"Звезда балета" - читать интересную книгу автора (Рэк Берта)

ГЛАВА VIII ПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ

За этим последовал утомительный час в уборной Мадам. Сама Мадам уехала домой. Анджела помогла Риппл преобразиться из фантастической русалки в современную девушку, одетую в шерстяное платье. Едва француженка успела накинуть на нее это платье, скользнувшее по стриженым волосам балерины, как с лестницы в комнату ворвалась толпа посетителей; некоторых из них Риппл знала, других никогда прежде не видела.

Уборная наполнилась восторженными восклицаниями, поздравлениями, гулом голосов, стало шумно и душно. Риппл стояла растерянная, в одной туфле, чувствуя, что другая ускользает у нее из рук; поздравители едва не задушили ее. Ей пришлось сразу пожимать руки трем людям, отвечая в то же время через плечо на приветствие четвертого. Какие-то неизвестные целовали ее в обе щеки, что-то восторженно говоря на непонятном языке. Среди них были друзья Мадам, помощника режиссера и самого балетмейстера.

Так она и не узнала, кто были все эти посетители. Мелькнуло среди них одно знакомое лицо – месье Н. Были актрисы, журналисты, снова журналисты, фотографы… Все хотели перекинуться хотя бы несколькими словами с Риппл; для всех она внезапно приобрела огромное значение. Затем сквозь эту толпу в нарядной одежде и вечерних туалетах пробралась группа девушек, скромно одетых, в обычных пальто и шляпах. Это пришли, в свою очередь, поздравить Риппл ее подруги по кордебалету (недавние русалки и греческие нимфы).

Они завидовали ей, но были довольны. Эта девочка, в один вечер превратившаяся в новую приму-балерину, не принадлежала к тому сонму артисток, которые сразу же вызывают наихудшие чувства в своих менее счастливых подругах. Они восклицали: «Ты была изумительна, Риппл», «Как это приятно, дорогая», «Всего тебе лучшего». – Со временем они, возможно, отнеслись бы к этому иначе. В их похвалах звучали бы зависть и осуждение, сквозили двусмысленные намеки, были бы даже злые сплетни, которые, как след улитки, тянутся за именами прославленных женщин (имена меняются, сплетни остаются те же). Позднее они не пощадили бы незапятнанного имени чистой девушки, Риппл. Но пока этого еще не было. В тот вечер вся труппа гордилась ее беспримерным успехом, увлеченная поразительной удачей.

– Подумать только, что ты могла упустить такой случай! – раздался среди общего шума пронзительный девичий голос. Танцовщица Сильвия вынырнула из-под локтя высокого лысого мужчины – важной персоны в мире кино, который стоял прямо перед Риппл, и добавила: – О, Риппл! Правда, что у тебя сломался автомобиль и какой-то деревенский парень подобрал тебя по дороге в Эйшер и привез в театр в коляске мотоцикла?

– Эге, – заметила персона из мира кино, оглядывая всю группу балерин. – Слышишь, Гид? Подходящий сюжет для картины!

– Совершенно верно, – ответила Риппл через чье-то плечо. Она протянула руку между головами двух бойких журналистов и взяла из рук Анджелы свою маленькую шляпу. – Если бы не он («Правильно ли я надела шляпу? Никак не могу подойти к зеркалу… Где моя сумка? Это сумка Мадам… Анджела, я не знаю, куда все делось; вы убрали мои перчатки и все мои вещи…»), Сильвия, если бы не он, я до сих пор сидела бы на Портсмутской дороге и никогда не попала бы сюда.

– Это интересно! Совершенно незнакомый молодой человек? – воскликнула Сильвия. – Это не капитан… Человек, которого ты никогда в жизни не видела?

– Нет, нет. Мой старый близкий друг. Человек, которого я хорошо знаю, – ответила Риппл подруге. Она не знала, что каждое, самое простое слово, сорвавшееся в тот вечер с уст новой знаменитости, будет жадно подхвачено журналистами, собирающими о ней сведения. Теперь балерина была одета и готова пройти через ворвавшуюся к ней толпу и покинуть уборную, где царила атмосфера газа, грима, пудры, сигарного дыма, болтовни и нарядов, если, конечно, ее пропустят.

– Его здесь нет. Дайте мне его цветы. Да, эти. Он, наверное, у выхода, ждет вместе с другими. («Спокойной ночи! Очень вам благодарна. Да, я у телефона… Да, я могу позавтракать с вами завтра… О, это очень любезно. Прощайте… Пожалуйста, простите. Пропустите меня, пожалуйста»). Я должна увидеть его, если вообще еще сегодня кого-нибудь увижу.

