"Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I." - читать интересную книгу автора (Мусатов Алексей Иванович)

ТИХАЯ ЧИТАЛЬНЯ

В общежитии Степа сел за уроки.

Но позаниматься ему не пришлось. Прибежала Нюшка и напомнила, что сегодня они дежурят в читальне.

Школа в эти осенние дни стала самым притягательным местом в деревне. В сумерки сюда сходились мужики. Как куры на нашесте, они рассаживались на школьном крыльце, мешая проходить учителям и ребятишкам, или толклись в скверике перед школой, до блеска засиживая скамейки и замусоривая окурками клумбы.

С легкой руки Матвея Петровича, в пустующем классе нижнего этажа школы открылось что-то вроде избы-читальни.

Учитель раздобыл несколько газет и журналов, выпросил у скупой библиотекарши с десяток потрепанных книг и наладил в читальне дежурство школьников.

Нюшка и Степа пришли на дежурство, когда уже совсем стемнело.

Они зажгли лампу-«молнию» с широким жестяным абажуром, покрашенным белой краской, проветрили помещение, разложили на столах газеты и журналы. Вернее, все это проделала Нюшка, потому что Степа, как только вошел в читальню, опустился на лавку и сидел, ко всему безучастный и равнодушный.

— Ты что как в воду маканый? — с удивлением спросила Нюшка. — Дежурить неохота?

Степа молчал.

— И разговаривать не хочешь! — обиделась девочка. — Тогда уходи — я одна подежурю.

Степа поднял голову. А может быть, все же поделиться с Нюшкой? Рассказать ей про хлеб в подполье, про Митьку Горелова — она же ему друг и, наверно, подскажет, как надо поступить.

Но рассказать Степа не успел: мужики, продрогнув на морозе, без всякого приглашения повалили в теплое помещение читальни.

Нюшка стала в дверях, стараясь пропускать мужиков по одному, и строго напоминала каждому, что в читальне нельзя ни курить, ни шуметь, ни выражаться бранными словами.

И мужики слушались строгую дежурную. Долго вытирали ноги о веник у порога, входили в читальню на цыпочках, чинно усаживались за столы и аккуратно брали книги и газеты.

Пробирались сюда и школьники. Им бы полагалось быть дома, готовить уроки на завтрашний день, но как не заглянуть в читальню, куда каждый вечер, как на сходку, набивается так много мужиков и всегда может случиться что-нибудь интересное!

Нюшка ухватила за шиворот Сему Уклейкина, пытавшегося было проскользнуть за спиной деда Прохора в читальню, и заявила, что вход ему воспрещается.

— Другим можно, а мне почему запрет? — заартачился Уклейкин.

— Ты дикарь... картинки из книжек вырываешь, — напомнила Нюшка.

— Пускай посидит, — вмешался Степа. — Может, ума прибавится и совести.

Вначале все шло чинно и по порядку.

Игнат Хорьков, которому досталась прошитая по корешку суровой ниткой книга «Путешествие на Луну» Жюля Верна, обратился даже к Нюшке за разъяснением: зачем это в книгах обманывают людей, когда всем старым и малым известно, что на Луне никто и никогда не был?

Девочка долго втолковывала Игнату, что «Путешествие на Луну» — это пока что фантазия, по-другому сказать — выдумка, но может статься, что через сколько-то лет люди и впрямь полетят на другие планеты.

— А зачем нам на Луну зариться, — допытывался Игнат, — ежели и на грешной Земле полная чехарда и неустройство?

На этот хитрый вопрос Нюшка не нашлась что ответить и сказала, что про устройство Земли они будут проходить только во второй половине года.

Хорьков крякнул, почесал затылок и полез в карман за кисетом.

— Дядя Игнат, выведу! — прикрикнула Нюшка, желая показать, что она все-таки дежурная. — И не чадите лучше своим самосадным зельем!

Но было уже поздно. То в одном углу, то в другом задымились цигарки, и мужики завели шумные разговоры.

Говорили о колхозах, что вырастали по округе, как грибы, о зиме, которая обещает быть холодной и снежной, о том, что в соседнем селе у твердозаданцев нашли пять ям с прелым, засолодевшим хлебом.

— Вот что, ироды, делают! — вздохнул старик Курочкин. — Ни себе, ни людям...

— А наши-то богатеи тоже, видать, хлеб попрятали, — сказал Игнат Хорьков. — Кузьме Шмелеву полтораста пудов сдать полагалось, а заглянули в амбар — и полсотни не наскребли. И куда только хлебушек подевался?

— Поди, тоже где-нибудь в яме преет.

— Наши крепенькие — не простаки. С дешевого козыря не пойдут...

