Майк Гелприн ДИНОЗАВР ДИНОЗАВРОМ

Мой дядя, достопочтенный дракон Клавдиус, огнедышащий, одноглавый, чешуйчатый, издох аккурат на Масленицу. Мы в ПИДРАК'е об этом уже на следующее утро узнали — у драконов с распространением информации полный ажур. Ах, да, ПИДРАК — это где мы живём.

Питомник Драконий, если кто не понял по слабоумию.

Короче, только рассвет занялся, прилетает в ПИДРАК драконишка, облезлый такой, доходной, да к тому же двуглавый. Мы таких и за драконов не держим — у них левая башка не ведает, что творит правая. О трехглавых я вообще не говорю — полные олигофрены. Вот взять хотя бы Змея, сынка Горына-недоумка. Тот ещё тормоз был — неуправляемый отморозок и охальник. Говорил ему старый Огнеплюй — совесть включи, подколодный, а то, неровен час, доиграешься, не своей смертью помрёшь. Как в воду глядел. Срубил Добрыня, сын человеческий, Змею все три башки, не поморщился.

Извините, отвлёкся. Приземлился, значит, мутантик этот двухкочанный прямо по центру Драконьей Поляны, пламенем синим из четырёх ноздрей отдышался да как заорёт:

— Выходи, кто живой есть, сей же миг дело особой важности слушать.

Ну, все, само собой, из пещер на поляну разом повысыпали, чуть пожар не сотворили. Молодняка драконьего, к делу не пристроенного, в ПИДРАК'е совсем невпроворот стало, скоро пещер на всех не хватит, на деревьях спать придется. Короче, визитер наш левой тыквой покивал, правой рыгнул и спрашивает:

— Кто здесь есть молодой Амелетус, племянник достопочтенного Клавдиуса?

Что ж, протиснулся я сквозь толпу сородичей вперед.

— Я, — говорю, — Амелетус, Клавдиусого покойного брата сынок единственный.

Тут двуглавый обе бестолковки понурил и говорит — то ли правой, то ли левой, непонятно:

— Сочувствую тебе, Амелетус. Дядюшка твой, славный дракон Клавдиус, огнедышащий, одноглавый, чешуйчатый, владыка гор Карпатских и земель Гуцульских, на восемьсот четырнадцатом году жизни в цвете лет перепонки откинул. Я, Двукрыл младший, компаньон нотариальной конторы "Большой Двукрыл и малый", был доверенным лицом достопочтенного Клавдиуса на протяжении последних пятисот лет. И вот я здесь, Амелетус, для того, чтобы ознакомить тебя с завещанием и помочь вступить в права наследования.

Я от радости аж подпрыгнул и круга три над поляной нарезал — еле удержался, чтобы петлю Нестерова в воздухе не заложить. Это какое же счастье при жизни выпало, а я уж думал, так и издохну в ПИДРАК'е, пока старый хрен в Карпатских горах жизнью наслаждается. Ну да ладно, опускаюсь, значит, на землю, скорбное выражение на морду цепляю и говорю:

— Нет предела несчастью моему. В великом горе своём ставлю всем перцовой огнедышащей. — Ну, тут братия питомническая крыльями от радости захлопала, а я тихо так продолжаю — Ты завещание зачитывать будешь, уважаемый Двурыл, или душу из меня будешь тянуть?

— Конечно, разумеется, — крючкотвор этот засуетился, бумагу в виньетках да печатях из складок гребня выудил, огоньком откашлялся да и давай гнусавить то обеими башками, то попеременно: — Я, Клавдиус, находясь в здравом уме и при памяти, завещаю любимому, #8722; тут я саркастически хмыкнул, — племяннику своему Амелетусу, единственному моему наследнику, нижеследующее. Пещеру восьмикоматную неприступную обустроенную со всем содержимым, включая сокровища (опись прилагается). Власть над деревеньками (список прилагается) и людишками, в них проживающими. Стадо скота поголовьем (расчёт поголовья прилагается), пастбища и угодья общей площадью (карта с размерами прилагается). И девицу Ясмину (фотографии фас и профиль прилагаются) в возрасте восемнадцати лет, биологически девственную, взятую от людей в качестве доли драконьей ежегодной в ночь перед Рождеством, согласно договору.