Узкую боковую улочку, на которую выходил артистический подъезд, разумеется, заполнили молодые люди без шляп или в цилиндрах; все были возбуждены и настроены нетерпеливо, мелькали белые груди рубашек и шарфы.

Тут же находился Джеральд с группой своих товарищей.

– Вот она! – воскликнул он, когда тонкая фигура в простом темно-синем платье и серой шляпе появилась в распахнувшейся двери.

Но в этот момент Риппл, бледной в свете уличных фонарей, бледной и взволнованной своим первым триумфом, было не до брата и его компании. Ей было даже не до того высокого молодого человека, крупного, широкоплечего, с решительным лицом и серьезным взглядом, который стоял за ними и впился своими темными глазами в дверь, откуда она выходила.

Глаза Риппл и вся благодарность, на какую она была способна, обратились в тот момент на молодого человека, который стоял один, по другую сторону двери.

– Стив! Вы здесь! Не знаю, как вас благодарить. Ваши прелестные цветы…

Риппл держала в руках букет цветов из уэльской деревни. Букеты и венки, перевязанные лентами корзины она поручила Анджеле, цветы Стива взяла с собой.

– Я страшно рад, что они вам понравились, – услышала она его слова. – Я заказал их… Я написал той женщине, у которой мы иногда пили чай в былое время. Все, что я смог придумать, Риппл…

– О, Стив, это чудесно с вашей стороны! Вы не знаете, какое это имело для меня значение! Не знаю, что бы я делала иначе! – воскликнула новая прима балерина, и голос ее пресекся от волнения, напряжения и усталости. – Не проводите ли вы меня домой?

Девушка ни о чем теперь не могла думать, кроме того, что сильно устала. Риппл не заметила даже странного выражения, мелькнувшего на знакомом лице ее друга детства, который стоял перед ней, такой стройный, затянутый в вечерний костюм, безукоризненный, как модная картинка, словно ему никогда не приходилось переодеваться в костюм мотоциклиста и быть с головы до пят в грязи, машинном масле и копоти. Она не ожидала, что Стив, всегда такой самоуверенный, внезапно повернется и с не свойственной ему нерешительностью ответит:

– Проводить вас домой? Я очень хочу. Но, Риппл, я с вашим братом… Он был очень любезен… Мередит здесь.

– Хэлло, Риппл! Послушай… – раздался голос Джеральда. – Наконец-то мы добрались до тебя. Это было нелегко. Вот, я хочу тебе представить… Мои друзья. Это мистер…

Он пробормотал ряд имен, из которых Риппл не расслышала ни одного.

– Послушай, дорогая моя, ты не видела Виктора? Он, кажется, устал стоять здесь, без конца тебя ожидая. Вот он здесь.

Виктор? При этом имени Риппл вздрогнула. Виктор Барр? Конечно, он должен был прийти сюда, чтобы отвезти ее домой. А она забыла о нем.

Да, этот вечер страха и триумфа на мгновение заставил ее совершенно забыть о человеке, за которого она собиралась выйти замуж. Не было ли тут еще чего-то? Не предстояло ли ей беседовать с ним о чем-то сегодня, после спектакля?

Риппл слишком устала, чтобы об этом думать. Девушка смущенно сказала: – Ну, конечно, Виктор… – и оглянулась. Он стоял рядом, его крупная темная фигура возвышалась над ней. Она услышала его голос:

– Вы здесь, Риппл? Ну, теперь так поздно, что лучше мне больше не ждать. Я уйду и приду к вам завтра утром. – И все это безразличным, отталкивающим тоном, самым неприятным, какой она только слышала от своего жениха. Затем более мягко, как бы желая сгладить свою нелюбезность, он добавил: – Вы ничего не имеете против, дорогая? Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – смущенно сказала Риппл ему вслед. Имеет ли она что-нибудь против? Конечно, нет! Она была ему очень благодарна за то, что ушел.

«Дорогая?» Почему такой тон? И ни единого слова ободрения, поздравления, похвалы – ведь она с честью вышла из трудного испытания. Все осыпали ее похвалами. Только один Виктор грубо обошелся с ней. «Намеренно ли он это сделал?» – изумленно думала Риппл.

