"Бог как иллюзия" - читать интересную книгу автора (Докинз Ричард)

Конференция в Кембридже

На недавно проходившей в Кембридже конференции по вопросам науки и религии я выдвинул аргумент, описанный в этой книге под названием «готовый к полёту “Боинг-747”». При этом мне пришлось столкнуться с, мягко говоря, искренней неспособностью прийти к единому мнению по поводу простоты бога. В результате я понял много нового и посему хочу поделиться опытом с читателями.

Прежде всего придётся исповедаться (полагаю, это верное слово) в том, что финансировал конференцию Фонд Темплтона. Публику составляла горстка тщательно отобранных американских и английских научных журналистов. Среди 18 приглашённых докладчиков мне отводилась формальная роль атеиста. Один из журналистов, Джон Хорган, сказал, что каждому из них, помимо оплаты всех расходов, заплатили за присутствие на конференции щедрый гонорар в 15 тысяч американских долларов. Меня это удивило. Имея большой опыт посещения академических конференций, я ещё никогда не слышал, чтобы не только докладчики получали гонорар за выступления, но и публика — за присутствие. Узнай я об этом раньше, сразу бы заподозрил неладное. Уж не пытается ли Фонд Темплтона подкупить пишущих о науке журналистов и смутить их профессиональную честность? Подобные же мысли беспокоили и Джона Хоргана, который позднее написал об этом мероприятии статью.* В ней он, к моему огорчению, признался, что принять решение об участии ему и другим помогло разрекламированное известие о моём присутствии в качестве докладчика:

Располагающая в общем статья Хоргана противоречива. Несмотря на свои подозрения, он, безусловно, вынес из опыта конференции немало ценного (так же, как и я, о чём будет сказано ниже). Вот что он пишет:

Статья Хоргана была впоследствии воспроизведена его литературным агентом Джоном Брокманом на веб-сайте «Остриё» («Edge»), часто называемом интерактивным научным салоном, и вызвала ряд комментариев, включая отзыв физика-теоретика Фримана Дайсона. Отвечая Дайсону, я привёл цитату из его речи, произнесённой во время получения премии Темплтона. Согласие Дайсона получить премию Темплтона, нечаянно ли, нарочно ли, стало для мировой общественности мощным сигналом. Его невозможно воспринять иначе как поддержку религии одним из самых уважаемых в мире физиков.

Разве не это же самое сказал бы любой учёный-атеист, пытающийся прослыть христианином? Вот ещё несколько высказываний из той же речи в сопровождении выделенных курсивом воображаемых вопросов чиновнику Фонда Темплтона:

— Хотите, чтобы я сказал теперь ещё что-нибудь более глубокомысленное? Может быть, попробовать вот так:

— Ну что, хватит? Можно, я пойду опять заниматься физикой? Нет, ещё не достаточно? Ну ладно, тогда вот:

— Теперь можно идти?

Дайсон запросто мог бы отмести звучащие в этих цитатах подозрения, если бы решил ясно изложить, какие доказательства заставляют его верить в бога больше, чем только в эйнштейновском смысле, с которым, как я объяснял в главе 1, мы все заведомо согласны. Если я правильно понял статью Хоргана, в ней подразумевается, что деньги Фонда Темплтона используются на подкуп науки. Я уверен, что Фримена Дайсона подкупить невозможно. Но прозвучавшая при получении премии речь может оказаться соблазном для других. Премия Темплтона на два порядка выше приманок, предложенных журналистам в Кембридже; её сумма специально выбрана так, чтобы оказаться больше Нобелевской. Мой друг, философ Дэниел Деннет, как-то по-фаустовски пошутил: «Ричард, если для тебя когда-нибудь наступит чёрный день...»

Как бы то ни было, в течение двух дней я присутствовал на кембриджской конференции, сделал доклад и участвовал в прениях по ряду других выступлений. Мне хотелось услышать комментарии теологов на аргумент о том, что любой бог, способный сотворить Вселенную, сам должен быть сложным и статистически невероятным. Наиболее сильным из прозвучавших возражений было обвинение меня в насильственном навязывании теологии научной теории познания.* Теологи всегда говорят о простоте бога. Как могу я, учёный, заявлять теологам, что их бог должен быть сложным? Раз теологи всегда утверждали, что бог находится за пределами науки, научные аргументы, которые я привык использовать в моей профессии, не имеют силы.

