"У алтаря любви" - читать интересную книгу автора (Малек Дорин Оуэнс)

ГЛАВА 3

Вериг терпеливо ожидал у входа в лавку художника, где Ларвия заказала портрет. От его высокой фигуры тень падала на мольберт.

– Прикажите этому варвару отойти в сторону, – раздраженно попросил художник. – Ничего не видно.

– Вериг, отойди в сторону, не загораживай свет, – приказала она своему телохранителю.

Вериг, сделав два шага влево, снова принял настороженную позу, изучая улицу. Эндемион смешал две краски на палитре, добиваясь желаемого тона, и тихо спросил:

– Где вы его взяли?

– Дед подарил, – вздохнула Ларвия.

– Зачем?

– Считает, что мне нужна защита от врагов семьи Каски, – покорно ответила Ларвия.

– Ну что ж, Юпитеру известно, сколько у старика врагов, – согласился Эндемион и, приподняв подбородок Ларвии, добавил: – Как вы его назвали?

– Вериг.

Грек закатил глаза.

– Риг, рэг, раг – все их имена звучат одинаково. Сейчас их толпами ежедневно привозят в Рим из галльских колоний. Даже когда они пытаются говорить на латыни, я не понимаю ни одного слова.

Ларвия засмеялась.

– Кто бы говорил: ты сам с острова Крит, и у тебя сильный акцент.

Свободный грек пожал плечами.

– По крайней мере, я больше не раб и могу зарабатывать деньги своей кистью, а эти люди всего лишь лишняя обуза для налогоплательщиков – готовы работать за мизерную плату, и от этого страдают римские граждане.

Лицо Верига, который, конечно, слышал часть их разговора, приняло бесстрастное выражение, а глаза методично осматривали улицу.

– Из него вышел бы хороший натурщик, – добавил Эндемион, внимательно рассматривая раба. – Пропорционально сложен. Может, одолжите его для позирования в скульптурном классе?

Ларвия бросила на него косой взгляд.

– Эндемион, его обязанность – защищать мое тело, а не выставлять свое. Поищи другого несчастного, который согласится позировать за ту мизерную плату, которую ты назвал.

– Жаль, – откликнулся Эндемион, нанося мазок на полотно. – Когда-нибудь да стану таким же знаменитым, как Пракситель, а он бы прославился как мой натурщик.

– Не все стремятся стать знаменитыми, – приглушенным голосом ответила Ларвия.

– Разве?

– Да, Эндемион. Некоторые хотят быть счастливыми.

Вериг перевел взгляд с шумной улицы на лицо хозяйки, но она смотрела вдаль, сохраняя зафиксированную позу.

– Ну ладно, думаю, на сегодня достаточно, – удовлетворенно заметил Эндемион. – Так и оставим. Приходите через три дня, надеюсь, я смогу закончить работу.

– Можно хотя бы мельком взглянуть на портрет? – попросила Ларвия.

– Нет, нельзя, пока работа не закончена, – художник собрал все свои пузырьки с растительными красками, закрыл их крышками, а кисточки опустил в чашку. – Я совершенно уверен, что портрет вам понравится.

– Будем надеяться, что гильдия кожевников останется довольной, – за портрет будут рассчитываться они.

– О да, правильно: совсем забыл об этом – вы их новая покровительница?

– Раньше их патроном был мой муж. После его смерти я поддерживаю эту традицию.

– Вам, должно быть, это не очень нравится, – заметил художник, вытирая руки о ткань и накидывая полотно на портрет. Деревянная рамка не позволяла ткани касаться еще не высохшего полотна.

– Сейчас все гильдии в Риме стремятся добиться моего покровительства, – ответила Ларвия, вставая и поправляя юбки. – Но им нужны не мое имя, а деньги Сеяна.

– Кажется, и то, и другое, леди Сеяна: успешная торговля нуждается как в деньгах, так и в гласности.

– Кстати, о деньгах: не забудь, что мы договаривались о скидке за то, что я прихожу к тебе и позирую в лавке.

– Вы получите эту скидку. А то, что позируете у меня в лавке и прохожие могут видеть вас, гораздо важнее, чем рисовать в вашей удобной гостиной.

Ларвия устало кивнула, приподняла край шарфа и перекинула его через плечо.

– Увидимся через три дня, Эндемион. Приду утром.

Художник поклонился.

Вериг отступил в сторону, когда Ларвия вышла из лавки на шумную улицу, прошла немного пешком, а затем остановилась, рассматривая образцы шелковых тканей, лежащих на широком деревянном столе.

– Когда вы получили их? – спросила она торговца, темноглазого парфянина с черной вьющейся бородой, с тюрбаном на голове.

– Сегодня утром, госпожа, – ответил он на едва понятной латыни, низко кланяясь.

Пока Ларвия изучала тюки с тканями, Вериг стоял позади нее, сложив руки.

– Как называется этот цвет? – спросила она, показывая образец ткани.

