в ней хоть слово и, совершая молитву, пользоваться другими выражениями. Повсюду в Писании нам даётся множество молитв, весьма отличных от этой, но написанных тем же Духом. Их использование очень полезно. Дух усердно внушал верующим многие молитвы, которые совершенно не совпадают друг с другом словами и формой. Мы лишь хотим убедить читателей, что никто не должен искать, ожидать и просить иного, нежели то, что в сжатом виде содержится в этой Молитве. И хотя просьбы различаются словами, суть их ничуть не меняется. Совершенно очевидно, что все другие молитвы в Писании и молитвы, которые совершают верующие, согласуются с этой. В самом деле, невозможно отыскать никакой другой молитвы, — а тем более предпочесть её, — которая была бы сопоставима по совершенству с «Отче наш». Ибо нам не дано ничего и нельзя помыслить ничего лучшего, чтобы восхвалить Бога, ничего лучшего, что человек должен желать для собственной пользы и преуспевания. И всё это выражено так хорошо и совершенно, что у всех отнята надежда придумать лучшую молитву. Итак, будем помнить, что эта Молитва есть изложение Премудрости Божьей, которое учит тому, что она пожелала, и хочет того, что необходимо.

Как было сказано, нам следует непрестанно воздыхать и молиться [1 Фес 5:17], устремляя наши сердца к Богу. Но, так как из-за нашей слабости мы часто нуждаемся в помощи, а из-за лености — в пробуждении, будет хорошо, если каждый для молитвенного упражнения выберет себе определённые часы, которые будет проводить в молитве и в течение которых целиком отдаст ей все чувствования своего сердца. Это могут быть часы нашего пробуждения по утрам в преддверии труда и всего, что мы должны сделать в наступающий день; час принятия пищи и восстановления наших сил благодаря Божьим дарам, а также некоторое время после того, как мы их приняли; час окончания наших дневных трудов и время отдыха. При этом нужно избегать суеверного соблюдения часов, а также

аТертуллиан. О бегстве преследуемых, II (МРЦ II, 126).

мысли, что этими молитвами мы выполнили свой долг перед Богом и можем чувствовать себя удовлетворёнными всё остальное время.

Но пусть это будет упражнение в дисциплине и научение, которые совершенно необходимы при нашей глупости; они должны выполняться как можно чаще и постоянно усложняться. Главным образом мы должны следить за тем, чтобы всякий раз, когда мы испытываем боль из-за какого-то несчастья или бедствия или видим, что её испытывают другие, тотчас сердцем обращаться к Богу с призывом о помощи. Также никакой успех, который пришёл к нам или, как мы знаем, к другим, не следует оставлять без хвалы и благодарения Богу — в них мы должны прославлять его силу и доброту.

Наконец, при всякой молитве нам нужно глубоко сознавать, что нельзя связывать Бога с какими-либо обстоятельствами, определять Его, помещать или ограничивать во времени, пространстве, способе действий при исполнении наших прошений. Ибо этой Молитвой мы научаемся не подчинять Бога какому-либо закону, не навязывать Ему какие-либо условия, а покоряться его воле и намерениям, дабы делаемое Им делалось тем способом, в то время и в том месте, какие Ему угодны. Поэтому прежде чем обратиться к Нему с прошением, касающемся нас и наших нужд, мы просим, чтобы совершилась его воля. Тем самым мы уже подчиняем Ему свою волю, дабы, сдерживаемая его уздой, она не желала подчиниться себе самой, а полагала Бога хозяином и господином всех своих движений.

51. Если наши сердца будут воспитаны в подобном послушании и если мы допустим законам Божественного провидения руководить нами, то мы легко научимся сохранять упорство в молитве и ожидать в терпении нашего Господа, подчиняя свои желания его воле. И Господь убедит нас, что, хотя Он не является нам, Он всегда пребывает с нами и в своё время объявит, что никогда уши его не были глухи к нашим прошениям, пусть бы даже людям казалось, что Он отверг и презрел их. Это послужит нам чудесным утешением, чтобы мы не огорчались и не отчаивались, если порою Бог не исполняет наших первых желаний. К отчаянию привыкли люди, которые переполнены непомерными страстями и так призывают Бога, что если Он сразу не предстаёт перед ними и не выполняет прошения явным образом, то они тут же воображают, что Он прогневался на них, и, потеряв всякую надежду быть услышанными, перестают Его призывать. В отличие от них, мы, разумно умеряя свои упования, должны пребывать в постоянстве и усердии, которые внушает нам Писание. В псалмах Давида и других верующих часто можно видеть, что, когда казалось, будто, молясь, они только толкут воду в ступе и Бог глух к их прошениям, они не прекращали молитв. И в самом деле, слову Божьему придают авторитет, которого оно заслуживает, только если верят ему, пусть даже всё наблюдаемое в мире ему противоречит.

Кроме того, это будет для нас хорошим лекарством, чтобы остерегаться искушать Бога и не вызывать его гнев своим нетерпением и навязчивостью, как поступают те, кто готов жить в согласии с Ним, только торгуясь и заключая сделки, будто Бог — раб их желаний, которого они хотели бы подчинить своим требованиям. Если же Он тотчас не исполняет их, они ожесточаются, гневаются, проклинают, ропщут и грозят. Нередко, гневаясь и негодуя, Бог соглашается и даёт им то, в чём, милуя и любя, Он отказывает другим. Пример этому мы находим в истории детей Израилевых, для которых было бы много лучше, если бы Бог не исполнил их прошений, чем иметь мясо и птицу, которых Он дал им во гневе (Числ 11:18,33).

52. Если даже в самом конце, после долгого ожидания наше сознание (sens) неспособно понять, какую пользу принесут нам молитвы, и не видит никакого плода от них, наша вера убеждает нас в том, что едва воспринимают чувства: мы получим от Бога всё доброе и полезное, ибо наш Господь неоднократно уверяет, что Он заботится о нас в переносимых нами невзгодах, после того как мы однажды рассказали Ему о них; и что Он сделает так, что в нищете мы получим изобилие, в скорби — утешение. И даже если мы потеряем всё, Господь Бог никогда не удалится от нас, потому что Он не может обмануть ожидание и терпение верных Ему. Его одного нам хватит на всё. Ибо Он заключает в Себе все блага, которые откроет нам в Судный день, когда полностью явит своё владычество.

Следует заметить, что, даже когда Бог сразу исполняет наши прошения, Он не делает этого в явном виде, а словно держит нас в неведении относительно внешнего. И в то же время Он чудесным образом выполняет просьбы и показывает, что мы просили не напрасно. Об этом говорит св. Иоанн: «А когда мы знаем, что Он слушает нас во всём, чего бы мы ни просили, знаем и то, что получаем просимое от Него» (1 Ин 5:15). На первый взгляд это утверждение кажется несколько многословным, однако оно весьма полезно для того, чтобы убедить нас: хотя Бог не потворствует нам и не одаривает по нашему желанию, Он не перестаёт быть к нам человеколюбивым и благожелательным, так что наше упование, основывающееся на его слове, никогда не будет обмануто.

Более всего прочего верующим необходимо укрепляться в таком терпении. Они не выдержат, если оно не станет опорой для них. Ибо, чтобы испытать своих верных, Господь прибегает к суровым средствам: порой

Он не просто жестоко испытывает их, но доводит до крайности и надолго оставляет их в этом состоянии, прежде чем дать им вкусить сладость своей любви. Как сказала Анна, прежде чем оживить, Он умерщвляет, прежде чем дать жизнь, низводит в преисподнюю (1 Цар 2:6)*. Что могли бы они, скорбные, безутешные и полумёртвые, кроме как впасть в отчаяние, если бы их не ободряла мысль: на них взирает Бог, и им уготован хороший выход изо всех нынешних испытаний? И хотя у них есть эта уверенность, они не прекращают молиться. Ибо, если в нашей молитве не будет постоянства и усердия, она не принесёт никакой пользы.

Глава XXI

О ПРЕДВЕЧНОМ ИЗБРАНИИ, КОТОРЫМ БОГ ПРЕДНАЗНАЧИЛ ОДНИХ К СПАСЕНИЮ, А ДРУГИХ К ОСУЖДЕНИЮ3

I. В том, что завет жизни (alliance de vie) проповедан всему миру не в равной степени и даже там, где он проповедан, не в равной степени воспринят всеми людьми, проявляется чудесная тайна Божьего суда. Ибо нет сомнений, что это различие угодно Богу. А если очевидно, что по желанию Бога одним даётся спасение, а другим в нём отказано, то это влечёт за собой великие вопросы. Ответить на них можно, только лишь научая верующих тому, что они должны постигать в отношении Божьего предопределения.

Этот предмет многим представляется очень запутанным, так как они не находят каких-либо причин, по которым Бог мог определить одних к спасению, а других к смерти139. Однако вскоре обнаруживается, что они сами запутались вследствие недостатка здравого смысла. Более того, в этой тайне, которая их ужасает, мы видим, до какой степени учение о предопределении не только полезно, но приятно и сладостно, благодаря плодам, которые оно приносит. Мы никогда не убедимся как следует, что источник нашего спасения — дающаяся даром Божья милость, пока не познаем предвечное избрание Божье. Оно откроет нам Божью милость в противопоставлении: Он не принимает без различия всех людей в надежду на спасение, но даёт одним то, в чём отказывает другим.

Каждый согласится, что незнание этого принципа умаляет славу Божью и весьма мешает подлинному смирению: оно не даёт увидеть причину нашего спасения исключительно в Боге. Но поскольку знать это совершенно необходимо, вспомним сказанное св. Павлом, а именно: он узнал одного только Бога, который безотносительно к каким-либо делам избирает тех, кого Он сам установил: «В нынешнее время, по избранию благодати, сохранился остаток. Но если по благодати, то не по делам; иначе благодать не была бы уже благодатию. А если по делам, то это уже не благодать; иначе дело не есть уже дело» (Рим 11:5-6)140. Чтобы познать, что мы получаем спасение только от щедрости Бога, нужно обратиться к Божьему избранию. А значит, люди, пытающиеся ослабить это учение, из-за своей неблагодарности затемняют как могут то, что они должны славить и возвеличивать во весь голос, и с корнем вырывают смирение141. Св. Павел ясно свидетельствует, что когда спасение людей связывается исключительно с благодатным избранием Божьим, тогда открывается, что Он спасает по собственной воле тех, кого хочет. И это — не получение платы: она нам вовсе не следует.

Те, кто затворяет двери, так что люди не осмеливаются войти, дабы вкусить это учение, одинаково оскорбляют и Бога и людей. Ведь без этого ничто не научит нас смириться должным образом и мы не почувствуем сердцем, до какой степени обязаны Богу. В самом деле, Христос свидетельствует, что ни в чём другом мы не найдём опоры, позволяющей сохранить доверие и твёрдость духа. Чтобы укрепить нас и избавить от страха посреди стольких невзгод, ловушек и смертельно опасных нападений, короче — чтобы сделать нас непобедимыми, Он обещает, что данное Ему для сбережения Отцом не погибнет вовек (Ин 10:28-29). Поэтому нам следует понять, что все, кто не сознаёт себя принадлежащим к особенному (peculier) народу Божьему, жалки и несчастны, ибо они пребывают в постоянной тревоге. А те, кто закрывает глаза на названные нами три рода

пользы и хочет разрушить это основание, очень мало думают о собственном благе и о благе всех верующих*. И становится для нас явной Церковь, которая (как очень хорошо сказал св. Бернар) иначе не могла бы ни обнаружиться среди творений, ни быть познана ими, поскольку чудесным образом сокрыта как в лоне предопределния к блаженству, так и под тяжкими угрозами проклятия, бедственно поразившего людейь.

Но прежде чем идти дальше в рассмотрении этого предмета, мне необходимо сделать предварительные замечания, предназначенные для двух категорий людей. Дискуссия о предопределении сама по себе довольно сложна, а людское любопытство сделало её совсем запутанной и даже опасной, ибо человеческий разум не в состоянии ограничить или сдержать себя. Поэтому он блуждает окольными путями и пытается подняться слишком высоко, желая — как будто это возможно — не оставить у Бога ни единой тайны и рассмотреть Его со всей придирчивостью. Поскольку мы видим немало людей, впавших в эту дерзкую самоуверенность, которые в других отношениях вовсе не дурны[1], то нам следует объяснить им, как нужно себя вести в данном случае. Во-первых, пусть они вспомнят, что, исследуя предопределение, они вступают в святилище Божьей мудрости. А каждый, кто проникает в него чересчур уверенно и дерзко, никогда не сможет удовлетворить своё любопытство, но окажется в лабиринте0, из которого не найдёт выхода. Неразумно, чтобы вещи, которые Бог пожелал сокрыть и от познания которых удержал нас, разбирались подобным образом; чтобы высота премудрости, которой, согласно желанию Бога следует скорее поклоняться (чтобы и нам исполниться её), нежели понимать её, была подчинена человеческому разумению, желающему проникнуть даже в вечность. Тайны воли Бога, которые Ему угодно было нам сообщить, засвидетельствованы Им в его слове. А Ему было угодно сообщить то, что, как Он полагает, касается нас и нам полезно.

«Мы вступили на путь святой веры, пишет св. Августин, так будем постоянно держаться его. Он приведёт нас в обитель Царства Небесного, где сокрыты все сокровища знания и мудрости. Ибо Господь Иисус отнюдь не укорял апостолов, которых возвёл в столь высокое достоинство, когда говорил им: "Ещё многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить" (Ин 16:12). Мы должны идти вперёд, должны укрепляться, должны веровать, — чтобы наши сердца стали способны к вещам, которых мы пока не можем постичь. Если смерть захватит нас в этом состоянии, то вне этого мира мы узнаем вещи, о которых здесь едва догадываемся»*. То есть, если однажды к нам придёт мысль, что слово Божье — это единственный путь, ведущий нас к познанию того, что нам дозволено знать о Боге, и единственный факел, освещающий то, что нам дозволено в Нём видеть, то одна эта мысль избавит нас от дерзости и безрассудства. Ибо мы будем знать, что, выйдя за пределы Писания, мы ступим на бездорожье, погружённое во тьму, где можно только блуждать, спотыкаться и падать на каждом шагу. Твёрже всего прочего мы должны запомнить: желать иного знания о предопределении, нежели данное в слове Божьем, — это всё равно что желать ходить по неприступным скалам или видеть в темноте; это подобно безумию.

И не нужно стыдиться, что чего-то не знаешь об этом предмете: в неведении здесь заключено более учёности, чем в учёном знанииь. Нам полезно удерживать себя от познания, переживание которого опасно и способно помутить рассудок, — а значит, вредоносно. Если же нас возбуждает любопытство, весьма присущее нашему духу, то, чтобы усмирить его, у нас всегда под рукой такая сентенция: «Как не хорошо есть много мёду, так домогаться славы не есть слава (Прит 25:27)с. Для нас лучше с корнем вырвать эту дерзость, если мы видим, что она не ведёт ни к чему, кроме гибели.

С другой стороны, есть люди, которые, желая исправить это зло, пытаются похоронить почти что всякое воспоминание о предопределении. По крайней мере они предостерегают от стремления так или иначе познать его, словно это какая-то опасная вещьс1. Хотя эта воздержанностьпохвальна, равно как похвально желание, чтобы к Божьим тайнам люди приступали с великим почтением, однако если они опускаются слишком низко, то это не приносит пользы человеческому уму: он не позволяет так просто себя укротить. Поэтому, чтобы соблюсти здесь меру, нужно обратиться к слову Божьему, где нам дано правило надёжного уразумения. Ибо Писание — это школа Св. Духа, где не пропущено ничего спасительного и полезного для познания и не преподносится ничего, что не было бы необходимо знатьа.

Итак, нам не следует препятствовать верующим исследовать то, что сказано в Писании о предопределении, чтобы не казалось, будто мы хотим отнять благо, вручённое им Богом, или укорять Св. Духа за то, что Он рассказал о вещах, о которых правильнее было бы умолчать. Позволим же христианину слушать и понимать целиком всё учение, с которым к нему обращается Бог. Но пусть он всегда проявляет сдержанность: когда он видит, что священные Божьи уста закрыты, он должен закрыть перед собой пути исследования. У нас появятся верные ограничения, если, исследуя, мы будем следовать за Богом, так чтобы Он всегда был впереди; и наоборот, когда Он перестанет учить, прекратим и мы желать дальнейшего понимания.

Опасность, пугающая людей, о которых мы только что говорили, не столь велика, чтобы из-за неё не слушать внимательно и усердно всё, что говорит Бог. Примечательно суждение Соломона, что слава Божья — облекать тайной слово[2] (Прит 25:2). Но, поскольку благочестие и здравый смысл показывают, что это суждение не следует применять вообще ко всему, что-то мы должны выделять, — дабы, прикрываясь сдержанностью и скромностью, не получать удовольствия от грубого невежества и не обольщаться им. Так, Моисей выделяет для нас всё необходимое такими немногими словами: «Сокрытое принадлежит Господу, Богу нашему, но Он объявил нам свой Закон, нам и детям нашим[3]» (Втор 29:29). Мы видим, что он призывает свой народ прилежно исследовать содержащееся в Законе учение, ибо Богу было угодно объявить его. И одновременно Моисей удерживает тот же народ в строгих рамках учения — по той единственной причине, что не позволено смертным вникать в тайны Бога.

4. Я знаю, что при таком отношении к предопределению богохульники тут же находят повод для осуждения, злословия, клеветы и насмешек. Но если мы будем бояться этого, то нам придётся умолчать о важнейших аспектах веры. Впрочем, нет почти ни одного из них, которого эти люди не извращали бы своим кощунством. Мятежный дух возбуждается не меньше, когда слышит о единой сущности Бога в трёх Лицах или о том, что Бог, создавая человека, предвидел, что произойдёт в дальнейшем. Эти грешники не могут удержаться от насмешек и когда им говорят, что мир был создан не более чем пять тысяч лет назад: они спрашивают, почему Бог при всём своём могуществе так долго почивал. Разве для того, чтобы прекратить подобные кощунства, нам надо перестать говорить о божественности Христа или о Св. Духе? Надо молчать о сотворении мира? Скорее наоборот. Божественная истина в этом отношении столь же могущественна, как и во всём остальном. И не боится злословия нечестивцев. Св. Августин отлично показывает это в книжке, озаглавленной им «О даре постоянства»а. Мы видим, что лжеапостолы, хулившие учение св. Павла, не добились ничего и были постыжены. Очень поверхностна точка зрения некоторых людей, будто весь этот спор был опасен (даже для верующих), будто он противоречил нуждам проповеди, ослаблял веру, смущал и удручал сердца. Св. Августин не скрывает, что его порицали за слишком свободную проповедь о предопределении. Впрочем, ему не составило труда опровергнуть все замечания5.

Что касается нас, то, поскольку появляются многочисленные абсурдные возражения против распространяемого нами учения, то стоит разобрать каждое из них в отдельности и по порядку. Пока же хочу заверить всех в том, что мы не исследуем те предметы, которые Бог пожелал сокрыть, но и не отрицаем те, о которых Он объявил во всеуслышание, дабы Он не осудил нас за чрезмерное любопытство, с одной стороны, и за неблагодарность, с другой. Прекрасно сказал св. Августин, что мы можем уверенно следовать за Писанием, которое снисходит к нашей малости, словно мать к слабости своего ребёнка, когда учит его ходить0.

Что же касается тех людей, которые до такой степени осмотрительны и робки, что хотят, дабы не тревожить свои немощные души, полного отказа от доктрины предопределения, то в какой цвет перекрашивают онисвою гордыню144? Ведь они косвенно обвиняют Бога в неосмотрительности — как будто Он не предвидел опасности, которую эти наглецы думают «мудро» устранить! Поэтому всякий, кто объявляет учение о предопределении нежелательным, открыто злословит и клевещет на Бога: будто Он по недосмотру обнародовал учение, которое только вредит Церкви.

5. Человек, который желает считаться богобоязненным, не осмелится напрямую отрицать предопределение, которым Бог одних предназначил к спасению, а других к вечному осуждению. Однако многие искажают учение о предопределении различными бреднями, особенно люди, стремящиеся подчинить его предведению, или предзнанию (prescience)[4]1. Мы утверждаем, что Бог предвидит все вещи, ибо целиком располагает ими. Но говорить, что Бог избирает или отвергает потому, что предвидит, значит путать всё на свете145. Когда мы говорим о предзнании Бога, то имеем в виду, что все вещи всегда были и навечно останутся в его поле зрения, так что в его знании нет ни будущего, ни прошлого. Все вещи присутствуют перед Ним и присутствуют таким образом, что Он не представляет их Себе посредством различных образов — подобно тому как вещи, о которых мы вспоминаем, появляются перед нашим взором силой воображения. Он действительно видит их и смотрит на них, словно они у Него перед глазами. Мы утверждаем, что это предведение охватывает все сферы мира и все творения.

Предопределением мы называем предвечный замысел Бога, в котором Он определил, как Он желает поступить с каждым человеком146. Бог не создаёт всех людей в одинаковом состоянии, но предназначает одних к вечной жизни, а других к вечному проклятию. В зависимости от цели, для которой создан человек, мы говорим, предназначен ли он к смерти или к жизни.

Бог свидетельствует о предопределнии не только каждого отдельного человека, но и всего рода Авраамова. Он привёл его в качестве примера того, что именно Он по своему желанию повелевает, какой должна быть судьба каждого народа. Моисей говорит: «Когда Всевышний[5] давал уделы народам и расселял сынов человеческих, тогда поставил пределы народов по числу сынов Израилевых» (Втор 32:8). Избранность (йlection) совершенно очевидна: в лице Авраама, как в сухом и мёртвом стволе, избран народ иотделён от других народов, которые отвергнуты. Причина этого не указывается, и только Моисей, дабы лишить народ всякого повода к самодовольству, показывает потомкам Авраама, что всё их достоинство коренится в бескорыстной любви Бога. Как о причине избавления он говорит о том, что Бог возлюбил их отцов и избрал потомство после них (Втор 4:37). Более красноречиво Моисей высказывается в другом месте: «Не потому, что вы были многочисленнее всех народов, принял вас Господь,... но потому, что любит вас Господь» (Втор 7:7-8). Этот довод он повторяет неоднократно, например: «Вот у Господа, Бога твоего, небо и... земля... Но только отцов твоих принял Господь и возлюбил их, и избрал вас, семя их после них» (Втор 10:14-15). Он также велит народу хранить себя в чистоте и святости, ибо он избран как особенный[6] народ [Втор 7:6]. В другом месте Моисей убеждает его в том, что единственная причина, по которой Бог оберегает свой народ, — любовь Бога к нему (Втор 23:5).

Верующие единым духом подтверждают это: «Избрал нам наследие наше, красу Иакова, которого возлюбил» (Пс 46/47:5). К этой незаслуженной любви они относят все красоты, которыми одарил их Бог, — не только потому, что знают, что сами не могли бы приобрести их никакими заслугами, но и потому, что сам святой патриарх Иаков не был столь добродетелен, чтобы добиться для себя и своих потомков их высокого преимущества. С целью ещё сильнее поразить всякую гордыню Моисей часто упрекает евреев за то, что они ничуть не заслужили чести, оказанной им Богом, ибо они народ жестоковыйный и свариливый (Втор 9:6). Пророки неоднократно подчёркивают избранничество, чтобы пристыдить евреев за их нечестие: ведь из-за собственной неблагодарности те уронили своё достоинство.

А теперь пусть те, кто пытается приписать избрание, соделанное Богом, человеческой добродетели или добрым делам, ответят на такой вопрос: когда они видят, что Бог предпочёл один род всему остальному миру, и когда слышат из уст Бога, что не было ничего, что могло бы хоть на мгновение побудить Его любить больше всех прочих вот это маленькое немощное стадо, к тому же злобное и испорченное, — тогда будут ли они роптать на Бога за то, что Ему было угодно дать именно такой пример своей милости? Впрочем, их ропот и возражения не помешают Богу совершать своё дело. Бросая небу обиды, словно камни, они не поразят и не уничтожат его справедливость, но все камни падут на их головы.

Народ Израиля вспоминал о незаслуженном избрании147, когда хотел возблагодарить Бога или с большей надеждой посмотреть в будущее. «Он,говорит пророк, сотворил нас, а не мы сотворили себя[7]; мы — Его, Его народ и овцы паствы Его» (Пс 99/100:3). Отрицательное предложение здесь вовсе не лишнее — оно добавлено, чтобы исключить нас. Ведь мы должны не только в доступной нам мере понимать, что Бог — податель всех благ, каковые мы имеем в избытке, но и что Он сам побудил Себя дать их нам, так как не нашёл в нас ничего достойного такой чести. В другом месте пророк убеждает сынов Израилевых, что они должны искать прибежища в Божьей воле, провозглашая, что они — семя Авраамово, рабы Бога и сыны Иакова, Божьи избранные (Пс 104/105:6). Рассказав о непрестанных благодеяниях, которые они получали как плоды своего избрания, пророк заключает, что Бог так щедро дал их потому, что вспомнил о завете [Пс 104/105:42]. С этими словами перекликается песнь всей Церкви: «Они не мечом своим приобрели землю, и не мышца их спасла их, но Твоя десница и Твоя мышца и свет лица Твоего; ибо Ты благоволил к ним» (Пс 43/44:4). Нужно заметить, что упоминание о земле — это видимый знака тайного Божьего избрания, посредством которого они получили усыновление. Призыв, с которым Давид обращается к народу в другом месте, преследует ту же цель: «Блажен народ, у которого Господь есть Бог, — племя, которое Он избрал в наследие Себе» (Пс 32/33:12).

Самуил имеет в виду второе обстоятельство, когда говорит: «Господь же не оставит народа Своего ради великого имени Своего; ибо Господу угодно было избрать вас народом Своим» (1 Цар 12:22). Давид думает так же. Когда он видит, что его вера подвергается угрозе, он берётся за это же оружие, дабы сражаться за неё: «Блажен, кого Ты избрал и приблизил, чтоб он жил во дворах Твоих» (Пс 64/65:5). Поскольку избрание, ранее сокрытое в Боге, было подтверждено как первым, так и вторым избавлением евреев, а также другими благодеяниями, то слово «избрать» не раз употребляется по отношению к этим явным свидетельствам, которые тем не менее суть лишь следствия избрания. Так, у Исайи читаем: «Помилует Господь Иакова и снова возлюбит Израиля» (Ис 14:1). Провидя будущее, он говорит, что урожай, который Бог соберёт от остатка своего народа, как будто лишённого наследства, будет знаком того, что его избрание навсегда останется твёрдым и непреложным, хотя порой кажется, что оно отменено. Провозглашая в другом месте «Я избрал тебя и не отвергну тебя» (Ис 41:9), Бог возвеличивает постоянство своей отеческой любви и всяческих благодеяний, свидетельствующих о ней. Ещё яснее говорит Ангел у Захарии: «Снова изберёт Иерусалим» (Зах 2:12). То есть, сурово наказав народ, Бог словно отверг его, или, точнее, пленение прервало избранность народа; тем не менее оно нерушимо, хотя его внешние признаки проявляются не всегда.

6. Рассмотрим теперь вторую степень избранности, которая не распространилась вширь, дабы ещё большим великолепием сияла особая благодать Бога. Бог отверг некоторых из рода Авраамова; других из этого же рода Он удержал в своей Церкви, чтобы показать, что Он считает их своими. Вначале Измаил был равен своему брату Исааку, ибо духовный союз был запёчатлён на его теле таинством обрезания. Но Измаил был отвергнут, а затем Исав, и наконец бесчисленное множество людей — почти все десять колен Израилевых. Семя возродилось в Исааке. То же призвание длилось в Иакове. Бог дал похожий пример, отвергнув Саула. Всё это также прославлено в псалме, где говорится, что Бог «отверг шатёр Иосифов и колена Ефремова не избрал, а избрал колено Иудино» (Пс 77/78:67-68). В священной истории такая ситуация возникает не раз, дабы через эти перемены мы лучше узнали чудесную тайну милости Божьей.

Я признаю, что Измаил, Исав и подобные им отпали от усыновления из-за собственных пороков и по собственной вине. Им было поставлено условие — верно хранить союз с Богом, которое они вероломно нарушили. В то же время это было особенное Божье благодеяние — предпочесть их всем прочим в мире, как сказано в псалме. Ведь Бог не поступил так с другими народами и даже не возвестил им своих уставов (Пс 147:8-9).

Я не случайно сказал, что здесь следует различать две степени. Поскольку при избрании всего народа никакой закон не принуждал Бога, Он действовал исключительно по собственной щедрости. Так что обязывать Его раздавать всем поровну означает узурпацию Божьей власти, ибо само неравенство доказывает, что его доброта не заслуживается. Поэтому Ма-лахия, желая подчеркнуть неблагодарность Израиля, восклицает, что он не только был избран из всего человеческого рода. Но пребывал в священном доме Авраамовом, то есть был отделён от всех остальных, и однако гнусно презрел Бога, который был таким щедрым Отцом. «Не брат ли Исав Иакову? говорит Господь; и однако же Я возлюбил Иакова, а Исава возненавидел» (Мал 1:2-3). Бог полагает совершенно очевидным, что, как бы то ни было, оба брата произошли от Исаака, и, следовательно, они наследники небесного союза, ветви от святого корня. Дети Иакова, возведённые в такое достоинство, тем более обязаны Богу. И поскольку, отвергнув Исава, первенца, Он сделал их отца, Иакова, единственным наследником, хотя тот был ниже по природной иерархии, пророк осуждает народ за двойную неблагодарность и скорбит, что он не удержался этими двумя узами в повиновении Богу.

7. Хотя мы уже разъяснили, что Бог согласно своему тайному замыслу избирает тех, кого Ему угодно избрать, отвергая остальных, это не заслуживаемое избрание мы истолковали лишь отчасти. Теперь мы перейдём к избранию отдельных людей, которым Бог не только даёт спасение, но и вселяет в них такую уверенность в нём, что они никогда не сомневаются в своём предназначении3. Они происходят от одного семени, о котором упоминает св. Павел [Рим 9:7-8; Гал 3:16 сл.]. Усыновление как залог было дано Аврааму и роду его, но поскольку многие из его потомков были отрезаны как гниющие члены, то для полной и действенной уверенности в избрании нужно подняться к Главе, через которого Небесный Отец соединил с Собою своих избранных, равно как связал их неразрывной связью друг с другом. Усыновлением рода Авраамова была явлена щедрая милость (faveur) Бога, в которой Он отказал другим. Но благодать (grвce), данная членам Тела Христова, превосходит её по чести (dignitй), ибо, соединённые со своим Главой, верующие никогда не бывают отрезаны от спасения.

Св. Павел, весьма проницательно разбирая только что приведённое нами место из пророка Малахии, говорит, что Бог, призывая к Себе тот или иной народ и давая ему обещание вечной жизни, особым образом избирает часть этого народа, так что не все избираются равной благодатью. Слова «Я возлюбил Иакова» относятся ко всему потомству святого патриарха, которое Малахия противопоставляет детям и потомкам Исава. Но это не препятствует тому, что Бог в лице одного человека предложил нам наглядный пример избранности, которая обязательно достигнет конечной цели. Св. Павел с полным основанием замечает, что люди, принадлежащие к Телу Христову, именуются «остатком» [Рим 9:27; 11:5]. Опыт показывает, что из огромного сообщества людей, называемого Церковью, многие отпадают и погибают, так что в нём остаётся лишь малая часть.

Если кто-нибудь спросит, почему общее избрание народа не всегда вполне надёжно и действенно, то ответ ясен: Бог даёт духа возрождения отнюдь не всем тем, с кем вступает в Завет, то есть кому Он даёт своё слово. Поэтому, будучи призваны извне, внутри они не имеют достаточно силы, чтобы неотступно следовать до конца. Это внешнее призвание без тайного действия Св. Духа есть как бы средняя милость (grвce moyenne) между отвержением человеческого рода и избранием верных, которые истинно суть дети Божьи.

К Божьему наследию был призван весь народ Израиля, однако в нём оказалось много чужих. Но Бог их не обманывал, обещая быть их Отцом и Искупителем: это звание связано с незаслуженной ими милостью, а не с беззаконием мятежных отступников. Они не отменили Божьей истины, ибо в сохранении остатка обнаружилось, что призвание Бога непреложно. Он всегда собирал в свою Церковь прежде всего детей Авраама, а не языческие народы, и это свидетельствует о том, что Бог постоянно помнил о союзе-завете. И хотя Он ограничил союз немногими людьми, ибо большинство их из-за своего неверия были неспособны на него, Бог тем самым показал, что союз не расторгнут. Короче говоря, избрание всего рода Авраамова есть как бы видимый образ более великого и совершенного избрания, каковое принадлежит истинно избранным.

Вот почему св. Павел проводит тщательное различие между детьми Ав-раамовыми по плоти и духовными детьми, которые призваны по примеру Исаака. Это не значит, что быть детьми Авраама — суетная и бесполезная вещь (так нельзя говорить, не оскорбляя завета спасения, которого они наследники по обетованию). Это значит, что сила непреложного плана Бога, которым Он по своей воле предопределил судьбу всех, направлена на спасение детей, называющихся духовными. Итак, я прошу и призываю читателей не тревожиться по поводу того или иного мнения, пока они не выслушают необходимые свидетельства Писания, которые я здесь привожу, и не узнают в точности, чего следует держаться.

Следуя очевидным положениям Писания, мы говорим, что Бог в своём предвечном и непреложном плане однажды определил, кого Он желал спасти и кого оставить на гибель. Мы говорим, что относительно избранных этот план основан на его милости вне всякой связи с заслугами людей. Напротив, врата жизни закрыты для тех, кого Бог желает предать проклятию. И мы говорим, что это происходит по его суждению, тайному и непостижимому, однако праведному и справедливому. Далее, мы учим, что призвание избранных является как бы зримым образом (monstre) и свидетельством их избрания. Второй знак избрания — это их оправдание, вследствие которого они войдут в славу, в которой сокрыто совершенное исполнение избранничества. Как Господь отмечает избранных, призывая их и оправдывая, так, напротив, лишая отверженных познания своего слова

и освящения своим Духом, Он указывает, каков будет их конец и какой приговор им уготован.

Я оставляю в стороне бесчисленные фантазии, которым предаются разного рода безумцы, чтобы отвергнуть предопределение. Задержусь лишь на доводах, приводимых учёными людьми и способных породить некоторые сомнения у простецов, а также на доводах, которые при поверхностном с ними знакомстве могут вселить мысль, будто Бог несправедлив, если Он таков, каким мы Его здесь представляем.

Глава XXII

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ УЧЕНИЯ О ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИИ СВИДЕТЕЛЬСТВАМИ ПИСАНИЯ

I. Сказанное нами, в особенности о незаслуженном избрании верующих, у многих вызывает возражения. Наши противники полагают, что Бог выбирает из рода человеческого определённых людей по их будущим заслугам, которые предвидит148. То есть Он усыновляет тех, кто, по его предвидению, не будет недостоин его благодати. Что же до тех, о которых Господь знает, что они будут склонны ко злу и нечестию, то их Он оставляет в проклятии. Возражающие нам люди словно покрывают Божье предзна-ние плотной завесой не только для того, чтобы затемнить суть божественного избрания, но и для того, чтобы заставить поверить, что его источник не в Боге.

Эта точка зрения распространена повсеместно, причём не только среди простых людей, но и среди тех, кто претендует на высокую учёность. Во все времена находились вполне почтенные люди, которые разделяли её. Об этом я говорю прямо, дабы никто не рассчитывал, приведя их имена, преуспеть против истины, которая в этом отношении столь надёжна, что её нельзя поколебать, и столь очевидна, что её нельзя затемнить никаким человеческим авторитетом. Есть люди, не сведущие в Писании и потому не заслуживающие доверия, которые, однако, набираются смелости опровергать учение, совершенно им неизвестное. Нет оснований поощрять их гордыню. Они затевают тяжбу с Богом из-за того, что Он, избирая по своей воле одних, оставляет других. Но поскольку это именно так, то

чего они добьются, кликушествуя против Бога? Мы не говорим ничего, что не было бы доказано на опыте[8]: Бог всегда свободен дарить благодать тем, кому Он желает. Я не спрашиваю этих людей, как и почему Он предпочёл род Авраамов всем остальным народам, хотя очевидно, что это произошло вследствие предпочтения, причину которого невозможно отыскать вне Бога. Но хотя я оставляю их в покое, хорошо бы им ответить, почему они люди, а не быки или ослы. Ведь хотя в Божьей власти было сотворить их собаками, Он сотворил их по образу своему. Допускают ли они, чтобы звери жаловались, обвиняя Бога в том, что Он поступил с ними так жестоко? Нет более основательной причины для того, чтобы пользоваться преимуществами человека, которые эти люди получили без всяких заслуг, нежели имеющаяся у Бога возможность распределять свои благодеяния по собственному усмотрению.

