"Привкус магии" - читать интересную книгу автора (Сергачева Юлия)19…Над массивной круглой столешницей из каменной древесины покачивается кованый старинный фонарь, отбрасывая причудливые тени на ее черную и гладкую от тысяч прикосновений поверхность. Если присмотреться, половина этих теней сливается с узором на поверхности стола, рождая знакомые и полузнакомые очертания рун. При желании руны можно сложить в слова и фразы… Только желания нет. Натопленная печь истекает томным, обволакивающим жаром. Из прорехи в крыше прямо над головой тянет холодом. В печи за приоткрытой дверцей лениво возится огневица. А через дыру в крыше в дом заглядывает, щурясь лунным глазом, равнодушная ночь. Пахнет хлебом, сухими травами, яблоками, дегтем и дымом… – …Это все равно как лиса сменила бы шкурку и стала бы рысью… – Женский хрипловатый, чуть шершавый голос ткет в тишине нить неспешного разговора. – Даже отрасти она себе кисточки на ушах и научись лазать по деревьям, разве это сделало бы ее рысью? Или если бы одуванчик захотел стать ландышем. Разве прижился бы он в тени? Ему придется поменять свою суть, чтобы стать иным… А разве человек может сменить свой характер, свой нрав, самого себя, если захочет?.. – Человек не одуванчик. Если захочет – сможет. – Второй голос моложе, звонче – игла, за которой тянется нить беседы. – Наверное, так… Но тогда это будет совсем другой человек… Цвет своей силы сменить легко. Достаточно стать другим человеком. Все остальные способы – шарлатанство. – Вам же удалось… – Нет. Мне удалась подделка… Как иногда одному художнику удается сделать вещь в манере другого. Но этот способ годится лишь для тех, кто настолько ничтожен, что способен только к копированию, не имея собственного почерка… Либо для тех, кто настолько талантлив, что способен перенять любую манеру. Но тогда его собственный дар станет ежедневно убивать его, ища выхода… Кто готов к такой жизни? У меня не хватило сил… Узор чужого разговора легко касается поверхности сознания, скользит мимо и прочь, не оставляя даже ряби. Как рисунок опавших листьев на поверхности пруда. А под черным блестящим зеркалом клубится непроглядная, стылая муть… Стоит пошевелиться, как эта тошнотворная мгла поднимется со дна. Я сижу за столом, уронив голову на руки. Прямо возле локтя стоит глиняная кружка. Ноздри щекочет дурманящий аромат. В кружке тепло, вкусно и терпко… Но даже дотянуться до нее сил нет. На стене напротив, на книжной полке, опасно покосившейся под тяжестью здоровенных фолиантов, устроился сытый черно-белый кот. Кот жмурит человеческие голубые глаза и задумчиво усмехается. Дышать тяжело, словно песок и пыль сгинувших смерчей так и осели в глотке и легких. И кашель пробивается мучительный, злобный. Задавить его не удается. Голоса извне стихают ненадолго и возвращаются, меняя интонацию. – …Больницу. Слово тревожное и неприятное. Оно, как гарпун, пронзает и баламутит стоячую воду сознания. Я дергаюсь, озираясь на источник беспокойства… Реальность рассыпается ощущениями, расслаивается на невидимые течения. Здесь холодно, здесь – тепло. Здесь зыбко, здесь спокойно. Здесь темно, а здесь прозрачно до звона… Большая комната, завешенная глубокими, складчатыми тенями. Больше скрыто, чем на виду. Фонарь над столом избирательно выхватывает из тьмы предметы. Корзину с белыми налитыми яблоками с атласно-гладкой кожицей. Они источают одуряющий аромат. Домотканый половичок на полу, украшенный узором «сумеречных птиц». Правой ногой я касаюсь его краешка, и проклятые птицы одновременно заснули, спрятав голову под крыло… Плохи мои дела. Птицы чувствуют близкую смерть. …Тени передвигаются. Вот один из смутных силуэтов, омытый светом фонаря, светлеет и превращается во встревоженную Ксению. Широко распахнутые глаза – черные цветы на снегу… Пахнет лимонной мятой. – …Выпей, – глиняная кружка оказывается в моих руках, перебивая аромат мяты. Жидкость в кружке горячая, пряная и горькая. – Не надо… в больницу, – выговорил я, с отвращением выплевывая колючее, беспокоящее слово. Они меня не слышат, потому что ни звука не пробивается через растрескавшиеся губы, саднящие от горького напитка. Из сумрака выступает вторая тень. Невысокая пожилая женщина с темной, глянцевой кожей, аккуратно собранными седыми волосами и с выматывающим взглядом. От нее исходит мощь и незримая опасность – абстрактная, как от смертоносного оружия. И как оружие – она невзрачна. – Воспаление легких, скорее всего, – говорит женщина задумчиво. – И целый букет к нему в комплекте… К тому же к нему пришит призрак. Тени тянут жизнь из живых… – Призрак? – непонимающе и недоверчиво переспросила Ксения. – …Ему нужен сильный и опытный целитель. – Нельзя в больницу, – тихо отозвалась Ксения. – Ну тогда он погибнет. – Нет. Это «нет» звучит странно. В нем нет растерянного протеста неизбежному. Напротив, в нем полно несокрушимой решимости. Женщина тоже слышит это, иначе с чего вдруг она так печально качает головой: – Ты не сможешь, – сказала она. – Белые – искусные врачеватели, но здесь необходим специалист-целитель. Ты врач? Нет? А можешь предложить нечто большее, чем магия? Жизнь взамен на жизнь. Понимаешь? Ведь энергию жизни можно взять из немногих источников. – Каких? – Другая жизнь. Или то, что рождает ее… Любовь. Каким из этих источников ты можешь воспользоваться? Ксения молчит. Молчание ее зыбкое и опасное, как тонкий лед над рекой. Под ним ворочается нечто незримое, смутное, готовое прорваться и разрушить