Пола Сторидж Желтая долина, или Поющие в терновнике 4

I. БЕЛФАСТ Крис

Когда Уистен О'Рурк говорил, что в большую политику, как и в большой терроризм, люди попадают двумя путями – или по своим убеждениям или же из стремления сделать карьеру, он, конечно же, был не далек от истины – впрочем, как и во многом, что он говорил о современных проблемах Северной Ирландии.

Однако глядя на Криса О'Коннера, любимого племянника аббата Джона, трудно было сказать: что же именно побудило этого молодого человека с прекрасными задатками стать на нелегкий и полный опасности путь – связать свою жизнь с Ирландской Республиканской Армией.

Конечно у Криса был мотив – и достаточно серьезный, по которому он попал в эту организацию – мотив сугубо личный, или, так сказать, даже интимный, и притом не один мотив, а несколько.

Впрочем, и это было не столь важно: если бы не личные мотивы, О'Коннер бы рано или поздно попал в ИРА или какую-нибудь террористическую организацию подобного толка по другим причинам.

О Крисе можно было определенно сказать, что этот молодой человек был хорошо образован (Итон и незаконченный курс Королевского Политехнического университета – тому свидетельства), отличался достаточно трезвым, ясным умом, был склонен к анализу и логическим умозаключениям и к тому же обладал качеством, которое так выгодно отличает ирландцев от большинства людей других национальностей – он был необычайно упорен.

Видимо, упорство было не столько врожденным, сколько благоприобретенным, выработанным в течение жизни – отец Кристофера, родной брат аббата Джона О'Коннера, конечно же любил своего единственного сына, но не мог уделять ему достаточного внимания, потому что был слишком занят, и мальчик, по сути, воспитывался один.

Да, Крис был необычайно упорен – чтобы не сказать упрям.

О последнем свидетельствовало многое, но особенно ярко характеризует его один эпизод, который произошел с Кристофером в отрочестве, когда он приехал из Белфаста в Гленарм к дяде, аббату Джону…

В то время Крис переживал увлечение пионерской романтикой Майн Рида и Фенимора Купера, и после чтения «Следопыта» заразился страстью к охоте.

Именно в то время и родились у него два заветных желания – убить матерого волка и поймать двадцатипятифунтовую форель – форели в изобилии водились в ручье в нескольких милях от городка, а волки иногда давали о себе знать протяжным воем долгими зимними вечерами – этот жуткий вой раздавался прямо за околицей.

Дошло до того, что Кристофер больше ни о чем ином и думать не хотел – только о форели и о волке. Ни того, ни другого Кристоферу никогда не удавалось поймать – несмотря на то, что почти каждое лето он проводил в Гленарме у родственников.

Он переловил на удочку огромное количество рыбы, но ничего крупнее десяти фунтов ему никогда не попадалось. В доме Джона было ружье, оставшееся еще от отца аббата, Майкла, и когда подростку удавалось раздобыть патроны, он бил зайцев – продажа зайчатины и пушистых шкурок солидно пополняла его бюджет. Однако волков он никогда не видел – во всяком случае, на воле…

С волком дело обстояло особенно трудно – Крис прекрасно знал, что можно всю жизнь провести в Гленарме, но так и не увидеть его, но вот настал день, когда Кристофер увидел перед собой волка, точнее даже – не волка, а всего лишь волчонка; будь Крис постарше, он наверняка смог бы убить его ударом палки по голове.

Вышло это случайно. Кристофер в тот день не охотился и не удил, а просто прогуливался по лесу. Вода в реке стояла довольно высоко (было начало лета), и все ложбины неподалеку от Гленарма превратились в мелкие озерца или болотца, а сухие пригорки казались островками, поросшими кое-где кустарником.

Перебравшись через одно такое озерцо, Крис поднялся на бугорок, на вершине которого росла приземистая ель. Оглядевшись, он неожиданно заметил волка: тот учуял человека, однако удирать ему было некуда. Видимо, зверь боялся воды больше, чем его, Криса.

Островок, на котором они оказались, был небольшим, каких-то двести футов в длину и пятьдесят в ширину, и расстояние между человеком и зверем было не более двадцати ярдов. Но у Криса не было ружья, и так они и стояли: один тут, а другой у противоположного конца, хвост трубой, зубы оскалены, но сам волчонок не шевелился.

Крис медленно отступил в воду. Без ружья он ничего не мог сделать, а до дому было не менее получаса быстрой ходьбы; сперва надо было переплыть реку, а затем еще около полумили идти по болотистой местности.

Но он знал, что зверь все равно никуда не денется; волк боится воды и скорее подохнет, чем отважится плыть. И потому, перебравшись через заводь, Кристофер бегом направился к поселку.

Дома у него, точнее – у дяди Джона – висело ружье, но сегодня он не захватил его по той простой причине, что в нем не было ни одного патрона, и на бегу Кристофер все ломал голову, где бы найти патрон, хотя бы один-единственный. Он вспомнил про патрон, который в прошлом году уронил под дрова на заднем дворе. Но разве его можно было извлечь оттуда? Крис пробовал сделать это раз двадцать, и все безрезультатно. Занять было не у кого, в доме дяди Джона он давно уже перерыл все ящики – хоть бы один патрон завалялся где-нибудь. Он понимал, что бежит понапрасну, но все-таки бежал.

Почему?

Неизвестно.

Просто желание убить этого дикого зверя пересилило в нем все остальные.

По зарослям высокой травы он спустился вниз, прыгнул в воду, переплыл глубокое место, затем пошел вброд, потом, пробираясь сквозь ивовые заросли, вскарабкался на высокий берег и побежал к дому – мимо красного кирпичного забора, что отгораживал больницу и дом престарелых от городка.

Дома Крис сразу же бросился к поленнице и, тяжело дыша и отдуваясь, принялся шарить в ней – но все было без толку.

Патрона не было. Найти маленький патрон в груде прошлогодних щипок и опилок он конечно же не мог и, отчаявшись, вошел в дом.

Заглянул в ствол винтовки, переломив ее надвое – там, естественно, не было никакого патрона. Да, он прекрасно знал, что никакого патрона в ружье быть не может.