Если они переходят к отдельным людям, неравенство между которыми для них ещё более ненавистно, то им по меньшей мере следует трепетать, видя перед собой пример Иисуса Христа, и с его помощью хоть немного угомониться, чтобы не болтать так дерзко о высокой тайне. Это смертный человек, зачатый от семени Давидова. Пусть эти люди спросят, какими добродетелями заслужил Он, чтобы уже во чреве Девы, Матери своей, стать главою Ангелов, единородным Сыном Божьим, образом славы Отца, светом, праведностью и спасением мира? Об этом мудро рассуждал св. Августин. В лице Главы Церкви нам дан ясный образ не заслуживаемого избрания, чтобы мы не считали странным нечто подобное у её членов. Господь наш Иисус стал Сыном Божьим не в награду за добрую жизнь, но такая честь была дана Ему для того, чтобы Он сделал других обладателями своих даров3. Если кто-либо спросит, отчего эти другие не таковы, как Он, отчего мы отдалены от Него на огромное расстояние, отчего мы испорчены, а Он — сама чистота, то тем самым этот человек обнаружит не только свою глупость, но и своё бесстыдство. Если эти ничтожества будут продолжать отнимать у Бога свободу избирать и отвергать кого Ему угодно, то пусть сначала отнимут у Христа то, что Ему было дано.

А теперь стоит послушать, что говорит Писание об отдельных людях. Безусловно, св. Павел, когда учит, что мы избраны во Христе прежде создания мира (Эф 1:4), не обращает никакого внимания на наши достоинства. Он как бы говорит: поскольку в природном семени Авраамовом Небесный Отец не находил ничего достойного его избрания, Он обратил взор на Христа — Помазанника своего, чтобы избрать как членов его тела тех

I Corinthiens, I, 9.)

людей, которых Он хотел принять в жизнь. Поэтому для верующих должно быть совершенно ясно, что Бог усыновил нас во Христе и сделал его наследниками по той единственной причине, что сами мы не способны достичь столь высокого положения. Это же св. Павел подчёркивает в другом месте, когда призывает колоссян благодарить Бога за то, что Он приобщил их к наследию святых (Кол 1:12). Если Божье избрание предшествует милости, посредством которой Бог делает нас способными воспринять славу будущей жизни, то что в нас могло побудить Его нас избрать? Всё это лучше выражено в упомянутом выше высказывании: «[Бог] избрал нас... прежде создания мира... по благоволению воли Своей*,... чтобы мы были святы и непорочны пред Ним» (Эф 1:4). Св. Павел противопоставляет благоволение Божье всем заслугам, какие только можно себе вообразить.

2. Чтобы наше доказательство стало более очевидным, нужно обсудить этот отрывок [Эф 1:4-5] по частям: собранные вместе, они не оставят никакого сомнения в истинности наших положений. Говоря об избранных, св. Павел, несомненно, обращается к верующим, как он и объявляет чуть ниже. Поэтому люди, извращающие его слова и утверждающие, будто он прославлял благодать, которая вообще была дарована только во времена евангельской проповеди, изобретают явно ложное толкование. Далее, св. Павел, сказав, что верующие были избраны прежде создания мира, отбрасывает всякие ссылки на достоинства людей. Ибо какие различия могут быть между теми, кто ещё не родился и чьё общее рождение в Адаме предполагает равенство? Из его добавления, что они избраны во Христе, не только следует, что избрание каждого происходит помимо его самого, но и что одни люди отделены от других и поэтому все не могут быть членами Тела Христова. А то, что следует из этого — они были избраны для святости, — разоблачает заблуждение, которого мы коснулись: будто избрание происходит от предведения. Ибо это явно противоречит утверждению, что всё доброе и доблестное в людях является плодом и результатом избрания. На возможный вопрос о более общей причине — почему одни избраны, а другие нет — апостол отвечает, что Бог так предопределил по своему благоволению. Этими словами он отрицает любые средства, которые, как воображают люди, имеются у них самих для того, чтобы добиться избрания. Он объявляет, что все благодеяния, отпущенные нам Богом ради духовной жизни, проистекают из одного источника: Он избрал кого захотел и до того, как эти люди родились, приготовил для них благодат-ную милость, которую пожелал им дать.

3. Везде, где царит частая воля Божья, не принимаются во внимание никакие дела. Об этом не говорится в рассматриваемом отрывке. Однако нужно обратиться к противопоставлению, толкуемому в другом месте. Бог призвал нас, пишет апостол, «званием святым, не по делам нашим, но по Своему изволению и благодати, данной нам во Христе Иисусе прежде вековых времён» (2 Тим 1:9). Я уже показал, что слова «чтобы мы были святы и непорочны» [Эф 1:4] устраняют все сомнения. Если бы мы сказали, что Бог избрал нас потому, что предвидел, что мы будем святы, то этим мы бы перевернули весь порядок, описанный св. Павлом. Итак, мы можем вполне уверенно рассуждать следующим образом. Если Бог нас избрал, чтобы мы были святы, то, значит, не потому, что предвидел в нас эту святость. Ведь это прямо противоположные вещи: «верующие обладают святостью по причине избрания» и «верующие благодаря святости становятся избранными». Софистика, к которой часто прибегают наши противники, не стоит ни гроша: они говорят, что, хотя Бог не вознаграждает заслуги, предшествующие благодати избрания, Он венчает ею будущие заслуги. Ведь когда говорится, что верующие были избраны, чтобы быть святыми, то это означает, что источником и началом всякой святости, которой должны обладать верующие, является их избрание. Как же может получиться, чтобы результат избрания стал его причиной?

Далее апостол подтверждает сказанное, добавляя, что Бог избрал нас по решению своей воли, — решению, которое Он принял в самом Себе. Это равносильно тому, как если бы он сказал, что Бог не рассматривал ничего вне самого Себя, с чем мог бы сообразоваться, принимая такое решение. Поэтому св. Павел тут же добавляет, что высшая цель нашего избрания состоит в том, чтобы мы стали похвалою благодати Божьей [Эф 1:6]. Конечно, благодать Божья прославляется нашим избранием, только если это избрание незаслуженно. Но оно не было бы таковым, если бы Бог, избирая своих верных, рассматривал, каковы будут дела каждого. Поэтому слова, сказанные Христом его ученикам, верны по отношению ко всем верующим: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин 15:16). Тем самым Он не только исключает предшествующие заслуги, но и указывает, что в самих верующих нет ничего, за что они должны быть избраны, но Бог опередил их своим милосердием. В том же смысле следует понимать и слова св. Павла: «Кто дал Ему наперёд, чтобы Он должен был воздать?» (Рим 11:35) Этим он хотел показать, что Бог в своей благости так ясно предвидит возможности человека, что ни в прошлом, ни в будущем не находит ничего, чем они могли бы заслужить эту благость.

4. Далее, в Послании к римлянам, где св. Павел начинает развёртывать указанное выше рассуждение, он утверждает, что не все, родившиеся от Израиля, — израильтяне (Рим 9:6). Несмотря на то, что все они были благословлены правом наследования, не все вступили в это право (succession) равным образом. Этот спор возник по причине гордыни и тщеславия еврейского народа: называя себя Церквью, народ хотел, чтобы Церковь ограничилась им одним и чтобы в Евангелие веровали лишь с его согласия. Так сегодня паписты с лёгкостью ставят себя на место Бога, прикрываясь и приукрашиваясь именем Церкви. Св. Павел, хотя и соглашается, что род Авраамов свят благодаря завету и союзу, заявляет, что в нём немало чужих — не только потому, что они выродились из законных детей в незаконнорождённых, но и потому, что особое божественное избрание исходит свыше и оно одно подтверждает усыновление. Если бы одни утвердились в уповании на спасение благодаря своему благочестию, а другие отпали из-за одной лишь неблагодарности и мятежа, то со стороны св. Павла было бы глупо и абсурдно говорить читателям о тайном избрании, о котором тогда не могло бы идти речи. Но если сынов Израилевых различает воля Божья, источник которой заключён в Нём и непозволительно искать его где-либо ещё, то безумно воображать, будто причина состояния каждого человека находится в чём-то, чем этот человек обладает внутри себя.

Св. Павел развивает своё рассуждение, приводя пример Иакова и Исава. Хотя оба они были детьми Авраамовыми и одновременно пребывали в чреве своей матери, честь первородства была отдана Иакову. То была чудесная перемена, и св. Павел утверждает, что ею было засвидетельствовано избрание одного и отвержение другого. Когда спрашивают об истоках и причине, «учители предведения» приписывают их человеческим порокам и добродетелям. Им представляется очень убедительным утверждение, что в лице Иакова Бог показал, что Он избирает тех, кто достоин его благодати, а в лице Исава — что отвергает тех, кто её недостоин. Вот так говорят они, стараясь казаться людьми смелыми и убеждёнными. Однако св. Павел говорит противоположное: «Когда они ещё не родились и не сделали ничего доброго или худого, — дабы изволение Божие в избрании происходило не от дел, но от Призывающего, — сказано было ей [Ревекке]: "больший будет в порабощении у меньшего", как и написано: "Иакова Я возлюбил, а Исава возненавидел"» (Рим 9:11-13). Если бы предведе-ние имело хоть какое-то значение для отделения одного от другого, то зачем надо было говорить о времени избрания?

Предположим, что Иаков был избран потому, что приобрёл эту честь своими будущими добродетелями. Но тогда зачем св. Павел подчёркивает, что он ещё не родился? И добавление, что оба не сделали ничего доброго или худого, тоже не имело бы смысла. Ведь ответ и так готов: от Бога ничто не сокрыто, и благочестие Иакова всегда было перед его глазами. Если милость заслуживается делами, то совершенно очевидно, что они должны были бы вознаграждаться Богом не только в старости, но и до рождения. Апостол легко развязывает этот узел: усыновление происходит не от дел, но от Божьего призвания. Он не смешивает прошлое с будущим в том, что касается дел. Но, чётко противопоставляя дела Божьему призванию и утверждая одно, Он несомненно разрушает другое. Он как бы говорит: мы должны взирать на добрую волю Богу, а не на то, что принесли с собой люди. Наконец, очевидно, что, употребляя слова «избрание», «намерение», апостол хотел отбросить все выдуманные людьми причины и оставить лишь тайный замысел Бога.

Чего хотят те, кто приписывает какое-то значение в нашем избрании прошлым или будущим делам, затемняя тем самым истинный смысл рассматриваемого рассуждения? Их попытки полностью переворачивают смысл сказанного апостолом, а именно, что различие между братьями нисколько не зависит от их дел, а зависит лишь от Божьего призвания, ибо Бог определил своё отношение к ним прежде их рождения. Уловка, к которой прибегают теперь софисты, не ускользнула бы от внимания св. Павла, если бы у неё было хоть какое-то разумное основание. Но так как он знает, что Бог не может предвидеть в человеке ничего доброго, кроме того, что Он ниспослал ему в благодати избрания, он оставляет в стороне ложное мнение, согласно которому добрые дела предпочитаются их причине и источнику. У нас есть слова апостола о том, что спасение верующих основывается на избрании Богом исключительно по его воле и что эта милость не приобретается никакими делами, но исходит только от Божьей благости. Чтобы представить это, у нас есть также наглядное изображение, или картина. Исав и Иаков — братья, у них общие родители, они вышли из одного чрева. До рождения, когда они пребывали во чреве матери, они были во всём подобны друг другу. Однако суд Божий разделяет их, ибо Бог избирает одного и отвергает другого. Один может иметь преимущество перед другим только по первородству. Но даже оно остаётся в пренебрежении и даётся младшему, а не старшему. Есть немало других случаев, когда, как представляется, Бог намеренно принизил право первородства, дабы отнять у плоти всякий повод к прославлению. Отвергнув Измаила, Он отдал сердце Исааку [Быт21:12], принизив Манассию, предпочёл Ефрема [Быт 48:20].

Кто-нибудь возразит, что не следует с помощью таких низких и несерьёзных предметов рассуждать о вечной жизни и выводить из них, будто тот, кто получил честь первородства, усыновлён для небесного наследства. Некоторые не удерживаются даже от обвинений в адрес св. Павла, утверждая, что он злоупотребляет свидетельствами Писания, когда прилагает их к этому предмету. На это я отвечу как раньше: апостол вовсе не делал опрометчивых утверждений и не хотел исказить смысл свидетельств Писания. Но он видел то, что этот род людей не способен уразуметь: телесным знаком Бог пожелал изобразить духовное избрание Иакова, которое было сокрыто в его тайном замысле. Если бы мы не связывали данное Иакову первородство с будущей жизнью, то полученное им благословение казалось бы нелепым, ибо оно принесло ему лишь несчастья, беды и горестное изгнание из родной страны. Но св. Павел, понимая, что Бог этим внешним благословением засвидетельствовал благословение вечное и непреложное, которое Он приготовил своему служителю в Царстве Небесном, без колебаний заключил, что Иаков получил первородство в доказательство божественного избрания. Нам нужно помнить, что земля Ханаанская была залогом небесного наследия. Посему не следует сомневаться, что Иаков стал членом Тела Христова, дабы разделить жизнь с Ангелами.

Иаков был избран, Исав отвергнут. Они были разделены божественным избранием, хотя не различались заслугами. На возможный вопрос о причине этого св. Павел отвечает: «Ибо Он говорит Моисею: "кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею"» (Рим 9:15). Что это значит? Господь ясно объявляет, что не находит в нас ни единой причины, по которой Он должен нам благотворить. Вся причина заключена в его милосердии, потому что это его дело — спасти верных Ему. Если Бог полагает твоё спасение только в Себе самом, то зачем ты спускаешься до себя? И если Он как на единственную причину спасения указывает на своё милосердие, то зачем ты смотришь на свои заслуги? Если Он хочет, чтобы ты целиком сосредоточил свой ум на его благости, то зачем ты отчасти сосредоточиваешь его на своих делах?

Поэтому нужно прийти к малому народу, о котором св. Павел в другом месте говорит, что Бог знал его наперёд (Рим 11:2). Прийти не так, как измышляют эти путаники, — будто Бог всё знал заранее, пребывая в праздности и ни во что не вмешиваясь, а в том смысле, в каком слово «предведе-ние» употребляется в Св. Писании. Когда св. Пётр в Деяниях говорит, что Иисус Христос был предан смерти по предведению Божьему (Деян 2:23), он изображает Бога не праздным созерцателем, а совершителем нашего спасения. Отсюда следует, что его предведение побуждает к действию. Когда тот же апостол говорит, что верующие, к которым он обращается, избраны по предведению Бога (1 Пет 1:1-2), то этим словом он обозначает предопределение. В нём Бог определил Себе тех детей, которых захотел. Прибавляя в качестве синонима слово «предназначение»[9], он не оставляет сомнений, что Бог не выходит за пределы самого Себя, чтобы отыскать причину нашего спасения, так как это слово означает окончательное определение. В этом же смысле св. Пётр говорит чуть дальше, что Иисус Христос есть Агнец Божий, предназначенный ещё прежде создания мира [ 1 Пет 1:19-20]. Ибо нет ничего более жалкого и глупого, нежели сказать, что Бог лишь высматривал сверху, откуда придёт спасение человеческому роду. Так что предузнанный народ похож на маленькую группу людей посреди огромной толпы, напрасно взывающей к имени Божьему.

Св. Павел с целью сокрушить тщеславие людей, прикрывающихся, как маской, своим званием и пытающихся таким образом захватить почётное место в Церкви, напоминает, что Господь познал своих (2 Тим 2:19). Поэтому он выделяет для нас два народа: один — весь род Авраамов, другой — извлечённая из него часть, которую Бог сохраняет как спрятанное сокровище, и поэтому люди не могут увидеть её. Нет сомнений в том, что Он принял это учение от Моисея, который сказал, что Бог явит милосердие тем, кому хочет [Исх 33:19], то есть людям из избранного народа, хотя на первый взгляд все они находятся в одинаковом состоянии. Таким образом, он как бы сказал, что, хотя избрание является общим для всего этого народа, однако Бог, как редкостное сокровище, приберёг особую милость к тем, к кому Ему было угодно, и что общий союз не мешает Ему выделить из всех небольшое число избранных. Объявляя Себя господином и свободным распорядителем, Он вполне ясно сказал, что окажет одному большее милосердие, чем другому, только потому, что Ему угодно поступить именно так. Ибо если милость даётся лишь тем, кто её ищет, то они, конечно, не отвергнуты, но предощущают и отчасти получают те блага, за которые Бог требует хвалы.

7. Послушаем теперь, что говорит обо всём этом верховный Учитель и Судья. Видя, как велико жестокосердие его слушателей, что Он не достигает почти ничего и что его учение оказывается почти бесполезным, Иисус, дабы предупредить вред, который может быть нанесён немощным, восклицает: «Всё, что даёт Мне Отец, ко Мне придёт... Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить» (Ин 6:37,39). Нужно хорошо усвоить, что когда мы отданы под защиту Господа нашего Иисуса Христа, то это — дар Отца; это истинное начало.

Возможно, здесь кто-нибудь перевернёт этот довод и возразит, что Бог признаёт своими тех, кто предан Ему через веру по своей собственной во-ле. Однако Иисус Христос настаивает на том, что, когда весь мир будут сотрясать бесконечные мятежи, Божий замысел останется нерушим, то есть что избранность прочнее небес. Сказано, что избранные принадлежали Небесному Отцу прежде, чем Он дал их своему единственному Сыну. Вопрос в том, таковы ли они по природе. Нет, наоборот, Он делает таковыми тех, кто были чужды Ему — Он привлекает их. Слишком ясны слова Иисуса, чтобы искажать их всевозможными уловками: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечёт его Отец... Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне» (Ин 6:44-45). Если бы все одинаково преклоняли колена перед Иисусом, избранность была бы всеобщей. Но теперь обнаруживается большое различие и среди малого числа верующих. Поэтому Господь Иисус, сказав, что данные Ему ученики пребывают во владении Отца, добавляет: «Не о всём мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои» (Ин 17:9). Отсюда следует, что не весь мир принадлежит своему Творцу, но милость Божья отводит проклятие и гнев Бога от маленькой кучки людей, которые бы в противном случае погибли, а сам мир оставляет в той смерти, к которой он и был предназначен. Кроме того, поскольку Христос находится как бы между Отцом и нами, Он приобретает право избирать вместе с Отцом: «Не о всех вас говорю: Я знаю, которых избрал» (Ин 13:18). Если же спросят, откуда Он их избрал, Иисус отвечает: «от мира» (Ин 15:19) — от того мира, который Он исключает из своих молитв, когда поручает своих учеников Отцу.

Заметим, однако, что, утверждая, что Он знает, которых избрал, Иисус указывает на часть человеческого рода. Причём Он отделяет этих людей от остальных не за добродетели, которыми они якобы обладают, но по причине небесного решения (dйcret cйleste). Отсюда следует, что выделенные по избранию, совершителем которого является Иисус Христос, не превосходят других своим усердием. Когда в другом фрагменте Он включает в число избранных Иуду, хотя тот — «дьявол» [Ин 6:70], то это относится к апостольскому служению. Несмотря на то, что это служение, как часто утверждает св. Павел применительно к себе [Гал 1:16; Эф 3:7], есть отражение Божьей милости, само по себе оно не даёт твёрдого упования на вечное спасение. Следовательно, Иуда, незаконно присваивая его, был как бы даже хуже дьявола. Однако Иисус не допустит гибели ни одного из тех, кого Он соединил со своим Телом (Ин 10:28), ибо для их спасения Он употребит всё Божье могущество, которое — по обетованию — сильнее всего в миреа 15°. Об этом Иисус говорит так: «Тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, иникто из них не погиб, кроме сына погибели» (Ин 17:12). Это высказывание часто толкуют превратно, однако оно совершенно недвусмысленно. Суть его в том, что Бог через усыновление, данное даром, создал тех, кого Он хочет сделать своими детьми. Как говорится, внутренняя причина избрания заключена в Нём самом, ибо Им двигала лишь его собственная воля.

$. Кто-нибудь мне возразит, что св. Авмросий, Иероним, Ориген писали, что Бог распределяет свою милость между людьми согласно предвидению, что каждый использует её во благоа. Я знаю также, что подобного мнения придерживался св. Августин. Однако, глубже исследовав Писание, он не только посчитал это мнение ошибочным, но решительно отбросил егоь. И даже, обличая пелагиан за упорство в этом заблуждении, писал так: «Разве не удивительно, чтобы такая уловка ускользнула от внимания апостола? Ибо, приводя прямо не относящийся сюда пример Исава и Иакова и задавая вопрос: "Неужели неправда у Бога?" [Рим 9:14], св. Павел, если бы он хотел быстро покончить с этим вопросом, должен был ответить, что Бог предвидел заслуги того и другого. Но он не делает этого и сводит всё к суду и милосердию Божьему»0. А в другом отрывке, показав, что до избрания у человека не было никаких заслуг, он говорит: «Довод, который приводят некоторые в пользу предведения Бога, опровергнут как ничтожный. Они твердят, что мы избраны прежде создания мира потому, что Бог предвидел нашу доброту, а не потому, что Он сделает на добрыми. Но Бог говорит другое: "Не вы Меня избрали, а Я вас избрал" (Ин 15:16). Ибо если бы Он нас избрал потому, что предвидел, что мы будем добры, то Он бы предвидел также, что мы изберём Ero»d.

Свидетельство св. Августина должно что-то значить для тех, кто так любит ссылаться на авторитет отцов Церкви. Хотя для него не особенно важно, если ему противопоставляют других древних учителей, однако он доказывает, что пелагиане напрасно клевещут, будто он единственный придерживается такого мнения. В 19-й главе своей книги «О предназначении святых»[10] св. Августин ссылается на св. Амвросия, который пишет, что Иисус Христос призывает тех, кому хочет оказать милостье. А в другом месте он говорит: «Если бы Бог захотел, Он сделал бы благочестивыми тех, которые не были таковыми. Но Он по своей воле призывает и обращает кого хочет»а. Если бы я собрал целый том высказываний св. Августина, их было бы достаточно, чтобы исчерпывающим образом изложить эту тему. Но я не хочу утомлять читателей многословием.

Но предположим, что ни св. Августин, ни св. Амвросий не касались этого предмета, и рассмотрим его по существу. Св. Павел задал очень трудный вопрос: справедливо ли поступает Бог, ниспосылая благодать на тех, на кого хочет? Он мог бы разрешить этот вопрос очень просто, указав, что Бог оценивает дела. Почему же он этого не сделал? Почему он так упорно отстаивает свою точку зрения, что и у нас возникают те же трудности? Тут нет другой причины, кроме той, что он и не должен этого делать. Св. Дух, говоривший его устами, ничего не забыл. Поэтому апостол без всяких оговорок отвечает, что Бог принимает в свою благодать избранных потому, что это Ему угодно; Он проявляет к ним милосердие потому, что это Ему угодно. Св. Павел приводит свидетельство Моисея: «Кого помиловать, помилую, кого пожалеть, пожалею» (Исх 33:19). Это значит, что причина милости и жалости Божьей заключаются только в том, что это Ему угодно. Поэтому истинны слова св. Августина: «благодать Божья не находит никого, кто должен бы быть избран, но она делает людей способными быть избранными15».

9. Я не хочу вдаваться в изощрённость Фомы Аквинского, который пишет: «хотя предвидение заслуг не может именоваться «причиной предопределения» с точки зрения Бога, его можно так называть с точки зрения человека. Как например, когда говорится, что Бог предопределил своих избранных к обладанию славой по их заслугам, потому что Он пожелал даровать им благодать, посредством которой они смогут заслужить эту славу0». Но дело обстоит совсем иначе. Так как Бог не желает, чтобы мы в своей избранности усматривали что-либо помимо его чистой благости, то желание видеть в нём нечто большее — извращённое чувство. Если бы я захотел опровергнуть ухищрения Фомы, у меня хватило бы доводов на это. Он, например, утверждает, что слава каким-то образом заранее суж-дена избранным за их заслуги, ибо Бог прежде дарует им благодать, чтобы заслужить славу. Но что если я возражаю и говорю, что дар Св. Духа, который наш Господь даёт верным Ему, служит их избранности и следует за ней, а не предшествует ей, так как его получают те, кому вначале было дано наследие вечной жизни? Ибо согласно установленному Богом порядку оправдание следует за избранием. Значит, предопределение, посредством которого Бог свободно зовёт верных Ему к спасению, есть, скорее, причина, по которой Он их оправдывает, а не наоборот. Но оставим эти споры, ибо они излишни для людей, полагающих извлечь достаточно мудрости из слова Божьего. Хорошо сказал один древний учитель, что видящие причину избрания в заслугах желают знать больше, чем нужно151.

10. Некоторые возражают, что Бог противоречил бы самому Себе, если, призывая всех людей, принимал бы только немногих избранных. Посему — согласно этим возражениям — всеобщий характер обетовании делает излишней особую благодать, так что все люди находятся в одинаковом состоянии. Я признаю, что так говорят и вполне рассудительные люди, которые не стремятся исказить истину, но хотят отбросить запутанные вопросы и умерить любопытство, не дающее покоя очень многим152. Это намерение похвально; но замысел их дурен, потому что уклонение от ответа непростительно. Что до тех, кто выходит из себя и лает, как цепной пёс, то их клевета, о которой я говорил, абсолютно безосновательна и их ошибки слишком грубы153. Как согласуются эти две истины — что проповедью извне все призваны к покаянию и вере, но однако не всем дан дух покаяния и веры — это я уже объяснила. И всё же кое-что мне придётся повторить.

Я отрицаю их утверждения, так как они ложны в двух отношениях. Бог, угрожая затопить один город и наслать засуху на другой и указывая, что ещё в другом месте будет голод по слышанию слов его (Ам 4:7; 8:11), не обязывает Себя к призыванию всех без разбора. Запрещая св. Павлу проповедовать в Асии и отвращая его от Вифинии, чтобы направить в Македонию (Деян 16:6-9), Бог даёт понять, что Он волен распределять сокровище спасения как Ему угодно. Устами пророка Исайи Он ешё яснее объявляет, что обетования спасения относятся к его избранным: именно о них Бог говорит, что они станут его учениками, а отнюдь не весь человеческий род (Ис 8:14-16). Следовательно, те, кто утверждает, что учение о спасении распространяется на всех людей без исключения, жестоко заблуждаются: плод его уготован исключительно для сынов Церкви.

Пока этого достаточно. Хотя Бог призывает всех повиноваться Ему, этот всеобщий призыв не перечёркивает того, что дар веры редок. На причину этого указывает Исайя, когда говорит, что мышца Господня открылась не каждому (Ис 53:1). Если бы он сказал, что Евангелие подвергается хуле,поскольку многие дерзко и упорно противятся ему, тогда те, кто провозглашает всеобщее спасение, имели бы для этого какое-то основание. Но они лишены такого предлога. В действительности пророк не намеревался преуменьшить вину людей, когда причиной их ослепления назвал то, что Бог не явил им своё могущество. Он только предупреждает, что поскольку вера — особенный дар Божий, то одна лишь внешняя проповедь — не более чем пустой звук.

Я хотел бы услышать от этих наставников, становимся ли мы детьми Божьими от одной только проповеди или же от веры. Определённо, если сказано — прежде всего св. Иоанном, — что все уверовавшие в Иисуса Христа стали чадами Божьими, то это означает не беспорядочную толпу слушателей проповеди, но особое достоинство (reng), данное верующим, а именно что они родились не от крови, не от хотения плоти, не хотения мужа, но от Бога (Ин 1:13). Если мои противники возразят, что Слово и вера находятся во взаимном согласии, то я отвечу, что это так, когда есть вера. Но ведь не новость, что семя падает в терние или на каменистую почву не только потому, что большинство людей восстаёт против Бога или непослушно Ему, но и потому, что не у всех есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Если же противники спросят, зачем Бог призывает к Себе тех, о которых Он знает, что они не придут, то вместо меня им отвечает св. Августин: «Ты хочешь спорить со мной об этом предмете? Лучше восхитись вместе со мною и воскликни: О, какая высота! Согласимся друг с другом в трепете, чтобы не погибнуть в заблуждении!»а

Более того, если, как свидетельствует св. Павел, избрание — мать веры, то их довод обращается против них самих: ведь верой обладают не все, так как избранность, от которой она происходит, охватывает не всех (est particuliиre). Из слов св. Павла, что верующие благословлены всеми духовными благословениями, ибо Бог избрал их прежде создания мира (Эф 1:3-4), согласно причинно-следственному порядку легко заключить, что эти сокровища принадлежат не всем, так как Бог избрал только тех, кого пожелал. В другом месте апостол использует выражение «вера избранных» (Тит 1:1), дабы не казалось, будто каждый приобретает веру собственными усилиями, тогда как на самом деле слава, в которой избранные без всяких заслуг просвещены Господом, заключена в Боге. Св. Бернар хорошо говорит, что люди, которых Бог почитает своими друзьями, слушают Его отдельно от прочих. Именно к ним обращается Он с такими словами: «Не бойся, малое стадо! Ибо вам дано познать тайну Царства Небесного» [Лк 12:32][11]. Затем св. Бернар спрашивает: кто же они? То есть те, кого Бог узнал и пред-

назначил возродить по образу своего Сына? Вот возвышенный и восхитительный замысел, о котором Он нам объявил: один только Бог знает своих; то, что Он знает, открыто людям; однако Он допускает к познанию этой тайны лишь тех, кого предопределил. И св. Бернар заключает: «Милость Бога от вечности в вечность покоится на боящихся Его. От вечности — по причине предопределения. В вечность — по причине блаженства, на которое они уповают. Первое не имеет начала, второе не имеет конца3.

Но зачем мне призывать во свидетели св. Бернара, когда мы слышим из уст самого Учителя, что видеть Отца могут только те, кто от Бога (Ин 6:46)?[12]. Этим Он хочет сказать, что все, не родившиеся свыше, слепы и глухи при виде Его. Действительно, вера соединена с избранием, но она следует за ним. Этот порядок Иисус Христос нам изъяснил в другом месте: «Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить,... чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную» (Ин 6:39-40). Если бы Бог хотел всеобщего спасения, то Он повелел бы Иисусу Христу быть хранителем всех людей и соединил бы их всех в его Теле узами веры. Значит, вера есть особый залог отеческой любви Бога, который Он приберёг для своих усыновлённых детейь.

Иисус Христос говорит, что овцы идут за своим пастырем, потому что знают голос его; а за чужим не идут, потому что не знают чужого голоса (Ин 10:4-5). Откуда же это различие, как не оттого, что их слух привлечён Св. Духом? Ибо никто не может сам стать такой овцой, но его воспитывают и готовят к этому небесные милости. Посему наш Господь Иисус говорит, что спасение нам обеспечено, что оно навсегда вне опасности, ибо его хранит непобедимая сила Божья (Ин 10:29). И отсюда Он заключает, что неверующие — не из его овец (Ин 10:26), они не из числа тех, которых Бог устами Исайи обещал сделать своими учениками [Ис 54:13]. Наконец, то, что в приведённых мною свидетельствах особенно подчёркивается неотступность, означает, что избрание твёрдо и непреложно и не подвержено никаким переменам.

И. Поговорим теперь об отверженных, которых св. Павел тоже упоминает в рассматриваемом отрывке. Как Иаков, ничего не заслужив своими делами, получил благодать, так и Исав, ничем не согрешив, был отвергнут Богом (Рим 9:13). Если мы сосредоточимся на делах, то тем самым оскорбим апостола: будто бы он не видел того, что для нас очевидно! А он этого явно не видел, ибо как раз подчёркивает, что, хотя оба они не сделали ни добра ни зла, один был избран, другой отвергнут. Отсюда он заключает, что предопределение основывается не на делах. Далее, задав вопрос «Неужели неправда у Бога?» [Рим 9:14], он не говорит, что Бог воздал Исаву за его злую натуру (что было бы самым ясным и надёжным доводом в пользу справедливости Бога), а предлагает совсем иное решение: Бог может воздвигнуть отверженных, чтобы явить этим свою славу.

В заключение апостол добавляет, что Бог кого хочет милует, а кого хочет ожесточает (Рим 9:18). Мы видим, что для него причина того и другого заключается в Божьей воле. Если мы не можем указать другой причины, по которой Бог принимает избранных, кроме той, что это Ему угодно, то не можем назвать и другой причины, почему Он отвергает остальных людей, кроме его воли. Если сказано, что Бог ожесточается или оказывает милость по своему желанию, то это сказано для того, чтобы мы не искали никаких иных причин помимо его воли.

Глава XXIII

ОПРОВЕРЖЕНИЕ КЛЕВЕТЫ, КОТОРОЙ ПОСТОЯННО И НЕСПРАВЕДЛИВО ПОДВЕРГАЛОСЬ ЭТО УЧЕНИЕ

1. Когда эти вещи рассматривает человеческий ум, то по причине своей неумеренности он не может удержаться от волнений и переживаний, словно ударил барабан, зовущий в атаку. Некоторые люди, будто бы желая защитить честь Бога и отвести от Него лживые обвинения, признают избрание, но отрицают, что есть отверженные. Однако это по-детски глупо: никакого избрания не было бы, если бы оно не противостояло отвержению (rйprobation). Сказано, что Бог отделяет тех, кого Он предназначил к спасению. Поэтому большая глупость утверждать, что не избранные либо получают случайным образом, либо добиваются своим усердием того, что дано свыше лишь немногим154. Так что тех, кого Бог при избрании оставил в стороне, Он отвергает, причём по одной-единственной причине: Он

хочет лишить их наследия, которое предназначил своим детяма. Впрочем, людская дерзость была бы невыносима, если бы не обуздывалась Словом Божьим, когда речь идёт о непостижимом Божьем замысле, перед которым склоняются даже Ангелы. Мы уже говорили15, что ожесточение в той же степени находится в руках и воле Бога, как и милосердие. В самом деле, мы видели, что св. Павел не торопится, в отличие от этих новоявленных учителей, оправдывать Бога ложью: он просто говорит, что непозволительно горшку задавать вопросы сделавшему его (Рим 9:20-21). Далее, как люди, которым невыносима мысль, что Бог кого-то отвергает, истолкуют следующие слова Христа: «Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится» (Мф 15:13)? Это означает, что все те, кого Отец не пожелал посадить на своём поле как священные деревья, предназначены к гибели. Если они станут отрицать, что это знак отверженности, то докажут этим, что для них покрыты тьмой даже самые ясные вещи.

Но если они не перестают лаять и угрожать, то пусть наша вера держится в том трезвомыслии, которое выражено в увещевании св. Павла: незачем жаловаться на Бога, коль скоро Он, с одной стороны, желая показать свой гнев и своё могущество с великим долготерпением и любовью щадит орудия[13] гнева, готовые к погибели; а с другой стороны, являет «богатство славы своей над сосудами милосердия, которые Он приготовил к славе» (Рим 9:3). Заметим, что св. Павел, чтобы заставить замолчать хулителей и клеветников, утверждает, что гнев и могущество Бога имеют высшую власть (empire souverain). Он делает это потому, что чересчур неразумно требовать отчёта относительно тайн Божьих приговоров, которые выше наших мыслительных способностей. Ответ на это наших противников несерьёзен. Они говорят, будто Бог не вполне отвергает тех, кого кротко терпит, но лишь поддерживает свою любовь к ним, ожидая, не случится ли так, что они раскаются. То есть св. Павел как бы приписывает Богу такое терпение, благодаря которому Он ожидает обращения «готовых к погибели» [Рим 9:22]. Толкуя этот отрывок, св. Августин благоразумно замечает, что, когда терпение соединено с Божьей мощью и справедливостью, Бог не только попускает, но действенно правит0.