все на своем пути. – Я смогу, – негромко решает девушка. Тихий хруст льдин, разбегающихся трещинами. Плеск черной, обжигающей воды. Женщина легко усмехнулась и снова покачала головой: – Похвально. Впрочем, есть способы попроще. Если вы останетесь на несколько дней, я могу помочь вашему… мм… другу. Наружная дверь распахивается, и на пороге появляется угрюмый и взъерошенный Герайд с охапкой дров в руках. – Мы спешим, – сказал он, услышав последние слова женщины. – Мы останемся, – одновременно с ним говорит Ксения и морщится. Входная дверь закрылась, отсекая студеную ночь снаружи. Но ощущение, что холод остался в комнате, становится явственным. Герайд хмурится и ссыпает дрова возле печи. Ксения зябко поводит плечами, машинально кутаясь в чужую шаль с бахромой. В прореху в потолке насмешливо таращится блеклая луна с отточенными кромками косого лезвия. Пугающе широк ее серп… Слишком мало времени. Я предпринимаю почти успешную попытку подняться на ноги. – Нельзя… несколько дней… Деревянный пол уходит из-под ног. Лицо женщины становится сумрачным. – Ладно… – Голос женщины отдаляется и гаснет. – Попробуем по-другому… Плеск темных огней. Вспышки оранжевого… Монотонный речитатив царапает слух: «…через тропы, через небо… Красная нить свяжет черную нить… Там, где смерть, где болезнь, хода нет…» Нестерпимый визг глохнет, захлебываясь… Резко пахнет свежей кровью. Тугая широкая лента лаково отблескивающей черной и густой жидкости бьет о землю, пятная алыми брызгами снег… Мечутся тени… Мутный нечеловеческий глаз мертво закатывается под веко с белесыми ресницами… «Где кровь, там жизнь…» Трепещущий ком студенистого мяса пронзает раскаленная спица… Боль, как фейерверк, брызжет, искрится, тает… Темный, безразмерный океан мерно качает на ленивых волнах… Небо над ним исчерчено смутно тлеющими рунами. Невидимая исполинская рука снова и снова выписывает вязь новых фраз. Жизнь. Мост. Дорога. Верх. Смерть. Возвращение… «…Приди, Огонь, возьми боль…» Бешеный огонь заполняет реальность белым жгучим телом. Истончаются и рассыпаются черные, растопыренные иглы смертоносного ежа, поселившегося внутри… А заодно растворяются все защитные стены, и мир снаружи становится болезненно близким, ранящим. Цвета слепящи. Звуки громогласны. Запахи нестерпимы. Прикосновения тяжелы… Шквал впечатлений уже невыносим, и что-то с треском рвется, позволяя погрузиться еще глубже, соскользнуть туда, где темно и тихо… Где бродят пепельные тени. Из прошлого. Лицо будто отлитое из смолы – неподвижное, плоское, смутно знакомое, с чертами едва ли человеческими. Без возраста, без пола. Из прорезей глаз бьет наотмашь звездное сияние. Прожигает насквозь, раздирает, пытается высветить что-то в глубине… А затем другой удивленный и пытливый взгляд. «Что ты носишь в себе, мальчик?» – Как они появились-то, так мы и ждали неприятностей, – сердито жаловался новый голос, снова женский, громкий и слегка дребезжащий, будто жесть. – Еще свояк на днях говорил, что они шебуршат там чего-то, а значит, жди беды. Вот ведь неймется-то людям… Вроде и маги там были пришлые, не иначе они квашню-то и замесили… И вот на тебе. Ночью дом Явека повалило, чудом выскочить успели! А у него жена на сносях, родит вот-вот, как теперь без крыши? Лес гудит, тропы, чисто пряжа, попутаны, плясуны скачут, шершевники совсем распоясались. Баклаги-то и те пузырятся. Девкам за околицу и носу сунуть неможно. А уж как мужиков-то ломает, не мне тебе рассказывать. Когда совсем невмоготу стало, меня послали. Я вот, пока дошла, весь подол о колючки изодрала, а ведь не было здесь сроду никаких терновников… – Я поняла, Нинея. Передай Стану, что я подойду к вам попозже, не беспокойся. – Уж не откажи, Веранна. Только на тебя у нас вся и надежда. Медку там, яичек мы уже подсобрали, так что и гостинец готов. – Я приду, ступай пока. – Иду, иду… У тебя гости, никак? Навестил кто или клиенты прибились? – Гости, – неопределенно подтвердила Веранна. Я открыл глаза, зажмурился, пережидая вспышку рези. Из дыры в потолке, из окон лился безудержный солнечный свет, и давешняя замаскированная тенями комната посветлела, раздвинулась и переменилась до неузнаваемости. Казавшаяся громоздкой и вычурной, мебель съежилась и деликатно выстроилась вдоль стен. Странные предметы утратили свою загадочность и прикинулись обыденными украшениями, подсвечниками, подставками. Мерцавшие золотыми обрезами и переплетами в медной оковке фолианты потускнели и занавесились клочьями пыльной паутины. Даже кот свернулся клубком в одном из кресел, прикрыв свои странные глаза, и ничем не отличался от миллионов домашних питомцев. Только запахи остались… Запах и вкус древней молчаливой силы, поселившейся в этом доме. Снаружи звякнуло. – Ну так мы ждем, – повторила настырная обладательница жестяного голоса. – Ждите, – терпеливо согласилась Веранна. Разговор, доносящийся из-за окна, стихает. Приподнявшись на локтях, я успеваю заметить, как две женщины сворачивают на тропу, уводящую к лесу. Одна из них мне знакома по аккуратно собранным в узел седым волосам. Вторая торопливо семенит, одной рукой набрасывая на голову клетчатую шаль, а в другой тащит короткий цеп, одновременно смахивающий и на предмет сельскохозяйственного инвентаря, и на орудие убийства последователей культа Ча. Возле тропы стоит покосившийся каменный идол, на котором сушится перевернутая корзина. Подняв руку, чтобы протереть все еще слезящиеся от света глаза, я обнаружил кусок бечевки, обмотанный