"Ниточка памяти" - читать интересную книгу автора (Ломер Кит)ГЛАВА IОбъявление гласило: Я смял газету и швырнул её в направлении мусорной корзины, стоящей у парковой скамейки, отвернул слегка потрёпанную манжету и взглянул на голое запястье. Просто по привычке. Мои часы были заложены в одной из лавок города Тапило, штат Миссисипи. Но это не имело значения. У меня не было никакой необходимости знать время. Окна большинства магазинов вдоль противоположной стороны улицы, прилегающей к парку, были темны. Вокруг ни одного человека: все уже сидели по домам и ужинали. На моих глазах погас свет в аптеке, на витрине которой были выставлены бутылочки с разноцветной жидкостью. Остался только большой магазин в конце всего ряда, торгующий сластями и табачными изделиями. Я поёрзал на твёрдой скамейке и поискал на ощупь сигареты, которых у меня не было. Я мысленно поторапливал старичка за прилавком закончить свои дневные труды и отправиться домой. А как только стемнеет, я обчищу его магазин. Я не был грабителем по натуре. Может быть, поэтому ощущал, как где-то под рёбрами шевелится предчувствие опасности. Но дело-то предстояло проще простого. Деревянную дверь с замком из лавки скобяных товаров можно открыть без ключа так же легко, как и ключом. А там — ящик из консервной жести с дневной выручкой. Минут через десять после взлома двери я уже буду в пути к железнодорожной станции с деньгами на билет до Майами в кармане. В армейской разведке, где меня когда-то ждало блестящее будущее, я овладел вещами гораздо более сложными, чем мелкое воровство. Но это было давно. С тех пор я испытывал множество поворотов судьбы, и ни один из них не принёс мне ничего хорошего. Я поднялся и ещё раз обошёл парк. Вечер был тёплым, появились первые москиты. Из кафе “Элита”, расположенного в конце улицы, потянуло запахом жареного гамбургера. Он напомнил мне, что я уже давно не ел. Огни светились только в отеле “Коммершиал” и в одном из окошек билетных касс на станции. Представитель местной полиции продолжал сидеть на высоком табурете в баре “Рексол”, разговаривая с девушкой за стойкой. Мне был виден его револьвер 38-го калибра, висящий в поношенной кожаной кобуре у бедра. И мне вдруг ужасно захотелось побыстрее покончить со всем этим делом. Я ещё раз обвёл взглядом магазины: везде темно. Ждать больше не имело смысла. Я пересёк улицу и неторопливой походкой прошёлся мимо табачного магазина. В его витрине были выставлены запылившиеся коробки дешёвых сигар и стоящие на салфетках тарелочки с горками помадки домашнего изготовления. Помещение магазина в глубине выглядело зловещим и мёртвым. Я оглянулся и свернул на боковую улицу, ведущую к задней двери… Чёрный седан медленно вырулил из-за угла и остановился у тротуара. В окошке машины появилось лицо и стало рассматривать меня сквозь очки, толстые, как донышко бутылки из-под соуса. Жаркий вечерний воздух колыхнулся, и я почувствовал холод сырой рубашки, прилипшей к спине — Ищете что-нибудь, мистер? — спросил полицейский. Я молча посмотрел на него. — Прогуливаетесь по городу, да? — снова спросил он. Я почему-то отрицательно покачал головой: — Я здесь по делу. Собираюсь работать… у мистера Фостера. — У какого ещё мистера Фостера Голос у полицейского был хриплым, как у астматика, но суровым, — голос, привыкший задавать вопросы. Я вспомнил объявление: что-то о необычном предприятии… Фостер, почтовый ящик 19. Полицейский продолжал пристально смотреть на меня. — Почтовый ящик 19, — ответил я Он изучал меня ещё несколько секунд, затем потянулся через салон автомобиля и открыл дверцу напротив. — Наверное, вам будет лучше проехать со мной в полицейский участок, мистер, — произнёс он. В управлении полицейский сел за письменный стол, кивнул мне на стул и пододвинул к себе телефонный аппарат. Не спеша набрал номер и развернул кресло спинкой ко мне, чтобы переговорить по телефону. Вокруг голой электрической лампочки вились насекомые. В комнате стоял запах кожи и грязного постельного белья. Я сидел и слушал грустную мелодию, которая лилась из радиоприёмника где-то за стеной. Прошло около получаса, и я услышал, как к участку подъехала машина. Мужчина, который появился в дверях, был одет в светлый костюм, не новый и довольно помятый, но сшитый с таким