Наши противники приводят и другое возражение, а именно, что св. Павел, сказав, что сосуды гнева готовы к погибели, добавляет, что Бог приготовил к спасению сосуды милосердия. По их мнению, этим апостол хотел сказать, что Бог — совершитель спасения верующих и что за это Ему воздаётся хвала, а погибающие гибнут сами по себе, вследствие своего свободного решения (franc arbitre), не будучи отвергнуты Богом. Но даже если я соглашусь с ними в том отношении, что св. Павел хотел смягчить то, что на первый взгляд могло показаться слишком жестоким, нет никаких оснований спорить с тем, что приуготовление и предназначение отверженных к погибели совершается согласно тайному Божественному плану. Ведь св. Павел уже объяснил в том же месте, что фараона ожесточил Бог и что Он ожесточает кого хочет [Рим 9:17-18]. Отсюда следует, что причина ожесточения — в его непостижимом плане. Во всяком случае, здесь я совершенно согласен со св. Августином, словами которого и воспользуюсь: Бог, превращая волков в овец, преображает их мощнейшей благодатью, дабы укротить их свирепость; а упорствующие не обращаются потому, что Бог не изливает на них такую благодать, хотя Он вовсе не лишён этой возможности, если бы пожелал ею воспользоваться3.

2. Этого достаточно для всех богобоязненных и здравомыслящих людей, которые помнят, что они люди. Но злобные псы противятся и изры-гают всевозможные кощунства; и нам нужно ответить на каждое из них. Плотские люди, впав в безрассудство, разными способами затевают тяжбу с Богом, словно считая Его доступным для своих обвинений. Прежде всего они спрашивают, почему Бог ожесточается против тех своих творений, которые ничем Его не оскорбили. Ибо губить и уничтожать кого захочется — дело, привычное для жестокого тирана, а не для праведного Судьи. Так что они полагают, будто у людей есть серьёзные причины жаловаться на Бога, если Он только по своей воле, без их вины предназначил их к вечной смерти.

Если подобные мысли иногда приходят в голову верующим, то они найдут силы отбросить их, едва лишь вспомнят, какая дерзость даже сам вопрос о причинах Божьей воли — ведь она с полным основанием должна считаться причиной всего происходящего. Ибо если она сама имеет причину, то должна следовать за ней и быть к ней привязанной, а такое непозволительно даже воображать. Воля Божья — это высшее и суверенное мерило праведности, и посему всё, чего хочет Бог, нужно считать справедливым, ибо это — желание Бога. Когда спрашивают: «Почему Бог так сделал?»— нужно отвечать: «Потому что Он этого пожелал»3. Если же далее спрашивают: «Почему Он этого пожелал?»— то спрашивают о более высоком и великом, нежели Божья воля, а такового не существует. Поэтому пусть человек смирит свою дерзость и не ищет того, чего нет, из опасения не найти того, что есть. Эта узда будет надёжно сдерживать всех тех, кто хочет размышлять о Божественных тайнах с благоговением. От нечестивцев, которые не боятся хулить Бога открыто, Господь защитится сам своею праведностью, не нуждаясь в нас как в адвокатах: лишая их ум и совесть возможности прятаться во всевозможных уловках, Он убедит их и приведёт к тому, чего они не смогут избежать.

Говоря так, мы, однако, не оправдываем фантазий папистских теологов относительно абсолютной власти Бога. Их болтовня на эту тему — сущая профанация и потому нам ненавистна. Мы не выдумываем Бога вне всякого закона, ибо Он сам Себе — закон. Как говорил Платон, люди, будучи подвержены дурным страстям, нуждаются в законе; но Божественная воля, чистая от всякого порока, есть высшее мерило совершенства и закон всех законовь 155. В то же время мы утверждаем, что Бог не обязан давать нам отчёт и указывать основания своих действий. К тому же мы не являемся авторитетными судьями, способными и правомочными высказываться на эту тему, руководствуясь нашим разумом. Поэтому, когда мы посягаем на большее, чем нам дозволено, нас должна ужасать выраженная в псалме угроза, что Бог победит, если Его будут судить смертные люди (Пс 50/51:6)с.

3. Вот так Бог может молчанием победить своих врагов. Но дабы мы не мирились с насмешками, которыми они осыпают его святое Имя, Он даёт нам оружие своего Слова, защищающее нас от их злобы. И если кто-нибудь станет досаждать нам вопросом, почему Бог предопределил к проклятию некоторых из тех, кто его не заслужил, так как ещё не родилсяа, то мы, со своей стороны, спросим вопрошающего: чем, по его мнению, Бог обязан человеку, если Он по истине оценивает его природу? Поскольку все мы испорчены и заражены пороками, то невозможно, чтобы Бог не испытывал к нам ненависти — и не по причине тиранической жестокости, а по причине вполне разумной справедливости. А если все люди в их естественном состоянии виновны и заслуживают смертного приговора, то на какую, скажите, несправедливость жалуются те, кого Он предопределил к смерти?

Пусть выступят все дети Адама, чтобы негодовать и спорить со своим Творцом, который вечным провидением прежде их рождения определил их к вечным мукам. А когда Бог даст им познание самих себя, как смогут они возразить против такого приговора? Если все они взяты из вертепа разврата, то неудивительно, что на них наложено проклятие. Так что пусть эти люди обвиняют Бога в несправедливости, если его предвечным приговором они осуждены к проклятию, куда их ведёт и собственная природа. И они это чувствуют, хотя и возмущаются. Здесь обнаруживается, насколько порочно их стремление к мятежу, ибо они вполне сознательно попирают то, что вынуждены признать. Ведь они не могут не видеть причину осуждения в себе самих. И хотя они лицемерят, они не в силах оправдаться. Даже если бы я сто раз объяснил им ту истину, что совершитель их осуждения — Бог, они не очистятся от своей вины, которая коренится в их совести и постоянно находится у них перед глазами.

4. Наши противники опять возражают и говорят, что, возможно, такие люди не были предназначены Богом к той порче, которая, как мы утверждаем, является причиной их гибели. Ведь если это не так, то, значит, они погибают в своей испорченности только потому, что несут на себе наказание за несчастье, которое по воле Бога навлёк на себя и на всех своих потомков Адам. Разве не был бы Бог несправедлив, если бы так жестоко играл своими созданиями? Я признаю, что именно по желанию Бога все дети Адама попали в беду, в которой пребывают по сей день. И это вполне согласуется с тем, что я говорил с самого начала: нужно постоянно помнить о хотении Бога, через которое Он осуществляет глубоко сокрытое в Нём. Вместе со св. Павлом мы говорим так: «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: "зачем ты меня так сделал?" Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почётного употребления, а другой для низкого?» (Рим 9:20-21). Они отрицают, что таким нехитрым способом можно обосновать справедливость Бога, и говорят, что это лишь уловка, к которой любят прибегать люди, не имеющие других оправданий. Ибо на первый взгляд кажется, что в приведённом речении не сказано ничего, кроме того, что Бог имеет власть делать всё что Ему угодно.

Я утверждаю, что сказано совсем другое. Можно ли найти более серьёзный и убедительный довод, чем заставить нас задуматься, кто есть Бог? Каким образом Тот, кто есть Судья мира, способен допустить какую-либо несправедливость [Быт 18:25]? Если осуществление справедливости заключено в самой его природе, то Он естественным образом любит справедливость и ненавидит несправедливость. Поэтому апостол и не ищет уловок, как если бы он был смущён каким-то возражением: он хочет прямо сказать, что справедливость Бога слишком высока и превосходна, чтобы её можно было свести к человеческим меркам и понять слабым человеческим разумением. Я исповедую, что суды Божьи обладают такой глубиной, которая может поглотить разум любого человека, если он захочет проникнуть в них. И не слишком ли безрассудное дело — желать подчинить дела Бога тому условию, что если мы не в силах постичь их причину, то можем их порицать. На этот счёт есть замечательное суждение Соломона, которое понятно немногим: «Творец всего велик: Он воздаёт и безумцу и преступнику» (Прит 26:10)[14]. Он говорит это, восхищаясь величием Бога, ибо в его власти наказывать безумцев и преступников несмотря на то, что Он сам не сделал их причастниками своего духа. И в самом деле, невиданное безумие для людей — пытаться заключить бесконечное и непостижимое в такой крохотный сосуд, каким является их разум. Св. Павел называет Ангелов, сохранивших непорочность, «избранными» (1 Тим 5:21). Если их верность и неотступность были основаны на благоволении Бога, то мятеж бесов показывает, что они не были Им удержаны, но были отвергнуты. Отсюда невозможно вывести иной причины отверженности, кроме той, что заключена в сокровенном (еБ^ок) замысле Бога.

5. Пускай теперь манихей, целестинеца или какой-нибудь другой еретик начнёт клеветать на Божье провидение — я отвечу словами св. Павла, что для него нет нужды искать обоснований, ибо величие Бога намного превосходит наше разумение [Рим 9:19-23]. Как нелепы их притязания! Или они хотят ограничить могущество Бога настолько, чтобы Он не мог совершить ничего, выходящего за пределы нашего понимания? Вслед за св. Августином я утверждаю, что Бог сотворил таких людей, вечную погибель которых предвидел; Он сделал так, потому что пожелал. А если Бог пожелал, то не наше дело спрашивать о причинах этого, так как мы всё равно не сможем их понятьь.

С другой стороны, нам не подобает обсуждать, справедлива воля Бога или нет. Ибо, когда говорят о ней, нужно сознавать, что «воля Божья» означает неизменное мерило справедливости. Как же можно предполагать какую-то несправедливость там, где ясно явлена справедливость? Так не постыдимся же — по примеру св. Павла — затыкать рот нечестивцам всякий раз, когда они, как псы, осмелятся своим лаем возражать против истины. Кто вы такие, жалкие люди, что обвиняете Бога только за то, что Он не принижает величия своих дел, приспособляя их к вашему невежеству? Как будто совершаемое Им нечестиво потому, что вам непонятно! Непостижимая высота приговоров Бога должна быть вам известна из жизненных примеров, которые Он даёт. Вы знаете, что они именуются «бездной великой» (Пс 35/36). Подумайте теперь о своей ничтожной малости, чтобы узнать, способна ли она постичь определённое Богом в Нём самом. Какая вам польза от того, что вы, движимые безрассудным любопытством, бросаетесь в эту бездну, о которой заранее и совершенно справедливо знаете, что найдёте в ней смерть? Почему написанное в истории Иова и всеми пророками о неизреченной мудрости Бога и о его ужасающей силе не удерживает вас в страхе и трепете? Если ваши умы запутались в словесных перепалках, то не смущайтесь следовать совету св. Августина: «Человек, ты ждёшь от меня ответа? Но я тоже человек. И поэтому послушаем вместе сказанное нам: Кто ты, человек? [Рим 9:20] Конечно, неведение верующего лучше учёности дерзкого. Взыскуя заслуг, ты найдёшь только кару. О, бездна! [Рим 11:33] Пётр отрекается от Иисуса Христа. Разбойник верует в Него. О, бездна! Ты ищешь причину всех вещей? Я буду поражаться бездне. Приводи какие угодно доводы — я буду удивляться. Спорь — я буду веровать. Я вижу бездну — я не достигну глубины. Павел обрёл покой в поклонении. Он сказал, что все суды Божьи выше всякого понимания, а ты пытаешься их познать! Он сказал, что Божьи пути неис-следимы [Рим 11:33], ты хочешь идти следом!»а Мы не получим никакой пользы, выходя за эти пределы, и никогда не удовлетворим назойливого любопытства наших противников. С другой стороны, Бог не нуждается в иной защите, кроме той, которую Он имеет через Св. Духа, говорившего устами св. Павла. А мы разучимся нормально говорить, если не будем говорить в согласии с Богом.

Ь. Есть ещё одно возражение, которое выдвигают нечестивцы. Им они не столько оскорбляют Бога, сколько пытаются оправдать грешника. Хотя, по правде говоря, грешника нельзя оправдать, не позоря Судью. Однако посмотрим, в чём тут дело. Почему, спрашивают они, Бог вменяет в вину людям вещи, которые Он через предопределение навязал им как необходимые? Что же им остаётся? Могут ли они противиться Божьим решениям? Это было бы напрасно, но они и вообще не в силах этого сделать. Поэтому несправедливо, чтобы Бог наказывал за вещи, главная причина которых заключается в его предопределении3.

Я не буду пользоваться защитительными доводами, которые обычно приводят церковные писатели: предзнание Бога не препятствует тому, что человек окажется грешником, причём Бог предвидит, что пороки человека будут его собственными, а не произойдут от Бога. Ведь брюзгливые спорщики не удовлетворятся этим и пойдут дальше. Они скажут, что Бог, если бы захотел, мог бы предотвратить зло, которое предвидел. Поскольку Он этого не сделал, то, значит, по свободному решению создал человека с таким нравом. А если человек создан так, что он должен был совершить то, что совершает, то ему нельзя вменять в вину дела, от которых он не мог уклониться и совершить которые был вынужден по воле Бога.

Посмотрим, как можно решить эту трудную задачу. Во-первых, мы должны считать не подлежащими сомнению слова Соломона: всё сделал Господь ради Себя, и даже нечестивого — на день его погибели (Прит 16:4). Значит, Бог своею рукой распоряжается всеми вещами и волен ниспослать жизнь или смерть кому угодно. Согласно своему замыслу Он делает так, что некоторые от чрева матери определённо предназначены к вечной смерти, дабы своей погибелью прославлять Имя Божье.

Некоторые, защищая справедливость Бога, отмечают, что своим провидением Он не навязывает этим людям какой-либо необходимости, но, предвидя их развращённость, создаёт их для неё. В этом есть доля правды, но не вся правда. Древние учители порой пользовались таким решением, однако с оговорками. Сорбоннские схоласты целиком приняли его, словно тут вообще нечего возразить5. Что касается меня, то я вполне допускаю, что предзнание само по себе не навязывает творениям никакой необходимости, хотя с этим согласны не все — кое-кто превращает его в причину всех вещей. Мне представляется, что Лоренцо Валлас, хотя он не особенно сведущ в Писании, сделал более тонкое замечание. Он показал, что этот спор беспредметен, так как жизнь и смерть суть скорее действия воли Бога, нежели его предзнания156. Если бы Бог только предвидел, что произойдёт с людьми, не располагая их жизнью по своему желанию, то этот вопрос имел бы смысл, а именно: какого рода необходимость управляет Божьим провидениема. Но поскольку всё происходит по той единственной причине, что так определил Бог, то глупо спорить о действии его предзнания, когда ясно, что всё совершается по его повелению и определению.

7. Наши противники ссылаются на то, что нигде прямо не сказано, что Бог определил Адама к падению и через это к смертельной погибели. То есть, будто бы Бог, который, по свидетельству Писания, творит всё, что хочет [Пс 113/114:11], сотворил благороднейшего из всех своих созданий, не предписав ему какой-либо определённой цели или образа жизни. Они говорят, что Адам был сотворен со свободной волей, дабы избрать себе такую судьбу, какую пожелает, и что Бог ничего не определил в отношении него от Себя, кроме суда по заслугам. Если принять это пустое измышление, то где бесконечное могущество Бога, благодаря которому Он распоряжается всем на свете согласно своему сокровенному замыслу, а замысел этот не зависит ни от чего внешнего? Так что вопреки их желаниям Божье предопределение проявляется во всём потомстве Адама. Отнюдь не по природе своей грехом одного все отпали от спасения. Что мешает нашим противникам исповедовать о первом человеке то, что они против воли вынуждены признать относительно всего человеческого рода? Зачем они тратят силы на всяческие уловки? Писание чётко провозглашает, что все смертные создания подвластны смерти из-за одного человека [Рим 5:15 сл.]. Поскольку это нельзя приписать природе, следует признать, что так предопределено чудесным Божьим планом. Какой абсурд, что эти адвокаты, якобы отстаивающие справедливость Бога, хватаются за соломинку и не видят толстых брёвен!

Я вновь спрошу их: как случилось, что падение Адама безвозвратно увлекло за собою в погибель столько людей вместе с их детьми, если это не было угодно Богу? Здесь нужно заставить замолчать эти болтливые языки. Я признаю, что мы должны ужасаться Божьему решению157. И всё же нельзя отрицать, что Бог прежде создания человека предвидел, к какому концу тот с неизбежностью придёт. Бог предвидел это, потому что именно так постановил в своём плане. Всякий, кто обвиняет в этом Божье предзнание, поступает безрассудно. На каком основании хулят Небесного Отца за то, что Он знал, что должно произойти? Если появляются какие-то жалобы, обоснованные или притворные, то они относятся, скорее, к его приговору. То, что я сейчас скажу, не должно казаться странным: Бог не только предвидел падение первого человека, а в нём — гибель всего его потомства, но Он хотел этого. Ибо подобно тому, как его мудрость заключает в себе предзнание всех будущих дел, так и его могущество предполагает, что его рука управляет всеми делами и вещами. Св. Августин хорошо разрешает этот вопрос, как, впрочем, и многие другие: «Мы спасительно исповедуем то, во что право веруем: Бог, Господь и Владыка всего, создавший всё доброе и знающий, что зло происходит от добра, а также знающий, что его всемогущая благость обращает зло в добро, вместо того, чтобы не допустить появления какого-либо зла, определил жизнь Ангелов и людей таким образом, чтобы прежде показать, на что способна свободная воля, а затем — что могут действие его благодати и его праведный суд»а 158.

S. Некоторые говорят здесь о различии между «волей» и «попущением», утверждая, что нечестивцы погибнут потому, что Бог попускает это, но не потому, что желает. Но почему Он попускает, если не потому, что желает? Утверждение, что Бог лишь допустил, но не повелел, чтобы человек погиб, само по себе неправдоподобно: как будто Он не определил, в каком состоянии хотел бы видеть своё высшее и самое благородное создание. Я без всяких сомнений вместе со св. Августином исповедую, что воля Божья есть необходимость для всех вещейь и что всё, что Бог постановил и чего пожелал, неизбежно происходит. Когда пелагиане, манихеи, анабаптисты или эпикурейцы (трактуя этот предмет, мы вынуждены упоминать именно об этих четырёх сектах), пытаясь оправдаться, указывают на необходимость, навязанную им Божественным предопределением, они говорят не по делус. Ибо если предопределение есть не что иное, как порядок и осуществление Божьей справедливости, которая, хотя и таинственна, но безупречна, то очевидно, что они достойны именно такого предопределения; очевидно также, что уготованная им Богом погибель вполне справедлива.

Далее, их погибель происходит от Божьего предопределения. Таким образом, её причина и основание находятся в них самих. Первый человек пал потому, что Бог постановил это необходимым. Но почему Он так постановил — об этом мы ничего не знаем. Тем не менее очевидно, что Бог так судил, предвидя, что это прославит его Имя.

Когда упоминается о славе Божьей, задумаемся о его праведности и справедливости. Ибо ясно, что дело, заслуживающее славы, должно быть праведным и справедливым. Итак, человек преткнулся потому, что это быпо постановлено Богома; но преткнулся он из-за собственных пороков. Прежде этого Бог сказал, что всё, сотворенное Им, хорошо весьма (Быт 1:31). Откуда же появилась в человеке порча, если не оттого, что он отвернулся от Бога своего? Дабы никто не подумал, что она происходит от его творения, Господь всё то, что Он вложил в человека, назвал хорошим. А человек собственным злом извратил добрую природу, полученную им от Бога. Вследствие этого своим падением он увлёк за собой всё своё потомство. Посему лучше будем видеть причину проклятия в испорченной природе человека, где она очевидна для нас, нежели искать её в Божьем предопределении, где она глубоко сокрыта и совершенно непостижима. И не постыдимся так подчинить свой разум беспредельной премудрости Бога, чтобы не углубляться во множество тайн. Ибо неведение о вещах, знать которые непозволительно и невозможно, — это учёное неведение. Жажда познать их — род безумия.

9. Возможно, кто-нибудь скажет, что я ещё не привёл достаточно убедительных доводов относительно необходимости обуздать это осуждаемое мною кощунственное оправдание. Признаю, нескончаемый ропот и хулу нечестивцев вообще нельзя остановить. Однако мне кажется, что сказанного мною достаточно, чтобы отнять у человека не только всякий повод для ропота, но и всякую возможность самооправдания. Отверженные хотят чувствовать себя прощёнными, продолжая грешить, так как они якобы не могут уйти от необходимости этого — ведь она проистекает из повеления и воли Бога. Я же говорю, что это вообще не относится к вопросу о прощении, ибо повеление Бога, на которое они жалуются, справедливо. И хотя эта справедливость для нас непостигаема, она несомнена. Отсюда мы заключаем, что они не несут такого наказания, которое не наложил бы на них Господь своим справедливым и праведным приговором. Мы учим также, что их испорченность проявляется в самом желании проникнуть в неприступные тайны Бога, чтобы в них найти источник проклятия, оставляя в стороне порчу своей собственной природы, из которой оно в действительности происходит. А то, что эта порча не может быть вменена Богу, явствует из его свидетельства, что творение — хорошо весьма [Быт 1:31].

Ибо хотя по предвечному Божьему провидению человек был сотворен, чтобы впасть в то несчастное состояние, в котором он и пребывает, он воспринял материю этого состояния от себя самого, а не от Бога. Единственная причина его гибели состоит в том, что он исказил и испортил чистую природу, данную ему Богом.

10. Враги Бога прибегают ещё к одной нелепости, чтобы опорочить Божье предопределение. Когда мы говорим о тех, кого наш Господь освободил от несчастного состояния, присущего всем людям, дабы сделать их наследниками своего Царства, единственную причину этого мы видим в его доброй воле. Отсюда они заключают, что Бог лицеприятен. Однако Писание полностью отрицает это. Поэтому они делают вывод, что либо Писание противоречиво, либо Бог смотрит на заслуги тех, кого избирает.

Но, во-первых, слова Писания, что нет лицеприятия у Бога, имеют другой смысл, нежели они полагают. Само слово «лицеприятие» означает «приятие» не человека, а его внешних качеств, которые способны завоевать для него благорасположение ближних, милости, честь или, напротив, ненависть, поругание и презрение. Таковы богатство, репутация, благородное происхождение, почётные должности, принадлежность к тому или иному народу, телесная красота и тому подобные вещи; или, наоборот, бедность, незнатность, недоверие и неуважение окружающих и т.д. Именно в таком смысле св. Пётр и св. Павел учат, что Бог нелицеприятен (Деян 10:34; Рим 2:1). Он не делает различия между эллином и евреем (Гал 3:28) [1 Кор 12:13] так, чтобы одного принять, а другого отвергнуть только по причине национальности. Св. Иаков пользуется теми же словами, когда говорит, что Бог в своём суде не смотрит на богатство (Иак 2:5). Св. Павел во многих местах тоже употребляет подобные выражения, желая показать, что для Бога нет разницы между господином и рабом, когда Он судит того и другого (Кол 3:22-24; Эф 6:9).

Поэтому налицо все основания говорить, что Бог избирает тех, кого Ему угодно, по своей доброй воле, безо всяких заслуг с их стороны, — и отвергает прочих. Однако, чтобы полнее раскрыть этот вопрос, мы изложим его следующим образом. Мои противники спраЩивают: как может быть, чтобы из двух человек, ничем не различающихся с точки зрения заслуг, Бог покидал одного и избирал другого? Я же со своей стороны спрашиваю их, считают ли они, что в избранном есть нечто такое, что склоняет Божье сердце любить его? Если они признают, что нет ничего необходимого для этого, то, значит, Бог не взирает на человека, но лишь из своей благости черпает основания сделать ему добро. Следовательно, то, что Бог избирает одного, отвергая другого, не связано с человеком, но единственно с Божьим милосердием, которое Он волен проявить где и когда Ему угодно3. А также, как мы уже видели, Бог с самого начала избрал не много мудрых, сильных, благородных и богатых (1 Кор 1:26), дабы смирить плотскую гордыню. Так что его милость вовсе не связана с внешними достоинствами.

II. Итак, ложны и греховны обвинения против Бога тех, кто утверждает, будто его суд несправедлив, если своим предопределением Он не дал всего всем людям. Если Бог, заявляют они, считает всех виновными, то пусть и накажет всех одинаково. Если же Он находит их невиновными, то пусть удержится от строгостей по отношению ко всем. Но тем самым они как бы заявляют, что Богу воспрещено творить милость; а если Он её творит, то было бы хорошо, если бы Он отказался от суда вообще. Ибо что ещё означает их требование равного наказания для всех, коль скоро все оскорбили Бога?

Мы исповедуем, что грех распространяется на всех. Но Божье милосердие помогает лишь некоторым. Пусть оно поможет всем, говорят они. Мы отвечаем, что есть достаточно оснований для того, чтобы Он явил Себя также праведным наказующим Судьёй. Если они не желают смириться с этим, то не желают ли они тем самым отнять у Бога способность творить милость или позволить Ему делать это лишь при условии, что Он откажется творить суд? Здесь очень уместно привести суждения св. Августина. «Если случилось так, говорит он, что в результате осуждения Адама пал весь человеческий род, то люди, принятые в славу, суть сосуды не собственной праведности, а Божьего милосердия. Что же касается людей, низверженных в погибель, то здесь нельзя указывать ни на что, кроме Божьего суда, вовсе не упрекая Бога в несправедливости»[15]. А также: «То, что Бог подвергает отверженных заслуженному наказанию, а избранным даёт незаслуженную милость, можно оценить как деяние справедливое и безупречное, уподобив его поступку кредитора, который волен простить долг одному и взыскать его с другого»6. Господь также волен ниспослать благодать кому угодно, ибо Он милосерд, и давать её не всем, ибо Он — праведный Судья. Когда Он дарует некоторым то, чего они не заслуживают, Он, возможно, свидетельствует о своей даваемой даром милости. Когда Он не даёт этого другим, это свидетельствует о том, чего заслуживают все»с. Св. Павел пишет, что Бог всех заключил в грех[16], чтобы всех помиловать (Рим 11:32). К этому нет необходимости добавлять, что Бог никому ничего не должен, ибо никто не дал Ему ничего, за что мог бы потребовать возмещения.

12. Стремясь опровергнуть учение о предопределении, враги истины прибегают и к такой лжи: будто бы, если существует предопределение, то бессмысленна какая-либо тревога и забота о доброй жизни. Ибо, говорят они, какой человек, узнав, что его жизнь и смерть уже определены в непреложном плане Бога, тут же не решит, что может не беспокоиться о том, как живёт, поскольку собственными делами Божье предопределение нельзя ни ухудшить, ни улучшить! А значит, все предадутся своей судьбе и безрассудно позволят себе бросаться туда, куда повлекут их похоти. Последнее замечание не совсем лишено смысла. Действительно находятся такие свиньи, которые пятнают Божье предопределение подобными кощунствами и, прикрываясь ими, насмехаются над всеми увещеваниями и предостережениями: ведь Бог отлично знает, что Он решил когда-нибудь с нами сделать. Если Он постановил их спасти, в своё время Он приведёт нас к спасению; если постановил осудить, то мы напрасно истязаем себя, пытаясь спастись.

Однако Писание, показывая нам, с каким благоговением и страхом должны мы думать об этой тайне, учит детей Божьих совершенно иному и осуждает нечестивую дерзость и безумие такого рода людей. Оно говорит нам о предопределении не для того, чтобы мы переполнялись дерзостью, и не для того, чтобы побудить нас нагло копаться в недосягаемых Божьих тайнах. Но для того, чтобы мы в смирении и почтении учились бояться Божьего суда и прославлять Божье милосердие. Поэтому все верующие стремятся к этой цели. А хрюканье этих свиней пресёк ещё св. Павел. Они говорят, что не боятся жить распутно, так как если они из числа избранных, то их пороки не помешают им обрести спасение. Но апостол, напротив, учит, что мы избраны ради того, чтобы вести жизнь святую и непорочную (Эф 1:4). Если цель нашего избрания — святая жизнь, оно должно нас более побуждать к размышлениям о святости, нежели к поиску оправданий беспутству. Сколь различны эти вещи — не заботиться о доброй жизни, потому что избрания достаточно для спасения, и сознавать, что человек избран для того, чтобы он посвятил себя деланию добра! Как же стерпеть эти кощунства, злостно переворачивающие весь порядок предопределения!

Что касается другого их заявления — будто отверженный избежит кары, если будет усердствовать в честной и непорочной жизни, — то оно обличает их в бессовестной лжи. Ибо откуда это усердие, как не от Божьего избрания? Люди из числа отверженных, будучи сосудами презрения, не перестают гневить Бога бесчиленными преступлениями и подтверждать очевидными признаками его приговор, вынесенный против них, сколько бы они всуе ни противились Ему.

13. Иные злобно и бесстыдно клевещут на это учение, заявляя, будто оно обесценивает все призывы к доброй и святой жизни. В своё время этой чудовищной хуле подвергался св. Августин. Однако он надёжно защитился от неё в книге, адресованной Валентину и озаглавленной «О порицании и благодати»[17]. Чтение этой книги способно принести мир и покой всем богобоязненным людям. Здесь я буду ссылаться только на одну её часть; но и она, надеюсь, в какой-то мере удовлетворит все смиренные и благонамеренные умы.

Мы уже видели, каким добрым вестником оказался св. Павел, громко объявив о Божьем избрании. Разве это охладило его? Тогда он не смог бы ни увещевать, ни призывать. Пусть эти ревнители сравнят живость своих повествований и речей апостола. У себя они обнаружат ледяную холодность, тогда как у него — удивительную пылкость. В самом деле, его речи не оставляют сомнений в том, что мы призваны не к скверне (1 Тим 4:7), а к тому, чтобы каждый был сосудом для почётного употребления [Рим 9:21]. А также, что мы — Божье творение, призванное к добрым делам, которые Бог предназначил нам исполнять (Эф 2:10).

Вообще говоря, всякий человек, хотя бы посредственно знакомый с творениями св. Павла, без длинных доказательств поймёт, что он приводит к согласию вещи, которые эти путаники хотят представить исключающими одна другую. Иисус Христос велит веровать в Него; и однако, когда Он говорит, что никто не может придти к Отцу, если это не будет дано от Отца (Ин 6:65), Он не говорит ничего, кроме правды. Поэтому пусть проповедь идёт своим чередом, чтобы вести людей к вере и чтобы они получали от неё плоды и пребывали в ней в неотступности. Но это не противоречит необходимости знать о предопределении, чтобы люди, повинующиеся Евангелию, не гордились собой, но прославлялись в Боге. Не случайно Иисус Христос говорит: «Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф 13:9) То есть, когда мы проповедуем и призываем, имеющие уши повинуются добровольно. В отношении остальных справедливы слова Исайи: «Слухом услышите и не уразумеете» (Ис 6:9).

«Но почему одни имеют уши, говорит св. Августин, а другие нет — то кому ведом замысел Господа? И нужно ли отрицать явное, если непостижимо тайное?»а Здесь в точности воспроизведены слова св. Августина. И так как, возможно, его слова авторитетнее моих, я приведу отрывок настолько длинный, насколько необходимо. «Если некоторые, прикрываясь предопределением, предаются небрежению и низости и излишествуют в похотях соответствено своей склонности, то следует ли из-за этого считать сказанное о предопределении ложным? Если Бог предвидел, что они будут добры, то они и будут добры, каким бы скверным делам сейчас ни предавались. И если Он предвидел, что они будут злы, то они будут злы, какую бы доброту сейчас ни проявляли. Нужно ли из-за этого отказаться от истинно сказанного о Божьем предзнании или утаивать это? Особенно, если умолчание даёт повод к заблуждениям»^ А также: «Одно дело — умалчивать об истине, другое дело — возвещать её. Слишком долго искать все причины, заставляющие нас молчать об истине. Но среди них есть такая: чтобы те, кто не понимает истину, не становились хуже оттого, что мы стремимся наставить тех, кто способен понять. Если мы будем говорить о предопределении, такие люди не станут от этого более учёными, но и не станут хуже. Но допустим, что вследствие объявления истины о предопределении тот, кто не понимает, становится хуже, а если мы скрываем эту истину, то наносим ущерб способному понять. Что же делать? Не лучше ли всё же говорить об истине, чтобы способные слушать поняли её, нежели молчать о ней, так что те и другие останутся в неведении? Тогда наше молчание повредит даже самому способному, от которого, если бы он был наставлен, научились бы многие другие. А мы отказываемся говорить о том, что — согласно Писанию — позволительно, прикрываясь опасением, что не способному извлечь из этого пользу будет причинён ущерб! И при этом не опасаемся, что способный понять из-за нашего умолчания усвоит ложь!»ь

Затем в кратком заключении св. Августин ещё яснее подтверждает сказанное. «Если и апостолы, и следовавшие за ними учители Церкви делали и то и другое, а именно здраво рассуждали о предвечном Божественном избрании и удерживали верующих в правилах святой жизни, — то почему эти новые наставники, будучи теснимы и изобличаемы непобедимой истиной, говорят, что не нужно проповедовать,народу учение о предопределении, даже если то, что говорится в нём, истинно? Но как бы то ни было, его следует проповедовать, дабы имеющие уши услышали. А кто их имеет, как не получивший от Того, кто обещал их дать? Не получивший этого дара отбрасывает доброе учение, а получивший принимает его и пьёт от него — так пусть он пьёт от него и им живёт. Как необходимо наставлять о добрых делах, чтобы Богу служили должным образом, так необходимо наставлять и о предопределении, чтобы имеющий уши слышать прославлялся в Боге, а не в себе»с.

14. Хотя этот святой учитель обладал исключительным желанием созидать, он предупреждает о необходимости соблюдать при научении истине сдержанность, чтобы, насколько возможно, не вводить слушателей в смущение. Он показывает, что истинное легко совместить с полезным: «Если кто-либо говорит людям так: ваше неверие происходит оттого, что вы предопределены к погибели, — то тем самым он не только поощряет их леность, но и льстит злу. Если кто-либо идёт ешё дальше и говорит, что если его слушатели не уверуют, то покажут этим, что они отвержены, — такой человек проклинает, а не наставляет»3.

Св. Августин явно хочет, чтобы такие проповедники были отставлены1', так как они лишены такта и смущают простых людей. Одновременно он утверждает, что пользу от наказания получают лишь тогда, когда Тот, кто подаёт благо и без наказания, помогает своим милосердием (pitiй). А почему Он помогает тому, а не другому — это вопрос, о котором судит не глина, а горшечник.

Позднее Августин добавил к этому следующие соображения. «Когда благодаря проповеди люди вступают или возвращаются на путь праведности, то кто действует в их сердцах ради спасения, если не Тот, кто взращивает насаждённое и орошённое работниками? И если Ему угодно спасти, то никакое свободное решение не воспротивится этому. Посему нет сомнений в том, что воля людей не может противиться воле Бога, который совершает всё что пожелает на небе и на земле и который совершил даже то, что ещё наступит, ибо Он делает всё что угодно и с волей людей». А также: «Когда Он желает вести людей, связывает ли Он их телесными узами? Нет, Он овладевает сердцами изнутри, побуждает их и влечёт посредством воли человека, которую Он и воспитал в нём». Здесь св. Августин добавляет нечто очень важное, о чём никак нельзя забывать: «Так как мы не знаем, кто принадлежит к числу и к сообществу избранных, а кто нет, то мы должны настроиться на то, чтобы желать спасения всем. Если будет так, то мы попытаемся дать наш мир всем, кто повстречался нам на пути. Но мир наш снизойдёт лишь на тех, которые суть дети мира. Короче, мы должны, насколько это в наших силах, прибегать к суровому и благотворному врачеванию по отношению ко всем — дабы они не погибли и не погубили других. Но уже дело Бога — сделать совершаемое нами врачевание полезным для предназначенных к спасению»0.