– Ляпис-лазурь, госпожа Сеяна. Позвольте сказать, что вы оказываете мне честь, посетив мою лавку. Эта ткань окрашена чернилами, выделяемыми щупальцами морского животного, которое греки называют осьминогом, краска очень прочная и красивая.

Ларвия взяла рулон ткани и передала его Веригу, который сначала удивился, затем помрачнел и переложил рулон под мышку.

– А это что за ткань? – Ларвия указала на небольшой кусок золоченой ткани.

– У вас прекрасный вкус, моя госпожа. Этот кусок сделала вручную моя жена. На своем собственном станке вплела в шелк золотые нити.

– Сколько буду должна за оба куска? – спросила Ларвия.

– Три сестерции, – поспешил ответить парфянин.

Ларвия покачала головой.

– Две, – уступил торговец.

– Одну, – предложила Ларвия.

– Согласен.

Она достала серебряную монету из плетеного кошелька, висевшего у пояса, и вручила ее торговцу. Получив второй рулон ткани, передала его Веригу. Тот сложил оба рулона вместе, его лицо оставалось непроницаемым. Во фруктовой лавке ее привлекли финики.

– Из самой Галилеи, – вертелся около нее торговец фруктами. – Самые сочные, с лучших пальмовых деревьев.

Ларвия делала покупки, переходя от лавки к лавке, и все купленное передавала Веригу. Когда она вернулась к своему паланкину, его руки были полны покупок.

Удобно устроившись, Ларвия задернула занавески, но через мгновение они открылись, и Вериг вывалил все покупки ей на колени.

Оба носильщика изумленно посмотрели друг на друга, а затем отвели взгляд в сторону, ожидая реакции Ларвии.

– Что ты делаешь? – от неожиданности она ахнула.

– А как вы думаете? – спросил в ответ Вериг. Хозяйка изумленно смотрела на него, открыв рот, затем опомнилась, вспомнив о присутствии других слуг.

– Разберусь с тобой позже, – коротко бросила она и отдала приказ носильщикам. – Домой.

Вериг шел позади паланкина, а носильщики пробивались сквозь толпу к дому Сеяна. Когда Ларвия удобно устроилась на диване своей гостиной, отослала всех слуг, кроме Верига.

– Что означало твое возмутительное поведение на форуме? – холодным тоном спросила она.

– Моя обязанность – защищать вас, а не бежать, как собачонка у вас по пятам и нести все, что вам попадется под руку.

– Твоя обязанность – делать то, что прикажу! – сердито ответила Ларвия. – Возможно, в Галлии тебя считали князем, мой высокомерный гигант, но в этом доме – ты раб!

– Прекрасно усвоил свое положение в этом доме, – холодно ответил он.

– Не уверена, – парировала Ларвия, поднимаясь с дивана. – Могу приказать высечь тебя за это или назначить любое другое наказание. Например, продать.

– Не продадите, – ответил Вериг.

Ларвия молча смотрела на него, удивленная его дерзостью.

– Не продам? – наконец удалось ей выдавить из себя.

– Благодаря моему присутствию ваш дед не торчит постоянно здесь. И более того, я вам нужен – вы боитесь.

Ларвия судорожно сглотнула, их взгляды встретились.

– Чего же я боюсь? – спросила она.

– Боитесь, что Каска может оказаться прав и вы станете мишенью для его врагов. Я уже достаточно прожил в Риме и знаю, что политики нанимают банды молодых подонков, чтобы достичь своих целей. Они, подонки, бродят по улицам по ночам, а днем торчат в торговом центре, изучая привычки своих жертв, – обратили внимание на одну такую группу негодяев на улице Сакра? Может, следили за вами? Заметили их? Глаза Ларвии сузились.

– Ты не единственный телохранитель в Риме, – спокойно ответила она. – После последних войн в Риме полно тех, кто лишился родины и ищет работу.

– Но единственный, пользующийся доверием вашего деда, и единственный, потому что жизненно заинтересован получить свободу, почему и готов защищать вас ценой своей жизни, – тихо произнес Вериг.

Ларвия молча смотрела на него. Вериг терпеливо ждал.

– Ты, конечно, считаешь, что поставил меня в невыгодное положение, не так ли? – наконец заключила она, выдерживая взгляд голубых глаз.

– Нет, госпожа, – ответил он. – Совершенно точно представляю ваше и мое положение – ваше намного лучше моего.

Ларвия глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

– Значит, понимаешь это, – холодно произнесла она. Он склонил голову. – Сегодня вечером я ужинаю у сестры в Атрии храма Весты, – продолжала Ларвия. – Ты будешь сопровождать меня туда. До этого времени свободен.

Вериг снова поклонился и вышел из гостиной. Ларвия снова опустилась на диван, глядя на то место, где только что стоял раб.

– Значит, ты видел ее? – спросил Септим, сидя на краю бассейна, пока раб натирал ему спину банной скребницей.

– Да, видел, – ответил Марк, погружаясь в горячую воду, затем вынырнул, отбрасывая с глаз волосы.

– И что?

– Невероятно красива, – сказал Марк.