В общем, пока я к новому месту жительства летел, никак у меня этот последний пункт из головы не шёл. Нет, я всё понимаю, раз есть дракон, то без девицы хрен обойдёшься. Они, девицы эти, на нас, как родовое проклятье, висят. Царевны, мать их, цариц, за ногу, принцессы всякие, Елены Прекрасные, Забавы Путяничны… Проку с них никакого, а мороки и неприятностей — выше крыши. Вот к чему, например, мне эта самая Ясмина?

Ну, хорошо — я урод. Весь в чешуе, как рыба лещ, жопа поперёк себя шире, рожа безобразная, зубастая. Дыхание такое, что никакие правила пожарной безопасности при случае не помогут. Ну, и прочее: когти там, хвост дурацкий, перепонки… А девицы — они вовсе наоборот. Ни тебе хвоста, ни чешуи — зато морда по лучшим канонам, и в придачу — сиськи. Но вот скажите на милость, на фига мне эти сиськи? Я что, дояр, что ли, которого хлебом не корми, дай за них подёргать? Да и морда у неё, надо сказать. Ну да, ну да — прилично-симпатично, и вообще очень мило и приятственно. Только вот посмотришь на неё — и сразу свою вспомнишь.

Так сказать, по контрасту.

Короче, целый день летел, крыльями, как дурная ворона, махал, всё об этой Ясмине думал да переживал сильно. К вечеру зазевался, чуть пассажирский самолёт не сбил. В общем, долго ли, коротко — к полуночи таки прибыл. На пещеру аж четыре раза заходил, нет, ну что стоило старому ослу какую-никакую посадочную площадку перед жилищем оборудовать? Я, пока на тот пятачок с гулькин хрен, что перед входом, угодил, трижды со всей дури об гору шмякался, всю жопу себе отбил. Нет, я понимаю, неприступность, то-сё, драконоборцев развелось как собак нерезаных, и нечего для них перед драконьим убежищем плацдармы строить. Так-то оно так, но с непривычки всё равно противно.

Зато внутри пещера хороша оказалась, ох, хороша. Просторная, прохладная, на стенах картины, ковры, огнетушители. А уж библиотека — я как увидел, сразу старой сволочи простил то, что он на двести лет раньше не загнулся. Это тебе не в ПИДРАК'овской публичке два месяца в очереди за «Графом Монте-Кристо» стоять. Я пока вдоль полок ходил, даже о неприятностях забыл, о том, что где-то тут девица прячется. И Ремарк мой тут любимый оказался, в восьми томах, и Набоков, и Хемингуэй, и Мураками. Фантастики одной три стеллажа, и на отдельной полке — про наших подборочка. Даже Логинов, «Классификация драконов», стоит — бред, конечно, изумительный.

А вот сокровищница меня разочаровала. Три комнаты сундуками да мешками от пола до потолка заставлены. Нет чтобы биллиардную соорудить или тренажёры поставить, сауну, на худой, извините, конец. Ладно, лапы дойдут — я тут устрою генеральную перестановку. В общем, пока пещеру вдоль да поперёк облазил, снаружи рассвело уже. Наконец, и до последней комнатушки добрался, с плакатиком «Не влезай — убьёт!» на дверях. А дядюшка-то, похоже, шутником был.

— Ладно, — говорю, — красавица, вылезай давай, знакомиться будем.

Да, нечего говорить, хороша девица. На обложках книжных как раз таких и малюют. В лапах у дракона. Красавица и чудовище, типа. Ну, и само собой, конечно, сиськи. И дрожит вся от страха — это уж как положено.

— Здравствуйте, — говорит, — господин дракон. Ясмина я, усопшего господина дракона законная доля.

— Здорово, — отвечаю, — Ясмина. Ты бояться-то меня брось. Я не прекрасен, может быть, наружно, зато душой… Впрочем, неважно. А вот объясни-ка мне, что ты за доля такая?

— А то вы не знаете, господин дракон. Тот закон уже пятьсот лет как подписан. Каждый год в ночь перед Рождеством самую красивую девушку местные жители дракону отдают. За то, что он им жить в своих владениях позволяет.

— Понятно, — говорю. — Что ничего не понятно. А предыдущие куда деваются?