Глава XXIV

О ТОМ, ЧТО ИЗБРАННОСТЬ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ БОЖЬИМ ПРИЗВАНИЕМ И ЧТО ОТВЕРЖЕННЫЕ, НАПРОТИВ, НАВЛЕКАЮТ НА СЕБЯ ПОГИБЕЛЬ, КОТОРАЯ ИМ СПРАВЕДЛИВО ПРЕДОПРЕДЕЛЕНА

I. Чтобы лучше прояснить этот предмет, здесь необходимо рассмотреть как призвание избранных, так и ослепление и ожесточение отверженных. Первой темы я уже касалсяа, когда опровергал заблуждение тех, кто, прикрываясь идеей всеобщности обетовании, хотел бы уравнять всех людей. Но Бог сохраняет свой порядок, обнаруживая посредством призвания благодать, которую до того Он хранил в Себе. Поэтому можно сказать, что, призывая, Он свидетельствует об избрании. Ибо тех, кого Он предузнал (avait prйcognu), Он предопределил (a prйordonnй) быть подобными образу своего Сына. А кого предопределил, тех Он и призвал; призванных же оправдал, дабы однажды прославить (Рим 8:29-30). Хотя Господь, избрав своих верных, усыновил их, мы видим, что они вступают во владение столь великим благом, только когда Он их призывает. С другой стороны, будучи призваны, они получают некоторую часть от своего избрания. По этой причине св. Павел называет Духа, которого они получают, «Духом усыновления» (Рим 8:15), а также «залогом наследия» (Эф 1:14 и в других местах). Так своим свидетельством Бог укрепляет и запечатлевает в их сердцах уверенность в усыновлении.

Хотя избрание — источник проповеди Евангелия, однако, поскольку проповедь обращена также и к отверженным, сама по себе она не является достаточным его доказательством. Но Бог действенно учит своих избранных, привлекая их к вере. На эту фразу мы уже ссылались: «[никто не] видел Отца, кроме Того, кто есть от Бога» (Ин 6:46). А также: «Я открыл имя Твоё человекам, которых Ты дал Мне» (Ин 17:6). Это перекликается со сказанным Иисусом в другом месте: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечёт его Отец» (Ин 6:44). Этот отрывок мудро изъясняет св. Августин. Он говорит: «Если, как свидетельствует Истина, приходит Тот, кто научился от Отца, то всякий, кто, не приходит, не научился. Отсюда не следует, что тот, кто может придти, действительно придёт только

аГл. XXII, 10 сл. настоящей книги.

в том случае, если этого пожелает и станет над этим трудиться. Но всякий научившийся от Отца не только способен придти, но действительно приходит. Вследствие этого происходит расширение возможностей, усиление воли и действенность делания»3.

В другом месте св. Августин высказывается яснее: «Что это означает: тот, кто слышал от Отца и научился от Него, приходит ко Мне? Только то, что нет никого, кто слышит и научается от Отца, но не приходит к Иисусу Христу. Ибо если все, кто слышит и научается, приходят, значит тот, кто не приходит, не слышит и не научается. Если бы он слышал и научался, то пришёл бы. Эта школа, в которой учит и бывает услышан Отец, дабы заставить придти к своему Сыну, весьма далека от плотских восприятий»5. Чуть дальше св. Августин добавляет: «Благодать, которая втайне посылается в сердца людей, не может быть принята ожесточившимся сердцем, ибо она даётся на то, чтобы в сердце не было ожесточения. Когда Отца слушают внутренним слухом, Он берёт сердце каменное и даёт сердце плотяное [Иез 11:19; 36:26]. Вот как Он создаёт детей обетования и сосуды милосердия, которые Он приготовил к славе [Рим 9:23]. Почему же Он не научает всех людей, дабы побудить всех их придти ко Христу, если не потому, что тех, кого Он научает, научает милостью, а тех, кого не научает, научает судом. Потому что Бог милует кого Ему угодно и ожесточает тех, кого хочет [Рим 9:18]»с.

Господь принимает как своих детей тех, кого Он избирает, и по своей воле становится их Отцом. Призывая их, Он вводит их в свою семью, соединяется (conioint et allie) с ними, так что Бог и дети его становятся единым целым. Писание, объединяя призвание с избранием, показывает тем самым, что искать следует лишь милости Божьей, которая даётся даром. Если мы спрашиваем, кого Бог призывает и почему, то Писание отвечает: тех, кого Он избрал. Когда же обращаются к избранию, то здесь со всех сторон сияет лишь милость Божья. Об этом св. Павел говорит, что «помилование зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего» (Рим 9:16). И не следует понимать эти слова, как обыкновенно делают, будто помилование можно разделить между Божьей милостью, с одной стороны, и волей и поведением человека, с другой. Ибо это объясняют таким образом, что ни желанием, ни усилиями человек не добьётся ничего, если ему не будет споспешестовавать Божья благодать.

Но если Бог помогает, то и желания, и усилия человека играют определённую роль в достижении спасения. Эту уловку я предпочитаю разбить

аАвгустин. О благодати Христовой и первородном грехе, I, XIV. 15 (MPL, XLIV, 368).

ьЕго же. О предназначении святых, VIII, 13 (MPL, XLIV, 970). сТамже(МР1, XLIV, 971).

словами св. Августина, нежели своими собственными. «Если бы апостол — пишет он, хотел лишь сказать, что оно [помилование] не во власти желающего и подвизающегося, если только ему не помогает Божье милосердие, то мы могли бы перестроить его фразу и заявить, что оно зависит не от одной лишь Божьей милости, но ей должны помогать воля и поведение человека. Поскольку же это явное заблуждение, то нельзя сомневаться, что апостол всё относил к благодати Бога, не оставляя ничего нашей воле или усердию»3159. Вот слова этого святого человека. Я не считаю пустяковым ухищрение наших противников, когда они утверждают, что св. Павел не говорил бы так, если бы у нас не было собственных усилий и воли. Но он не рассматривал того, что есть в человеке. Однако видя, что находятся люди, отчасти относящие спасение на счёт человеческого усердия, в начале своей проповеди он просто осуждает их заблуждение, а затем провозглашает, что спасение целиком зиждется на Божьей благодати. А что делают пророки, если не проповедуют постоянно об исходящем от Бога незаслуженном призвании?

2. Это мы видим в самой природе призвания. Ведь оно состоит в провозвестии Слова и в просвещении Св. Духом. Так, мы читаем у пророка, устами которого говорит наш Господь: «Я открылся не вопрошавшим обо Мне; Меня нашли не искавшие Меня: "вот Я! вот Я!"» (Ис 65:1). А чтобы евреи не думали, чта такая милость даётся только язычникам, Господь напоминает им, как принял Он их отца Авраама, когда среди всеобщего идолопоклонства возжелал явить ему свою любовь, которая, словно бездна, поглотила его вместе со всем его потомством (Ис Нав 24:3). Так как Бог озаряет своим словом тех, кто ничего не заслужил, то этим Он подаёт достаточно ясный знак своей раздаваемой даром доброты.

Уже здесь проявляется бесконечная благость Бога. Но не ради спасения всех, ибо приговор отверженным станет даже суровее оттого, что они отказались от свидетельства Божьей любви. И в самом деле, Бог лишает их силы своего Духа, дабы благодать воссияла ещё ослепительнее. Отсюда следует, что внутреннее призвание — это залог спасения, который не может обмануть. Об этом говорит св. Иоанн: «А что Он пребывает в нас, узнаём по духу, который Он дал нам» (1 Ин 3:24). Но чтобы плоть не хвалилась тем, что, будучи призванной, она отвечает Богу, апостол говорит, что уши, способные это слышать, и глаза, способные это видеть, нам дал (formez) Бог. Более того, дал не потому, что кто-то этого достоин, а согласно своему избранию. Замечательный пример тому приводит св. Лука,

*Августин. Энхиридит к Лаврентию, XXXII (MPL, XL, 248)

когда рассказывает, как евреи и язычники вместе слушали слово св. Павла (Деян 13:48). Всех наставляли в одном учении, но тут же говорится, что уверовали те, «которые были предуставлены к вечной жизни». Так не стыдно ли отрицать, что призвание не заслуживается, что над ним от начала до конца властвует избрание?

3. Здесь мы должны остерегаться двух заблуждений. Некоторые превращают человека в соработника (compagnon) Бога, который подтверждает своё избрание, как бы соглашаясь с Господом. Таким образом, человеческую волю они ставят выше Божьего плана. Как будто бы в Писании сказано, что нам дана лишь возможность веровать, а не что вера есть всецело Божий дар. Другие — не знаю на каком основании — ограничивают избранность верой: в ней якобы не может быть никакой надёжности, пока человек не уверует. Совершенно согласен, что с нашей точки зрения избранность утверждается в вере и что в вере проявляется Божий замысел, прежде сокрытый. Но одновременно нам следует усвоить сказанное ранее, а именно, что через избранность как бы запечатлевается наше усыновление Богом, до того нам неведомое. Однако ложно утверждение, будто избранность становится действенной с того момента, как мы сами принимаем Евангелие, как и утверждение, будто с того момента и сама избранность приобретает силу160.

Как я уже говорил, нам действительно надлежит черпать уверенность в избрании из Евангелия. Ибо если мы пытаемся проникнуть в тайну предвечного решения Бога, она станет бездной, которая поглотит нас. Но после того как Бог нам засвидетельствовал и сообщил, что мы — из его избранных, нам подобает подниматься выше из страха, что следствие может уничтожить причину. Ибо нет ничего безумнее положения, когда Писание говорит, что мы просвещены вследствие избрания, а этот свет настолько слепит нам глаза, что мы отказываемся думать о нашем избрании.

Я, однако, не отрицаю, что для получения уверенности в спасении нам необходимо начинать со Слова и что в нём следует полагать всё наше доверие, дабы мы могли взывать к Богу как к Отцу. Ибо те, кто желает витать в облаках, чтобы увериться в Божьем замысле, который Он вложил нам в уста и в сердце (Втор 30:14), переворачивают весь порядок вещей. Следовательно, нам нужно обуздать свою дерзость трезвением веры, дабы сам Бог стал вполне надёжным свидетелем своей тайной благодати, когда Он сообщает нам её через своё Слово. И тогда это утешительное посредствующее звено (canal) не помешает воздать истинному Источнику ту честь, которая Ему подобает.

4. Итак, извращают истину те, кто учит, будто сила и надёжность избрания зависят от веры, через которую мы ощущаем свою принадлежность к избранным. Мы же, со своей стороны, станем держаться здравого порядка, если в поисках уверенности в своей избранности сосредоточимся на знаках, которые суть его надёжные свидетельства. У дьявола нет более тяжкого и опасного для верующих искушения, нежели, тревожа людей сомнениями в избранности, возбуждать в них безумное желание видеть её не там где нужно. Я имею в виду то состояние, когда немощный человек силится проникнуть в непостигаемые тайны божественной мудрости и, чтобы узнать, что ему определено Божьим приговором, ищет от истоков вечности. Тогда он словно бросается в бездонную пропасть, чтобы там исчезнуть, попадает в ловушку, из которой никогда не сможет выбраться, вступает в мрачную бездну, откуда уже не выйдет. Ибо вполне законно, чтобы заблуждение человеческого разума было наказано ужасной гибелью, если человек пытается собственными силами подняться на высоту божественной мудрости.

Искушение, о котором я говорю, тем более вредоносно, что почти все мы склонны поддаваться ему. Ведь найдётся очень мало людей, сердце которых не было бы встревожено вопросом: откуда происходит спасение, если не от Божьего избрания? И как обнаруживается избрание? Когда у человека возникают такие вопросы, они или беспощадно терзают его или оглушают и повергают в уныние. Я не ищу более убедительного аргумента, чтобы показать, насколько искажённо люди этого рода представляют себе предопределение161. Ибо человеческий дух не может быть поражён более опасной заразой, чем наружение спокойствия совести и мира, в котором она должна находиться с Богом. Эта материя подобна морю: плавая по нему, мы из страха погибнуть должны больше всего остерегаться именно этой скалы, столкновение с которой означает неминуемое крушение. Хотя спор о предопределении считается как бы опасным морем, плавание по нему может быть вполне спокойным, даже радостным, если только кто-нибудь по собственной воле не захочет подвергнуться смертельной опасности. Ибо те, кто, пытаясь убедиться в своей избранности, вторгается в предвечный замысел Божий без его слова, устремляются и бросаются в гибельную бездну. С другой стороны, те, кто ищет его, идя прямым путём, указанным в Писании, получают от этого редкостное утешение. Так что пускай наш путь начинается с Божьего призвания и им заканчивается.

Это не противоречит необходимости для верующих знать, что благодеяния, которые они ежедневно получают из рук Божьих, проистекают от их усыновления, совершённого Богом втайне. У Исайи они так говорят об усыновлении: «Ты совершил дивное; предопределения древние истинны» (Ис 25:1). Господь хочет, чтобы предопределение было для нас знаком и символом (тёгеаи), указывающим на то, что допустимо знать о его плане. А чтобы это свидетельство не казалось кому-нибудь недостаточным, рассмотрим вкратце, сколько света и уверенности оно нам несёт. Об этом весьма убедительно рассуждает св. Бернар. Исследовав тему отверженных, он далее пишет: «Цель Бога остаётся непреложной. Боящимся Его обеспечен мир: Он покрывает их грехи и вознаграждает за добрые дела; так что чудесным образом даже зло обращается им на добро. Кто обвинит избранников Божьих? Для меня вся справедливость целиком заключена в благосклонности оскорблённого мною. Всё, что он решил не вменять мне в вину, как бы не происходило вовсе». И чуть дальше: «Вот место истинного покоя, которое мы вполне можем назвать "обителью", когда созерцаем Бога, не потревоженного гневом или заботою, но с волею доброй, благосклонной и совершенной. Такое видение не устрашает, а умиротворяет и ласкает. Оно не возбуждает неистового любопытства, но отстраняет все вопросы. Оно не утруждает чувства — оно их смиряет. Вот где нам нужно обрести истинный покой: умиротворённый Бог умиротворяет нас, ибо наш покой заключается в том, чтобы пребывать в мире с Богом»а.

5. Если мы просим у Бога отеческого великодушия и благоволения к нам, то прежде всего нам следует обратить свой взор на Христа, в котором одном заключено благоволение Отца (Мф 3:17). Если мы ищем спасения, жизни и бессмертия, то нам тоже не следует искать их где-либо ещё, потому что Он один — Источник жизни, Врата спасения и Наследник Царства Небесного. Избрание направлено к той единственной цели, чтобы мы, будучи усыновлены Богом, получили в его благодати и любви спасение и бессмертие. Что бы мы ни переворачивали, ни искажали, ни исследовали, всегда откроется, что наша избранность не заключается ни в чём ином. Поэтому о тех, кого Бог избрал и усыновил, сказано, что они избраны не сами по себе, но во Христе (Эф 1:4). Бог любит их только в Нём и венчает своим наследием только после того, как сделал их причастными Христу.

Но если мы избраны во Христе, то мы не сможем обрести уверенность в избрании в нас самих. Мы не обретём её даже в Боге-Отце, если будем воображать Его помимо Сына. Христос — словно зеркало, в котором подобает видеть нашу избранность и в котором мы увидим её, не обманываясь. Он — Тот, кому Небесный Отец дал соединить с Собою людей, которых Он от вечности желал видеть своими, дабы этим подтвердить усыновление всех, кого Бог признал членами Христа. Поэтому, если мы пре-

аБернар Клервоский. Проповеди на Песнь песней, XXIII, 15-16 (МР1_, С1_ХХХ111, 892с-893Ь).

бываем в общении со Христом, то имеем достаточное и очевидное свидетельство, что мы написаны в книге жизни. А Он имеет общение с нами, ибо проповедью Евангелия засвидетельствовал, что дан нам Отцом и что с Ним нам даны все его блага (Рим 8:32). Сказано, что мы облекаемся в Него, что мы едины с Ним, дабы жить, ибо Он живёт. Часто повторяется речение, что Небесный Отец отдал своего единственного Сына, дабы уверовавший в Него не погиб (Ин 3:16). Сказано также, что верующий в Него перешёл от смерти в жизнь (Ин 5:24). В соответствии с этим Он именуется «хлебом жизни» (Ин 6:35): тот, кто будет его есть, никогда не умрёт. Христос для нас, утверждаю я, Свидетель того, что все, кто примет Его в истинной вере, будут детьми Небесного Отца. Если мы желаем чего-то большего, чем быть детьми и наследниками Бога, то должны возвыситься над Христом. Но если здесь наш последний предел, то не безумие ли искать вне Христа уже полученное во Христе — то, что можно найти только в Нём? Более того, поскольку Он — вечная мудрость Отца, неизменная истина, непреложный замысел, то не нужно бояться, что произнесённое его устами может хоть на йоту расходиться с волей Отца, которой мы ищем. Напротив, Он объявляет нам её абсолютно точно — такой, какой она была от начала и останется навсегда.

Практически сила этого учения должна отражаться в наших молитвах. Хотя вера в избранность даёт нам мужество взывать к Богу, всё же было бы просчётом (spйculation йgarйe), формулируя прошения, выдвигать эту веру на первый план: «Боже, если я избран, услышь меня». Ведь Бог желает, чтобы мы довольствовались его обетованиями и не искали где-либо ещё ответа на вопрос, благосклонен Он к нам или нет3.

Подобная скромность избавит нас от многих уз, если мы научимся правильно пользоваться написанным и не будем толковать его вкривь и вкось по собственной прихоти.

6. Нашей уверенности в избранности очень способствует связь избранности с нашим призванием. О тех, кого Христос просветил своим знанием и ввёл в лоно своей Церкви, сказано, что Он принял их под свою защиту и своё покровительство. Более того, о тех, кого Он принял, сказано, что Отец дал их Ему и поставил под его водительство, чтобы вести их к веч-

аДоказательством избрания является наше единение со Христом. «Те, кто через веру истинно связаны друг с другом во Христе, могут быть уверены, что они принадлежат к пред-вечно избранным Богом и что они из числа его детей. Всякий, кто пребывает в Иисусе Христе, является через веру членом его Тела и уверен в своём спасении... Когда мы получаем свидетельство о спасении, данное нам посредством Евангелия, то из него узнаём и убеждаемся, что Бог избрал нас». (Calvin. Congrйgation sur l'йlection йternelle. — ОС, VIII, 114.) — Прим. франц. изд.

ной жизни (Ин 6:37,39; 17:6,12). Чего же нам больше? Господь Иисус громогласно провозглашает, что Отец дал Ему под защиту всех, кого Он желает спасти. Посему, когда мы хотим узнать, входит ли в Божий план наше спасение, нужно посмотреть, поручил ли нас Отец Христу, которого Он поставил единственным стражем всех своих верных. Если мы сомневаемся, принял ли нас Христос под покровительство и защиту, то Он предупреждает это сомнение, называя Себя пастырем и объявляя, что причислит нас к своим овцам, если мы будем слушаться голоса его (Ин 10:2-3,16). Так примем же Христа, ведь Он так милостиво посвятил Себя нам и Сам идёт навстречу, чтобы принять нас. Нет сомнений, что Он удержит нас в своём стаде и сохранит в своём двореа.

Вероятно, кто-нибудь скажет, что нам следует тревожиться о том, что может с нами произойти, и что, когда мы думаем о будущем, наша немощь вселяет в нас беспокойство. Ибо, хотя св. Павел говорит, что Бог призывает тех, кого Он избрал (Рим 8:30), всё же Господь наш Иисус объявляет, что много званых, а мало избранных (Мф 22:14). И св. Павел в другом месте тоже разубеждает нас в нашей защищённости: «Кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть» (1 Кор 10:12). И ещё: «Ты пребываешь в Церкви Божьей? Не гордись, но бойся; ибо Господь может отсечь тебя, чтобы поставить на твоё место другого» (Рим 11:20-21)[18]. Наконец, по опыту мы знаем, что вера и призвание не имеют ценности, если они не отличаются твёрдостью и неотступностью (persйvйrance)162, которые даны не всем. Я заявляю, что Христос избавил нас от растерянности. Ведь несомненно, что его обетования относятся к будущему: «Всё, что даёт Мне Отец, ко Мне придёт, и приходящего ко Мне не изгоню вон» (Ин 6:37). А также: «Воля Отца моего в том, чтобы Я не потерял ничего из того, что Он Мне дал, но чтобы воскресил всё в последний день» (Ин 6:40)[19]. И ещё: «Овцы Мои слушаются голоса Моего, и Я знаю их, и они идут за Мною, и Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек, и никто не похитит их из руки Моей; Отец Мой, Который дал Мне их, больше всех, и никто не может похитить их из руки Отца Моего» (Ин 10:27-29). Далее, объявляя, что всякое растение, которое насадил не его Небесный Отец,

искоренится (Мф 15:13), Иисус Христос, напротив, имеет в виду, что не может быть так, чтобы имеющие живые корни в Боге когда-либо погибли. Этому соответствуют слова св. Иоанна: «Если бы они были наши, то остались бы с нами» (1 Ин 2:19). Вот почему св. Павел осмеливается такими чудесными словами славить верных перед лицом жизни и смерти, настоящего и будущего (Рим 8:38). Из этих слов видно, что он был убеждён в своём даре неотступности. Также несомненно, что следующие слова он адресует всем избранным: «Начавший в вас доброе дело[20] будет совершать его даже до дня Иисуса Христа» (Флп 1:6). Так и Давид, терзаемый тяжкими искушениями, успокаивается, видя ту же поддержку: «Господи,... дел рук Твоих не оставляй» (Пс 137/138:8). Кроме того, очевидно, что Иисус Христос, молясь за всех избранных, просит для них того, чего раньше просил для Петра: чтобы не оскудела вера их (Лк 22:32). Отсюда мы заключаем, что они находятся вне опасности смертного падения, ибо Сын Божий, помолившись, чтобы они были стойкими, не получил отказа. Чему же хотел научить нас Христос, как не уверенности в вечном спасении, ибо однажды мы уже стали его овцами?

7. Мне возразят, что каждый день случается так, что те, кто, казалось, был уверен в своей причастности ко Христу, претыкаются и впадают в грех. Даже Христос делает исключение для сына погибели, когда говорит, что никто из тех, кого дал Ему Отец, не погиб (Ин 17:12). Это безусловно верно. Но, с другой стороны, очевидно, что такого рода люди никогда не принадлежали Христу с тем сердечным доверием, которое, как мы утверждаем, удостоверяет нашу избранность. «Они вышли от нас, говорит св. Иоанн, но не были наши; ибо если бы они были наши, то остались бы с нами» (1 Ин 2:19). Я не отрицаю, что у них были знаки, уподобляющие их избранным. Но я не признаю за ними надёжного основания их избранности, которое верующие, как я уже говорил, должны черпать из Евангелия. Поэтому пусть эти примеры нас не тревожат — нам следует твёрдо держаться обетовании Господа Иисуса, где Он провозглашает, что Отец дал Ему всех, кого Он принял в истинной вере; и что никто их них не погибнет, ибо Иисус — их страж и покровитель (Ин 3:16; 6:39).

Об Иуде мы поговорим в другом месте3. Что касается св. Павла, то он запрещает нам не всякую безмятежность, а плотскую распущенность, которая влечёт за собой гордыню, высокомерие и осуждение ближних, мешает смирению и почитанию Бога и заставляет забыть о его милостях. Обращаясь к язычникам, апостол увещевает их не оскорблять горделивои бесчеловечно евреев из-за того, что язычники стали на их место, прежде закрытое для неиудеев (Рим 11:18 сл.). Он требует не такого страха, который заставлял бы нас дрожать в растерянности, а такого, который научал бы нас смиренно почитать Божью милость и нисколько не подрывал нашего доверия Господу. Об этом уже говорилось ранее3.

Кроме того, св. Павел адресует свои слова не отдельным людям, а существовавшим тогда сектам (bandes[21]). Поскольку Церковь была разделена пополам и причинами разделения были зависть и гордыня, он убеждает язычников, что если они поставлены на место святого народа и Божьего наследника, то это должно вселять в них кротость и страх Божий. Так как многие были переполнены гордыней и самомнением, было необходимо обуздать их суетное тщеславие. И наконец, мы уже виделиь, что наше упование должно простираться в будущее, то есть за пределы смерти, и что нет ничего более противного природе упования, нежели колебания и озабоченность — как будто мы сомневаемся в том, что должно с нами произойти.

S. Что касается высказывания Христа, что много званых, но мало избранных, то мы не увидим в нём никакой двусмысленности, если вспомним о том, что нам должно быть достаточно очевидно, а именно о существовании двух видов призвания. Есть всеобщее (universelle) призвание; оно заключается во внешней проповеди Евангелия, посредством которой Господь зовёт к Себе всех людей без всякого различия, даже тех, кому Он предлагает его со смертоносным запахом [2 Кор 2:16], как основание для самого сурового приговора. Есть и другое, особое (speciale) призвание, с которым Господь обращается только к верным Ему, когда внутренним светом своего духа Он запечатлевает евангельское учение в их сердцах. Порой Он обращается с таким призванием и к тем, кого просвещает лишь на короткое время. Но вскоре из-за их неблагодарности Бог оставляет их и повергает в ещё большее ослепление.

Так, Господь наш Иисус, видя, что Евангелие распространяется среди народа, но при этом одни его отвергают, другие извращают и лишь немногие принимают с благоговением, представляет Бога в образе царя, который захотел устроить пир и послал своих рабов звать на него множество гостей. Но не оказалось почти ни одного, кто пообещал бы прийти: каждый ссылался на какие-то мешающие ему обстоятельства. И тогда по причине их отказа царь был вынужден позвать всех, кто только повстречается его рабам на улице (Мф 22:2 сл.). Каждому ясно, что до этого мо-

мента в притче подразумевается внешнее призвание. Но дальше Иисус рассказывает, как Бог подобно принимающим гостей обходит столы, любезно приветствуя гостей. Когда Он видит человека, одетого не в праздничную одежду, то заявляет, что не потерпит, чтобы бесчестили его пир, и выгоняет его вон [Мф 22:11-13].

Я утверждаю, что этот гость олицетворяет людей, открыто объявляющих о своей вере и потому принимаемых в Церковь, но не облечённых в освящение Христа. Значит, сказано, что Господь не станет долго терпеть зачумлённых, которые только позорят его Церковь, но, как они того заслуживают своими мерзостями, изгонит их вон. Итак, находится мало избранных из множества призванных, но это не то призвание, по которому, как мы учим, верующие должны судить о своём избрании. Призвание, о котором только что шла речь, относится также и к нечестивцам. Второй же род призвания несёт с собою Духа возрождения, который есть залог и печать будущего наследия и которым наши сердца запечатлены до дня воскресения (Эф 1:13-14).

Поскольку лицемеры хвалятся, будто они такие же добрые люди, как и истинные рабы Божьи, Иисус Христос объявляет, что в конце концов они будут согнаны с того места, которое занимают не по праву, как и говорится об этом в псалме: «Господи! кто может пребывать в жилище Твоём?.. Тот, кто ходит непорочно и делает правду, и говорит истину в сердце своём[22]» (Пс 14/15:1-2). А также: «Таков род ищущих Его, ищущих лица Твоего, Боже Иакова!» (Пс 23/24:6) Таким образом Св. Дух побуждает верующих к терпению, заботится о том, чтобы им не причинило зла то, что среди них в Церкви находятся дети Измаила, ибо в конце концов маска с таковых будет сорвана, а они сами с позором изгнаны.

9. По той же причине Иисус делает исключение, о котором мы упоминали: что из его овец никто не погиб, кроме Иуды (Ин 17:12). Он не считал его принадлежащим к своему стаду не потому, что Иуда не был в нем в действительности, но как раз потому, что он был среди овец Христовых. Когда Господь сказал, что Он избрал Иуду вместе с другими апостолами, это, по всей видимости, относилось только к служению: «Не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол» (Ин 6:70). Это означает, что Иисус поставил его апостолом. Но когда Он говорит об избрании для спасения, то исключает Иуду из числа избранных: «Не о всех вас говорю: Я знаю, которых избрал» (Ин 13:18). Если кто-то путает значения слова «избрал» в этих отрывках, он вообще запутался в учении; если умеет их различать, то для него всё просто.

Поэтому весьма неудачно выразился св. Григорий, когда сказал, что мы хорошо знаем о нашем призвании, однако относительно избрания остаёмся в неведении. Тем самым он вселяет в нас страх и трепет, ибо тогда мы хорошо знаем, каковы мы сейчас, но вовсе не представляем, каковы будем завтра3. Но в ходе его проповеди обнаруживается, какую ошибку он здесь допускает: объявив причиной избрания дела и заслуги, он легко внушает людям страх и сомнение; но утвердить их в вере он не может, так как вовсе не упоминает о доверии к доброте и благости Бога. А только в этом случае верующие могут в какой-то мере почувствовать то, о чём мы говорили вначале. А именно, что предопределение, если хорошенько поразмыслить о нём, нацелено не на то, чтобы испугать человека и поколебать его веру, но на то, чтобы утвердить его в ней.

Тем не менее я не отрицаю, что Св. Дух порой нашёптывает слова о грубости наших чувств и неповоротливости ума. Например, Он говорит: «В совете народа Моего они не будут и в список дома Израилева не впишутся» (Иез 13:9). Тогда Бог как бы начинал записывать в книгу жизни тех, кого желал почитать своими, хотя по свидетельству Иисуса Христа имена детей Божьих записаны в ней с самого начала [Лк 10:20]. В этих словах, вероятно, имеется в виду отвержение евреев, которые долгое время считались столпами Церкви. В псалме сказано: «Да изгладятся они из книги живых и с праведниками да не напишутся» (Пс 68/69:29).

10. Так что не все избранные собраны призванием Господа в стадо Христово от чрева их матерей или в какой-то определённый момент времени, но только тогда, когда Ему было угодно даровать им свою благодать. До того как они поручаются верховному Пастырю, они блуждают, как все прочие люди, они рассеяны по всему этому миру и ничем не отличаются от остальных, кроме того единственного, что Бог своей особой милостью хранит их от вечной погибели. Если мы взглянем на них, то увидим род Адамов, который может ощущать лишь испорченность своего естества. Они не впадают в отчаянное нечестие не благодаря какой-то своей природной благости, но потому, что очи Господа надзирают над их спасением, а рука его протянута к ним, чтобы вести их к спасению.

Те, кто воображает, будто имеет в себе какое-то непонятное семя избранности, укоренённое в их сердцах от рождения, и будто благодаря этому они всегда полны страха Божьего, не найдут в Писании никакого подтверждения этому, да и жизненный опыт опровергает их фантазию5.

Для доказательства того, что некоторые из избранных не были совершенно лишены религиозного чувства ещё до просвещения Св. Духом, эти люди приводят конкретные примеры. Они указывают, что св. Павел был безупречен как фарисей (Флп 3:5), что сотник Корнилий163 был угоден Богу своими молитвами и милостыней (Деян 10:2). Относительно Павла я с ними согласен. Что же касается Корнилия, то не постесняюсь сказать, что они лукавят. Ибо он уже был возрождён и просвещён и ему недоставало только явного евангельского откровения.

Но чего они добьются, даже если мы согласимся с дюжиной примеров? Заключат, что все избранные Богом обладают одним и тем же духом? Это подобно тому как если бы кто-нибудь, доказав честность и достоинство Сократа, Аристида, Ксенократа, Сципиона, Курия, Камилла и прочих язычников, захотел убедить нас в том, что все эти люди, ослеплённые идолопоклонством, вели полноценную и святую жизнь. Однако, не говоря уже о том, что подобный довод ничего не стоит, наших противников во множестве мест опровергает Писание. Показанное св. Павлом состояние эфесян перед их возрождением говорит о том, что в них не было ни малейшей частицы этого «семени избранности». «...Вас, мёртвых по преступлениям и грехам вашим, в которых вы некогда жили по обычаю мира сего и по воле» дьявола, «действующего ныне в сынах противления, между которыми и мы все жили некогда по нашим плотским похотям, исполняя желания плоти и помыслов, и были по природе чадами гнева [Божьего], как и прочие» (Эф 2:1-3). Там же: «Помните, что вы... были в то время без Христа,... не имели надежды и были безбожники в мире» (Эф 2:11-12). А также: «Вы были некогда тьма, а теперь — свет в Господе: поступайте, как чада света» (Эф 5:8).

Возможно, они скажут, что всё это относится к незнанию истины, в котором, как они признают, пребывают избранные до их призвания. Хотя это — бессовестная ложь, поскольку св. Павел из этого описания заключает, что эфесяне не должны больше ни лгать, ни красть (Эф 4:25-28). Но даже если здесь мы им уступим, что скажут они по поводу других эпизодов? Например, когда св. Павел, объявив коринфянам, что идолослужите-ли, блудники, прелюбодеи, мужеложники, воры, лихоимцы, хищники не будут обладать Царством Божьим, сразу же добавляет, что они предавались этим преступлениям до того, как познали Христа; теперь же они омылись его кровью и оправдались его Духом (1 Кор 6:9-11). А в Послании к римлянам сказано: «Как предавали вы члены ваши в рабы нечистоте и беззаконию,... так ныне представьте члены ваши в рабы праведности... Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, каких ныне сами стыдитесь» (Рим 6:19,21).

Какое семя избранности, спрашиваю я, плодоносило в людях, чья жизнь была абсолютно дурна и беспутна и которые с отчаянной злобой предавались самым отвратительным порокам? Если бы апостол пожелал говорить на манер этих новоявленных учителей, то ему следовало бы показать им, как много они должны Богу за то, что Он не попустил им впасть в подобное состояние. А св. Петру следовало бы призвать тех, кому он писал своё Послание, благодарить Бога за то, что Он уберёг их, с самого начала заронив в них семя святости. Но он, напротив, увещевает их, что довольно того, что они в прошедшее время давали волю всяческим похо-тям (1 Пет 4:3).

А что если продолжать приводить примеры? Какое семя было у блудницы Раав до того, как она уверовала [Ис Нав 2:1 сл.]? Или у Манассии, когда он проливал кровь пророков, «так что наполнил ею Иерусалим» (4 Цар 21:16)? Или у разбойника, который раскаялся, испуская дух (Лк 23:42)?

Итак, оставим эти легковесные вымыслы, которые вне всякой опоры на Писание изобретают разные любопытствующие умы. А для нас то, что содержится в Писании, остаётся несомненным. В частности, утверждение, что «все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу» (Ис 53:6), то есть к погибели; что из гибельной бездны Господь спасает тех, кого Ему угодно, и не всех сразу, а поодиночке и каждого в своё время; и что Он постоянно хранит их, не попуская совершить непростительное святотатство.

Как силою своего призвания Господь ведёт избранных к спасению, которое Он предустановил для них в своём предвечном плане, так и отверженным Он вынес суждение, вследствие которого исполняет то, что определил для них. Поэтому тех, кого Он сотворил для осуждения и вечной смерти, дабы они стали орудиями его гнева и примерами его суровости, Господь, чтобы привести их к определённому им концу, либо лишает способности слышать его Слово, либо проповедью своего слова ослепляет и ещё более ожесточает.

У нас есть бесчисленное множество примеров судеб избранных. Но мы выбираем один, который красноречивее всех прочих. Прошло более четырёх тысячелетий до пришествия Христа, в продолжение которых Господь скрывал от людей свет своего спасительного учения. Если кто-нибудь скажет, что Он не делал людей тех времён причастниками столь великого блага из-за того, что они были недостойны его, то я отвечу, что их потомки были не более достойны. Помимо жизненного опыта, весьма надёжным свидетелем здесь является пророк Малахия: сурово упрекнув свой народ за неверие, чудовищные кощунства и другие преступления, он всётаки говорит, что не замедлит прийти Искупитель (Мал 4:1). Почему же Бог ниспослал эту благодать одним, а не другим? Если кто-то захочет найти здесь причины более высокие, нежели сокровенный, тайный план Бога, то он будет напрасно утруждать себя. И не нужно опасаться, что какой-нибудь ученик Порфирия или иной святотатец имеет право роптать против Божьей справедливости, если мы никак ему не отвечаем. Ибо когда мы утверждаем, что никто не погибает незаслуженно и что некоторые избавлены от проклятия только по причине Божьей благости, даваемой даром, то этого достаточно для утверждения славы Божьей и нам нет необходимости защищаться хитроумными доводами. Суверенный Судья, лишая отверженных света истины и оставляя их в слепоте, пролагает тем самым путь предопределению.

Что касается судеб отверженных, то их мы наблюдаем каждый день и много примеров находим в Писании. Пусть сто человек слушают одну и ту же проповедь: двадцать воспримут её в послушании веры; другие не прислушаются к ней, или посмеются, или отвергнут с осуждением. Если кто-то скажет, что это объясняется их собственной злобой и испорченностью, то этого будет явно недостаточно. Ибо умы и сердца всех людей были бы порабощены злом, если бы Господь не исправил некоторые своею благодатью. Так что все мы находились бы в оковах, если бы не могли обратиться к словам св. Павла: «Кто отличает тебя?» (1 Кор 4:7) Здесь он имеет в виду, что если один человек превосходит другого, то не собственной добродетелью, но единственно Божьей милостью.