Тогда Крис решился на крайний поступок…

Воровато озираясь, он зашел в соседский дом и толкнул дверь – в Гленарме давно не было воровства, и потому двери не принято было запирать.

Крис точно знал, что хозяина дома нет – он ушел в церковь. Это было серьезное преступление, однако теперь Крису было все равно.

Дробовик соседа был такой тяжелый, что Крис едва не уронил его, снимая со стены. В магазине лежала обойма с тремя патронами. Ружье было вычищено, но из него много лет уже никто не стрелял – сосед держал его, как он сам выражался, «на всякий случай».

Взвалив тяжелый дробовик, словно бревно, на плечо, Кристофер бегом пустился в обратный путь. Он уже порядком устал и вскоре вынужден был перейти на быстрый шаг. Но время от времени он вновь пускался рысью, и так: то шагом, то бегом добрался до реки, переплывая которую, чуть было не утонул, потому что все время старался держать свой дробовик повыше, чтобы в дуло, не дай Бог, не натекла вода. Но все равно у него не хватило сил постоянно удерживать его над водой, и когда он перебрался на берег, увидел, что ружье изрядно намокло.

От реки до заводи он тащился долго, очень долго – так, во всяком случае, показалось самому Крису. Его била дрожь, и дышал он шумно и тяжело. Однако последнюю сотню ярдов он все-таки пробежал. Глядя на островок, отделенный от него полосой воды шириной ярдов в тридцать, он загнал патрон в ствол и двинулся вперед – убивать своего первого волка.

Но тот исчез.

Крис обламывал ветки кустарников, обшарил остров со всех сторон, думая, что волк мог забиться подальше. Однако там никого не было.

Куда девался волк – было непонятно, ведь кругом была вода, которой зверь боялся не меньше, чем человека.

Но Крис проявил завидную настойчивость – он знал, что в поисках волка ему придется пройти не один десяток миль, и без малейших гарантий, что он убьет этого зверя; знал, что когда вернется в Гленарм, ему наверняка влетит за похищенный у соседа дробовик…

Но Кристофер упрямо шел вперед; да, именно его упрямство подталкивало на поиски волка…

… Он вернулся в городок только на третьи сутки, волоча за собой труп убитого волка. На вопросы, где он все это время был и чем питался, подросток не отвечал, но глаза его то и дело косились на добычу.

Кристофер стоически перенес и наказание – тридцать ударов линейкой по голым пяткам, и недовольство дядюшки Джона, и многое другое.

Главное – цель была достигнута: он убил волка, он вернулся в городок с ним.

А через несколько недель он претворил в жизнь и другую свою мечту – поймал именно такую форель, какую хотел.

Правда, для этого Крису пришлось двое суток померзнуть на берегу ручья, где он едва не утонул, оступившись с крутого берега, после чего подросток неделю провел в постели с высокой температурой.

Но то, что было после, его уже не интересовало, это не было самым важным – потому что самым важным было другое: достигнутая цель.

Да, когда аббат О'Коннер говорил о своем племяннике, что жизнь этого человека, не складывается из бесконечной цепочки «если бы», он, безусловно, был прав, как никогда…

Вскоре Крис вновь переехал в Белфаст – для того, чтобы учиться, необходимы были деньги, а средств, достаточных для учебы в престижном Итоне (а ни на что меньшее Кристофер не был согласен), у него не было.

Сперва Крис подрабатывал докером в порту, затем – садовником, водителем грузовика на судоверфи, столяром, продавцом мелкой розницы (не забывая при этом заниматься самообразованием), пока не скопил сумму, достаточную для учебы.

Годы, проведенные в Итоне, были наверное лучшим временем в его жизни – во всяком случае, сам Кристофер считал именно так.

В отличие от многих других студентов, смотрящих на занятия как на печальную необходимость, Крис с самого начала рьяно принялся за учебу – за все четыре года он не пропустил ни одной лекции, хотя и в Итоне ему приходилось подрабатывать – он был и мойщиком посуды в закусочной, и официантом в греческом ресторанчике, и разносчиком, и гладильщиком, и репетитором, и даже таксистом.

Правда, сыновья пэров и лордов, которые кичились приставкой «сэр» к своему имени, как правило презрительно глядели на юношу, который в свободное время вместо того, чтобы идти на вечеринку или отправляться в не далекий от Итона Лондон, шел мыть посуду в свою забегаловку.

Впрочем, сам Кристофер мало от этого страдал: в Итоне ему было с кем общаться – правда, в первое время он сторонился однокашников, предпочитая студенческим развлечениям работу, но зато после, уже на последнем курсе, нашел-таки человека, который впоследствии стал одним из его ближайших друзей.

Среди студентов этого старинного колледжа обращал на себя внимание один человек – благородной внешности, с седеющими аккуратно зачесанными волосами, одетый по последней моде, сильный акцент которого выдавал в нем уроженца Ирландии. Странным было прежде всего то, что этот человек решил поступить в колледж в тридцать пять лет – в возрасте, весьма далеком от студенческого.

Звали этого странного человека Уистен О'Рурк, и занимался он на естественном факультете.

Еще более поразило Криса то, что Уистен уже имел одно высшее образование, и притом – неплохое: он закончил медицинский факультет Кембриджа, и, более того, несколько лет проработал врачом в одном из отдаленных графств.

Не стоит и говорить, что Крис довольно быстро подружился с Уистеном (правда, это случилось на последнем курсе; до этого времени Кристофер был настолько занят, что просто не обращал внимания на окружающих), тем более, что ирландцы имеют обыкновение быстро сходиться с земляками, находясь на чужбине.

Возраст нового друга (а Уистен был значительно старше его) для Кристофера не был помехой – О'Рурк держался более чем демократично, всячески подчеркивая, что Крис и он общаются как равный с равным.

Мало того, уже через несколько дней после знакомства, поближе сойдясь с Кристофером О'Коннером, О'Рурк очень зауважал его; разумеется, Криса было за что уважать.

Спустя несколько недель они были уже закадычными друзьями – более того, Кристофер, не имея постоянного жилья, был рад принять предложение своего старшего товарища переселиться к нему – Уистен снимал небольшую трехкомнатную квартиру как раз в районе колледжа, и, по собственному признанию, смертельно скучал в ней один.

