"Тишина" - читать интересную книгу автора (Хёг Питер)

3

Для обычного слуха и сознания Копенгаген со всеми своими предместьями раскинулся в горизонтальной плоскости в разные стороны от центра города. Касперу же всегда казалось, что город расположен на внутренней стороне воронки.

Наверху, у края, там, где свет, и воздух, и морской бриз, шелестящий в кронах деревьев, находятся Клампенборг и Сёллерёд, ну и, может быть, Хольте и Вирум. Уже у Багсверда и Гладсаксе начинается спуск, а где-то в глубине находится Глоструп. Над пустынями его скромных одноэтажных коттеджей разносится клаустрофобическое эхо. Глоструп и Видовре — это преддверие Амагера, а там уж и вовсе начинается фановая труба.

Знаменитая польская монахиня Фаустина Ковальская как-то сказала, что если усердно молиться, то можно и в Аду устроиться со всеми удобствами. Раньше Каспер всегда считал, что эта святая так говорила, потому что никогда не бывала в Глострупе. Теперь он прожил здесь шесть месяцев. И полюбил эту жизнь.

Он любил гриль-бары. Танцевальные школы джиттербага. Юных последователей «Ангелов ада». Похоронные бюро. Колбасу для жарения в витринах мясных лавок. Дисконтные магазины. Необычно освещенные палисадники. Экзистенциальный голод на лицах, которые попадались ему на улицах, голод на смысл жизни — ему самому это было не чуждо. И иногда это узнавание совершенно противоестественным образом делало его счастливым. Даже сейчас, на краю пропасти. Он вышел из автобуса на главной улице Глострупа, невероятно счастливый, но ужасно голодный. Так больше продолжаться не может. Даже Будда и Иисус постились лишь тридцать — сорок дней. И потом говорили, что больше — это уже не смешно. Он остановился у китайского ресторана на углу Сиеставай и незаметно заглянул внутрь. Сегодня работала старшая дочь. Он вошел в ресторан.

— Я пришел попрощаться, — сказал он. — Получил приглашение. Из Бельгии. Цирк Карре. Варьете «Зебрюгге». Потом американское телевидение.

Она склонилась над барной стойкой.

— Следующей весной я приеду за тобой. Я куплю остров. Поблизости от Рюу Кюу. Построю для тебя пагоду. У журчащего источника. У поросших мхом скал. Хватит стоять у фритюрницы. Мы будем смотреть, как заходит солнце, а я буду импровизировать.

Он склонился к ней и запел:

Двое водителей грузовика перестали жевать. Девушка серьезно смотрела на него из-под мягких, изогнутых иссиня-черных ресниц.

— И что же, — спросила она, — ты хочешь получить взамен?

Он опустил голову, так что его губы почти коснулись ее уха. Белого-белого. Словно меловой утес. Изогнутого, словно раковина мидии с острова Гили Траванган.

— Порцию жареных овощей, — прошептал он. — С рисом и тамари. И мою почту.

Поставив еду на стол, она скользнула прочь, словно храмовая танцовщица при дворе в Джакарте. Потом вернулась назад с ножом для бумаги и положила перед ним стопку конвертов.

Частных писем не было. Он не стал открывать остальные конверты. Но некоторое время посидел, перебирая их, задерживая каждый из них на мгновение в руке, прежде чем уронить на стол. Он вслушивался в их свободу, подвижность, дух странствий.

Среди писем оказалась открытка с приглашением на выставку современной итальянской мебели, где даже бокал «спуманте» не смог бы скрыть от вас тот факт, что сидеть на этих креслах и диванах так неудобно, что без специалиста по мануальной терапии до дома вам будет не добраться. Конверты мрачного вида от коллекторских агентств с обратным адресом в районе Нордвест. Билеты на премьеру в новую оперу на острове Докёэн. Дисконтные проспекты от американских авиакомпаний. Письмо из английского издательства по поводу справочника «Великие имена в комедии XX века». Все это он оставил без внимания.

Где-то зазвонил телефон. Девушка возникла перед ним с телефонной трубкой на маленьком золотистом лакированном подносе.

Они с Каспером посмотрели друг на друга. В качестве почтового адреса он всегда указывал абонентский почтовый ящик на Гасверксвай. Оттуда ему два раза в неделю приносили письма и бандероли в этот ресторанчик. В Отделе регистрации населения был указан адрес «для передачи» цирку «Блафф» на Грёндальс Парквай. Там он раз в две недели забирал письма из государственных учреждений. Почтовая компания обязана была сохранять конфиденциальность. Соня с Грёндальс Парквай умерла бы на костре за него. Найти его было невозможно. Даже налоговая инспекция вынуждена была сдаться. Теперь кто-то все-таки до него добрался. Он снял трубку.

— Вы не возражаете, если мы приедем через четверть часа?

Это была светловолосая женщина.

— Не возражаю, — ответил он.

Она повесила трубку. Он сидел, слушая гудки.

В справочной он узнал телефон больницы Биспебьерг. Его соединили с детским психиатрическим отделением. Туда и в Центр школьной психологии направляли практически всех детей из Копенгагена и пригородов.

Дежурная отделения соединила его с Ван Хессен.

Она была профессором детской психиатрии, вместе с ней он занимался некоторыми из самых сложных детей. Процесс этот для детей был целительным. Для нее же он был весьма непростым.

— Это Каспер. Ко мне приходили мужчина, женщина и ребенок. Девочка десяти лет, зовут КлараМария. Они говорят, что это ты их направила ко мне.

Она была слишком удивлена, чтобы задавать какие-либо вопросы.

— У нас не было ребенка с таким именем. Во всяком случае, пока я здесь работаю. И мы никогда не дали бы направление. Без предварительной договоренности.

Она начала воспроизводить в памяти болезненные части прошлого.

— К тебе, — продолжила она, — мы при любых обстоятельствах постарались бы не направлять. Даже если бы у нас была предварительная договоренность.

Где-то на заднем плане играло фортепианное трио ми-бемоль мажор Шуберта. На переднем плане жужжал компьютер.

— Элизабет, — сказал он, — ты что, пишешь объявление о знакомстве?

Она задержала дыхание.

— Объявления — это слишком узкий канал, — продолжал он. — Любовь требует от человека, чтобы он открылся. Нужна большая сфера общения, чем Интернет. Тебе бы подошла двигательная терапия. И что-нибудь для голоса. Я мог бы давать тебе уроки пения.

Ответа не последовало. В тишине он услышал, как на скрипке играет Исаак Штерн. Нежное — очень нежно. Жесткое — очень жестко. Техника без всякого напряжения. И печаль на грани невыносимого.

Рядом с ним кто-то стоял, это оказалась девушка. Она положила перед ним листок бумаги. Он был чистый.

— Песня, — попросила она, — стихи. Запиши их.