— Какие предыдущие, господин дракон?

— Ну, которых в прошлые годы по тому же закону сюда закинули.

— А разве вы не знаете?

— Слушай, — говорю, — красна девица. Я сюда целый день летел — так намахался, что крылья отваливаются. Потом еще приземлился пару раз неудачно. Я помираю, спать хочу, а ты тут со мной в недоговорки играть затеяла. Анекдот про недоговорки знаешь? Ну, типа возьмите мой хвост двумя рэ. Ни хрена-то ты не знаешь. Ну, так что с теми, что до тебя были, сталось?

— В храме они, — Ясмина отвечает, — послушницами. Там всю жизнь и проводят за грехи свои.

— Это за какие такие грехи? — спрашиваю. Тут девица потупилась да покраснела — совсем пунцовая стала.

— Господин дракон ведь только непорочных берёт, — говорит. — А потом, когда отпускает…

Тут до меня дошло, и такой смех меня разобрал, что брюхо чуть не треснуло.

— Ой, — говорю, а сам давлюсь аж и лапами размахиваю, чтобы не свалиться. — Мать моя, дракониха. Чтоб я так жил, давно так не веселился. Слушай, дитя человеческое, ты, никак, грамотная?

— Грамотная я, господин дракон. Читать-писать обучена.

— Ну так пойдём, — говорю, — я тебе кое-что покажу.

Отвёл я её в библиотеку, покопался там на полках, книги нужные с них снял и говорю:

— Значит, так. Я сейчас пойду отключусь. А ты будешь читать. Осилишь вот эти две книги. Сначала «Секс в жизни женщины» прочтёшь, поняла? Картинки изучить не забудь. Потом Брема «Жизнь животных», раздел рептилии, уяснила? А когда обе освоишь, придёшь и меня разбудишь. И ответишь на такой вопрос — какого чёрта эти дуры делают в монастыре. Всё ясно?

— Ясно, господин дракон.

— Да, и вот ещё что. Тебе бы понравилось, надумай я тебя «госпожой человекой» называть? Ясный хвост — нет. Так вот, меня зовут Амелетус. Для друзей просто Амик. Всё на этом, приятного чтения.

Двух дней не прошло, как я глаза продрал. Жрать, извините, охота до кончика хвоста. В ПИДРАК'е с этим порядок — драконья столовка круглосуточно работает. Понимает обслуга, что голодный чешуйчатый натворить способен.

— Ясмина, — ору, — где тебя черти носят?

Выплывает доля моя законная из-под «Не влезай — убьёт!», снова очи долу потупила.

— Здесь, вообще-то, кормят? — спрашиваю. Вежливо так.

— Извините, — непорочная эта отвечает, — господин дракон. Дядюшка ваш покойный, он в питании сильно неприхотлив был. А в последнее время так вообще кушать перестал — по хвори.

— Так чем же ты его кормила? — спрашиваю. — И сколько раз тебе повторять, чтобы по имени обращалась.

— Простите, — говорит, — господин Амелетус. И рада бы вам обед сготовить, да вкусов ваших не знаю.

Ох и дура, прости господи. Вкусов драконьих она не знает.

— Ладно, — говорю, — садись на спину, полетели. Пикник у нас с тобой будет. На вон, верёвками прикрутись, а то, неровен час, свалишься, лови тебя потом.

С аппетитом у девицы всё в порядке оказалось. Так что оприходовали мы с ней на двоих барашка на вертеле, и жить легче стало.

— Что ж, — говорю, — давай по новой на спину лезь, полетим, на владения мои поглядим. На людишек посмотреть надо, себя показать…

Да, посмотрели людишек, как же. Только к какой деревеньке подлетаешь, так все хором в лес ломятся, впереди собственного визга.

— Что же это такое! — говорю. — Они чего, дракона никогда живого, что ль, не видели?

— Ох, господин Амелетус, — Ясмина вздыхает, — то дядюшка ваш причиной. Уж больно грозный был, страх на людей наводить любил. То церкву пожгёт, то избу спалит, то корову со двора утащит.