Сперва беседы новоиспеченных друзей протекали в совершенно естественном русле – о последних новостях, о гольф-клубе, о результатах недавних футбольных матчей, о преимуществах одних марок автомобилей над другими…

Однако вскоре Кристофер стал замечать, что разговоры все чаще и чаще заводятся об Ирландии, точнее – об Ольстере, и о тамошних проблемах.

Да, О'Коннер был ирландцем, и притом – ирландцем до мозга костей, и потому он не стал увиливать от этих бесед, тем более, что давно уже проявлял к проблеме Ольстера стойкий интерес…

Так было и в тот памятный вечер 198… года, когда Крис, едва убежав с проливного дождя, переоделся и сел у камина с номером воскресной газеты.

Уистен сидел напротив, то и дело бросая пристальные взгляды на собеседника.

Наконец, отложив свою газету (О'Рурк был библиоманом, и потому чтение любой газеты начинал с обзора последних книжных новинок), он произнес:

– Господи! И чем это я занимаюсь каждый вечер? Ведь даже обзоры новинок те же самые, что и на прошлой неделе… Книги новые – обзоры старые… Ты свою газету дочитал?

Крис вяло поморщился.

– Еще нет. А что-нибудь кроме книжных новинок там еще есть?

– Конечно.

– И что же?

– Я осилил целых три колонки об ирландском терроризме, но так ничего и не понял…

О'Коннер, удивленно посмотрев на собеседника, заметил, поджав губы:

– Вот как? Они что, сговорились?

– Кто – они?

Недовольно поморщившись, он пояснил:

– Ну, газетчики…

– Ты что – читаешь о том же? Сложив газету, Кристофер протянул ее Уистену и, очертив ногтем название статьи, произнес:

– Посмотри…

В статье писалось о кровожадных подонках из ИРА, которые сознательно дестабилизируют обстановку в Великобритании, не желая, чтобы на островах воцарились спокойствие и порядок.

Пробежав глазами несколько строк, Уистен отдал газету обратно.

– Как ни странно, но у меня то же самое… Только в несколько иных выражениях. Можно подумать, что теперь в стране нет большей проблемы, чем Ольстер…

– И ирландцы.

О'Рурк кивнул.

– Вот-вот.

– Даже на последней странице, в разделе юмора, сплошь анекдоты из жизни ирландцев… Будто бы мы тупее всех на свете… Даже о шотландцах не пишут так много, как о нас…

Это было правдой: ирландцы давно уже стали в Великобритании предметом острот, и притом – не всегда удачных, и не только: в том же Белфасте, в любой сувенирной лавке можно было купить бокал для эля, ручка которого была прикреплена не снаружи, а изнутри.

– Думаю, они долго еще не оставят нас в покое… Я имею в виду англичан.

Крис передернул плечами.

– Это неудивительно.

– Почему?

– Ты что – не в курсе?

Конечно же Уистен был в курсе, и наверное осведомленность его простиралась куда дальше статей в воскресных номерах газет.

Кристофер имел в виду недавнюю неудачную попытку захвата группы заложников в «Конкорде», выполнявшем рейс Глазго-Париж – ходили слухи, что на этот захват пошли люди из ультралевой террористической группировки, отколовшейся от ИРА.

– А, ты о том террористическом акте?

– Ну да.

После непродолжительной паузы Уистен, искоса посмотрев на Криса, произнес:

– Да, та история наделала немало шума.

– Еще бы!

– И теперь англичане пуще всего боятся нас…

После этих слов в комнате надолго воцарилась неожиданная пауза.

Уистен сказал «нас» – наверное, имея в виду исключительно ирландцев?

Или…

А может быть он имел в виду что-нибудь другое – например, ту же ИРА?

Может быть, он имеет к этой организации какое-то хотя бы косвенное отношение?

Не исключено; во всем облике, во всем поведении Уистена было так много загадочного и малообъяснимого, что у человека, более или менее регулярно сталкивавшегося с О'Рурком, поневоле могло закрасться подозрение.

Наконец, искоса посмотрев на Уистена (он продолжал рассеянно просматривать газету), Кристофер осторожно спросил:

– Что ты имеешь в виду? Уистен отложил газету.

– О чем это ты?

– Ты сказал, что англичане пуще всего боятся вас… Кого это?

Вопрос был задан, что называется, «в лоб», но в то же время давал некоторую возможность для обтекаемого ответа или для ухода от него.

Немного подумав, Уистен ответил:

– Нас, ирландцев…

– То есть – тебя и меня?

– Ну, думаю, что мы не представляем большой опасности для целостности Соединенного Королевства… Хотя… – многозначительно произнес Уистен и устремил на собеседника пристальный, немигающий взгляд.

– Что – хотя?

– Для Англии каждый ирландец в большей или в меньшей степени представляет опасность.

– Это почему?

– Ирландец, будь он из Ольстера или же из Дублина, в любом случае, в глубине души ненавидит англичан. Да, он может быть любезным с некоторым из них, может даже кому-нибудь симпатизировать… Но на самом деле Англия и все, что с ней связано, вызывает у ирландца – если он, конечно же, настоящий ирландец и патриот, – Уистен сделал многозначительное ударение на этом слове, – ничего кроме стойкой неприязни, и для этого есть веские причины.

Кристофер деланно удивился.

– Вот как?

– А разве не англичане пришли на наш зеленый остров с огнем и мечом, разве это не они расчленили нашу многострадальную родину на две части, разве не они искусственно создали проблему противостояния католиков и протестантов?

Аргументы Уистена были настолько убедительными (во всяком случае, для Криса), что не согласиться с ними было просто невозможно.

– Ну да, – произнес Кристофер после непродолжительной паузы, – действительно. Все верно. Ты, наверное, прав…

– Не наверное, а наверняка, – поправил его Уистен, строго посмотрев на своего молодого товарища. – А разве у тебя могут быть на этот счет какие-нибудь возражения?

Конечно же, возражений не нашлось. Крис только спросил:

– И это – все?

– Нет, не все… Дело в том, что англичане, поработив нас, не учли главного.

Крис коротко осведомился:

– Чего же именно?