мастерством и вкусом, которые присущи только самым дорогим портным. Он двигался расслабленно, создавая впечатление человека, обладающего большим запасом силы. С первого взгляда мне показалось, что ему лет тридцать пять, но когда он посмотрел в мою сторону, я заметил вокруг его голубых глаз мелкие морщины. Я встал со стула. Он подошёл ко мне. — Я — Фостер, — представился он и протянул мне руку. Я пожал её. — Моя фамилия Лиджен, — сказал я. В этот момент заговорил сержант за письменным столом. — Этот парень заявляет, что приехал к нам в Мейпорт, чтобы увидеться с вами, мистер Фостер. Фостер посмотрел на меня твёрдым взглядом: — Правильно, сержант. Этот джентльмен отозвался на моё предложение. — Что ж, я этого не знал, мистер Фостер, — сказал полицейский. — Я понимаю, сержант, — ответил ему Фостер. — Мы все чувствуем себя увереннее, когда знаем, что вы выполняете свой долг. — Ну, что вы, — произнёс полицейский. — Нам, наверное, пора ехать, — сказал Фостер, — если, конечно, вы готовы, мистер Лиджен. — Разумеется, готов, — ответил я. Мистер Фостер попрощался с полицейским, и мы вышли. На тротуаре перед зданием я остановился. — Спасибо вам, мистер Фостер, — сказал я. — Теперь я удаляюсь и не буду больше путаться у вас под ногами. Фостер держал руку на дверце обманчиво дешёвого на вид автомобиля с откидным верхом. До меня донёсся запах дорогой кожаной обивки. — А почему бы вам не поехать ко мне домой, Лиджен? — спросил он. — Мы могли бы, по крайней мере, обсудить моё предложение. Я покачал головой: — Я не подхожу для этого дела, мистер Фостер. Одолжите мне пару долларов, чтобы я мог подзаправиться, и я тут же исчезну из вашей жизни. — А почему вы так уверены, что моё предложение будет вам не интересно? — В вашем объявлении речь шла о каком-то авантюрном предприятии. А я уже за свою жизнь испытал приключений более чем достаточно. Сейчас я ищу пристанище, где можно было бы отдохнуть. — Не верю вам, Лиджен, — улыбнулся мне Фостер неторопливой, спокойной улыбкой. — По-моему, ваши приключения только начинаются. Я прикинул в уме: если поеду с ним, то, по меньшей мере, получу еду, а, может, и постель на ночь. Все лучше, чем спать, свернувшись клубком под деревом. — Ну что ж, — сказал я, — подобное замечание нуждается в пояснении, а на это требуется время. Я сел в машину и утонул в сидении, которое оказалось мне в самый раз, так же, как Фостеру его пиджак. — Надеюсь, вы не будете возражать против быстрой езды, — сказал Фостер. — Я хочу поспеть домой до наступления темноты. Мы пустились в путь, оторвавшись в стремительном рывке от бровки тротуара, — как на торпеде, вылетающей из пусковой трубы. Я выбрался из машины на подъездной аллее у дома Фостера и окинул взглядом большую, тщательно подстриженную лужайку, клумбы, сохраняющие свою яркость даже в лунном свете, ряд высоких тополей и большой белый дом. — Мне не нужно было приезжать сюда, — заметил я. — Такие места напоминают мне обо всём том, чего я не мог добиться в своей жизни. — Ваша жизнь ещё впереди, — ответил Фостер. Он открыл массивную дверь красного дерева, и я проследовал за ним внутрь. В конце небольшого холла он щёлкнул выключателем, и комнату перед нами залило мягким светом. Я удивлённо вытаращил глаза на огромный светло-серый ковёр размером с теннисный корт, на котором была расставлена начищенная до блеска мебель из датского тика с обивкой роскошных тонов. Стены были шероховатыми, окрашенными в серый цвет; тут и там висели абстрактные картины в дорогих рамах. Воздух был прохладен той глубокой прохладой, которую дают кондиционеры. Фостер прошёл через комнату к бару, который выглядел скромно, хотя по своим размерам превышал все виденные мною за последнее время. — Хотите выпить? — спросил он. Я посмотрел на свой измятый, в пятнах костюм, засаленные манжеты. — Послушайте, мистер Фостер, — сказал я. — Я только что представил себя… Если у вас есть конюшня, я пошёл бы спать туда… Фостер рассмеялся: — Пойдёмте, я покажу вам ванную… Я спустился вниз, чистый, после хорошего душа, в одежде, которую мне одолжил Фостер. Он сидел в кресле, прихлёбывая из бокала, и слушал музыку. — Liebestod, — узнал я. — Мрачноватая вещь, правда? — Для меня она звучит несколько по-другому, — ответил Фостер. — Садитесь и