Друзья купались обнаженными, нежась в бассейне с теплой водой, которая вливалась по каменной трубе, предварительно пройдя через внешнюю стену, подогреваемую специальной подземной печью, находящейся под полом бани. На полу бассейна Марк ощущал ногами монеты, которые бросали в источник снаружи, и они с потоком воды попадали в бассейн – эти щедрые дары предназначались богине Минерве,[19] изображенной на бронзовом куполе здания с совой и шлемом в руках. Собирать их считалось актом крайнего безбожия, наказуемого богами.

Марк энергично растер руки, воздух становился прохладным, и он снова погрузился в воду. Куполообразный потолок зала поднимался или опускался, регулируя температуру. Стены и полы не впитывали влагу, так как были покрыты керамической и терракотовой плитами. По краям бассейна стояли рабы, готовые до чистоты натирать спины купающихся, подать им полотенце или сделать массаж в соседней прохладной комнате.

– И что ты теперь собираешься делать? – спросил Септим. – Найдешь проститутку, напоминающую ее?

Марк ничего не ответил на этот дружеский совет, приподнялся на локтях на краю бассейна, наблюдая за паром, поднимающимся от воды.

– Сегодня вечером собираюсь в Субуру, – добавил Септим, протягивая руку рабу, который тер его скребницей. – Пойдешь со мной? Слышал, там появились новые женщины из Фригии, говорят, очень соблазнительные.

Марк отрицательно покачал головой. Септим схватил у раба полотенце и швырнул его в друга.

– Как же с тобой стало скучно! С тех пор как увидел эту женщину, стал таким занудой. Я пошел на массаж. Идешь со мной?

– Немного покупаюсь, – отозвался Марк, закрывая глаза.

– Встретимся в комнате для переодевания, – сказал Септим, уходя.

– Нет, лучше на западной террасе, – возразил Марк. – Хочется выпить бокал вина.

– Надеюсь, не запьешь из-за этой девушки, – пошутил Септим, направляюсь в массажную. На каменной плите раб начал ритмично массажировать его тело.

Марк снова погрузился в воду, она приятно успокаивала натруженные мышцы: после полудня друзья довольно долго играли в ручной мяч, затем отдыхали в солярии термобань, находившемся на западной террасе. Римляне обожали загорать – бронзовая кожа ассоциировалась со здоровьем и мужественностью: обычная солдатская жизнь на открытом воздухе способствовала этому, белая указывала на изнеженность.

Солярии города всегда пользовались успехом.

Наконец Марк вышел из воды, прошел мимо массажной, где нежился Септим, в зале с холодным бассейном окунулся. В раздевалке быстро надел форму, коротко поздоровался со знакомыми, которых заметил в толпе мужчин, и оказался на западной террасе. Торговец предложил бокал золотистого вина из Абруцци; медленно потягивая вино, он наблюдал, как за холмами садится солнце, улавливал обрывки мужских разговоров.

Что же ему делать? Он не мог забыть весталку. Утреннее посещение храма не успокоило, а еще больше воспламенило его: даже закутанная в густую вуаль, девушка показалась божественно красивой. При одном ее виде у него перехватывало дыхание.

В его голове уже складывался план. Но как бы еще глубже не увязнуть на опасной территории? Здравый смысл подсказывал – отказаться от него. Однако спор с самим собой ни к чему не приводил. Неважно, что подсказывал здравый смысл, он знал, что обязан поговорить с ней, коснуться ее, превратить ее неземной образ в реальность.

Из расписания весталок на ближайшее время ему было известно, что через три дня она отправится к священному источнику, расположенному около Капенских ворот, конечно, в сопровождении телохранителей. Но для него это пустяк: за последние десять лет ему приходилось схватываться в рукопашном бою с врагами многих национальностей.

Маршрут и точное место, где ее можно перехватить, известны.

Осушив деревянный бокал, Марк вернул ее торговцу, который, прежде чем поставить его на полку, почистил песком и сполоснул водой. Обернувшись, увидел приближающегося Септима, который, подняв руку, приветствовал его.

Марк улыбнулся другу, решив придержать свои крамольные мысли при себе.

– Марго, есть ли минога из прудов моего дедушки? – осведомилась Юлия, проверяя блюдо с закусками. – Сестра очень их любит.

– Сделано все, как ты просила, госпожа, – терпеливо объяснила Марго. Юлия порхала по комнате, проверяя, все ли готово к приходу сестры. Весталкам не разрешалось приглашать много гостей, но это был особый случай: в личных апартаментах весталок разрешалось принимать только родственниц-женщин, остальных же – в общей комнате и в присутствии Ливии Версалии или Юнии Дистании, чьей официальной обязанностью являлось встречать гостей. Такая возможность поговорить наедине с близким родственником предоставлялась очень редко, и поэтому Юлия волновалась.

– А медовое вино? – снова задала вопрос Юлия. Марго указала на расписной кувшин на столе.

– Ты не хочешь, чтобы я осталась и прислуживала вам? – спросила она.