вокруг левого запястья. Бечевка завязана неравномерными узлами и испятнана затвердевшими бурыми и черными мазками. В центре каждого узла тлеет алая точка наговора. Обжигают, как угольки, если коснуться. Любопытно… Поднявшись на ноги, я заглянул в ближайшее зеркало, висевшее в простенке, полюбовался на замысловатые загогулины, частью уже осыпавшиеся, нарисованные буро-черной смесью на моей груди. Знаки все еще дышали и слегка пощипывали кожу. Пришлось извернуться, чтобы увидеть такие же на спине. На шее висел незнакомый амулет – кусок кожи, проткнутый обугленной и запаянной булавкой, на игле которой разместились три цветные бусины. Амулет источал сухое, ровное тепло, как нагретый солнцем камень. Кроме меня зеркало отразило еще и печального вида бледного молодого человека, который читал в одном из кресел. В том, где как раз сейчас спал кот. Человек рассеянно улыбнулся мне, приветственно кивнул и углубился в свою книгу. «Велеречивые размышления», – машинально прочитал я название, наклонив голову набок. Заботливо вычищенная и сложенная одежда обнаружилась на той же лавке, на которой я недавно лежал под слоем теплых одеял. Все, кроме штанов, которые остались на мне, и куртки, исчезнувшей бесследно. Ну и бес с ней… Наступив на коврик с вытканными «сумеречными птицами», я не без облегчения убедился, что крылатые твари распахнули крылья и жизнерадостно разомкнули клювы, прося крошек. Я бы и сам не отказался от каких-нибудь крошек. Чувствовал я себя бодрым, сильным и способным на героические подвиги, но чрезвычайно голодным. В солнечной луже на столе греется румяный ржаной хлеб. В банке рядом солнце застыло и сахаристо искрится, превратившись в мед. В фарфоровой миске под стеклянным колпаком млеет желтое масло. А в глиняном горшке томится янтарного оттенка рассыпчатая каша… Пшенная. Терпеть не могу. Зевающий кот лениво, из-под полуприкрытых век, наблюдал, как я одеваюсь, проглатываю краюху хлеба со стола, наскоро намазанную маслом вперемешку с медом, ложкой жадно черпаю кашу, которую с детства не выношу, но от которой заставляю себя оторваться неимоверным усилием воли, и выхожу за дверь… Прерывистая дробь далекого дятла накладывалась на равномерный стук, доносящийся из-за дома. Перекликались невидимые птицы. Поскрипывал ворот колодца, и звякала позеленевшая цепь, вытягивая ведро с водой. Оказавшись снаружи, ведро, покряхтывая, вперевалку отправилось к дому. Я посторонился, пропуская его. Несмотря на солнце, морозец кусал щеки и нос. Осень перестала притворяться теплой и уверенно превращалась в зиму. Ночью образовался иней, подернув сединой золото опавшей листвы и зелень упрямой травы, и от того все вокруг казалось ярким и избыточно контрастным. Сложенные из старых бревен стены дома пугающе темны. Красная кирпичная дорожка глянцево-яркая, как на открытке. В черной, вывороченной земле опустевшего палисадника деловито роются озябшие древесные гномы, подкапывая корни чертополоха. На макушке растения вздрагивают и сухо постукивают друг о друга кислотно-розовые ершистые бутоны. Дом окружал немолодой лес. Слева выныривала из чащи и справа вновь убегала в нее асфальтированная, но порядком раздолбанная дорога. На обочине маячил синий «кентавр», разрисованный широкими мазками инея. Вокруг дома ограды нет, но во дворе высились слегка покосившиеся каменные столбы с грубо вытесанными лицами и узорами. От столба к столбу тянулась местами порванная, но все еще добротная плетенка защитного контура. Сами идолы источали глухой, темный жар. А в центре площадки, окруженной камнями, вычерчен седым, остывшим пеплом угловатый контур незнакомого знака, в центре которого еще дымится здоровенное кострище. На подтаявшем снегу еще сохранились подмерзшие кровавые пятна… Над кострищем мерцало едва различимое марево остаточной магии. Машинально разворошив носком ботинка золу, я наткнулся на закопченную нижнюю челюсть. Кажется, свиную… Только зубы уж больно острые. Клыки длиной с палец. За домом обнаружились опрятные хозяйственные постройки, а равномерный звук стал громче и отчетливее. Небольшой туристский топорик лихо колол корявые серые колоды на празднично-золотистые поленья. Мрачноватый домовой с неудовольствием покосился на меня и побрел собирать щепки в корзину. – …Я не понимаю, чего ты ждешь. – Усталый голос Герайда донесся справа, из-за поленницы. – Чего мы ждем? Он в безопасности, и ему наша помощь теперь не нужна. Или ты все еще считаешь, что должна ему? – Я хочу с ним поговорить, – отвечает негромко невидимая Ксения. – И сколько ты готова ждать? А если он не очнется несколько дней? – Это важно, Герд, пойми. – Я понимаю, – тускло произнес Герайд. – Все, что касается его, становится жизненно важным… – Ну раз ты все так понимаешь, то какой смысл дальше разговаривать? – сухо отзывается Ксения. – Ксюш, на самом деле я просто перестал понимать, что для тебя важно. И ты еще больше все запутываешь… Домовой сопит и таращится на меня со свирепым раздражением – я наступил на приглянувшуюся ему щепку. Делаю шаг в сторону и вижу Ксению и Герайда, пристроившихся на завалинке. Капюшон куртки Ксении сброшен, но она отвернулась в сторону леса, и рассмотреть можно лишь краешек щеки и пряди волос, заложенные за розовое от мороза ухо. Зато Герайд сразу замечает меня. – Привет! – сказал я. – Смотри-ка, – хмыкает Герайд, – он действительно умеет разговаривать. – Твою куртку Веранна сожгла. – Ксения, повеселев, обернулась. – Она сказала, что