Она не понимала, как глубоко был задет он сам. Ибо капитану Виктору Барру довелось жить в переходную эпоху, к которой подобные ему молодые люди ни умом, ни душой не приспособлены. Он принадлежал к человеческому типу, сформировавшемуся в совсем иных условиях и потому упорно ищущему те же условия в перевернутом вверх ногами мире. Этим людям свойственно твердо укоренившееся представление о будущей жене. Но где ее найти? Идеальную, по их мнению, женщину можно встретить только среди матерей предшествующего поколения. Она всецело посвятила себя своему супругу и господину и ни о чем не думает, кроме собственных детей, вишневых садов и счастливого домашнего очага.

Даже климат изменился со времен молодости их матерей, не говоря уже о домашнем быте. Все меняется вокруг, а значит, должна стать иной и натура людей, похожих на Виктора Барра. Они страдают, не находя в девушках своего поколения качеств, присущих поработавшим раньше девушкам.

Виктор мог бы стать прекрасным возлюбленным и идеальным мужем для девушки, которая была бы вторым изданием миссис Барр – так же расточительна, мило капризна и полностью зависима от него. Такие, как он, стремятся к главенствующему положению в доме. Если бы женщины их семьи занимали первое место и обладали той властью, которую дают деньги и успех, их мужское самолюбие было бы глубоко задето. В вечер триумфа Риппл что-то в глубине души ее жениха протестовало против успеха девушки, и он не смог ее поздравить.

Итак, Риппл стояла у артистического подъезда с братом и его друзьями. Из их слов она уловила только, что они намеревались пригласить ее куда-то ужинать. Балерина стала извиняться, что не одета и что уже поздно. Под конец она пробормотала: – Джеральд, я устала. Усади меня в такси.

– Нет, пожалуйста, позвольте мне подвезти вас. Мой автомобиль стоит здесь, позвольте мне, – умолял один из спутников Джеральда. – Обещаю вам, мисс Мередит, что не буду разговаривать.

Всю свою жизнь Риппл будет испытывать благодарность к этому тактичному молодому человеку, который в полном молчании быстро довез ее до дома № 39. Стив Хендли-Райсер исчез так же, как Виктор Барр.

И когда люди, аплодировавшие новой звезде, вышли из театра и отправились кто на танцевальные вечера, кто ужинать или пройтись по паркам, Риппл, наконец одна, вернулась к себе домой. Она сняла шляпу, сбросила туфли и села на край постели, чтобы сделать над собой последнее усилие и раздеться.

Но она не смогла этого сделать. Обессиленная усталостью, девушка упала на подушки и сразу же погрузилась в глубокий сон. Несколькими минутами позже, как показалось Риппл, раздался резкий стук в дверь. Она неохотно открыла глаза. Яркий солнечный свет бил в окно, падая желтыми пятнами на стены ее комнаты и синими бликами на звездный потолок.

Утро? Уже? Стук в дверь стал более резким. Отлично! Это, конечно, горничная-француженка с завтраком для нее. Риппл зевнула и села в постели, удивляясь, что на ней все еще ее дневное платье. Еще больше она удивилась, увидев, кто вошел. Это был Виктор Барр, державший в одной руке свою серую шляпу с черной лентой, трость, перчатки и пачку газет.

– Виктор? – его невеста вскочила в чулках, без туфель, и схватилась обеими руками за свои растрепанные стриженые волосы.

– Ты… Как… Который теперь час?

– Половина одиннадцатого, – сказал он.

По его тону она поняла, что с ним что-то происходит. Он в плохом настроении?

– Половина одиннадцатого? Значит, я… ты уверен, что так поздно?

Она взглянула на него, но Виктор не смотрел на нее. Затем бросил быстрый взгляд и отвернулся.

– Ты остригла волосы.

– Да, я… Тебе не нравится?

Он пожал своими широкими плечами.

– Садись, – проговорила Риппл. – Я не представляла себе, что так поздно, Виктор. Ты уже завтракал, конечно?

– Да.

– Я, кажется, не завтракала. То есть я действительно не завтракала. Должно быть, как была, так и уснула. Никогда еще не чувствовала себя такой усталой.

– О! – произнес Виктор.

Что, что с ним? Он был не просто в плохом настроении, в нем кипело молчаливое бешенство. Что-то скрывалось за его молчанием. Тут Риппл начала припоминать. Был вчерашний вечер – она пока отбросила мысль о том, что произошло вчера вечером. Теперь здесь Виктор. Конечно! Так как он не смог переговорить с ней вчера, то пришел сейчас. Это тот же вопрос о замужестве или балетной карьере…

О да…

Все эти доводы за и против, сцены с Виктором все по тому же поводу… Завтрак с ним у Биркли, когда он потребовал, чтобы она нарушила контракт! Беседа с Мадам у нее дома…

Риппл вспомнила обо всем этом. И ей, еще не пришедшей в себя и сонной, необходимо было теперь приготовиться к борьбе.