возьмите себе что-нибудь поесть и выпить. Я уселся в большом мягком кресле и, потянувшись за одним из сэндвичей, сложенных стопкой на кофейном столике, попытался унять дрожь в руке. — Скажите мне. мистер Лиджен, — обратился ко мне Фостер, — почему вы приехали сюда и назвали моё имя, если вовсе не собирались встретиться со мной? Я покачал головой: — Так уж получилось. — Расскажите о себе, — попросил Фостер. — Уж очень короткий получится рассказ. — Все равно я хотел бы его услышать. — Ну что ж, родился, вырос, учился… — Где? — В университете штата Иллинойс. — По какой специальности? — Музыка. Фостер взглянул на меня, слегка нахмурившись. — Правда, — подтвердил я. — Я хотел быть дирижёром. Но у армии были свои соображения. На последнем году учёбы меня настиг призыв. Они обнаружили во мне то, что у них считается способностью к разведывательной деятельности. Я не противился и неплохо прожил пару лет. — Продолжайте, — попросил Фостер. Что ж, я вымылся, хорошо поел и был его должником. И если он хотел узнать о моих бедах, почему бы мне все ему не рассказать? — Я показывал, как обращаться с фугасным зарядом. Неисправный взрыватель замедленного действия, установленный на одну минуту, сработал на пятьдесят секунд раньше, Один курсант погиб, а я отделался лопнувшей барабанной перепонкой и почти килограммом гравия, застрявшим в моей спине. Когда я выписался из госпиталя, армия с подлинным сожалением расставалась со мной, но меня всё-таки уволили. Моё выходное пособие позволило мне великолепно отдохнуть несколько дней в Сан-Франциско, а потом открыть частную сыскную контору. Несколько месяцев спустя я обанкротился, но у меня хватило ещё средств, чтобы перебраться в Лас-Вегас. Там я окончательно растратил всё, что у меня оставалось, и нанялся помощником к крупье по имени Гонино в одном из казино. Я работал с ним почти год. Потом как-то вечером один проигравшийся банковский служащий, потеряв голову, всадил в него восемь пуль из спортивного пистолета 22-го калибра. В ту же ночь я покинул город. После этого пару месяцев продавал подержанные автомобили в Мемфисе, работал кем-то вроде телохранителя в Дейтоне, насаживал наживку на крючки для ловли тунца на десятиметровом баркасе у побережья Ки-Уэст. В общем, случайные работы с мизерным жалованием и абсолютно никакой перспективы. Два года провёл на Кубе, но всё, что я там приобрёл, это два шрама от пуль на левой ноге и особое положение в чёрном списке ЦРУ… После чего мои дела пошли совсем плохо. Человек моей профессии не может надеяться на настоящий успех, не получив от правительства маленького голубенького удостоверения в пластике, которое обеспечивает подходящие условия для его деятельности. На зиму я отчалил к югу. Но, добравшись до Мейпорта, сел на мель. Я встал: — Мне очень понравилась ваша ванная, мистер Фостер, и ужин тоже. Теперь я хотел бы побыстрее подняться в спальню, забраться в постель и, для полного счастья, хорошенько выспаться до утра. Но, повторяю, я не заинтересован в вашей работе. Я повернулся и зашагал через комнату. — Лиджен, — окликнул меня Фостер. Я обернулся. Прямо в лицо мне летела пивная бутылка. Я перехватил её. — Неплохая реакция для человека, в жизни которого все приключения уже закончились, — заметил Фостер. Я отшвырнул бутылку. — Если бы я не среагировал, она бы выбила мне зубы, — ответил я со злостью. — Но вы не среагировали, хотя и передвигаетесь немного неуверенно от выпитого пива. А человек, которого разбирает от пол-литра пива, алкоголиком быть не может. Следовательно, тут вы чисты. — А я и не говорил, что меня ждут не дождутся в больнице для алкоголиков, — ответил я. — Как бы то ни было, ваше предложение меня просто не интересует, — Лиджен, — произнёс Фостер, — может вы думаете, что объявление, которое я поместил в газете на прошлой неделе, — моя причуда? Но дело в том, что я даю его в той или иной форме уже более восьми лет. Я выжидательно смотрел на него. — И не только в местных газетах. Я помещаю их в газетах, выходящих в крупных городах, и даже в некоторых еженедельных и ежемесячных изданиях, распространяемых по всей стране. В общей сложности я получил около пятидесяти ответов, Фостер криво улыбнулся: — Около трех четвертей из них пришли от женщин, которые полагали, что