"В плену твоих желаний" - читать интересную книгу автора (Джеффрис Сабрина)

Глава 15

Дорогой кузен, неужели вы настолько хорошо знаете женщин, что можете открыто заявлять о том, чего они хотят? У меня создалось впечатление, что вы предпочитаете затворнический образ жизни и выходы в свет вам не по душе. Или я ошибаюсь?

Ваша любознательная подруга Шарлотта.


– Нам не нужны никакие правила. – Венеция зарылась пальцами во влажные кудри Лахлана на затылке. – Я и так уже сыта ими по горло.

Его тревожный взгляд обжег ее.

– Это ты говоришь сейчас в порыве страсти, но завтра утром будешь жалеть о том, что пренебрегла ими. И возненавидишь меня.

Венеция понимала, что Лахлан скорее всего прав, и это им явно мешало. Ну почему он не может просто поцеловать ее и заставить забыть, кто он такой и как сильно ненавидит ее семью? Почему не может просто отдаться чувствам и раствориться в ее объятиях?

Несмотря на то, что Лахлан удерживал ее вторую руку, Венеция чувствовала, как его мужская плоть увеличилась. Без сомнения, он хотел ее. Так что же случилось с необузданным Лахланом, привыкшим бездумно и стремительно брать все, что ему захочется?

Венеция дерзко потянулась к его рту, легонько прикусила зубами нижнюю губу, потом успокаивающе погладила ее языком. Хотя Лахлан по-прежнему крепко сжимал ее запястье, он не сумел сдержать чувственный стон, затем приоткрыл губы и впился в ее рот страстным поцелуем. Их языки снова сплелись, губы жарко пылали, и девушка почувствовала, что уносится туда, где существовали только они двое, и больше ничего.

Но когда она попыталась освободить руку из его захвата, Лахлан отстранился и пристально посмотрел на нее.

– Но все же установим одно правило, – хрипло произнес он. – Только одно. Которое поможет нам не заходить слишком далеко.

Венеция наградила его сердитым взглядом:

– И что же это за правило?

– Ты не будешь покидать моего колена. Пока ты находишься там, я не имею возможности лишить тебя невинности. Но мы сможем использовать свои губы и руки, чтобы получить удовольствие. – Обхватив рукой ее спину, он наклонил девушку назад, так что ее обнаженные груди предстали перед его пылающим взглядом. – Мы все же можем доставить друг другу наслаждение. Так, например…

Склонив голову, он прильнул к ее груди, лаская и теребя сосок языком, пока она не застонала.

– Лахлан, о Боже мой…

– Ты согласна принять мое правило? – спросил он, на мгновение оторвав от ее груди свой умелый рот.

Желание разлилось по ее лону. Она готова была согласиться на все, лишь бы только он продолжал.

– Да, да, клянусь тебе. – Венеция поцеловала его в голову. – Теперь позволь мне… коснуться тебя тоже.

Удовлетворенно заворчав, Лахлан отпустил ее запястье, но только для того, чтобы обвить ее ладонью свою возбужденную плоть. Опустив взгляд, Венеция увидела, что ее пальцы почти утонули в густых темных завитках. Это зрелище ее сильно поразило.

– Я даже не представляла, что у мужчины там волосы.

Сжимая ее ладонь и вынуждая ее двигаться вдоль его орудия, Лахлан удивленно ахнул:

– Неужели?

– Откуда мне было знать? – Венеция отбросила его руку прочь, продолжая двигать ладонью сама. – Все мои знания об обнаженных мужчинах получены при рассматривании античных статуй, а у них там все гладко и спокойно.

– Статуи и баллады, – простонал он, в то время как она ласкала его. – Неужели в твоей жизни не было мужчин, от которых ты могла бы кое-чему научиться? Каких-нибудь лезущих с поцелуями кузенов? Или братьев твоих школьных подруг, с которыми бы вы развлекались в лесу? – Он потянул ее за сосок, ухватив его зубами, и по ее телу разлились доселе неизведанные ощущения.

– Ничего такого, что позволило бы мне узнать что-либо неподобающее. – Или восхитительное. Венеция уже дышала с трудом. – Правда, была одна книжонка…

Из горла Лахлана вырвался сдавленный смех.

– Ну конечно. Наряду с обнаженными статуями. Что же что за пансион для девочек в таком случае?

– Превосходный пансион, – заносчиво сказала она. – Обнаженные статуи – это высокое искусство, к твоему сведению!

– А книжонка? Это тоже искусство?

