"Сталин, Великая Отечественная война" - читать интересную книгу автора (А.Б. Мартиросян)

Миф № 19. Сталин не доверял внешней разведке перед войной и пренебрегал ее данными, вследствие чего и случилась трагедия 22 июня.
Миф № 20. Сталин написал «матерную резолюцию» на донесении разведки.

Первый из этих мифов появился еще на XX съезде КПСС. Несмотря на неоднократные массированные, в том числе и с использованием громадного количества документальных данных из рассекреченных ныне архивов советских разведслужб, разоблачения, миф до сих пор эксплуатируется в усиленном режиме. К глубокому сожалению, в немалой степени тому способствовали как известные военачальники, так и известные разведчики, не говоря уже о всякого рода прощелыгах от истории, только и умеющих, что лгать, не понимая сути вопроса. Второй же появился еще во времена Горбачева и Яковлева, но активно стал использоваться лишь накануне 50-летия Великой Победы - в 1994-1995 гг.

Между тем как такового недоверия к разведке у Сталина не было и в помине. Никогда не было. Был здоровый и крайне обязательный для государственного и политического деятеля такого высокого уровня скептицизм по отношению к докладывавшейся ему разведывательной информации. Обусловлено это было несколькими причинами. Прежде всего, тем, что испокон веку разведка действует в условиях острейшего дефицита не только времени и возможностей для добывания секретной информации, но и наличия абсолютно достоверной информации, с которой, как с эталоном, можно было бы сравнивать и проверять добываемые сведения. Данное обстоятельство приобретает исключительно чрезвычайное значение, когда речь идет о вопросах войны и мира. Решение этих вопросов требует особо взвешенного, особо мудрого подхода, обязательно с дальним прицелом. Потому как последствия неадекватной реакции на разведывательную информацию могут быть катастрофическими. Поэтому требуется исключительно наиточнейшая информация. Буквально в каждом своем нюансе она должна быть абсолютно доказанной, более того, неопровержимо доказанной. Желательно документально. А подобное в разведке не так уж и часто бывает. Как правило, разведывательные сводки для руководства государства носят обобщающий характер - то есть составляются по данным разных во всем источников. Естественно, что в таких случаях ни один руководитель разведки не рискнет делать выводы в категорическом тоне. И вовсе не из страха перед руководством государства, а исходя из реальных возможностей разведки на тот или иной момент. Упомянутый выше дефицит в возможностях проверки достоверности информации, если и не висит как дамоклов меч, но тем не менее постоянно довлеет над разведкой. Более того. От Сотворения мира разведка вынуждена преодолевать массированное противодействие контрразведки государства, против которого ведется разведка. Активность же контрразведки крайне резко возрастает именно в тех случаях, когда на кону стоят вопросы войны и мира. Например, контрразведка государства, готовящего агрессию, буквально до свирепства доходит в попытках противодействия особенно разведке того государства, против которого готовится агрессия. Преодолеть же такое яростное противодействия порой бывает чрезвычайно трудно. Хотя бы, например, потому, что это противодействие осуществляется, как правило, по двум магистральным направлениям. Первое - тотальная и эффективная контрразведывательная защита особо важных секретов с применением как агентурных, так и технических средств. Второе - дезинформационное, которое осуществляется аналогичным образом, то есть агентурными и техническими средствами. Преодолев, например, массированное противодействие контрразведки на первом магистральном направлении, разведка автоматически сталкивается с вопросами, относящимися к сути второго, то есть не с дезинформацией ли она столкнулась. И наоборот, своевременное вскрытие дезинформационных акций противника напрямую зависит от своевременного же преодоления массированного противодействия контрразведки на первом магистральном направлении. Всё это непрерывный процесс, с которым разведка сталкивается постоянно. Это чрезвычайно сложная, крайне трудоемкая и опасная для жизней разведчиков и агентуры, требующая особо кропотливых, в том числе и аналитических, усилий работа, которая в одночасье не может быть осуществлена априори. Это дело времени и, к сожалению, зачастую немалого. К тому же следует иметь в виду, что когда на кону стоят вопросы войны и мира, то, как это повелось от Сотворения мира, находится слишком много желающих погреть руки на костре «третьего радующегося». Особенно, если жизнь и смерть этого «третьего радующегося» напрямую зависят от того, сцепятся ли между собой в смертельной схватке те двое, в отношении которых «третий» занимает позицию «радующегося».