– Нашего национального характера… – ответил Уистен, поднимаясь со своего места. Характерные национальные черты определяются как правило с трудом, а попытки дать им определения оборачиваются набором банальностей и штампов. Говорят, что испанцы жестоки с животными, итальянцы очень шумны, китайцы привержены к азартным играм. Очевидно, что подобные вещи сами по себе ничего не значат. Значит другое…

– А ирландцы? – поинтересовался Кристофер, внимательно глядя на собеседника.

Уистен улыбнулся.

– Ну, ирландцы славятся своим упорством… Вернее сказать – упрямством.

– И все?

– Буду откровенен, – продолжал О'Рурк, – и выскажу несколько своих личных наблюдений. Постараюсь остаться беспристрастным, хотя, будучи ирландцем, мне это дастся не легко. Ирландцы, в отличие, скажем, от немцев или итальянцев, немузыкальны, хотя на древнем нашем гербе и изображена Эолова арфа, и, надо сказать, что в отличие от других народов – например, от тех же англичан, ирландцы не?? такие?? Интеллектуалы. Мы, как правило, питаем отвращение к абстрактному мышлению, сторонимся любой философии, и не испытываем потребности ни в каком «мировоззрении». И вовсе не потому, что, как утверждают многие, у нас «практический, трезвый склад ума». Достаточно посмотреть на нас, на нашу повседневную жизнь, чтобы убедиться, как мало мы заботимся о чистой эффективности, – сказал О'Рурк, вновь усаживаясь напротив собеседника. – Но зато мы, как я уже сказал, очень упрямы, и обладаем редкой способностью действовать не раздумывая – особенно, если ставим себе цель, главную цель в жизни. И наше извечное лицемерие, в котором нас столь часто обвиняют англичане – здесь, в Итоне, я неоднократно сталкивался с подобными обвинениями, так вот, это есть ни что иное, как проявление этой способности.

– Ты говоришь о знаменитом ирландском упрямстве? – уточнил Крис.

Уистен кивнул.

– Да, именно…

Кристофер, передернув плечами с несколько недоуменным видом, изрек:

– Честно говоря, не вижу связи. В чем связь между упрямством и лицемерием, в котором нас обвиняют и с которым ты не согласен?

– Мне тоже так казалось, – перебил его Уистен, – пока я не столкнулся с этим качеством в самом себе. Да, мы упрямы, и упрямство – ни что иное, как черта нашего национального характера. Очень часто мы видим, что цель, поставленная нами, недостижима, или что цель эта, которая в свое время казалась нам возвышенной и благородной, на самом деле – ошибочна. Но при нашем упрямстве мы продолжаем идти к ней, в глубине души сознавая, что ошибаемся. Это, наверное, и есть то качество, которое британцы называют лицемерием. Да! – с неожиданной горячностью воскликнул О'Рурк, – именно, именно так! Но это ни в коем случае не лицемерие – по крайней мере, в общепринятом понимании слова «лицемерие».

Кристофер, который во время этого монолога не проронил ни слова, спросил, когда Уистен закончил свою тираду:

– Я одного не могу понять – это хорошо или плохо? То, что ты только что сказал?

Его собеседник лишь пожал плечами.

– Смотря для чего… Хотя, – он тут же спохватился, – твои слова служат прямой иллюстрацией сказанному.

Крис насторожился.

– То есть?

– Тому, что мы, ирландцы, не любим абстрактных суждений… Вот ты, выслушав меня, задал только один вопрос, и притом – сугубо практичный: как, с каким знаком, «плюс» или «минус» отнестись к моему заявлению.

– Но ведь это естественно, – произнес в ответ Крис, – каждое явление может быть оценено или положительно, или отрицательно.

– Смотря для чего, смотря для чего, – перебил его О'Рурк.

– То есть?

– Вот мы только что говорили об ирландском национальном характере, и я вскользь коснулся того, что такое настоящий ирландский характер… Ну, когда говорил об Англии и англичанах, – напомнил Уистен.

Крис согласно кивнул.

– Ну да.

– Настоящий ирландец – по крайней мере, белфастец, – продолжал тот, – это человек, который не может не желать свободы для своей родины… Кстати, я прекрасно знаю одного такого человека – ты, между прочим, тоже знаешь его, и даже слишком хорошо…

– Кто это?

Уистен замялся.

– Поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

– А почему не теперь?

– Ну, как ты понимаешь, разговаривать о человеке, пусть даже благожелательно, когда его нет – не в моих правилах, – ответил О'Рурк и отвернулся.

Внимательно посмотрев на собеседника, О'Коннер принялся перебирать в уме всех общих знакомых, наиболее подходящих для определения «настоящий ирландец», но так и не нашел ни одного, которому бы Уистен мог дать подобное определение.

Может быть, кто-нибудь из немногочисленных ирландских студентов, обучавшихся в Итоне?

Вряд ли.

Большинство студентов было скандальными пивопойцами, драчунами, недалекими людьми, живущими исключительно сегодняшним днем, футбольными матчами да боксерскими поединками, которые они посещали в местном спортклубе куда регулярней, чем лекции в колледже; во всяком случае, сам Уистен всегда отзывался о них с подчеркнутым пренебрежением.

Кто же это тогда?

Крис еще раз перебрал в памяти всех знакомых ему ирландцев, обучавшихся в Итоне, но так и не нашел ни одной подходящей кандидатуры.

Может быть, какой-нибудь общий знакомый по Белфасту, тем более, что их столица – город не слишком большой, и люди, подобные ему, Кристоферу, и Уистену, должны иметь хотя бы несколько общих знакомых – ну, как минимум, трех или четырех.

Нет, вряд ли – тогда бы имена этих общих знакомых наверняка бы всплыли в предыдущих беседах.

Кто же этот человек? Джон?

Нет, не Джон; ирландцы, знавшие преподобного отца Джона, при знакомстве с Кристофером рано или поздно интересовались, не родственники ли они (при всей распространенности фамилии О'Коннер в Ирландии).

Тогда – кто же?

Размышления Криса прервала фраза Уистена – он просто механически повторил свои последние слова:

– Да, настоящий ирландец, настоящий белфастец не может не желать свободы для Ольстера…

Крис прищурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что я сказал.