мне нужна подружка. Ещё несколько было от мужчин, которые думали аналогичным образом. Остальные несколько оказались абсолютно неподходящими. — Удивительно, — усмехнулся я. — Мне думалось, что ваше объявление должно было взбудоражить половину всех психов в стране. Фостер взглянул на меня без улыбки. Я вдруг почувствовал за его учтивой внешностью признаки внутренней напряжённости, увидел следы тревоги в его спокойных голубых глазах. — Я бы хотел, чтобы вас заинтересовало то, что я должен вам сказать, Лиджен. Мне кажется, вам не хватает только одного — уверенности в себе. Я рассмеялся. — Ну тогда какими же, вы полагаете, я обладаю способностями? Я ничего толком не умею делать, — Лиджен, вы человек достаточно большого ума, с уровнем культуры значительно выше среднего. Вы много путешествовали, знаете как вести себя в трудных ситуациях, иначе бы вы не выжили. Я уверен, что ваша подготовка предусматривает умение проникать туда, куда вам нужно; вы знаете методы сбора информации, неизвестные обычному человеку. Но, вероятно, наиболее важным является то, что будучи человеком честным, вы всё-таки способны преступить закон, когда это необходимо. — Ну, хватит, — отрезал я. — Нет, Лиджен, не подумайте, что я сколачиваю воровскую шайку. Как я уже писал в своём объявлении, это будет не обычное приключение. Оно может и, скорее всего, будет связано с теми или иными нарушениями законов и правил. Теперь, после того, как вы узнали мою позицию, оставляю вам самому судить, стоит ли игра свеч. Если Фостер пытался разбудить во мне любопытство, то сделал это успешно. Он подходил абсолютно серьёзно к тому, что задумал. Но его затея, похоже, была таковой, что любой здравомыслящий человек поостерёгся бы в неё ввязываться. Однако с другой стороны, сам Фостер не был похож на человека, способного пойти на глупость… — А почему бы вам не рассказать мне все подробно? — сказал я. — Зачем вам, человеку, имеющему все это… — я обвёл рукой его роскошные апартаменты, — нужно вытаскивать из грязи такого бродягу, как я, и уговаривать его взяться за вашу непонятную работу? — Ваше “я”, Лиджен, пережило несколько серьёзных ударов — это очевидно. По-моему, вы боитесь, что я ожидаю от вас слишком многого или что меня может шокировать какая-нибудь ещё не известная сторона вашего “я”. Возможно, если бы вы на время забыли о себе и своих проблемах, мы могли бы прийти к соглашению… — Да, — сказал я, — забудем о моих проблемах… — В основном, конечно, денежных. Большинство проблем нашего общества связаны с абстракциями тех ценностей, которые представлены деньгами. — Ладно, — сказал я. — У меня свои проблемы, у вас — свои. Давайте на этом закончим. — Вы полагаете, что поскольку я обладаю материальным достатком, мои проблемы должны быть обязательно мелкими, — продолжал Фостер. — Скажите, мистер Лиджен, вы когда-нибудь знали человека, который бы страдал от амнезии? Фостер пересёк комнату. Подойдя к небольшому письменному столу, он взял что-то из его ящика и взглянул на меня. — Мне хотелось бы, чтоб вы познакомились вот с этим, — произнёс он. Я приблизился и взял из его рук предмет, который он держал. Это была небольшая книга в пластиковом переплёте тускло-коричневого цвета, на котором, кроме выпуклого рисунка из двух концентрических колец, не было никаких украшений. Я откинул обложку. Страницы были тонкими, как папиросная бумага, но не прозрачными. Они были исписаны странными незнакомыми знаками чрезвычайно мелким почерком. Последний десяток заполненных страниц был исписан по-английски. Мне пришлось поднести книгу поближе к глазам, чтобы прочесть такое мелкое письмо: — Если эта запись что-либо и объясняет, то для меня такое объяснение слишком сложно, — промолвил я. — Лиджен, как по-вашему, сколько мне лет? — Трудный вопрос, — ответил я. — Когда я увидел вас впервые, я подумал, что вам, вероятно, за тридцать пять. Сейчас, если откровенно, вы выглядите ближе к пятидесяти. — Я могу предоставить вам доказательства того, — сказал Фостер, — что я провёл чуть ли не год в военном госпитале во Франции. Очнулся в палате забинтованным по самые глаза и без единого воспоминания о своей жизни до этого дня. Согласно сделанным тогда записям, мне, по всем признакам, было около тридцати лет. — Что ж, — заметил