– Вряд ли. Она была из гаремной жизни, но в ней отсутствовали подробности насчет… ну… чего-либо подобного. Поэтому я не знаю… то есть… – Она осторожно и неуверенно подвигала рукой: – Я это делаю так, как надо?

– Тебе вообще не следовало бы этого делать.

– Я имею в виду, делаю ли я это правильно? Тебе это приятно?

– Мне просто жутко приятно. – Он выгнулся навстречу ее руке. – Но если бы ты крепче сомкнула пальцы и сжала их чуть сильнее…

Она сделала, что он сказал, восхищаясь шелковистостью его кожи и твердостью плоти под ней.

После нескольких ее энергичных движений Лахлан закрыл глаза и с трудом выдохнул сквозь зубы:

– Для женщины… почерпнувшей свои знания из баллад и разглядывания статуй… ты превосходно умеешь… ублажить мужчину. Ты способна заласкать меня до смерти.

– В этом и состоит мой план. Если ты умрешь от удовольствия, я смогу убежать.

– Отличный план, – задыхаясь, пробормотал он. – Жаль, что ты не подумала об этом раньше.

– Я тоже об этом жалею.

Он усмехнулся и снова завладел ее ртом, исследуя его влажную глубину языком, в то время как рука ее продолжала трудиться над его плотью. Но ему недостаточно было только целовать ее, о нет! Этот распутник задрал ей рубашку и, сунув руку в панталоны, принялся ласкать ее между ног, сначала осторожно, а потом все более решительно.

Ей это понравилось. Очень. Гораздо больше, чем она ожидала. И это доказывало, что Лахлан был прав, когда обвинял ее в том, что в глубине души она порочна. Казалось, что каждым своим прикосновением он как бы сдирает с нее тот внешний великосветский лоск, которого с таким усердием добивалась миссис Харрис. Привить его своим ученицам стоило этой даме огромных трудов.

Истерический смех вырвался из горла девушки, заставив Лахлана отшатнуться и сердито нахмуриться:

– И что же тебя так развеселило?

– Я подумала… миссис Харрис следует добавить… в свой учебный план это, – ухитрилась сквозь смех произнести она, хотя от его действий мысли путались в голове. – В ее пансионе… значительно прибавится… учениц.

Лахлан вопросительно поднял бровь:

– Значит, тебе это нравится?

– Оч-чень… да… да, – запинаясь, пробормотала она, приподнимая бедра навстречу его искусной руке.

С загадочным блеском в глазах Лахлан скользнул пальцем внутрь.

– Лахлан! – вскрикнула Венеция, ошеломленная подобной вольностью. – Ты не можешь этого делать!

– А вот и могу. Пока ты остаешься на моем колене, все будет в порядке. – С понимающей улыбкой он проник глубже в ее плоть. – Лучше, чем в порядке.

Его рука определенно могла много чего добавить на этот счет. Она с дьявольским коварством ласкала ее сокровенное место, проявляя невероятное мастерство, вынуждая девушку выгибать спину и жаждать большего.

Внезапно он коснулся пальцем особенно чувствительного места, и Венеция подпрыгнула, едва не слетев с его колен.

– Спаси меня, Господи!

– Уже слишком поздно, дорогуша. – Он продолжал ласкать ее, заставляя корчиться и извиваться от удовольствия на его колене. – Никто теперь не спасет тебя от меня. Я собираюсь подарить тебе блаженство.

– Блаженство… – Она взглянула в его обрамленные густыми ресницами глаза, что-то смутно припоминая. – Так вот что это значит!

Лахлан удивленно заморгал, но не прервал свои ласки.

– Что?

– О-одна сомнительная баллада, которую я читала. Там упоминалось о… блаженстве. Я прежде никак не могла понять… В ней говорилось, что Дарби хотел овладеть замком… расположенным у Уны среди густых завитков между двух алых губ…

Хриплый смех вырвался из горла Лахлана.

– Я знаю эту балладу. А вы. Принцесса, должно быть, еще порочнее, чем я мог вообразить, раз коллекционируете сочинения подобного рода.

Венеция попыталась рассердиться, но как она могла, когда он так чудесно ласкал ее?

– Это просто… из чисто теоретического интереса, – сказала она, но тут же опровергла свои слова, бесстыдно схватив его за руку и направляя его движения, когда он проник внутрь ее еще и вторым пальцем. – О Боже… это так…

– Да, – сказал он низким, чуть хриплым голосом. – Может быть, ты согласишься… разделить этот чисто теоретический интерес со мной?

Его пальцы вторгались в ее лоно в бешеном ритме, захватившем ее подобно звукам цыганского бубна, заглушая всякие связные мысли.

