"Полное собрание сочинений и писем. Том 12. Пьесы. 1878 - 1888" - читать интересную книгу автора (Чехов Антон Павлович)ИвановИванов Николай Алексеевич, непременный член по крестьянским делам присутствия. Анна Петровна, его жена, урожденная Сарра Абрамсон. Шабельский Матвей Семенович, граф, его дядя по матери. Лебедев Павел Кириллыч, председатель земской управы. Зинаида Савишна, его жена. Саша, дочь Лебедевых, 20-ти лет. Львов Евгений Константинович, молодой земский врач. Бабакина Марфа Егоровна, молодая вдова, помещица, дочь богатого купца. Косых Дмитрий Никитич, акцизный. Боркин Михаил Михайлович, дальний родственник Иванова и управляющий его имением. Авдотья Назаровна, старуха с неопределенною профессией. Егорушка, нахлебник Лебедевых. 1-й гость. 2-й гость. 3-й гость. 4-й гость. Петр, лакей Иванова. Гаврила, лакей Лебедевых. Гости обоего пола, лакеи. Иванов Боркин Иванов Боркин. Нет, вы сейчас пощупайте. Иванов. Я читаю… после… Боркин. Нет, серьезно, вам будет жаль, если я вдруг умру? Николай Алексеевич, вам будет жаль, если я умру? Иванов. Не приставайте! Боркин. Голубчик, скажите: будет жаль? Иванов. Мне жаль, что от вас водкой пахнет. Это, Миша, противно. Боркин Иванов. Это, наконец, невыносимо… Поймите, Миша, что это издевательство… Боркин. Ну, ну… виноват, виноват!.. Бог с вами, сидите себе… Иванов. Какие восемьдесят два рубля? Боркин. Завтра рабочим платить. Иванов. У меня нет. Боркин. Покорнейше благодарю! Иванов. Не знаю. У меня сегодня ничего нет. Подождите до первого числа, когда жалованье получу. Боркин. Вот и извольте разговаривать с такими субъектами!.. Рабочие придут за деньгами не первого числа, а завтра утром!.. Иванов. Так что же мне теперь делать? Ну, режьте меня, пилите… И что у вас за отвратительная манера приставать ко мне именно тогда, когда я читаю, пишу или… Боркин. Я вас спрашиваю: рабочим нужно платить или нет? Э, да что с вами говорить!.. Голос Шабельского за окном: «Играть с вами нет никакой возможности… Слуха у вас меньше, чем у фаршированной щуки, а туше возмутительное». Анна Петровна Боркин. С вашим Nicolas-voila еще не так зашагаешь. Анна Петровна. Послушайте, Миша, прикажите принести на крокет сена. Боркин Анна Петровна. Скажите, какой тон… К вам этот тон совсем не идет. Если хотите, чтобы вас любили женщины, то никогда при них не сердитесь и не солидничайте… Иванов. Тебе, Анюта, вредно стоять у открытого окна. Уйди, пожалуйста… Боркин. Не забывайте еще, что через два дня нужно проценты платить Лебедеву. Иванов. Я помню. Сегодня я буду у Лебедева и попрошу его подождать… Боркин. Вы когда туда поедете? Иванов. Сейчас. Боркин Иванов. Будет вам вздор молоть… Боркин. Нет, серьезно, ей-богу, хотите, я на Марфуше женюсь? Приданое пополам… Впрочем, зачем я это вам говорю? Разве вы поймете? Иванов. Все это, Миша, фокусы… Если не хотите со мною ссориться, то держите их при себе. Боркин Шабельский Боркин Шабельский. Повторяю, я не говорю о присутствующих… Может быть, есть исключения, хотя, впрочем… Иванов Львов Шабельский Иванов Львов. Да, отказывается. Боркин. Послушайте, доктор, разве Анна Петровна уж так серьезно больна, что необходимо в Крым ехать?.. Львов Боркин. Псс!.. нехорошо… Я сам давно уже по лицу замечал, что она не протянет долго. Львов. Но… говорите потише… в доме слышно… Боркин Шабельский. Все вздор, вздор и вздор!.. Боркин. А я, господа, тут все учу Николая Алексеевича деньги наживать. Сообщил ему одну чудную идею, но мой порох, по обыкновению, упал на влажную почву. Ему не втолкуешь… Посмотрите, на что он похож: меланхолия, сплин, тоска, хандра, грусть… Шабельский Боркин Шабельский Боркин. Тут и учить нечему. Очень просто… Merci! Шабельский Боркин. На вашем месте я через неделю имел бы тысяч тридцать, если не больше. Иванов Львов. Мне, Николай Алексеевич, нужно серьезно поговорить с вами. Иванов. Говорите. Львов. Я об Анне Петровне. Иванов Львов. Допустим, что это правда. Теперь далее. Самое главное лекарство от чахотки — это абсолютный покой, а ваша жена не знает ни минуты покоя. Ее постоянно волнуют ваши отношения к ней. Простите, я взволнован и буду говорить прямо. Ваше поведение убивает ее. Николай Алексеевич, позвольте мне думать о вас лучше!.. Иванов. Все это правда, правда… Вероятно, я страшно виноват, но мысли мои перепутались, душа скована какою-то ленью, и я не в силах понимать себя. Не понимаю ни людей, ни себя… Я, милый друг, рассказал бы вам с самого начала, но история длинная и такая сложная, что до утра не расскажешь. Анюта замечательная, необыкновенная женщина… Ради меня она переменила веру, бросила отца и мать, ушла от богатства, и если бы я потребовал еще сотню жертв, она принесла бы их, не моргнув глазом. Ну-с, а я ничем не замечателен и ничем не жертвовал. Впрочем, это длинная история… Вся суть в том, милый доктор Шабельский «Хотите, говорит, посватаю за вас Марфушу?» Qui est ce que c'est[2] Марфуша? Ах, это та, Балабалкина… Бабакалкина… эта, что на прачку похожа. Анна Петровна. Это вы, граф? Шабельский. Что такое? Анна Петровна. Я вспомнила одну вашу фразу. Помните, вы говорили за обедом? Вор прощеный, лошадь… Как это? Шабельский. Жид крещеный, вор прощеный, конь леченый — одна цена. Анна Петровна Шабельский. Это что за экзамен? Анна Петровна. Живем мы с вами под одною крышей уже пять лет, и я ни разу не слыхала, чтобы вы отзывались о людях спокойно, без желчи и без смеха. Что вам люди сделали худого? И неужели вы думаете, что вы лучше всех? Шабельский. Вовсе я этого не думаю. Я такой же мерзавец и свинья в ермолке, как все. Моветон и старый башмак. Я всегда себя браню. Кто я? Что я? Был богат, свободен, немного счастлив, а теперь… нахлебник, приживалка, обезличенный шут. Я негодую, презираю, а мне в ответ смеются; я смеюсь, на меня печально кивают головой и говорят: спятил старик… А чаще всего меня не слышат и не замечают… Анна Петровна Шабельский. Кто кричит? Анна Петровна. Сова. Каждый вечер кричит. Шабельский. Пусть кричит. Хуже того, что уже есть, не может быть. Анна Петровна. А что бы вы сделали, если бы вы выиграли? Шабельский Анна Петровна. А еще что? Шабельский. По целым дням сидел бы на жениной могиле и думал. Так бы я и сидел на могиле, пока не околел. Жена в Париже похоронена… Анна Петровна. Ужасно скучно. Сыграть нам дуэт еще, что ли? Шабельский. Хорошо, приготовьте ноты. Иванов Шабельский Иванов Львов Иванов. Может быть, может быть… Вам со стороны виднее… Очень возможно, что вы меня понимаете… Вероятно, я очень, очень виноват… Львов Шабельский Анна Петровна. Граф, оставьте его! Пусть едет, пусть… Иванов Шабельский. Хоть к черту в пекло, хоть к крокодилу в зубы, только чтоб не здесь оставаться. Мне скучно! Я отупел от скуки! Я надоел всем. Ты оставляешь меня дома, чтобы ей не было одной скучно, а я ее загрыз, заел! Анна Петровна. Оставьте его, граф, оставьте! Пусть едет, если ему там весело. Иванов. Аня, к чему этот тон? Ты знаешь, я не за весельем туда еду! Мне нужно поговорить о векселе. Анна Петровна. Не понимаю, зачем ты оправдываешься? Поезжай! Кто тебя держит? Иванов. Господа, не будемте есть друг друга! Неужели это так необходимо!? Шабельский Иванов Шабельский. Да? Ну, merci, merci… Иванов. Можно, только поскорей, пожалуйста! Как вы все надоели мне! Впрочем, господи, что я говорю? Аня, я говорю с тобою невозможным тоном. Никогда этого со мною раньше не было. Ну, прощай, Аня, я