"Диета старика" - читать интересную книгу автора (Пепперштейн Павел)

8

Маленький, смуглый, с шоколадными глазами. В безупречно скроенном костюме, с бутоном на лацкане пиджака. Он появлялся в нашей гостиной и ослеплял всех своей несколько экзотической, белозубой улыбкой. Он дарил Китти цветы. Конечно. Ведь Китти должна была выйти за него замуж, если только она не отдала бы предпочтение герцогу.

А помнишь, Китти, как мы навестили директора в Главном Театре? У него был огромный кабинет, отделанный дубом. Этот кабинет находился прямо над знаменитым театральным органом - когда внизу исполнялись гимны, все здесь вибрировало. В стены кабинета были вставлены овальные портреты прославленных актеров этого театра. Их лица выступали как бы из жемчужного тумана.

Директор рассказал нам немного про каждого.

- Вот бледная дама в пернатом шлеме Афины. Это актриса А., одна из звезд нашего театра. Она была замужем за коммерсантом А. Он был ревнив. Между тем мадам А. влюбилась в некоего господина Домиана и каждый вечер приезжала к нему в своем автомобиле, который снаружи был весь черный, а изнутри огненно-красный. Г-н А., естественно, не знал об этих визитах: его супруга заявляла, что она участвует в спиритических сеансах в доме своей знакомой, графини де Д. Ревнивец А., конечно, следил за ней, но всякий раз убеждался, что элегантный автомобиль его жены останавливается у подъезда графини. Однако ему не было известно, что затем мадам А. выбиралась из дома своей знакомой через черный ход и, разными тусклыми коридорчиками, застекленными переходами, висящими над грязными дворами-колодцами, проходила к дому господина Домиана. Однако, что еще удивительнее, не только г-н А. не знал о визитах актрисы в дом г-на Домиана, но и сам г-н Домиан не подозревал о них. Дело в том, что г-н Домиан был глубокий старик, разбитый параличом. К тому же слепой и почти глухой. Когда-то, много лет назад, ему случилось написать блестящую комедию под названием "Совушка, или Приключения господина Дориана". Рукопись этой комедии попала сюда, в Главный Театр. Одно время ее собирались поставить, но по какой-то причине из этого ничего не вышло.

Рукопись затерялась в пыльных залежах театральной библиотеки, где ей было суждено прозябать в полном забвении до того дня, когда ее случайно нашла актриса А. Именно искрящийся юмор и прекрасный слог этой комедии покорили ее сердце. А. решила во что бы то ни стало разыскать автора этого произведения. И, действительно, вскоре она нашла его в темной, тусклой комнате, где не было ничего, кроме огромного полуразвалившегося буфета с вставленным в него так называемым зеркалом - в этом отвратительном куске никогда ничего не отражалось. Сам Домиан сидел в кресле с металлическими колесами, совершенно лысый, закутанный в плед, в черных слепцовских очках, покрытый пылью и окруженный мухами.

Мадам А. стала наведываться в эту комнату и с помощью большой трубы разговаривать со стариком. Неизвестно, что она нашептывала в эту трубу, поднося ее к уху старика, из которого торчали пучки седых волосков. Однако окостеневший хозяин комнаты постепенно стал проявлять признаки волнения. Он полагал, что оглох давно и полностью, поэтому голос, доносящийся до него, казался ему пришельцем из потустороннего мира. Голос сочился как бы из бесконечной дали, пробиваясь сквозь туманы глухоты, и в нем не было ничего человеческого. Казалось, что он приносит с собой райские ароматы - бедный слепец не догадывался, что это изысканные духи мадам А.

Однако продолжалось все это не слишком долго. Вскоре коммерсант А., измученный подозрениями, обнаружил, куда ходит его жена. На существование ветхого старика он не обратил никакого внимания, но у паралитика был сын, некий господин сомнительной репутации, сердцеед, кутила и авантюрист. Коммерсант немедленно воссоздал картину его тайных встреч с мадам А. в доме старика. Обуреваемый гневом и ревностью, он разузнал, что господин Домиан-младший каждый вечер имеет обыкновение бывать в карточном клубе "Равель", откуда выходит обычно около двенадцати.

И вот, в зимнюю мрачную ночь он ожидал его у здания клуба.

