ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Утром Григорий вышел размяться на выгон - пустынное место за хатой. Тут когда-то брали глину для самана. Теперь ямы заросли дерезой и будяками. Точно такой выгон был в станице у Григория. Выгон разделял ее пополам, упирался в речку, а другой окраиной - в кладбищенский курган. И хата бабушкина так же стояла спиной к выгону, как и Аннушкина, приземистая и длинная… Григорий когда-то гонял мяч по выгону, а бабка пасла гусят.

Григорию было приятно узнавать травы, среди которых прошло его детство. Он срывал вялые, прибитые заморозком листья, растирал пальцами, нюхал. Вдруг он увидел Родиона - тот возвращался скорым шагом из степи с цветами в руке.

- Эй, братишка!

Разгоряченный ходьбой, Родион вышел из-за куста дерезы, пряча букет белых хризантем за спиной.

- Ты почему прячешь цветы? - спросил Григорий.

- Да я… Гриша… Я так, - смущенно ответил Родька.

- Где ты их нарвал?

- В соседнем хуторе. Там одна знакомая разводит…

От белых с золотистым отливом лепестков исходили приятный прохладный свет и терпковатый запах.

- До соседнего хутора семь километров, Родя, - с улыбкой сказал Григорий. - Ради кого ты бегал так далеко спозаранку?

- Ради мамы. У нее сегодня день рождения.

- Что ты говоришь?! Тогда айда в магазин, я что-нибудь ей куплю.

Забежав в хату, Григорий переоделся. Родион оставил цветы, и они двинулись в магазин.

Очень было любопытно Родьке узнать, читаю ли сельчане его сочинение. Он вначале шел рядом с Григорием, а потом, увидев, что там происходит, поотстал.

Люди толпились на крыльце еще закрытого магазина так, словно брали приступом двери, окованные жестью и перетянутые стальным поясом прогона. Смеялись, что-то возбужденно выкрикивали. Нижние старались пробиться наверх, к тетрадным листкам, приклеенным к двери. Пробрался туда Федя-почтальон, за ним и Гриша Матюхин. Шли доярки с работы, среди них была мать Родиона и тоже смешалась с толпой. И директор школы Иван Николаевич был около магазина.

Федя прорвался к двери, сорвал фуражку, замахал ею, призывая:

- Товарищи, тихо! Успокойтесь. Стойте на месте! Да тихо, я вам сказал! - От натуги побагровел шрам на его лице. - Слушай, народ, я вслух прочитаю!… «Граждане жулики!…»

Его прервали, кто со смехом, а кто всерьез:

- Федя, мы честные люди! Не оскорбляй!

- Да тут так написано!… И к жуликам обращаются, а не к честным. Не мешайте, читаю: «Граждане жулики! Как вам не стыдно? Зачем украли трубы и электромоторы? Без них не заработает автодойка! Обращаемся: верните по-хорошему! Сегодня же ночью. Иначе будет поздно. Предупреждаем: завтра же вывесим ваши фамилии на всенародный позор! Граждане жулики, помните, мы знаем о вас все! От нас не скроетесь». Подписано: «Крысоловы».

Федя, дочитав «Обращение», рассмеялся, от себя добавил:

- Молодцы, крысоловы! Правильно написали. Граждане, которые жулики, и я, как народный контролер, говорю вам: верните ворованное по-хорошему!

Так, наверное, давно уже не смеялись люди, собравшись вместе толпой, как сейчас. Родион грыз кулак от досады и разочарования: он, можно сказать, кровью писал, а его слова не приняли всерьез!

У магазина вдруг с визгом затормозил проезжавший газик. Из него выпрыгнул председатель колхоза.

- Что тут за митинг? - недоуменно опросил он. - Ты, Федя, тут командуешь?

- Да вот, видишь, «прокламация»! - крикнул Федя. - Обращение к гражданам жуликам. Обсуждаем. Прочитать тебе?

- Спасибо. Уже читал. Наизусть помню. - На порожках было засмеялись, но Литовченко укоризненно покачал головой, и смех умолк. - Ничего смешного я тут не вижу. Стыдно должно быть нам всем, что у нас уже такие… «прокламации» стали появляться. Кстати, об этом как раз и будет идти разговор на колхозном собрании в будущее воскресенье. Так что, приходите все. Там поговорим.