лучше тебе шкуру ядошипа носить, чем ее. Вреда будет меньше. Как ты? – Прекрасно. А вы? Герайд насупился. Странно, но разглядеть его толком удается лишь сейчас. Наши предыдущие встречи проходили либо под покровом темноты, либо в суетной спешке, так что только теперь я смог обстоятельно изучить Ксениного избранника. Темноволосый парень, наверное, на год-два старше меня. Не так чтобы высок, не так чтобы плечист… Если бы во время нашей памятной драки на краю оврага меня не глодала болезнь, думаю, я без особых усилий справился бы с ним… И черты лица самые обычные. Я поймал себя на том, что еще немного – и закончу свои размышления стандартным «и что она в нем нашла?». В облике Герайда я не желал видеть ничего примечательного. И неудивительно. – Веранна сказала, что сможет поставить тебя на ноги, – проговорила Ксения, слегка наклонив голову и рассматривая меня. – Вчера ты был так плох, что я сомневалась. И рада, что напрасно. Ей это удалось. – Ценой чьей-то жизни? Или любви? – Словно бес дернул меня за язык. – Нет, – неожиданно серьезно ответила Ксения. – Она принесла в жертву вепря. – Кого? – опешил я, вспомнив челюсть, найденную в кострище. – Выманила его из леса… Он был красивый. Жаль. Я уязвленно приподнял брови. Герайд внезапно удовлетворенно ухмыльнулся, и сбавивший было темп топорик снова задорно застучал по деревяшкам, разбрызгивая золотистую щепу. – Вот поэтому люди и предпочитают иметь дело с Белой магией, – проворчала грустно Ксения. – Но зато, когда им нужна не цивилизованность, а гарантия эффекта, они обращаются к Черным, – возразил Герайд. – Просто Черная магия идет самым прямым путем, добиваясь своих целей. Для того чтобы вернуть к жизни одного, требуется погибнуть другому. А значит, нужна жертва… В вепре было достаточно жизненной силы. В конце концов, люди тысячелетиями едят животных, исходя примерно из тех же соображений. – Я знаю, что и с какой целью было проделано вчера, – сердито отозвалась Ксения. – И я рада, что Трой жив и здоров… – Спасибо, – скромно вставил я. – …Но это не значит, что методы Черных должны вызывать у меня восторг. – Ладно, – отмахнулся Герайд. – Мы с тобой вечно спорим на эту тему… Домашняя интонация, с которой он это произнес, царапнула не хуже отлетевшей из-под топора щепки. И могу поспорить, что Герайд заметил это. Ксения тоже заметила и внезапно заботливо обратилась ко мне: – Ты не мерзнешь без куртки? Мне бы больше польстила ее забота, если бы при этом Ксения не покосилась на Герайда, явно оценивая произведенное впечатление. Ну детский сад, честное слово. Вот только почему и меня тянет ввязаться в эту возню? И чтобы не поддаваться на провокации собственных эмоций, я заговорил на отвлеченную тему: – Так, значит, эта Веранна из Черных? Она должна обладать редкой силой, если смогла вытянуть обряд в одиночку. – Мы немного помогли ей, – ответила Ксения, неохотно отводя вызывающий взгляд от Герайда. – Но думаю, она бы и так справилась. Ты не узнал ее? Это же Веранна Полынь. Или Веранна Отступница. Только она не из Черных. Она предпочитает вообще не называть свой цвет. – Погоди, – оторопел я. – Она же умерла! – Одни говорили, что она умерла. Другие, что просто исчезла однажды, – сказал Герайд. – Ее клан предпочитает считать Веранну мертвой… Я слышал, что, по некоторым версиям, она поселилась в глуши. – Мы вчера случайно наехали на ее дом, – пояснила Ксения. – А может, и неслучайно. Тогда это был единственный путь через то безумие, в которое превратился лес… И они оба наперебой, но неожиданно дружно принялись рассказывать мне конец вчерашней эпопеи, который я слушал не очень внимательно, пытаясь выудить из памяти зыбкие обрывки чужого разговора… Что-то о лисах, меняющих шкуру, и о цветах силы. А ведь Веранна Отступница, рожденная в Черном клане Полыни, получила свое прозвище именно за удачную попытку выдать себя за Белого мага. Ради любимого, кажется… Печальная случилась история. И от роду этой седой женщине, должно быть, целый век, не меньше… – Трой, ты слушаешь? – Что? Да, конечно. – Ты действительно не мерзнешь? Может, все-таки в дом? Герайд снова помрачнел. А я согласился. Отчасти из-за того, что на самом деле замерз, а отчасти чтобы увидеть досаду на его физиономии. Ничего не мог с собой поделать. – Так о чем ты хотела со мной поговорить? – спросил я, когда мы устроились за столом в доме. – Ты подслушивал? – возмутилась Ксения. – Случайно услышал. Теперь подходящее время спросить, что же вы здесь делаете? – Я с удовольствием подставил лицо прикосновениям солнца, льющего свет через дыру в крыше. Ксения задумчиво прищурилась, наблюдая за зевающим котом, и не стала делать вид, что не поняла вопроса. – Долгая история… – Она зябко повела плечами. – Можно тезисно. Или ты снова не намерена мне ничего объяснять? Ксения хмыкнула. Поднялась со своего места, взяла что-то с книжной полки и положила на столешницу передо мной. Смятая бумага, газетный обрывок и давешнее волшебное кольцо, сверкнувшее в солнечных лучах словно настоящая драгоценность. – Из карманов твоей старой куртки. Я подумала, что ты захочешь это сохранить… Газетный обрывок со снимком семейства Торжич. Смятая бумага была прощальной запиской самой Ксении. Только лежала она не в куртке, а в кармане брюк и потому уцелела во время бегства из дома Магрица. Девушка задумчиво покатала кольцо пальцем. – Красивое… – Это просто игрушка, – рассеянно сообщил я. – Можно выбросить… – И сразу ощутил, как нечто изменилось. По лицу