13. Так почему, оказывая милость одному, Бог не обращает внимания на другого? Св. Лука приводит основание, говоря о тех, кого призывает Бог: они были определены к вечной жизни (Деян 13:48). Что же нам думать о других, как не то, что они суть сосуды Божьего гнева и презрения? Поэтому мы без колебаний говорим вслед за св. Августином: «Бог, конечно, мог бы обратить на добро волю злых людей, ибо Он всемогущ. В этом нет сомнений. Почему же Он этого не делает? Потому что не желает. А почему Он не желает — это сокрыто в Нём»а.

Нам не следует знать о причинах нечто большее. Это лучше, чем умствовать вместе с Иоанном Златоустом и утверждать, что Бог привлекает того, кто взывает к Нему, и протягивает руку помощиь; а также, что различие коренится не в суде Божьем, а в воле и решении людей.

Короче говоря, дело здесь вовсе не в собственном движении людей к Богу — даже дети Божьи нуждаются для этого в особенном вдохновении.

аАвгустин. О Книге Бытия в буквальном смысле, XI, X, 13 (MPL, XXXIV, 434). ьИоанн Златоуст. О жестоких порицаниях и перемене имен, гомилия III, 6 (MPG, LI, 143).

Лидия, торговка багряницей, боялась Бога. Однако потребовалось открыть её сердце свыше, чтобы она внимала св. Павлу и получила пользу от его проповеди (Деян 16:14). Это сказано не о какой-то одной женщине, но для того, чтобы мы знали, что всякое продвижение вперёд в вере и благочестии является результатом чудесного действия Св. Духа.

Это, конечно, не ставит под сомнение тот факт, что Господь порой обращает своё слово к людям, о которых Он знает, что их слепота от этого лишь усилится. Почему Он столько раз обращался к фараону? Потому ли, что надеялся смягчить его сердце, отправляя послание за посланием? Но ведь ещё до этого Он знал, каков будет результат, и предрёк Моисею: «Когда... возвратишься в Египет,... все чудеса, которые Я поручил тебе, сделай пред лицом фараона. А Я ожесточу сердце его» (Исх 4:21). Также, вдохновляя Иезекииля, Господь предупредил, что посылает его к народу непокорному и мятежному, чтобы пророк не удивлялся, когда обнаружит, что уши их не услышат его слов (Иез 2:3; 12:2). Господь предсказал Иеремии, что его пророчество будет подобно огню, который искоренит и разорит народы, как солому (Иер 1:10). Но пророчество, которое мы читаем у Исайи, ещё более впечатляюще. Господь посылает его с таким наказом: «Пойди и скажи этому народу: слухом услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите... Да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их» (Ис 6:9-10). Вот с какими словами Бог обращается к народу, но лишь для того, чтобы люди слышали ещё меньше. Он зажигает свет, но для того, чтобы совсем ослепить их. Он даёт им учение, но для того, чтобы сделать ещё неразумнее. Он предлагает им лекарство, но для того, чтобы они не исцелились. Св. Иоанн, вспоминая это пророчество, говорит, что евреи не смогли уверовать в Христово учение потому, что на них оставалось это проклятие (Ин 12:39-40).

Невозможно также усомниться, что, когда Бог не хочет кого-либо просветить, Он сообщает этому человеку своё учение под покровом, — однако для того, чтобы оно не принесло ему пользы, но чтобы его охватили ещё большие страх и смятение. Сам Христос свидетельствует, что Он изъяснял притчи, которые рассказывал народу, только своим апостолам, потому что только им была дана милость знать тайны его Царства, а не народу (Мф 13:11). Чего же хочет Господь, научая тех, кого лишил способности понимать Его? Задумаемся, откуда проистекает порок, и оставим этот вопрос. Ибо сколько тёмных мест ни нашлось бы в учении, в нём достаточно света, чтобы переменить совесть грешников.

14. Но нужно всё-таки подробнее рассмотреть, почему Господь делает это, поскольку то, что Он это делает, очевидно. Когда говорят, что это происходит потому, что люди заслужили этого своей испорченностью и неблагодарностью, такой ответ хорош и верен. Но основания того, почему одних людей Господь склоняет к послушанию, а других заставляет упорствовать в жестокосердии, нигде не изложены в явном виде. Поэтому чтобы разрешить этот вопрос, нужно обратиться к словам св. Павла относительно свидетельства Моисея: Бог с самого начала подвигнул народ, чтобы имя его было проповедано по всей земле (Рим 9:17). Посему тот факт, что отверженные, когда Царство Божье было открыто для них, не повиновались, объясняется их испорченностью и злобой. Народ поработился этой испорченности, ибо согласно справеднивому, но непостижимому Божьему приговору он был предназначен на то, чтобы явить Божью славу своим осуждением3. И когда говорится о детях Илии, что они не слушали спасительных увещаний отца своего, «ибо Господь решил уже предать их смерти» (1 Цар 2:25), то это не значит, что причиной было их противление Богу — ведь Бог мог смягчить их сердца. Это произошло потому, что однажды Бог своим непреложным решением предопределил их к погибели. И в чём смысл слов св. Иоанна, что Иисус Христос сотворил множество чудес и никто не уверовал в Него, дабы сбылось слово пророка Исайи: «Господи! кто поверил слышанному от нас?» [Ин 12:37-38; Ис 53:1] Хотя Он не мог простить неверующих, как будто они совсем невиновны, Он удовлетворился объяснением, что люди не ощутят благоухания слова Божьего, пока им не будет ниспослан дар ощущать его.

И сам Иисус Христос, ссылаясь на пророчество Исайи, что все будут научены Богом (Ин 6:45), хочет сказать только то, что евреи отвержены и изгнаны из Церкви, потому что были не способны научиться. И не указывает никакой другой причины этого, кроме той, что обетование больше не принадлежит им. Это подтверждает св. Павел, сказавший, что Иисус Христос для евреев соблазн, для язычников безумие, а для призванных — Божья сила и премудрость (1 Кор 1:23 сл.). Изъяснив, что обычно происходит при проповеди Евангелия — она озлобляет одних и с презрением отвергается другими, — он добавляет, что она принимается призванными [1 Кор 1:24]. Чуть раньше он назвал их верующими [1 Кор 1:21], но не для того, чтобы принизить милость Божьего избрания, которое предшествует вере. Скорее, он прибавил это слово, чтобы ясно заявить, что те, кто при-

аТаким образом, осуждение отверженных свидетельствует о славе Божьей. «Грешники были сотворены в день их погибели. И это произошло только потому, что Бог пожелал явить в них свою славу... Если бы это было не так, то чего бы стоили многочисленные свидетельства Писания, где утверждается, что конечная цель нашего спасения — слава Божья? Так что для нас должно быть совершенно очевидно: Бог, заботясь о нашем спасении, не забывает о самом Себе и желает, чтобы мир стал словно зрелищем его славы». (ОС, VIII, 293. Оривс. 1431.) Подобной точки зрения придерживался и М.Буцер. — Прим. франц. изд.

нял Евангелие, должны возносить хвалу за свою веру Божьему призванию — как апостол и делает это чуть позже [1 Кор 1:27 сл.].

Когда это слышат нечестивцы, они жалуются, что Бог несправедливо поступает со своими несчастными созданиями, жестоко пользуясь своей неограниченной властью. Но мы, знающие, что люди виновны перед Божьим престолом во множестве преступлений — настолько, что если их допросить относительно тысячи обвинений, они не смогут ответить ни на один вопрос, — исповедуем, что отверженные не подвергаются ничему, что не соответствовало бы справедливому Божьему суждению. И нам следует терпеливо принимать то, что мы не понимаем всех оснований этого суждения, и признать неспособность познать то, в чём Божья мудрость поднимается на недосягаемую высоту.

15. Некоторые люди привыкли оспаривать фрагменты Писания, в которых якобы говорится, что Бог не определил, что нечестивцы не погибнут по его решению, разве только не станут против его желания и как бы вопреки Ему бросаться в бездну погибели. Поэтому нам необходимо кратко разъяснить эти места, дабы показать, что они не противоречат нашему учению. Наши противники ссылаются на отрывок из Иезекииля, где говорится, что Бог не хочет смерти грешника, но хочет, чтобы он обратился и был жив (Иез 33:11)164. Если кто-то желает распространить эти слова на весь человеческий род, то я спрошу, почему Бог не подвигает к покаянию множество людей, чьи сердца более склонны к послушанию, но увещевает тех, кто всё более ожесточается вопреки каждодневным призывам? Иисус Христос свидетельствует, что его проповедь и чудеса принесли бы больше плода в Ниневии и Содоме, чем в Иудее (Мф 11:23).

Как же так получилось, что Бог, желающий спасти всех людей, не открыл врата этим несчастным, которые больше других были готовы принять благодать, если бы она была им ниспослана? Ясно, что этот отрывок искажён и притянут за уши, если, прикрываясь словами пророка, кто-то пытается отрицать предвечный замысел Бога, в котором Он отделил отверженных от избранных. Теперь поищем его подлинный смысл. Смысл слов пророка состоит в том, чтобы дать надежду раскаявшимся на дарование им Божьей милости. Суть дела в том, что грешники не должны сомневаться, что Бог простит их, как только они обратятся. Следовательно, Он не хочет их смерти, поскольку хочет их обращения. Опыт показывает, какого раскаяния Бог желает от множества тех, кого Он призывает к Себе, раскаяния прежде того, как Он затронет их сердца[23]. Это не значит, что Онобманывает их. Ибо если внешний голос лишает возможности оправдания тех, кто слушает и не повинуется, его всё-таки следует считать свидетельством милости Бога, благодаря которой Он примиряет с Собою людей.

Отметим намерение пророка, когда он говорит, что Бог не хочет смерти грешника. Оно состоит в том, чтобы верующие не сомневались: Бог готов простить им грехи, как только они раскаются. А богохульники пусть знают, что их преступление отягчается, когда они не откликаются на человеколюбие и великодушие Бога. Бог всегда пребывает среди обращающихся, подавая им свою милость. Но то, что обращение дано не всем, нам ясно показано Иезекиилем и другими пророками, а также апостолами.

Часто ссылаются на отрывок из Послания св. Павла, где он говорит, что Бог хочет, чтобы все люди спаслись (1 Тим 2:4)[24]. Хотя здесь есть некоторое отличие от того, что говорил пророк, но есть и подобие. Я говорю, что прежде всего по ходу всего текста нужно заметить, каким образом Бог хочет спасения всех. Ибо св. Павел объединяет две темы: что Бог хочет спасения всех людей и как они приходят к познанию истины. Если предвечным замыслом Бога было решено и постановлено, что все станут приверженцами учения о спасении, то как понимать высказывание Моисея, что нет такого великого народа, к которому Господь был близок так, как к евреям (Втор 4:7)? Как случилось, что Бог лишил света Евангелия столько народов и излил его на других? Как случилось, что чистое знание небесной истины не дошло до множества людей, а другие с большим трудом усвоили лишь частицы его? Сейчас нетрудно понять, к чему стремился св. Павел. Он велел Тимофею совершать торжественные молитвы «за царей и за всех начальников» [1 Тим 2:2]. Поскольку представляется несколько странным обращаться к Богу с молитвами за людей, лишённых надежды, ибо они не только находятся вне сообщества верных, но и пытаются своей властью уничтожить владычество Христа, апостол сразу же добавляет, что это угодно Богу, который хочет, чтобы все люди спаслись [1 Тим 2:3-4]. Это означает лишь то, что Бог не закрыл путь к спасению людям в любом состоянии, но распространил своё милосердие таким образом, который свидетельствует, что Он хочет, чтобы оно относилось ко всем. Другие свидетельства не раскрывают, что Господь постановил в своём тайном приговоре, однако дают понять, что прощение даётся всем грешникам, которые просят о нём, искренне раскаиваясь. Если кто-нибудь будет настаивать на словах, где сказано, что Бог хочет дать милость всем [Рим 11:32], то я отвечу, что, с другой стороны, сказано, что Бог наш пребывает на Небесах, где творит всё, что Ему угодно (Пс 115:3)[25]. Следовательно, эти слова нужно понимать в том смысле, который соответствует другому речению: кого помиловать, Бог помилует, кого пожалеть, пожалеет (Исх 33:19). Ибо, избрав тех, к кому Он проявит милосердие, Он не проявит его ко всем.

Так как ясно, что св. Павел говорит не о каждом конкретном человеке, а о состоянии и положении людей. Посему я прекращаю спор. Впрочем, ещё нужно заметить, что св. Павел говорит не о том, что Бог делает всегда, везде и во всех, а убеждает, что мы должны признать за Ним свободу призывать царей, князей и высших чиновников повиноваться его учению, хотя какое-то время они, ослеплённые и блуждающие во тьме, злобствуют против Него.

На первый взгляд кажется, что тому, что мы утверждаем, противоречат слова св. Петра: Бог хочет, чтобы никто не погиб, но принимает всех покаявшихся (2 Пет 3:9), если только последнее слово понимать в подлинном его смысле. Ибо Бог принимает только такое покаяние, о котором говорится в Писании. Разумеется, покаяние и обращение находятся во власти Бога. Так пусть спросят Его, хочет ли Он обратить всех, так как Он обещал лишь небольшому числу людей дать сердце плотяное, оставив остальным сердце каменное (Иез 36:26). Верно, что если бы Бог не был готов принять всех, кто прибегает к его милосердию, то не имело бы смысла речение: «Обратитесь ко Мне,... и Я обращусь к вам» (Зах 1:3). Однако я утверждаю, что никто не приближается к Богу, если Бог не опережает его и не привлекает к Себе. И в самом деле, если бы покаяние было собственным побуждением и решением человека, св. Павел не сказал бы, что нужно испытывать, не даст ли Бог покаяния ожесточённым (2 Тим 2:25). Также, если бы не Бог тайным вдохновением привлекал своих избранных к покаянию, к которому Он зовёт всех людей, то Иеремия не сказал бы: «Обрати меня, — и я обращусь, ибо,... когда я был обращен, я каялся» (Иер 31:18-19).

16.[26] Кто-нибудь мне скажет: если это так, то будет не слишком много уверенности в евангельских обетованиях, в которых в соответствии с Божьей волей объявляется, что Бог хочет того, что противоречит его тайному решению. Я отрицаю это. Ибо, хотя обетования спасения обращены ко всем людям, они тем не менее нисколько не противоречат предназначению отверженных, если только мы взглянем на исполнение обетовании. Мы знаем, что Божьи обетования действенны для нас только тогда, когда мы принимаем их через веру. Если нет веры, то и они утрачивают силу.

Поскольку природа обетовании именно такова, рассмотрим, противоречат ли они Божьему предопределению, Сказано, что с самого начала Бог определил тех, кого Он желал принять в свою милость, и тех, кого Он желал отвергнуть; тем не менее Он обещает спасение всем165. Я утверждаю, что в этом нет противоречия. Ибо Господь, давая такие обетования, имеет в виду только то, что его милосердие распространяется на всех, кто Его ищет. Но Его не ищет никто, кроме тех, кого Он просветил. А просветил Он тех, кого предопределил к спасению. И эти люди знают по опыту, что нет никакого противоречия между предвечным Божьим избранием и тем, что Бог являет свидетельство своей милости верующим.

Но почему Он говорит «всех»? Для того, чтобы люди с чистой совестью пребывали в ещё большей уверенности, видя, что нет никакого различия между верующими, если они веруют. А с другой стороны, чтобы нечестивцы не жаловались, что у них нет прибежища от несчастий, ибо они отвергнуты за свою неблагодарность. Ибо если в Евангелии Божье милосердие явлено тем и другим, то только вера, то есть Божье просвещение, отличает верующих от неверующих, так что первые чувствуют действенность Евангелия, а вторые не получают от него никакой пользы. Мерилом этого просвещения является предвечное Божье избрание.

Плач Иисуса Христа о Иерусалиме — что Он хотел собрать его птенцов его под крылья, а они не захотели (Мф 23:37) — хотя наши противники делают из него далеко идущие выводы, нисколько им не помогает. Я утверждаю, что Иисус Христос говорит здесь не как человек, но упрекает евреев за то, что они отвергли его благодать. В то же время мы должны посмотреть, какова была воля Бога, о которой Он здесь умоминает. Со-вершеннно очевидно, как Бог заботился о том, чтобы этот народ принадлежал Ему. Известно, что, предаваясь своим похотям, они упорно сопротивлялись его покровительству. Но из этого не следует, что непреложный замысел Бога был нарушен злобой людей. Наши противники говорят, что нет ничего более противоречащего природе Бога, нежели двойственная воля. В этом я с ними согласен, если только они умеют верно толковать это речение. Но почему они не принимают во внимание столько фрагментов, где Бог, принимая на Себя человеческие чувства, как бы отказывается от своего величия, чтобы приноровиться к нашему невежеству? Устами Исайи Он говорит, что Он простирал руки к народу непокорному, и поднимался утром и наблюдал до вечера, чтобы привести его к Себе (Ис 65:2)*. Если они хотят приписать всё это Богу, отбросив ту манеру изъясняться, о которой мы только что говорили, они откроют двери многочис-ленным совершенно излишним спорам, которые можно прекратить одним

•Синодальный перевод: «...ходившему по путям недобрым, по своим помышлениям».

словом: Бог по подобию перенёс на Себя свойственное людям. Хотя достаточно и того решения, которое мы уже предложили3.

А именно, хотя воля Бога нашим чувствам представляется разной, Он не желает того или иного в Себе самом, но хочет только поразить наши чувства многоразличием своей премудрости, как говорит об этом св. Павел (Эф 3:10), — вплоть до поледнего дня, когда нам будет дано понять, как Бог чудесным хочет того, что сегодня нам кажется противным его воле.

Они прибегают и к другим недостойным уловкам вроде таких: так как Бог — Отец всех, то нет оснований, чтобы Он кого-либо лишил наследства, кроме тех, кто по своей собственной воле стали недостойны спасения. Это значит, что щедрость Бога не распространяется только на собак и свиней. Что же касается рода человеческого, то пусть они мне ответят, почему Бог пожелал соединиться только с одним народом, чтобы стать его отцом, оставив все прочие народы? И почему из этого выбранного Им народа Он оставил Себе немногих, как цветок. Но яростная жажда злословия мешает этим нечестивцам видеть то, что видят все: что Бог каждый день посылает солнце и дождь на добрых и злых (Мф 5:45), но что вечное наследие Он приготовил для малого стада, которому сказал: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» (Мф 25:34).

Наши противники возражают, что Бог не может ненавидеть ничего, что Он создал166. Я согласен с ними, за исключением того, чему я учил, а именно, что Бог ненавидит отверженных, и вполне обоснованно. Ибо, лишённые его Духа, они не в состоянии предъявить ничего, кроме причины своего проклятия. Наши противники слишком глупо используют тот аргумент, что благодать Божья распространяется на всех, так как нет различий между евреем и язычником. С этим я немедленно соглашаюсь, — но при условии, что это понимается так, как сказано у св. Павла: Бог призвал как из евреев, так и из язычников тех, кого Ему угодно, никому не будучи обязан (Рим 9:21-24). Тем самым опровергается и их ссылка на то, что Бог всех заключил «в непослушание, чтобы всех помиловать» (Рим 11:32). Это верно, поскольку Он хочет, чтобы спасение всех приписывалось его милости, хотя это благодеяние распространяется не на всех. Итак, когда приводится множество доводов с той и другой стороны, нам остаётся закончить тем, чтобы удивиться вместе со св. Павлом. И если не знающие удержу языки будут язвить нас насмешками, не постыдимся воскликнуть: «А ты кто, человек, что споришь с Богом?» (Рим 9:20) Ибо очень верно сказал св. Августин, что те, кто измеряет Божью справедливость по человеческим меркам, поступает весьма опрометчивое

аКн. I, гл. XVIII, 3; кн. III, гл. XX, 43.

ьПсевдо-Августин. О предопределении и благодати, II (МР1_, XIV, 1666 р.).

Глава XXV

ОБ ОКОНЧАТЕЛЬНОМ ВОСКРЕСЕНИИ

І. Иисус Христос, победив смерть, просветил мир своим Евангелием, дабы, как говорит св. Павел, через благовестие явить жизнь и нетление (2 Тим 1:10). Сказано также, что, веруя, мы переходим от смерти в жизнь (Ин 5:24) и не являемся более чужими и пришельцами, но согражданами святым и своими Богу, которых Он посадил на небесах во Христе Иисусе (Эф 2:6,19), так что мы ни в чём не имеем нужды для полного блаженства. Однако, чтобы не унывать в борьбе здесь, на земле, то есть в трудных и тягостных обстоятельствах, где мы словно не видим никакого плода победы, одержанной ради нас Иисусом Христом, нам следует помнить сказанное о природе надежды. Поскольку мы надеемся на то, чего не видим (Рим 8:25), и, как сказано в другом месте, «вера... есть... уверенность в невидимом» (Евр 11:1), то, заключённые в темницу тела, мы устранены от Бога (2 Кор 5:6). Поэтому в другом месте св. Павел говорит, что мы умерли и наша жизнь сокрыта со Христом в Боге. А когда явится Христос, жизнь наша, то и мы явимся с Ним в славе (Кол 3:3-4). Вот каким должно быть наше существование: «чтобы мы... целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке, ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа» (Тит 2:12-13).

Здесь мы нуждаемся в особенном терпении, чтобы не раздражаться, не отпускать поводья и не покидать того места, которое нам предназначено. Поэтому ввиду всего того, что говорилось ранее о нашем спасении, требуется, чтобы сердца наши устремлялись ввысь, дабы любить Христа, которого мы не видим, и дабы, веруя в Него, радоваться радостью неизреченною и чудесною, пока, по слову св. Петра, мы не достигнем цели нашей веры (1 Пет 1:8 сл.). Поэтому св. Павел говорит, что вера и любовь детей Божьих ведёт к уготованному им на небесах (Кол 1:4 сл.). Когда наши очи прикованы к вышнему и ничто не мешает им и не тянет к низким предметам так, чтобы они позабыли об обетованном блаженстве, то в нас подлинно осуществляется речённое евангелистом: наше сердце там, где наше сокровище (Мф 6:21).

Вот почему вера — такая редкость в мире: нет ничего труднее для нашей лености и медлительности, чем преодолеть бесчисленные препятствия, чтобы радостно бежать за пальмовой ветвью небесного призвания.

Помимо того, что мы подавлены множеством невзгод, мы жестоко искушаемы издевательствами всяческих богохульников. Насмехаясь, они считают нас простаками и дураками из-за того, что мы по собственной воле отказываемся от предлагаемых нам прельстительных земных удовольствий, чтобы достигнуть блаженства, которое сокрыто от нас, словно гонимся за тенью, постоянно от нас убегающей. Короче, сверху и снизу, спереди и сзади, справа и слева мы как будто осаждены такими тяжкими и жестокими соблазнами, что не сможем их выдержать и им сопротивляться, если не откажемся от земных вещей, чтобы привязаться к небесной жизни, которая кажется нам такой далёкой. Поэтому никто не сумеет извлечь должной и надёжной пользы из Евангелия, если не привыкнет постоянно размышлять о блаженном воскресении.

2. Когда-то философы оживлённо спорили о высшем благе (souverain bien) и весьма противоречили друг другу. Однако никто, за исключением Платона, не смог придти к выводу, что высшее благо для человека заключается в его единении с Богома. Но и он не сумел познать, что такое это единение. Этому не следует удивляться, потому что и Платон не познал истинного блага, без чего невозможно узнать о единении с Богом.

Пока мы пребываем в земном странствии, мы познаём, в чём состоит единственное и совершенное блаженство. Но это познание должно быть таким, чтобы каждый день оно всё больше наполняло наши сердца пламенным желанием блаженства, пока мы не исполнимся его совершенной радостью. Вот почему я сказал, что мы можем получить какой-либо плод от благодеяний Иисуса Христа, только если будем возвышать наши умы к воскресениюь. И вот почему св. Павел ставит эту цель перед всеми верующими, говоря, что стремится достичь её, забывая всё прочее ради этой задачи (Флп 3:14). И тем более мы с сердечным пылом должны усердствовать в этом с горячим сердцем из опасения, что если будем заняты мирскими делами, то за нашу леность и нерадение получим мизерную плату. Поэтому в другом месте апостол так свидетельствует верующим: наше жительство — на небесах, откуда мы ожидаем Господа нашего (Флп 3:20). А чтобы мы не утомились и не пали духом в своём стремлении, апостол даёт нам в сотоварищи все творения. Так как во всём мире по причине греха Адама видны следы погибели и скорби, он говорит, что тварь, мучаясь, ожидает обновления (Рим 8:19)*.

аПлатон. Теэтет, 156 ас1; Законы, 715е-716е.

ЬВ середине раздела 1 данной главы; см. также гл. Х\/М1,3 настоящей книги. 'Синодальный перевод: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих».

Своим падением Адам разрушил истинный порядок и неповреждённость (intйgritй) природы. Поэтому всем творениям так трудно и мучительно выносить рабство, в которое они повержены. Не потому, что у них есть разум и способность суждения, но потому, что они по природе жаждут вернуться в то состояние, которое утратили. Св. Павел говорит, что они испытывают боль, как женщина в родовых муках, дабы мы, получившие первые плоды Духа, тем более стыдились, что закоснели в своей испорченности и не следуем примеру бесчувственных элементов, которые несут кару за чужой грех. И чтобы ещё чувствительнее задеть нас за живое, апостол называет пришествие Иисуса Христа нашим искуплением. Верно, что все элементы нашего искупления совершены. Но поскольку Иисус Христос, принесши одну жертву за грехи (Евр 10:12), явится снова, но не для очищения греха, а для спасения, то какие бы невзгоды нас ни угнетали, пусть «последнее» искупление будет поддерживать нас до конца [Евр 9:28].

3. Важность этого предмета заставляет нас рассмотреть его подробнее. Ибо не зря св. Павел указывает, что если нет воскресения мёртвых, то Евангелие — только туман и ложь[27] (1 Кор 15:13 сл.). Ибо тогда наше положение было бы хуже, чем у всех прочих смертных, поскольку мы были бы предоставлены ненависти, брани и поношению большинства людей, были бы в каждую минуту подвержены любым случайностям и даже подобны баранам, которых ведут на бойню. Авторитет Евангелия был бы уничтожен не только в этом отношении, но во всём своём существе, которое состоит как в нашем усыновлении, так и в спасении. Поэтому будем так бережливы к этому бесценному сокровищу, чтобы никакое, сколь угодно длительное время не приводило нас в уныние и раздражение. По этой причине я пока отложу разговор о воскресении, чтобы читатели, приняв Иисуса Христа как совершителя спасения, научились подниматься выше и познали, что Он был облечён бессмертием и небесной славой, дабы всё тело соответствовало Главе.

Св. Дух через Иисуса Христа часто показывает нам примеры личного воскресения3. Трудно поверить в то, что тело, пожираемое гниением, должно в определённое время воскреснуть. Поэтому, хотя многие философы признавали бессмертие души, они очень редко поддерживали идею о воскресении плоти167. И хотя за это мы их не оправдываем, согласен, что это слишком сложный предмет, чтобы привлечь к себе умы людей. Дабы вера могла преодолеть столь великое препятствие, Писание даёт нам два рода помощи: один из них заключается в подобии Иисусу Христу, другой — в бесконечном могуществе Бога. Теперь всякий раз, говоря о воскресении, мы будем иметь перед глазами образ Иисуса Христа, который так завершил путь земной жизни в естестве, воспринятом от нас, что, став бессмертным, является для нас залогом будущего бессмертия168. Ибо во всех наших страданиях мы носим в теле мёртвость его, чтобы и жизнь его открылась в нас (2 Кор 4:10). Отделять нас от Иисуса Христа не только непозволительно, но и невозможно без того, чтобы не разрывать Его. Отсюда проистекает довод св. Павла, что «если нет воскресения мёртвых, то и Христос не воскрес» (1 Кор 15:13). Поскольку для него очевидно, что Иисус Христос покорился смерти не ради собственной пользы и победил её не ради собственной выгоды. Но то, что Он совершил ради всех членов — по порядку и в степени, надлежащих каждому, — началось с Главы. В самом деле, нет оснований считать, что члены всем и во всём равны Ему. В псалме сказано: «Ты... не дашь святому Твоему увидеть тление» (Пс 15/ 16:10). Хотя в нас присутствует частица этого доверия — в той мере, которая нам дана, — полностью оно пребывает только в Иисусе Христе, который свободен от тления, чтобы вновь целиком получить своё тело.

Чтобы не оставалось никакой двусмысленности или сомнения в том, что Иисус Христос соединится с нами в воскресении, так чтобы подобного залога нам было вполне достаточно, св. Павел прямо провозглашает, что Христос царствует на Небесах и в последний день придёт как Судья, дабы наше уничижённое тело преобразить так, что оно будет сообразно его прославленному телу (Флп 3:21). А в другом месте апостол показывает, что Бог восставил своего Сына из смерти не для того только, чтобы явить высший пример своего могущества, но и чтобы распространить на верующих то же самое действие своего Духа [Кол 3:4]. Поэтому апостол называет этот Дух Жизнью, когда Он обитает в нас. Ибо Он послан нам для того, чтобы оживить то, что в нас мертво.

Я вкратце касаюсь вещей, о которых можно говорить долго и подробно и которые заслуживают более возвышенного стиля. Но я полагаю, что читатели-христиане и в этом кратком изложении найдут достаточно материала для созидания своей веры.

Итак, Иисус Христос воскрес для того, чтобы сделать нас причастниками (compagnons) будущей жизни. Отец воскресил Его, дабы сделать Главою Церкви, от которой Он никак не может быть отделён. Он воскрешён силою Св. Духа, который един с нами миссией животворения. Короче говоря, Иисус воскрешён, чтобы стать для нас воскресением и жизнью. Мы уже сказали, что люди в этом зеркале видят воскресение в живом и явном образе. Но что так же этот образ должен стать прочной опорой нашему духу, чтобы слишком долгое ожидание не смущало и не раздражало нас. Ибо не наше дело измерять мгновения, руководствуясь своими фантазиями. Нам надлежит терпеливо ожидать, когда Бог по ведомой Ему целесообразности воздвигнет и утвердит своё Царство. К этому относится увещание св. Павла, что первенец — Христос, потом Христовы, каждый по своему порядку (1 Кор 15:23). А дабы никто не тревожился из-за пустых вопросов и не сомневался в воскресении Христа, на котором основано воскресение каждого из нас, мы видим, сколькими способами апостол убеждает нас в нём.

Богохульники могут смеяться над рассказами евангелистов, словно это сказки для малых детей. Какая достоверность, говорят они, может быть у баек, рассказанных насмерть перепуганными женщинами, а затем повторенных учениками, охваченными страхом? Почему Иисус Христос не устроил триумфального зрелища своей победы посреди храма и в местах скопления народа? Почему Он не предстал перед Пилатом в грозном величии? Почему не явился живым перед священниками и перед всем Иерусалимом3? Короче, профаны не считают, что свидетели, которых избрал Иисус, сколько-нибудь авторитетны. Я отвечаю, что немощь этих попыток презренна. Всё управлялось чудесным Божьим провидением, дабы те, кто накануне был поражён страхом, были словно силой привлечены ко Гробу — отчасти любовью и ревностью, которую они испытывали к своему Учителю, отчасти неверием; привлечены не только для того, чтобы стать свидетелями зримого, но и для того, чтобы услышать от Ангелов то, что они видели собственными глазами.

Так как же их авторитет может быть для нас сомнительным, если они считали выдумкой рассказы женщин, пока не увидели рассказанного собственными глазами? Что касается Пилата, священников и всего народа, то неудивительно, если они после стольких обличений были лишены присутствия Иисуса и всех его знаков. Ко Гробу была приложена печать, возле него была поставлена стража и тело находилось в нём три дня (Мф 27:63,66). Подкупленные стражники распространили слух, что оно было похищено учениками Иисуса. Как будто у них была возможность собрать огромную толпу, или как будто они были так хорошо вооружены, что могли совершить подобное! А если стражники не были достаточно храбры, чтобы отбросить прочь и разогнать учеников, почему они не преследовали их, чтобы захватить с помощью народа? Так что Пилат, собственно говоря, своей печатью запечатлевает воскресение Христа. А стражники, стоявшие у Гроба, своим молчанием или ложью становятся вестниками воскресения.

аЭто те возражения первым христианам, с которыми выступали иудеи и язычники. См. Ориген. Против Цельса, II, 59, 63, 70 (МРС XI, 890, 895, 906-907). — Прим. франц. изд.

Между тем голоса Ангелов прозвучали отчётливо и ясно: «Его нет здесь: Он воскрес» (Лк 24:6). Торжественность, которая слышится в этих словах, неложно свидетельствует, что то были Ангелы, а не смертные люди. Наконец, если бы ещё оставались какие-то сомнения, сам Иисус Христос устраняет их. Ученики видели Его, и не однажды. Они касались его рук и ног (Лк 24:39), и их неверие сослужило хорошую службу нашей вере. Иисус говорил им, как родным, о тайнах Царства Божьего. Наконец, ученики своими глазами видели его вознесение на небо (Деян 1:3,9). И этого зрелища удостоились не только одиннадцать апостолов, но его видели более пятисот братьев (1 Кор 15:6).

Посылая ученикам Св. Духа, Иисус свидетельствовал не только о своей жизни, но и о своей суверенной власти, как и предрёк ранее: «Лучше для вас, чтобы Я пошёл; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придёт к вам» (Ин 16:7). Наконец, св. Павел по дороге в Дамаск был брошен на землю не силой усопшего, но почувствовал, что Тот, против кого он боролся, обладает суверенным могуществом (Деян 9:4). С другою целью явился Иисус св. Стефану: чтобы уверенностью в жизни он победил страх смерти (Деян 7:55). Не доверять стольким очевидным свидетельствам означает не просто неверие, а извращённое упрямство, яростное и буйное.

4. Мы сказали, что для уверенности в воскресении нам нужно глубоко прочувствовать беспредельное могущество Бога. Св. Павел выразил это всего лишь в нескольких словах. Он говорит, что мы ожидаем, что Иисус Христос преобразит наше уничижённое тело в своё славное тело согласно действию его силы, через которую Он покоряет Себе всё (Флп 3:21)а.

Поэтому нет оснований видеть здесь нечто происходящее естественным путём: речь идёт о чуде, которое своим величием и великолепием поглощает все наши чувства. Тем не менее св. Павел, чтобы обличить глупость людей, отрицающих воскресение, использует пример природного характера: «Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживёт, если не умрёт» [1 Кор 15:36]. Он хочет, чтобы образ воскресения мы видели в семени, рождающемся из смерти.

В самом деле, нам не будет трудно поверить в такое явление, если мы как следует, внимательно всмотримся в то множество чудес, которые происходят у нас на глазах по всей земле. Впрочем, никто никогда не будет поистине убеждён в будущем воскресении, если, охваченный неизреченным восхищением, не отдаст силе Божьей той славы, которой она заслу-

аСинодальный перевод: «...Который уничижённое тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его».

живает. Исполнившись такого восхищения, Исайя восклицает: «Оживут мертвецы твои, восстанут мёртвые тела! Воспрянйте и торжествуйте, поверженные в прахе» (Ис 26:19). При виде повсюду царящего отчаяния пророк обращается к Совершителю жизни, во власти которого врата смерти (Пс 67/68:21). Даже Иов, больше похожий на разложившийся труп, чем на человека, тем не менее уповает на Божье могущество и не сомневается, как если бы он находился в полной силе и целостности, что будет восставлен в последний день: «Я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию; и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его» (Иов 19-.25-27)169.

