"Диета старика" - читать интересную книгу автора (Пепперштейн Павел)

2 Одна находка и три потери

Люди зарождаются в зоне бессловесного, до слов, но затем разворачивают свое существование среди слов и с их помощью. Изделия живут в обратном времени. Они - последствия слов, слова стоят у их истока, но сами они бессловесны. Точнее, их "внутреннее", надо полагать, бессловесно, тогда каких "внешнее", их поверхности, напротив, гостеприимно распахнуты в сторону слов. На вещах пишут, вещи читают. В русском языке слово "вещь" имеет информационный привкус, оно родственно словам "вещать", "вещий", "извещение". Вещь извещает о себе как о вещи. И только потому она - вещь. Это извещение о себе есть, также, ценность. Поэтому слово "вещь" употребляется и как синоним ценности. Сказать о чем-либо "Это - вещь" означает сказать "Это - нечто стоящее" или же "Это - реально, то есть это стоит того, чтобы быть реальным". Слово "предмет" можно понимать как "до-знак", "пред-метка", то есть как материальный объект, который готов стать знаком. Приставка "пред" в данном случае означает готовность, приготовленность к тому, чтобы быть помеченным и помечать другое. Знак это всегда "после-вещь", след предмета, чья внутренняя материальность, чья "предма" сжата, редуцирована и поставлена на службу потребностям обозначения, означивания.

Поэтому знак всегда является найденным или присутствующим знаком, его нельзя потерять или упустить из виду - утраченный или незамеченный знак перестал быть знаком. Но вещь теряется, не переставая быть вещью. Даже наоборот - утраченное есть абсолютная ценность, а значит абсолютная вещь. Потерянная вещь становится окончательно вещью, также как и рай только после его утраты окончательно становится раем. В отсутствие вещи разворачивается ее извещение о себе, и главное в этом извещении - сообщение о ее ненадежности, о ее пассивности о ее "невладении собой".

Таким образом вещь определяется как Сокровище и Драгоценность. Сокровище это нечто, в максимальной степени организованное в соответствии с идеей "пассо", в соответствии с представлением о "пассивной" активности вещей. Сокровище "не владеет собой" настолько глубоко, что через это безволие, через эту пассивность оно приобретает власть над другими: оно призвано очаровывать, и это очарование почти механически становится "роком" очарованных. Миф о Женственности сыграл не последнюю роль в кристаллизации этого дискурса, в "кристаллизации этих кристаллов". Сокровище никогда не является только лишь знаком: его знаковость подавлена его избыточной вещностью. А поскольку оно все же обозначает - богатство, красоту, роскошь, власть - оно создает символ и инсигнию - те разбухшие и самозамкнутые варианты знака, в которых материал подчиняет себе сообщение. Сокровище значит много, даже больше, чем оно может "унести на себе", но все означаемое им в свою очередь означает его самого - Сокровище, сверхценность.

Драгоценный камень становится украшением кольца или ожерелья - замкнутых структур, по орбитам которых означаемое и означающее циркулируют с повышенной скоростью, наглядно демонстрируя свою "роскошную" тождественность друг другу. Сокровище это тавтология. И тавтология это сокровище.

Своими сентиментальными повествованиями о стареющих и стирающих свои следы предметах Андерсен подспудно создал вещь современности - вещь одноразовую, с минимальным сроком жизни, уничтожающую себя после одного или нескольких использований. Эта современная логика, окольными путями выпестованная романтизмом, направлена на разрушение более древней логики сокровищ. Разрушение происходит через "новую (вторичную) анимацию" вещей, то есть через их ре-анимацию. Андерсен (а вслед за ним и современность) показал, что у всякой вещи есть душа, то есть история души, и эта история тем более интимна, чем она короче. Только став мусором и самоуничтожаясь, вещь реализует свое сокровенное человекоподобие. Раньше повествовали о кольце Нибелунгов или о мече Эскалибур, но социализм XIX века, разрушение старых иерархий и демократизм заставили с большим пиететом повествовать о краткосрочном, о незначительном.