Подобная ситуация отнюдь не редкость в мировой практике. Именно такая ситуация складывалась вокруг СССР накануне войны. Уж слишком громадную заинтересованность в ускорении стравливания СССР и Германии в смертельной схватке тогда проявляла Великобритания (да и США не отставали). Ибо ее жизнь и смерть в тот период напрямую зависели именно от этого. Хотя, если откровенно, то подобным, отнюдь не Божьим промыслом Англия промышляла задолго до 1941 года.

А на это накладывалась в целом неизбежная в любой разведке ситуация с предательством в собственных рядах и побегами отдельных бывших разведчиков к противнику, в данном случае на Запад. К глубокому сожалению, в конце 1930-х гг. под предлогом борьбы со сталинизмом на Запад перебежали несколько крупных разведчиков, в том числе и нелегалов. Имеются в виду нелегальные резиденты Игнаций Рейсе (он же Натан Маркович Порецкий) и Вальтер Германович Кривицкий (он же Самуил Гершевич Гинзбург), «легальный» резидент Александр Орлов (он же Лейба Лазаревич Фельдбин), начальник УНКВД Дальневосточного края Генрих Самойлович Люшков и некоторые другие. Испокон веку единственным пропуском к противнику является сдача всей известной информации о своей разведке, прежде всего о ее сотрудниках и агентурной сети. К примеру, В. Кривицкий только британской разведке и контрразведке сдал свыше 100 сотрудников, агентов, доверительных связей и контактов советской разведки практически по всему миру, прежде всего в Европе, в том числе и Англии. А заодно и сведения об агентах инфраструктуры советской разведки, то есть о лицах, которых выполняли важные вспомогательные функции - о содержателях конспиративных и явочных квартир, почтовых ящиков, пунктов телефонной связи, радистах, курьерах и т.д. Для сведения читателей: вся агентурная сеть, например, внешней разведки СССР (то есть НКВД-НКГБ СССР) к началу войны насчитывала чуть более 600 агентов. Когда отчет британской контрразведки по опросу Кривицкого попал в Москву, на Лубянке попросту за голову схватились. То же самое произошло, когда с помощью Р. Зорге в Москве получили отчет японской разведки об опросе Люшкова.

В подобных случаях любая разведка, увы, но категорически обязана как «законсервировать» свои засвеченные перед противником агентурные сети, так и одновременно организовать их особо тщательную проверку. К глубокому сожалению, до момента окончания такой проверки практически любая информация, исходящая от такой агентуры, априори будет восприниматься, по крайней мере некоторое время, если и не с явным подозрением, то уж с сильным скепсисом и пессимизмом точно. Увы, но подобного избежать просто нереально - за достоверность предоставляемой секретной информации разведка отвечает перед руководством государства фактически головой. Однако хочу вновь подчеркнуть, что как сильный скепсис и пессимизм, так и откровенное иногда подозрение в отношении поступающей от такой агентуры информации не есть результат какого-либо страха руководства разведки. К глубочайшему сожалению, это временно крайняя, но вынужденная мера предосторожности, без которой безопасность самой разведки обеспечить невозможно. А без этого нет и шанса гарантировать достоверность докладываемой руководству государства информации.

Если все это нормально понимать, подчеркиваю, нормально, то есть хотя бы с минимальным осознанием уникальной специфики разведывательной деятельности, то ни при каких обстоятельствах не должно возникать даже и тени мысли о том, что-де Сталин якобы ввиду своей особой подозрительности воспринимал разведывательную информацию с подозрением. Этого не было и в помине. Но было другое. При неясности информации, особенно в тех случаях, когда информация априори предполагала определенную реакцию со стороны руководства государства, а сведения об угрозе внезапного нападения Германии как раз из этой «оперы», Сталин всегда требовал еще и еще раз все тщательно проверить и перепроверить.