вернусь к часу. Анна Петровна. Коля, милый мой, останься дома! Иванов Анна Петровна. Коля… а то остался бы! Будем, как прежде, разговаривать… Поужинаем вместе, будем читать… Я и брюзга разучили для тебя много дуэтов… Я тебя не понимаю. Это уж целый год продолжается. Отчего ты изменился? Иванов. Не знаю, не знаю… Анна Петровна. А почему ты не хочешь, чтобы я уезжала вместе с тобою по вечерам? Иванов. Если тебе нужно, то, пожалуй, скажу. Немножко жестоко это говорить, но лучше сказать… Когда меня мучает тоска, я… я начинаю тебя не любить. Я и от тебя бегу в это время. Одним словом, мне нужно уезжать из дому. Анна Петровна. Тоска? Понимаю, понимаю… Знаешь что, Коля? Ты попробуй, как прежде, петь, смеяться, сердиться… Останься, будем смеяться, пить наливку, и твою тоску разгоним в одну минуту. Хочешь, я буду петь? Или пойдем, сядем у тебя в кабинете, в потемках, как прежде, и ты мне про свою тоску расскажешь… У тебя такие страдальческие глаза! Я буду глядеть в них и плакать, и нам обоим станет легче… Иванов. Ты помолись за меня богу, Аня! Анна Петровна. Поезжай… Львов Анна Петровна. Слушаю-с. Львов. Что «слушаю-с»! Я говорю серьезно. Анна Петровна. А я не хочу быть серьезною. Львов. Вот видите, — вы уже кашляете… Шабельский Львов. Шут! Анна Петровна. Какая скука!.. Вон кучера и кухарки задают себе бал, а я… я — как брошенная… Евгений Константинович, где вы там шагаете? Идите сюда, сядьте!.. Львов. Не могу я сидеть. Анна Петровна. На кухне «чижика» играют. Доктор, у вас есть отец и мать? Львов. Отец умер, а мать есть. Анна Петровна. Вы скучаете по матери? Львов. Мне некогда скучать. Анна Петровна Львов. Ну и пусть кричит. Анна Петровна. Я, доктор, начинаю думать, что судьба меня обсчитала. Множество людей, которые, может быть, и не лучше меня, бывают счастливы и ничего не платят за свое счастье. Я же за всё платила, решительно за всё!.. И как дорого! За что брать с меня такие ужасные проценты?.. Душа моя, вы все осторожны со мною, деликатничаете, боитесь сказать правду, но думаете, я не знаю, какая у меня болезнь? Отлично знаю. Впрочем, скучно об этом говорить… Львов. Не умею. Анна Петровна. А Николай умеет. И начинаю я также удивляться несправедливости людей: почему на любовь не отвечают любовью и за правду платят ложью? Скажите: до каких пор будут ненавидеть меня отец и мать? Они живут за пятьдесят верст отсюда, а я день и ночь, даже во сне, чувствую их ненависть. А как прикажете понимать тоску Николая? Он говорит, что не любит меня только по вечерам, когда его гнетет тоска. Это я понимаю и допускаю, но представьте, что он разлюбил меня совершенно! Конечно, это невозможно, ну — а вдруг? Нет, нет, об этом и думать даже не надо. Львов. Вы удивляетесь… Анна Петровна Львов Анна Петровна. Вы говорите, что Николай то да се, пятое, десятое. Откуда вы его знаете? Разве за полгода можно узнать человека? Это, доктор, замечательный человек, и я жалею, что вы не знали его года два-три тому назад. Он теперь хандрит, молчит, ничего не делает, но прежде… Какая прелесть!.. Я полюбила его с первого взгляда. А теперь не то… Теперь он едет к Лебедевым, чтобы развлечься с другими женщинами, а я… сижу в саду и слушаю, как сова кричит… Доктор, а братьев у вас нет? Львов. Нет. Ну, что еще? Что вам? Анна Петровна Львов. Куда это? Анна Петровна. Туда, где он… Я поеду… Прикажите заложить лошадей… Львов. Вам нельзя ехать… Анна Петровна. Оставьте меня, не ваше дело… Я не могу, поеду… Велите дать лошадей… Львов. Нет, я решительно отказываюсь лечить при таких условиях! Мало того, что ни копейки не платят, но еще душу выворачивают вверх дном!.. Нет, я отказываюсь! Довольно!.. Зинаида Савишна Бабакина. Здравствуйте, Зинаида Савишна! Честь имею вас поздравить с новорожденною… Дай бог, чтоб… Зинаида Савишна. Благодарю вас, душечка, я так рада… Ну, как ваше здоровье?.. Бабакина. Очень вами благодарна. 1-й гость Бабакина 1-й гость Зинаида Савишна Бабакина. Не беспокойтесь, очень вами благодарна… 1-й гость. Вы, Марфа Егоровна, через Мушкино ехали?.. Бабакина. Нет, на Займище. Тут дорога лучше. 1-й гость. Так-с. Косых. Два пики. Егорушка. Пас. Авдотья Назаровна. Пас. 2-й гость. Пас. Бабакина. Выигрышные билеты, душечка Зинаида Савишна, опять пошли шибко в гору. Видано ли дело: первый заем стоит уж двести семьдесят, а второй без малого двести пятьдесят… Никогда этого не было… Зинаида Савишна Бабакина. Не скажите, душечка; хоть они и в большой цене, а держать в них капитал невыгодно. Одна страховка сживет со света. Зинаида Савишна. Так-то так, а все-таки, моя милая, надеешься… 3-й гость. С моей точки зрения, mesdames, я так рассуждаю, что в настоящее время иметь капитал очень невыгодно. Процентные бумаги дают весьма немного дивиденда, а пускать деньги в оборот чрезвычайно опасно. Я так понимаю, mesdames, что человек, который в настоящее время имеет капитал, находится более в критическом положении, чем тот, mesdames, который… Бабакина А разве можно при дамах зевать? 1-й гость. Pardon, mesdames, это я нечаянно. Егорушка. Два бубны. Авдотья Назаровна. Пас. 2-й гость. Пас. Косых. Пас. Бабакина Зинаида Савишна Лебедев Бабакина. Очень вами благодарна. Лебедев. Ну, слава богу!.. Слава богу! 1-й гость. На доброе здоровье!.. Лебедев. Какое уж тут доброе здоровье!.. Околеванца нет, и на том спасибо. Косых Авдотья Назаровна Косых Авдотья Назаровна Косых. Это возмутительно!.. Позвольте… у вас… у меня… у вас… Лебедев Авдотья Назаровна Косых Авдотья Назаровна. Уф!.. Даже в жар от него бросило… Севрюга!.. Сам ты севрюга!.. Бабакина. Да и вы, бабушка, сердитая… Авдотья Назаровна Лебедев. Ну, распелась… Жениха бы ей лучше подыскала… Авдотья Назаровна. И найду! В гроб, грешница, не лягу, а ее да Саничку замуж выдам!.. В гроб не лягу… 3-й гость. Весьма неудачное сравнение. С моей точки зрения, mesdames, если теперешние молодые люди предпочитают холостую жизнь, то в этом виноваты, так сказать, социальные условия… Лебедев. Ну, ну!.. не философствуй!.. не люблю!.. Саша Зинаида Савишна. Сашенька, разве ты не видишь, что у нас Марфа Егоровна? Саша. Виновата. Бабакина. Загорделась, Саничка, загорделась, хоть бы разок приехала. Саша. Благодарю. Лебедев. Да, Авдотья Назаровна, трудно теперь с женихами. Не то что жениха — путевых шаферов достать негде. Нынешняя молодежь, не в обиду будь сказано, какая-то, господь с нею, кислая, переваренная… Ни поплясать, ни поговорить, ни выпить толком… Авдотья Назаровна. Ну, пить-то они все мастера, только дай… Лебедев. Не велика штука пить — пить и лошадь умеет… Нет, ты с толком выпей!.. В наше время, бывало, день-деньской с лекциями бьешься, а как только настал вечер, идешь прямо куда-нибудь на огонь и до самой зари волчком вертишься… И пляшешь, и барышень забавляешь, и эта штука. Бабакина. Кто это? Лебедев. Николаша Иванов. Бабакина. Да, он хороший мужчина Зинаида Савишна. Еще бы, душечка, быть ему счастливым! Саша. Мама, это неправда. Бабакина Авдотья Назаровна. А то, бывает, запрет ее в погреб и — «ешь, такая-сякая, чеснок»… Ест-ест, покуда из души переть не начнет. Саша. Папа, ведь это ложь! Лебедев. Ну, так что же? Пусть себе мелют на здоровье… Зинаида Савишна. Оттого вот и разорился, бедный. Дела, душечка, совсем упали… Если бы Боркин не глядел за хозяйством, так ему бы с жидовкой есть нечего было. Бабакина Зинаида Савишна. Да… это мой милый Пашенька распорядился дать ему. Не разбирает, кому можно дать, кому нельзя. Про капитал я уже не говорю — бог с ним, но лишь бы проценты исправно платил!.. Саша Зинаида Савишна. Тебе-то что? Что ты заступаешься? Саша 3-й гость. Александра Павловна, позвольте мне сказать два слова! Я уважаю Николая Алексеича и всегда считал за честь, но, говоря entre nous,[3] он мне кажется авантюристом. Саша. И поздравляю, если вам так кажется. 