– Что?

– Вы не выполняете свою часть работы, Принцесса, – напомнил он ей.

Только тогда Венеция осознала, что прекратила свои ласки, слишком поглощенная тем, что он делал с ней.

– Ох, правда… прошу прощения…

Она принялась снова ласкать его, и Лахлан облегченно вздохнул, а вскоре дыхание его участилось и сделалось прерывистым.

– Ах, дорогая… да… вот так… продолжай… пока я не скажу остановиться… теперь резче… скорее… да, вот так… Помоги мне, Боже…

Больше они не произнесли ни слова, потому что были полностью поглощены друг другом, изо всех сил стараясь доставить друг другу наслаждение. Их руки согласованно двигались в общем ритме, лаская разгоряченную кожу и гладкую плоть, их жажда освобождения нарастала все быстрее и быстрее, пока на вершине не вылилась в стоны, а затем в пронзительный крик.

Ее громкий крик, когда острое наслаждение пронзило ее, неописуемо сладостное, унесшее ее на вершину блаженства. Лахлан впитал этот крик горячим алчущим ртом, в то время как тело его напряглось, а плоть судорожно запульсировала под ее пальцами.

Когда Венецию подхватил вихрь неизведанных доселе ощущений, Лахлан вытащил руку, которой ласкал ее, и, схватив полотенце, плотно обмотал им ее ладонь, сжимавшую его плоть. И в тот же миг струя горячей жидкости хлынула наружу, оросив ее пальцы и ткань.

Оторвавшись от ее губ, Лахлан прошептал:

– Силы небесные! Пресвятая Матерь Божья…

Сердце ее пело в унисон с его словами. Боже, какие ощущения! Что же такое он с ней сделал?

Что бы это ни было, похоже, он чувствовал, то же самое, потому что крепко прижал ее к себе, зарывшись лицом в ее волосы, и тяжело дышал, согревая дыханием ее шею и содрогаясь всем телом.

Потребовалось некоторое время, чтобы возбуждение внутри ее утихло, а его тело расслабилось и размякло, словно бы опустошилось.

Затем Лахлан пробормотал:

– Это было… чертовски лучше, чем… в теории.

– Да, – отозвалась Венеция со смехом. – Гораздо лучше.

Они оба тяжело дышали, подобно волынщикам, только что окончившим играть рил. Только назойливый стук дождя в окно да шипение и потрескивание фонаря нарушали тишину спальни, помимо их учащенного дыхания. Постепенно холод нетопленной комнаты дал о себе знать, и Венеция почувствовала, что мерзнет.

И все же ей очень не хотелось покидать колено Лахлана. Она склонила к нему голову и прошептала:

– Значит, вот почему Уна сказала, что «готова расстаться с жизнью ради такого удовольствия».

– Такое удовольствие – большая редкость, Принцесса. – Лахлан потерся носом о ее щеку, потом об ухо, потом уткнулся в волосы. – Почти исключение. И поэтому его следует ценить и беречь.

– Нужно наслаждаться редкостными удовольствиями как можно чаще, тебе так не кажется? – Пробежавшись ладонями по его мускулистым рукам, она бросила на него игривый взгляд. – Ночь только началась и…

– О, нет. – Улыбка на его лице увяла. – Редкостные удовольствия следует вкушать редко.

У Венеции пересохло во рту.

– Так не должно быть.

– Именно так. – Его величественный, как у орла, взгляд мрачно устремился на нее, и он вытер ей полотенцем руку. – Теперь тебе нужно вернуться в постель. Одной. Прежде чем я уступлю искушению исполнить ту часть баллады, которую мы пропустили.

Венеция обвила его шею руками.

– И что же это за часть?

Взгляд Лахлана скользнул к ее обнаженной груди, и он с шумом втянул в себя воздух.

– Ты отлично ее знаешь. Где Дарби овладел Уной и они вместе «смазали ее замок» в «потоках блаженства». Вот эта часть.

– Это звучит интригующе, – прошептала Венеция, потянувшись, чтобы поцеловать его в губы.

Но он остановил ее, прежде чем ей это удалось.

– Нет. Я не собираюсь губить тебя.

Раньше это ее порадовало бы, но не теперь.

– Разве так уж ужасно, если это произойдет?

– Да. Тогда я буду обязан жениться на тебе, а я не могу.

«Я не могу». Ничто не способно так помешать обольщению, как голая правда.

Но она не позволит ему так легко от нее отделаться.

– Почему же? – прошептала Венеция, пытаясь не принимать его слова близко к сердцу.