Возьмем для примера ситуацию с определением точной даты нападения Германии на Советский Союз. Прежде всего, следует отметить, что проблема абсолютно достоверного установления точной даты нападения одного государства на другое - одна из самых наитяжелейших в разведке. Потому как в любом готовящем агрессию государстве точная дата нападения официально называется только в самый последний момент - максимум дней за 10-14. Не более того. А до этого ее знают, если знают, лишь в прямом смысле слова считанные единицы из числа самого высшего руководства государства-агрессора. Но, как правило, лишь сам глава государства-агрессора. А теперь посмотрите, что же на самом-то деле происходило в решении именно этого вопроса.

По данным только советской военной разведки, таких «дат» нападения - как с указанием непосредственно числа, так и просто времени, но не более чем месяца или, даже, времени года - набралось примерно полтора десятка! Причем даже тогда, когда уже командующим группировок вторжения официально было передано распоряжение Гитлера о начале нападения 22 июня 1941 г., а Сталин, к слову сказать, знал об этом уже с 12 июня, разведка все равно «плавала» в абсолютно точном определении даты нападения. По-прежнему и даже от особо доверенной агентуры шли сообщения с двумя датами - например, нападение ожидается 22- 25 июня, или 22-23 июня. Абсолютно аналогичная ситуация складывалась и с информацией, поступавшей от внешней разведки НКГБ СССР, - там тоже абсолютной ясности с датами не было, так как их набралось также примерно полтора десятка. Аналогичная ситуация была и с информацией от советских дипломатических представительств за рубежом.

Естественно, что в подобной ситуации, когда докладывается очередная информация подобного типа, любой руководитель уровня Сталина просто-таки обяан отнестись не столько с определенным недоверием к ее содержанию, сколько потребовать от разведки еще и еще раз все проверить и перепроверить. Иначе было нельзя. Война ведь не шутка.

Тем не менее, под 50-летие нашей Великой Победы появилась более чем странная, если не сказать покрепче, с применением знаменитого «загиба» Петра Великого, байка о том, что-де на одной из информации разведки о готовящемся нападении Германии на СССР Сталин, видите ли, накатал матерную резолюцию. Речь идет о якобы начертанной Сталиным матерной резолюции на совершенно секретной записке № 2279/ М от 17 июня 1941 г. наркома госбезопасности В.Н. Меркулова с агентурным сообщением о готовности Германии напасть на СССР с указанием объектов бомбардировок и о назначении начальников военно-хозяйственных управлений на будущей оккупированной советской территории [46].

Между тем покойный предвоенный начальник разведки Лубянки П.М. Фитин еще при жизни описывал это же событие в следующем виде (дело в том, что, ознакомившись с этим спецсообщением, Сталин тут же вызвал к себе и Меркулова, и Фитина): «В кабинете Сталин был один. Когда мы вошли, он сразу обратился ко мне: "Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его прочитал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надежность и какие у них есть возможности для получения столь секретных сведений". Я подробно рассказал об источниках информации. Сталин ходил по кабинету и задавал различные уточняющие вопросы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку, что-то обдумывал [47], а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: "Вот что, начальник разведки, нет немцев, кроме Вильгельма Пика [48], которым можно верить. Ясно?" Я ответил: "Ясно, товарищ Сталин". Далее он сказал нам: "Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне"». В чем из вышеприведенного со слов непосредственного предвоенного начальника разведки Лубянки П.М. Фитина следует усматривать хотя бы тень намека на матерную резолюцию Сталина?! Нет даже иллюзорной тени намека на какую-либо тень намека!

Абсолютно идентично этот же случай описан и в примечаниях к записке № 2279/М от 17.06.1941 (ее), опубликованных на с. 232-233 превосходного сборника документов спецслужб под названием «Секреты Гитлера на столе у Сталина» (М., 1995). Но ничего подобного даже нет и там! Это издание ценно тем, что оно было осуществлено, во-первых, издательством объединения «Мосгорархив», то есть высокими профессионалами именно в архивном деле. Во-вторых, в 1995 г., когда, казалось бы, ничто и никто не смогли бы помешать публикации чего-либо очерняющего Сталина. В-третьих, публикация была осуществлена с прямой ссылкой на архив ЦА ФСБ.

Если бы матерная резолюция действительно имела место тогда, 17 июня 1941 г., то, по крайней мере, о ней сообщили бы составители «Очерков истории российской внешней разведки» (3 т.). Ведь он-то выходил из печати в 1997 г., когда также никто и ничто не мешали публиковать что-либо очерняющее Сталина. Но и в этом солидном издании под редакцией академика Е.М. Примакова также нет даже тени намека на какую-либо матерную резолюцию.