«Что же все-таки делать, что делать? — думал Степа, прислушиваясь к разговорам. — Смолчать про дядин хлеб, пожалеть Горелова и Митьку или все же пойти к Матвею Петровичу и дяде Егору и сообщить им обо всем?»

Но Рукавишниковы, как Степа знал от Шурки, уехали в Заречье «агитировать за колхоз» и вернутся только ночью. Тогда, может быть, разыскать уполномоченного по хлебозаготовкам Крючкина?.. Но как быть с Митькой? Он же доверил ему свою тайну, и Степа почти поклялся приятелю, что будет молчать. А разве можно предать товарища, нарушить честное слово?

Степа не находил себе места. То перебирал журналы, то задумчиво смотрел в окно, то поглядывал на дверь.

— Ты дежурный или кто? — зашипела на него Нюшка. — Курят все, шумят... Это тихая читальня или сходка? Скажи им построже...

— Да дежурю я, дежурю! — отмахнулся Степа и без особого воодушевления крикнул: — Тише, граждане! И не курить!

В читальню вошла Таня. Степа бросился к ней навстречу, схватил за руку и, утащив в коридор, спросил, где сейчас находится Митька Горелов.

— К тетке Матрене пошел, — ответила сестра. — Зачем он тебе?

Степа зашептал о том, что им никак нельзя молчать о спрятанном хлебе. Надо срочно разыскать Митьку и упросить, чтобы тот разрешил раскрыть тайну и вывести всех на чистую воду.

— Но ты же Митьке слово дал! — испуганно напомнила Таня. — Обещал молчать пока...

— Это так, — согласился Степа и, вздохнув, торопливо и сбивчиво принялся объяснять, что Митькин отец связался с кулаками, скрывает чужой хлеб, обманывает Советскую власть. Какой же он председатель сельского Совета после этого? Так что же важнее и дороже — честное слово перед другом или подлинная правда, так нужная людям?

— И худо же с Митькой будет, если с отцом что случится, — жалобно сказала Таня.

— Знаю, — нахмурился Степа. — И Митька пусть знает... Мы его в беде не оставим, помогать будем. Так ему и скажи... Ну, иди, иди, поговори с ним. В читальню его позови...

— Ладно, схожу, — вздохнув, согласилась Таня, направляясь к двери.

В школьный коридор с улицы вошел Василий Хомутов. Заметив Степу, он спросил его, куда запропастился Афонька. Степа кивнул на читальню и открыл перед Хомутовым дверь.

Мужики встретили Василия шумными восклицаниями:

— Эге! Барсук из норы вылез!

— Замшел дома-то, Василь Силыч? На огонек потянуло?

— Может, в шашечки сразимся? — А вот газетка свеженькая!

— Ни к чему мне эти утехи! — Хомутов хмуро окинул взглядом читальню, выискал глазами Афоню, который играл в шашки с Семкой Уклейкиным, и кивнул сыну на дверь. — Порядка не знаешь? Нарочного за тобой посылать!

Сделав последний ход, Афоня с недовольным видом вылез из-за стола.

За последнее время его отец стал совсем невозможным. Не ходил ни на одно собрание, вечно держал калитку на запоре и всем уполномоченным и агитаторам, желавшим его навестить, отвечал через дверь чужим голосом, что мол, Василия Хомутова нет дома.

«Чего там штаны просиживать! — объяснял он свое поведение Афоне и жене. — Там, как река в половодье, — крутит, тянет. Не заметишь, как и на стремнину вынесет. Лучше уж на бережку отсидеться, в затишье».

Афоне отец строго-настрого наказал: нигде после уроков не задерживаться и сразу же являться домой. '

Сейчас, взяв сына за руку, Василий молча повел его к двери.

— Да присядь ты, Барсук Иваныч! — остановил его Игнат Хорьков. — Я для тебя новость припас.

Василий насторожился. Хорьков чуть приметно подморгнул мужикам и протянул Василию кисет с табаком:

— Новые артельщики тебя к себе прочат...

— Чего? — опешил Василий.

— Егор Рукавишников так и говорит: «Душа из меня вон, если я Барсука не сагитирую в колхоз войти!» Как же иначе! Лошадь у тебя добрая, сбруя справная, семян в достатке, сам чертоломишь за троих. Да ты для них клад бесценный!

Василию стало жарко. Он сорвал с головы лохматую баранью шапку и с размаху вытер ею взмокшее лицо.

— Что, брат, припекло? — ухмыльнулся Хорьков. — Истинную правду говорю... Вот хоть любого артельщика спроси.

Отмахнувшись, Василий толкнул дверь и нос к носу столкнулся с Аграфеной. В читальне засмеялись: вот и артельщица легка на помине!

Подойдя к Нюшке, Аграфена вполголоса спросила, скоро ли дочь вернется домой. Ей надо ехать в Заречье на собрание, а дома никого нет.