Председатель, сев в газик, хлопнул дверцей.

- Иванович, шумни Дяде, пусть идет магазин открывать! - крикнул Федя вслед отъезжающей машине. - На целый час задерживается! Тоже мне, шишка на ровном месте.

На крыльце вновь разыгрались страсти:

- Кто ж это написал?

- Да кто б ни написал - правильно написал!

- Ну, придумали… партизаны!

Никто у магазина уже не смеялся.

«Ага, дошло!» - радовался Родион, таясь за табачным ящиком.

На улице показался Дядя, какой-то сам не свой - растрепанный, неопрятный. Все повернулись к нему. Смотрели осуждающе, с раздражением: долго же пришлось его ждать!

Толпа возбужденно загомонила.

- Чего разгалделись?! - закричал Дядя без привычных шуточек-прибауточек. Не читая, он стал сдирать «Обращения» ключом от магазинного замка. - Понаклеили, хулиганье!

- Эй, Дядя, не тронь! - сказал Матюхин, загораживая дверь. - Пусть висят. Они тебя беспокоят, да?

- Отойди, пижон кудлатый!

- Пусть висят! Не трогай, Дядя! - закричали из толпы.

- Нехай читают граждане, которые жулики! - сказал Федя и засмеялся язвительно.

- Дядя, отдай трубы, пока не поздно, - в шутку сказала Виталькина мать.

- Какие такие трубы?! - затрясся Дядя.

- Открывай магазин! - закричали на него. - И так на целый час опоздал, барин какой! У людей праздник, а он спит!

- Дядя работал! - смеялся Федя. - Он на своих воротах зубами отдирал: пять штук ему приклеили.

- Эх, Федя, Федя! - произнес Дядя, открывая дверь. - Ведь знаешь, дуракам закон не писан…

Люди гурьбой повалили в магазин и чуть было не сбили его с ног.

На крыльце остались Матюхин с директором школы Иваном Николаевичем.

- Не правда ли, оригинальное сочинение? - сказал Григорий и рассмеялся. - Не иначе, как работа ваших учеников!

- Неужели? А я считаю, что это хитрость взрослого человека. - Директор школы подмигнул Григорию.

- Да что вы, Иван Николаевич! Стиль-то, стиль какой! А наивная вера в добропорядочность и совестливость жулика? Нет-нет, Иван Николаевич, это бесспорно сочинение ваших подопечных!

Директор школы надел очки и внимательно прочитал «Обращение».

- Возможно, возможно. Написано правильно, без ошибок. И свидетельствует… о пробуждении общественного сознания. За это сочинение я мог бы поставить пятерку…

Виталька наслаждался, наблюдая из-за каменной ограды, как его двоюродный дед Савелий знакомился с содержанием «прокламации». Опираясь на черенок лопаты, тот почти носом водил по строчкам:

- «Граждане жулики!…» Так… так… так… А-а, вон оно как!

Воровато оглянувшись, Савелий стал быстренько счищать лопатой с камней бумагу.

- Кхе-кхе! - Виталька навис над ним, держась за верхние плиты ограды. - Дед Савелий, но ты запомнил, что там написано?

- Изыди, дьяволенок! - Хищно ощерясь, старик замахнулся лопатой.

Виталька пригнулся.

- Не забывай, дед, про Уголовный Кодекс! - услышал Савелий из-за ограды.

…В хате пахло тестом, мочеными яблоками, кислой капустой и смоленой птицей: Акулина Кондратьевна запускала свой «агрегат». После утреннего подмороженного воздуха домашние запахи воспринимались, обостренно, вызывали ощущение праздника.

- Ой; мама, что творилось у магазина! - воскликнула мать Родиона, раскладывая покупки на столе. - Какие-то крысоловы объявились, листовок понаклеили!… - Увидев букет в вазе, опросила: - А цветы откуда взялись?

- Родька принес.

- Родной мой… Даже не думала, что он у меня такой, - растроганно сказала Мария.

- Он для тебя еще один подарок приготовил.

- Какой же?