– Да, – твердо ответила Юлия. – Сама сумею разлить вино и передать через стол поднос с засахаренными фруктами. Можешь идти в свою комнату.

Марго поклонилась и ушла, а через несколько секунд вошла Юния Дистания, следом за ней торопилась Ларвия.

– Маленькая Розальба, как ты хорошо выглядишь! – радостно воскликнула Ларвия, обнимая и целуя сестру в обе щеки. Юния поклонилась и вышла. Ларвия оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что они остались одни. – Не знаю, как все это выносишь, – здесь всюду шпионы.

Юлия поморщилась.

– Ларвия, ты очень преувеличиваешь, – она указала сестре на резной стул за сервированным столом.

– Разве? А как насчет служанки, которая постоянно прячется в тени и все берет на заметку?

– Я удалила Марго на этот вечер.

– Очень хорошо. – Ларвия взяла очищенный грецкий орех и отправила его в рот. – Юлия, это место такое унылое. Когда оказываюсь здесь, складывается впечатление, что вхожу в гробницу. Как ты переносишь подобное монастырское существование?

Юлия села напротив сестры и сухо ответила:

– Нет другого выбора. Чем еще обрадуешь, прежде чем выпьем вина?

Ларвия, пожав плечами, прекратила неприятный разговор.

– Ты же знаешь, как я отношусь к тому, что твоя жизнь растрачивается ради служения какой-то статуе в храме.

– Говори тише, – прошипела Юлия. – Подобные слова могут истолковаться как ересь, не говоря уже о предательстве. А моя жизнь еще не растрачена, я все еще дышу.

Ларвия взяла сервировочную ложку и положила себе несколько угрей.

– Но не станешь же убеждать, что ты здесь счастлива, – настаивала сестра.

Юлия ничего не ответила, разливая по бокалам фалернское вино. Ларвия сначала осторожно попробовала, а затем сделала большой глоток.

– Прекрасное вино, – одобрила она, кивая. – Люблю медовое вино.

Юлия кивнула.

– Обычно фалернское вино довольно крепкое, поэтому я попросила Марго разбавить его.

Ларвия откинулась на спинку стула и изучающе рассматривала младшую сестру, более яркую собственную копию.

– Ты, должно быть, удивилась, когда тебе передали, что хочу придти и повидаться с тобой.

Юлия ждала продолжения разговора.

– Дед купил мне телохранителя, – сообщила Ларвия.

– Что? Раба?

– Раба.

– Ларвия, ты уже владеешь сотнями рабов. Зачем тебе еще?

– Он галл, чтобы быть точной. Его задача – наблюдать за мной, когда выхожу в город, и защищать в случае необходимости.

– Разве тебе что-нибудь угрожает? – Юлия удивленно посмотрела на сестру.

– Дед считает, что это вполне возможно.

– Почему?

– Причина в его политических пристрастиях и, как я предполагаю, во взглядах моего умершего мужа. Фракция Цезаря усиливается с каждым днем, и скоро он станет единственным диктатором, как по закону, так и на практике. Каска считает, что банды Цезаря могут преследовать меня, чтобы отомстить ему. Сенаторы и другие политики слишком хорошо защищены, а одинокая женщина в сопровождении только носильщиков и такого старого раба, как Нестор, может представлять хорошую мишень.

– Неужели все так плохо? – пробормотала Юлия. Ларвия пожала плечами.

– Очевидно, так.

– Цезарь не кажется таким безрассудным, – заметила Юлия.

– Если бы он был таким добрым, то не достиг бы своего положения. Ведь он без колебания уничтожает всех, кто стоит на его пути, – Ларвия сделала еще глоток вина и одобрительно кивнула. – Разве ты его знаешь?

– Он был в храме несколько раз, когда составлял и вносил поправки в завещание. Я писала под его диктовку, когда приходил в последний раз.

– Ты писала под диктовку Цезаря? Ты же слишком молода для таких поручений?

– Ливия Версалия оказалась в безвыходном положении, – улыбнулась Юлия. – Цезарь предупредил слишком поздно. Кроме меня, никого не нашлось.

– И как он показался тебе в общении? Мне доводилось видеть его только на банкетах, когда еще муж был жив. Обычно, поприветствовав женщин, удалялся поговорить с мужчинами о политике, поэтому трудно судить о нем, как о человеке.

– Я видела его мимолетно, но поняла, что он… очень властный человек, но с весталками мил и вежлив.

Ларвия кивнула.

– Да, ты же наблюдала его только с этой стороны. А диктатор приходил без охраны?

Юлия поднялась из-за стола и отвернулась, вертя в руках кувшин с водой, стоявший на подставке рядом.

– Нет, вместе с центурионом первой когорты.

– Ворон? – оживилась Ларвия. – Грек, его ближайший помощник? Как это его зовут? Деметр.

– Да, – ответила Юлия, не поднимая на сестру глаз.

– Разве он не хорош? Говорят, все его тело в шрамах после военных кампаний, – она усмехнулась. – Многим знатным дамам Рима хотелось бы взглянуть на них своими глазами.

