"Волчьи ягоды" - читать интересную книгу автора (Гордиенко Галина)

ГЛАВА 12 СХВАТКА НА БОЛОТАХ

Володька, удивляясь себе, к Большим болотам вышел, почти не плутая. Правда, лишь к вечеру, когда верхушки деревьев на западе уже плескались в малиновом сиропе.

Глядя на дивно расцвеченные небеса, волчонок с волнением втянул в себя пахнущий торфом, чуть горьковатый воздух. И сладостно зажмурился: вдруг показалось, что только ради таких моментов стоит бегать на четырех лапах.

Еле заметная тропка, проложенная, по всей видимости, лосем, вела как раз в нужном направлении. Именно оттуда, как казалось взволнованному Володьке, тянуло странноватым, ни на что не похожим запахом, который почему-то привлекал его. Чуть солоноватый и будоражащий.

Володька двинулся было вперед, проверив для начала, крепко ли держится дремавшая на его спине девочка, и вдруг резко остановился. Что-то встревожило его. Вернее, не его, Володьку, а молодого зверя, в шкуре которого он временно находился.

Нервная дрожь пробежала по спине, вздыбливая короткую, жесткую шерсть. Пасть приоткрылась, и потрясенный Володька услышал низкое, грозное ворчание.

«Это я! — с неожиданным восторгом подумал он. — Как здорово!»

На его спине завозилась разбуженная Маруська. Она протерла кулачками глаза, длинно зевнула и спросила:

— Ты чего? Нашел уже, да? Мы пришли?

Волк отрицательно покачал головой и носом, очень осторожно, спихнул девочку на землю. Маруська мягко приземлилась на тропу и привычно поправила смявшуюся юбку:

— Что-то случилось?

Володька предостерегающе рыкнул. Девочка попыталась двинуться вперед, но волк вцепился зубами в пестрый подол и оттащил ее в сторону. Потом довольно бесцеремонно оттеснил Маруську себе за спину.

Любопытная девчонка подпрыгнула, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть:

— Что-то не в порядке, да?

Зверь согласно кивнул. Маруська осторожно поинтересовалась:

— А нам туда надо?

Волк снова кивнул.

— А если обойти?

Володька шумно потянул носом воздух и вновь отрицательно замотал тяжелой головой: вокруг на многие сотни метров простирались топи. Да такие, с которыми не поборешься. Засосут мгновенно, только отрыгнут сыто зловонными пузырями. Тропа была единственной, но…

Опять тот же самый запах смазочного масла! И железа. И ненавистный, хорошо запомнившийся запах его ласкового сверстника Петро. Правда, он побывал здесь по меньшей мере с пару часов назад.

Сейчас Володька очень жалел, что он не может говорить. Мелькнула было мысль написать, однако… Он же не в цирке, где дрессировщик послушно подавал бы таблички с нужными буквами!

Песка здесь нет, а на покрытой листьями тропе вряд ли что можно будет разобрать и днем. К тому же Маруська в школу пока не ходила и, вполне возможно, не умела еще читать.

Волк разочарованно посмотрел на девочку. Тяжело вздохнул и потянул из кустов тяжелую, длинную, почти сухую ветку. Та неприятно царапала десна и никак не хотела нужным образом укладываться в пасти.

Раздраженно фыркая и отплевывая грязную кору, Володька наконец кое-как зажал проклятую ветку зубами и очень осторожно шагнул вперед, заставляя ее выметать тропу чуть впереди него.

Маруська, наблюдая за его героическими усилиями со стороны, озадаченно пробормотала:

— Ты яму ищешь, да? Ловушку?

Волк сердито рыкнул и продвинулся еще на пару шажков к болоту. Тошнотворный запах холодного железа и смазочного масла усилился. Мощные челюсти судорожно сжались. Ветка затрещала, но Володька вовремя спохватился и опять опустил морду к земле, тщательно исследуя своей валежиной тропу.

Все же звонкий щелчок, хруст переламываемой ветки и сильный рывок застали Володьку врасплох. Не закричал он просто потому, что не мог физически. Перепуганный же волчонок лишь тоненько завизжал и резко отпрянул в сторону, нечаянно сметая в кусты малины зазевавшуюся Маруську.