И хотя некоторые ловко извращают эти фрагменты как не имеющие отношения к воскресению, но, что бы они ни говорили, они подтверждают то, что хотят отвергнуть. Ведь и святые в своих трудах не искали лучшего облегчения, чем некоего подобия воскресения. Это особоенно хорошо выражено в одном отрывке из Иезекииля. Поскольку евреи были не в состоянии поверить обетованиям о своём возвращении из плена, но заявляли, что это не более вероятно, чем если бы им была дана власть вывести мёртвых из их гробниц, пророк имел видение: поле сухих костей, которым Бог повелел обрасти плотью, кожей и жилами (Иез 37:1 сл.). Хотя этим образом Бог побуждает свой народ твёрдо надеяться на искупление, но основание для надежды Он полагает в том, что его миссия — воскресить мёртвых. И это уже для нас — высший образец всех утешений и благ, которые верующие получают в этом мире. Поэтому Иисус Христос, сказав, что слово Евангелия имеет силу оживлять, и увидев, что евреи отвергают это, тут же добавляет: «Не дивитесь сему: ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия и изыдут» (Ин 5:28-29).

Так начнём же, по примеру св. Павла, побеждать уже в нашей сегодняшней брани. Ибо Тот, кто обещал нам грядущую жизнь, обладает силой сохранить наш залог на тот день [2 Тим 1:12]. И будем безбоязненно хвалиться тем, что венец правды, который даст нам праведный Судья, уже готовится для нас (2 Тим 4:8). Благодаря этому все невзгоды, которые нам предстоит претерпеть, станут для нас словно зеркалом для созерцания лучшей жизни, ибо природе Бога приличествует равно воздать как нечестивцам, оскорбляющим нас, так и нам, несправедливо оскрбляемым, и дать нам утешение в явлении Иисуса Христа, когда Он придёт «с Ангелами силы Его в пламенеющем огне» [2 Фес 1:7-8]. Но будем помнить и сказанное сразу вслед за этим: Он придёт прославиться в святых своих и принять поклонение от всех уверовавших, ибо они уверовали в Евангелие [2 Фес 1:10].

5. Хотя умы людей должны были бы целиком предаваться подобным размышлениям и заниматься ими с постоянным усердием, люди словно намеренно хотят уничтожить всякую память о воскресении и называют смерть концом всех вещей и уничтожением человека[28]. Действительно, когда Соломон говорит, что псу живому лучше, чем мёртвому льву (Эккл 9:4), он выражает общепринятое мнение. Как и в другом отрывке: «Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю?» (Эккл 3:21) Эта животная глупость во все времена была достаточно распространена и даже нашла доступ в Церковь, когда саддукеи не стыдились открыто заявлять, что воскресения нет, а души смертны (Мк 12:18; Лк 20:27; Деян 23:8).

Но чтобы это тяжкое невежество не могло послужить оправданием для неверующих, они каким-то природным движением всегда были побуждаемы создавать у себя перед глазами некий образ воскресения. Ибо для чего нужно соблюдать обычай погребения усопших, столь священный и нерушимый, как не для того, чтобы он был залогом будущей жизни? Невозможно возразить, что причиной тому — заблуждение или пустая фантазия, ибо этот обычай строго соблюдался во всей своей святости отцами Церкви, причём во все времена. И Бог пожелал, чтобы этот обычай существовал среди язычников — как память и напоминание о воскресении, пробуждающие их от лености и медлительности. Но хотя им этот обряд не приносил в те времена никакой пользы, нам он весьма полезен, если мы внимательно всматриваемся в цель, которую он преследует. Ибо это достаточно сильный и не допускающий возражений довод, опровергающий их неверие: все провозглашают то, во что ни один из них не верует. Поэтому Сатана не только притупил чувства людей, чтобы заставить их забыть о воскресении тела, но попытался также исказить все даннные нам свидетельства о воскресении, чтобы погасить всякую мысль о нём. Я не буду долго рассказывать здесь о том, с чем в своё время уже начал бороться св. Павел.

Но вскоре после него появились хилиасты, которые захотели сократить владычество Иисуса Христа и ограничить его тысячью леть 170. Их болтовня настолько легковесна и несерьёзна, что нет необходимости её опровергать; да она и не заслуживает этого. Апокалипсис, откуда они берут краски, чтобы расцвечивать свои заблуждения, ничем им не помогает, так как число «тысяча», о котором там упоминается, относится не к вечному блаженству Церкви, а ко множеству испытаний, которым она подвергнется. Впрочем, всё Писание провозглашает, что наказание отверженных будет бесконечным, так же как и блаженство избранных.

Обо всех невидимых вещах и особенно о тех, которые превосходят возможности нашего разума, мы можем получить знание только из Слова Божьего. Именно его следует нам держаться, отвергая всё, чему нас поучают помимо него. Люди, отпускающие детям Божьим тысячу лет на блаженство будущей жизни, не сознают, как оскорбляют они этим Христа и его владычество. Потому что если бы было так, что верующие не обладали бы бессмертием, то отсюда следовало бы, что и Христос (славе которого они уподобятся) не был принят в бессмертную славу. Если их блаженство имеет конец, то, значит, и владычество Христа, на силе которого оно основано, тоже временно. Либо эти люди — совершенные невежды в божественных предметах, либо они со страшным коварством пытаются ниспровергнуть благодать Бога и силу Христа. А эти благодать и сила смогут восторжествовать, только если с уничтожением греха и смерти будет восстановлена вечная жизнь. Они боятся приписать Богу слишком большую жестокость — наказание грешников вечными мучениями. Но даже слепцы увидят безумие этого воззрения. Как будто Господь совершает страшную несправедливость, лишая Царства Божьего тех, кто своей неблагодарностью стал его недостоин. Но грехи, говорят они, временны171. Согласен. Однако величие Бога, которое они оскорбили, вечно. Поэтому вполне справедливо, чтобы память об их нечестии не уничтожилась. Но если это так, возражают эти люди, то наказание превзойдёт меру греха. Я отвечаю, что это нетерпимое кощунство — так низко ценить Божье величие, что считать его поругание меньшим злом, чем гибель той или иной души. Посему оставим этих болтунов, чтобы не показалось, будто мы считаем их достойными ответа, о чём мы уже сказали раньше.

6. Есть ещё две фантазии, которые распространяли некие странные лукавые люди: одни считали, что души должны воскреснуть вместе с телами, как будто, умирая, целиком гибнет весь человек172; другие, принимая идею бессмертия души, уверовали, что души должны облечься в новые тела173. Тем самым они отрицали воскресение плоти. Что касается первых, то, поскольку я уже говорил о них в связи с сотворением человека, то мне достаточно прямо предупредить читателей, насколько грубо их заблуждение. Во-первых, они уподобляют наши души, созданные по образу Божьему, порыву ветра, который налетает и исчезает, лишь помогая телу влачить жалкое существование в этом преходящем мире. Во-вторых, они обращают в ничто храм Св. Духа. В итоге они отнимаюту нас самую благородную и превосходную часть, отмеченную замечательными Божьими знаками, которые Он запечатлел в ней, взяв от своей божественной природы, дабы объявить эту часть бессмертной и таким образом перевернуть все представления, согласно которым тело оказывается ценнее души.

Писание говорит совершенно иное. Оно сравнивает наше тело с ветхой хижиной, которую мы покидаем и оставляем погибать. Этим оно показывает, что душа — главная часть человека и ею он отличается от животных. Св. Пётр, чувствуя приближение смерти, говорит, что «скоро должен оставить храмину мою» (2 Пет 1:14). Св. Павел, обращаясь к верующим, сказал, что, когда земной наш дом разрушится, мы получим на Небесах дом вечный (2 Кор 5:1), и добавил: пока мы живём во плоти, мы отделены от Бога, словно странники, и желаем, оставив тело, приблизиться к Нему[29]. Если бы душа не оставалась жить после нашей кончины, то какую иллюзию внушил бы нам Бог! Ведь необходимо, чтобы душа была чем-то отдельным от тела. В Послании к евреям апостол устраняет все сомнения относительно этого предмета, когда говорит, что все мы собраны вместе с духами праведников (Евр 12:23). В этих словах он подразумевает, что мы соединены со святыми отцами, которые и после смерти не перестают вместе с нами славить Бога: в самом деле, мы не можем быть членами Христовыми, не будучи соединены с ними. Далее, если души, освобождённые от тел, не сохраняют своей сущности (essence), чтобы быть способными принять небесную славу, Иисус Христос не сказал бы разбойнику: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк 23:43). Имея столь добрые и очевидные свидетельства, не усомнимся — по примеру Христа, — умирая, вручать свои души Богу (Лк 23:46); а по примеру св. Стефана — отдавать свой дух нашему Господу Иисусу (Деян 7:59), который не без оснований назван верным Пастырем и Блюстителем наших душа.

Предаваясь всё более отчаянному любопытству, спрашивать нас о состоянии между смертью и восресением — непозволительно и неполезно. Многие изводят себя спорами о месте пребывания душ, о том, радуются ли они уже обетованной славе или неть.

Безумие и дерзость — спрашивать о неведомых вещах, превосходящих то, что Бог позволил нам знать. В Писании сказано, что Христос предстанет перед душами и примет их в раю, дабы даровать им покой и радость (Ин 12:32)[30]. И, напротив, что души отверженных уже испытают муки, которые они заслужили. На этом Писание останавливается и больше ничего не говорит. Какой наставник или учёный объяснит нам то, что скрыл от нас Бог? Что касается места, то это вопрос легкомыслен и глуп, так как мы знаем, что души, в отличие от тел, не имеют измерений в длину и ширину. Достаточно того, что блаженное прибежище святых духов именуется лоном, или недром (giron), Авраамовым. Тем более, что благодаря этому мы узнали, что, уйдя из земного странствия, мы будем приняты отцом всех верующих, который получает плод веры вместе с нами. В то же время, поскольку в Писании выражено желание, чтобы до пришествия Господа нашего Иисуса Христа мы пребывавали в неопределённом состоянии, ожидая его, и поскольку венец славы оно обещает нам только в этот день, то будем держаться в пределах, поставленных нам Богом. Это значит, что верующие души, завершив духовную брань и земные труды, получат покойный приют, где будут радостно ожидать обетованнной славы. Так и все вещи останутся в неопределённом состоянии, пока Иисус Христос не явится как Искупитель. Что касается отверженных, то нет сомнений, что их состояние будет подобно тому, о котором св. Иуда говорил относительно бесов: они будут находиться в узах, как злодеи, пока их не потащат на суд и наказание, которые им уготованы (Иуд 6).

7.а Заблуждение тех, кто воображает, будто души не воспримут те тела, в которые они облечены сейчас, но будто для них будут созданы совершенно новые тела, настолько поразительно, что на него следует смотреть, как на некое отвратительное чудовище. В своё время манихеи приводили в его поддержку совершенно смехотворный довод: неразумно, что-

заметить, что это опровергает фантазии некоторых, воображающих, будто люди должны воскреснуть, получив абсолютно новые тела, а не те, в которые облечены теперь. Однако уже само слово «воскресение», особенно когда оно относится к плоти, способно разбить их заблуждение. Ибо не сказано, что Бог сотворит верующим другие тела, после того как прежние истлеют, но сказано, что они восстанут во плоти, в которой и почили. Этим учением пронизано всё Писание. Вот данное нам обетование: Тот, кто воскресил из мёртвых Иисуса Христа, оживит и наши смертные тела силою своего Духа, пребывающего в нас. В другом отрывке св. Павел говорит, что Христос преобразит наши тела, ныне презренные, дабы уподобить их своему славному телу. Мы видим, что апостол явно обещает бессмертие нашим телам, которые ныне подвержены разложению. И сам Иисус Христос говорит, что мёртвые услышат его голос из гробниц и, услышав, оживут. Души, конечно же, не пребывают в гробницах; значит, следует заключить, что восресение относится к телам, погребённым после кончины людей. Далее, не просто верующие названы храмами Св. Духа, но эта честь распространяется и на их тела как на члены Христовы. Итак, слишком нелепо полагать, что храмы Св. Духа и члены Христовы гниют без надежды восстать из гроба. Св. Павел достаточно ясно объявляет в том месте, что этим телам уготована слава на Небесах. Он указывает людям на будущее предстояние перед судейским Престолом Христа, когда каждый получит согласно тому, что он делал в своём теле. Так что вовсе не подобает считать, будто люди получат воздаяние за содеянное ими в своих телах, обладая уже другими телами, которые не были орудиями ни хорошего, ни дурного. Св. Павел говорит, что в наших телах прославится Имя Христово. Можем ли мы сказать, что тело, в котором никогда не сияла слава Божья, получит венец мученичества?

Прежде всего мы должны помнить, что Христос, который есть не только живой образ, но залог и основание нашего воскресения, принял то тело, которое было у Него в этой смертной жизни. Нам необходимо сопоставить себя с этим образцом — в противном случае Иисус не мог бы быть назван первенцем из воскресших. В самом деле, те, кто будет в оный день в живых, сразу изменятся, чтобы воскреснуть в том же теле. Отсюда следует заключить, что умершие прежде того дня воспримут субстанцию тел, которые они покинули. Если кто-то возражает, будто во всём этом заключён иной смысл, то св. Павел ясно показывает, что как раз нет, говоря, что не все мы умрём, но все изменимся. Если изменение будет всеобъемлющим, то, значит, плоть, в которую мы облечены, обновится. И можно ли просить большего, чем то, что выражено такими словами: пусть испорченное ныне обретёт непорочность? Возвращаясь к сказанному св. Павлом, что плоть будет иной, можно пояснить, что это относится к качеству и не противоречит тому, чтобы субстанция оставалась прежней. По сути, он не хочет сказать ничего другого, кроме того, что добавляет чуть дальше: нужно, чтобы всё смертное было поглощено жизнью. Вот почему говорится, что, когда принял смерть Христос, многие тела усопших святых вышли из гробниц. Это говорится о том, что будет со всеми нами. Посему и пророк Исайя, показывая в образе воскресения, как должен быть восстановлен народ Божий, восклицает: оживут мертвецы Твои, восстанут мёртвые тела! Воспрянйте, поверженные во прахе.

Вот откуда взялись слова «спать», «уснуть» (dormir), которые так часто употребляются в Писании [имеются в виду его латинский и французский переводы. — Прим. перев.]. Они не имели бы смысла, если бы Бог навсегда оставил в земле наши нынешние тела и создал новые — для вечной жизни. Также, если тела, в которые мы заключены, не воскресают, то обряд погребения был бы лишь глупым суеверием. Однако несомненно, что от начала мира Бог внушил патриархам совершать этот обряд, дабы он стал неким залогом и свидетельством грядущего воскресения. Более того, если бы Бог намеревался сотворить новые тела, а не восстановить те, которыми мы обладаем в этой жизни, то бессмысленной стала бы молитва св. Павла о том, чтобы дух, душа и тело верующих предстали безупречными в день Господень. И не было бы никакого смысла в том, что он сказал в другом месте, бы воскресала плоть, запятнанная гнусностямиа. Как будто нет никакой нечистоты в душах, которые они, однако, признавали достойными вечного спасения! Это всё равно что сказать, будто запятнанное грехом не может быть очищено. О другой их инфернальной фантазии — будто души нечисты по природе, ибо ведут своё начало от дьявола, — я даже не стану говорить как о вещи, откровенно бесовской5. Я лишь только замечу, что всё в нас недостойно Небес, однако это не помешает воскресению, в котором всё будет восстановлено и очищено.

Когда св. Павел велит верующим очиститься от всякой скверны плоти и духа (2 Кор 7:1), то это и другие подобные суждения исходят из одной и той же идеи: каждый получит воздаяние, соответствующее тому, «что он делал, живя в теле, доброе или худое» (2 Кор 5:10). В полном согласии с этим находится и другое речение апостола: «чтоб и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей» (2 Кор 4:11). Поэтому он молит Бога сохранить тела во всей полноте до дня Иисуса Христа, равно как дух и душу (1 Фес 5:23). И это неудивительно, ибо совершенно абсурдным было бы положение, если бы тела, которые Бог посвятил Себе как свои храмы (1 Кор 3:16), истлели без надежды на воскресение. Тем более, что они суть члены Христовы (1 Кор 6:15). А Бог желает и повелевает, чтобы все части и члены были освящены и посвящены Ему. Он требует также, чтобы Имя его прославлялось на всех языках, чтобы мы воздевали к небу чистые руки (1 Тим 2:8) и чтобы они стали орудиями приношения жертв Господу. Когда Небесный Отец воздаёт такую честь нашим телам, какое безумие для смертного человека считать их прахом, не надеясь, что они должны быть восстановлены!

Св. Павел, призывая нас прославлять Бога как в наших телах, так и в душах, тем более, что те и другие принадлежат Богу (1 Кор 6:20), не допускает мысли, чтобы на вечное тление было обречено то, что Бог бережёт для Себя как великую ценность. В самом деле, в Писании есть очень ясное высказывание: мы воскреснем во плоти, которой обладаем. «Тленному сему, говорит св. Павел, надлежит облечься в нетление, и смертному сему — об-

призывая коринфян очиститься от всякой скверны плоти и духа. Ибо если наша плоть осквернена совершёнными нами грехами, то она должна понести за них наказание. В Писании достаточно и других свидетельств. Но и тех немногих, которые я собрал здесь, хватит на то, что вполне удовлетворить людей, стремящихся повиноваться Богу. Конечно, это такое явление, в которое трудно поверить человеческому уму. Но потому Писание, когда говорит о нём, и напоминает о могуществе Бога, которое беспредельно и которое не следует измерять мерками человеческого ума.]

аАвгустин. Против Адиманта, ученика манихеев, XII, 5 (МРЬ, Xl.ll, 146).

ьЕго же. Проповедь 12, 10 (МРЦ XXXVIII, 105 р.); О Книге Бытия, против манихеев, II, XXXVI, 40 (МРІ_, XXXIV, 217); Против Юлиана, незаконченное произведение, I, CXV-CXI (МРІ_, XIV, 1125 р.).

лечься в бессмертие» (1 Кор 15:53). Если Бог создаст новые тела, то зачем изменение, о котором говорит апостол? Если бы он сказал, что нам предстоит обновиться, то это двусмысленное выражение, возможно, дало бы повод для многоразличных толкований. Но когда апостол буквально показывает пальцем на тела, в которые мы облечены, и обещает им нетление, то нет никаких оснований утверждать, что Бог сотворит нам новые тела. В самом деле, как сказал Тертуллиан, он не мог бы выразиться яснее, даже если бы держал в руках собственную кожу и показал еёа. Нельзя найти каких-либо увёрток и в том, что апостол, ссылаясь на пророка Исайю, говорит, что Иисус Христос будет Судьёй мира и приводит такие слова: «Живу Я, говорит Господь, предо Мною преклонится всякое колено» (Рим 14:11; Ис 45:23; 49:18). Ибо пророк открыто провозглашает, что те люди, к которым он обращается, будут призваны дать отчёт; это было бы бессмысленно, если бы на суд предстали иные, заново сотворенные тела. Нет ничего туманного и в отрывке из Даниила, когда он говорит: «Многие из спящих в прахе земли пробудятся[31], одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан 12:2). Ведь он не сказал, что Бог возьмёт материал из четырёх элементов, чтобы создать из него новые тела, а сказал, что Он возьмёт тела из гробниц, в которые они положены.

Вот самый надёжный довод относительно рассматриваемого предмета: если смерть, берущая начало от падения человека, в сущности, случайна (асс1(1еп1а1е), то восстановление, приобретённое Иисусом Христом, принадлежит тем же самым телам, которые стали смертными вследствие греха. И даже из того, что афиняне смеялись, когда св. Павел говорил им о воскресении [Деян 17:32], мы можем понять, в чём состояла его проповедь, а эти насмешки могут весьма помочь нам укрепить свою веру. Следует глубоко вдуматься в речение Иисуса Христа: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне» (Мф 10:28). Не было бы причины бояться этого, если бы тело, в котором мы пребываем сейчас, не могло бы подвергнуться мучениям, о которых Он говорит. Не более туманно и такое речение: «Наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия, и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения» (Ин 5:28-29). Можем ли мы сказать, что в гробах пребывают души, чтобы услышать оттуда в последний день голос Иисуса Христа? Не следует ли, скорее, сказать, что по его повелению обретут утраченную ими силу тела?

Далее, если бы Бог дал нам новые тела, то где было бы подобие главы и членов? Христос воскрес: было ли при этом создано новое тело? Скорее, произошло так, как Он предрёк: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин 2:19). Так что Он снова принял смертное тело, в которое был облечён. Нам бы не было никакой пользы от того, если бы прежнее его тело было заменено новым, а то, которое Он принёс в жертву ради нашего очищения, уничтожилось. Нам нужно твёрдо усвоить идею неразрывной связи, о которой рассуждает апостол: мы воскреснем потому, что воскрес Иисус Христос (1 Кор 15:12 сл.). Нет причины, по которой бы наша плоть, в которой мы носим мёртвость Иисуса Христа, была лишена его воскресения. Это описывается также замечательным примером, когда при воскресении Христа многие тела усопших святых вышли из гробниц [Мф 27:52]. Ибо нельзя отрицать, что то было провозвестие или, скорее, залог окончательного воскресения, которого мы ожидаем. Ранее отцы уже получали подобные свидетельства в случаях с Енохом и Илией, которых Тертуллиан называет предназначенными к воскресениюа, ибо Бог, освободив их тела и души от немощи, принял их под свою защиту до сего дня.

5. Я стыжусь быть таким многословным в отношении совершенно ясной вещи. Но прошу читателей набраться терпения — вместе со мною, — ради того, чтобы у испорченных и дерзких умов не оставалось никаких лазеек для обмана простаков. Легкомысленные люди, с которыми я спорю, распространяют собственные фантазии, будто предстоит новое сотворение тел. Что движет их мыслью? Только то, что им представляется невероятным, чтобы тухлятина, которая уже так долго гниёт в могиле, вернулась к своему первоначальному состоянию. Напротив, Св. Дух на протяжении всего Писания зовёт нас уповать на воскресение нашей плоти. По этой причине св. Павел свидетельствует, что оно запечатлено в нас крещением (Кол 2:12); верить в него зовёт и Вечеря Господня, когда мы принимаем знаки Божьих духовных даров. В самом деле, призыв св. Павла представить члены наши Богу в орудия послушания правде (Рим 6:13) оказался бы пустым и бесчувственным, если бы он неоднократно не соединялся с утверждением, что Тот, кто воскресил из мёртвых Иисуса Христа, оживит и наши смертные тела (Рим 8:11). Ибо зачем посвящать на служение Богу наши руки и ноги, глаза и языки, если они не получат плода и воздаяния? Об этом св. Павел говорит совершенно определённо, когда утверждает, что тело не для блуда, но для Господа и Господь для тела и что Воскресивший Иисуса Христа, «воскресит и нас силою Своею» [1 Кор 6:13-14]. Из этого становится ещё яснее, что наши тела суть храмы Св. Духа и члены Христовы (1 Кор 6:19,15).

аТертуллиан. Цит. соч., 1Л/Ш (МР1_, II, 928).

Одновременно мы видим, как апостол соединяет воскресение с целомудрием и чистотой. Сразу же после этих слов он распространяет цену нашего искупления и на наши тела [1 Кор 6:20]. В самом деле, нет никаких причин для того, чтобы тело Св. Павла, на котором он носил язвы Иисуса Христа (Гал 6:17) и которое чудесно прославил, было лишено венца. Вот почему он говорит, что мы ожидаем с Небес «Спасителя, Господа Иисуса Христа, Который уничижённое тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его» (Флп 3:20-21). В самом деле, если это верно и если нам надлежит войти в Царство Божье многими скорбями (Де-ян 14:22), то несправедливо закрывать вход телам, которые Бог испытал стягом креста и увенчал победой.

Так что среди верующих никогда не было сомнений в уповании последовать за Иисусом Христом, который понёс наши скорби, дабы показать, что они ведут к жизни. Это Бог указал уже древним отцам во времена Закона через видимые церемонии. Обряд погребения, как мы говорили, служил для того, чтобы показать, что тела погружаются в покой для ожидания лучшей жизни. На это указывают ароматические смолы, елей и другие образы бессмертия, замещающие сложность учения, а также жертвоприношения и тому подобные вещи. Эти обычаи порождены не суеверием, ибо мы видим, что Св. Дух настойчиво учит о погребении как об одной из главных тайн нашей веры. Сам Иисус Христос ценит этот человеческий обычай и даёт наказ совершать его (Мф 26:12), причём по той единственной причине, чтобы мы отвели свой взгляд от гробницы, которая поглощает и уничтожает всё на свете, и устремили его на зрелище грядущего обновления. Более того, тщательное соблюдение этого обычая отцами-патриархами, за которое они имели похвалу, показывает, что оно было для них ценной и близкой сердцу поддержкой, питавшей их веру. Авраам не был бы так озабочен поиском гробницы для своей жены (Быт 23:4,19), если бы к этому его не толкала религия и если бы он не видел некоей пользы от этого за пределами нашего мира; а именно, украшая тело усопшей жены символами воскресения, он утверждал свою веру и веру своего семейства. Ещё более очевидное доказательство мы видим на примере Иакова, который, показывая своим потомкам, что надежда на Землю обетованную отнюдь не покинула его сердце даже на пороге смерти, велит, чтобы туда были перенесены его кости (Быт 47:30). Я спрашиваю, если бы он должен был получить в последний день новое тело, не было бы смешным повеление заботиться о кучке праха, которая обратится в ничто? Поэтому, если Писание имеет для нас авторитет, которого оно заслуживает, то нет в нём более ясного и доказанного учения, чем это.

Более того, слова «воскресение», «воскреснуть» воспринимают в нашем смысле даже малые дети: мы же не скажем, что созданное заново воскресает. В противном случае стали бы бессмысленными слова Иисуса Христа: «Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но всё то воскресить в последний день» (Ин 6:39). Об этом говорят и слова «спать», «уснуть», которые могут относиться только к телам. Отсюда происходит и слово «кладбище» (cimetiиre), которое близко по смыслу к слову «спальня» (dormitoire).

Мне осталось коснуться вопроса о способе воскресения. В особенности я хотел бы по возможности научить правильно употреблять его, ибо св. Павел, используя слово «тайна» (1 Кор 15:51), призывает нас к сдержанности и отвергает слишком дерзкие и изощрённые спекуляции. Прежде всего мы должны усвоить суть изложенного выше: мы будем воскрешены в той же плоти, которую имеем сейчас, с точки зрения субстанции, но не качества3. Так, плоть Иисуса Христа, которая была принесена в жертву, воскреснув, обладала иным достоинством и совершенством — она как бы полностью изменилась. Св. Павел выражает это посредством бытовых сравнений (1 Кор 15:39 сл.): плоть людей и животных имеет одну и ту же субстанцию, но разные качества; материя у всех звёзд одна и та же, но свет у каждой свой; мы, хотя и сохраним субстанцию наших тел, подвергнемся перемене, которая приведёт их в более благородное состояние. Поэтому при нашем воскресении это испорченное тело не погибнет и не исчезнет, а будет очищено от порчи и станет непорочным. Поскольку Бог имеет в своём подчинении все элементы, то ничто не препятствует Ему повелеть земле, воде и огню отдать то, что, казалось бы, навсегда поглощено ими. Об этом свидетельствует Исайя: «Вот, Господь выходит из жилища Своего,... и земля откроет поглощённую ею кровь, и уже не скроет убитых своих» (Ис 26:21).

В то же время следует отметить различие между теми, кто умрёт до последнего дня, и теми, кто в этот день будет жив. Ибо «не все мы умрём[32], говорит св. Павел, но все изменимся» (1 Кор 15:51). Поэтому нет необходимости, чтобы между смертью и началом будущей жизни была какая-то временная дистанция. В одно мгновение, так что никто не успеет и моргнуть глазом, звук трубы проникнет повсюду, чтобы позвать мёртвых к нетленному состоянию и привести живых к подобной же славе путём моментального преображения. Вот как св. Павел утешает верующих, которые должны умереть: живущие в последний день не опередят умерших, но «мёртвые во Христе воскреснут прежде» (1 Фес 4:15-16). Если кто-то возразит, ссылаясь на фрагмент из Послания апостола, где говорится, что всем людям положено однажды умереть (Евр 9:27), то ответить ему несложно: перемена состояния самой природы человека есть род смерти, и поэтому так можно сказать и об этой перемене. Так что оба отрывка хорошо согласуются: те, у кого будет очищено смертное тело, обновятся через смерть, однако, поскольку перемена будет мгновенной, не потребуется, чтобы тело разлучалось с душою.

9.а Но здесь встаёт более сложный вопрос: в каком смысле и каким способом воскресение должно распространиться на проклятых Богом нечестивцев — ведь это особенное благодеяние Иисуса Христа. Мы знаем, что все порабощены смертью Адама. Иисус Христос — воскресение и жизнь (Ин 11:25) — пришёл. Пришёл, чтобы оживить весь род человеческий без всякого различия? Но представляется невероятным, чтобы неверующие в своём упорном ослеплении получили то же самое, чего служители Божьи достигли только верой. Так что твёрдо установлено, что воскресение будет, с одной стороны, обращено к жизни, а с другой, — к смерти; и что Иисус

Христос придёт, чтобы отделить овец от козлов (Мф 25:32). Я считаю, что мы не должны видеть в этом нечто странное, поскольку каждый день наблюдаем подобие этого. Мы знаем, что в Адаме все были лишены наследия мира и что мы заслуживаем изгнания из мира, как из земного рая, и отнятия всякой пищи, как древа жизни. Значит ли это, что Бог не только повелевает солнцу восходить над злыми и добрыми (Мф 5:45), но что его неоценимая щедрость изливается во всей полноте и на неверующих — в том, что касается благ этой жизни? Конечно, мы видим, что блага, присущие Христу и его членам, распространяются и на богохульников. Не потому, что для них обладать ими законно, но для того, чтобы лишить их всякого оправдания. В самом деле, Бог часто бывает столь щедрым благодетелем для злых людей, что затемняются благословения, которые получают от Него верующие. Однако добро, которое Он творит для тех, которые его недостойны, готовит для них ещё более суровый приговор.

Если кто-нибудь возразит, что воскресение нельзя сравнивать с преходящими земными благами, то я снова отвечу, что люди, будучи отчужде-ны от Бога — единственного источника жизни, заслужили такой же погибели, как дьявол, и должны бы быть полностью истреблены. Но по изумительному Божьему замыслу установлено такое средство, что они будут жить в смерти и после жизни. Поэтому не следует удивляться, что воскресение ожидает также нечестивцев — но по несчастью, ибо они будут словно притянуты за волосы перед судейский Престол Христа, которого сейчас они отказываются слушать как Господина. То было бы слишком лёгким наказанием — быть унесёнными смертью, не представ перед Судьёй, мщение которого они навлекали на себя без конца, без предела и без меры, чтобы получить наконец воздаяние за свой мятеж3.

Однако, хотя нам следует считать сказанное несомненным, равно как и памятное исповедание св. Павла о необходимости ожидать грядущего воскресения праведных и неправедных (Деян 24:15), Писание нередко выдвигает на первый план воскресение именно детей Божьих. И связывает его с небесной славой, ибо, собственно говоря, Иисус Христос пришёл не для погибели, а для спасения мира. Поэтому в Символе веры упоминается просто о блаженной жизни.

10. Итак, поскольку тогда полностью исполнится пророчество, где предречено, что смерть будет поглощена победою (Ос 13:14; 1 Кор 15:54), то нам всегда следует помнить о цели нашего воскресения. Эта цель — блаженство, о котором сказано, что его будут восхвалять все языки человеческие, но пока о нём может что-то сказать очень малая часть людей. Ибо, хотя Писание учит, что Царство Божье полно света, радости, блаженства и славы, учение его далеко отстоит от нашего сознания и скрыто в аллегориях до тех пор, пока не настанет день, когда наш Господь предстанет перед нами лицом к лицу [1 Кор 13:12]. Мы знаем, говорит св. Иоанн, что мы дети Божьи, но это ещё не открылось; а «когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин 3:2).

Поэтому и пророки, не будучи в силах выразить словами субстанцию этого духовного блаженства, описывали и, можно даже сказать, рисовали его в телесных образах. Тем не менее, поскольку нашему сердцу нужно воспламениться любовью к нему и его ожиданием, нам следует прежде всего задержаться на такой мысли: если Бог как живой и неиссякаемый источник заключает в Себе полноту всех благ, то те, кто стремится к высшему благу и к блаженству во всех его составляющих, не могут желать ничего, кроме Бога. Этому нас учат многие фрагменты Писания: «Не бойся, Аврам; Я твой щит; награда твоя весьма велика» (Быт 15:1); нечто похожее говорил Давид: «Господь есть часть наследия моего и чаши моей. Ты держишь жребий мой» (Пс 15/16:5); а также: «пробудившись, буду насыщаться образом Твоим» (Пс 16/17:15). Св Пётр объявляет, что верующие призваны стать причастниками Божеского естества (2 Пет 1:4). Что это означает? То, что Господь прославится в своих святых и явится дивным во всех уверовавших в его Евангелие [2 Фес 1:10]. Если Господь должен отделить своим избранным от своей славы, силы и праведности, то есть отдать Себя им в полноте блаженства и стать единым с ними — что превосходит любое земное достоинство, то нам следует думать, что в этой благодати сокрыты все блага. Мы получим пользу от этих раздумий, если поймём, что находимся ещё в самом низу, в преддверии, и на протяжении всей земной жизни не приблизимся к высоте этой тайны. Тем более сдержанными должны мы быть в этой области — из опасений, что если забудем о нашей ничтожности и станем с безумной дерзостью парить в облаках, то будем ослеплены и низвер-жены небесным светом. Мы хорошо чувствуем, как постоянно дрожим от жажды узнать больше, чем позволено, в результате чего каждый день возникает множество пустых и дурных вопросов. Пустыми я называю те вопросы, из которых нельзя извлечь никакой пользы. Со вторыми дело обстоит ещё хуже: они ведут к разнузданности и пагубным (mortelles) спекуляциям. Вот почему я говорю, что они приносят большой вреда.

То, чему учит Писание, должно приниматься нами без возражений. Бог по-разному раздаёт свои дары верующим в этом мире; так и на Небесах Он увенчает всех одними и теми же дарами, но мера славы будет различна3. Поэтому сказанное св. Павлом о себе относится не ко всем верующим: «Вы — моя слава и мой венец в день Христов» (1 Фес 2:19)[33]. Также и сказанное Господом Иисусом его апостолам: «Сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Мф 19:28). Св. Павел, зная, что Бог прославит на Небесах своих святых соответственно тому, насколько Он обогатил их на земле своими духовными дарами, не сомневается, что он получит особенный венец за свои тяжкие труды. Иисус Христос, дабы возвеличить достоинство служения, на которое Он поставил своих апостолов, уверяет их, что за него им на Небесах уготована награда. Как прежде Он говорил через пророка Даниила: «Разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде — как звёзды, во веки, навсегда» (Дан 12:3). В самом деле, внимательно читая Писание, мы обнаруживаем что оно не только обещает верующим вечную жизнь, но и каждому — какое-то особенное воздаяние в ней. Об этом говорят слова св. Павла, что Бог в оный день воздаст Онисифору за благодеяния, которые получил от него (2 Тим 16 сл.). Это подтверждается также обетованием Иисуса Христа воздать ученикам во сто крат за то, что они оставили (Мф 19:29). Итак, если Господь наш Иисус многообразием даров, которые Он даёт своим верным, начал прославлять своё тело уже здесь, на земле, и расширяет эту славу, то Он доведёт её до совершенства на Небесах.

II. Дети Божьи должны принимать всё это при общем согласии, ибо это прекрасно засвидетельствовано Писанием. Они должны отгонять от себя все путаные вопросы, которые, как они знают, только замедлят их движение; им следует спокойно оставаться в пределах, поставленных Богом. Что касается меня, то я не только воздерживаюсь сам ставить излишние и бесполезные вопросы, но и остерегаюсь, отвечая на вопросы любопытствующих, поощрять зло, которое я должен подавлять. Многие ветреные умы одержимы страстью задавать такие, напирмер, вопросы: какое различие будет между пророками и апостолами, между апостоламим и мучениками; в какой степени девственницы превзойдут замужних5; короче они не оставили на Небесах ни одного уголка, куда бы ни пробрались со своими спорами. Потом они предаются фантазиям, для чего нужно восстановление мира, поскольку дети Божьи не будут иметь нужды ни в чём, что производит земля, но будут подобны Ангелам, которые не нуждаются в пище и питье, но обладают бессмертием без помощи этих низменных вещейа. Но я всё же отвечаю, что один взгляд на Божьи блага даст невыразимое наслаждение и что, хотя святые не пользуются ими, само знание об этих благах настолько радует их, что эта радость намного превосходит блага, которые нам даются сейчас. Вообразим, что мы находимся в самом прекрасном уголке земли, где можно удовлетворить любое желание. Разве нет людей, которым бы мешала пользоваться Божьими благами болезнь? Кто не был вынужден отказываться от благ, которыми обладал, и поститься по причине своей прежней невоздержанности? Отсюда следует, что верх блаженства — это чистая радость от Божьих благ, когда ими не пользуются в испорченной жизни.