Первоначально он собирался лишь переговорить с господином Домианом-млад-шим, но когда он увидел его огромную шубу на лисьем меху, наглое лицо с огненно-черными глазами, закрученные усы и щегольскую бородку, последние сомнения покинули его. Он бросился на картежника с ножом. Однако Домиан-младший был ловок, молод и резв. Потасовка длилась минуту, затем раздался выстрел. Раб ревности умер в снегу, под горькие звуки "Болеро", у входа в дом, где собирались рабы другого жестокого бога - азарта. Автомобиль унес убийцу во мрак, и беснующаяся вьюга задернула за ним свой занавес.

Господин Домиан-младший в ту же ночь уехал заграницу. Мадам А., узнав о гибели своего мужа, надела траур, прекратила выступать в театре и затворилась в своем загородном особняке. Ее визиты в угрюмую полупустую комнату Домиана-старшего прекратились. Старец напрасно ожидал новых откровений из иного мира. За это время он привык к нежным ангельским нашептываниям и теперь очень страдал от скуки, которая раньше была ему неведома.

Так в томлении прошло несколько лет.

Однажды, светлым майским днем, в городе снова появился Домиан-младший. Он сбрил свои холеные усики и бородку, но его черные глаза сверкали еще ярче, чем прежде. Выйдя из-под сводов вокзала, он увидел свежую афишу: "Звезда театрального мира мадам А. возвращается на сцену! Сегодня премьера спектакля "Совушка, или Приключения господина Дориана" по пьесе Д. Домиана. Мадам А. в главной роли". Домиан-младший прошел дальше, постукивая тростью. В тот же день этого господина можно было видеть в мрачной комнате с давно обвалившимся буфетом, где было огромное количество паутины. Он привез своему отцу, Домиану-старшему, слуховую трубу с огромным раструбом, которую он купил в одной древней почитаемой аптеке в Германии. "Как поживаете, отец?" - спросил джентльмен в трубу. Кстати, это уже вторая труба в нашей истории. Эти две слуховые трубы - своего рода близнецы. Отец пожаловался на скуку. Домиан-младший, недолго раздумывая, отправился к своему давнему другу, директору театра (вашему покорному слуге), и получил два билета в ложу на премьеру спектакля " Совушка, или Приключения господина Дориана".

В тот же вечер он вкатил в роскошно украшенную ложу кресло на колесах, в котором сидел господин Домиан-старший, автор пьесы. В руке До-миан-старший держал слуховую трубу, прислонив ее к уху и направив в сторону сцены. Поднялся занавес. Зал был полон. Мадам А. вышла на сцену, согласно сценарию, в белом платье, увенчанная шлемом Афины. На острие шлема была укреплена стеклянная статуэтка белой полярной совы. При первых звуках ее голоса (ее монолог начинался словами "Как давно, как давно я не была в этом доме…") лицо старика необычайно оживилось. Он затряс головой, серебристые волоски в его ушах затрепетали. Он пробормотал: "Я узнаю, узнаю…" Через несколько минут он произнес: "Да, это оно! Снова оно, то самое…"

Еще через минуту он громко воскликнул: "Мне пора!" Не знаю почему, но в театре началась паника. Дамы, лорнировавшие старца, стали кричать "Умер, умер!". Старик, действительно, умер. До сих пор не понимаю, что произошло с публикой! Должно быть, слухи о надвигающейся войне довели ее до истерики. В суматохе Домиан-младший вынул из петлицы красную розу и бросил ее мадам А., причем его эбеновые глаза сверкнули. Через месяц звезда театрального мира актриса А. вышла замуж за господина Домиана-младшего. Свидетелем на их свадьбе был ваш покорный слуга (легкий полупоклон).

Китти в восторге.

- Однако чем кончилась история этого брака? - осведомляюсь я.

- Она кончилась печально. Через год Домиан-младший уехал в Карлсбад лечиться от желудочной язвы, но вскоре после этого от него пришла телеграмма из Парижа, в которой он сообщал, что женился на какой-то аристократке и они намереваются отправиться в кругосветное путешествие. Узнав об этом, мадам А. отравилась. (Пауза.) Надеюсь, что не слишком огорчил вас, мадемуазель?

- Нет, директор, мне совсем не жаль вашу мадам А. На мой взгляд, люди вообще не заслуживают сочувствия, если их имя не длиннее одной буквы. Ведь это, согласитесь, пустышки, а не люди. А что стало с трубами?