Девчонка пискнула, попадая в довольно неласковые, колючие объятия и изумленно прошептала:

— Капкан! И какой большущий…

Волк осторожно приблизился к уже безопасному железу и осторожно тронул его лапой: «Петро! И за что он меня так ненавидит? Я же ничего плохого ему не сделал…»

Маруська, жалобно поскуливая, выбиралась из малинника и бормотала:

— Какой ты умный! Почуял его, верно? А я бы наступила, это точно. У меня-то твоего нюха нету…

Она подбежала к волку и тесно прижалась к нему:

— А теперь что? Дальше пойдем?

Володька судорожно вздохнул и неожиданно почувствовал, что он жутко голоден: в его рту уже почти сутки не было ни крошки! С тех самых пор, как он вырядился в эту проклятую шкуру. На секунду Володька ощутил себя предателем: все же она только что выручила его. И, оправдываясь, подумал: «Если б остался человеком, сейчас преспокойненько ужинал бы! А не бродил по этим страшным болотам. И капканов на меня не ставили бы…»

Хваткие пальчики Маруськи, привычно вцепившейся в густую, жесткую шерсть, постепенно привели Володьку в чувство. Он глухо заворчал и осторожно двинулся вперед, старательно обходя страшную игрушку, перегородившую тропу. А, миновав ее, лег на землю и мотнул головой, указывая девчонке на спину. Дождался, когда Маруська займет свое место, и насмешливо фыркнул: «Ну, елки, жизнь пошла! Не соскучишься. Еще и лошадь изображаю…»

Солнце спустилось еще ниже, и Володька заторопился. Свернул к болоту, с досадой отмечая, что ветер сменился. Тянуло уже не с торфяников, а из леса. Запах-то намного приятнее, но вот как ему теперь искать священный источник? Покружить придется!

По своей неопытности, Володька совершенно не подумал о другой возможной опасности, что несла в себе смена ветра. Попадись им сейчас на дороге следующий капкан…

Но мальчишку беспокоило только время. Найти крошечный родничок на таких огромных пространствах было непросто.

Поэтому, когда на его пути, как чертик из коробочки, выскочил торжествующий Петро, волк просто оцепенел. А Маруська, услышав щелчок взводимого курка, испуганно закричала:

— Не стреляй, это же я!

— Пшла вон от оборотня, дура, — сквозь зубы проворчал парень, невозмутимо поднимая ствол своего превосходного охотничьего ружья.

— Петя, не стреляй! Это не оборотень!

— А кто? Такса карликовая, что ли?! Уйди, сказал!

— Не стреляй… — заплакала девочка, теснее прижимаясь к Володьке, застывшему камнем. Она обхватила его обеими руками, будто стараясь прикрыть собственным телом.

Горячая слезинка расплавленным свинцом упала ошеломленному волчонку на нос и невольно привела его в чувство. Он пронзительно взвизгнул и изо всех силенок рванулся прочь.

Оглушительным громом в его ушах отозвался выстрел. Жгучим огнем опалило правое предплечье. Перепуганная Маруська слабо пискнула и, теряя сознание, жалким комочком скатилась с его спины в тухлую лужицу.

И это мгновенно остановило бешеный бег раненого волка в никуда. Он горестно взвыл и стремительно развернулся. И, пластаясь в фантастическом прыжке, забыв о боли, полетел обратно.

Страшный гнев на этого деревенского идиота в секунду заглушил в Володьке остатки соображения. Мальчишка на время перестал быть человеком. Он стал зверем. Страшным зверем: подранком. И бросился на противника, забыв обо всем. Сейчас волчонка не пугало даже ружье в руках врага.

Петро нападения явно не ожидал. Он был уверен, что попал, и теперь опасался лишь бегства перепуганного, неопытного еще оборотня. Искать его всю ночь на бескрайних болотах парню совершенно не хотелось.

Про девчонку же Петро в своей ненависти вообще не помнил. Она его абсолютно не интересовала.

Поэтому взбешенный Володька застал Петро врасплох. Да и что мог поделать вооруженный только ножом человек против страшного, громадного, разъяренного животного и его чудовищных клыков?!

По счастью, первую злость волк сорвал на ружье. Наследство прадеда — прекрасная тульская двустволка, жалко хрустнула на острейших зубах. Зверь небрежно выплюнул обломки и свирепо шагнул вперед. Странные, серо-голубые глаза горели холодноватым огнем. Больше всего настораживало Петро то, что оборотень действовал молча.

Ошеломленный парень попятился, пытаясь нащупать ножны, прилаженные на правом боку. Но выхватить охотничий нож не успел. Зверь оказался много быстрее: он рванул зубами всю перевязь и порвал широкий, толстый ремень, словно бумажный, прихватив при этом и приличный кусок одежды вместе с кожей.