У меня не возникло впечатления, что предлагающие такую уклончивую защиту теологи намеренно лгали. Похоже, они выражали свою точку зрения искренне. Однако я не мог не вспомнить строки Питера Медавара из рецензии на книгу отца Тейяра де Шардена «Феномен человека», рецензии, которую, пожалуй, можно назвать самой негативной из когда-либо написанных: «Автору удастся избежать обвинений во лжи только по той причине, что, прежде чем обманывать других, он приложил немало усилий, чтобы обмануть себя».* Встреченные мною в Кембридже теологи укрылись в безопасном, недостижимом для рациональных аргументов гносеологическом убежище, потому что они сами так постановили. И кто я такой, чтобы заявлять, что рациональные аргументы являются единственно правильными? Помимо научных методов познания имеются и другие, и для познания бога нужно использовать один из них.

Самым важным из этих методов познания, как оказалось, является личный, субъективный опыт. Несколько участников кембриджской дискуссии утверждали, что в голове они ясно слышат, как бог собственной персоной разговаривает с ними. В главе 3 я уже обсуждал иллюзии и галлюцинации («Доказательство от личного “опыта”»), но во время кембриджской конференции мне на ум пришли ещё два аргумента. Во-первых, если бог действительно разговаривает с людьми, данный факт бесспорно подпадает под научную теорию познания. Бог прорывается из своей потусторонней обители в наш мир, где его послания воспринимаются обычным человеческим мозгом, — и вы говорите, что науке здесь нечего делать? Во-вторых, способный одновременно посылать разумные сигналы миллионам людей и получать от них ответы, бог, кем бы или чем бы он ни был, никак не может быть простым. С таким-то рабочим диапазоном частот! Пусть у бога нет состоящего из нейронов мозга или кремниевого процессора, но если он действительно так всемогущ, как считается, то он должен быть устроен ещё более сложно, ещё более неслучайно, чем самый сложный известный нам мозг или компьютер.

Снова и снова мои религиозные друзья возвращались к тому, что должна быть причина, почему всё существующее существует, хотя могло бы и не существовать. Всему должна быть первопричина, и почему бы не называть её богом. Хорошо, соглашался я, но первопричина должна была быть по своей сути простой, и поэтому, если ей и нужно придумать имя, то «бог» здесь не подойдёт (если только не оговорить специально, что под этим термином мы не подразумеваем всего того, что наполняет головы большинства верующих). Искомая первопричина должна была просто предоставить исходный материал для самоуправляемого «подъёмного крана», который постепенно поднял наш мир до нынешнего сложного состояния. Заявлять, что первопричинный движитель был достаточно сложным, чтобы заниматься «разумным замыслом», не говоря уже об одновременном чтении мыслей миллионов людей, — всё равно что сдавать себе идеальные карты при игре в бридж. Посмотрите на окружающую нас биосферу, амазонские джунгли с их густым переплетением лиан, корней и причудливыми арками; с их армиями муравьёв, ягуарами, тапирами и пекари, древесными лягушками и попугаями. Всё вместе это статистически эквивалентно идеальной сдаче карт (задумайтесь о мириадах других возможных способов смешать составные части, ни один из которых не будет работать) — но теперь нам известно, как это всё получилось: благодаря постепенной работе «крана» естественного отбора. Против безропотного согласия с идеей спонтанного появления столь невероятных вещей бунтуют не только учёные — возмущается сам здравый смысл. Заявление о том, что первопричина, то есть «великое неизвестное», благодаря которому вместо небытия имеет место бытие, представляет собой существо, способное спроектировать Вселенную и разговаривать одновременно с миллионом людей, — это фактический отказ от попытки объяснения. Это безобразное проявление бездумной, самоублажающей склонности к фантазиям.