Но теперь можно сказать (хотя и с некоторыми важными оговорками), что старая логика сокровищ, также воспользовавшись окольными и неочевидными путями для своей ревитализации, одержала победу. Снеговик или Старый Фонарь не инкрустированы жемчугами и не отлиты из платины, однако они инкрустированы литературными достоинствами, они отлиты в тексте. Таким образом, они - новые Сокровища. Они долговечны, потому что обозначают недолговечность. Сокровища отличаются от остальных вещей тем, что их никогда не выбрасывают: их прячут или, наоборот, показывают. Сокровища не должны устаревать - если же это и происходит, то это каждый раз катастрофа. Только Катастрофа может компенсировать гибель Сокровища. Сокровище вообще связано с катастрофой напрямую.

Существующее сокровище это всегда памятник неосуществленной или же отложенной катастрофы. Яйцо Фаберже, тикающее яйцо-часы, - это бомба, которая ювелирно изукрашена потому, что никогда не взорвется. Святой Грааль является одним из величайших сокровищ христианского Запада, потому что он означает: Апокалипсис откладывается. Сокровище - это всегда отсрочка. Если сокровище это объект, посредством которого человеческое тело украшает себя отражениями прелестей внешнего нечеловеческого мира (свет звезд, Солнца, Луны, красоты цветов и т. п.), то Машина это конгломерат предметов инструментального свойства, каждое из которых когда-то было изготовлено телом с противоположной целью - продлить себя в мире. "Женственность" вещи дополняется "мужественно- стью" предмета, щедро разбрасывающего по неантропоморфным прост- ранствам детали человеческого: инструментализированные подобия рук, глаз, ушей, ног, мозгов, фаллосов, вагин, сердец. Надо полагать, что когда-нибудь Сокровище и Машина сольются, чтобы образовать андрогинное "вещь-предмет", иначе говоря - ЭТО. "ЭТО", в некотором смысле, представляет собой противоположность фрейдовскому ОНО, и в то же время ЭТО призвано объективировать именно это ОНО, чтобы навсегда "закрыть" (закрыть в модусе инструментальной "открытости) проблематику бессознательного. Пока что это еще не произошло.

А если и произошло, то это событие (слияние, напоминающее об алхимических совокуплениях) скрыто, украдено у созерцания. Компьютеру не удалось стать ЭТИМ: он все же остался в пределах "мужественной" сервильности, по одну сторону Инь - Янь. Ближе к ЭТО стоит ядерная кнопка - вещица, чья неиспользованность есть отложенный конец всего. Пожалуй, "ядерный чемоданчик" есть современное "вещь-предмет", "МАШИНА-СОКРОВИЩЕ", ЭТО - недаром этот чемоданчик в наше время есть главнейший (и в общем-то единственный) атрибут верховной власти, по местонахождению которого определяется местонахождение Власти, которая (не будь этого - последнего - Атрибута) окончательно стала бы неотмеченной, ускользнувшей, затерявшейся в зоне неразличения, в сложных и плохо просматриваемых сплетениях современных политических и экономических институтов. Только благодаря "чемоданчику" (который давно уже следовало бы сплошь отделать бриллиантами), Власть все еще не окончательно стала Властями, еще не вполне растворилась в Силах, Сияниях и Господствах. "Кнопка" и "Чемоданчик" (их фольклорными праобразами следует, видимо, признать все то же кощеево яйцо в сундуке) названы, они названы коллективным сознанием бесчисленное количество раз, но они остаются невидимыми, невизуализированными, они остаются "сокровенным", "кладом" - слепым пятном коллективного ока, слепым пятном на экране коллективного воображаемого. В поэме "Знак" изображена находка - найден некий знак. Совершенно неясно, что это за знак, как он выглядит, как он обозначает, зато совершенно ясно, что он обозначает. Он обозначает конец всякого означивания - наступление времен, когда знаков больше не будет, так как более не будет ничего закодированного, ничего, нуждающегося i :чифрах, ничего косвенного. Это новая эсхатология - конец мира тайн и недомолвок, конец скрытого. В тексте "Лимбическая сивилла" (который я предпочитаю пока не публиковать) я приписал себе (в шутку, конечно) прорицательские способности. В частности, "Знак" написан был в 1985 году, в самом начале эпохи "гласности" и тотальной дегерметизации "тайного" советского мира.

