"Диета старика" - читать интересную книгу автора (Пепперштейн Павел)

7

Теплый полдень, склоняющийся к сумеркам. Старичок прохаживается по комнате. Прислушивается. Слышен дальний стук пишущей машинки. Это Ольберт в своем кабинете работает над тельцем "Черной белочки".

- Вот уж не думал, что литераторы продолжают так щедро порождать текст после своей смерти, - смеется старик. - Надо полагать, когда выйдет собрание его сочинений, оно будет состоять из двух томиков: творчество прижизненное и творчество посмертное. Белый томик, черный томик. Белый домик, черный домик.

Когда же скончался малыш Оле? И как он скончался? Не припомню. Отравление? Или сердце? Наверное, сердце. Наверное, после сытного обеда он схватился за сердце и прилег на красный ковер. Скорее всего, он состроил капризное личико. Постарел я. Не помню, как умер Ольберт. Забыл и то, как умерли Вольф и Китти. Да и зачем вспоминать об этом - их призраки окружают меня. Бедняжки меня не видят, но зато я их вижу. Раньше-то я думал, что бывает наоборот. Но не все можно угадать заранее. Да, не все. Не все. Старичок попытался подобрать с ковра газету, но она окончательно рассыпалась.

- Пойду погуляю по саду, пока еще не стемнело, Рой, - обращается он к стеклянному изваянию. - Я бы взял тебя с собой, да ведь ты уже не тот, что прежде, правда ведь?

Старик вышел в сад, понюхал воздух, насыщенный ароматами. Вернулся за панамой и палкой и неторопливо отправился в сладкое марево. На песке видны следы герцога. Тонкие, полупрозрачные следы. Старик наклонился над ними, вставив в глаз монокль в виде черной трубочки.

- Любопытные создания - призраки, - бормочет он. - Казалось бы, бесплотны, но кое-как оставляют следы. Наверное, из последних сил.

Он идет дальше, задумчиво тряся головой. Из-за цветущих кустов доносятся голоса. Прислушивается, направляется туда. На садовой скамейке, в тени, сидят герцог и Китти. Китти быстро вращает солнечным зонтиком. Прозрачные тени вышитых на зонтике пчел и жирных шмелей скользят по ее лицу, как тени карусельных лошадок по земле. Герцог держит под мышкой Киттин сачок.

- Так называемая "прелестница", - поясняет герцог, рассматривая пойманную бабочку. - Действительно, прелестный экземпляр. Эти прожилки позволяют ей прибегать к очаровательным уловкам: например, притворяться цветком. Или, если дело происходит осенью, таять среди многоцветной, опавшей листвы.

- Хорошо бы мне растаять среди опавшей листвы, - замечает Китти. - Да так, чтобы вы, герцог, никогда меня не нашли. Китти скучает, она болтает над песком дорожки своими начищенными ботиночками.

- Вы будете бродить по осеннему саду и тщетно, в безумной тоске, искать свою супругу, герцогиню. Вы будете звать меня, но отвечать вам будет только завывание ветра и шорох сухой листвы.

Впечатлительный герцог приложил к глазам платок.

- Что это за платок у вас?! - вскрикивает Китти. - Откуда у вас этот платок?

- Не знаю, - рассеянно отвечает герцог. - Кажется, я нашел его сегодня у вас в гостиной. Он лежал на лапе Роя. - На лапе Роя? Что вы такое болтаете? Это же папочкин платок! Неужели вы не помните, что только у бедного папочки были такие платки - даже не знаю, как определить их цвет: бело-радужные, что ли… А вот и его герб - капля, разбивающаяся о поверхность воды!

- Да, это мой платок, - говорю я (я уже давно стою прямо перед ними, опираясь на палку). - Я сегодня предложил его герцогу, чтобы он мог промокнуть потоки слез, детка.

- Ну же, отвечайте! - требует Китти, возмущенно уставившись на герцога. - Где вы его взяли?

На мои разъяснения она не обращает никакого внимания. Она меня вообще не видит. То же самое - герцог. Он смотрит прямо на меня, словно его интересуют пуговицы на моем жилете, но при этом явно не различает ни меня, ни пуговиц. Он молчит.

- Признайтесь, вы его украли, - говорит Китти и вдруг исчезает. Она сорвалась, увидев бабочку. Вот она уже мелькнула в конце аллеи. Сачок она забыла, но он ей не особенно нужен. Герцог плачет. "Не расстраивайтесь, герцог", - говорю я. Но он не слышит моих слов. К тому же он вовсе не расстроен, он любит плакать.

- Опять источает слезы! - кричит Китти, возвращаясь. - Могу вам сообщить, что вы самый скучный и сентиментальный феодал на свете. Директор театра уже давно рассказал бы мне что-нибудь смешное.

О да, директор театра! Воспоминания о нем никогда нас не покинут.