"Цветы осени" - читать интересную книгу автора (Бюто Ариэль)

Глава 9

Я превратилась в половину. Половину пары, половину счета в банке. Сегодня мы открыли общий счет. Это удобно — не быть целым. Я утратила нечто, чему все равно не могла найти применения. Жить на свете так тяжело, что я предпочитаю делать это в полсилы.

Общий счет означает, что я имею право на все деньги Луи, а он — на мои. Одна чековая книжка на двоих, обе наши подписи действительны. И выписка из счета тоже одна — никаких тебе утаиваний и заначек. Я не отрекаюсь от своей независимости — у меня ее просто никогда не было. А Луи этим жестом, возможно, хотел сказать, что отныне будет мне верен.

Я мечтала стать великой путешественницей, но живущий внутри страх разъедает душу, заставляет прятаться за мужской спиной. Я ничего не умею делать самостоятельно. Мне повезло, что я вышла замуж за Луи. С ним я в безопасности, он защищает меня от окружающего мира и самой себя. По большому счету, мне плевать на верность Луи, лишь бы он никуда не делся.

Я провалила экзамен на права. Зачем повторять попытку, если Луи водит машину?

У меня больше нет другой семьи, кроме Луи, и друзей своих тоже нет — только те, с кем общается Луи. Единственное, что осталось, это дневник — листочки, которые я никогда не перечитываю и держу под кроватью, в коробке из-под фаты. Это моя суверенная территория, другой нет, но уже очень скоро я совсем перестану мечтать и писать будет не о чем.

Я в безопасности и потому не чувствую себя несчастной. У меня больше нет желаний, впрочем, одно все-таки осталось, но оно похоже скорее на манию: лишь бы ничего не менялось!

Анна больше не покидает дом. Опасная лихорадка как ветром сдула достигнутые успехи.

Джульетта впала в такое отчаяние, что Жюльетта самоустранилась, уступив ей монополию на печаль. Сама она ощущает лишь смутное беспокойство, как кошка, предчувствующая грозу или переезд. Анна давно перестала быть центром вселенной Жюльетты, но это не значит, что она совсем о ней не думает. Просто, вкусив счастья, Жюльетта теперь не хочет участвовать в заведомо обреченных на провал начинаниях.

На кухонном столе разложены монеты и банкноты. Я поменяла мои красивые французские деньги, которым хорошо знала цену, на эти мерзкие лиры, в которых ничего не понимаю. С банкнотами еще куда ни шло, но вот мелочь… Прощай, общий счет! Эти деньги мои — и только мои. Мне выдали их в обменной конторе — так, словно это была самая естественная процедура на свете. Я просто подписала квитанцию, как пропуск на свободу. Я, никогда не умевшая даже чек в банке выписать, сделала все правильно с первой попытки! Раньше счетами и налогами занимался Луи, и я радовалась, что освобождена от забот. Теперь мне вернули реальный мир — пугающий и куда более сложный, чем мне когда-то казалось. Я жила как в тюрьме, потому что хотела, чтобы Луи освободил меня от обыденных забот… Живущий внутри страх, разъедает душу, заставляет прятаться за мужской спиной.

Озарение, посетившее ее в десять утра на кухне в Венеции, было подобно поцелую, которым Прекрасный принц разбудил Спящую красавицу. Случилось нечто, во что Жюльетта не могла поверить, чего не ждала. Это произошло вчера, после возвращения с Лидо. Она чувствовала себя обновленной изнутри, когда шла к стоянке vaporetto.[5] У Пьера разболелись ноги, он выдохся первым, им даже пришлось сделать привал на террасе одного из ужасных местных кафе. Пьер пригрозил, что не ступит больше ни шага, если ему не дадут хотя бы глоток воды. Мужчины такие слабаки! Мы, женщины, умеем терпеть, сцепив зубы, и брать на себя ответственность. Вставать по утрам и идти вперед, несмотря ни на что. Мужчины прекрасно это знают, потому и ведут себя с нами так покровительственно. Подобное положение дел внушает им уверенность в себе. Смешно! Стоит мне дунуть на Пьера, и он упадет. Я слышу, как он бродит по квартире в халате, а пояс волочится за ним по полу. Галерея Академии? Нет, только не сегодня. У него слишком болит голова, чтобы пялиться на все эти древности. Там будет уйма народу, придется стоять в очереди, а потом разглядывать картины из-за чужих спин. Ничего страшного, я пойду одна, говорит Жюльетта. Ей не понадобилось его разрешение, чтобы достать припрятанные под матрасом деньги и отправиться в обменный пункт. Это было просто как дважды два!