Юлия повернулась к столу, держа в руках кувшин: наливая воду в бокал, уронила его из рук на пол.

Ларвия быстро наклонилась, чтобы помочь ей, но потом посоветовала Юлии, собиравшей черепки терракотового сосуда:

– Не занимайся этим – слуги уберут. Садись снова за стол, ты еще ничего не ела.

Юлия послушно села и пододвинула ближе блюдо с соленым окунем, разрезанным на кусочки, чтобы можно было брать руками; предложила также сестре, она взяла кусочек. Ларвия наблюдала, как Юлия, потягивая разбавленное вино, ничего не ела.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась Ларвия.

– Почему спрашиваешь?

– Ты какая-то рассеянная.

– Разве?

– Да. То нервничаешь, как уличный кот, то бьешь посуду и как будто куда-то торопишься. И ничего не ешь.

– Наверное, не голодна.

– Но все так вкусно: надо же хотя бы попробовать.

Юлия покачала головой.

– Хорошо. Похоже, сегодня неподходящее время для визита. Ты чем-то встревожена, под глазами тени, как будто плохо спала ночь. Что встревожило тебя в этом славном царстве мира и спокойствия?

Юлия быстро вскинула взгляд на нее, и Ларвия с сочувствием увидела, что глаза сестры полны слез.

Выронив из рук кусочек рыбы, она наклонилась через стол к сестре.

– Ради всего святого, что случилось?

Юлия, судорожно сглотнув, прошептала:

– Это центурион, о котором ты упомянула. Соратник Цезаря. Тот, которого зовут Вороном.

Ларвия замерла, не спуская глаз с сестры. Юлия замолчала, и Ларвия ободряюще кивнула ей головой.

– Я говорила, что центурион приходил в храм вместе с Цезарем, – продолжала Юлия. – А сегодня утром, совершая обряд жертвоприношения, увидела его в толпе, пристально наблюдавшим за мной.

– Разговаривал с тобой? – пробормотала Ларвия, оглядываясь на приоткрытую дверь.

– Нет, но…

– Что но?

– …так смотрел на меня… – Юлия закрыла глаза и с трудом сглотнула воздух.

Ларвия поднялась, выглянула в зал и закрыла плотно дверь. Затем вернулась к сестре и тихо спросила:

– Так это тебя тревожит? Как же он смотрит?

– Не только это, а то, что я при этом чувствую.

– И какие ты испытываешь чувства?

Юлия поднесла руку к горлу.

– Он не спускал с меня глаз, я и сейчас ощущаю его взгляд, и думаю, что в следующий раз, когда выйду к алтарю… – она замолчала, опустив голову.

– Тебе хочется снова его увидеть? – тихо спросила Ларвия, сразу все поняв.

Юлия, закусив губу, покачала головой, а затем беспомощно пожала плечами.

Ларвия через стол потянулась к сестре и взяла ее за руку.

– Ты же знаешь, как это опасно: нельзя поощрять ухаживания этого человека. Неважно, кто он. Ты рискуешь собственной жизнью.

Юлия грустно кивнула.

– И помни, как я возражала против решения Каски вмешиваться в твою жизнь, но теперь ничего не изменишь. Ты дала обет чистоты и безбрачия: нарушишь клятву, заплатишь за это.

Юлия вытерла слезы.

– Ларвия, я даже не разговаривала с ним.

– Произошло что-то очень серьезное, иначе ты не была бы в таком состоянии.

– Совсем не ожидала, что смогу испытывать такие чувства. Когда меня посвятили в весталки, поняла, что некоторые стороны жизни будут недоступны для меня.

– Ты стала весталкой в десятилетнем возрасте! Мне исполнилось тогда только пятнадцать, но делала все возможное, чтобы освободить тебя от этой участи. Сама знаешь, что мои усилия ни к чему не привели. Хотя, конечно, обучение или обет безбрачия не могут лишить тебя желания.

– Желание? Считаешь, что это желание?

– Конечно. Видела этого Деметра – очень привлекательный мужчина, к тому же прославленный герой войны, такой не может не понравиться.

– Я чувствую гораздо сильнее. Мужчины и раньше приходили в храм составлять завещания, такое происходит почти ежедневно. Но когда увидела его, то не могла отвести глаз.

– И, похоже, он испытывает то же самое к тебе.

Юлия молчала.

– Разве ему неизвестно, какое наказание полагается за преследование девственной весталки? Неужели такой безрассудный?

В дверь постучали, обе сестры невольно вскочили.

– Войдите, – отозвалась Юлия.

С подносом в руках вошла Марго.

– Ливия Версалия передает наилучшие пожелания уважаемой вдове консула Сеяна, – объявила Марго, осторожно опуская поднос на стол, перед Ларвией. На нем лежали восхитительные кусочки засахаренных в меде фруктов, яблоки, инжир и груши, нарезанные ломтиками и уложенные орнаментом вокруг горки апельсинов, привезенных из Иудеи.