После этих слов Кристофер, вытянув ноги к камину, внимательно посмотрел на своего собеседника и как бы между делом сказал:

– А я думал, что ты говоришь о тех самых парнях из ИРА…

– А хоть бы и о них.

– По твоему, это – настоящие патриоты?

– Конечно! – воскликнул Уистен. – А разве их можно упрекнуть в обратном?

– Но ведь их, – осторожно возразил О'Коннер, – их многие обвиняют… – тут он замялся, словно пытаясь подобрать нужные слова, не слишком резкие, чтобы не обидеть Уистена, которые, судя по всему, всей душой был за ИРА (так во всяком случае решил для себя Кристофер), – ну, скажем, в излишнем экстремизме.

– Экстремизм никогда не бывает излишним, – сказал О'Рурк.

Внимательно посмотрев на собеседника, Кристофер насторожился:

– Кака это?

– Экстремизм ИРА есть ни что иное, как реакция ирландского организма на притеснения со стороны англичан, – веско промолвил Уистен. – Или ты придерживаешься другого мнения?

Кристофер и сам часто задумывался над тем, что он думает об ИРА и вообще – о проблемах ирландского терроризма. И в последнее время, надо сказать, все чаще и чаще склонялся к мысли, что у ирландцев, у коренного католического населения того же Белфаста, наверное, нет другого выхода, кроме террора.

– Так что ты скажешь?

– Думаю, что ты прав, – согласился Крис. – Только…

О'Рурк в упор посмотрел на собеседника.

– Что – только?

– Мне нравится их цель, – после некоторого замешательства принялся объяснять Кристофер, – но я не всегда согласен со средствами, которыми они пытаются ее достигнуть.

– Имеешь в виду взрывы, захваты заложников, террористические акты и тому подобное? – уточнил Уистен О'Рурк.

Крис кивнул.

– Именно.

Тяжело вздохнув, Уистен произнес:

– Знаешь, у нас нет другого выхода… Наверное, это и есть как раз тот случай, когда цель целиком и полностью оправдывает средства.

Слова «у нас нет другого выхода», сказанные как бы между прочим но, тем не менее, очень внятно и отчетливо, весьма насторожили Кристофера.

Теперь он почти не сомневался, что Уистен скорее всего имеет если и не прямое то, во всяком случае, косвенное отношение к ИРА.

Прищурившись, он уточнил:

– У вас?

– У нас, Кристофер, у нас, – подчеркнул О'Рурк, – ведь и ты, если я не ошибаюсь, ирландец?

– Ты задаешь слишком уж очевидные вопросы, – поморщился Кристофер, – на которые прекрасно знаешь ответ.

– И тем не менее… Нет, я хочу выяснить только одно, я хочу уяснить для себя раз и навсегда: ИРА для тебя – это что: банда преступников, какой нас пытается представить официальная британская пропаганда, или…

И вновь «нас»…

Нет, вне всякого сомнения, этот Уистен имеет к ИРА какое-то отношение…

И, скорее, чтобы положить конец этому затянувшемуся разговору, чем по каким-либо другим причинам, Кристофер ответил:

– Да, Уистен, во всяком случае, я могу сказать только одно: при всей моей слабой ориентации в ИРА, мне кажется, что они по большому счету правы… Видимо, у этих парней действительно нет никакого другого выхода…

Вскоре Кристофер забыл о том разговоре, да и об Уистене – полный курс колледжа был закончен, О'Рурк отправился к себе в Белфаст, а сам О'Коннер решил получить еще одно образование – и в тот же год поступил в Королевский политехнический Университет в Лондоне.

Желание продолжить обучение возникло не потому, что Крис был честолюбив, и учеба в Лондоне давала бы ему какой-то жизненный статус, не потому, что он действительно хотел стать инженером, и даже не потому, что подобным образом решил обрести хорошую, высокооплачиваемую профессию.

Просто в то время Кристофера как никогда обуревала жажда знаний, и притом – любых знаний; ему было все равно, где учиться и чему, лишь бы учиться.

И вновь – лекции, занятия, конспекты, снова занятия, опять конспекты, работа репетитором, таксистом, дворником (когда Крису удавалось найти даже такую подработку), каждодневная беготня по шумным улицам в поисках пусть временной, но работы…

Вскоре Кристофер пришел к выводу, что при подобном раскладе, при таком бешеном перенапряжении его надолго не хватит: Лондон засасывал, не позволяя сосредоточиться на двух вещах одновременно.

Надо было выбирать – или учиться, или…

К тому же, даже тех денег, которые Крису удавалось заработать, не хватало; Лондон – огромный столичный город, требующий куда больших расходов, чем Белфаст или даже Итон.

И в конце концов, обессилевший, Кристофер все чаще и чаще подумывал о том, чтобы бросить учебу и возвращаться домой, в Белфаст.

К этому времени умер его отец, родной брат аббата Джона, и оставил единственному сыну небольшое наследство в виде коттеджа на юго-западной окраине города, как раз на берегу залива, нескольких подержанных автомобилей и большого земельного участка.

Известие о смерти отца (он был намного старше Джона и давно уже, еще с пятидесятых годов перебрался из Гленарма в столицу графства) решило все: на следующий день Крис забрал документы и первым же самолетом отправился домой…

Первые недели после похорон Кристофер занимался тем, что приводил в порядок дела покойного: в том числе и обширный архив, который хранился на стеллажах в кабинете. Тут были и деловые записи, и старые, просроченные векселя, и письма, которые отец Криса, будучи еще молодым, писал матери, и дневники.

Последнее весьма заинтересовало сына: он был несказанно поражен, когда увидел там фамилию О'Рурка.

Как – неужели Уистен?

Нет, вряд ли.

Всех друзей и просто знакомых отца Крис неплохо знал – они хотя бы единожды бывали в этом доме. Правда, среди них Кристофер никогда не встречал человека с такой фамилией, и это показалось ему странным.

Кристофер долго мучился над этой загадкой отцовского дневника, – все время, пока занимался архивом отца.

И вот однажды, прогуливаясь вдоль набережной, он неожиданно услыхал за своей спиной:

– Крис?