На кухню вихрем врывается Джульетта, бросает на нее недобрый взгляд. Жюльетта накрасилась и принарядилась, в то время как весь дом прислушивается к мигрени Пьера и судорогам больного ребенка. Служанка открывает кран, начинает с грохотом мыть посуду, встряхивает тряпку, как если бы хотела отхлестать по щекам эту женщину, чье преображение угрожает ее власти. Жюльетта бросает на нее взгляд равнодушной коровы, которую ничто в этом мире не колышет. В ее безразличии нет ни малейшего наигрыша — только полная уверенность в своем праве. Жюльетта забирает деньги и выходит, сочувственно улыбнувшись женщине, обреченной обслуживать других. Совсем недавно я была такой же, разве что мне не платили. Бедняжка не знает, что любой человек может перейти в другой лагерь. Говори я по-итальянски, не постеснялась бы вразумить ее.

Пьер пьет свой утренний кофе и читает газету. Небритый, непричесанный, с серым лицом и сгорбленной спиной.

— Ты действительно уходишь?

— Конечно. Не хочу тебя мучить, отдыхай. Я прекрасно могу сходить в музей одна.

— Но ты заблудишься!

— Ты дал мне карту, и я не глупее остальных.

Пьер открывает рот, чтобы съязвить, отпустить шпильку — пусть Жюльетта почувствует себя виноватой! — но вовремя спохватывается и молча притягивает ее к себе.

— Ты сегодня очень хороша. Случайно не назначила свидание?

— Я никого здесь не знаю.

— А тот тип на Лидо?

— Какой тип?

С ума сойти! Стоит мужчине приревновать, и он резко умнеет. Ха-ха-ха!

— Я ведь не спрашиваю, не встречаешься ли ты с бывшей женой, когда тратишь полчаса на покупку газеты!

Прямое попадание! Заработав очко, Жюльетта покидает кухню. За два месяца жизни в Венеции ее походка стала почти грациозной.

Анна лежит у себя в комнате. Из уголка рта на подушку стекает слюна. Увидев бабушку, девочка слегка оживляется. Она еще в ночной рубашке и выглядит совсем крохотной. Внучка Жюльетты похудела, она почти ничего не ест, даже Джульетте больше не удается накормить ее. Время от времени Анна неприятно скрипит зубами. Я не должна поддаваться жалости, потому что больше ничего не могу для нее сделать. Для нее ничего не изменится, даже если я откажусь от своей жизни. Впрочем, она не страдает и даже не отдает себе отчета в собственном состоянии. Конечно, я люблю ее. Она моя внучка, я ее вырастила. Но она не повзрослела и ничему не научилась. Я поддерживала в ней жизнь, как в маленьком хилом растении. Но по какому праву, скажите на милость? Я ведь не Господь Бог! Да и вообще, подобная жизнь — вовсе не подарок.

Она хотела бы ожесточиться, Жюльетта. Подкрашивает губы перед зеркалом, чтобы не пришлось целовать Анну. Анну, от которой вроде бы избавилась, потому что Джульетта лучше о ней заботится, Анну, которой хотела подарить «первые разы»… а теперь они станут последними. Жюльетта опускается на колени, гладит руки девочки. Тонкие, как птичьи лапки, они выглядят еще ужаснее в ее розовых пальцах с отличным маникюром. Жюльетта вытирает внучке лицо. Она подсознательно отталкивает от себя сострадание и ужасно смущается, когда к горлу внезапно подкатывает волна отвращения. Все эти гадкие кислые запахи, невыносимый распад молодого тела накидываются на Жюльетту, как орды смертоносных микробов. Я больше не могу! Это слишком жестоко! Она обуза — и для меня, и для себя самой. В ней не осталось ничего живого, ничего такого, что можно было бы любить. Даже ее глаза, когда-то такие прекрасные, погасли. Она как будто смотрит внутрь себя, в бездонную пустоту своего бессмысленного существования.