Ксении мелькнула быстрая тень, и выражение его стало на несколько едва уловимых мгновений растерянным. Или мне показалось? Выглядела она сейчас намного лучше, чем прошедшей ночью. Но все равно забыть давешнюю обморочную ее улыбку было нелегко. Однако солнце больше не грело так безмятежно… – Так ты скажешь, что задержало вас возле Баклаг? Куда смотрел этот твой… герой? – А по его виду похоже, что он в восторге? – В голосе Ксении обозначился ледок. Мы одновременно взглянули в окно, наблюдая, как хмурый Герд собирает дрова, которые и без его помощи прекрасно укладывались в поленницу, и изо всех сил старается не поворачивать голову в нашу сторону. Так старается, что у него наверняка даже шея занемела. – Я сама попросила привезти меня, – неохотно призналась девушка. – Зачем? – Хотела оказать тебе услугу. Предупредить, чтобы ты не совался в гости к Флаину Магрицу… Я воззрился на нее. Ошарашено и недоверчиво. – Откуда ты… про Магрица?.. Я же ничего вообще… – Я осекся, глядя на ее измученное, белое и как-то разом просевшее, словно весенний снег, лицо. – Я же предупредила, это долгая история. Не думаю, что тебе она понравится. – А чем мне может не понравиться история, где прекрасная дева спешит, чтобы предупредить меня о… А собственно, о чем?.. И Магриц Магрицем, но он остался в Белглаве, надеюсь. А что вы делаете в лесу? Ксения крепко сжала рот, прислушиваясь к каким-то своим внутренним ощущениям. Так пережидают приступ мигрени. Или неприятное воспоминание. Не смертельно, но болезненно. – Если вкратце, – выдохнула она наконец, – то один человек рассказал мне нечто нелицеприятное о господине Магрице… А я знала, что ты пойдешь к нему. Потому что… – Она заколебалась, покусывая губы, отчего они обрели гораздо более жизненный цвет. – Это важный эпизод, – вставил я ободряюще. – Лакуны были бы нежелательны. Ксения проигнорировала ерничество, потупив взгляд и все еще колеблясь, но все-таки продолжила, пусть и с явной неохотой: – Тогда… в логове, ты поделился со мной своей силой… Всем известно, насколько это… – она запнулась, подыскивая слово, – как это сближает. И можно прочесть, например, некоторые чувства или стремления… Я знала, что ты идешь в Белглав к Магрицу. А потом, от одного друга… – От Герайда, – подсказал я сумрачно. – С чего ты взял? – Вряд ли ты общалась еще с кем-то. – Хорошо, допустим, именно от Герда я узнала, что Магриц не тот человек, которому тебе следует доверять. – Почему?.. Впрочем, это «почему» опустим как неактуальное. А вот откуда твой Герайд мог знать нечто подобное? Ксения умолкла, мучительно сведя брови. Мне внезапно захотелось ладонью разгладить эту жесткую и такую недевичью складку на лбу. Чтобы и следа от нее не осталось. – Это не имеет значения для тебя, Трой. – Еще как имеет, – возмутился я. – Мы говорили о нас, – ответила Ксения, морщась. Похоже, состоявшийся разговор оказался неприятным. – О нас и о нашем будущем… Все оказалось сложнее, чем даже представляла я… И в разговоре… случайно всплыло имя Магрица. То есть… – Она с явным трудом подбирала слова. Хотела что-то сознательно скрыть или просто не желала ненароком задеть слишком личное? Я чувствовал, как в глубине меня пришли в движение незримые весы. Покачиваются… Верить, не верить… – По словам Герда, среди высших кланов Черных разброд мнений. И Флаин Магриц, вопреки всеобщему мнению, не такой уж большой друг Корнила, как считается… – Это Магриц сказал Герду? Или Корнил? – осведомился я. Чаша весов «не верю» неуклонно пошла вниз. – Никому не сказали, а вот твоему герою… Она неожиданно серьезно взглянула прямо мне в лицо. И в ее глазах словно опустилась невидимая, но непроницаемая штора. Ложью были ее слова, полуправдой или правдой, она с этого момента намеревалась стоять на своем. – Не хочешь верить? Да ради всех богов! Я, в сущности, не обязана тебе ничего объяснять и ни в чем оправдываться. У меня своих проблем до самых небес. Ты оказал мне услугу… – Она осеклась, подумала и поправилась: – Нет… Ты спас мне жизнь и не оставил меня умирать там, под землей. И если, на твой взгляд, противоестественно, что мне захотелось тебя отблагодарить, то это твои сложности… А я поступила так, как сочла необходимым поступить. – Ксения сцепила пальцы в замок, словно замыкая лишние эмоции, и продолжила спокойнее: – Правда, мы все равно опоздали. Когда мы нашли дом Матрица, то было уже поздно… – Она снова сделала еле заметную, но ощутимую, как ледок на осенней луже, паузу. – Возле дома вовсю кипело сражение. Кто там с кем сражался, со стороны разобрать было трудно, да и некогда. Шальной вихрь снес с дороги и перевернул машину Герда. Пока мы выбирались, все стихло… Хотя мне померещилось, что ты пролетел прямо над нашими головами… Ксения поднялась и прислонилась спиной к печи. Зябко шевельнула плечами. – А потом мы отправились в Баклаги. – Зачем? – Подозреваю, затем же, зачем и ты. Хотели воспользоваться тамошними Вратами, но кто-то выставил возле них охрану… Забавно, но я почти не сомневалась, что следует ждать твоего появления. Ты второй раз перебегаешь мне дорогу и притаскиваешь за собой лишних людей… – С чего ты взяла, что это из-за меня? – Не знаю, – хмыкнула она. – Показалось. Разве нет? – Слишком все это странно для случайной встречи. Не находишь? – В этих краях не так много действующих Врат. Одни возле Шеймской Долины. Там живет… жил Герд. Их взяли под охрану в первую очередь. – В Шеймской Долине я точно не был, – пробормотал я. Ксения рассеянно