3-й гость. В доказательство приведу вам следующий факт, который передавал мне его атташе, или, так сказать, чичероне Боркин. Два года тому назад, во время скотской эпизоотии, он накупил скота, застраховал его… Зинаида Савишна. Да, да, да! Я помню этот случай. Мне тоже говорили. 3-й гость. Застраховал его, можете иметь в виду, потом заразил чумой и взял страховую премию. Саша. Ах, да вздор все это! Вздор! Никто не покупал и не заражал скота! Это сам Боркин сочинил такой проект и везде хвастался им. Когда Иванов узнал об этом, то Боркин потом у него две недели прощения просил. Виноват же Иванов только, что у него слабый характер и не хватает духа прогнать от себя этого Боркина, и виноват, что он слишком верит людям! Все, что у него было, растащили, расхитили; около его великодушных затей наживался всякий, кто только хотел. Лебедев. Шура-горячка! Будет тебе! Саша. Зачем же они говорят вздор? Ах, да все это скучно и скучно! Иванов, Иванов, Иванов — и больше нет других разговоров. Лебедев Саша. Ну, послушайте, сделайте мне такое одолжение! Если не хотите плясать, смеяться, петь, если все это скучно, то прошу вас, умоляю, хоть раз в жизни, для курьеза, чтобы удивить или насмешить, соберите силы и все разом придумайте что-нибудь остроумное, блестящее, скажите даже хоть дерзость или пошлость, но чтоб было смешно и ново! Или все разом совершите что-нибудь маленькое, чуть заметное, но хоть немножко похожее на подвиг, чтобы барышни хоть раз в жизни, глядя на вас, могли бы сказать: «Ах!» Послушайте, ведь вы желаете нравиться, но почему же вы не стараетесь нравиться? Ах, господа! Все вы не то, не то, не то!.. На вас глядя, мухи мрут и лампы начинают коптеть. Не то, не то!.. Тысячу раз я вам говорила и всегда буду говорить, что все вы не то, не то, не то!.. Шабельский Зинаида Савишна Лебедев. Ба! Кого вижу… граф! Шабельский Зинаида Савишна. Я так рада. Вы, граф, у нас такой редкий гость! Лебедев Шабельский. На чем же я могу к тебе ездить? Верхом на палке? Своих лошадей у меня нет, а Николай не берет с собою, велит с Саррой сидеть, чтоб та не скучала. Присылай за мною своих лошадей, тогда и буду ездить… Лебедев Шабельский. Пусти, пусти! От тебя, как из винного погреба… Лебедев. Душа моя, ты не можешь себе представить, как мне скучно без моих друзей! Вешаться готов с тоски… Зинаида Савишна Шабельский Зинаида Савишна. Вы, граф, все такой же насмешник… Лебедев. Двадцать бочек его наварили, так куда же его девать? Шабельский Зинаида Савишна Шабельский. Ну, да, да!.. знаем!.. Знаем, как вы плохо в шашки играете… Лебедев. Ей-богу, не знаю. Это у Зюзюшки спроси… Шабельский Бабакина. Очень вами благодарна, ваше сиятельство, а только я не люблю насмешек. Шабельский. Милый мой банк, да разве это насмешки? Это просто вопль души, от избытка чувств глаголят уста… Вас и Зюзюшку я люблю бесконечно… Зинаида Савишна. Вы все такой же, как и были. Иванов. Плохо. Сегодня доктор положительно сказал, что у нее чахотка… Зинаида Савишна. Неужели? Какая жалость!.. Шабельский. Вздор, вздор и вздор!.. Никакой чахотки нет, докторское шарлатанство, фокус. Хочется эскулапу шляться, вот и выдумал чахотку. Благо муж не ревнив. Лебедев Шабельский. Что же мне, целоваться с мошенниками и подлецами, что ли? Лебедев. Где же ты видишь мошенников и подлецов? Шабельский. Я, конечно, не говорю о присутствующих, но… Лебедев. Вот тебе и но… Все это напускное. Шабельский. Напускное… Хорошо, что у тебя никакого мировоззрения нет. Лебедев. Какое мое мировоззрение? Сижу и каждую минуту околеванца жду. Вот мое мировоззрение. Нам, брат, не время с тобою о мировоззрениях думать. Так-то… Шабельский. Ты уж и так нагаврилился… Погляди, как нос насандалил! Лебедев Зинаида Савишна. Давно уже у нас доктор Львов не был. Совсем забыл. Саша. Моя антипатия. Ходячая честность. Воды не попросит, папиросы не закурит без того, чтобы не показать своей необыкновенной честности. Ходит или говорит, а у самого на лбу написано: я честный человек! Скучно с ним. Шабельский. Узкий, прямолинейный лекарь! Иванов. Он меня ужасно утомил, но все-таки мне симпатичен; в нем много искренности. Шабельский. Хороша искренность! Подходит вчера ко мне вечером и ни с того ни с сего: «Вы, граф, мне глубоко несимпатичны!» Покорнейше благодарю! И все это не просто, а с тенденцией: и голос дрожит, и глаза горят, и поджилки трясутся… Черт бы побрал эту деревянную искренность! Ну, я противен ему, гадок, это естественно… я и сам сознаю, но к чему говорить это в лицо? Я дрянной человек, но ведь у меня, как бы то ни было, седые волосы… Бездарная, безжалостная честность! Лебедев. Ну, ну, ну!.. Сам, небось, был молодым и понимаешь. Шабельский. Да, я был молод и глуп, в свое время разыгрывал Чацкого, обличал мерзавцев и мошенников, но никогда в жизни я воров не называл в лицо ворами и в доме повешенного не говорил о веревке. Я был воспитан. А ваш этот тупой лекарь почувствовал бы себя на высоте своей задачи и на седьмом небе, если бы судьба дала ему случай, во имя принципа и общечеловеческих идеалов, хватить меня публично по рылу и под микитки. Лебедев. Молодые люди все с норовом. У меня дядя гегелианец был… так тот, бывало, соберет к себе гостей полон дом, выпьет, станет вот этак на стул и начинает: «Вы невежды! Вы мрачная сила! Заря новой жизни!» Та-та, та-та, та-та… Уж он отчитывает-отчитывает… Саша. А гости что же? Лебедев. А ничего… Слушают да пьют себе. Раз, впрочем, я его на дуэль вызвал… дядю-то родного. Из-за Бэкона вышло. Помню, сидел я, дай бог память, вот так, как Матвей, а дядя с покойным Герасимом Нилычем стояли вот тут, примерно, где Николаша… Ну-с, Герасим Нилыч и задает, братец ты мой, вопрос… Барышни. Михаил Михайлович!.. Лебедев. Мишель Мишелич! Слыхом-слыхать… Шабельский. Душа общества! Боркин. А вот и я! Саша. Благодарю вас… Лебедев Боркин Шабельский Боркин. Уф, утомился… Кажется, со всеми здоровался. Ну, что новенького, господа? Нет ли чего-нибудь такого особенного, в нос шибающего? Лебедев Зинаида Савишна Боркин Зинаида Савишна. Устройте что-нибудь, а то все соскучились. Боркин. Господа, что же вы это в самом деле носы повесили? Сидят, точно присяжные заседатели!.. Давайте изобразим что-нибудь. Что хотите? Фанты, веревочку, горелки, танцы, фейерверки?.. Барышни Саша Иванов. Голова болит, Шурочка, да и скучно… Саша. Пойдемте в гостиную. Зинаида Савишна. Вот это я понимаю — молодой человек: и минуты не побыл, а уж всех развеселил. Лебедев Зинаида Савишна. Ишь свечей сколько… недаром люди судят, что мы богатые. Лебедев Зинаида Савишна. Граф не допил своего стакана. Даром только сахар пропал. Лебедев. Тьфу!.. Саша Иванов. Такие-то дела, Шурочка. Прежде я много работал и много думал, но никогда не утомлялся; теперь же ничего не делаю и ни о чем не думаю, а устал телом и душой. День и ночь болит моя совесть, я чувствую, что глубоко виноват, но в чем собственно моя вина, не понимаю. А тут еще болезнь жены, безденежье, вечная грызня, сплетни, лишние разговоры, глупый