Я не пытаюсь пропагандировать узконаучный тип мышления. Но любая честная попытка объяснить такие исключительно маловероятные вещи, как джунгли, коралловый риф или Вселенная, должна по меньшей мере предлагать вниманию «кран», но не «небесный крюк». Таким «краном» необязательно должен быть естественный отбор. Хотя, признаемся, лучшей альтернативы пока никто не предложил. Но могут существовать другие, ещё не открытые «краны». Может быть, инфляционное расширение, которое, по словам физиков, происходило в течение доли первой йоктосекунды существования Вселенной, окажется, при лучшем понимании, космологическим «краном», аналогичным биологическому «крану» Дарвина. Или искомый космологами «кран» окажется сродни дарвиновскому: модель Смолина либо что-то ей аналогичное. А может, это будет предсказываемая Мартином Ризом и другими мультивселенная плюс антропный принцип. В конце концов, «краном» может оказаться даже сверхчеловеческий творец, но в таком случае он не мог появиться «просто так» или всегда существовать. Если наша Вселенная — продукт замысла (чему я ни минуты не верю) и если, аргумента ради, Мыслитель умеет читать наши мысли и снабжать каждого мудрым советом, прощением и искуплением, то такой Мыслитель сам должен быть конечным продуктом кумулятивного подъёма «краном», вероятно аналогичным дарвиновскому и работающим в другой вселенной.

Последним средством защиты для моих кембриджских оппонентов стало нападение. Они заявили, что мои взгляды принадлежат XIX веку. Этот упрёк настолько нелеп, что я почти забыл его упомянуть. Однако, к сожалению, слышать его приходится нередко. Тем не менее согласимся, что заклеймить мнение как устаревшее не означает его опровергнуть. В XIX веке было немало блестящих идей, включая — не в последнюю очередь — и опасную идею Дарвина. В любом случае бросающему подобный упрёк господину не мешало бы вспомнить пословицу о соломинке в чужом глазу и бревне в своём, поскольку сам он (известный кембриджский геолог, безусловно достаточно овладевший фаустовской казуистикой, чтобы получить премию Темплтона) оправдывал собственные христианские убеждения тем, что он называл «историчностью» Нового Завета. Именно в XIX веке теологи, в особенности немецкие, подвергли, на основании доказательных методов изучения истории, вышеупомянутую «историчность» серьёзному сомнению. И присутствовавшие на кембриджской конференции теологи не преминули немедленно на это указать.

В любом случае ехидство по поводу «XIX века» не ново. Оно сродни насмешкам над «деревенским атеистом». А также высказыванию: «Что бы ты о нас ни думал, ха-ха-ха, мы и сами не верим в старика с длинной белой бородой, ха-ха-ха». Все эти три шутки имеют скрытый смысл, подобно тому как во время моего пребывания в 1960-х годах в Америке выражение «порядок и законность» прикрывало расизм полицейских в отношении чернокожего населения.* Что же на самом деле означает фраза «Вы рассуждаете, как в XIX веке» в контексте религиозной дискуссии? Она означает следующее: «Вы так прямолинейны и недипломатичны, разве можно задавать такие откровенные, недвусмысленные и грубые вопросы, как “Верите ли вы в чудеса?” или “Верите ли вы, что Иисус родился в результате непорочного зачатия?”. Вы что, не знаете, что в приличном обществе таких вопросов не задают? Они вышли из моды в XIX веке». Но подумайте, почему невежливо в наше время задавать религиозным людям подобные вопросы? Потому что отвечать на них неудобно. Потому что положительный ответ ставит отвечающего в неловкое положение.

Вот мы и выяснили связь с XIX веком. В XIX веке образованные люди последний раз имели возможность заявить, не краснея, что они верят в такие чудеса, как непорочное зачатие. Нынче многие образованные христиане слишком преданы своей вере, чтобы отрицать непорочное зачатие и воскресение, но они тем не менее испытывают неловкость, потому что рациональное сознание говорит им, что это нелепо. Поэтому им неприятны расспросы, и когда кто-нибудь вроде меня требует от них прямого ответа, его начинают обвинять в том, что его идеи «взяты из XIX века». Ну разве это не смешно?