улыбнулась: – Нет, там Врата закрыты по другой причине. Мой отец уже знает, куда я направилась. Кто-то из тех, кому я доверяла, продал меня. А мой отец влиятелен во всех пределах… – Она потянулась и подцепила пальцем мятую газетную вырезку, переворачивая снимком вниз. Вздохнула: – Мы очень надеялись на здешние Врата. – Зачем вам Врата? – Я же не спрашиваю, зачем Врата тебе? – Но это и так почти все знают. Я сошел с ума и похитил Белую Королеву. И еще там что-то натворил. Поэтому, пока меня не уничтожили как бешеную собаку, мне нужно попасть на Архипелаг в Трибунал. – Мне тоже. – Зачем? – Затем, чтобы в Совете доказать, что сошла с ума, и попросить о лишении статуса Белого мага. Я оторопело уставился на нее. – Повторить? – усмехнулась Ксения, с явным удовольствием наблюдая за моей реакцией. – Сделай любезность. И если можно, простыми словами… – Трой, я хочу попросить Совет лишить меня силы. Я понимаю, что в реальности это невозможно, но формально это допускается. Такие случаи уже были в истории, когда магов лишали статуса. – Преступников. – Какая разница. Главное, что для них уже навсегда не имело значения, какого цвета их сила. И, лишившись права применять ее, они могли вести нормальную жизнь… – Нормальную? – Обычную. Я не хочу быть магом, Трой. Все, что в моей жизни было плохого, связано с магией. У меня, у тебя, у нас всех с самого детства никогда не было другого выбора, кроме как стать магами. Нас никто не спрашивал, хотим мы этого или нет. Ты хотел быть кем-то еще? Хоть когда-нибудь? Я пожал плечами. Может быть… Вспомнился учитель Милош и его удрученное: «Вы не там ищете свое предназначение, юноша… Ах, если бы ваш дар сиял чуть менее ослепительно…» – Во всяком случае, – медленно отозвался я, – я никогда не хотел быть кем-то сильнее, чем маг. – А я хочу стать просто человеком. Совет может позволить мне это… – Послушай, но… Нельзя же так. – От растерянности я даже не мог подобрать слов. Впервые передо мной сидел человек, который хотел лишиться главного из сокровищ мира. Того, ради чего я сам готов отдать даже жизнь, если понадобится. И, что самое странное, она совсем не считала это ценностью. – Почему? – наконец сумел выдохнуть я. – Потому, что я люблю жизнь. И потому, что я люблю Герда. А он… Его семья, да и моя тоже, никогда не позволят нам просто быть рядом, если все останется как есть. Я же рассказывала тебе, мой отец больше всего на свете желал видеть свою дочь магиней. Я его главная гордость. И он сделает все, чтобы не допустить крушения своих надежд. Семья Герда никогда не допустит, чтобы он связал свою жизнь с Белой. У него и так проблемы с ними, а ты сам знаешь, что в ваших кланах, кланах Черных, слишком сильны семейные связи… «Я люблю Герда», – полыхнуло, как зарница над горизонтом. Обожгло. Захотелось завопить от боли. – И он хочет, чтобы ты… – Не кричи! – сердито поморщилась Ксения. – Я этого хочу. Сама. Он вообще ничего не знает о моем решении. Я соврала, что… Впрочем, это неважно. Не считай других хуже себя. Герд никогда бы не согласился на такую жертву. Но дело-то в том, что для меня это даже не жертва. Я хочу избавиться от того, что мне действительно не нужно. Для Герда, для тебя это ценное качество, и без него вы, наверное, погибнете. Герд талантливый маг, и он любит то, чем занимается… Ради меня он готов был бросить все, разорвать все связи и уйти. Но я думаю, что при этом он будет несчастен. Я так не хочу. Лучше я отдам то, что мне не нужно. – Погоди… Но в конце концов, можно же и с семьей договориться. И у Черных встречаются браки с Белыми. Да почти все кланы давно уже пережили старые традиции… – Чем древнее клан, там сильнее традиции. Особенно если из всего клана осталось два человека. Отец и сын. Я задумался, пытаясь вспомнить подобный расклад. Семьи Черных я знал хорошо. Никого подходящего под подобное описание не было. – Может, тебе и Герду стоит обратиться, например, к Корнилу? Он человек авторитетный, и большинство клановых глав готовы прислушаться к нему… – Не думаю, что это хорошая идея. – Ксения неожиданно безрадостно засмеялась. – Потому что фамилия Герайда – Магриц. Он сын Флаина Магрица. Я проглотил идиотское «что-о-о?» вместе с россыпью междометий. И как можно спокойнее возразил: – У Магрица нет детей. Он сам сказал. – Законных нет. Видишь ли, матерью Герда была ведьма. Да еще и рожденная в Белых землях. Такая связь не к лицу уважаемому Черному магу, не так ли? Они поддерживали отношения, и о семье Магриц по-своему заботился, но официально никогда не признавал ее существование. Зато после смерти жены Магриц готов был признать своего сына… Во всяком случае, до того момента, пока он не связался с Белой магиней. Со мной то есть… Вот это удар был для Флаина Магрица, подумал я мельком, вспоминая лицо своего недавнего знакомца и то, с какой интонацией он говорил о чистоте рядов Черных и Белых. И об угрозе существованию мирового порядка… Интересно, а Магриц знает, что в Баклагах едва не убил собственного сына? Или это были не его люди? Я молчал, переваривая. Из зеркала на нас внимательно и даже сочувственно смотрел бледный молодой человек. Теперь книга на его коленях была другая, но он не читал. Сидел, положив обе руки на раскрытые страницы. Черно-белый кот напротив зеркала тоже дремал на раскрытом томе. Нет, не дремал. Кончик пушистого хвоста нервно вздрагивает, а прищур глаз светится голубым. Качались незримые весы. Я могу в это поверить? Как я могу поверить в