– Передай мои комплименты Верховной Жрице, а также благодарность, – ответила Ларвия.

Марго поклонилась и вышла, закрыв за собой дверь.

– Как ты думаешь, она могла что-нибудь слышать? – обеспокоено спросила Ларвия, глядя вслед служанке.

– Даже если бы она слышала, Марго никогда не стала бы подвергать меня опасности.

– Уверена в этом?

Юлия кивнула.

– Возможно, я плохо ориентируюсь в твоем мире, Ларвия, но внутри этих стен знаю, кому можно доверять, а кому нет.

Ларвия взглянула на поднос с десертом без всякого энтузиазма, потеряв аппетит.

– И что ты собираешься делать с этим центурионом? – спросила она.

Юлия закрыла глаза.

– Могу никогда больше не увидеть его.

– Но надеешься, что увидишь его.

Юлия пожала плечами.

– Судя по истории его жизни, он всегда получает то, что хочет.

– А какова история его жизни?

– Мне мало о нем известно. Знаю только, что он сын свободного фермера с Корсики.

– Чтобы подняться из самых низов и достичь такого высокого положения в армии, нужно быть очень настойчивым.

– И ты считаешь, что он так же упорно станет преследовать тебя, не так ли? – заключила Ларвия.

Юлия посмотрела на сестру и отвела взгляд.

– Для него карьера значит очень много: быть доверенным лицом Цезаря, начальником элитной императорской когорты. Невозможно представить, чтобы такой человек мог отказаться от всего этого ради преследования женщины, с которой запрещено общаться.

– Звучит невероятно, не правда ли? – вздохнула Юлия.

– Да, это так.

– Не знаю, Ларвия, но когда увидела, как он смотрит на меня во время жертвоприношения, испытала такие чувства… – она замолчала, робко улыбнувшись. – Может быть, слишком преувеличиваю, может, просто совпадение? А если захотел взглянуть на меня из простого любопытства? Возможно, это ни к ничему не приведет, – она засмеялась нервным смехом. – Очевидно, вредно слишком много времени проводить одной – долгие размышления приводят к тому, что незначительный эпизод может обернуться трагедией.

– Постараюсь навещать тебя почаще, – улыбнулась Ларвия. – Если лично обращусь к Ливии, уверена, она разрешит – тебе нужно общение. А я занята только устройством приемов, позирую для портретов и сражаюсь с новым телохранителем.

– Ты с ним сражаешься? – усмехнулась Юлия, посочувствовав анонимному рабу, у которого хватает сил противостоять капризам и железной воле Ларвии.

– Он совершенно невозможен, но Каска навязал его, и, кажется, я не избавлюсь от него.

– Расскажи о нем, – попросила Юлия, довольная, что можно сменить тему разговора, и Ларвия охотно согласилась.

Когда Ларвия вышла из атрия храма Весты, на площади уже никого не было, кроме ее носильщиков и Верига, ожидавших ее на нижних ступеньках лестницы. Попрощавшись с Юнией Дистанией, она заметила группу гуляк, появившихся из-за угла и направлявшихся в Субуру. Вериг сразу загородил собой хозяйку и стоял так, пока они не скрылись из виду.

Не взглянув даже на охранника, Ларвия села в паланкин и постучала по крыше, давая знак отправляться в путь. Задернув занавески, задумалась, глядя в одну точку перед собой. Усилившийся шум свидетельствовал о том, что тихая площадь осталась позади, они – на главной улице, запруженной многочисленными торговыми повозками: фрукты, вино, ковры перевозились по ночам, поскольку закон запрещал это делать днем. Поэтому с наступлением темноты на улицах раздавался скрип колес, ржание лошадей и крики рабов, охранявших товары своих господ. Случайные частные паланкины сливались с этим потоком, пересекая улицы, увертываясь от колес повозок и старясь попасть на посыпанные гравием дорожки, предназначенные для пешеходов.

Ее думы о сестре и о том, куда может завести ее увлечение знаменитым центурионом, прервали громкие крики, предвещавшие опасность. Выглянув из-за занавесок, она увидела скачущую на них лошадь, запряженную в повозку, полную африканских бананов. Раб, управлявший ею, отчаянно пытался остановить обезумевшее животное. Ларвия даже не успела сообразить, что происходит, как Вериг, схватив ее за обе руки, выдернул с сиденья. Ей показалось, что она летела по воздуху, пока не приземлилась мягким местом у края дороги, поросшим травой. Вериг навалился на нее всем телом.

Хозяйка и раб лежали неподвижно. Ларвия смутно слышала треск, а затем лошадь с повозкой прогромыхала мимо них. Раздавались крики людей, и только теперь она почувствовала, что не может даже пошевелиться. Вериг буквально пригвоздил ее к земле.