Боркин… Мой дом мне опротивел, и жить в нем для меня хуже пытки. Скажу вам откровенно, Шурочка, для меня стало невыносимо даже общество жены, которая меня любит. Вы — мой старый приятель, и вы не будете сердиться за мою искренность. Приехал я вот к вам развлечься, но мне скучно и у вас, и опять меня тянет домой. Простите, я сейчас потихоньку уеду. Саша. Николай Алексеевич, я понимаю вас. Ваше несчастие в том, что вы одиноки. Нужно, чтобы около вас был человек, которого бы вы любили и который вас понимал бы. Одна только любовь может обновить вас. Иванов. Ну, вот еще, Шурочка! Недостает, чтоб я, старый, мокрый петух, затянул новый роман! Храни меня бог от такого несчастия! Нет, моя умница, не в романе дело. Говорю, как пред богом, я снесу все: и тоску, и психопатию, и разоренье, и потерю жены, и свою раннюю старость, и одиночество, но не снесу, не выдержу я своей насмешки над самим собою. Я умираю от стыда при мысли, что я, здоровый, сильный человек, обратился не то в Гамлета, не то в Манфреда, не то в лишние люди… сам черт не разберет! Есть жалкие люди, которым льстит, когда их называют Гамлетами или лишними, но для меня это — позор! Это возмущает мою гордость, стыд гнетет меня, и я страдаю… Саша Иванов. Мне до этого порога лень дойти, а вы в Америку… Иванов. Виноват, Шурочка, я догоню вас… Зинаида Савишна, я к вам с просьбой… Зинаида Савишна. Что вам, Николай Алексеевич? Иванов Зинаида Савишна Иванов. Виноват, виноват… Зинаида Савишна. Фуй, батюшки, как он меня встревожил!.. Я вся дрожу… вся дрожу… Косых Авдотья Назаровна 1-й гость. Такая скучища, что просто разбежался бы и головой об стену! Ну, люди, господи помилуй!.. Со скуки да с голоду волком завоешь и людей грызть начнешь… Авдотья Назаровна. Так бы я ее и растерзала, грешница. 1-й гость. Выпью, старая, и — домой! И невест мне твоих не надо. Какая тут, к нечистому, любовь, ежели с самого обеда ни рюмки? Авдотья Назаровна. Пойдем, поищем, что ли… 1-й гость. Тсс!.. Потихоньку! Шнапс, кажется, в столовой, в буфете стоит. Мы Егорушку за бока… Тсс!.. Анна Петровна. Ничего, нам рады будут. Никого нет. Должно быть, в саду. Львов. Ну, зачем, спрашивается, вы привезли меня сюда, к этим коршунам? Не место тут для нас с вами! Честные люди не должны знать этой атмосферы! Анна Петровна. Послушайте, господин честный человек! Нелюбезно провожать даму и всю дорогу говорить с нею только о своей честности! Может быть, это и честно, но, по меньшей мере, скучно. Никогда с женщинами не говорите о своих добродетелях. Пусть они сами поймут. Мой Николай, когда был таким, как вы, в женском обществе только пел песни и рассказывал небылицы, а между тем каждая знала, что он за человек. Львов. Ах, не говорите мне про вашего Николая, я его отлично понимаю! Анна Петровна. Вы хороший человек, но ничего не понимаете. Пойдемте в сад. Он никогда не выражался так: «Я честен! Мне душно в этой атмосфере! Коршуны! Совиное гнездо! Крокодилы!» Зверинец он оставлял в покое, а когда, бывало, возмущался, то я от него только и слышала: «Ах, как я был несправедлив сегодня!» или: «Анюта, жаль мне этого человека!» Вот как, а вы… 1-й гость Авдотья Назаровна. Так бы я ее и растерзала!.. Бабакина. Какая скука! Шабельский Бабакина. Пустите, пустите руки, бесстыдник, а то граф бог знает что подумает! Отстаньте!.. Боркин. Ангел души моей, карбункул моего сердца!.. Бабакина. Не-не-нет… Что хотите, а насчет денег — очень вами благодарна… Нет, нет, нет!.. Ах, да пустите руки!.. Шабельский Боркин Шабельский Боркин. Хотите быть графиней? Да или нет? Бабакина Боркин. Ну, ну, будет тень наводить! Дело коммерческое… Да или нет? Шабельский Бабакина. Постойте, постойте, вы меня совсем встревожили… Уйдите, уйдите!.. Нет, не уходите!.. Боркин. Скорей! Да или нет? Нам некогда… Бабакина. Знаете что, граф? Вы приезжайте ко мне в гости дня на три… У меня весело, не так, как здесь… Приезжайте завтра… Боркин Бабакина. Постойте, постойте… Ах, мне дурно! Мне дурно! Графиня… Мне дурно!.. Я падаю… Иванов Саша Иванов. К чему, к чему! Боже мой, я ничего не понимаю… Шурочка, не надо!.. Саша. В детстве моем вы были для меня единственною радостью; я любила вас и вашу душу, как себя, а теперь… я вас люблю, Николай Алексеевич… С вами не то что на край света, а куда хотите, хоть в могилу, только, ради бога, скорее, иначе я задохнусь… Иванов Значит, жить? Да? Снова за дело? Лебедев. У Франции политика ясная и определенная… Французы знают, чего хотят. Им нужно лущить колбасников и больше ничего, а у Германии, брат, совсем не та музыка. У Германии кроме Франции еще много сучков в глазу… Шабельский. Вздор!.. По-моему, немцы трусы и французы трусы… Показывают только друг другу кукиши в кармане. Поверь, кукишами дело и ограничится. Драться не будут. Боркин. А по-моему, зачем драться? К чему все эти вооружения, конгрессы, расходы? Я что бы сделал? Собрал бы со всего государства собак, привил бы им пастеровский яд в хорошей дозе и пустил бы в неприятельскую страну. Все враги перебесились бы у меня через месяц. Лебедев Шабельский. Виртуоз! Лебедев. Бог с тобою, смешишь ты, Мишель Мишелич! Селедочка, матушка, всем закускам закуска. Шабельский. Ну, нет, огурец лучше… Ученые с сотворения мира думают и ничего умнее соленого огурца не придумали. Лебедев. Водку тоже хорошо икрой закусывать. Только как? С умом надо… Взять икры паюсной четверку, две луковочки зеленого лучку, прованского масла, смешать все это и, знаешь, этак… поверх всего лимончиком… Смерть! От одного аромата угоришь. Боркин. После водки хорошо тоже закусывать жареными пескарями. Только их надо уметь жарить. Нужно почистить, потом обвалять в толченых сухарях и жарить досуха, чтобы на зубах хрустели… хру-хру-хру… Шабельский. Вчера у Бабакиной была хорошая закуска — белые грибы. Лебедев. А еще бы… Шабельский. Только как-то особенно приготовлены. Знаешь, с луком, с лавровым листом, со всякими специями. Как открыли кастрюлю, а из нее пар, запах… просто восторг! Лебедев. А что ж? Repetatur, господа! Будемте здоровы… Шабельский Лебедев. Женить?.. Тебе сколько лет? Шабельский. Шестьдесят два года. Лебедев. Самая пора жениться. А Марфутка как раз тебе пара. Боркин. Тут не в Марфутке дело, а в Марфуткиных стерлингах. Лебедев. Чего захотел: Марфуткиных стерлингов… А гусиного чаю не хочешь? Боркин. А вот как женится человек, да набьет себе ампоше,[5] тогда и увидите гусиный чай. Облизнетесь… Шабельский. Ей-богу, а ведь он серьезно. Этот гений уверен, что я его послушаюсь и женюсь… Боркин. А то как же? А вы разве уже не уверены? Шабельский. Да ты с ума сошел… Когда я был уверен? Псс… Боркин. Благодарю вас… Очень вам благодарен! Так это, значит, вы меня подвести хотите? То женюсь, то не женюсь… сам черт не разберет, а я уж честное слово дал! Так вы не женитесь? Шабельский Боркин Шабельский Лебедев. Эскулапии наше нижайшее… Львов. Николай Алексеевич еще не приходил? Лебедев. Да нет, я сам его жду больше часа. Милый, ну, как здоровье Анны Петровны? Львов. Плохо. Лебедев Львов. Нет, пожалуйста, не ходите. Она, кажется, спит… Лебедев. Симпатичная, славная… Шабельский Какой уничтожающий взгляд… Лебедев. А тебя дергает нелегкая за язык! За что ты его обидел? Шабельский Лебедев. Почему же ты думаешь, что он врет? Шабельский Косых Боркин. Его нет. Косых Лебедев. Откуда ветер принес? Косых. От Барабанова. Всю ночь провинтили и только что