И вот тут Петро в первый раз испугался. Испугался по-настоящему, до дрожи в коленях, до леденящего сквознячка между лопатками.

Разодранный хищником бок моментально запылал. Горячая кровь неприятной струйкой побежала вниз. Поврежденные мышцы свело неожиданной судорогой…

Оборотень оскалил окровавленные клыки и торжествующе зарычал.

Парень, стараясь не споткнуться, снова попятился назад. Ему казалось: стоит упасть, и проклятая тварь вцепится ему прямиком в беззащитное горло. Он машинально прикрыл его руками и бросил панический взгляд на неторопливо наступающего на него зверя. Только сейчас Петро заметил, что у волка разворочено плечо, и страшная рана пузырится черной в свете заходящего солнца кровью. Бешеная радость опалила мозг: «Подохнет! Пусть чуть позже!»

Тут до Петро дошло, что прежде это чудовище вполне успеет до него добраться. Лоб парня мгновенно взмок, а сердце застучало как сумасшедшее. Умирать он никак не собирался! Убивать да, но …

Петро запаниковал и, забыв об осторожности, прибавил скорость. И тут же поплатился за это: споткнувшись о какую-то полусгнившую корягу, он с размаху полетел в болото.

Зверь разъяренно рявкнул. Торжествующе рванулся вперед, и буквально через долю секунды над оцепеневшим от страха Петро нависла страшная, оскаленная морда. Волк зарычал, с кинжальной остроты клыков на лицо парня сорвалась подкрашенная его же кровью пена. Зверь еще больше ощерился.

Неожиданно где-то за их спинами громко заплакала девочка. Володька вздрогнул, нехотя приходя в себя, и застыл в нерешительности.

Проблему разрешил Петро: воспользовавшись растерянностью оборотня, он молнией перевернулся на живот и на четвереньках метнулся вглубь болота. И почти сразу же пропал из виду, затерявшись в сгущающейся темноте между многочисленными кочками и мелким кустарником. Только хлюпанье воды доносились до волчонка, ошеломленного бегством врага, да неприятный запах потревоженного болота щекотал его ноздри.

Тоненький, жалобный плач Маруськи не смолкал, и Володька наконец повернул назад. И едва не рухнул: такой жуткой, острой болью отозвались поврежденные крупной дробью мышцы.

С трудом заставляя себя двигаться, волчонок мрачно подумал: «Теперь нужно точно спешить к воде. Хоть умру человеком…»

К поискам священного источника ребята приступили лишь через час. После того, как Маруська, изорвав практически все свое платьице, кое-как перетянула Володьке рану. Она, по сути, просто заткнула ее, затолкав туда приличный кусок юбки, а потом еще и примотала этот своеобразный тампон длиннющим бинтом, сделанным из подола.

В сумерках их вид напугал бы любого: крохотная, худенькая девчушка, напоминающая лесного эльфа, и страшный зверь со свалявшейся от крови шерстью.

Впрочем, Маруська была перепачкана Володькиной кровью ничуть не меньше. Даже ее светлые волосы местами оказались забрызганы красным. А уж руки… по плечи в крови!

— Теперь пойдем, а? — девочка осторожно поправила повязку и ласково погладила раненого волка по морде.

Володька с трудом поднял потяжелевшую голову и жалобно заскулил. Маруська решительно сказала:

— Пошли. А то потом у тебя еще меньше сил будет.

Она быстро отвернулась, пряча от Володьки невольные слезы жалости и страха. Потом очень серьезно добавила:

— Знаешь, нам сейчас этот священный источник вот как нужен!

Взгляд волчонка стал вопросительным. Маруська, не скрывая волнения, сбивчиво пояснила:

— Бабушка говорила: когда оборотень перекидывается, его раны исчезают. Всегда так было. Он как новенький становится, понимаешь? Поэтому твой дед столько лет и живет. Бабушка с мамкой уж знают. Сказали: он никогда не болел. Честно. Пошли, а?

Володька задумался. Ему показалось: что-то такое он где-то читал. И если это правда…

Неожиданно вспомнилась мама, которая как раз завтра приезжала из своей Германии, и обещанный ей телефонный звонок. Вспомнился встревоженный дед, ждущий их возвращения дома и предупредивший его, Володьку, об опасности. А он-то, лопух, совсем забыл, что запах может уноситься ветром! Если бы держался настороже и заходил на болота с подветренной стороны…

«Елки, да как раз так священный источник искать и нужно!»