я, — во время войны амнезия не такая уж редкость среди раненых. Однако вы, судя по всему, достаточно преуспели с тех пор. Фостер нетерпеливо покачал головой: — Добиться материального достатка в нашем обществе нетрудно, хотя для этого мне пришлось хорошо потрудиться в течение нескольких лет. Это отвлекло мои мысли от вопроса о моей прошлой жизни. Но пришло время, когда я смог отложить дела в сторону и заняться своей проблемой. Ключей к разгадке было совсем мало: возле меня нашли дневник, который я вам показал, да ещё кольцо на пальце. Фостер вытянул руку: на среднем пальце была массивная печатка с таким же выгравированным рисунком из двух концентрических колец, который я видел на обложке дневника. — Я сильно обгорел, моя одежда обуглилась. Но, как ни странно, дневник оказался в полной сохранности, хотя и был обнаружен среди обгоревших обломков. Он сделан из очень прочного материала. — И что же вы узнали в результате своих поисков? — Если одним словом, то ничего. Ни одна воинская часть не искала меня. Я говорил по-английски, из чего сделал вывод, что я — англичанин или американец. — А по акценту нельзя было определить? — Однозначно — нет. Оказалось, что я говорил на каком-то смешанном диалекте. — Может, вам и повезло. Я, пожалуй, был бы счастлив забыть первые тридцать лет своей жизни. — Я истратил значительную сумму, пытаясь узнать своё прошлое, — продолжал Фостер. — Плюс несколько лет жизни. В конце концов я решил отказаться от этой затеи. И вот тогда-то появились первые неясные намёки. — Так вы всё-таки что-то нашли? — спросил я. — Ничего такого, чего бы я не имел все это время при себе. Дневник. — Я был уверен, что до того — Конечно, я прочёл его, вернее, то, что можно было прочитать. Только сравнительно небольшая часть записей сделана на английском языке. Остальное — шифр. Но даже то, что я прочёл, для меня непонятно и, к тому же, совсем со мной не связано. Вы сами просмотрели его: это не более, чем дневник, который вёлся нерегулярно. К тому же он настолько зашифрован, что смысла в нём не намного больше, чем в самом шифре, который для этого использовался. Ну и, конечно, даты — они охватывают период от начала восемнадцатого до начала двадцатого века. — По-видимому, это что-то вроде семейных записей, — предположил я, — которые велись из поколения в поколение. Там не упоминаются какие-либо имена или места? — Взгляните на него ещё раз, Лиджен, — продолжал Фостер. — Может, вы заметите ещё что-нибудь необычное, помимо того, что мы уже обговорили. Я снова перелистал дневник. В толщину он был не более дюйма, но по весу — тяжёл, на удивление тяжёл. В нем было множество страниц. Я бегло пролистал не одну сотню мелко исписанных листов, и всё-таки дневник был заполнен меньше чем наполовину. То здесь, то там я пробегал глазами отдельные записи: — Здесь немало странного, помимо самих записей, — заметил я. — По идее, эта вещь должна быть старой, однако качество бумаги и переплёта превосходит всё, что я видел до сих пор. Да и почерк слишком изысканный для гусиного пера… — Перо закреплено там, на корешке, — сказал Фостер. — Им и писали. Я осмотрел корешок, вытащил оттуда тонкую ручку и взглянул на Фостера. — Кстати о необычном, — сказал я. — Не каждый день можно встретить подлинно антикварную шариковую ручку раннего колониального периода… — Не спешите с выводами, пока не узнаете всего, — вставил Фостер. — И двести лет на одном стержне — неплохо, — закончил я. Я ещё раз перелистал дневник и бросил его на стол: — Кто кого дурачит, Фостер? — Дневник был подробно описан в официальном документе, копиями которого я располагаю. Упомянуты и бумага, и переплёт, и перо. Даже процитированы некоторые записи. Соответствующие органы изучили его достаточно тщательно, пытаясь выяснить мою личность. Они пришли к такому же выводу, что и вы: это — дело рук сумасшедшего. Но все в том, что тогда он выглядел точно таким же, каким вы видите его сейчас. — Ну и что? Значит, дневник был сфабрикован во время войны. И что это доказывает? Я готов согласиться, что ему шестнадцать лет… — Вы не понимаете, Лиджен, — сказал Фостер. — Я говорил вам, что пришёл в сознание в военном госпитале во Франции. Но то был госпиталь союзных экспедиционных войск. И произошло это в 1918 году. |
||
|