кончили… Проигрался в пух… Этот Барабанов играет как сапожник! Лебедев Косых Шабельский Косых. И вдруг несчастье: туза пик по первой бьют… Шабельский Косых Авдотья Назаровна Все. А-а-а!.. вездесущая!.. Авдотья Назаровна. Вот они где, а я по всему дому ищу. Здравствуйте, ясные соколы, хлеб да соль… Лебедев. Зачем пришла? Авдотья Назаровна. За делом, батюшка! Лебедев. И я выпью. Авдотья Назаровна. И счет годам потеряла… Двух мужей похоронила, пошла бы еще за третьего, да никто не хочет без приданого брать. Детей душ восемь было… Шабельский Лебедев. Пустое ты городишь, граф. Наше, брат, дело с тобою об околеванце думать, а Марфутки да стерлинги давно мимо проехали… Прошла наша пора. Шабельский. Нет, я устрою! Честное слово, устрою! Львов. Я прошу вас уделить мне только пять минут. Лебедев. Николаша! Авдотья Назаровна Иванов Лебедев. Виноват, Николаша, виноват… Прости. Мне с тобою, дружище, поговорить надо о весьма важном деле… Боркин. И мне тоже. Львов. Николай Алексеевич, можно с вами поговорить? Иванов Лебедев. Господа, я желаю говорить конфиденциально. Прошу… Иванов. Паша, сам ты можешь пить, сколько тебе угодно, это твоя болезнь, но прошу не спаивать дядю. Раньше он у меня никогда не пил. Ему вредно. Лебедев Иванов. Не дай бог, умрет этот старый ребенок, не вам будет худо, а мне… Что тебе нужно?.. Лебедев. Видишь ли, любезный друг… Не знаю, как начать, чтобы это вышло не так бессовестно… Николаша, совестно мне, краснею, язык заплетается, но, голубчик, войди в мое положение, пойми, что я человек подневольный, негр, тряпка… Извини ты меня… Иванов. Что такое? Лебедев. Жена послала… Сделай милость, будь другом, заплати ты ей проценты! Веришь ли, загрызла, заездила, замучила! Отвяжись ты от нее, ради создателя!.. Иванов. Паша, ты знаешь, у меня теперь нет денег. Лебедев. Знаю, знаю, но что же мне делать? Ждать она не хочет. Если протестует вексель, то как я и Шурочка будем тебе в глаза глядеть? Иванов. Мне самому совестно, Паша, рад сквозь землю провалиться, но… но где взять? Научи: где? Остается одно: ждать осени, когда я хлеб продам. Лебедев Иванов. Твое положение неприятное, щекотливое, а мое еще хуже. Лебедев. Съездил бы к Мильбаху, попросил, ведь он тебе шестнадцать тысяч должен. Вот что, Николаша… Я знаю, ты станешь браниться, но… уважь старого пьяницу! По-дружески… Гляди на меня, как на друга… Студенты мы с тобою, либералы… Общность идей и интересов… В Московском университете оба учились… Alma mater… Вот они на столе: тысяча сто. Ты съезди к ней сегодня и отдай собственноручно. Нате, мол, Зинаида Савишна, подавитесь! Только, смотри, и виду не подавай, что у меня занял, храни тебя бог! А то достанется мне на орехи от кружовенного варенья! Мутит на душе? Да, дела… Иванов. Это все пустяки, вот у меня голова болит. Лебедев. Все оттого, что много думаешь. Иванов. Ничего я не думаю. Лебедев. А ты, Николаша, начихай на все да поезжай к нам. Шурочка тебя любит, понимает и ценит. Она, Николаша, честный, хороший человек. Не в мать и не в отца, а, должно быть, в проезжего молодца… Гляжу, брат, иной раз и не верю, что у меня, у толстоносого пьяницы, такое сокровище. Поезжай, потолкуй с нею об умном и — развлечешься. Это верный, искренний человек… Иванов. Паша, голубчик, оставь меня одного… Лебедев. Понимаю, понимаю… Иванов. Паша! Лебедев. Я сам тебя хотел спросить об этом, да, признаться, стеснялся. Не знаю, брат! С одной стороны, мне казалось, что тебя одолели несчастия разные, с другой же стороны, знаю, что ты не таковский, чтобы того… Бедой тебя не победишь. Что-то, Николаша, другое, а что — не понимаю! Иванов. Я сам не понимаю. Мне кажется, или… впрочем, нет! Видишь ли, что я хотел сказать. У меня был рабочий Семен, которого ты помнишь. Раз, во время молотьбы, он захотел похвастать перед девками своею силой, взвалил себе на спину два мешка ржи и надорвался. Умер скоро. Мне кажется, что я тоже надорвался. Гимназия, университет, потом хозяйство, школы, проекты… Веровал я не так, как все, женился не так, как все, горячился, рисковал, деньги свои, сам знаешь, бросал направо и налево, был счастлив и страдал, как никто во всем уезде. Все это, Паша, мои мешки… Взвалил себе на спину ношу, а спина-то и треснула. В двадцать лет мы все уже герои, за всё беремся, всё можем, и к тридцати уже утомляемся, никуда не годимся. Чем, чем ты объяснишь такую утомляемость? Впрочем, быть может, это не то… Не то, не то!.. Иди, Паша, с богом, я надоел тебе. Лебедев Иванов. Глупо, Паша, и старо. Иди! Лебедев. Действительно, глупо. Теперь и сам вижу, что глупо. Иду, иду!.. Иванов Сашу, девочку, трогают мои несчастия. Она мне, почти старику, объясняется в любви, а я пьянею, забываю про все на свете, обвороженный, как музыкой, и кричу: «Новая жизнь! счастье!» А на другой день верю в эту жизнь и в счастье так же мало, как в домового… Что же со мною? В какую пропасть толкаю я себя? Откуда во мне эта слабость? Что стало с моими нервами? Стоит только больной жене уколоть мое самолюбие, или не угодит прислуга, или ружье даст осечку, как я становлюсь груб, зол и не похож на себя… Не понимаю, не понимаю, не понимаю! Просто хоть пулю в лоб!.. Львов Иванов. Если мы, доктор, будем каждый день объясняться, то на это сил никаких не хватит. Львов. Вам угодно меня выслушать? Иванов. Выслушиваю я вас каждый день и до сих пор никак не могу понять: что собственно вам от меня угодно? Львов. Говорю я ясно и определенно, и не может меня понять только тот, у кого нет сердца… Иванов. Что у меня жена при смерти — я знаю; что я непоправимо виноват перед нею — я тоже знаю; что вы честный, прямой человек — тоже знаю! Что же вам нужно еще? Львов. Меня возмущает человеческая жестокость… Умирает женщина. У нее есть отец и мать, которых она любит и хотела бы видеть перед смертью; те знают отлично, что она скоро умрет и что все еще любит их, но, проклятая жестокость, они точно хотят удивить Иегову своим религиозным закалом: всё еще проклинают ее! Вы, человек, которому она пожертвовала всем — и верой, и родным гнездом, и покоем совести, вы откровеннейшим образом и с самыми откровенными целями каждый день катаетесь к этим Лебедевым! Иванов. Ах, я там уже две недели не был… Львов Иванов. Мучение… Доктор, вы слишком плохой врач, если предполагаете, что человек может сдерживать себя до бесконечности. Мне страшных усилий стоит не отвечать вам на ваши оскорбления. Львов. Полноте, кого вы хотите одурачить? Сбросьте маску. Иванов. Умный человек, подумайте: по-вашему, нет ничего легче, как понять меня! Да? Я женился на Анне, чтобы получить большое приданое… Приданого мне не дали, я промахнулся и теперь сживаю ее со света, чтобы жениться на другой и взять приданое… Да? Как просто и несложно… Человек такая простая и немудреная машина… Нет, доктор, в каждом из нас слишком много колес, винтов и клапанов, чтобы мы могли судить друг о друге по первому впечатлению или по двум-трем внешним признакам. Я не понимаю вас, вы меня не понимаете, и сами мы себя не понимаем. Можно быть прекрасным врачом — и в то же время совсем не знать людей. Не будьте же самоуверенны и согласитесь с этим. Львов. Да неужели же вы думаете, что вы так непрозрачны и у меня так мало мозга, что я не могу отличить подлости от честности? Иванов. Очевидно, мы с вами никогда не споемся… В последний раз я спрашиваю и отвечайте, пожалуйста, без предисловий: что собственно вам