Неизведанные чувства захватили ее: большой и сильный мужчина излучал тепло, уверенность и надежную защиту; от его одежды и его самого исходил сильный запах соснового мыла. Завезенное в Рим с востока, оно не пришлось по душе римской знати, презиравшей его и предпочитавшей очищать тело с помощью стригиля – банной скребницы. Но, желая избежать неприятных последствий от скученности рабов в тесных помещениях, Нестор настоял на том, чтобы они мылись мылом. Она ощутила также свежий запах, исходивший от волос и туники ее телохранителя. Ее лицо упиралось в основание его шеи, гладкой, как у ребенка.

Вдруг осознав крамольность всех мыслей и чувств, Ларвия резко произнесла:

– Убирайся от меня!

Вериг тут же вскочил, изучающе осмотрел ее и, убедившись, что женщина не пострадала, обернулся к паланкину – он лежал разломанный на обочине дороги, оба носильщика сидели на земле рядом, похоже, невредимые, но напуганные.

– Как вы себя чувствуете? – крикнул он им. Они посмотрели друг на друга, кивнули головой, осторожно поднялись, проверяя целы ли руки и ноги.

– Этот вопрос тебе следовало бы задать мне, – раздраженно заметила Ларвия, поправляя одежду и прическу. – Я чувствую себя так, как будто по мне прошлась фаланга германцев.

– Мне пришлось бросить вас на землю и закрыть собой, иначе вас сбила бы несущаяся лошадь.

– Того раба следует высечь, а его хозяина оштрафовать, – капризно заметила Ларвия. – Тому, кто не умеет управлять лошадьми, нельзя доверять животное.

– Госпожа цела и невредима, – крикнул Вериг собравшейся толпе, желавшей узнать, не пострадал ли кто-нибудь. Он протянул руку Ларвии, она взяла ее и попыталась встать, но ее левая нога подвернулась.

– Со мной что-то случилось, – огрызнулась она. – Не могу идти. Неужели сломана нога?

Он быстро опустился на корточки, приподняв край платья, прощупал стройную лодыжку ловкими загорелыми пальцами, а также сустав, – от неожиданности она не произнесла ни слова.

– Перелома нет, – уверенно заявил он. Пораженная его дерзостью, Ларвия стояла молча, открыв рот и украдкой бросая взгляд по сторонам, не видел ли кто-нибудь его фамильярное обращение? К ее облегчению, толпа рассеялась, и только несколько человек смотрели в ее сторону.

– Немедленно убери руки, – процедила сквозь зубы она.

Вериг тут же повиновался и легко поднялся на ноги. – Я только хотел проверить, цела ли кость, – мягко ответил он. – Наверное, у вас растяжение.

– Может, ты еще и врач? – саркастически спросила она и, поморщившись, попыталась опереться на поврежденную ногу.

– Во время восстания приходилось иметь дело со многими подобными случаями, – ответил он. – Наверное, разберусь, когда кость сломана. У вас нет перелома.

– И тем не менее идти не могу, – четко произнесла Ларвия, выделяя каждое слово, как будто он плохо соображал.

– Значит, я понесу вас, – откликнулся Вериг, и, прежде чем она успела что-то ответить, он подхватил ее на руки и понес по тропинке в направлении Палатинского холма.

– Оставьте паланкин прямо на улице. Когда будут убирать улицы, его унесут, – распорядился Вериг и сделал знак носильщикам. – Следуйте за мной к дому.

Они последовали за ним, и Ларвии ничего не оставалось, как позволить этому гиганту нести ее к дому Сеяна. Устремив взгляд вдаль, она держалась обеими руками за его шею, стараясь не встретиться с ним взглядами. Он нес ее легко, без всяких признаков одышки. Ларвия пыталась не думать о силе его рук, ширине плеч, но поскольку ее единственным мужчиной был старый бисексуал, она не могла не заметить разницы: ее нес на руках молодой и сильный мужчина, прикосновение к которому неожиданно взволновало ее.

Когда они дошли до дома, Вериг внес ее в гостиную и посадил на диван, затем, взяв факел из стенной ниши, еще раз обследовал поврежденную ногу.

– Оставь меня в покое! – выпалила Ларвия, когда он склонился над ее ногой. Нервы у нее были на пределе, ей не хотелось допустить, чтобы раб снова обследовал ее. – Утром пошлю за врачом.

– Нужно подержать ногу в холодной воде, – упрямо посоветовал Вериг. – Иначе будет сильная опухоль.

– Тогда пошли Нестора принести воду, – устало согласилась Ларвия, чувствуя себя совсем измученной. Лодыжку дергало, а Вериг выглядел так, будто и не нес ее вверх на холм больше мили.

Он вышел в зал, с кем-то переговорил и вскоре вернулся с тазиком в руках: подняв ее ступню на маленький стульчик, опустил в воду.

– Ой! – вскрикнула женщина, выдернула ногу, расплескав воду на кафельный пол. – Она же ледяная!

– Да, знаю, – ответил он и, схватив ногу, снова опустил в воду. – Если не хотите, чтобы завтра ваша нога напоминала иерихонский апельсин, подержите в холодной воде.

Ларвия неохотно повиновалась, хотя ее лицо выражало протест.

