"Литературная Газета 6241 (37 2009)" - читать интересную книгу автора (Литературка Газета Газета)

Ностальгия по неиспытанному

ОЧЕВИДЕЦ

Анатолий МАКАРОВ

Читаю сочинения молодых писателей - и тех, кто моложе меня лет на пятнадцать, и молодых реально, не достигших ещё, как говорится, возраста Христа, - и почти всякий раз натыкаюсь на одну характерную деталь. Точнее, на одну и ту же порой осознанную, порой невольно проскользнувшую ноту. Как бы её поделикатнее назвать? Решаюсь на "последнюю прямоту" - речь идёт о ностальгии по советским временам. Не то чтобы принципиально выстраданной, политически ангажированной, скорее, лёгкой, летучей, вот уж действительно, "печаль моя светла", но несомненной.

Опять же не решусь сказать, что в этой светлой печали просматривается какая-то чёткая социальная программа или призыв к действию, скорее, это настроение, душевная спонтанная склонность, но, повторяю, именно этим и интересная. В конце концов сочинители в большинстве своём - не борцы и не теоретики, вырабатывать доктрины и обсуждать концепции не их функция, их дело улавливать те флюиды, звуки и образы, которые витают в общественной атмосфере. Опровергать их железными, абсолютно доказательными, логически безупречными аргументами решительно бесполезно. Ну расскажу я молодым коллегам о пристальном внимании Главлита, от которого не ускользала ни одна строчка, об очередях за джинсами и дамскими сапогами, о том, что поездка в Париж была более несбыточной, нежели полёт на Луну, да мало ли ещё о чём, они кивнут, сочувствующе усмехнутся и пропустят все эти аргументы мимо души. Или сердца. Во всяком случае, мимо своего творческого сознания.

И это вполне понятно, потому что тоскуют они не "ради", а "вопреки". Вопреки тому, что их окружает - наглой роскоши и беззащитной бедности, меркантильности, подмявшей все прочие человеческие эмоции, культу кулака и пистолета, превращённого в главное выразительное средство кинематографа и литературы. Они смотрят старые фильмы, в которых люди страдают не из-за недостатка "бабла", а по поводу неразделённой любви и по другим неведомым ныне высшим причинам, на семейных праздниках слушают песни и стихи, которые помогали их родителям оставаться людьми посреди обыденной скудости и перманентного дефицита, наконец, краем сознания они вспоминают своё собственное детство с его наивными заповедями дружбы и безграничной верой в справедливость и бескорыстие. Компенсировать их утрату не в состоянии никакие джинсы и никакие мобильные телефоны. Тем более что эти замечательные предметы давно сделались такой данностью заурядного быта, которая никак не в состоянии воспламенить воображение поэта. "Радио есть, а счастья всё нет", - констатировал когда-то печальный остроумец, и это наблюдение справедливо на все времена: счастье - вещь, разумеется, недостижимая, но жить по-настоящему и тем более творить можно, лишь ежеминутно опровергая эту недостижимость душевным трудом.

Потому я не склонен впадать в панику по поводу того, что художественное сознание безотчётно клонится влево. Оно всегда очень чутко реагирует на тот, иной раз ещё неосознанный духовный спрос, который назревает в обществе, и выливается порой в самые причудливые формы.

Я хорошо помню, как в конце 60-х воображением молодёжи, и прежде всего богемной, литературной, театральной, художнической, вдруг завладели внешние атрибуты дореволюционной дворянской России. Возродился интерес к цыганскому романсу, к первым незакатным звёздам "Яра" и "Стрельны", а заодно и ко всему тогдашнему загульному обиходу. Огромным тиражом разошлась пластинка с записями императорских военных маршей. Из забвения были извлечены весельчаки-сатириконцы, обличавшие российскую буржуазную обыденность, но её же и воспевшие. Получили распространение шлягеры, более или менее умело стилизованные под начало века, - пресловутые "Конфетки-бараночки" и, само собою, декоративно липовый "Поручик Голицын".

Что это было, осознанный монархизм? Желание реставрации? Нет, конечно. Скорее, неосознанная тоска по неиспытанному, по неизведанной красивой жизни, по роковым отношениям, по всей уже не запретной, но ещё скрываемой мифологии Серебряного века. Но более всего это была реакция на советскую казённую скуку, на раз и навсегда регламентированные праздники, на поднадоевший изрядно официальный комсомольский энтузиазм с его "тем парнем" и "таким молодым" Лениным.

"Что пройдёт, то будет мило". Прошлое всегда мифологизируется и эстетизируется. В этом безотчётное свойство искусства, которое по природе своей - ностальгия.

Это свойство литературы внятно многим. Странно, но учёные-политологи и вообще политически активные люди порой не понимают другого, уже упомянутого свойства общественного сознания. А именно того, что в разные времена оно выдвигает на передний план разные ожидания. В конце 80-х таким жгучим ожиданием была свобода, которому и ответила перестройка. Не рискну утверждать, что свобода обманула или разочаровала, но подчас она оборачивается к людям своей нежданно жестокой, хотя и неизбежной, видимо, стороной. Быть может, это издержки свободы или неотвратимая за неё плата, во всяком случае, не приходится удивляться тому, что со временем в народе возник спрос на порядок. На справедливость. На ответственность.

И не стоит над ним высокомерно насмешничать, называть рабской тоской по барскому кнуту, апологией сталинщины и ГУЛАГа, это нормальный ответ общественного организма на перманентную боязнь завтрашнего дня, на душевную бездомность, на отчуждение от своей истории и государства.

В отличие от некоторых упёртых трибунов литература, в том числе и молодая, об этом догадывается.

Точка зрения авторов колонки может не совпадать с позицией редакции