Жюльетта торопливо выходит, почти бежит вниз по лестнице, выскакивает на улицу, жадно вдыхает отдающий тиной воздух. Все лучше, чем жуткий запах болезни.

Легко разобравшись в плане, Жюльетта уже в одиннадцать идет по мосту к Галерее Академии. Туристы осаждают билетных «жучков», маются в очереди на солнцепеке. Жюльетте жарко, кровь стучит в висках. Возбуждение, пережитое накануне в обменном пункте, спадает, она даже не уверена, что узнает Серджо, ради которого так вырядилась.

— Эй! Bellissima!

Жюльетта разгневана и одновременно польщена, что он так бесцеремонно окликает ее перед толпой туристов. И тот факт, что всем тут на все наплевать, не извиняет наглости итальянца. Серджо успел занять очередь. Манеры у него не самые лучшие, зато он пунктуален. Они здороваются за руку — добрый день — спасибо, у меня все хорошо — и умолкают: говорить им особенно не о чем.

— Сегодня жарко. Вы не находите?

Еще один метеоманьяк! Разговоры о погоде я могла слушать и в Бель-Иле.

— Обещают грозу — правда, не раньше вечера. В прошлом году, в это же время, было градусов на десять холоднее, можете себе представить?!

Хотела бы я знать, какого ответа он от меня ждет! С Луи я уже сорок лет не вступаю в обсуждение прогнозов погоды. Как-то я сказала, что нет никакого смысла волноваться из-за того, что не можешь изменить. Он раздраженно бросил в ответ: «Ну конечно, не ты ведь ухаживаешь за садом». Можно подумать, его драгоценные георгины сгнили по моей вине!

— Я заказал столик в ресторане. Это совсем рядом. Там хорошо кормят, вы не пожалеете.

— Исключено! У меня не так много времени.

— Я думал, вы приехали на отдых!

Жюльетте не нравится тон Серджо. С каких это пор незнакомый человек решает за нее, чем ей заняться?

— Мы можем отправиться обедать прямо сейчас, вместо музея. Народу слишком много, придется долго стоять в очереди, а в залах мы вообще ничего не увидим из-за толчеи. Нам наверняка оттопчут ноги. Суббота — худший день для визита в Галерею, в будни посетителей гораздо меньше. Если захотите, мы потом вернемся.

Жюльетта в растеряности. Она не привыкла к людям, которые говорят не умолкая. Серджо начал ее раздражать: у его туалетной воды слишком сладкий запах, да и улыбается он чересчур открыто. Ему не больше пятидесяти — молодой еще мужчина, а ведет себя как престарелый обольститель. Зачем ему такая старая перечница? Смотрит, как оголодавший кобель. Лестно, конечно, но мне это не нравится; пятидесятилетних мужчин, полагаю, больше привлекают юные создания. Сколько лет было Луи, когда он снова начал?.. Ну конечно! В тот год, когда пришлось ремонтировать крышу. Как известно, беда одна не ходит. Значит, ему было сорок девять.

— Слава богу, вы улыбаетесь! А то я даже расстроился, решил, вы не рады меня видеть. Ну что, отправляемся обедать?

— Поступайте как знаете. Я в Венеции уже два месяца и почти потеряла надежду попасть в этот музей. Не думаете же вы, что я отступлю, оказавшись в двух шагах от заветной цели?

Сейчас Серджо больше всего похож на разозлившегося ребенка, у которого отняли любимые игрушки, но Жюльетта ясно дала ему понять, что не потерпит возражений. Она говорила так громко, что на них начали оборачиваться. Ну, в чем дело? Никогда не видели, как женщина ставит на место мужчину? Лично я делаю это в первый раз, но точно не в последний!

Очередь рассасывается быстрее, чем она ожидала, и через четверть часа Жюльетта и Серджо уже стоят перед окошечком кассы. Жюльетта небрежным жестом достает деньги, и Серджо не ломаясь позволяет ей заплатить за билеты.