Опустив глаза, он принялся сосредоточенно подтягивав вверх ее рубашку, чтобы прикрыть груди.

– Даже если твой отец согласится на это, – сказал он, – и даже если нам с ним удастся благополучно уладить наше дело, ты не сможешь быть счастлива в Росскрейге.

– Откуда вам знать?

Его холодный взгляд пронзил ей сердце.

– Потому что ты слишком утонченная леди.

– Слишком утонченная леди? – Она поднялась и дрожащими пальцами завязала тесемки рубашки. – Кажется, вы только что могли убедиться, что я далеко не такая уж утонченная и благонравная леди.

– Я говорю совсем не об этом. – Лахлан встал, прикрывавшее его полотенце свалилось, но Венеция только мельком увидела его обнаженным, потому что он сразу же повернулся к ней спиной, чтобы натянуть панталоны. – Даже самых утонченных леди обуревают желания. Но это не отменяет того, что они рождены совсем для другой жизни. И как только пыл страсти угасает, приходится жить в реальных домах и преодолевать реальные трудности. Страсть не стоит таких мучений…

«Для такой женщины, как ты». Не следовало ему говорить эти слова.

Венеция в отчаянии наблюдала, как его великолепные ягодицы скрылись под тканью панталон. Он, видно, считал, что это последний раз, когда они были близки, разве нет? Он позволил себе это, потому что она сама навязалась ему, но в дальнейшем он этого не допустит.

– Давайте разберемся, правильно ли я вас поняла. То, что меня влечет к вам, не имеет значения. А также и то, что мне правится ваше общество…

– Нравится мое общество? – С горькой усмешкой Лахлан повернулся к ней лицом. – Последние два дня вы только и делали, что обзывали меня «грубияном» и «мерзавцем». С тех пор ничего не изменилось.

– Все изменилось, – прошептала она. – Вы сами знаете, что это так.

– Ничего подобного я не знаю. – Он вздернул подбородок и расправил плечи с гордостью воинственного горца. – Вы почувствовали жалость ко мне, ощутили ответственность за раны, нанесенные мне людьми вашего отца. И нас… слегка занесло. Но это не означает, что мы сможем жить вместе. Вы не настолько глупы, чтобы не понимать этого.

До этой минуты Венеция никогда не стыдилась своего отца или себя. И тот факт, что Лахлан заставил ее стыдиться, ужасно разозлил ее.

– Вы в самом деле так сильно ненавидите моего отца?

– К нему это не имеет никакого отношения. – Но он не рискнул встретиться с ней взглядом, а вместо этого отвернулся и принялся собирать свою одежду.

– Да неужели? А если бы я не была его дочерью, вы бы с тем же презрением отвергли меня?

– Отверг вас! – Лахлан повернулся к ней лицом. – Это вы с презрением отвергнете меня, когда ваш отец явится за вами и я буду вынужден…

Когда он с проклятием прервался, сердце девушки замерло.

– Вынуждены что?

Он не ответил, а просто вышел в коридор, чтобы передать Салли вещи для стирки, потом вернулся и захлопнул дверь, перед тем как взять с кровати подушку.

– Ответьте мне, Лахлан. – Полная дурных предчувствий, Венеция последовала за ним туда, где он бросил на пол подушку. – Я уже спрашивала вас прежде, что вы сделаете, если папа не отдаст вам деньги, но вы уклонились от ответа. Я спрашиваю вас снова, и на этот раз я хочу услышать правду. Что вы собираетесь сделать?

– Не суйтесь в это дело, – рявкнул он. – Вас это совершенно не касается.

– Если бы это было так, меня бы здесь не было. Скажите мне, что вы собираетесь делать. Я не оставлю вас в покое, пока вы не скажете.

– Прекрасно! – Он повернулся к ней, глаза его пылали гневом. – Вы видели, что люди вашего отца сделали со мной только за то, что я ограбил Маккинли. А теперь я похитил его дочь. Если он явится сюда без денег, значит, ему нужна моя голова. Тогда вопрос встанет так – или он, или я, разве вы не понимаете? С этим надо кончать так или иначе, и будь я проклят, если допущу, чтобы подлое предательство сошло ему с рук.

Она все еще не понимала.

– Значит, если он откажется вернуть вам деньги, которые должен…

– Я вызову его на дуэль. И если мы с вами поженимся, вы станете либо вдовой, либо женой убийцы. – Непреклонно выпятив челюсть, Лахлан скрестил руки на обнаженной груди. – Дьявольский выбор, вам так не кажется?