Помедлив - сказать ей или умолчать? - старуха все-таки решилась:

- А листовки про автодойку… Это ж его дело.

- Так это он, наш Родька? Крысолов?

- Не один он. Их компания - Виталька, Ольга, Маруся.

- А вы-то откуда знаете?

- Они вчера писали в нашем сарае. Я потом в Родькином портфеле одну листовку нашла, прочитала. Хорошо написали… Только ты, Маша, про это - никому, а то Родька обидится… Ой, кажись, пироги подгорают!

Акулина Кондратьевна бросилась регулировать тягу в «агрегате».

Мария прибралась и стала помогать свекрови. Вошел Андрей, как был, в рабочей одежде, небритый, с ухмылкой пригляделся к жене:

- Куда это ты так причепурилась?

- Как это - куда? - ответила Мария. - Чужой человек в доме, неудобно растерехой ходить.

- Значит, для него старалась? Даже цветочки выставила?

- Для себя постаралась, - сказал она, сразу же утеряв праздничное настроение. - А цветы мне сын подарил, если хочешь знать.

- Родька наш?! Гляди-ка…

- Эх, Андрей, Андрей! - вмешалась Акулина Кондратьевна. - Умеешь ты испоганить человеку праздник. Именины у Марии, напоминала тебе вчера! А ты, как этот… Пугало, да и только! Хоть бы побрился да костюм новый надел. Перед гостем стыдно за тебя…

Постучав, вошел Матюхин. В хорошем костюме, при галстуке. Поставил на стол бутылку марочного вина, а большую коробку с набором духов протянул Марии:

- С праздником, Мария! С днем рождения. Желаю вам счастья и… чтоб быстрей заработала автодойка.

- Ну, это от вас зависит, от монтажников.

- Мы стараемся. Те трубы мы уже вмонтировали. Нам бы еще найти. - Григорий покосился на Андрея.

Мария открыла коробку:

- Спасибо, Гриша! Давно я таких подарков не получала. Андрею неловко стало. И, то ли со стыда, то ли с досады, стал задирать квартиранта:

- Ишь ты, богато живешь, Гришка! Денег некуда девать? Куры не клюют? Легко тебе достаются? - Вынул из кармана «Обращение», потряс перед его лицом. - А скажи-ка, дорогой гость, это твоя затея? И нам на почтовый ящик наклеил…

- Ну что ты, Андрей! Я бы до этого не додумался.

- Врешь, дорогой-уважаемый! Уж больно настырно ты вмешиваешься не в свои дела. Как бы тебе по носу не дали!…

- Андрей, перестань, не задирайся, - сказала Мария.

- А ты не встревай в мужской разговор! Он приехал и уехал, для него все наше - чужое, а мы расхлебывай его кашу.

- Словечки-то у тебя, Андрей, - сдержанно ответил Григорий. Он понимал, что Андрей нарочно старался завести его. - Не вмешивайтесь… Это наше, это ваше. По носу дадим… Ваши дела, Андрей, - наши дела. Мы крепко связаны. И ваше, колхозное, для меня вовсе не чужое. - Матюхин попытался перевести разговор на шутливый тон: - Дел у вас много, так что я могу тут остаться навсегда. Женюсь на твоей сестре Аннушке…

- Если я отдам ее за тебя!

- Будет она у тебя спрашиваться, - сказала Мария.

- Григорий ей понравится, - заключила Акулина Кондратьевна. - И мне он приглянулся.

- И я вас полюбил, Акулина Кондратьевна! - сказал Григорий. - Хотел бы я иметь такую тещу, как вы.

- Очень ты нам нужен - такой зять… Христосик! - не на шутку обозлился Андрей.

- Буду нужен вашему колхозу как специалист на животноводческом комплексе, - добродушно пояснил ему Григорий.

- Без тебя обойдемся, умник-разумник! У нас самих вот тут тоже… кое-что варится. - Андрей постучал себя по лбу.

- Ты ж у нас знаменитый кашевар, - заметила Акулина Кондратьевна.

- Не издевайся, мать!

- Ты вон как Гришу допекаешь, а он терпит. Иди побрейся, переоденься, на человека станешь похожим.