— Ступай, если надо, — шепнул Степа Нюшке. — Я и один подежурю.

Мужики обступили Аграфену.

Посмеиваясь и лукаво переглядываясь, они принялись расспрашивать ее, как поживает молодой колхоз, правда ли, что члены артели скоро сведут вместе всех коров, поросят и кур, а сами поселятся в одном доме, будут есть из общей чашки и даже спать на общей кровати. По слухам, в артели уже шьют стометровое одеяло и набивают соломой такой же матрац.

— А вы уши-то настежь держите— еще не то услышите! — нахмурилась Аграфена. — Шептунов на ваш век хватит...

— Ладно! Одеяло там, матрац — это дело десятое, — заговорил Василий, остановившись у двери. — Ты, Аграфена, лучше о деле скажи... Тринадцать хозяйств в вашей артели, а лошадей четыре штуки, да и те от ветра качаются. Вот и скажи: на чем весной пахать будете? Сами, что ли, в плуг впряжетесь? Егор, скажем, коренником, ты — в пристяжных...

— Не в чужой стороне живем, — помолчав, ответила Аграфена. — Раз власти к хорошему нас зовут, без подмоги не оставят...

— Вот как! — раздраженно перебил ее Василий. — Собрались Тюха, Матюха да Колупай с братом и опять думаете на дармовщинку прожить! Власть даст, власть поможет! А нам, выходит, опять налоги плати да заготовку вози... Нет, вы попробуйте своей кишкой все вытянуть!

— Гляди, и вытянем. За тем и в артель сошлись! — почти весело сказала Аграфена. — Начнем с малого, а там и другие пристанут. Вот хотя бы ты, Силыч... Как ни отсиживайся в своей берлоге, а от артели тебе никуда не деться. Дорожка у нас одна — прямая, накатанная.

— А я что говорил? — Хорьков толкнул Василия в бок. — Считай, что ты уже в артели...

Хомутов ошалело оглядел мужиков.

Потом в сердцах сплюнул на пол, по-мальчишески сложил заскорузлые, с черными ногтями пальцы в кукиш и сунул его под нос Аграфене:

— А дулю не хочешь?

— Да ты в уме ли, Силыч! — Аграфена подалась назад. — С кулачищами лезет!

— И плеваться нечего! — прикрикнула на Василия обиженная за мать Нюшка. — Читальня все-таки!..

— Нет, мне с вашей братией не по пути! И не цепляйте меня! Не пойду! — Хомутов вновь шагнул к двери.

— А с кем тебе по пути? — насмешливо спросила Аграфена. — С Никитой Ереминым? Или, может, с Ильей Ковшовым?

— Что Ковшов, что? — загорячился Василий. — Чего ты его поносишь на каждом шагу? Я ему ни сват, ни брат, а скажу по совести: зря вы его к кулакам пишете. Илья Ефимович человек умственный, с головой, землю понимает. Дай ему простор, не стреножь его, так он вас всех хлебом завалит!

— Завалил хлебом — прямо по горло! — усмехнулась Аграфена. — Что было в амбаре, и то словно сквозь землю провалилось.

Хомутов сокрушенно развел руками:

— Вчера человека облыжно оговорила и ныне тоже. Да случись с тобой такая беда, как с Ковшовым...

— Добрая ты душа, Василий Силыч! — вздохнув и понизив голос, сказала Аграфена. — Что покажут на ладошке, тому и веришь. А вот чует мое сердце: не было и не было никакого воровства. Все это для отвода глаз придумано.

— Опять булгу да смуту заводишь! — вскипел Василий. — И что ты за человек, Грунька! Как змеюка какая. Ползаешь, шипишь, жалишь всех...

Нюшка с испугом посмотрела на мать, потом на Степу.

— За что же так, Василий? — побледнев, спросила Аграфена, словно от удара подаваясь назад.

Степа не помнил, как он очутился перед Афониным отцом.

— Вы... вы не обзывайте ее! — запальчиво выкрикнул он. — Тетя Груня правильно говорит... И не было никакого воровства! Обман все это!

И вдруг Степа осекся — от порога на него в упор смотрел директор школы.

В читальне стало тихо.

Попрятав в рукава цигарки, мужики расступились, пропуская директора вперед.

Федор Иванович потянул носом чадный, прокуренный воздух, поморщился и открыл форточку.

— Да, атмосфера! Надо же иметь уважение, граждане! Все-таки это школа, здесь дети учатся, — упрекнул он мужиков, взглянув на ручные часы. Потом обратился к Степе: — А ты, Ковшов, поднимись ко мне в кабинет.

Мужики один за другим стали выходить из читальни. Бросив на Степу недоумевающий и встревоженный взгляд, последними удалились Аграфена и Нюшка.