— Я здесь впервые, — по-детски радуется Жюльетта, поднимаясь по монументальной лестнице к залам. Народу в музее — как в автобусе под конец рабочего дня.

Когда Серджо делает попытку блеснуть эрудицией перед полотном Карпаччо, она одним взглядом заставляет его умолкнуть.

Около полудня сияющая Жюльетта и угрюмый Серджо выходят на свет божий. Нельзя сказать, что картины поразили ее воображение, — она едва их рассмотрела из-за более или менее ухоженных голов других туристов, наступавших ей на мозоли. Но тот факт, что она довела до логического завершения свою затею, наполняет душу Жюльетты гордостью. Для нее, так много мечтавшей, но не осуществившей ни одной мечты, это равносильно подвигу.

Проявив неожиданный авантюризм и потрясающую способность к вранью, Жюльетта больше не может смотреть на мир и свою жизнь прежними глазами. Она все-таки отправляется с Серджо в ресторан, где к нему за чтением меню возвращается хорошее настроение. Возможно, мне следовало предупредить Пьера… Но я даже не знаю наизусть номера его телефона.

— Разделить трапезу — прекрасный способ поближе познакомиться, вы не находите?

Жюльетта улыбается, вспоминая, как ее ужасала и раздражала любовь Бабетты к ресторанам. Она видела не дальше собственного носа и негодовала, что люди платят за ресторанную еду втридорога. Но теперь все иначе! Теперь, выбирая между обедом, на который пришлось потратить массу сил и времени — сходить на рынок за продуктами, почистить овощи, отбить мясо, стоять у плиты, накрывать на стол, — и едой, которую подает вышколенный официант, Жюльетта ни на секунду не задумается.

Серджо не ест — он пожирает пищу, ему не до поддержания светской беседы, что вполне устраивает Жюльетту: ей нечего сказать этому незнакомцу. Они разыгрывают пьесу, Жюльетта не знает своих реплик, но одно их присутствие на «сцене» заставляет официантов смотреть на нее с почтением. Серджо и Жюльетта чужие люди, но они прекрасная пара. Как рубашка и галстук, сумочка и пара лодочек, они подчеркивают достоинства друг друга, каждый радуется собственной красоте, отражающейся в зеркале чужой красоты. Во всяком случае, так это ощущает Жюльетта, которая наконец-то научилась радоваться пустякам.

У меня больше нет желаний, впрочем, одно все-таки осталось, но оно скорее похоже на манию: лишь бы ничего не менялось.

Пусть я еще долго-долго буду чувствовать себя красивой, ведь я едва начала к этому привыкать, а это так замечательно! Но я больше не хочу нравиться одному-единственному мужчине. Мне нужно наверстать время! Я упустила столько интересного! Этот парень слишком много пьет. Мне это неприятно. А уж его туалетная вода… Ладно, не стоит придираться, он ведь хотел произвести на меня впечатление. Боже, неужто и десерт осилит? Мне обед обойдется недорого — я блюду форму и съела только салатик.

Бедный Пьер! Зря я ушла и оставила его обедать в одиночестве. Вот разозлится — и попросит меня съехать. Джульетта воспользуется случаем, чтобы оговорить соперницу, а я буду вынуждена вернуться в Бель-Иль. Нет, ничего подобного не случится. Врач открытым текстом сказал, что моя бедная Анна нетранспортабельна.

Жюльетта с удивлением ловит себя на этой мысли — эгоизм ей совершенно не присущ. Однако с некоторых пор она частенько не узнает себя — воистину, внешность обманчива.

Серджо смотрит на Жюльетту тяжелым, осоловевшим от выпитого вина взглядом. От сытости у него закрываются глаза, он забывает втягивать живот и выглядит утомленным жизнью престарелым бонвиваном. Жюльетта замечает на его руке золотую цепочку. Мужчины не должны носить золото, разве что во рту. Каким образом подобное украшение попадает на волосатое запястье? Здравствуйте, господин ювелир, я хочу приобрести браслетик. Нет, не для жены, для себя. Нелепость. А может, это подарок какой-нибудь женщины. Здравствуйте, господин ювелир, мне нужна красивая и очень дорогая безделушка для моего любовника. Совсем противно!