Виктор или балет? Перед ней был Виктор. Она посмотрела на него. В то утро он производил неважное впечатление. Жених Риппл не сел – он стоял и смотрел на нее, Недовольное и озлобленное выражение лица лишало его природной привлекательности и делало, по меньшей мере, на пятнадцать лет старше. У нее мелькнула мысль, что именно так он будет выглядеть после того, как женится и жена его чем-нибудь рассердит…

«Как, – думала Риппл, – как он не может понять, что мне неприятно с ним разговаривать сейчас, когда я еще не умылась, не причесалась и не выпила чашки чаю, а мне этого хочется больше всего на свете! Я позвоню, чтобы подали. Нет, не надо. Выслушаю сначала, что он скажет. Неужели даже теперь он ничего не скажет и не порадуется вчерашнему событию?»

Он начал: – Я хочу кое о чем побеседовать с тобой, если можно.

– Отлично. Если ты ничего не имеешь против и подождешь на лестнице, пока я оденусь, Виктор, я могу выйти с тобой, и мы поговорим.

Сердце у нее упало при мысли о том, что придется еще разговаривать с Виктором, который так себя ведет. Один его вид говорил о том, что тут не могло быть счастья ни для кого из них: не чувствовалось ни взаимного понимания, ни дружеского отношения.

Ее проблема, собственно говоря, была уже решена. Оставался еще вопрос о семье и карьере вообще.

«Но может ли семья дать счастье? – думала Риппл. – Может ли она заменить мужчине или женщине то, от чего они ради нее отказываются, к чему стремятся?» – Смутно, но безошибочно угадывала новая прима-балерина эту истину. Она не была для нее откровением, связанным со вчерашним успехом. Ей следовало бы знать это уже давно… Но теперь, когда все произошло так неожиданно, придется все объяснить Виктору. Риппл охватило сильное смущение. Как объяснить человеку, которого она когда-то действительно любила, не слишком больно задевая его? Он проговорил глухим голосом: – Я ненадолго задержу тебя; не думаю, чтобы мне имело смысл ждать. Хочу только спросить тебя по поводу вот этого.

Переложив в другую руку трость, перчатки и шляпу, он протянул ей утреннюю газету. – Прочти, пожалуйста.

Риппл прочла заголовки: «Необычайные события на открытии русского балета», «Сенсационный дебют новой звезды», «Неизвестная балерина становится знаменитостью». Несмотря на все пережитое за последние месяцы, она была всего лишь девушкой с цельной, чистой натурой, которая вела более скромную жизнь, чем большая часть девиц из предместий, читавших теперь газетные сообщения о ней и восклицавших: «Вот счастливая! Подумать только – быть балериной!»

Румянец удовольствия вспыхнул на разгоревшемся от волнения лице Риппл. Она была глубоко удовлетворена. Забыв обо всем, девушка воскликнула: – О, Виктор, это обо мне! Разве это не удивительно! Есть ли еще фотографии на последней странице? Приведена ли речь Мадам? Должно быть, это во всех газетах. Ты принес другие, Виктор? О, посмотри! Столбцы за столбцами! «Замечательное исполнение классического произведения».

– Дело не в этом, – прервал ее Виктор.

Без церемонии он взял из ее рук газету, перевернул, указал на другое место и снова сунул ей в руки. – Прочти эту заметку.

Риппл удивленно взглянула на заметку под заголовком: «Звезда благодарит своего первого возлюбленного». Быстро пробегала она строки: «Нет, не чужой привез меня обратно в коляске мотоцикла, это был старинный друг, – объяснила она с нежностью в голосе… Это его цветы, я должна пойти и поблагодарить его». Дальше в заметке говорилось: «Сцена у артистического подъезда: привлекательный молодой человек, близость которого к новейшей лондонской знаменитости в последние годы не была ни для кого секретом…»

– Я хотел бы знать, что все это значит, Риппл?

– Не знаю. Что ты хочешь сказать этим «значит»? Газеты всегда так перевирают! – воскликнула Риппл, не сводя глаз с заметки, которая была, вероятно, самой удачной в жизни какого-то репортера, уловившего одну случайную фразу и составившего из нее целый роман. – Все в балете знали, что я невеста…

– Моя невеста. Но я не посылал тебе вчера цветов. Здесь сказано: «Это его цветы». Что это за коляска мотоцикла, позволь тебя спросить? «Не чужой…»

– Это был Стив, – быстро, взволнованно прервала его Риппл, и в ней вспыхнуло негодование. Она не отрываясь прочла весь рассказ о своем вчерашнем возвращении в город. – Если бы это был не Стив… Но почему ты говоришь таким тоном, Виктор? Ты ведь его знаешь. Я тебя с ним познакомила…

Риппл все сильнее и сильнее раздражалась. Лицо ее пылало от гнева. То же чувство, но более угрюмое, выражало лицо Виктора Барра. Так и сидели они в этой веселой, залитой солнцем комнате и смотрели друг на друга – два человека, которые еще недавно были влюблены и целовались.