Некоторые идут ещё дальше и справшивают, не противоречат ли ржавчина и накипь на металлах перспективе восстановления всех вещей. Отчасти я могу с ними согласиться; однако вместе со св. Павлом не оставляю надежды на исцеление от пороков, которые имют своё начало в грехе и от которой стенает вся тварь (Рим 8:22). Любопытствующие опять идут дальше и спрашивают, в каком состоянии будет находиться род человеческий, поскольку благословение на продолжение рода прекратится. Разрешить этот вопрос нетрудно. Писание высоко оценивает продолжение рода, потому что оно увеличивает численность людей и животных, благодаря чему Бог день ото дня улучшает порядок в природе, пока не доведёт его до совершенства. Но тогда в этом не будет нужды. Многие простые и неразумные люди легко поддаются подобным соблазнам и далеко забираются в лабиринт; каждый упорствует в своём мнении, и сил на борьбу не остаётся. Лучший способ избежать этого — удовлетвориться тем, что, пока мы странники на земле, мы смотрим сквозь тусклое стекло на вещи, которые в конце увидим лицом к лицу [1 Кор 13:12]. Ведь в целом мире найдётся немного людей, которые бы заботились о том, куда следует идти, но многие желают знать, что происходит в раюь. Почти все трусливы и медлительны в битве, но при этом творят для себя воображаемые победы.

12. Поскольку никаких описаний недостаточно, чтобы выразить ужас Божьего мщения неверующим, то мучения, которые им предстоит перенести, представлены в телесных образах — как тьма, плач, зубовный скрежет, неугасимый огонь, червь, непрестанно грызущий сердце (Мф 3:12; 8:12; 22:13; Мк 9:43; Ис 66:24). Очевидно, что подобным способом выражения Св. Дух пожелал обозначить предельный ужас, поражающий все наши чувства. Это относится и к словам, что на целую вечность им угототована глубокая геенна, полыхающая огнём, для поддержания которого всегда готовы дрова, и что Дух Божий, «как поток серы, зажжёт его» (Ис 30:33). Хотя эти образы нацелены на то, чтобы мы хоть в какой-то степени представили беспредельно мучительное состояние нечестивцев, более всего нам следует думать о том, какое несчастье быть отделённым от Бога176. И не просто быть отделённым, но чувствовать, что его Величие противостоит нам и мы не можем убежать от него никуда, где бы оно нас не преследовало. Ибо, во-первых, гнев Божий подобен полыхающему огню, одно прикосновение которого пожирает всё на свете. Во-вторых, все творения служат ему и исполняют суровые Божьи приговоры, так что те, на кого Бог изливает свой гнев, ощущают, что небо, земля, море, все животные и все вещи словно вооружились для их погубления и уничтожения. Поэтому так важны слова апостола, что неверующие «подвергнутся наказанию, вечной погибели от лица Господа и от славы могущества Его» (2 Фес 1:9).

Когда пророки устрашают нечестивцев предметными метафорами, они не теряют в своих речах чувства меры, но порой смешивают некоторые черты и стороны будущего суда, утверждая, например, что солнце померкнет, и луна не даст света своего и поколеблется всё мироустройство [Мф 24:29]. Вследствие этого несчастные души никак не могут найти покоя, они словно кружатся в вихре177, чувствуют, что их словно раздирает Божий гнев, что они поражены сметельными ранами, — короче, они ужасаются и будто теряют сознание от небесных молний, сломленные могучей Божьей рукою, так что им представляется лучшим прыгнуть в любую пропасть, нежели пребывать в подобном страхе хотя бы минуту. Насколько велико это наказание, спрашиваю я вас, — быть постоянно удручёнными, поражёнными и терзаться, не находя цлебного средства? Об этом имеются важные слова в псалме 90 [89]: хотя Бог одним своим взглядом может уничтожить все земные создания, хотя со своими служителями Он поступает в этом мире более сурово, чем с прочими, потому что они кротки, Он делает это для того, чтобы побудить их под бременем креста усерднее стремиться вперёд [Пс 89/90:7 сл.], до тех пор пока не будет Бог всё во всём [1 Кор 15:28].

КОММЕНТАРИИ

Кальвин, в отличие от ряда теологов своего времени, не различает понятия «Дух Божий» и «Святой Дух». Дж. С. Хендри отмечает, что в Новом Завете слова «Святой Дух» используются «в особом смысле и означают Дух Христов» (Hendry G. S. The Holy Spirit in Christian Theology. Philadelphia, 1956, p. 26,44,119). Х.П. ван Дюсен пишет, что у св. Павла выражения «Дух», «Дух Божий», «Дух Христов», «Святой Дух» имеют специфический характер, хотя часто они взаимозаменяемы. Исходное понятие Духа связано с «преображением... в подобие Христа» (Van Dusen H. P. Spirit, Son, and Father. N. Y., 1958, p. 66 f.).

Выражение «в своих» (suis) употреблено в латинской версии. Комментаторы поясняют, что Кальвин иногда использует французское слово «fidиles» («верные») для перевода не только латинских «fidиles» и «pii» («благочестивые»), но и местоимения «sui», которым обозначаются люди, принадлежащие ко Христу. Иногда французскому «fidиles» соответствует латинское «electi» («избранные»).

Кальвиновская эмблема пламенеющего сердца в протянутой руке породила девиз: «Сердце моё приношу Тебе, Господи, словно в жертву» («Cor meum quasi immolatum tibi offero, Domine»). Этим образом пользовался и Лютер: так, в «Предисловии к Посланию к римлянам» (1522) он писал, что вера воспламеняет сердце.

Характерно, что подобное выражение использовалось ранее по отношению к Св. Духу. Кальвин нередко мыслил Христа как Учителя и призывал Церковь обращаться к её единственному Учителю — Христу. Учение о Христе, Логосе как об Учителе и Наставнике было развито Климентом Александрийским.

Дефиниция веры даётся и обсуждается, начиная с раздела 7 настоящей главы.

Меланхтон в «Общих местах» (Loci communes, 1521) в разделе «Об оправдании и вере» обвиняет «софистов» в «простонародном мнении» (opinio vulgaris) относительно достаточности «исторической веры», которая лишена духовной силы. (Melanchtons Werke in Auswahl (hrsg. Stupperich R.). Gьtersloh, 1952, Bde. 1-2; B. 1, S. 99.)

Кальвин постоянно учил, что вне Христа у нас нет истинного знания о Боге. См. кн. II, гл. VI, 2, где он представляет Христа, Посредника как объект веры «святых отцов» Ветхого Завета. Этот вопрос рассмотрен, в частности, в книге: Dowey Е. A. The Knowledge of God in Calvin's Theology. N. Y., 1952, p. 164.

Фома Аквинский, развивая учение о слепой вере, уточнял, что «простые люди приобретают слепую веру от веры мудрых только в той степени, в какой мудрые приобщились к божественному учению» (art. 6). Ниже, в разделе 5, Кальвин рассматривает такого рода веру в положительном смысле, ссылаясь, в частности, на Ин 4:53.

Оккам в трактате «О таинстве алтаря» (De sacramento altaris, I) писал: «Во что бы Римская Церковь ни веровала осознанно, только в это и ни во что иное верую и я — осознанно или слепо». (Англ. пер.: De sacramento altaris of William of Ockham. Transi, and ed. by T.B.Birch. Burlington (Iowa), 1930, vol. 1-2; v. 1, p. 164 f.)

Винцент Леринский (Винсан из Лерена) призывал к «движению вперёд, а не к изменению веры,... к великому росту и энергичному развитию как у отдельных лиц, так и в сообществах, у каждого человека и во всей Церкви», движению, «которое должно продолжаться целые века», однако с сохранением «одного и того же учения» (Commonitorium, I, XXIII, 28 p.— MPL, L, 667 р.).

Относительно точки зрения Кальвина, что знание Бога коренится более в сердце, нежели в разуме, см. также кн. I, гл. V, 9 и гл. II, 33, 36 настоящей книги.

Ч. Тринкхаус, ссылаясь на этот раздел, отмечает: «Если с точки зрения Платона человек грешит по неведению, то с точки зрения Кальвина человек невежествен вследствие греха»—Trinkhaus Ch. Renaissance Problems in Calvin's Theology.— Studies in the Renaissance (ed. W. Peery). N. Y., 1954, v. 3, p. 61.

В латинской версии: «огня, которого требует вера». См. Ансельм Кентерберийский. Про-слогий, введение (MPL, CLVIII), а также литературу, упоминаемую Э. Р. Фейуэдером: Fairweather Е. R. LCC, X, 65 f.

Кальвин часто заявлял об этом. См., например, Комментарий к Евангелию от Иоанна, 3:16.

Бонавентура утверждает это в «Комментариях к Сентенциям», IV, XX, dubium 1. При этом он цитирует Августина: Проповеди, 393 (MPL, XXXIX, 1713). Ср. Фома Аквинский. Сумма теологии, I, lla-e, СХИ, 5 («Может ли человек знать, что он получил благодать?»).

Бонавентура и Фома Аквинский, как указано в прим. 15. См. также: De Castro. Adversus omnes haereses, VII (1543, fo. 133).

Ср.: Cochlaeus. Philippicae in apologium Philippi Melanchton (1534, III, 42); Latomus J. De fide et operibus.— Opera adversus haereses (1550, fo. 141 b-d); Pighius A. Controversiarum praecipuarum... explicatio, fo. 55b р. В этих произведениях содержатся возражения на учение Лютера о «fiducia» — сознательной убеждённой вере.

В латинской версии здесь употреблено слово «poenitentia», которое для Кальвина, как и для его средневековых предшественников, означало одновременно «раскаяние», «покаяние» и «наказание». Ср. его рассуждения о церковном наказании в гл. IV—V настоящей книги и в кн. IV, гл. XIX, 14-17, а также о церковной дисциплине в гл. XII той же книги. В настоящей главе покаяние рассматривается в связи с верой. В разд. 9 оно отождествляется с духовным возрождением.

Фразы, в которых подчёркивается большое значение покаяния, и по смыслу и по языку напоминают формулировки из книги M. Буцера «In sacra quatuor Evangelia enarrationes» (Geneva, 1743, fo. 97b). Непривычный порядок изложения, при котором рассмотрение покаяния предшествует рассмотрению оправдания, объясняется, как указывал сам Кальвин, его стремлением сделать акцент на учении об оправдании одной верой, привлекая внимание к святости как к его следствию. В. Низель отмечает, что это не только служило для предотвращения возражений католиков, но и отвечало позитивным теологическим задачам. См. Barth Р., Niesei W. Die Theologie Calvins. Mьnchen, 1957, S. 130.

Реформатское учение о том, что вера следует за духовным возрождением как его результат, подчёркивается и в кальвиновских «Комментариях к Евангелию от Иоанна», 1:13 (ср. прим. 6), а также у Меланхтона в «Loci communes»: Melanchtons Werke in Auswahl. Gьtersloh, 1951-65, Bde. 1-5; B. 2, S. 112-114.

В «Сумме теологии» Фомы Аквинского (II, lla-e, XIX, 2,8) обсуждается понятие «изначального страха» в его соотношении с «сыновьим», «рабским» и «мирским страхом».

Эти термины употреблял Меланхтон в «Loci communes»: Melanchtons Werke in Auswahl, S. 149. Cp. Bekenntnisschriften der evangelisch-lutherischen Kirche. Gцttingen, 1952, S. XII, 26.

Слово «радость (франц. joy, лат. laetitia) Кальвин использует под влиянием трактата Буцера «In sacra quatuor Evangelia enarrationes» (1543, fo. 33b).

Буцер (там же) проводит аналогичное различение законнического и евангельского наказания. Меланхтон использует приведённые здесь примеры Саула и Иуды и замечает: «Различие между раскаянием Иуды и Петра коренится в вере» (Bekenntnisschriften..., S. 254, 258).

Кальвин в предисловии к своим «Комментариям к псалмам» приводит впечатляющие воспоминания о том, что его собственное обращение, хотя и подготавливалось длительное время, произошло мгновенно. Здесь он использует слово «обращение» для обозначения покаяния, которое длится всю жизнь.

Здесь под возрождением Кальвин понимает восстановление в человеке исходного, но впоследствии разрушенного образа Божьего. Расширение этого фрагмента в издании 1539 г. отражало заинтересованность проблемой конфликта плоти и духа и различия между естественным (природным) и возрождённым человеком (OS, IV, 63).

Ср. описание вопиющего искажения учения о возрождении квинтинистами (кентиниста-ми) — представителями одного из крайних течений секты либертинов — в «Contre la secte... des Libertins», XVIII (CR, VII, 200 s.). Ср. прим. 134.

Под древними учителями здесь имеются в виду не только отцы Церкви, но также авторы «пенитенциариев» — руководств по пенитенции (приблизительно соответствует православной епитимье) — «libri poenitentiales»; в них иногда предписывались суровые физические наказания. См. McNeill J. Т., Gamer H. M. Medieval Handbooks of Penance. N. Y., 1938, p. 5, 30 f., 142 f., 258 f., 348.

В латинской версии: nisi prius iustitiae amore captus. Лютер писал: «Когда раскаяние не искренне, никто не может придти к любви, к праведности и к Богу» (Werke, I, 525). См. также Scheel О. (hrsg.) Dokumente zu Luthers Entwicklung. Tьbingen, 1929, S. 10.

Эту точку зрения Кальвин приписывал анабаптистам (см. CR, VII, 73 s.). Ср. заявления последних из Шляйтхайма («Шляйтхаймское исповедание веры»), которые цитировал и на которые отвечал Цвингли (англ. пер.: Selected Works of Huldreich Zwingli. Philadelphia, 1901, p. 180 f.).

Как монтанисты времён Тертуллиана, так и впоследствии новатиане аргументировали словами из Евр 6:4-6 в поддержку своего ригоризма относительно освобождения согрешивших от наказания. Это было одной из причин отсрочки применения церковного устава к евреям. См. Moffatt J. International Critical Commentary: Hebrews. N. Y., 1924, p. XVIII, XX. Став монтанистом, Тертуллиан толковал этот отрывок в том смысле, что вероотступники неспособны на покаяние и поэтому их не следует допускать к нему.

Этих выражений не было в литературе, направленной против новатиан. Однако Киприан приписывал Новатиану отождествление вероотступничества с грехом против Св. Духа (MPL, XXXV, 2304). См.: Watkins О. D. A Histiry of Penance. L; N. Y., 1920, vol. 1-2; v. 1, p. 17, 132-221.

Это произведение стало известно только ок. 1100 г. и было признано схоластами подлинным и авторитетным. Однако ок. 1495 г. Тритемий из Шпанхайма объявил его подложным. Данная глава содержит все 17 ссылок на него, приводимых Смитсом (Smits L. Saint Augustin dans l'oeuvre de Jean Calvin. Assen (Nederl.), 1957-58, vol. 1-2; v. 2, p. 263), a также 4 ссылки, появившиеся в издании «Наставления» 1536 г.

Концепция пенитенции как целительного средства от греха была общим местом у ранних отцов Церкви и средневековых авторов «пенитенциариев». См.: Harnack A. Medizinisches aus der дltesten Kirchengeschichte.— Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur, 1892, B. 8, S. 137 f.; McNeill J. T., Gamer H. M. Medieval Handbooks of Penance. N. Y., 1938, p. 44 f., 182; McNeill J. T. A History of the Cure of Souls. N. Y., 1951, p. 44 f., 114, 119, 134, 179, 315. Кальвиновские «Церковные ордонансы» (1541) требуют, «чтобы не было строгости, которая могла бы кого-либо оскорбить; дабы даже накказания были лишь целебными средствами» (CR, X, I, 30).

«Три части пенитенции» — раскаяние, исповедь и удовлетворение за грехи — с формальной точки зрения рассматривались в бесчисленных сочинениях средневековых авторов. Этой схеме следовали Пётр Ломбардский в своих «Сентенциях» (IV, XVI, 1 — MPL, СХСИ, 877) и Грациан во II Декрете (II, 1,40), где она поддерживалась ошибочно приписываемым Златоусту трактатом о покаянии (Opera, изданные Эразмом в 1530 и 1547 гг.). Сочинения, которые здесь имеет в виду Кальвин, по-видимому, представляли собой тщательно разработанные трактаты, обычно именуемые «summae confessorum». См. Walz A. M. Compendium historiae ordinis praedicatorum. Roma, 1930, p. 145. Лютер неоднократно выступал против трёхчастной концепции покаяния (см., например, Werke, VI, 610; VII, 112). Фишер, возражая Лютеру, скрупулёзно защищал её в «Assertionis Lutheranis confutatio» (1523, p. 156-178).

Многочисленные противоречивые мнения средневековых теологов и специалистов по каноническому праву изложены в книге Lea H. Ch. History of Aurucular Confessions and Indulgences in the Latin Church. Philadelphia, 1896, vol. 1-3; v. 1, 168 f. Пётр Ломбардский в «Сентенциях» (IV, XVII, 1-4 — MPL, СХСИ, 880 р.) выражает несогласие со II Декретом Грациана (1,30-37).

Это были основополагающие тексты, которыми пользовались средневековые авторы для оправдания тайной исповеди.

Ссылка на лжедекреталии (приписываемые ранним папам), которые появились ок. 850 г. во Франции. См.: Hinschius P. Dйcrйtвtes Pseudo-lsidorianae et Capitula Angьramni. Leipside (Leipzig), 1863; Davenport E. H. The Forged Decretals. Oxford, 1916; Haller J. Nikolaus I und Pseudoisidor. Stuttgart, 1936; Fournier P., Le Bras G. Histoire des collections canoniques en Occident depuis les fausses dйcrйtales jusqu'au dйcret de Gratien I. P., 1931-32, vol. 1-2 (в этой книге приводятся доводы в пользу происхождения Лжеисидоровых декреталий из Британии).

IV Латеранский собор (1215), канон XXI.(Англ. пер.: Hefele Cap. J., von. History of Councils. Transi. W. R. Clark. Edinburgh, 1883-96, vol. 1-5; v. 5, p. 1350.) Насмешка Кальвина над «обоими полами» является примером его близкого знакомства с остротами ученого сословия Средних веков. Английский священник и теолог Уильям из Уэра (Ware) говорил ок. 1300 г.: «тяжеловесная шутка учёных проясняет, что во фразе "omnis utriusque sexus" («всякого и другого пола») не подразумеваются исключительно гермафродиты; она построена как дизъюнкция, а не конъюнкция». (Lea H. Ch. History of Auricular Confessions and Indulgences in the Latin Church. Philadelphia, 1896, vol. 1-3; v. 1, p. 230.) Приблизительно в 1379 г. на это шутливо намекал Ричард Хемсли (Hemslay) в проповеди в Ньюкасле-на-Тайне. За свою дерзость он был вызван на суд в Рим, где был прозван «монахом обоего пола». См. Pantin W. A. The English Church in the Fourteenth Century. Cambridge, 1955, p. 164 f.

Лат.— proprius sacerdos. Согласно латеранскому канону, каждый человек должен был исповедоваться «своему священнику». Этот пункт оживлённо дискутировался в связи с вопросом о юрисдикции, особенно после того как в церковной деятельности активную роль стали играть монахи.

Четыре утверждения, приписываемые здесь Златоусту, во времена Кальвина действительно считались таковыми и были опубликованы Эразмом в «Opera» в 1530 г. Первое утверждение — из гомилии 2 на Пс 50:5 — приведено в MPG, LV, 280 р. как подложное. Второе — из «Проповеди о наказании и покаянии» — присутствует в издании Эразма, но отсутствует в MPG. Два остальные утверждения подлинные.

Кальвин в своих Страсбургской (1532) и Женевской (1542) литургиях использовал форму исповедания грехов, которую ранее применял Буцер. Текст с вариантами см. в CR, VI, 173 f. Ср. Maxwell W. D. Outline of Christian Worship. Oxford, 1936, p. 112-119.

Здесь находит своё отражение возвышенное учение Кальвина об авторитете служителей Церкви в плане исповедания и прощения грехов, если он основан на авторитете Слова Божьего. См.: Benoit J.-D. Calvin, directeur d'вmes. Strasbourg, 1947, p. 245 s.; McNeill J. T. A History of the Cure of Souls, p. 197, 209.

Ср. разд. 7 данной главы. Точку зрения, которая здесь излагается, отстаивал Пётр Ломбардский (Сентенции, IV, XVII, 2, 4; IV, XVIII, 1 — MPL, СХСИ, 881, 883, 885). Этот раздел содержит многочисленные реминисценции произведений св. Августина.

Это мнение отвергал Александр из Гэльса (см. Alexander Halensis. Summa theologiae, IV, Q. LXXIX, memb. 3, art. 1).

Доктрина «сокровищницы Церкви» (thesaurus ecclesiae) была сформулирована Александром из Гэльса (op. cit., IV, Q. LXXXIII, memb. 1, art 1; memb. 3, art 5) и впоследствии переработана Фомой Аквинским и другими теологами. С точки зрения ее отношения к юрисдикции («власть ключей») доктрина была предметом широких дискуссий, причём в них высказывались самые разнообразные мнения. В сжатом виде она была изложена папой Климентом VI в конституции «Unigenitus» (1343). Эта доктрина характеризовалась как «неистощимая», ибо исходила из добровольного пролития крови Христом и заслуг Божьей Матери и всех других избранных. Особенно ярко это выразил Бонавентура в «Комментариях к Сентенциям» (IV, XX, pars 2, art. 1, Q. 3-4). См.: Lea H. Ch. History of Aurucular Confessions..., v. 1, ch. 7; Seeberg R. Lehbuch der Dogmengeschichte. Basel, 1953-54, Bde. 1-4; B. 2. Следует отметить, что концепция заместительных заслуг при покаяниии была общим местом «пенитенциариев» задолго до Александра из Гэльса. На учение о сокровищнице начиная с 1517 г. нападал Лютер. Это учение рьяно защищали ранние противники Лютера, например, Фишер в «Assertationis Lutheranae confutatio», cap. XVIII.

Лат. «cornificio». Лютер, Меланхтон и Кальвин неоднократно протестовали против практики исповедален, так как она оставляет совесть в муках. См., в особенности, «Толкование Девяноста пяти тезисов» Лютера (Werke, В. 1, S. 242 f.), а также McNeill J. T. A History of the Cure of Souls, p. 166 f.

Лат. «iusta et intйgra enumeratio». Ср. ниже, разд. 22. Требование, чтобы исповедание грехов было полным, без малейшего умолчания, часто повторяется в «пенитенциариях» начиная с VIII в. Длинные перечни вопросов были обычно направлены именно к этой цели.

Намёк на право «вето» (или «ingressio»), т.е. запрета по своему усмотрению древнеримскими трибунами мероприятий, предлагаемых сенатом.

В результате длительного развития правил петитенции (в частности, введения освобождения от наказания за плату) Пётр Ломбардский и Грациан предписали правила об удовлетворении, соответствующие высказываемой здесь точке зрения (см. Пётр Ломбардский. Сентенции, IV, XVI, 4 — MPL, СХСИ, 879; Gratianus. Decretum II, XXXIII, 3, 1 — MPL, CLXXXVII, 1532, 1544).

Фома Аквинский считал, что от греха нельзя очиститься без таинства покаяния (Сумма теологии, III, LXXXVI, 4, ответ на 3-е возражение). Это было подтверждено Тридентским собором (заседание 6-е, канон XXIX).

Кальвин, не сомневаясь, цитирует большое число псевдоавгустиновских текстов. Однако он с презрением отвергает явно более поздний трактат «Об истинном и ложном покаянии» («De vera et falsa poenitentia»).

См. Paulus N. Geschichte des Ablasses am Ausgange des Mittelalters. Padeborn, 1923; Lunt W. E. Papal Revenues in the Middle Ages. N. Y., 1934, vol. 1-2; v. 1, p. 111-125; v. 2, p. 148-485 (документы); Kidd B. J. Documents Illustrative on the Continental Reformation. Oxford, 1911, p. 1-20. Фома Аквинский утверждал, что «индульгенции хороши как для суда Церкви, так и для Божьего суда» по причине «единства мистического тела, в котором многие люди исполняют дело удовлетворения сверх необходимых требований» (Сумма теологии, III, suppl. XXV, 1).

Со времён Фомы Аквинского схоласты наделили папу верховной властью в распределении сокровищ заслуг (Сумма теологии, III, suppl. XXVI, 3). Это положение защищали противники Реформации. Лев X в своей булле «Excurge Domine» (июнь 1520 г.), перечисляя заблуждения Лютера, упомянул среди них отрицание «сокровищницы Церкви, откуда папа жалует индульгенции» (17-е заблуждение).

Лат. «summum ius» — требование полного исполнения буквы закона в отличие от общей справедливости или различных способов применения закона. Кальвин явно имеет в виду максиму Цицерона: «summum ius, summa injuria» — «полное исполнение закона есть полная несправедливость» (Об обязанностях, I, X), которая в ту эпоху была весьма популярна; ее приводил, в частности, Лютер.

В «Сумме теологии» (III, suppl. LXXI, 2-8) Фома Аквинский рассматривает проблему молитв за усопших: они благодетельны для душ в чистилище, но бесполезны для некрещён-ных детей и для душ на небесах. Там же (Q. LXXI, 10) говорится об индульгенциях ради усопших.

Ср. гл. XV, 1 настоящей книги. Понятие тела как темницы для души заимствовано у Платона: Федон, 62Ь, 81 е, 82е, 83а; Кратил, 400.

Впечатляющие сентенции, начинающиеся словами «А если мы не принадлежим себе...», добавляют существенные характеристики к концепции Кальвина относительно «христианской философии».

Здесь Кальвин принимает, хотя и без детального развития, распространённую метафору о христианине и Христианской Церкви как о странниках в этом мире, приготовляющих себя к будущей славе. Ср. гл. IX, 4-5 и X, 1 настоящей книги, а также: Августин. О граде Бо-жием, XV, VI (MPL, XLI, 442).

Ср. выше, разд. 2. Здесь Кальвин раскрывает традиционную точку на гордыню как на мать всех смертных грехов. Он отвергает самопревозносящийся и самодостаточный интеллектуализм и отдаёт божественному суду гуманистическое восхищение умственными дарованиями, которое мы находим, например, в популярных в своё время стихах сэра Эдварда Дайера (Dyer) (1588 г., подстрочный перевод): мой ум — это для меня царство,

совершенная радость, которую я только могу здесь найти. Она намного превосходит все земные блаженства, ниспосланные Богом или природой.

Ср. кн. I, гл. XV, 3-4, где Кальвин утверждает, что образ Божий в человеке заключает в себе всё то, чем человек превосходит животное, и всё то, что не было полностью разрушено грехом Адама. Ср. также кн. II, гл. VIII, 45. Другие примеры из сочинений Кальвина относительно обязанностей перед ближними, сопряжённые с причастностью образу Божьему, можно найти в: Kolfhaus W. Vom christlichen Leben nach Johannes Calvin. Neukirchen, 1949, S. 328 f.; Wallace R. S. Calvin's Doctrine of the Christian Life, p. 150 f. Аналогичной точки зрения придерживался Буцер.

В этом разделе Кальвин соединяет христианскую любовь с законом природы (естественным законом). Ещё Сенека признавал, что мы рождены, чтобы помогать друг другу (О гневе, I, V, 2).

Разделы 8 и 9 посвящены одной из излюбленных тем Кальвина. Мирского успеха можно достичь при полном забвении Бога, но такой успех проклят. Благочестивая бедность — несравненно более счастливое состояние. Ср. гл. XX, 46 настоящей книги.

В своём сочинении «О спокойствии духа» (VIII—XI) Сенека, не прибегая к понятию религии, советует быть стойким перед превратностями судьбы. Тем не менее в Письме LXXVI, 23 он говорит, что эти превратности происходят «согласно божественному закону».

Как Цицерон, так и Сенека рекомендуют предписание «Следуйте Богу» и характеризуют его как очень древнее установление.

Этот раздел впервые появился в издании 1539 г., после того как Кальвин бежал из Франции (1535) и из Женевы (1538). Однако он сходен с одним из фрагментов его введения к «Французскому Новому Завету» Оливетана, написанного в 1534 г. (CR, IX, 809).

В древней литературе имеется немало примеров подобного отношения к жизни. Цицерон говорит об учении стоиков, что они «строят безумные силлогизмы, чтобы доказать, будто боль — это не зло» (Тускуланские беседы, II, XII, 20). См. McNeill J. T. A History of the Cure of Souls, p. 26-36. Об отношении Кальвина к слезам и заботам см. Wallace R. S. Calvin's Doctrine of the Christian Life, p. 191.

Кальвин был многим обязан стоикам, однако он нередко решительно осуждал некоторые моменты их сочинений, несовместимые с христианской верой, в т.ч. их принцип «апатии» — отказа от переживаний, а также принятие ими доктрины фатума. См. кн. I, гл. XVIII, 8, а также гл. IV, 28 и гл. VII, 17 настоящей книги. Интересные сведения имеются в книгах: Zanta L. La Renaissance du Stoпcisme au seiziиme siиcle. P., 1914; Breen Q. John Calvin: A Study in French Humanism. Grand Rapids (Mich.), 1931, ch. IV.

См. гл. XXV, 12 настоящей книги, где Кальвин интерпретирует зрительные образы, которые дают метафорическую картину состояния осуждённых на вечные муки.

Знаменательный отрывок, свидетельствующий о признании Кальвином ценности красоты помимо её полезности. Хотя музыка служит скорее нашему наслаждению, нежели нашим потребностям, «её нельзя по этой причине считать не имеющей ценности; ещё менее стоит её осуждать». См.: Wallace R. S. Calvin's Doctrine of the Christian Life, p. 137 f.; Wencelius L. L'Esthйtique de Calvin. P., 1937, p. 112 s., 134.

О кальвинистской концепции призвания см.: Holl К. Die Geschichte des Worts Beruf.— Gesammelte Aufsдtze, B. 3, N 9, S. 189-219; Hauser H. L'Economie Calvinienne.— Etude sur Calvin et le Calvinisme. P., 1935, p. 227-242; Harkness G. John Calvin: The Man and His Ethics. N. Y., 1931, ch. VIII—X. Дж. Харкнис, возможно, слишком мягко критикует односторонний подход к этой проблеме Макса Вебера в его знаменитой книге «Протестантская этика и дух капитализма». Несмотря на весь блеск веберовского труда, точка зрения Кальвина на призвание отражена в нём совершенно неадекватно. Ряд других исследований на эту тему кратко описан в статье McNeill J. Т. Thirty Years of Calvin Study.— Church History, 1948, v. 17, p. 232-235. P. С. Уоллес в неоднократно упоминавшейся выше книге «Calvin's Doctrine of the Christian Life» (серьёзное независимое исследование всего этического учения Кальвина в религиозном преломлении) проливает свет на концепцию профессионального призвания. Работа Bieler A. La pensйe йconomique et sociale de Calvin. Genиve, 1959 создаёт базу для исследований различных теорий относительно социально-экономических взглядов Кальвина и предлагает точку зрения, противоположную веберовской. Значительную ценность представляет также книга Green R. W. (ed.) Protestantism and Capitalism: The Weber Thesis and Its Critics. Boston, 1959.

Об основополагающей роли учения об оправдании верой см. : Melanchton. Loci communes (1535) (CR, XXI, p. 420); Doumergue E. Jean Calvin: les hommes et les choses de son temps. Lausanne, 1899-1928, vol. 1-7; v. 4, p. 267-271 ; Whale J. S. The Protestant Tradition. Cambridge, 1955.

Здесь Кальвин выступает против радикальной точки зрения Осиандера на оправдание. Основные моменты спора между Осиандером и Кальвином рассматриваются в книге: Niesei W. Die Theologie Calvins. Mьnchen, 1957. Осиандер изложил суть своей доктрины в сочинении «Disputatio de lustificatione» (1550), содержащем 81 положение. Краткое и ясное изложение содержания конфликта внутри лютеранства, к которому привела доктрина Осиандера, дано в комментированном издании Библии на трёх языках: Concordia triglotta: German Latin, English. Minneapolis, 1955. Мнение Осиандера, что наша праведность заключена во Христе вследствие его божественной природы, ибо Он наделил нас «сущностной праведностью», было признано подрывающим учение Реформации о жертве Христа, принесённой Им своей смертью на кресте. Ср. ниже, разд. 8.

Осиандер возражал против мнения св. Августина (О Троице, X, XII, 19), согласно которому образ Божий пребывает в сознании человека, которое делится на три части: память, интеллект и волю. Сатана тоже обладает этими частями. Образ Божий был заключён в человеческой природе Христа, которая была от вечности в Боге. Первоначальную праведность Адама Августин определял как праведность Бога, пребывавшего в Адаме.

Опровергаемые выше положения были сформулированы Осиандером в его «Confessio» (А 4Ь, G 1а). Кальвин стремится разбить учение о сущностной праведности с целью защитить положение о том, что праведность вменяется нам исключительно через жертву Христа. Ср. ниже, разд. 8 и 10.

Oslander. Confessio, G1 b-2a. Данный раздел полон реминисценций этого сочинения. В разд. 8-12 Кальвин решительно отвергает взгляды, согласно которым Христос совершил дело искупления только благодаря своей божественной природе; если это так, то крест и воскресение лишаются смысла.

Ср. кн. IV, гл. XVII, 4. См. также Wallace R. S. Calvin's Doctrine of the Word and Sacrament. Edinburgh, 1953, p. 167 f. Соотношение божественного и человеческого в евхаристии соответствует делу оправдания, совершённому Христом как Богочеловеком.

В. Низель отмечает, что Кальвин нигде не учит о «поглощении набожного мистика сферой божественного бытия» (англ. пер.: Niesei W. The Theology of Calvin. Transi, by H. Knight. L. 1956, p. 126, 144, 222).

Ср. разд. 6 и 11. Лютеранские оппоненты Осиандера, как и Кальвин, в один голос говорили, что он смешивает оправдание и возрождение. В. Низель обсуждает «двойственную праведность» в статье: Niesei W. Calvin wider Oslanders Rechtfertigungslehre.— Zeitschrift fur Kirchengeschichte, 1927, Bd. 46, S. 410-430.

Под «теологами Сорбонны» и, особенно, «лисицами» имеются в виду защитники средневековой системы, которые превзошли схоластов в превратной трактовке оправдания и благодати, умалчивая о Божьей милости. См. ссылки в OS, IV, 138 р. на Фабера, Кохлеуса, Шатцгайера, Фишера и Латома. Важнейший декрет об оправдании, принятый на 6-м заседании Тридентского собора (январь 1547 г.) и содержащий 33 канона, где предавались анафеме все отклоняющиеся от принятого на соборе учения, закрыл полемику со стороны Рима. См. Schaff P. The Creeds of Christendom. N. Y., 1931, vol. 1-3; v. 2, p. 89-118. Меланхтон особенно решительно выступал против канона IX, в котором осуждалось учение об оправдании только верой.

Лютер в своём переводе Нового Завета в Рим 3:28 употребил выражение «одной верою» [в Синодальном переводе — «человек оправдывается верою»]. Такой перевод защищал Меланхтон. Кальвин, отстаивая «sola fide», знал о многочисленных нападках на этот перевод, равно как и о том, что он был решительно отвергнут Тридентским собором.

По-видимому, ссылка на Оригена ошибочна. Она идёт от ссылок на Пелагия, сделанных Иеронимом (Комментарий к Посланию к римлянам, 3 — MPL, XXX, 66), и встречается в «Комментарии к Посланию к римлянам» Псевдо-Амвросия (MPL, XVII, 79). Ею пользовались и другие участники спора.

Это высказывание впервые появилось в латинском издании «Наставления», вышедшем в августе 1539 г. Оно связано с письмом кардинала Садолето членам женевского магистрата от 18 августа того же года. Кальвин ответил на него 1 сентября. Садолето спрашивал, как сторонник Реформации сможет держать ответ «перед Страшным судом высшего Судьи», и Кальвин дал на это убедительную отповедь. См. OS, I, 541, 480-486.