О'Коннер обернулся – перед ним стоял его товарищ по колледжу в Итоне. И стоял, надо сказать, не один – рядом с ним была миловидная девушка лет двадцати-двадцати трех, чем-то неуловимо похожая на спутника; достаточно было одного беглого взгляда на Уистена и его спутницу, чтобы определить, что это – брат и сестра.

Крис, широко улыбаясь, подошел к своему приятелю. Они обнялись, после чего пошли уже втроем.

– Ну, как дела, – спросил Уистен, придерживая шляпу от порывистого ветра, – давно тут?

– Нет, всего лишь несколько недель.

– Как, ты уже не в Лондоне? – удивился О'Рурк.

Лицо Кристофера погрустнело.

– Увы, обстоятельства оказались выше меня… К тому же, у меня умер отец, – он вздохнул, – несколько недель назад…

Уистен вздохнул.

– Да… Извини, но мне не хочется говорить тебе банальности вроде «ему там наверняка лучше, чем тут»… Да, Дуглас О'Коннер был хорошим человеком… Извини, но я действительно любил его, и смерть твоего отца…

Махнув рукой, Уистен поднял воротник.

При всем драматизме ситуации Кристофер не мог не спросить:

– Дугласа? Как, ты знал моего отца?

Уистен коротко кивнул.

– Да.

Теперь Крису многое становилось понятным; многое, но не все.

Так вот откуда, оказывается, в дневниках отца фамилия О'Рурк!

Стало быть, они действительно были знакомы; более того, этот самый Уистен играл в жизни отца достаточно значительную роль – настолько серьезно, чтобы последний заносил его имя в дневник.

Но откуда, как они были познакомились?

И что могло связывать двух таких непохожих (во всяком случае, на первый взгляд) людей?

Почему отец никогда не рассказывал ему о своем знакомстве с О'Рурком? Да и сам Уистен…

Став спиной к ветру, Крис прикурил – Уистен предупредительно протянул ему зажигалку.

Возвращая ее обратно, О'Коннер спросил:

– Ты знал моего отца?

– Да, – ответил Уистен. – Помнишь тот наш разговор в Итоне – ну, когда ты переселился ко мне жить?

Кристофер прищурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Тогда я мельком сказал, что у нас есть один общий знакомый, который для меня является образцом настоящего ирландца… Тогда мои слова, помню, повергли тебя в некоторое смущение – судя по всему, ты долго ломал голову, кто же это может быть. Да, это был Дуглас, Дуглас О'Коннер, это был твой отец…

Хотя Крис и был внутренне готов к такому повороту событий, но разволновался настолько, что выпустил сигарету из рук.

– Ты… Значит, вы были знакомы?

– Мы были друзья… И не только друзья, нас связывало много большее, чем простая дружба, – ответил Уистен притихшим голосом.

Они немного постояли у гранитного парапета набережной, помолчали – Крис был настолько ошарашен этой новостью, что не сразу мог прийти в себя.

Наконец, тронув Кристофера за рукав, Уистен сказал негромко:

– Ну что, пошли куда-нибудь, и я тебе все расскажу…

– Пошли, – согласился Крис, облизав пересохшие от волнения губы.

В небольшом ресторане, куда они зашли, было немноголюдно – несколько человек сидело за столиками, судя по всему, это были приезжие фермеры откуда-то из глубинки.

Крис, Уистен и его спутница уселись за столик.

– Извини, – произнес Уистен, я забыл тебе представить: это Марта, моя сестра…

– Я так и понял, что сестра, – сказал Кристофер, протягивая Марте меню и карту вин.

– А что – мы действительно так похожи? – впервые за все время их беседы подала голос девушка.

– Да, – ответил Кристофер, – поэтому, я сразу же об этом догадался…

После того, как официант принес блюда и вино, Уистен принялся разъяснять:

– Может быть, тебе это покажется странным – я имею в виду то, что ты сейчас услышишь. Но очень прошу тебя – не удивляйся… И не задавай лишних вопросов.

Крис насторожился.

– Ты говоришь таким тоном, будто бы хочешь рассказать о моем отце нечто такое… Ну, предосудительное, что ли…

Уистен, отрицательно покачав головой, произнес:

– Ничего предосудительного. Скорее – наоборот. Я ведь говорил тебе уже однажды, что для меня твой отец, Дуглас, – в голосе Уистена прозвучало неподдельное уважение к отцу Кристофера, – что для меня этот человек всегда был воплощением всего самого лучшего, что только может быть в человеке… Это был настоящий ирландец, и этим все сказано.

– Но откуда ты его знал? И почему не рассказывал мне об этом раньше?

– Но ведь и отец ничего тебе об этом не рассказывал, – возразил О'Рурк.

– Почему?

– Я же просил: выслушай меня внимательно и ничему не удивляйся…

– Твой отец последние лет пятнадцать являлся одним из руководителей ИРА…

Крис от этого признания чуть не поперхнулся.

– Но почему я ничего не знал об этом? Уистен вздохнул.

– Дуглас говорил: «Придет время, и я все расскажу своему сыну»… Но, – он вздохнул, – но, как видно, ему не суждено было рассказать тебе обо всем… И теперь за него это должен сделать я…

Крис скосил глаза на Марту – мол, можно ли говорить о подобных вещах при девушке? О'Рурк улыбнулся.

– Марта – моя сестра. И кроме того, помощница, к ней, как ни к какому другому человеку, подходит слово «соратница»… Извини, я не любитель высокопарных книжных выражений, но это слово – очень удачное… Так вот, твой отец, Дуглас О'Коннер…

Крис, затаив дыхание, приготовился слушать…

Но Уистен на этот раз был лаконичен и весьма немногословен.

Да, Дуглас О'Коннер вот уже лет пятнадцать, а то и все двадцать вел двойную жизнь.

В повседневной жизни тихий, молчаливый, немного замкнутый, даже флегматичный человек, он внешне являл собой типичный образчик среднего ирландского буржуа.

Но на самом деле Дуглас входил в руководящее ядро ИРА, и вот уже много лет, как успешно руководил всеми действиями этой организации.

Нет, он не участвовал в том, что сами члены ИРА именовали «акциями»; он составлял планы, просчитывал все до мельчайших подробностей, отвечал за успех или неуспех.