- Слуховые трубы старика, эти эбонитовые близнецы, находятся в Театральном музее. Они вложены друг в друга и навеки скреплены медным кольцом. Это должно, видимо, означать, что все чувства человека (в том числе и слух) обретают после смерти самодостаточность. Обнявшись, как Тристан и Изольда, трубы лежат в музейной витрине, и о них больше нечего рассказать. Зато я могу кое-что поведать вот об этом джентльмене в костюме Гамлета, чей портрет я вам покажу, если вы соблаговолите вылезти из-под стола.

(Китти забралась под письменный стол и роется в мусорной корзине.)

На овальной фотографии можно было разглядеть худого мужчину с ярко-красными губами и черными ретушированными бровями, одна из которых криво приподнималась. Его чрезвычайно близко посаженные глаза, казалось, с язвительным изумлением разглядывали зрителя. Эти глазки напоминали две едкие икринки, выпавшие на скатерть из серебряного блюда, доверху наполненного осетровой икрой. Из блюда, увенчанного снегом и лимонами.

- Это Массо, знаменитый актер, оригинал, любопытнейший тип. Из всех анекдотов о нем расскажу поучительную историю его гибели. Он был донжуан и забавник. Однажды в его мозгу, среди прочих проказ, зародилась идея свести вместе всех его любовниц. Он рассчитывал, что вспыхнет скандальчик или образуется какое другое "неловкое положение", которое даст ему повод исподтишка повеселиться. Такие этюды этот остряк называл в кругу друзей "массовками". И вот он назначил женщинам "интимное свидание", но всем - в одном и том же месте, в одно и то же время. Приготовив завтрак для двух персон в комнате, украшенной непомерно огромными букетами белых роз, Массо предвкушал забаву, коротая время за пасьянсом - он любил гадать на картах. Не знаю, что он себе нагадал, но случилось так, что одна из его любовниц (некая дебютантка Р.) пришла первой и застрелила проказника. Она была уверена, что никто в мире не ведает о назначенном свидании. Обеспечив себе надежное алиби, она решилась жестоко рассчитаться с любовником за бесчисленные измены, за унижения, за несдержанное обещание устроить ей роль в одном из модных спектаклей. Однако не успела незадачливая дебютантка покинуть комнату, как туда вошла следующая гостья. В панике актриса застрелила внезапную свидетельницу. Р. уже хотела выбежать из комнаты, но столкнулась в дверях с третьей любовницей, которую постигла та же участь. Одержимая желанием покинуть наконец место преступления, дебютантка снова бросилась к выходу, но увидела еще двух входящих дам. Должно быть, не без сдавленного вопля убила их. То же самое ей пришлось сделать и с седьмой любовницей Массо. В то же мгновение появились двое других, которых она уложила двумя выстрелами. Десятая девушка была красавица с золотистыми локонами, но и ее не удалось пощадить. Одиннадцатая была совсем молода, почти ребенок - это не спасло ее. Выстрелы все не прекращались, как будто работал какой-то шумный, устаревший механизм. Через какое-то время полицейские, защищенные пуленепробиваемыми щитами, ворвались в комнату с букетами белых роз. Они обнаружили там тела Массо и его семнадцати любовниц, а также совершенно безумную дебютантку Р., которая сидела на софе и, продолжая заряжать пистолет, с сумасшедшим смехом расстреливала входную дверь. Ее обезоружили и прямо из окровавленной комнаты отправили в сумасшедший дом. До сих пор она там и все не устает бредить о забрызганных клетчатых рубашках, о том, что белые лепестки роз надо успеть перекрасить в красный цвет до прихода Королевы. Не знаю отчего (может быть, пасьянс и серебряные вазы на столе сыграли свою роль), ее бред связан с содержанием "Алисы в Стране Чудес". Больная называет себя вымышленным именем Элси, искажая имя Элис. Она озабочена тем, чтобы карты успели перекрасить белые розы в красные, хотя Алиса и Дама Сердец кажутся ей одним и тем же лицом. Кровожадность Дамы Сердец она оправдывает тем, что все валеты, дамы и короли - двухголовые. Отрубить одну из голов не означает убить, это всего лишь "укорачивание". Она вообще называет людей "двухголовыми" и старается смягчить свою вину, утверждая, что убитые ею девушки - всего лишь чьи-то двойники. Классическая шизофрения - ничего оригинального. На игральных каргах персонажи кажутся "по пояс погруженными в зеркало". Элси тоже попросила сшить себе юбку из зеркальной ткани, чтобы походить на карту. Я иногда навещаю ее, приношу сладкое.