Волчонок, тоненько постанывая и поскуливая от боли, принялся торопливо подниматься на упорно подламывающиеся лапы. Взволнованная Маруська суетилась рядом, пытаясь помочь ему, но, как и положено в таких случаях, гораздо больше мешала.

Володька досадливо покосился на сунувшуюся ему под ноги маленькую фигурку и невольно фыркнул: на девчонке были сейчас только беленькие с кружавчиками трусики, перепачканные его кровью, и жалкие остатки платья в виде драной жилетки. Маруська даже рукава оторвала, когда возилась с раной!

Голова неприятно кружилась, в ушах звенело, ближайшая кочка нахально уплывала в сторону, но волчонок упрямо стоял. Мотая каменно потяжелевшей головой, он заставил таки себя немного прийти в чувство. И помня о странном, чуть солоноватом запахе и о своем недавнем решении двигаться только с подветренной стороны, начал петлять по болоту.

Семилетняя Маруська устало шлепала рядом, стараясь не отставать ни на шаг, и временами, чтобы не упасть, цеплялась за шерсть на здоровом боку. На спину она не просилась. И даже когда Володька, жалея ее, нерешительно прилег, подзывая, Маруська протестующе замотала головой:

— Не. Тебе больно будет. Я так. Я еще долго могу. Я, знаешь, какая крепкая…

Скоро совершенно стемнело, и мальчик в очередной раз удивился возможностям своего нового тела: он вполне прилично видел. Не как днем, конечно, но все-таки довольно неплохо.

Впрочем, зрение было ему не особенно-то и нужно. Безопасные тропы волк просто чувствовал. И не мог толком объяснить как. Даже себе.

Володька беззвучно пробирался болотом, оставляя за собой самую причудливую цепочку шагов на свете. Те петли, что накручивал раненый волчонок в поисках нужного запаха, не распутала бы ни одна собака. Тем более что временами они перебирались через какую-нибудь лужицу едва ли не по колено в воде.

Как понял Володька: вода в болоте отнюдь не означала наличие топи. Чаще всего стояла она как раз над глинистыми, плохо пропускающими влагу, довольно прочными участками.

На волнующий, терпкий запах обессиленный Володька наткнулся уже к двум часам ночи и едва не взвыл на весь лес от радости. Чуткая Маруська, сомнамбулой следующая за ним, что-то почувствовала и сонно заморгала:

— Нашел?

Волчонок тихонько взвизгнул и ласково лизнул свою маленькую подружку в щеку. Девочка рассмеялась:

— Нашел, значит. Веди тогда… — И немного смущенно добавила: — Знаешь, я пить хочу, ужас как. И есть тоже. А еще спать…

Володька невольно фыркнул: он хотел абсолютно того же самого. И еще хотел, чтобы хоть немного отпустила боль.

Теперь они кружили по болоту, не теряя той невесомой ниточки, что вела их к волшебному источнику. Даже Маруська оживилась и почти бодро шлепала рядом, что-то шепотом, монотонной скороговоркой бубня себе под нос.

Володька, стараясь не обращать внимания на горевшее огнем плечо и быстро немеющую правую переднюю лапу, нечаянно прислушался к сбивчивому, чуть лихорадочному говорку. И сглотнул тугой, плотный комок, неожиданно застрявший в глотке и мешающий дышать.

Маруська, оказывается, обращалась к кому-то могущественному, богу, наверное, и ее поспешные обещания у кого угодно могли вызвать улыбку. Или слезы.

— Я мамку слушать буду, — жарко бормотала Маруська, цепляясь за волчью шерсть, — честно. И бабушке на огороде помогать. Пусть волшебная вода Володьке перекинуться поможет, а я пол помою. Даже посуду. Только чтоб и плечо у него зажило, ладно? Я хорошей буду, честно-честно. В лес убегать не стану. В школу пойду. В интернат. В лесничестве нашем. Не хочу, а пойду. Правда, пойду. Пусть он выздоровеет только…

Тут Маруське под ногу попала какая-то зловредная коряжина, и она, не удержавшись, растянулась во весь рост в зловонной луже. Поднявшись же на четвереньки, девчонка подняла голову и кому-то истово пообещала:

— И волосы расчесывать буду! Сама. Хорошо?

Она старательно отжала мокрые, совершенно слипшиеся от грязи косички. И сплюнула травинку, попавшую в рот.

Как раз в эту-то секунду Володька и увидел полузатопленную торфяником черную скалу. И услышал еле уловимый шепот родничка.