Виктор сказал: – Я должен был это знать и не доверять девушке, которая так долго жила среди таких людей. Все они одинаковы, я полагаю.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Этот Хендли-Райсер…

– Я не могу тебе позволить таким тоном о нем говорить, – прервала его Риппл голосом, которого она сама еще никогда не слышала. – Он мой друг.

– Я вижу, – с гримасой сказал он. – Хочу задать тебе еще один вопрос. Ты сказала мне, много времени спустя после нашей помолвки и случайно, что я был не первый мужчина, поцеловавший тебя. Ты призналась, что до меня был другой. Был ли это… был ли это тот самый человек?

– Да, – спокойно ответила Риппл.

Спокойно, но под этим хладнокровием скрывались два борющихся в ней чувства. Прежде всего, крайнее негодование. Как он смеет? Виктор… это был уже не Виктор, а надменный чужой человек. Он нагло допрашивал ее, приписывая ей побуждения и поступки, о которых она и не помышляла, и вообще вел себя так, как если бы она, Риппл, сидела на скамье подсудимых, а он, Виктор, был прокурором и обвинял ее. Как он смел! Она была возмущена, больше возмущена, чем он.

В то же время ее радовало, что она может ответить правдиво: «Да, это был он». – Риппл даже не добавила: «Он не был еще взрослым мужчиной в то время. Он был мальчиком, а это совсем другое дело. Ничего похожего на то, что ты себе представляешь. Ты не понимаешь…»

Она уже однажды пыталась объяснить ему все это. Привела ли ее попытка к чему-нибудь? Разве он был способен понять что-либо, кроме собственного мнения о нем, о ней, о Стиве и обо всех на свете. Разве может какое-то объяснение убедить такого человека, как Виктор Барр.

Он сказал: – В таком случае, я думаю, нам не о чем больше говорить. Вы понимаете, что мне не остается ничего другого, как вернуть вам вашу свободу.

– Благодарю вас, – ответила Риппл.

Про себя она подумала: – «Как ужасно мы разговариваем друг с другом. Это очень похоже на то, как разговаривают самые скучные взрослые люди в книгах. Может быть, люди в реальной жизни говорят так, когда им нечего больше сказать. Видимо, книги не так уж далеки от правды и воспроизводят то, что говорят люди? Или люди подражают книгам? Люди в книгах тоже так поступают».

Она сняла с пальца и протянула ему обручальное кольцо с сапфиром.

– Благодарю вас, – сухо сказал он, сунув кольцо в жилетный карман. Риппл вспомнила, что именно оттуда вынимает кольцо жених на свадьбе. Не будет теперь свадьбы у Риппл! Она почувствовала, что какая-то тяжесть свалилась с ее плеч. – Прощайте, – сказала Риппл, и ее раздражение исчезло. Ей хотелось бы, чтобы они остались друзьями.

У большинства девушек есть это странное, тщетное желание. Мужчины его не разделяют. – Прощайте, – сказал Виктор сквозь зубы, совершенно так же, как если бы Риппл была одной из танцовщиц, которых он встречал у артистического подъезда в те дни, когда как тень следовал за Риппл из города в город во время ее турне.

Не протянув ей руки и не взглянув на нее, он направился к двери. Затем она услышала его твердые шаги по лестнице, услышала, как он удалялся от дома.

– Он ушел из моей жизни, – громко сказала Риппл, ибо была еще слишком молода, чтобы понять и оценить трагизм повседневной жизни.

Она была удивлена, увидев теперь, что плачет.

– Это, вероятно, потому, что я хочу есть, – сказала себе Риппл, быстро вытирая глаза и направляясь к звонку. – Все, что я теряю, – это его мать. Мне жаль лишиться миссис Барр. Я знаю, ей придется пережить ужасные минуты с ним, и он заставит ее признать, что я самая отвратительная девушка в мире. По крайней мере, он оставил здесь газеты.

Как обиженный ребенок, который утешается игрушками, она принялась читать воскресные утренние газеты, отчеты о новой балерине Риппл и о ее триумфе.