См. Cochlaeus. De libero arbitrio hominis (1525), fo. О 7a: «Non sumus natura impii». («Для нас не грешно быть двуногими или спокойно идти, поднимаясь к звёздам...; порок — это то, что противоречит природе.»)

Неявное возражение на мнение Осиандера, будто оправдание достигается в этой жизни. Ср. гл. Ill, 5 настоящей книги.

В латинской версии — «foedus». Ср. кн. II, гл. X, 1-5 и гл. XVII, 2 и XXI, 5-7 настоящей книги, где Кальвин набрасывает эскиз своей версии «федеральной теологии», идея которой зародилась значительно раньше. Типичные для него замечания относительно союза-завета в благодати содержатся также в кн. I, гл. VI, 1, в кн. II, гл. VIII, 21; X, 7; XI, 4, 7,11 и в кн. IV, гл. XIV, 6.

Ср. гл. XIII, 3 и XVII, 7 настоящей книги.

Это высказывание свидетельствует о глубоком осознании Кальвином понятия причины в смысле Аристотеля (Физика, II, 3, 7; Метафизика, I, III), которое развивал Фома Аквинский (Сумма теологии, I, XIX, 8; II, lla-e, XV, 1,2). Серия причин лежит в основе структуры научного труда Луи Гума по данной проблеме: Goumaz L. La Doctrine du salut d'aprиs les commentaires de Jean Calvin sur le Nouveau Testament. P., 1917, p. 93 s., 130 s., 184 s., 225 s., 249 s. Четыре «причины» спасения Кальвин относит соответственно к Богу-Отцу, Христу, Св. Духу и славе Божьей.

Замечание направлено против использования в этом значении слова «заслуга» Тертул-лианом в его трактатах «Апология» (I, XXI, 16) и «О покаянии» (II).

Дж. Эк в «Enchiridion» (cap. V), Херборн в «Enchiridion» (cap. V) и другие противники Реформации подчёркивали, что для вечной жизни одной веры недостаточно — её долны дополнять достойные награды добрые дела.

Согласно Фоме Аквинскому, слепая («неоформленная») вера (fides informata) — это вера без дел любви; осознанная вера (fides formata) — это вера, которая действует любовью (Сумма теологии, I, lla-e, CXIII, 4; CXIV, 3, 4, 8; II, lla-e, V, 3).

В трактате «Против язычников» (Contra gentiles, III, 149) Фома Аквинский утверждает: «Божья помощь — это влияние первой причины на последующие причины... Бог не устраняет наши волевые акты — на самом деле Он вызывает их.» (Англ. пер.: St. Thomas Aquinas: Philosophical Texts. Trans, by Gilby A. T. Oxford, 1953, p. 158.)

Л. Смите нашёл у Августина не менее 26 отрывков, имеющих отношение к приводимому здесь аргументу: они явно свидетельствуют о необходимости для спасения Божьей благодати и милости. Это, например, толкования Августина на Пс 41/42 и 67/68 (MPL XXXIV, 838; XL, 248,282,287). См. Smits L. Saint Augustin dans l'oeuvre de Jean Calvin. Assen (Nederl.), 1957-58, vol. 1-2.

См.: Eck J. Enchiridion, cap. V; Erasmus. De libero arbitrio, p. 9 p. («открываются двери для всякого рода нечестия»); Cochlaeus. Philippicae, III, XV, 20, 21-62 («распространение безбожия»).

На первый взгляд представляется, что данное высказывание отчасти противоречит аргументации Кальвина против Осиандера в гл. XI настоящей книги. Однако и здесь Кальвин, различая оправдание и освящение, строго придерживается положения, что они «нераздельны» (см. разд. 6), ссылаясь при этом на 1 Кор 1:30. См. также гл. XX, 45 настоящей книги.

Эти аргументы выдвигали многие противники Лютера, в том числе Эразм Роттердамский (Erasmus. De libero arbitrio (hrsg. Von Walter J.), Leipzig, 1910, p. 23 p., 33 p.).

В разделах 7-9 Кальвин особенно настаивает на положении об оправдании «только верой». В спорах с Лютером часто подчёркивался тезис, что для оправдания необходимы также добрые дела. Этот тезис был чётко сформулирован в каноне XXIV «Постановления об оправдании» Тридентского собора. См. Schaff P. Creeds of Christendom. N. Y., 1931, vol. 1-3; v. 2, p. 115.

Этот отрывок из Послания апостола Иакова был, естественно, излюбленным местом Нового Завета у противников учения об оправдании верой, особенно с тех пор как Лютер в 1522 г. объявил это Послание «безусловно подложным» («ein recht strohern Epistel») по сравнению с Посланиями Иоанна и Павла. См.: Schatzgeyer К. Scrutinium divinae Scripturae pro concilatione dissidentium dogmatum (1522), II; De Castro. Adversus haereses (1543), X, fo. 128e; Fisher J. Assertionis Lutheranae confutatio (1523), p. 76.

Намёк на постгомеровскую легенду, согласно которой Ахилл был смертельно ранен в единственное уязвимое место своего тела — пяту, за которую в младенчестве во время погружения в купель его держала мать.

Апостолы Павел и Иаков не противоречали друг другу в плане учения — они лишь в разных смыслах употребляли слова «оправдать», «оправдание» и т.п. В третьей проповеди на Книгу Бытия Кальвин, говоря об оправдании Авраама, указывает на два рода оправдания: первый — всеобщее прощение призванных, второй — «оправдание по их делам, совершённым из чистой веры» (CR, XXII, 718-719). В «Комментарии к Посланию к римлянам» (8:30) он отличает избрание и призвание от другого рода оправдания, которое заключается в непрестанной Божьей милости на протяжении всей жизни человека. Ж. Кадье в издании «Наставления» на современном французском пишет, что св. Павел имеет в виду первый род оправдания, а св. Иаков — второй (Institution Chrйtienne. Genиve, 1955-58, vol. 1-4; v. 3, p. 282, note 1).

В этом смысле слова из Рим 2:13 приводили Дж. Эк и другие сторонники папства. Вместо «Амвросий» следовало бы сказать «амвросианец» — писатель, обозначенный так Эразмом, современник св. Амвросия и автор комментариев к Посланиям ап. Павла. См. его комментарий к Рим 2:13 в MPL, XVII, 67.

Учение о «принимающей благодати» (gratia acceptans) было разработано схоластами-францисканцами Дунсом Скотом и Оккамом. В эпоху Кальвина его отстаивал, в частности, Дж. Эк.

Здесь Кальвин расходится с Лютером. См. проповеди последнего на Мк 16:14 и Мк 8:1, произнесённые соответственно 29 мая 1522 г. и 19 июля 1523 г. (Werke, X, III, S. 14 f.; XII, S. 637).

Имеются в виду люди, проникнутые духом Лукиана Самосатского (ум. ок. 200 г.), который высмеивал христианскую веру и жизнь в своём сочинении «О смерти паломника» («De morte peregrini»).

Так считал Меланхтон в «Общих местах» («Loci communes»), изданных в 1521 г. (Melanchtons Werke in Auswahl (hrsg. Stupperich R.). Gьtersloh, 1952, II, I, p. 129). В издании 1559 г. («Loci praecipui») различаются четыре ступени (gradus) свободы христианина: прощение грехов, духовное просвещение, не подчинённая Моисееву закону политическая жизнь и свобода совести в безразличных по отношению к религии вопросах (op. cit., II, II, р. 764-772).

Кальвин считает свободу совести не обязательным, во всяком случае не главным условием («in rebus non necessariis»). См. заключительные слова трактата Руперта Мельде-ниуса (Петера Майдерлина, Meiderlin) «Paraenesis votiva pro расе ecclesiae» (Роттенбург, 1626): «В обязательном — единство, в необязательном — свобода, во всём — любовь». (McNeill J. Т. Unitive Protestantism. N. Y., 1930.)

Греч, «adiaphoroi» — незначительные, безразличные вещи. Во времена Кальвина эта тема была предметом обсуждения во множестве контекстов. Меланхтон в «Апологии Ауг-сбургского исповедания» (XV, 52) пишет: «Ради любви мы не отказываемся соблюдать по отношению к другим "adiвphora"» (Concordia Troglotta. Minneapolis, 1955, p. 328). Свободе в «адиафоре» Кальвин придавал очень большое значение. См. Wallace R. S. Calvin's Doctrine of the Christian Life. Edinburgh; L., 1959, p. 309 f.

Проницательные рассуждения Кальвина относительно совести, завлечённой в принудительный аскетизм, строгость которого постоянно усиливается, намоминают его советы соблюдать умеренность в пользовании земными дарами Бога, изложенные в гл. X, 1-4 настоящей книги. Ряд ранних монашеских текстов содержит предупреждения против крайностей, особенно в отношении поста. См., например: Кассиан. Беседы (Conferentiae), XXI, 13,14(MPL, XLI, 1187-1190). Вместе с тем многие древние отцы Церкви считали длительные строгие ограничения в пище и питье образцом поведения.

В этом и следующем разделах нашла своё выражение христианская точка зрения Кальвина на «адиафору». Нельзя отрицать, что в прояснении этого понятия он во многом обязан стоикам. См. Meylan F. F. The Stoic Doctrine of Indifferent Things and the Conception of Christian Liberty in Calvin's «Institutio Christianae Religionis». — Romanic Review, 1937, v. 8, p. 135-145.

В 1522 г. несколько десятков жителей Цюриха, чтобы отпраздновать свою библейскую свободу, устраивали мясные обеды по пятницам, а в Пепельную среду печатник Кристофер Фрашауэр с друзьями съели в присутствии Цвингли «две копчёные сосиски» (Kidd В. J. Illustrative of the Continental Reformation. Oxford, 1911, p. 390). Возможно, Кальвин вспоминает здесь эти или подобные им случаи.

Тему нанесения обиды или оскорбления в религиозной практике Кальвин рассматривает в трактате «De scandalis» (CR, VIII, 1-84).

В латинской версии «Наставления» Кальвин в этом разделе как полные синонимы использует слова «offensio», «offendiculum», «scandalum». Меланхтон писал: «Скандал — это тяжкий проступок, который оскорбляет веру или любовь ближнего» (Melanchtons Werke in Auswahl, S. 161).

Лат. «vel moderanda... vel offendiculis rudimenda». Ответ заключается в любящей заботе о благе ближнего; однако при этом следует остерегаться лицемерия и притворства.

Под конституциями Кальвин имеет в виду постановления папы, касающиеся порядка богослужений и церковной дисциплины; эта тема рассматривается к кн. IV, гл. X, 8-9.

В XIII в. папы официально предъявили пртетензии на «полноту земной и духовной власти». Это вызвало протест, в частности, Марсильо (Марсилия) Падуанского и Уильяма Ок-кама.

Эта обширная, полная глубоких размышлений глава, написанная с благоговейной теплотой, занимает почётное место в дискуссии о молитве, которая имеет долгую и сложную историю. Её можно поместить в ряду таких знаменитых сочинений, как «О молитве» Тер-туллиана (CCL, 1,257-274), «О молитве» Оригена (MPG, XI, 415-562), «О Молитве Господней» Григория Нисского (MPG, XLIV, 1119-1194); к ним нужно добавить также небольшие сочинения Августина (MPL, XLVII, 1113-1127) и Гуго Сен-Викторского (MPL, CLXXVI, 977-988). Р. С. Уоллес посвящает кальвиновскому учению о молитве весьма содержательную главу с цитатами из многих произведений Кальвина (Wallace R. S. Calvin's Doctrine of the Christian Life. Edinburgh; L, 1959, p. 271-295).

Кальвин, описывая молитву как доверительную беседу с Богом, пользуется языком Августина (Письма, 130. — MPL, XXXIII, 502-509), Кассиана (MPL, XLIX, 769), Бенедикта (MPL, LXVI, 329), «Житий Отцов Церкви» («Vitae Patrum»), рассказа о Варлааме и Иосафате (MPL, LXXIII, 520), а также в некотором смысле Фомы Аквинского (Против язычников, IV, 22). Кальвин особенно озабочен тем, чтобы оградить свой замысел от любого рода непочтительности, небрежности, легкомыслия (ср. ниже, начальные фразы раздела 16).

Лат. «Duce Spiritu». Как Писание мы понимаем через посредство Св. Духа, так Он направляет нас и в молитве.

Подчеркивание отличий экзистенциальной молитвы от чисто словесной идёт от Оригена (О молитве. — MPG, XI, 415-562). Ср.: Фома Аквинский. Сумма теологии, I, lla-e, XXXIII, 13 (достойной награды молитву делает сосредоточенность); Luther. Grosser Kathechismus, Teil 3 (Bekenntnisschriften der Evangelisch-Lutherischen Kirche. Gцttingen, 1930, Bde. 1-2, S. 668).

Аналогичные части изданий 1536 и 1539 гг. несколько более пространны, чем разделы 12-15 настоящего издания. В частности, фраза, соответствующая данной, звучит так: «К этому жалу, которым нас постоянно колет осознание нашего несчастного состояния, наш всемилостивый Отец прибавил две вещи: повеление молиться и обетование, что Он даст нам всё, о чём бы мы ни просили». Нечто подобное говорил Лютер (см. Werke, VI, 233 f.; X, II, 395). Св. Писание подтверждает это. Хотя Исх 20:7 запрещает произносить имя Господа напрасно, нам «в то же время повелено произносить его во славу Господа, воздавая Ему хвалу за силу, благость, власть и защиту, прося и ожидая явления этих качеств» (OS, IV, 313, note).

Ср. разд. 5 и 29 настоящей главы. Воздевание обеих рук при молитве было общераспространённым явлением в древности; оно стало одной из уставных поз, практикуемых в монашестве и пенитанциарной дисциплине Церкви. См. McNeill J. Т., Gamer H. M. Medieval Handbooks of Penance. N. Y., 1934, p. 33 f., 144,146. Кальвин одобрял коленопреклонения во время публичных богослужений.

Здесь, в частности, имеются в виду сочинения: Clichtove. De veneratione sanctorum (1523), I, X, fo. 26b-29b; Eck J. Enchiridion (1533), cap. XIV, fo. 47b, 49a; Latomus. Adversus M. Bucerum de controversis... altera plenaque defensio (1545), fo. 11b — M 4b. Последний цитирует Августина (О граде Божием, XXII, 10 и др. отрывки), стремясь доказать, что Августин поддерживал почитание святых.

Элигий (ум. 660) и Медард (ум. 545) — почитаемые святые и одни из первых епископов Нуайона — родного города Кальвина.

Георгий Каппадокийский претерпел мученическую смерть в 303 г.; его культ широко распространился в Англии после крестового похода Ричарда Львиное Сердце. Святых, носящих имя Ипполит, насчитывается около семидесяти. Самый известный из них был учёным и представлял собой довольно противоречивую фигуру в римской Церкви; он был изгнан из города, затем прощён, но претерпел мученичество в 236 г.

В латинской версии — «ex hac dulcedine amoris» («из сладчайшей любви»). Слово «dulcedo» («сладость») было весьма характерно для лексикона средневековых мистиков, в частности Бернара Клервоского, Ришара (Ричарда) Сен-Викторского, Ролле (Rolle), Рейсбрука (Ruysbroeck).

Приводя пример молитв Христа в качестве образцов личной и общей молитвы, Кальвин переходит к теме общей молитвы конгрегации, которой почти полностью посвящены разд. 30-33 настоящей главы. Относительно литургического движения в Реформатских Церквах Франции и Швейцарии в XX в. см., в частности: Benoit J.-D. Initiation а la liturgie de l'Eglise Rйformйe de France. P., 1957; idem. Liturgical Renewal: Studies in Catholic and Protestant Developments on the Continent. L., 1958, p. 9-68.

Цвингли, выступая против злоупотребления пением в дореформационной Церкви, заменил его чтением Св. Писания. Кальвин, подобно Лютеру, утверждал, что пение, несомненно, должно звучать во время публичных богослужений. Для этого использовались французские стихотворные переводы псалмов. См.: Wencelius L. L'Esthйtique de Calvin. P., 1937, p. 250-303; Blume F. Die evangelische Kirchenmusik. Potsdam, 1931. Призыв Кальвина к тому, чтобы в пении выражались благоговение и набожность сердца и ума, был предвосхищен во многих христианских текстах, например, в XIX монашеском правиле св. Бенедикта: «Пусть вместе с нашим голосом поёт наш ум».

Августин признавался, что «иногда» он мечтал о власти изгнать из пения псалмов все мелодии, ибо они не благоприятствуют богопочитанию. Но тогда, как и во времена Кальвина, отказу от пения предпочли его реформу.

В частности, «избавь нас от лукавого» назвал седьмым прошением Лютер в своём сочинении «Eine kurze Form» («Краткое изложение Десяти заповедей, Апостолького символа веры и Молитвы Господней») (Werke, VII, S. 229).

Разделы 41-42 иллюстрируют взгляды Кальвина на победу и будущую универсальность Христова Царства назависимо от различий человеческих рас и народов. Эта тема часто присутствует в его «Комментариях» к Ветхому и Новому Завету. См. Wallace R. S. Calvin's Doctrine of the Christian Life, p. 110 f.

Точка зрения Кальвина на победоносную войну Царства Божьего в мире обсуждается в книгах: Frцlich К. Gottesreich, Welt und Kirche bei Calvin. Mьnchen, 1930, S. 19-28 (приведено большое число цитат); Quistorp H. Die Letzten Dinge im Zeugnis Calvins. Calvins Eschatologie. Gьtersloh, 1941 (англ. пер.: Calvin's Doctrine of the Last Things. L., 1955, p. 114 f.).

В «Комментарии к Симфонии евангелистов» (Мф 6:11) Кальвин характеризует имеющееся в Вульгате выражение «сверхсущностный хлеб» (panis supersubstantialis) как «слишком абсурдное» и называет его защиту Эразмом «легкомысленной».

Тертуллиан в трактате «О молитве» (CCL, Tertullianus 1,260 р.) пишет, что выражение «хлеб наш насущный» следует понимать в духовном смысле: Христос — хлеб жизни. Ср. Августин. О Нагорной проповеди, II, VII, 25-27 (MPL, XXXIV, 1279 р.).

Намёк на либертинов. В «Проповеди на Послание к Галатам» Кальвин говорил: «Находятся сумасброды, которые вообразили себе такое совершенство, что, будучи возрождены, мы якобы более не нуждаемся в прощении грехов» (CR, L, 298). Прежде всего Кальвин имел в виду кентинистов (квинтинистов) — последователей радикала по имени Кен-тен (Quintin), который родился в Турнэ (Южная Фландрия) в 1530 г. Ср. прим. 27.

Страшная угроза врага, его «сила и власть» ярко выражены в знаменитом гимне Лютера «Твердыня наша - крепкий Бог» («Ein feste Burg», Werke, XXXV, S. 455 f.). См. Obendick H. Der Teufel bei Martin Luther. Berlin, 1931, S. 53-59,165-170. Сильные картины столкновения души с нападающим адским врагом нарисовал также Дж. Баньен (Bunyan J. Grace Abounding to the Chief of Sinners. L., 1666; The Pilgrim's Progress from This World to That Which is Come. L, 1678-84, vol. 1-2).

Заключительное благословение отсутствует в самых ранних рукописях Нового Завета, а также в Вульгате.

Аналогичные выражения встречаются у Лютера в «Enchiridion piarum precationum» (пояснения к катехизису, 1529 г.) (Werke, XXX, I, S. 308) — там, где речь идёт об «аминь», которым оканчивается Молитва Господня.

Предопределение является одним из центральных моментов воззрений Кальвина. Однако его формальное рассмотрение осуществляется не в рамках учения о Боге, а в рамках учения о спасении. Доктрина предопределения фактически объединяется с ним после того, как контуры учения о спасения обрисованы достаточно четко и ясно. Кальвин черпает аргументы из Св. Писания, а также весьма часто обращается к Августину. Непрерывно возрастающее использование Кальвином фрагментов сочинений Августина и расширение трактовки им предопределения рассматриваются в Smits L. Saint Augustin dans l'oeuvre de Jean Calvin. Assen (Nederl.), 1957-58, vol. 1-2; v. 1, p. 45 s., 61 s., 104 s., 109. Положения, no существу сходные с позицией Кальвина, были во многом предвосхищены в сочинениях средневековых августинцев, особенно XIV в., таких, например, как Томас Брадвардин (Брэдуордайн, Bradwardine) и Григорий Риминийский (см. Введение к американскому изданию, разд. X). Из обширной научной литературы на эту тему можно выделить следующие произведения, которые дадут верную орентацию: Mozley J. В. A Treatise on the Augustinian Doctrine of Predestination. L., 1855; Ermisch K. Predestination, a Historical Sketch. Sumner (Iowa), 1937; Vigneau P. Justification et Prйdestination au XlVe siиcle: Duns Scot, Pierre d'Auriole, Guillaume d'Occam, Grйgoire de Rimini. P., 1934, ch. IV; Oberman H. A. Archbichop Thomas Bradwardine, a Fourtheen-Century Augustinian. Utrecht, 1958; Leff G. Bradwardine and the Pelagians. Cambridge, 1957. Первыми крупными реформатскими теологами, вступившими в дискуссию о предопределении, были Джироламо Дзанки (Zanchi) и Й. Пискатор. В XVIII в. в этой дискуссии активно участвовал теолог-арминианец Дж. Уэсли (Wesley). Современная кальвинистская точка зрения на предопределение отражена, в частности, в работах: Warfleld B.B. The Plan of Salvation. Grand Rapids (Mich.), 1936; Boettner L. The Reformed Doctrine of Predestination. Grand Rapids, 1932; Barth К. Gottes Gnadenwahl. — Theologische Existenz heute, N 47. Весьма полезная и порой уникальная информация содержится в книге: Wendel F. Calvin: Sources et йvolution de sa pensйe religieuse. P., 1950, p. 199-216.

Среди многих, кто разделял эту точку зрения, Кальвин прежде всего имеет в виду Эразма, Эка и Пигия, каждый из которых написал трактат о свободной воле, где содержались нападки на лютеровское учение о предопределении.

По-иному трактует этот стих Фома Аквинский (Сумма теологии, I, CXI, 2,; CXIV, 5). Излагая учение о предопределении, Кальвин выделяет смирение, держаться которого он не раз советует в самых возвышенных выражениях.

То есть всегда имеет место свободная милость Бога, его слава и наше искреннее смирение.

Намёк на Цвингли (фраза присутствует уже в издании 1539 г.), чью речь «О провидении» (посвященную главным образом предопределению) Кальвин осудил в личном письме Бул-лингеру в январе 1552 г. (CR, XIV, 215). «Если я ошибаюсь, пишет он, я охотно приму ваши увещания».

За столетие до Кальвина выражение «docta ignorantia» стало заглавием важного философского исследования о богопознании Николая Кузанского (англ. пер.: Of Learned Ignorance. Transi. G. Heron. — John Rylands Library Bulletin, 1937, v. 2, N 2). Трактат «Об учёном незнании» издан также на русском языке: Собр. соч. Николая Кузанского в 2-х тт. М., 1979— 1980; т. 1, с. 47-183 (Пер. В. В. Бибихина).

П. Барт и В. Низель смитают, что здесь Кальвин имеет в виду политику Берна, должностные лица которого направили свой ответ Кальвину в декабре 1551 г. В нём они призывали к «прекращению дискуссии» о предопределении» ради «спокойствия и мира в Церкви» (CR, VIII, 237-242).

На этом особенно настаивал Пигий (Pighius. De libero arbitrio (1542), IV, fo. 64b p.; IX, II, fo 159b). Далее Кальвин проводит чёткое различие между предведением (предзнанием) и предопределением. Ф. Вендель (Wendel F. Calvin: Sources et йvolution de sa pensйe religieuse. P. 1950. p. 202, 206 s.) приводит тексты, характеризующие позицию Кальвина в связи со взглядами Августина, Фомы Аквинского, Лютера, Буцера и Дунса Скота.

Разъяснение этой краткой дефиниции дано в заключительной части разд. 7 настоящей главы. См. также Wendel F. Calvin..., p. 211 s.

Об этом благодатном Завете см. разд. 6-7 настоящей главы. См. также: Goumaz L. La Doctrine du saliut d'aprиs les commentaires de Jean Calvin sur le Nouveau Testament. P., 1917, p. 151 s.; Heppe H. L. J. Die Dogmatik der evangelischen-reformierten Kirche dargestellt und aus den Quellen belegt. Elberfeld (Westfalen), 1861, Kap. XVI; Torrance T. F. The School of Faith. N.Y., 1959, p. i, Ixiii.cxxf.

Имеются в виду, в частности, сочинения Конрада Вимпины: Wimpina С. Sectarum errorum, hallutinationum, et schismatum... concilior Anacephalaeosis (1528), III; De praedestinatione, I, III, fo. R За. Пискатор подробно рассматривает вопрос, «зависит ли избрание от предвидимой веры» и отвечает на него отрицательно. (Piscator. Disputatio theologica de praedestinatione. Herborn in Nassau, 1595, p. 88-192.)

Кальвин основывает своё учение о предопределении на Св. Писании, однако заявляет при этом, что это учение согласуется с наблюдениями и опытом. См.: Doumergue Е. Jean Calvin: Les hommes et les choses de son temps. Lausanne, 1899—1928, vol. 1-7; v. 4, p. 437; Barth К. Gottes Gnadenwahl. — Theologische Existenz heute, N 47, S. 12 f. Многочисленные подобные фрагменты имеются в сочинении Кальвина «De aeterna Dei praedestinatione» (CR, VIII, 598 р.). Там он, например, пишет, что «неоспоримой очевидностью» является тот факт, что очень мало явно призванных людей истинно веруют (CR, VIII, 298 р.).

Таким образом, постоянство избранных основывается на суверенной власти Бога, осуществляемой ради них Христом.

Это высказывание ошибочно приписывалось Псевдо-Амвросию (т.е. Просперу Аквитан-скому) (О призвании язычников, I, II), однако ни в самом этом произведении, ни в текстах M PL оно не обнаружено.

См. письмо Кальвину Меланхтона от 11 мая 1543 г. (CR, XI, 541). В своём предисловии к французскому переводу (1546) сочинения Меланхтона «Loci Theologici» (1543) Кальвин отмечает попытку обойти спорные вопросы об избрании (CR, IX, 849).

К «клеветникам» на учение об избрании, спорившим с Кальвином, относились такие деятели, какЖером Больсек (Bolsec), изгнанный из Женевы в 1551 г., и Себастьян Кастел-лио, автор трёх диалогов — о предопредении, избрании и свободной воле.

Здесь имеется в виду позиция лютеран. В кратком изложении («эпитоме») Формулы, посвященной предопределению и избранию, XI Конвенции (3-4) утверждается, что, в то время как предведение распространяется на всех, избрание относится только к благочестивым людям.

В своём сочинении «Calumniae nebulonis cuiusdam de occulta Providentia Dei» («Клевета негодяя о тайном Божьем провидении») Кальвин писал: «Что касается отношения схоластов к абсолютной и тиранической власти Бога, то я не только отвергаю, а ненавижу это отношение, ибо они не отделяют праведность Бога от его власти». (CR, IX, 288 р.) Из этого высказывания следует, что определённые взгляды приписывали Кальвину ошибочно. Его подлинная точка зрения по этому вопросу изложена в следующем разделе. См. обсуждение данной темы Венделем в связи с концепцией «potentia absoluta» теологов-номиналистов, где он обращает внимание на некоторые расхождения во взглядах между отдельными их представителями (Wendel F. Calvin..., p.92 s.). Ср. Doumergue Е. Jean Calvin..., v. 4, p. 120 s.

Кальвин (независимо от Лютера) называет Лоренцо Баллу одним из своих единомышленников в том, что касается предопределения. Эразм отмечал это в «De libero arbitrio», добавив слова, с которыми вполне согласуется замечание Кальвина: «Валла обладает небольшим авторитетом среди крупных теологов». Лютер в этом отношении ставил имя Баллы рядом с именем Уиклифа (Werke, XVIII, S. 640). «Диалог о свободной воле» Л. Баллы («De libero arbitrio») был впервые напечатан в Базеле в 1518 г. Английский перевод с интересным предисловием Ч. Тринкхауса опубликован в книге: Cassirer Е., е.a. The Renaissance Philosophy of Man. Chicago, 1948, p. 147-182 (см. в особенности с. 174-178).

Кальвин благоговейно, хотя и безжалостно заявляет, что отвержение совершает Бог. Эта тема рассматривается в его трактате «De aeterna Dei praedestinatione» (CR, VIII, 316 p.).

Кальвин утверждает, что первоначально Адам обладал свободной волей (ср. кн. I, гл. XV, 8), но подчёркивает, что его падение произошло по воле Бога. Тем самым он указывает на слабость человеческой воли и на силу милости и суда Бога.

Имеются в виду многчисленные сторонники идеи свободной воли и прежде всего Эразм.

Первое утверждение поддерживали римско-католические теологи, второе — лютеране, в особенности Меланхтон.

Здесь Кальвин вновь призывает к исследованию реального опыта человека (ср. гл. XXII, 1, прим. 148, а также разд. 6 настоящей главы). Ищущие уверенности и надёжности вне Слова Божьего страдают от мук совести, тогда как опирающиеся на Библию находят утешение и осуществляют в жизни своё усыновление Богом.

Важнейшим патристическим произведением о твёрдости и постоянстве веры является трактат св. Августина «О даре постоянства» («De dono perseverantiae») (MPL, XLV, 993-1033); Кальвин в «Наставлении» довольно часто его цитирует.

На эпизод с Корнилием часто ссылались противники учения реформатов. Кальвин подробно рассмотрел его в Комментариях к Деяниям апостолов (I, XII, 3; III, II, 32; III, XVII, 4).

Здесь имеются в виду прежде всего Фабер и Пигий (Faber J. Adversus absolutam necessitatem rerum contingentium. Lipsiae (Leipzig), 1537, fo. В За; Pighius. De libero arbitrio, VI, fo. 92a).

Начиная от заключительной фразы предыдущего раздела и вплоть до этой фразы Кальвин, по-видимому, воспроизводит высказывания Меланхтона из «Loci communes», 1535 (CR, Melanchton, XXI, 419, 428, 451 p.).

В этом фрагменте оспариваются утверждения многочисленных оппонентов учения о предопределении, в частности, Пигия и Кастеллио. Последний, например, говорил, что, поскольку Бог пробудил у животных любовь к своему потомству, Он должен любить и свои создания, т.е. всех людей, и что, следовательно, Он сотворил их не для погибели. Бог знал, что всё, что Он сотворил, в том числе человек, хорошо.

См. Платон. Федон, 105d-107c; Цицерон. Ту скул анские беседы, I, XLIX, 118. По рассказу Плиния (Естественная история, VII, LV, 189), Демокрит обещал вернуться в землю, но потерпел в этом неудачу.

Невозможность для «естественного» разума поверить в воскресение более подробно рассматривалась в издании 1539 г., в разделе, который содержал ряд высказываний из издания 1536 г., здесь также опущенных (см. OS, IV, 435). Вот одно из них: «В это нетрудно уверовать, но это совершенно невероятно, если мы будем рассматривать воскресение с точки зрения человеческого разума. Многие философы не оставались в неведении относительно бессмертия души, однако ни один из них и понятия не имел о воскресении плоти». Мы обретаем уверенность в этом через воскресение Христа.

Имеются в виду анабаптисты, искажённо толковавшие приведённый отрывок. Кальвин подробно писал об этом в « Brieve instruction contre les erreurs de la secte commune des Anabaptistes» (1544) (CR, VII, 138 s.).

Название «хилиасты» («милленаристы») применялось по отношению к нескольким древним сектам, члены которых веровали в тысячелетнее земное царство Христа.

Определённого рода универсализм (или «апокатастасис» — учение о спасении всех людей) разделяли некоторые анабаптисты (Йоганн Денк, Балтазар Хубмайер, Себастьян Франк и др.). Аналогично отвечал ученикам неоплатоника Порфирия — приверженцам хилиазма — св. Августин.

Отвергая идею «сна душ», Кальвин имеет в виду ересь папы Иоанна XXII (1316—1334), утверждавшего, что душам почивших святых не позволено видеть «блаженное зрелище» до воскресения. Эта идея была осуждена парижскими теологами в 1333 г.

Вероятно, здесь имеется в виду точка зрения Лелия Социна, согласно которой душа при воскресении получит новое тело. К этой теме Кальвин возвращается в следующем разделе.

Фома Аквинский пишет: «Обители [святых] различаются по степени любви»; в Q. XCIV, art. 11 он рассуждает о сиянии и нимбах Девы Марии, мучеников и учителей Церкви.

Этот фрагмент «Суммы теологии» посвящен обновлению мира (renovatio mundi). Это понятие детально исследуется (применительно к XII в.) в книге: Schramm Р. Е. Kaiser, Rom und Renovatio. Leipzig, 1929; см. также McNeill J. T. Christian Hope for World Society. Chicago, 1937, ch. IV.

Для Кальвина ад, какими бы «физическими метафорами» его ни описывали, есть по существу «отчуждение от всякого общения с Богом». Ср. Мильтон Дж. Потерянный рай, книга V, 877, где Абдиил обращается к Сатане: «Дух проклятый, отверженный Творцом, всё доброе отринувший!»[рус. пер. А. Штейнберга]. См. также Frye R. M. God, Man, and Satan. Princeton, 1960, p. 40 f.

Это напоминает нескончаемые потоки ледяного дождя, тяжелого града, снега и мокрого гноя [рус. пер. М. Лозинского], которые наблюдал Данте, ведомый Вергилием по третьему кругу ада (Ад, песнь VI); однако контексты совершенно различны.

Содержание Книга III

О том, как быть причастником благодати Иисуса Христа, о плодах, которые мы от этого приобретаем, и о результатах действия благодати

Глава I. О том, что блага, принесённые нам Иисусом Христом, о которых говорилось выше, мы получаем посредством

тайного действия Святого Духа 7

Глава II. О вере: определение веры и присущих ей свойств 12

Глава III. О нашем возрождении через веру и о покаянии 61

Глава IV. О том, насколько далека от чистоты евангельского

учения болтовня сорбоннских теологов относительно

покаяния, и где говорится об исповеди

и удовлетворении за грехи 90

Глава V. Добавления папистов к учению об удовлетворении

за грехи: об индульгенциях и чистилище 135

Глава VI. О жизни христианина, и прежде всего о том,

как наставляет о ней Святое Писание 148

Глава VII. О сущности христианской жизни и об отказе

от самих себя 154

Глава VIII. О терпеливом несении креста, что является

частью самоотречения 165

Глава IX. Размышления о будущей жизни 175

Глава X. Как следует пользоваться земной жизнью и её

благами 185

Глава XI. Об оправдании верой и прежде всего об определении

этого слова и о его значении 189

Глава XII. О необходимости устремить наши умы к судейскому Престолу Бога, дабы полностью убедиться, что оправдание даётся даром 216

Глава XIII. О необходимости знать две вещи относительно

оправдания, даваемого даром 224

Глава XIV. О том, в чём состоит начало и непрерывное

продолжение оправдания 230

Глава XV. О том, что восхваление заслуг уничтожает как славу

Божью, так и уверенность в спасении 248

Глава XVI. О том, что люди, представляющие это учение как ложное, оказываются клеветниками во всех своих доводах 257

Глава XVII. О соответствии обетовании Закона и Евангелия 262

Глава XVIII. О дурной аргументации, согласно которой мы оправдываемся делами, так как Бог обещал вознаграждение за них 279

Глава XIX. О свободе христианина 291

Глава XX. О молитве, которая является основным упражнением в вере и посредством которой мы каждодневно получаем Божьи благодеяния 306

Глава XXI. О предвечном избрании, которым Бог предназначил

одних к спасению, а других к осуждению 375

Глава XXII. Подтверждение учения о предопределении

свидетельствами Писания 387

Глава XXIII. Опровержение клеветы, которой постоянно

и несправедливо подвергалось это учение 401

Глава XXIV. О том, что избранность подтверждается Божьим призванием и что отверженные, напротив, навлекают на себя погибель, которая им справедливо предопределена 418

Глава XXV Об окончательном воскресении 440

Комментарии 463