Директор театра, закончив рассказ, задумчиво склонил набок свою небольшую голову. В его глазах не было ни тени смеха. Уж если бы болтунишка Ольберт взялся рассказывать подобные побасенки, то в конце непременно бы пустил пузыри.

Однако Китти уже давно не слушает. Она нашла где-то пыльные зеленые леденцы и теперь сидит на шкафу и сосет. Мы слышим легкий свист и причмокивание, как будто за резным фронтоном шкафа змея заглатывает кролика.

Директор ничуть не обескуражен.

- Должно быть, я наскучил сеньорите глупыми приключениями из нашей бесцветной театральной жизни, - замечает он с небольшим полупоклоном.

Без сомнения, Китти, ты стала бы супругой самого тактичного господина на свете, но… Не сложилось.

Это был жаркий летний день. Мы обедали. Я, Ольберт, Китти, герцог и Вольф. Солнце обильно просеивалось сквозь заросли плюща, обвивающего решетку веранды. Вольф недавно вернулся с работы, где он провел почти всю ночь. Видно, он очень устал, хотя вообще-то он вынослив. Он ел суп, низко наклоняя над тарелкой свою тяжелую лысую, густо посыпанную коричневыми веснушками голову. Вот он доедает остатки дымящегося супа, откладывает ложку, тщательно протирает губы салфеткой. Его глаза за толстыми стеклами очков, как всегда, полуприкрыты, словно он погружен в какую-то глубокую задумчивость.

- Китти, я хочу поговорить с тобой, - начинает он (низкий, медленный голос). - Видишь ли, сегодня я имел возможность беседовать с одним твоим знакомым…

Китти вопросительно поднимает брови.

- Он, кажется, был директором театра…

Киттины брови поднимаются еще выше.

- Был? - вмешивается тонкий голосок Ольберта. - Его что, уволили? Выдворили из театра?

Вольф морщится, медленно, задумчиво потирает лоб ладонью.

- Дело в том… Мы работали вместе…

- Вот как? - снова встревает несносный Ольберт. - Вы, должно быть, решили вместе поставить спектакль, а?

Вольф не слушает. Он думает о чем-то, напряженно отыскивает слова.

- Китти, ты понимаешь, его поручили мне…

Глаза Китти медленно расширяются. Глупый Ольберт, все еще фыркая, перетаскивает себе на тарелку длинный рыбий хвост.

- Он был замешан в каком-то деле, Китти. Я работал с ним сегодня все утро. Он ушел… Совсем ушел. Как бы это тебе сказать? Ушел врассыпную. Понимаешь?

Ольберт перестает чавкать и переводит круглые глаза с одного лица на другое.

Вольф неторопливо, рассеянно лезет за пазуху, роется во внутреннем кармане. Кажется, он думает о чем-то другом.

- Да, вот это. - Он вынимает небольшой сверток. - Он сказал (морщится), что всегда хотел предложить тебе свою руку и сердце. Таково было его желание. Он попросил меня об этом.

Вольф медленно, осторожно разворачивает сверток - несколько слоев плотной, непромокаемой бумаги - и вынимает какой-то предмет. Это рука. Небольшая, смуглая, прекрасной формы, с изумрудом на пальце. Не может быть никакого сомнения. Эта красивая, слегка изнеженная рука могла принадлежать только одному человеку в мире - директору театра.

- Это тебе, Китти, - говорит Вольф, протягивая ей через стол отрезанную руку. Он держит ее, как держат за спинку маленького зверька. - На, возьми, Китти.

Китти не двигается. Вольф некоторое время держит руку на весу, наивно ожидая, что Китти примет дар. Не дождавшись, Вольф осторожно кладет руку директора возле Киттиного прибора. Но Китти только неподвижно смотрит на руку, которая держит руку. Рука в руке. Маленькая, мертвая, смуглая - в большой, живой, бледной.

Затем он достает свой портфель, роется в нем. Извлекает из бокового отделения тяжелый, немного влажный мешочек из грубой материи.

- Сердце. Он просил меня передать тебе руку и сердце. Вот они.

Вольф протягивает мешочек через стол и кладет его рядом с рукой. Но Китти уже исчезла, оставив упавший стул, опрокинутый столик, грохнувшую стеклянную дверь. И, конечно же, крик. В таких случаях без крика, как правило, не обходится.