нужно от меня? Чего вы добиваетесь? Львов. Я врач и, как врач, требую, чтобы вы изменили ваше поведение… Оно убивает Анну Петровну! Иванов. Но что же мне делать? Что? Если вы меня понимаете лучше, чем я сам себя понимаю, то говорите определенно: что мне делать? Львов. По крайней мере, действовать не так откровенно. Иванов. А, боже мой! Неужели вы себя понимаете? Львов. А кто вас уполномочивал оскорблять во мне мою правду? Вы измучили и отравили мою душу. Пока я не попал в этот уезд, я допускал существование людей глупых, сумасшедших, увлекающихся, но никогда я не верил, что есть люди преступные осмысленно, сознательно направляющие свою волю в сторону зла… Я уважал и любил людей, но, когда увидел вас… Иванов. Я уже слышал об этом! Львов. Слышали? Иванов Саша. Да, я. Здравствуй. Не ожидал? Отчего ты так долго не был у нас? Иванов. Шура, ради бога, это неосторожно! Твой приезд может страшно подействовать на жену. Саша. Она меня не увидит. Я прошла черным ходом. Сейчас уеду. Я беспокоюсь: ты здоров? Отчего не приезжал так долго? Иванов. Жена и без того уж оскорблена, почти умирает, а ты приезжаешь сюда. Шура, Шура, это легкомысленно и бесчеловечно! Саша. Что же мне было делать? Ты две недели не был у нас, не отвечал на письма. Я измучилась. Мне казалось, что ты тут невыносимо страдаешь, болен, умер. Ни одной ночи я не спала покойно. Сейчас уеду… По крайней мере, скажи: ты здоров? Иванов. Нет, замучил я себя, люди мучают меня без конца… Просто сил моих нет! А тут еще ты! Как это нездорово, как ненормально! Шура, как я виноват, как виноват!.. Саша. Как ты любишь говорить страшные и жалкие слова! Виноват ты? Да? Виноват? Ну, так говори же: в чем? Иванов. Не знаю, не знаю… Саша. Это не ответ. Каждый грешник должен знать, в чем он грешен. Фальшивые бумажки делал, что ли? Иванов. Неостроумно! Саша. Виноват, что разлюбил жену? Может быть, но человек не хозяин своим чувствам, ты не хотел разлюбить. Виноват ты, что она видела, как я объяснялась тебе в любви? Нет, ты не хотел, чтобы она видела… Иванов Саша. Утомительно с тобою говорить. Иванов. С натуры. И весь этот наш роман — общее, избитое место: он пал духом и утерял почву. Явилась она, бодрая духом, сильная, и подала ему руку помощи. Это красиво и похоже на правду только в романах, а в жизни… Саша. И в жизни то же самое. Иванов. Вижу, тонко ты понимаешь жизнь! Мое нытье внушает тебе благоговейный страх, ты воображаешь, что обрела во мне второго Гамлета, а, по-моему, эта моя психопатия, со всеми ее аксессуарами, может служить хорошим материалом только для смеха и больше ничего! Надо бы хохотать до упаду над моим кривляньем, а ты — караул! Спасать, совершать подвиг! Ах, как я зол сегодня на себя! Чувствую, что сегодняшнее мое напряжение разрешится чем-нибудь… Или я сломаю что-нибудь, или… Саша. Вот, вот, это именно и нужно. Сломай что-нибудь, разбей или закричи. Ты на меня сердит, я сделала глупость, что решилась приехать сюда. Ну, так возмутись, закричи на меня, затопай ногами. Ну? Начинай сердиться… Ну? Иванов. Смешная. Саша. Отлично! Мы, кажется, улыбаемся! Будьте добры, соблаговолите еще раз улыбнуться! Иванов Саша. Хуже! Иванов. Почему же? Саша. Мужчины многого не понимают. Всякой девушке скорее понравится неудачник, чем счастливец, потому что каждую соблазняет любовь деятельная… Понимаешь? Деятельная. Мужчины заняты делом и потому у них любовь на третьем плане. Поговорить с женой, погулять с нею по саду, приятно провести время, на ее могилке поплакать — вот и все. А у нас любовь — это жизнь. Я люблю тебя, это значит, что я мечтаю, как я излечу тебя от тоски, как пойду с тобою на край света… Ты на гору, и я на гору; ты в яму, и я в яму. Для меня, например, было бы большим счастьем всю ночь бумаги твои переписывать, или всю ночь сторожить, чтобы тебя не разбудил кто-нибудь, или идти с тобою пешком верст сто. Помню, года три назад, ты раз, во время молотьбы, пришел к нам весь в пыли, загорелый, измученный и попросил пить. Принесла я тебе стакан, а ты уж лежишь на диване и спишь как убитый. Спал ты у нас полсуток, а я все время стояла за дверью и сторожила, чтобы кто не вошел. И так мне было хорошо! Чем больше труда, тем любовь лучше, то есть она, понимаешь ли, сильней чувствуется. Иванов. Деятельная любовь… Гм… Порча это, девическая философия, или, может, так оно и должно быть… Саша. Да, пора уходить. Прощай! Боюсь, как бы твой честный доктор из чувства долга не донес Анне Петровне, что я здесь. Слушай меня: ступай сейчас к жене и сиди, сиди, сиди… Год понадобится сидеть — год сиди. Десять лет — сиди десять лет. Исполняй свой долг. И горюй, и прощения у нее проси, и плачь — все это так и надо. А главное, не забывай дела. Иванов. Опять у меня такое чувство, как будто я мухомору объелся. Опять! Саша. Ну, храни тебя создатель! Обо мне можешь совсем не думать! Недели через две черкнешь строчку — и на том спасибо. А я тебе буду писать… Боркин. Николай Алексеевич, можно? Саша Боркин. Вы пополнели, похорошели. Саша Боркин. Чудное видение! Шел за прозой, а наткнулся на поэзию… Иванов Вон сию же минуту! Боркин. Nicolas, что это значит? За что вы сердитесь? Иванов. За что? А откуда у вас эти сигары? И вы думаете, что я не знаю, куда и зачем вы каждый день возите старика? Боркин Иванов. Негодяй вы этакий! Ваши подлые проекты, которыми вы сыплете по всему уезду, сделали меня в глазах людей бесчестным человеком! У нас нет ничего общего, и я прошу вас сию же минуту оставить мой дом! Боркин. Я знаю, все это вы говорите в раздражении, а потому не сержусь на вас. Оскорбляйте сколько хотите… Иванов. Я вам что сказал? Боркин. Ну, вот, Анна Петровна пришла… Я уйду. Анна Петровна Я тебя спрашиваю: зачем она сюда приезжала? Иванов. Не спрашивай, Анюта… Я глубоко виноват. Придумывай какое хочешь наказание, я все снесу, но… не спрашивай… Говорить я не в силах. Анна Петровна А, так вот ты какой! Теперь я тебя понимаю. Наконец-то я вижу, что ты за человек. Бесчестный, низкий… Помнишь, ты пришел и солгал мне, что ты меня любишь… Я поверила и оставила отца, мать, веру и пошла за тобою… Ты лгал мне о правде, о добре, о своих честных планах, я верила каждому слову… Иванов. Анюта, я никогда не лгал тебе… Анна Петровна. Жила я с тобою пять лет, томилась и болела от мысли, что изменила своей вере, но любила тебя и не оставляла ни на одну минуту… Ты был моим кумиром… И что же? Все это время ты обманывал меня самым наглым образом… Иванов. Анюта, не говори неправды. Я ошибался, да, но не солгал ни разу в жизни… В этом ты не смеешь попрекнуть меня… Анна Петровна. Теперь все понятно… Женился ты на мне и думал, что отец и мать простят меня, дадут мне денег… Ты это думал… Иванов. О, боже мой! Анюта, испытывать так терпение… Анна Петровна. Молчи! Когда увидел, что денег нет, повел новую игру… Теперь я все помню и понимаю. Иванов. Сарра, это ложь!.. Говори, что хочешь, но не оскорбляй меня ложью… Анна Петровна. Бесчестный, низкий человек… Ты должен Лебедеву, и теперь, чтобы увильнуть от долга, хочешь вскружить голову его дочери, обмануть ее так же, как меня. Разве неправда? Иванов Анна Петровна. Всегда ты нагло обманывал, и не меня одну… Все бесчестные поступки сваливал ты на Боркина, но теперь я знаю — чьи они… Иванов. Сарра, замолчи, уйди, а то у меня с языка сорвется слово! Меня так и подмывает сказать тебе что-нибудь ужасное, оскорбительное… Анна