И, как утверждал Уистен, никогда не проигрывал…

Выслушав собеседника, Кристофер, растеряно взяв полотняную салфетку, принялся мять вышитый уголок.

– Неужели?

– Да, Крис… Ты же понимаешь, я никогда бы не стал тебя обманывать.

После небольшой паузы О'Коннер спросил:

– Почему же в таком случае ты ничего не рассказывал мне об этом раньше – ну, скажем, в Итоне?

– Мне не велел этого делать Дуглас… Кстати, тогда, когда ты переселился ко мне – ну, в Итоне – это была инициатива твоего отца…

– Вот как?

Признание Уистена прозвучало для Криса в высшей степени странно: ведь отец никогда не высказывал никаких сомнений относительно него, Криса.

Словно угадав мысли собеседника, Уистен уточнил:

– Дело не в том, что Дуглас не доверял тебе, и не в том, что боялся, что ты сойдешься с дурной компанией… Дело в том, Крис, что он хотел подготовить тебя…

– К разговору с ним?

– Да. – Уистен опустил глаза. – Он считал, что этот разговор будет, возможно, самым главным в его жизни… Да и в твоей, наверное, тоже.

Крис некоторое время размышлял, а затем вопросы посыпались один за другим.

– Но почему он раньше ничего не рассказывал? Ни об ИРА, ни о своей роли в ней?

– Боялся за тебя, как и всякий отец.

– Почему ты не говорил о том, что знаком с моим отцом?

– Тогда мы считали, что еще не пришло время, – ответил Уистен. – тогда было еще слишком рано, ты ведь был занят учебой… А теперь – слишком поздно… Хотя, – тут же спохватился он, – хотя, если разобраться, не поздно… Я ведь сказал тебе все или почти все, что хотел сказать тебе покойный отец…

– А что ты, взрослый, зрелый мужчина, делал в Итоне?

Уистен слегка улыбнулся – впервые за все время беседы.

– Учился.

– И все?

– Нет, не все… В тот период было целесообразно держать в Итоне своего человека… Ну, это очень долго рассказывать, как-нибудь в другой раз.

Однако Крис продолжал допытываться:

– Это было каким-нибудь образом связано со мной?

Неопределенно пожав плечами, О'Рурк промолвил:

– Ну, не совсем… Впрочем, если хочешь считать, что связано – пусть будет так. Он немного помолчал, а затем, вопросительно посмотрев на Кристофера, спросил:

– Я хочу узнать одно… После всего, что я тебе только что рассказал…

Крис прищурился.

– Да…

– Я хочу узнать: ты с нами или не с нами? Я хочу знать, согласен ли ты продолжить дело отца?

– Да, – ответил Крис.

Голос его прозвучал настолько твердо, с такими металлическими интонациями, что молодому человеку самому стало не по себе…

Тогда, после вопроса Уистена «ты с нами или нет?» Крис решился твердо и окончательно – и пусть этот путь был противозаконен, пусть!

Но зато это был его собственный путь…

Да, Крис знал, на что идет, и возможные последствия его ничуть не пугали; тем более, что он старался как можно меньше размышлять о них.

Человек, вступив на противозаконный путь, так или иначе начинает вести двойную жизнь, и это неудивительно. Ирландская Республиканская Армия почти во все времена была в Ольстере запрещенной организацией, стало быть, была противозаконной, и Крис, дав Уистену слово «продолжить дело отца», в той или иной степени ставил себя вне закона.

Он устроился работать в порт, мастером на судоверфь, он старался ничем не выделяться среди остальных, и, надо сказать, ему это неплохо удалось – во всяком случае, вряд ли бы кто-нибудь смог бы заподозрить в этом молодом человеке члена ИРА.

Встречи с Уистеном стали носить регулярный характер – однако сам Кристофер все чаще и чаще ловил себя на мысли, что куда больше абстрактных патриотических суждений Уистена его интересует сестра друга, Марта.

Марта и в самом деле была красавица: роскошные, длинные волосы, василькового цвета глаза, длинные ресницы, правильный, как у античной статуи, нос, нежный овал лица…

Девушку немного портило лишь еле заметное врожденное косоглазие, однако Криса эта черточка наоборот восхищала; он находил, что косоглазие придает Марте ни с чем не сравнимое очарование…

Глядя на сестру Уистена, вряд ли можно было предположить, что она также входит в ИРА; разумеется, она не участвовала в «акциях», однако посильную помощь брату, конечно же, оказывало.

Уистен, глядя на молодых, только радовался: он не мог не заметить того, что Марта нравится Кристоферу, а Крис, к несказанной радости его самого – Марте.

Вскоре речь зашла о помолвке; не стоит и говорить, что Уистен, как опекун (родителей у них не было) дал свое согласие.

Однако счастью молодых так и не суждено было свершиться…

Однажды, во время обычной уличной проверки документов патруль, заподозрив неладное, стал чрезвычайно придирчиво обыскивать Марту; у девушки в сумочке были вещи (несколько запалов к взрывчатке), заполучив которые, полиция, как минимум, смогла бы задержать ее на несколько суток, после чего мисс О'Рурк грозили весьма большие неприятности.

Короче говоря, Марта посчитала за лучшее просто бежать; полицейские, недолго думая, открыли в спину убегавшей огонь.

Пластиковая пуля попала девушке в висок: смерть была мгновенной и безболезненной.

Разумеется, полиция, да еще в Ольстере, всегда права: никакого судебного разбирательства не было, а предварительное дознание показало, что произошло трагическое недоразумение – и не более того.

Первую неделю после трагического происшествия Крис просто не мог поверить, что Марты больше нет; он мысленно обращался к ней, ему казалось, что она не умерла, что она рядом, что вот сейчас она войдет своим неслышным шагом, откроет дверь кабинета и, обняв его, скажет:

– Может быть, прогуляемся?

Но этого не происходило, этого не могло произойти: Марта уже была похоронена на городском кладбище, и цветы с ее венка уже завяли.

Крис не верил этому; он не хотел и не мог поверить в ее смерть.

Затем недоумение, неверие сменилось яростью; это они, они, англичане, пришлые на этой земле, во всем виноваты, это они стреляют в ирландцев, и потому они, ирландцы, должны отвечать тем же: на этой земле никогда не будет порядка, пока людей, которые тут живут, живут в своем доме, будут убивать пришельцы и чужаки.