Конференция привела меня в бодрое рабочее настроение и укрепила уверенность в том, что аргумент «готового к полёту “Боинга-747”» является серьёзным доводом против существования бога, на который, несмотря на многочисленные просьбы, мне так и не удалось услышать от теологов убедительного ответа. Дэн Деннет справедливо называет его «неотразимым опровержением, не менее мощным сегодня, чем двести лет назад, когда в «Диалогах» Юма Филон громил с его помощью Клеанта. «Небесный крюк» в лучшем случае отодвигает решение проблемы, но Юм не знал ни одного «крана», поэтому ему пришлось сдаться».* Такой «кран» появился с открытием Дарвина. Вот бы Юм обрадовался!

В данной главе приводятся центральные аргументы книги, и поэтому, опасаясь показаться назойливым, я всё же суммирую основные идеи в шести пунктах:

1. На протяжении веков одной из главнейших проблем, стоявших перед человеческим разумом, было объяснение появления во Вселенной сложных, маловероятных объектов, выглядящих так, как будто их нарочно спроектировали.

2. Возникает естественное желание заявить, что напоминающие продукты замысла объекты действительно были спроектированы. В случае созданных человеком вещей, таких, как, скажем, часы, их действительно спроектировал «разумный творец» — инженер. Возникает искушение использовать аналогичную логику для объяснения строения глаза или крыла, паука или человека.

3. Это искушение ведёт в тупик, потому что гипотеза творца немедленно порождает ещё большую проблему: кто спроектировал дизайнера? Наша исходная проблема состоит в необходимости объяснить статистическую невероятность. Очевидно, что, предложив в качестве решения нечто ещё более невероятное, справиться с ней невозможно. Нам нужен «подъёмный кран», а не «небесный крюк», потому что только при помощи «крана» можно постепенно и не прибегая к чудесам подняться от простоты к иначе не объяснимой сложности.

4. Самый элегантный и мощный «подъёмный кран», известный нам сегодня, — это дарвиновская теория эволюции путём естественного отбора. Дарвин и его последователи показали, каким образом живые существа, явно статистически невероятные и похожие на дело рук «разумного творца», образовались в процессе медленной, постепенной эволюции из более простых существ. В настоящее время можно с уверенностью сказать, что иллюзия «замысла» живых существ является не более чем иллюзией.

5. В физике аналогичный «кран» ещё не обнаружен. Теория мультивселенной в принципе может дать объяснение, аналогичное найденному в биологии Дарвином. На первый взгляд подобное объяснение кажется менее убедительным, чем биологический дарвинизм, потому что оно сильнее зависит от счастливой случайности. Однако благодаря антропному принципу мы имеем полное право строить свои расчёты на событиях с очень низкой вероятностью, гораздо более низкой, чем те шансы, с которыми мы привыкли иметь дело в повседневной жизни.

6. Не стоит терять надежды на отыскание в области физики лучшего «крана», аналогичного дарвиновскому в биологии. Но, несмотря на то что физический «кран», подобный биологическому и полностью нас удовлетворяющий, ещё не найден, уже имеющиеся в нашем распоряжении «краны», пусть и слабые, при поддержке антропного принципа всё-таки лучше, чем пораженческая гипотеза «небесных крюков» небесного «дизайнера».

Согласившись с аргументацией данной главы, невозможно не объявить фактическую основу религии — гипотезу бога — несостоятельной. Бога почти наверняка нет. И это пока — основной вывод книги. Далее возникает множество других вопросов. Даже если согласиться, что бога нет, разве нельзя привести другие доводы в пользу религии? Разве она не утешает? Разве она не подвигает людей творить добро? И потом, если бы не религия, откуда бы мы узнали, что такое добро? Да и вообще, зачем ссориться? И почему, если религия — обман, она существует практически в любом обществе? Права религия или нет, но она вездесуща, так откуда же она появилась? Давайте в первую очередь обратимся к этому последнему вопросу.