Петровна. Не замолчу… Слишком долго ты обманывал меня, чтобы я могла молчать… Иванов. Так ты не замолчишь? Анна Петровна. Теперь иди и обманывай Лебедеву… Иванов. Так знай же, что ты… скоро умрешь… Мне доктор сказал, что ты скоро умрешь… Анна Петровна Иванов Львов На седьмом небе от счастья, прекрасно проживет до глубокой старости, а умрет со спокойною совестью. Нет, я выведу тебя на чистую воду! Когда я сорву с тебя проклятую маску и когда все узнают, что ты за птица, ты полетишь у меня с седьмого неба вниз головой в такую яму, из которой не вытащит тебя сама нечистая сила! Я честный человек, мое дело вступиться и открыть глаза слепым. Исполню свой долг и завтра же вон из этого проклятого уезда! Косых Львов. Простите, я в карты не играю и потому не сумею разделить вашего восторга. Скоро благословение? Косых. Должно, скоро. Зюзюшку в чувство приводят. Белугой ревет, приданого жалко. Львов. А не дочери? Косых. Приданого. Да и обидно. Женится, значит долга не заплатит. Зятевы векселя не протестуешь. Бабакина Мужик! Косых Львов Косых. Ничего не стоит. Играет как сапожник. В прошлом году, в посту, был такой случай. Садимся мы играть: я, граф, Боркин и он. Я сдаю… Львов Косых. Он-то? Жох-мужчина! Пройда, сквозь огонь и воду прошел. Он и граф — пятак пара. Нюхом чуют, где что плохо лежит. На жидовке нарвался, съел гриб, а теперь к Зюзюшкиным сундукам подбирается. Об заклад бьюсь, будь я трижды анафема, если через год он Зюзюшку по миру не пустит. Он — Зюзюшку, а граф — Бабакину. Заберут денежки и будут жить-поживать да добра наживать. Доктор, что это вы сегодня такой бледный? На вас лица нет. Львов. Ничего, это так. Вчера лишнее выпил. Лебедев Косых Лебедев. Проходи, пещерный человек, проходи! Садись, Шурочка, вот так… Саша. Папа, покороче! Лебедев. Тебе в приданое назначается пятнадцать тысяч рублей серебром. Вот… Смотри, чтоб потом разговоров не было! Постой, молчи! Это только цветки, а будут еще ягодки. Приданого тебе назначено пятнадцать тысяч, но, принимая во внимание, что Николай Алексеевич должен твоей матери девять тысяч, из твоего приданого делается вычитание… Ну-с, а потом, кроме того… Саша. Для чего ты мне это говоришь? Лебедев. Мать приказала! Саша. Оставьте меня в покое! Если бы ты хотя немного уважал меня и себя, то не позволил бы себе говорить со мною таким образом. Не нужно мне вашего приданого! Я не просила и не прошу! Лебедев. За что же ты на меня набросилась? У Гоголя две крысы сначала понюхали, а потом уж ушли, а ты, эмансипе, не понюхавши, набросилась. Саша. Оставьте вы меня в покое, не оскорбляйте моего слуха вашими грошовыми расчетами. Лебедев Саша. Что тебе не нравится? Лебедев. Всё мне не нравится! Всё! Саша. Что всё? Лебедев. Так вот я рассядусь перед тобою и стану рассказывать. Ничего мне не нравится, а на свадьбу твою я и смотреть не хочу! Саша. Папа, я и сама чувствую, что не то… Не то, не то, не то. Если бы ты знал, как мне тяжело! Невыносимо! Мне неловко и страшно сознаваться в этом. Папа, голубчик, ты меня подбодри, ради бога… научи, что делать. Лебедев. Что такое? Что? Саша. Так страшно, как никогда не было! Лебедев. Голубушка моя, дитя мое единственное, послушай старого отца. Откажи ему! Саша Лебедев. Право, Шурочка. Скандал будет, весь уезд языками затрезвонит, но ведь лучше пережить скандал, чем губить себя на всю жизнь. Саша. Не говори, не говори, папа! И слушать не хочу. Надо бороться с мрачными мыслями. Он хороший, несчастный, непонятый человек; я буду его любить, пойму, поставлю его на ноги. Я исполню свою задачу. Решено! Лебедев. Не задача это, а психопатия. Саша. Довольно. Я покаялась тебе, в чем не хотела сознаться даже самой себе. Никому не говори. Забудем. Лебедев. Ничего я не понимаю. Или я отупел от старости, или все вы очень уж умны стали, а только я, хоть зарежьте, ничего не понимаю. Шабельский Лебедев. Тебе что? Шабельский. Нет, серьезно, нужно во что бы то ни стало устроить себе какую-нибудь гнусность, подлость, чтоб не только мне, но и всем противно стало. И я устрою. Честное слово! Я уж сказал Боркину, чтобы он объявил меня сегодня женихом. Лебедев. Надоел ты мне! Слушай, Матвей, договоришься ты до того, что тебя, извини за выражение, в желтый дом свезут. Шабельский. А чем желтый дом хуже любого белого или красного дома? Сделай милость, хоть сейчас меня туда вези. Сделай милость. Все подленькие, маленькие, ничтожные, бездарные, сам я гадок себе, не верю ни одному своему слову… Лебедев. Знаешь что, брат? Возьми в рот паклю, зажги и дыши на людей. Или еще лучше: возьми свою шапку и поезжай домой. Тут свадьба, все веселятся, а ты — кра-кра, как ворона. Да, право… Батюшки!.. Матвей!.. граф!.. Что с тобою? Матюша, родной мой… ангел мой… Я обидел тебя? Ну, прости меня, старую собаку… Прости пьяницу… Воды выпей… Шабельский. Не нужно. Лебедев. Чего ты плачешь? Шабельский. Ничего, так… Лебедев. Нет, Матюша, не лги… отчего? Что за причина? Шабельский. Взглянул я сейчас на эту виолончель и… и жидовочку вспомнил… Лебедев. Эва, когда нашел вспоминать! Царство ей небесное, вечный покой, а вспоминать не время… Шабельский. Мы с нею дуэты играли… Чудная, превосходная женщина! Лебедев. Ты еще что? Будет тебе! Господи, ревут оба, а я… я… Хоть уйдите отсюда, гости увидят! Шабельский. Паша, когда солнце светит, то и на кладбище весело. Когда есть надежда, то и в старости хорошо. А у меня ни одной надежды, ни одной! Лебедев. Да, действительно тебе плоховато… Ни детей у тебя, ни денег, ни занятий… Ну, да что делать! Шабельский. Паша, дай мне денег. На том свете мы поквитаемся. Я съезжу в Париж, погляжу на могилу жены. В своей жизни я много давал, роздал половину своего состояния, а потому имею право просить. К тому же прошу я у друга… Лебедев Бабакина Шабельский Бабакина Шабельский. Отойдите прочь! Бабакина Зинаида Савишна Саша Лебедев. Ну, все заревели! Квартет! Да будет нам сырость разводить! Матвей!.. Марфа Егоровна!.. Ведь этак и я… я заплачу… Зинаида Савишна. Если тебе мать не нужна, если без послушания… то сделаю тебе такое удовольствие, благословлю… Лебедев. Этого еще недоставало! Что такое? Саша. Зачем ты? Иванов. Виноват, господа, позвольте мне поговорить с Сашей наедине. Лебедев. Это непорядок, чтоб до венца к невесте приезжать! Тебе пора ехать в церковь! Иванов. Паша, я прошу… Саша Иванов. Меня душит злоба, но я могу говорить хладнокровно. Слушай. Сейчас я одевался к венцу, взглянул на себя в зеркало, а у меня на висках… седины. Шура, не надо! Пока еще не поздно, нужно прекратить эту бессмысленную комедию… Ты молода, чиста, у тебя впереди жизнь, а я… Саша. Все это не ново, слышала я уже тысячу раз и мне надоело! Поезжай в церковь, не задерживай людей. Иванов. Я сейчас уеду домой, а ты объяви своим, что свадьбы не будет. Объясни им как-нибудь. Пора взяться за ум. Поиграл я Гамлета, а ты возвышенную девицу — и будет с нас. Саша Иванов. А я говорю и буду говорить. Саша. Ты зачем приехал? Твое нытье переходит в издевательство. Иванов. Нет, уж я не ною! Издевательство? Да, я издеваюсь. И если бы можно было издеваться над самим собою в тысячу раз сильнее и заставить хохотать весь свет, то я бы это сделал! Взглянул я на себя в зеркало — и в моей совести точно ядро лопнуло! Я надсмеялся над собою и от стыда едва не сошел с ума. Саша. Это не злость, а сумасшествие! Иванов. Ты думаешь? Нет, я не сумасшедший. Теперь я вижу вещи в