— Мне нравится ваша цепочка. Вы купили ее в Венеции?

— Ну слава богу! А то я уж было подумал, что вы онемели. Вижу, вам нравятся красивые вещи! Вы правы, если есть средства, не стоит ни в чем себе отказывать.

— О, я совсем не богата.

— Вы скромничаете, Жюльетта. По-моему, вы светская женщина, привыкшая к изысканной и роскошной жизни.

Никто никогда не говорил обо мне подобных вещей! Изысканность! Роскошь! Слышала бы мать Пьера! Этот Серджо, конечно, льстец, но дыма без огня не бывает. Интересно, как бы он запел, увидев меня в сабо и дырявом свитере в бель-ильском саду…

Официант приносит счет. Одной рукой Серджо подталкивает его к Жюльетте, другой поглаживает ей запястье.

— Надеюсь, вы достаточно богаты, чтобы оплатить эту скромную трапезу! — произносит он интимным шепотом. — Долг платежом красен, так ведь? К тому же у меня нет при себе наличных.

А он не теряется! С каких это пор женщины платят за мужчин в ресторане? Я не слишком часто куда-то ходила и все-таки знаю, что это не принято.

Жюльетта отдергивает руку, ей неприятно прикосновение влажной ладони итальянца.

Жиголо! Оскорбительное слово само собой приходит в голову, она с трудом удерживается, чтобы не произнести его вслух. Нельзя сказать, что Жюльетта в ярости, скорее раздавлена жестоким крушением новообретенных ценностей. Ты хотела забыть о своем возрасте. Бедная моя старушка, но годы-то — вот они! Ты не замечаешь своей морщинистой кожи только потому, что плохо видишь.

Чутье подвело этого человека. Аромат свежей плоти улетучился, но ему померещился запах денег. На молодость и красоту нельзя рассчитывать — они исчезают со скоростью писка. Помада и крашеные волосы ничего не изменят, увы!

Пьер? Ах да, Пьер любит меня такой, какая я есть. А может, он любит воспоминание о том, какой я была.

— Хотите еще кофе?

— Спасибо, нет. Мне пора возвращаться домой.

— Уже? Но… Мы едва успели познакомиться. Я бы очень хотел… продолжить. Боже, я заставил вас покраснеть! Обожаю застенчивых женщин — они преподносят нам самые прекрасные сюрпризы.

— Вы будете разочарованы! К тому же я совсем не богата, так что обед мы оплатим пополам. Хотя вы съели куда больше меня.

Мужчина смотрит на Жюльетту со странной улыбкой. Неужели он рассчитывал угоститься за мой счет? А золотое кольцо тебе не преподнести в придачу, болван?!

— Хорошо, тогда заплачу я! Собственно, я так и собирался поступить с самого начала, но вспомнил, что в этом заведении не принимают кредитки. Подождете минутку? Я сниму деньги в банкомате.

Жюльетта колеблется. Что, если Серджо надует ее и не вернется? Хотя он кажется искренним. Возможно, он вовсе не… А просто мужчина, которого привлекают более зрелые женщины. С другой стороны, я ничем не рискую, доверившись ему. Просто будет еще один, очередной, сюрприз.

— Потом я провожу вас до дома, — говорит он. — Простите, если был слишком назойлив. Но мне показалось… Впрочем, это неважно. Когда-нибудь я объясню вам.

Когда-нибудь! Серджо встает, а Жюльетта пытается переварить его последнюю реплику. Когда-нибудь… значит, он рассчитывает, что мы еще увидимся, несмотря на то что я отказалась за него платить. Значит, я ему нравлюсь! А раз я нравлюсь ему, то могу понравиться и другим.

Жюльетта косится на людей за соседними столиками, но никто не обращает на нее внимания. Это ни о чем не говорит, здесь так вкусно кормят, что посетителям не до флирта. Да и красота моя вот так сразу в глаза не бросается. Дело не в возрасте: на меня и в двадцать лет мало кто клюнул бы с первого взгляда. У возраста есть свое преимущество: среди старых женщин не бывает ни красавиц, ни уродин! Так в чем же разница между женщиной, которую мужчина обхаживает, и всеми остальными?