Крис ожесточился душой, и все свои силы направил в одно русло; кроме ИРА и дело освобождения Ольстера от британских колонизаторов, для него больше ничего не существовало.

Вскоре, года через три, образованность и прекрасные аналитические способности выдвинули его в руководящее ядро организации; теперь получилось так, что уже Уистен был у него как бы в подчинении – ИРА, как и большинство тайных, запрещенных организаций, всегда отличалась железной дисциплиной и строгой иерархией, и потому более старший товарищ, который и вовлек Кристофера в эту опасную деятельность, никогда не обсуждал распоряжения более младшего.

Так же, как и когда-то его отец Дуглас О'Коннер, Крис не участвовал в исполнении «акций»; но он был их организатором, он просчитывал все возможные варианты и, так же как и О'Коннер-старший, почти никогда не ошибался.

После всего произошедшего Кристофер относился к террору, к методам деятельности ИРА без обычной щепетильности, справедливо считая, что в благородном деле все средства хороши.

– Да, – говорил теперь Крис, – да, Уистен, ты прав: террор, террор и только террор… Мы должны запугать этих надменных британцев, мы должны дать им понять, что рано или поздно станем хозяевами на своей земле, мы должны избавиться от глупой щепетильности, от своих страхов… Не мы первыми начали эту войну, не мы первые очертили линию фронта, которая проходит теперь не только на каждой улице, на каждой площади, но и в сердце каждого жителя Ольстера… Но мы завершим эту войну, и завершим победно.

Денег у ИРА было достаточно – среди тех, кто давал деньги, были и богатые канадцы и американцы ирландского происхождения, и лидеры некоторых мусульманских стран; оружие поставлялось режимами прокоммунистической ориентации; их лидеры считали, что, поддерживая Ирландскую Республиканскую Армию, они борются с международной реакцией и империализмом.

Вскоре последовал ряд террористических актов, не просто смелых, но поистине безрассудных и дерзких – полиция сбилась с ног, разыскивая их организаторов и исполнителей, однако так ничего и не нашла.

– Да, когда они будут в постоянном страхе, тогда они наверное поймут, что лучше всего – добровольно уйти из Ольстера, – пояснял Кристофер.

Но всему приходит конец: однажды, накануне решающей «акции», спецслужбам удалось-таки напасть на след Кристофера; ему пришлось скрыться.

Тогда Крис, все удачно просчитав, с помощью своего старшего товарища Уистена подставил правосудию вместо себя Патрика О'Хару, которого и осудили на пожизненное заключение за преступление – взрыв «Боинга» в аэропорту Хитроу – которое совершил не он, а люди Криса, и обвинить его, О'Коннера в причастности к этой «акции» англичане не могли при всем своем желании – дело Криса Коннера было закрыто, а Патрик почти год или немногим больше просидел в специальной тюрьме города Шеффилда. Совершенно неожиданно, вскоре после того, как он был выпущен оттуда, О'Хару вновь арестовали – главное обвинение, обвинение в причастности к взрыву «Боинга» было с него снято, как в свое время и обещали Уистен и Крис, однако нежданно-негаданно и для того, и для другого, да и для самого Патрика, всплыла та давнишняя история, когда О'Хара со своим непутевым братом воровал цинковые листы с крыш центральных зданий Белфаста и был принят полицейским патрулем за снайпера Ирландской Республиканской Армии.

Короче говоря, Патрик, пробыв на свободе всего только несколько недель, вновь очутился в тюрьме, на старом месте, в том же Шеффилде, и теперь вторично ожидал решения своей участи; а в том, что он действительно имел отношение к террористам, в том, что действительно входил в число боевиков ИРА, никто из судей больше не сомневался.

Да, этот факт сильно беспокоил Криса – он боялся, что О'Хара, не выдержав всех потрясений, признается и сдаст полиции и его, и Уистена.

Кроме того О'Коннер чувствовал себя виноватым перед этим человеком – виноватым, и обязанным ему…

Но теперь, когда за самим О'Коннером была установлена слежка, сидеть сложа руки было все равно нельзя: невозможно было и мысли допустить, чтобы он, Крис, был арестован именно в Белфасте.

Сперва Кристофер отправился на юг Англии, в Оксфорд, к своему дяде Джону и, оставив тому инструкции, спокойно сдался в руки полиции: улик для серьезных обвинений против него у тех все равно было недостаточно…

И теперь, сидя в камере предварительного заключения, Крис с интересом просматривал газеты, надеясь найти в одном из выпусков информацию о той «акции», которую он поручил осуществить своему дяде.

Как ни странно, но Кристофер О'Коннер был абсолютно уверен в том, что Джон О'Коннер исполнит поручение: во-первых, его дядя был аббатом, и это вряд ли могло вызвать какие-то подозрения, во-вторых, он никогда не был замешан ни в одной из акций ИРА, в-третьих – дядя Джон всегда отличался исполнительностью и, в-четвертых, и это наверное было самым главным – аббат О'Коннер был как раз тем человеком, о котором можно было сказать, что он – настоящий ирландский патриот…

Правда, Крис, вспоминая Патрика, иногда мучился угрызениями совести, но тут же успокаивал себе тем, что рано или поздно этот Патрик выйдет на свободу и получит обещанное – Уистен сказал, что постарается помочь разыскать О'Харе его детей.

Через несколько дней после своего ареста Крис, которому действительно не смогли предъявить ни одного мало-мальски серьезного обвинения, вышел на свободу под залог до окончания разбирательства, и первая новость, которую он узнал от встречавшего его О'Рурка, была такая: друзьям Ирландской Республиканской Армии удалось добиться перевода Патрика О'Хары из специальной тюрьмы Шеффилда в один лагерь на севере Шотландии, на Оркнейских островах – обвинение в обстреле полицейского патруля хотя и были достаточно серьезными, однако ни в коей мере не могло сравниться с теми обвинениями, которые были предъявлены О'Харе в предыдущий раз.

Несмотря на суровый климат, условия содержания на севере Шотландии были намного лучше, чем в Шеффилде, да и бежать оттуда было много легче…