настоящем свете, и моя мысль так же чиста, как твоя совесть. Мы любим друг друга, но свадьбе нашей не быть! Я сам могу беситься и киснуть сколько мне угодно, но я не имею права губить других! Своим нытьем я отравил жене последний год ее жизни. Пока ты моя невеста, ты разучилась смеяться и постарела на пять лет. Твой отец, для которого было все ясно в жизни, по моей милости перестал понимать людей. Еду ли я на съезд, в гости, на охоту, куда ни пойду, всюду вношу с собою скуку, уныние, недовольство. Постой, не перебивай! Я резок, свиреп, но, прости, злоба душит меня, и иначе говорить я не могу. Никогда я не лгал, не клеветал на жизнь, но, ставши брюзгой, я, против воли, сам того не замечая, клевещу на нее, ропщу на судьбу, жалуюсь, и всякий, слушая меня, заражается отвращением к жизни и тоже начинает клеветать. А какой тон! Точно я делаю одолжение природе, что живу. Да черт меня возьми! Саша. Постой… Из того, что ты сейчас сказал, следует, что нытье тебе надоело и что пора начать новую жизнь!.. И отлично!.. Иванов. Ничего я отличного не вижу. И какая там новая жизнь? Я погиб безвозвратно! Пора нам обоим понять это. Новая жизнь! Саша. Николай, опомнись! Откуда видно, что ты погиб? Что за цинизм такой? Нет, не хочу ни говорить, ни слушать… Поезжай в церковь! Иванов. Погиб! Саша. Не кричи так, гости услышат! Иванов. Если неглупый, образованный и здоровый человек без всякой видимой причины стал петь Лазаря и покатил вниз по наклонной плоскости, то он катит уже без удержа, и нет ему спасения! Ну, где мое спасение? В чем? Пить я не могу — голова болит от вина; плохих стихов писать — не умею, молиться на свою душевную лень и видеть в ней нечто превыспреннее — не могу. Лень и есть лень, слабость есть слабость — других названий у меня нет. Погиб, погиб — и разговоров быть не может! Саша. Ах, Николай, если бы ты знал, как ты меня утомил! Как измучил ты мою душу! Добрый, умный человек, посуди: ну, можно ли задавать такие задачи? Что ни день, то задача, одна труднее другой… Хотела я деятельной любви, но ведь это мученическая любовь! Иванов. А когда ты станешь моею женой, задачи будут еще сложней. Откажись же! Пойми: в тебе говорит не любовь, а упрямство честной натуры. Ты задалась целью во что бы то ни стало воскресить во мне человека, спасти, тебе льстило, что ты совершаешь подвиг… Теперь ты готова отступить назад, но тебе мешает ложное чувство. Пойми! Саша. Какая у тебя странная, дикая логика! Ну, могу ли я от тебя отказаться? Как я откажусь? У тебя ни матери, ни сестры, ни друзей… Ты разорен, имение твое растащили, на тебя кругом клевещут… Иванов. Глупо я сделал, что сюда приехал. Мне нужно было бы поступить так, как я хотел… Саша Лебедев. Ничего не понимаю… Какое великодушие? Иванов. Свадьбы не будет! Саша. Будет! Папа, скажи ему, что свадьба будет! Лебедев. Постой, постой!.. Почему же ты не хочешь, чтобы была свадьба? Иванов. Я объяснил ей почему, но она не хочет понимать. Лебедев. Нет, ты не ей, а мне объясни, да так объясни, чтобы я понял! Ах, Николай Алексеевич! Бог тебе судья! Столько ты напустил туману в нашу жизнь, что я точно в кунсткамере живу: гляжу и ничего не понимаю… Просто наказание… Ну, что мне прикажешь, старику, с тобою делать? На дуэль тебя вызвать, что ли? Иванов. Никакой дуэли не нужно. Нужно иметь только голову на плечах и понимать русский язык. Саша Лебедев. Остается только руками развести и больше ничего. Послушай, Николай! По-твоему, все это у тебя умно, тонко, по всем правилам психологии, а по-моему, это скандал и несчастие. Выслушай меня, старика, в последний раз! Вот что я тебе скажу: успокой свой ум! Гляди на вещи просто, как все глядят! На этом свете все просто. Потолок белый, сапоги черные, сахар сладкий. Ты Сашу любишь, она тебя любит. Коли любишь — оставайся, не любишь — уходи, в претензии не будем. Ведь это так просто! Оба вы здоровые, умные, нравственные, и сыты, слава богу, и одеты… Что ж тебе еще нужно? Денег нет? Велика важность! Не в деньгах счастье… Конечно, я понимаю… имение у тебя заложено, процентов нечем платить, но я — отец, я понимаю… Мать как хочет, бог с ней; не дает денег — не нужно. Шурка говорит, что не нуждается в приданом. Принципы, Шопенгауэр… Все это чепуха… Есть у меня в банке заветные десять тысяч… Иванов. Паша, разговоры ни к чему. Я поступаю так, как велит мне моя совесть. Саша. И я поступаю так, как велит мне моя совесть. Можешь говорить что угодно, я тебя не отпущу. Папа, сейчас благословлять! Пойду позову маму… Лебедев. Ничего не понимаю… Иванов. Слушай, бедняга… Объяснять тебе, кто я — честен или подл, здоров или психопат, я не стану. Тебе не втолкуешь. Был я молодым, горячим, искренним, неглупым; любил, ненавидел и верил не так, как все, работал и надеялся за десятерых, сражался с мельницами, бился лбом об стены; не соразмерив своих сил, не рассуждая, не зная жизни, я взвалил на себя ношу, от которой сразу захрустела спина и потянулись жилы; я спешил расходовать себя на одну только молодость, пьянел, возбуждался, работал; не знал меры. И скажи: можно ли было иначе? Ведь нас мало, а работы много, много! Боже, как много! И вот как жестоко мстит мне жизнь, с которою я боролся! Надорвался я! В тридцать лет уже похмелье, я стар, я уже надел халат. С тяжелою головой, с ленивою душой, утомленный, надорванный, надломленный, без веры, без любви, без цели, как топь, слоняюсь я среди людей и не знаю: кто я, зачем живу, чего хочу? И мне уже кажется, что любовь — вздор, ласки приторны, что в труде нет смысла, что песня и горячие речи пошлы и стары. И всюду я вношу с собою тоску, холодную скуку, недовольство, отвращение к жизни… Погиб безвозвратно! Перед тобою стоит человек, в тридцать пять лет уже утомленный, разочарованный, раздавленный своими ничтожными подвигами; он сгорает со стыда, издевается над своею слабостью… О, как возмущается во мне гордость, какое душит меня бешенство! Шабельский Боркин Львов Иванов Боркин Львов. Господин Боркин, я считаю для себя унизительным не только драться, но даже говорить с вами! А господин Иванов может получить удовлетворение, когда ему угодно. Шабельский. Милостивый государь, я дерусь с вами! Саша Львов. Александра Павловна, я оскорблял не голословно. Я пришел сюда как честный человек, чтобы раскрыть вам глаза, и прошу вас выслушать меня. Саша. Что вы можете сказать? Что вы честный человек? Это весь свет знает! Вы лучше скажите мне по чистой совести: понимаете вы себя или нет! Вошли вы сейчас сюда как честный человек и нанесли ему страшное оскорбление, которое едва не убило меня; раньше, когда вы преследовали его, как тень, и мешали ему жить, вы были уверены, что исполняете свой долг, что вы честный человек. Вы вмешивались в его частную жизнь, злословили и судили его где только можно было, забрасывали меня и всех знакомых анонимными письмами, — и все время вы думали, что вы честный человек. Думая, что это честно, вы, доктор, не щадили даже его больной жены и не давали ей покоя своими подозрениями. И какое бы насилие, какую жестокую подлость вы ни сделали, вам все бы казалось, что вы необыкновенно честный и передовой человек! Иванов Саша Иванов. Куда там пойдем? Постой, я сейчас все это кончу! Проснулась во мне молодость, заговорил прежний Иванов! Саша Иванов. Долго катил вниз по наклону, теперь стой! Пора и честь знать! Отойдите! Спасибо, Саша! Саша Иванов. Оставьте меня! |
||
|