Абсолютно ничего на эту тему нет и в мемуарах ныне покойной выдающейся советской разведчицы Зои Ивановны Воскресенской, которая лично готовила этот документ для доклада Сталину. Также абсолютно ничего на эту тему нет и в мемуарах ее покойного предвоенного начальника в разведке, такого же выдающегося аса советской разведки П.А. Судоплатова. Причем, заметьте, этого нет в двух прижизненных изданиях его мемуаров - «Разведка и Кремль» (М., 1996) и «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930-1950 годы» (М., 1996). Судоплатов, кстати говоря, абсолютно идентично вышеописанному излагает суть произошедшего в Кремле 17 июня, случайно, что, конечно же, простительно за давностью лет, сдвинув это событие на день ранее - на 16 июня. Любопытно, что в своих мемуарах Судоплатов мимоходом «врезал» и по другим аналогичным, донельзя лживым байкам об отношении высшего советского руководства к тревожной разведывательной информации

Как видите, ни один из непосредственно соприкасавшихся с этим фактом авторитетных источников не приводит абсолютно ничего, чтобы хоть как-то, хоть за уши притянуть да насильно подтвердить или, по меньшей мере, оправдоподобить якобы имевший место случай с матерной резолюцией. Единственное, что произошло во время доклада той информации Сталину, вполне естественно укладывается в столь же естественную его реакцию - Сталин всего лишь потребовал особо тщательно перепроверить всю информацию и доложить ему со всеми подробностями о самом агенте, что и было сделано. Кстати говоря, аналогичное указание поступило и руководству военной разведки. Едва ли возможно установить, кому конкретно взбрело в голову и кто конкретно спустя 54 года после того события, под грядущее 50-летие Великой Победы «нарисовал» гнусную подделку в виде матерной резолюции Сталина на этой докладной записке. Но одно могу точно сказать - синие карандаши, которыми пользовался Сталин, а подделка была «нарисована» именно ими (автор это видел собственными глазами) - сохранились! Это действительно абсолютно точно! Как, впрочем, столь же абсолютно точнои то,что умельцы по подделкам у нас не перевелись! [49] К глубокому сожалению…

О царящем в наших, в том числе и военных, архивах беспорядке подробно поведал популярный ежемесячник «Совершенно секретно» (№ 5, 2004). Из опубликованной в этом номере ежемесячника статьи Г. Рамазашвили - «Портянка с грифом "секретно"» - однозначно вытекает, что любой, кому охота и не лень, может «нарисовать» любую надпись на любом архивном документе! Подчеркиваю, кто угодно и что угодно могут написать! Если такая резолюция действительно имела бы место, то, например, Хрущев давным-давно растрезвонил бы о ней. А вот в том, что впервые эта подделка «всплыла» во времена Горбачева и Яковлева, ничего удивительного нет.

Что же до существа дела, то многократно общавшиеся со Сталиным люди совершенно однозначно подчеркивали в своих воспоминаниях (например, многолетний министр иностранных дел СССР А.А. Громыко), что у Сталина не было склонности прибегать к нецензурным выражениям, тем более письменно. Небезынтересно в этой связи отметить, что ознакомившийся с сотнями докладывавшихся Сталину документов разведки и иных ведомств ветеран внешней разведки, видный историк Игорь Анатольевич Дамаскин открыто признал, что ни на одном из них он не увидел хулиганской резолюции Иосифа Виссарионовича, да еще и с матерными выражениями. Самая резкая по содержанию резолюция Сталина, которую Дамаскину довелось увидеть, носила характер телеграфного ответа на запрос и имела следующее содержание: «Тбилиси, Козлову. По поводу предложения генерала Уэйвелла сказать, что вопрос может решаться только правительствами. От себя Ставки каприказывает вам вежливо отшить Уэйвелла и ему подобных и послать их подальше. № 2220/321,10.41. 5.15». В этой телеграмме речь шла об ответе на предложение британского генерала Уэйвелла о совместных действиях советских и английских войск, в глубине которого была сокрыта попытка получить разрешение Сталина на ввод британских войск в Закавказье. Естественно, что Сталин не мог с этим согласиться.