ЭТО? Может, есть еще что-то? – Почему Врата именно возле Баклаг? – наконец по наитию спросил я. Кажется, Ксения ждала другого вопроса. Потому что набрала воздуха, готовясь к возражениям… и, замешкавшись, ответила после паузы: – От Белглава они самые близкие. – Почему же вы не уехали, как только поняли, что Врата под охраной? Вы целую ночь торчали в опасном лесу… Ради чего? – Я нажимал, надеясь зацепиться за краешек того, во что мне хотелось поверить. – «Линия вероятности» утверждала, что ты будешь там… После того что произошло возле Магрицева дома, мне подумалось, что тебе потребуется помощь. И сложила на тебя «линию»… Что ты так на меня смотришь? По-твоему, я не в состоянии предсказывать? – По-моему, невероятно, что ты стала бы складывать «линию» безо всякого повода… – как можно небрежнее произнес я, боясь спугнуть удачу. – Ксень, я польщен твоим вниманием к моей персоне, но что-то мне подсказывает, что истинная причина гораздо правдоподобней твоего желания спасать и помогать… Ну возрази же!! Ксения странно взглянула на меня. Мне немедленно захотелось отшатнуться. Или попросить прошения. У нее был взгляд человека, которого только что ударили, и она еще не решила, что сделать в ответ – бить или заплакать. Губы девушки дрогнули. – Хорошо, – стеклянным голосом отозвалась она, – расскажу истинную причину. Могу поспорить, в нее ты поверишь сразу… Наша встреча неслучайна, потому что мы специально искали тебя. Вроде звучит так, как я надеялся, но суть совсем иная. – Зачем? – Потому что ты знаешь, где находятся единственные Врата, которые не смогут взять под контроль ни Белые, ни Черные. Это тоже удалось зачерпнуть вместе с твоей силой… Извини, вышло случайно. Но мне… нам нужна твоя помощь, чтобы найти их. – Вот оно что… Ты права. Вот теперь я тебе верю, – кивнул я, чувствуя, как обрываются и разваливаются внутренние весы. Теперь в них не было никакой необходимости. Я не лукавил – я действительно ей поверил. Только что-то сломалось внутри. Нечто важное. И тепло сегодняшнего утра обернулось привычной тоскливой пустотой несбывшегося. На этот раз никто не предавал меня, но ощущения вдруг оказались очень похожи. И винить оказалось некого. Я сам вообразил невесть что. – Корыстный интерес – это ведь именно то, во что тебе легче всего поверить? – с нажимом на «тебе» констатировала Ксения. – Верно, – подтвердил я. – В последнее время все иные соображения не выдержали испытаний на прочность. Даже… – Я не договорил, скривившись. – А ты не додумывай за других!.. – тихо, со злостью выдохнула Ксения. Взгляд ее потемнел и вымерз. Так она не смотрела даже в логове мага. В зрачках словно стыл несокрушенный лед. Я отражался в них мелким и жалким. Кот вдруг выпрыгнул из кресла и стремительно сиганул прочь. А человек в зеркале поднялся, осуждающе покачал головой и тоже ушел за обрез рамы. Стало очень пусто. Всюду. Растянутая до предела пружина, надломившаяся еще в Белглаве, наконец лопнула, принеся боль и одновременно облегчение. Пусть так, и каждому – свое. Щемящее чувство сменилось усталым равнодушием и решимостью покончить со всем побыстрее, не отвлекаясь на ненужные эмоции. – Хорошо, – кивнул я, не глядя на Ксению (напрасно старался – она тоже смотрела в сторону), – раз у нас теперь полное взаимопонимание и никаких недоговоренностей, то можно выработать план дальнейших действий. И для начала, я думаю, мы можем воспользоваться вашим «кентавром», чтобы добраться до нужного места… …О чем она говорила с Герайдом, мне никогда не узнать. – Хорошо, – без особого энтузиазма произнес Герайд, когда я приблизился к «кентавру». – Считай, что мы договорились. Все равно этой рухляди терять уже нечего… – Он пнул колесо и вдруг отшатнулся, озабоченно присматриваясь к поцарапанному и мятому боку своего автомобиля: – Это еще что? – К одному из вас пришит призрак, – послышался из-за наших спин хрипловатый голос. – Мне бы не хотелось, чтобы он шастал вокруг, поэтому я привязала его к машине. Заодно не забудете, когда отправитесь в путь… – Подошедшая Веранна доброжелательно улыбнулась. – Призрак? – Тень-на-стене. – Сейчас это Тень-на-машине, – поправила Ксения, чуть склонив голову и рассматривая невезучего Ноилла, чей смутный силуэт вычертил иней на потрескавшемся лаке дверей. Потом добавила с огорченной интонацией: – Бедняга. Если Веранне и исполнилось лет сто, то сохранилась она на редкость хорошо. Я бы даже не назвал ее старухой. Пожилая женщина лет за пятьдесят. Темная от въевшегося загара кожа, немного непривычное в этих широтах плоское лицо почти без морщин, с мелкими правильными чертами. Опрятная одежда и уверенная походка. Возраст выдают глаза – выражение и цвет, точнее, его отсутствие. Раньше ее глаза были, скорее всего, карие, сейчас приобрели оттенок давно спитого, бледного чая. Только взгляд по-прежнему цепкий, тянущий, тяжелый, как свинцовое грузило с крюком на конце лески… От такого хочется увернуться и затаиться в глубине, под корнями. – Здравствуйте, – преодолев мгновенное неприятие, сказал я. Веранна еще шире улыбнулась, рассматривая меня. Как ни странно, но улыбка сделала ее лицо теплым и домашним. Неловкость, которую чаще всего начинаешь испытывать, пытаясь сформулировать слова благодарности, растворилась в ней как приторный сахар в чашке кофе. – Что ж, сегодня ты выглядишь гораздо лучше. – Вы спасли мне жизнь… – начал было я, но Веранна достаточно резко прервала меня: – Сочтемся. А пока у меня есть для тебя подарок. Он в доме… Она