Знак, как уже было сказано, всегда находка. Вещь - всегда потеря. За "Знаком" следуют истории трех потерянных вещей - зеркальца, крестика, куклы. Все эти предметы потеряны, найдены, вновь потеряны. Они - свободны, потому что они больше не знаки, они ничего не обозначают. "Знак" был последним знаком, после него даже такие сугубо знаковые вещи, как нательный крестик, обретают свободу - они становятся "освобожденными атрибутами", отныне не обслуживающие более никого, а занимающиеся только своими собственными делами. Делами ускользания, бегства, исчезновения, подмены, смеха, любви, пристрастий, спорта, увеселения, сострадания… Все тексты, объединенные в разделе "Холод и вещи", должны были, согласно первоначальному замыслу, стать частями большого "романа", который я предполагал назвать "Ледяной крестик". Я хотел написать про часы, которые есть "внешнее сердце", но которые, в отличие от сердца, могут быть остановлены (и надолго), а затем заведены вновь. Я хотел написать также историю трофейного фонарика, попавшего в Россию вместе с немецким солдатом-оккупантом, а затем ставшего игрушкой русских детей, охотящихся в темноте за кладами и совокупляющимися парочками. Фонарик "видит" только тогда, когда светит, поэтому важные звенья сюжета выпадают из его исповеди. Фонарик украшен свастикой и немецким орлом, также как зеркальце было украшено кремлевской башней и красной звездочкой. Можно было бы написать также про искренний и честный листок бумаги, который любил правду, но никому не в силах был сообщить, что написанное на нем - ложь. Что-то можно было бы написать и от лица топора, которым Раскольников расколол старуху, как бревно. От лица ядерной кнопки, которая (единственная из кнопок, как она жалуется себе) не испытала нежного и властного нажатия человеческого пальца, который бы сладостно вдавил ее в глубину "орбиты". Она несчастна. Она не знает, почему обречена на печальное прозябание в девственности. Она ведь была создана для Пальца. Не для кончика ли Пальца, не для "подушечки" ли его предназначена уютная выемка на поверхности кнопки? От лица бомбы с часовым механизмом, которая (отсчитывая время, оставшееся до взрыва) сочувственно подслушивает разговоры старых генералов о стариковских недомоганиях и заботах, собравшихся в штабе, куда она подложена террористами. Можно было бы написать от лица компьютера, заведующего секретной информацией и самоотверженно борющегося против вирусов, запущенных в него злоумышленниками-хакерами. Можно было бы написать и от лица презерватива, который рожден для того, чтобы предотвратить одно (и только одно) рождение. От лица таблетки, которая рассечена пополам - одна половина ее растворяется в теле человека, принося исцеление или же облегчение, другая - ожидает своей очереди, прикрытая в своем "домике" серебристой фольгой конвалюты, но так и не дожидается "часа икс": она устаревает и ее выбрасывают.

Всего этого я не написал, отвлеченный другими делами. Может быть, отдавая должное тем прошедшим временам, я когда-нибудь еще напишу о каком-нибудь из перечисленных предметов. Отсрочка это тоже сокровище. Есть вещи, вступающие в интимные отношения с человеческим телом. Это прежде всего вещи еды, а также вещи лекарств, наркотиков и ядов. Потерянное зеркальце мечтало о том, чтобы превратиться в зеркальную пыль, оно желало проникать в одушевленные тела, чтобы своими микроскопическими фрагментами отражать людей изнутри, как зеркало тролля из "Снежной королевы". Такие вещи уже почти не являются вещами, они становятся снадобьем, отчасти возвращаясь к первоначальному статусу "вещества". Но у нас еще есть возможность рассмотреть эти "не-вещи" в качестве вещей - это можно сделать с помощью отсрочки, которая ведь есть сокровище. Отложенная и черствеющая еда, несъеденные лакомства, непринятые лекарства - все они на время погружаются в жизнь вещей. Наркотик, попавший в распоряжение человека, который не намерен его употребить, есть вещь. Яд, хранящийся вдалеке от потенциальных самоубийц и отравителей, есть вещь. Литература это одна из наиболее длительных отсрочек. И поэтому она предоставляет возможность рассматривать и коллекционировать такие вещи.

1996