Да, родственничек у меня, похоже, тот ещё был. Впрочем, об издохших либо хорошо, либо никак. Смолчал я, так по всей округе мы вхолостую и пролетали. Ладно, возвращаемся вечером в пещеру, тут уж я расстарался, филигранно сел, прямо как чемпион по парашютному спорту. Ну, ввалились, значит, я свечи по стенам зажёг, девка из дядюшкиной кладовой бурдюк, соломой оплетённый, притащила, сварил я хороший такой глинтвейн, с Ясминой чокнулся и разговор за жизнь завёл. В общем, совсем дикая девица оказалась, дремучая. Ни кто такой Фридрих Ницше, не знает, ни в чём разница между Моше Даяном и Анваром Садатом, ни даже, кто есть Ходорковский.

— Ладно, — говорю, — придётся твоим образованием заняться. До Рождества у нас с тобой времени вагон целый, так что в монастыре будешь среди послушниц примой по части науки и культуры. Ты как, в монастырь-то не передумала?

— А что мне делать, господин Амелетус? Нравы у нас здесь испокон веков одни и те же. Девице до замужества полагается быть непорочной. Кто ж меня после вас возьмёт, опозоренную?

— Слушай, мать, — говорю, — ты книжки, что я велел, прочитала?

— Прочла, господин.

— И что, не въехала, что если даже мы с тобой оба на пупах извернёмся, у нас ничего не получится?

— Не знаю, господин.

— Как так не знаешь!? — ахнул я. — Там же всё чёрным по белому написано.

Опять потупилась она, покраснела. Нет, всё-таки люди совершенно не по делу закомлексованы насчёт вполне естественных вещей.

— Дорогая Ясмина, — говорю, — позволь тебе кое-что разъяснить. Драконы не дефлорируют девушек. Во-первых, им это неинтересно. Во-вторых, даже будь им это интересно, у них всё равно ничего бы не получилось. Есть такая наука — называется физиология. Так вот, драконов, милая барышня, интересуют исключительно драконихи.

— А у вас, господин Амелетус, — Ясмина спрашивает, — дракониха есть?

— Нету, — говорю, — пока что. Мне ещё рано, я же совсем молодой, едва за вторую сотню перевалило. А потом вот взгляни хотя бы на меня. Я ведь натуральный урод, одна морда чего стоит. А теперь представь — драконихи ни капельки не лучше. Такое же отвратительное зрелище. Ну, прикинь, надо мне это? Что ж мне, в любви ей объясняться, а самому рыло в сторону воротить? Я уж как-нибудь ещё лет пятьсот-шестьсот повременю.

А девчонка-то способной оказалась. Ну, до меня ей, конечно, как до Луны, но это и естественно, куда людям до венцов творения — драконов. Но, должен сказать, удивила она меня. Полгода всего-то прошло — освоилась моя законная доля, пообтесалась.

— Ты, Амик, — говорит, — ничего не соображаешь в творчестве Гюго. И вообще, как доходит до романтики, ты типичный динозавр.

— Я, может, — отвечаю, — и динозавр, только со времён твоего Гюго много воды утекло. Сейчас, девочка, в компрачикосов никто не верит. Так же, как в квазимодов и эсмеральдов. Нет их сейчас, не существует.

— В драконов тоже никто не верит. Может быть, скажешь, что их тоже не существует?

Да, это она меня красиво уела. Действительно, у кого с умственными способностями не в порядке, умудряются в нас не верить.

— Вера вере рознь, — говорю. — Всему виной косность человеческая. В драконов вы, видите ли, не верите, а в ведьм всяких, колдуний, ясновидящих — с дорогой душой.

— Что же по-твоему, Амик, и ведьм не существует?

— Да конечно нет, откуда им взяться.

— Откуда? Наверное, оттуда же, откуда и драконам. Из утробы матери. Так что из того, что ты никогда не видел ведьму, вовсе не следует, что их не существует.

— Ты, можно подумать, видела.

— Видела, и не раз. У нас в деревне на отшибе дом старой Яновны стоит. Она ведьма, милый Амик, настоящая.

— Угу. Ещё скажи — Баба Яга. У неё, небось, по стенам мыши летучие роятся, по полу жабы прыгают, под полом, самособойчик — мыши.

— Так оно и есть, — Ясмина говорит. — И на чердаке — совы.

— Замечательно. И что твоя Яновна умеет? Тараканий суп варить?