обратилась ко всем нам, но приглашение приняли только я и Ксения. Сумрачный Герайд остался изучать повреждения, нанесенные его «кентавру», и готовить машину в путь. Подарком оказалась куртка – не новая, но отличного качества. Скорее всего, штучной работы и слегка странного покроя. Рассчитана на достаточно высокого владельца, так что даже рукава оказались нужной длины, только в плечах узковата. Почему-то, взяв ее в руки, я вспомнил человека в зеркале. Того самого, с книгой… А от зеркала взгляд невольно переместился на кота. Кот благосклонно жмурил глаза. Собирая вещи, я услышал, как под окном Ксения вполголоса переговаривается с хозяйкой дома, вывязывая окончательные узлы на нитях начатого еще прошлым вечером разговора. – …Но вы же сумели отказаться от своей силы. И жить вдалеке от всех. – Я сделала это не совсем по доброй воле. И солгу, если скажу, что не сожалела об этом тысячекратно… А сейчас я привыкла. И Вигер привык, хотя ему пришлось труднее всего. Вот уже много лет мы просто живем здесь. Иногда я помогаю соседям, но помощь моя простая и незатейливая, как у любой деревенской ведьмы. Они бы и сами справились со всеми этими «плясунами», «логовищами» и «лепетухами»… Да и болезни проще лечить таблетками, чем заговорами. А сила… Сила всего лишь инструмент для достижения человеческих целей… Стоило мне появиться, как они смолкли. Ксения неловко отвернулась, торопливым жестом убирая прядку волос за ухо и отводя глаза. Веранна грустно улыбалась. А потом мы попрощались и, уезжая, чуяли, что Веранна смотрит нам вслед. Молча, долгим, тянущим взглядом, словно пытаясь снова вытащить что-то наружу. Фантастические, причудливых форм и оттенков, источающие немыслимые ароматы цветы трепетали под порывами промозглого осеннего ветра. Вздрагивали, клоня нежные головки, теряли лепестки в грязь. Благоухающая завеса то и дело рвалась, и тогда Старик вдыхал, как ключевую студеную воду, сырой, пахнущий землей воздух, да так, что зубы ломило. Среди диковинных соцветий сгорбилась темная фигура. Еще недавно ее очертания были неразличимы, но теперь волшебная иллюзия, заметно потрепанная ветром, утратила свою силу и убедительность, и очертания реальных вещей проступали через зыбкие образы диковинных растений. А ведь он поразительно талантлив, в который раз подумал Старик, глядя, как красивая крошечная птица, словно живая, упрямо пытается одолеть силу ветра и тщится зацепиться за дрожащий стебель полурастаявшего цветка. А запахи все еще дразнят обоняние, хотя непогода разошлась не на шутку. Жаль, что она всего этого не увидела… Летом она часто ходила сюда посидеть на нагретом полднем валуне, иногда понаблюдать за уроками, а чаще просто поразмышлять в одиночестве. Но осенью здесь было промозгло и неуютно. Она не заглядывала сюда давно. Впрочем, может, оно и к лучшему. Сидевший на камне среди иллюзорного цветника человек внезапно поднялся на ноги, обернулся, ища взглядом наблюдателя. Криво усмехнулся… Старик не столько различил, сколько почувствовал это. Младший одним движением руки ликвидировал остатки своего сада, постоял, ежась от жгучего ветра, и все-таки приблизился к Старику. – Почему он? – непонимающе спросил юноша, глядя в сторону и словно продолжая давно начатый разговор. – Что он может дать ей, чего не могу сделать я? Он принес сегодня какие-то колючки с синими цветами… – Предснежник, – машинально подсказал Старик. Младший мотнул головой. Ветер облепил его лоб и скулы светлыми, отросшими прядями, спрятав выражение глаз. Теперь, когда безудержный аромат несуществующих цветов исчез, коварный ветер нес запахи дыма, жареного мяса, отзвуки далекого смеха и звонких голосов. Праздник уже начался. – Ты не пойдешь? – спросил Старик, задумчиво щурясь на россыпь золотых огней в ночи. – Скучно с ними, – отмахнулся Младший. – Лучше… – Он не договорил, снова махнул рукой и двинулся в сторону леса. Старик провожал его взглядом, одновременно сочувствуя и досадуя. «Скучно». И никто не пришел позвать на Праздник. И девушка выбрала невзрачный предснежник вместо чародейских роз. Знать не желает девчонка талантливого мага, вечно занятого собой. И виной тому не магия, а несносный характер этого самого мага… В последние годы Старик больше не давал своим ученикам задания, требующие соперничества. Но проглядел, может быть, самое важное из всех заданий, которое подкинуло двум его приемышам судьба. И вот они снова, как в отрочестве, придумывают, изобретают, решают ежедневно, как привлечь внимание русоволосой девчонки, бывшей подруги по играм, как-то незаметно превратившейся в очаровательную девушку… И привыкший быть первым (со своей точки зрения) Младший проигрывал безнадежно и бесповоротно. И друзья расходились по разным дорожкам неотвратимо. А Старик, поддаваясь чисто человеческим эмоциям, в глубине души радовался выбору своей названой внучки. И понимал ее как никто. Один был лучшим учеником Старика. Другой был любимым учеником. Такие близкие по значению понятия и такие разные по сути. «Почему он?»… Это же очевидно, Малыш. Только как объяснить это мальчику, который уверен, что собственное могущество делает его всесильным и неотразимым? Как рассказать, что в невзрачных колючках скромного предснежника волшебства больше, чем во всем чародейском саду? Старик сожалеюще смотрел вслед своему ученику. Неплохой парнишка. Он ведь мог заставить ее полюбить себя. Мог, но при всей уверенности в собственном могуществе ни разу не пытался этого делать. |
||
|