В самомнении? В отказе сдаваться? Серджо подумал, что я… свободна. В мои-то годы!

— Надеюсь, вы не заскучали в одиночестве? — Серджо плюхается на стул. — Такую женщину, как вы, нельзя надолго оставлять одну. Хотите чего-нибудь еще?

— Н-нет, — бормочет Жюльетта.

— Боюсь, у меня действительно нет никаких шансов.

Не скажу, что он мне по-настоящему нравится. Пожалуй, как и Пьер. Так что же меня останавливает?

— Сожалею. Никаких. Я не та, за кого вы меня принимаете.

— Там, на пляже, вы выглядели такой свободной, легкой… как воздушный шарик. На вас было нарядное платье, среди полуголых людей вы могли бы выглядеть неуместной, почти смешной, но взирали на окружающих с таким высокомерием, что казались королевой.

Я — королева. Приятно слышать, как этот человек говорит обо мне. Пусть продолжает.

— Между тем вы не… как бы это сказать… Я каждый день встречаю женщин куда красивее вас.

— И назначаете им свидания?

Жюльетта мгновенно спохватывается: ей жаль, что она задала этот вопрос, что в нем прозвучала горечь. Он назвал ее королевой.

Сказал, что она лучше всех. В том числе — красивых женщин.

— Иногда. В этом нет ничего дурного. Но вы больше чем красивы.

— О чем вы?

— Вы… заботливы, как мать. Именно так. Но я захожу слишком далеко.

Да он сдает позиции! Называл королевой, а теперь взял и разжаловал в «мамашу».

— Так вы поэтому захотели снова со мной увидеться?

— Боже, конечно нет! — Хохотнув, Серджо поднимается из-за стола и по-дружески похлопывает ее по плечу. — Все дело в том, что вы — француженка. Я питаю страсть к вашему языку и просто не смог устоять перед желанием вернуться в молодые годы. Кроме того… теперь, когда вы поставили меня на место, я слишком вас уважаю, чтобы тащить в постель.

Сама виновата, старушка! Мужчины туповаты, они все понимают буквально, а иногда даже бегут впереди паровоза.

Я бы не хотела оказаться в постели с этим Серджо. Нужно сохранить загадочность. Я всегда предпочитала бутоны цветам…

Выйдя на улицу, Жюльетта внезапно осознает, что ушла из дома больше трех часов назад. Ей потребовалось сто восемьдесят минут на то, чтобы посетить Галерею Академии и увидеть свое новое отражение во взгляде незнакомца. Она улыбается, пересекая легкими шагами мост Академии. Держится прямо и уверенно, слава богу, ноги пока ее не подводят. Она ненадолго задерживается у парапета, смотрит на канал, на крошечных человечков в vaporetti, уносимых прочь мутным потоком жизни, который способна остановить только Жюльетта. Солнце ласкает ее затылок, и она вздрагивает от удовольствия. Ей нет дела ни до Серджо, ни до Пьера, ни до Луи, ни до всех остальных мужчин, вместе взятых. Она использовала их, чтобы стать собой, единой, неделимой и лучезарной в наконец-то обретенной цельности.

Пьер и Серджо помогли ей острее осознать собственную значимость, теперь ей будет легче прожить оставшиеся годы. Они взорвали кокон инфантильности, в котором Луи много лет держал Жюльетту. Прохожие улыбаются этой слишком хорошо одетой женщине, которая, полуприкрыв глаза, жадно вдыхает отдающий затхлостью запах воды. Она напоминает фигуру, украшающую нос корабля, и словно бы стоит на этом мосту с незапамятных времен. Она составляет единое целое с Венецией, она растворяется в Светлейшей, как сладострастная любовница. К черту мужчин с их примитивными желаниями! Не подчиняться — значит еще и противостоять могущественному зову плоти, их плоти, и прислушиваться к собственным желаниям, — их так долго душили, что они почти лишились голоса.

Я теперь всего лишь половинка. С этим покончено. Я больше ничего не боюсь, даже себя.

Жюльетта оборачивается, успев забыть о Серджо. Впрочем, тот уже испарился.