Смертельно вымотанный за эти страшные два дня волчонок едва не завизжал от нестерпимого счастья. Он потянул носом воздух: запах священного источника перебивал сейчас все. Весь мир пах солью, сладковатой горечью и кружил, бесконечно кружил голову.

Зверь восторженно рявкнул. Одним фантастическим прыжком преодолел оставшиеся несколько метров и чуть не потерял сознание от страшной боли. Сморгнул с глаз застилающую их пелену и радостно, освобожденно заскулил: как раз то самое место, о котором сегодня утром рассказывал дед! Его ни с чем нельзя спутать.

Совершенно черный камень был погружен в торфяники не меньше чем на три четверти, хотя и находился на крошечном холмике, на совсем не топком месте. Плотный, серебристый в призрачном лунном свете мох диковинным ожерельем обрамлял его. Камень вдруг показался взволнованному мальчику огромным, черным зрачком, внимательно всматривающимся в мерцающие звезды.

В верхней половине массивной глыбы, из еле заметной глазу трещины, сочилась вода. Она тонюсенькой струйкой сбегала вниз, в небольшое углубление, выстланное светлым, почти белым в мертвенном свете луны песком. Наполняя эту странную, самой природой подготовленную чашу, вода опять неспешно сбегала вниз и исчезала уже в другой трещине, подпитывая, видимо, само болото.

Забыв обо всем на свете, волк припал к источнику и принялся жадно лакать необычную, солоноватую, пахнущую горечью и перенасыщенную пузырьками какого-то газа воду. Выпил больше половины и вдруг резко вздрогнул. С трудом оторвал морду от желанной влаги и медленно развернул голову в поисках девочки.

«Как же я мог?! Она ведь тоже пить хочет! Мне всего-то горсть и нужна была…»

Забытая Маруська затерянным столбиком стояла на том же месте, где волк оставил ее несколько секунд назад, и завороженно таращила на него громадные, темные в ночи глазища. Володька внимательно осмотрел разделяющее их пространство и приглашающе мотнул головой: с этой стороны подойти к камню можно без опаски. А лужа, в которой, зябко поджимая ноги, топталась девчонка, могла показаться топкой только человеку.

Маруська громко икнула. Волк снова нетерпеливо мотнул головой. Затем рыкнул. Девочка зябко поежилась и неуверенно пискнула:

— Это то самое место? Ты меня зовешь, да?

Володька кивнул и с невольным смешком наблюдал, как осторожно Маруська пробирается к нему. И как потом жадно бросается к воде. Как набирает ее в сложенные ковшиком крошечные ладошки и торопливо глотает. Застывает на секунду, и ее выразительное личико перекашивается от отвращения:

— Какая гадость! Ф-фу! Неужели тебе нравится?

Волк подтверждающе рявкнул. Маруська еще раз глотнула воду. Сморщила нос и убежденно заявила:

— Значит, он точно волшебный. Ты волк и хочешь перекинуться. Водичка для этого, и поэтому она тебе нравится. А мне нет. Мне же не нужно перекидываться человеком!

Она недоверчиво покосилась на родничок и предложила:

— Хочешь, допей. Я больше не буду.

Она с любопытством наблюдала, как торопливо волк лакает воду. Потом задумчиво протянула:

— Теперь нам спать нужно лечь. Вот только бы из болота как-то выбраться. А то, может, и тут поспим, а? Если найдем сухое местечко…

Ночевать среди болота Володька не захотел. Воспаленная рана ныла неимоверно, слабость временами накатывала такая, что он только усилием воли заставлял себя двигаться. Страх, что утром он просто не сможет подняться на ноги, и маленькая, совершенно беззащитная Маруська без него запросто угодит в какую-нибудь трясину, упорно гнал волка к далекому берегу.

К собственному изумлению, Володька довольно быстро вышел к лесной опушке: как раз к тому самому месту, где он вчера устраивал для них лежку. Отыскав взглядом брошенную им куртку, волчонок обессиленно повалился на груду заботливо нарезанных еловых веток. Смертельно уставшая Маруська, падая рядом, невнятно пообещала:

— Ты спи, я, честное слово, не буду подглядывать!

И действительно не подглядывала. Так как заснула мгновенно. Что называется, не успев толком донести голову до кучки сухих листьев, заменяющих ей подушку.

А несчастный, раненый, совершенно больной Володька, проваливаясь в спасительный сон, в спокойной уверенности подумал: «Утром встану человеком…»

Он почему-то верил деду.