— Она много чего умеет, к ней люди со всей округи ходят. Может порчу навести, а может и наоборот — исцелить от сглаза. Может зелье сварить приворотное, а может — на разлуке-траве. А ещё она может…

— Наверное, летать на метле, — говорю. — Что-то я её во время полётов не встречал.

За месяц до Рождества начал я ни с того ни с сего хандрить. Что ни говори, прикипел к девчонке. Несмотря на то, что взяла она моду со мной по любому поводу спорить и всё чаще называть динозавром. А ещё обижаться. Чуть что не по ней — развернётся, подбородок задерёт, и к себе, под плакат с черепом и костями на дверях, а мне туда даже не протиснуться. Да тут ещё такая напасть — спать я плохо стал, сам не пойму с чего. А коль засну, так снятся, стыдно признаться, сиськи. И ещё хрень всякая, будто «Секс в жизни женщины» на ночь читал. Хорошо, наши в ПИДРАК'е не знают, а то бы на смех подняли.

В общем, как неделя до Рождества осталась, сидим мы с Ясминой в библиотеке, я и говорю:

— Знаешь что, давай не буду я тебя обменивать. Привык я к тебе как-то, да и вообще. Ну, и ты, что ты в монастыре этом забыла? В общем, оставайся ещё на год, а? Что скажешь?

— Эх ты, Амик, — Ясмина отвечает, — динозавр ты динозавром. Не останусь я с тобой. Да и ты — если за долей не придёшь, авторитет у людей потеряешь. И так уже — домов ты не палишь, скот не воруешь, люди, когда летишь, в лес прятаться перестали. Гляди, дождёшься — драконоборцы осмелеют, возьмут да подстрелят тебя однажды.

— Я им подстрелю, — говорю, — пусть только попробуют, сучьи дети.

— Они обязательно попробуют. Вон последний раз на телеге с дарами вещей вдвое меньше было, чем месяц назад, а ты и не заметил. А не прилетишь законную долю забирать, вообще дары приносить прекратят. А потом и ружьишки достанут.

— А вот возьму и не полечу за долей. Кто, в конце концов, властелин этих мест! Так что никуда ты не денешься — здесь останешься.

— А ты сам-то хочешь, чтобы я осталась?

— Ну конечно, хочу, — говорю я. — Прикипел я к тебе. И вообще, я думаю… В общем, я стал жалеть, что у драконов с девушками ничего быть не может.

— А ты уверен, что не может, Амик? Помнишь, про ведьму тебе говорила? Про старую Яновну.

— Нy, помню, а при чём здесь она?

— Да притом, — Ясмина сказала и даже не покраснела, а так, порозовела слегка. — Она не только приворотное зелье умеет. Говорят, она ещё кое-что может.

— Да что кое-что то?

— Да так. Самую малость. Превращать на ночь дракона в человека.

Вам не приходилось читать «Секс в жизни мужчины»? Если нет, обязательно прочитайте — полезнейшая монография.

Мы в пещере втроём теперь живём. Со старухой ведьмой. Это потому, что в человеческом обличье в гору мне никак не залезть, так что приходится ведьму под рукой держать. Та ещё, я вам доложу, старуха — вредная, склочная да сварливая. Клички мне обидные придумывает. Но ничего, терплю, выхода-то нет другого.

Тут старая как-то говорит:

— Ты, птеродактиль, что делать будешь, если помру я, а?

— Типун тебе на язык, — отвечаю, — старая. Такие, как ты, за просто так не помирают. Чувствую, ты ещё меня переживёшь.

— А я, — говорит, — жабья рожа, из принципа ласты склею.

Вот сижу и думаю. С неё станется — вполне может из принципа дуба дать, до того вредная старуха. И, между прочим, в человеческом обличье рожа у меня никакая не жабья. Вполне, я бы сказал, достойная физиономия. Мне даже кажется — благообразная.

К тому же, тут ещё одно событие приключилось. Я теперь вообще такую монографию читаю, что если бы наши в ПИДРАК'е узнали, у них бы перепонки отвалились, а то и хвосты. Некий доктор Бенджамин Спок написал. «Ребёнок и уход за ним» называется. Кстати, рекомендую — очень, просто очень толковая книженция.