– Тебе все это очень нравится, – сорвалось у нее. – Возмущенное выражение лица телохранителя говорило о многом, и больше всего – как он относится к ее высказыванию.

– И во всем виноват только ты, – добавила она капризно. Он молча смотрел на нее. – Если бы ты хорошо следил за дорогой, этого бы не случилось.

– Лошадь появилась на дороге из-за поворота: существует ли способ видеть сквозь здания, хотелось бы, чтобы вы научили меня этому, – парировал Вериг.

– Ты обязан заботиться обо мне!

– Именно этим я и занимаюсь, – спокойно ответил он. – Вы прожили в Риме гораздо больше меня и должны знать, что нельзя появляться на улицах поздно вечером, когда идет доставка продуктов и товаров, а город полон бандитов.

– Не собираюсь сидеть всю жизнь в этом доме, словно в могиле! – взорвалась Ларвия и сердито отвернулась от него.

– Значит, навещайте сестру днем, – рассудительно ответил Вериг.

– Днем она занята. Не спрашивай чем, но они умудряются быть занятыми весь день.

– Кажется, у вас тоже много дел, – ответил Вериг. – Дела вашего умершего мужа так сложны.

Ларвия презрительно фыркнула.

– Если вам одиноко… – начал Вериг.

– Не смей разговаривать со мной таким тоном! – строго оборвала его Ларвия, внезапно поняв, что слишком откровенна со слугой. – Меня не волнует, что твой дядя был царем, а дед – богом. Ты должен научиться держать язык за зубами, когда разговариваешь со мной.

Лицо Верига сразу окаменело, как это всегда случалось, когда ему напоминали, что он – раб. Его лицо не выражало никаких чувств, но сразу же стало испуганным, когда Ларвия разразилась слезами. Он долго стоял молча, а затем произнес:

– Могу я что-нибудь сделать для вас?

Она отвела взгляд.

– Можешь идти.

Он помедлил еще.

– Вы, действительно, хотите, чтобы я ушел?

– Да, и пришли Нестора.

Вериг, выйдя из гостиной, направился в ту часть дома, где размещались рабы. По распоряжению Нестора, они проветривали постели: выносили соломенные матрацы и шерстяные одеяла, матрацы менялись на свежие, а одеяла стирались. Нестор следил, чтобы это проводилось регулярно, гордясь тем, что в комнатах для рабов царила чистота. Уборка всегда проводилась только ночью, потому что он считал плохой приметой менять постели днем.

Нестор нетерпеливо взглянул на появившегося в дверях высокого галла.

– В чем дело? – спросил он.

– Госпожа желает видеть тебя, – ответил Вериг.

– Где она?

– В гостиной. На улице произошел неприятный инцидент, она повредила ногу.

– Инцидент? – Нестор удивленно приподнял бровь, губы его скривились.

– Потерявшая управление лошадь разбила ее паланкин, но госпожа не пострадала. Я принес ее домой.

Нестор внимательно посмотрел на молодого человека.

– Иди помоги выносить старые матрацы. Я пойду к госпоже.

Вериг повиновался, а Нестор поспешил по коридору, ведущему в переднюю часть дома. Войдя в гостиную, он заметил, как Ларвия вытирала слезы краем шарфа, и нахмурился, увидев приподнятую ногу.

– Что случилось, госпожа? – спросил он, хотя ответ был ясен.

– Ничего особенного. Завтра утром ты первым делом вызови врача-грека, который живет на улице Сакра, рядом с фонтаном Дианы. Как его зовут?

– Парис, госпожа. Он был рабом сенатора Пилата Долабелла, но получил свободу согласно завещанию после смерти сенатора.

– Да-да, именно. Помню, что он лечил моего отца, когда тот сломал руку.

– Очень опытный врач, госпожа. Как только рассветет, пошлю за ним. Какие буду еще распоряжения?

– Мне нужно помочь добраться до спальни. Я не смогу дойти без посторонней помощи.

– Вызвать Верига? – спросил Нестор.

– Нет! – резко ответила Ларвия, а затем добавила более мягким тоном. – Я не тяжелая. Думаю, ты справишься.

– Не оскорбил ли вас Вериг каким-то образом, госпожа? – задал вопрос Нестор. – Поговорить с ним?

– Нет никакой необходимости говорить, Нестор, все равно не поможет, – сухо ответила Ларвия, с трудом поднимаясь с дивана. Она оперлась на старые плечи старика. – Вериг любит всеми распоряжаться, а я не хочу, чтобы он командовал мною сегодня.

Она похромала к двери, слуга помогал ей. Так вдвоем они добрались до ее комнаты.

Вериг закончил порученную работу, вернулся к себе, лег на постель, такую же, как в комнатах для рабов, и стал смотреть через маленькое окно па звезды, сверкающие на темном небе.

Ему плохо спалось в этом доме. Часто снилось, что он снова в Галлии со своим племенем, купается в ледяных реках, устраивается лагерем на ночлег в открытом поле, переезжает с племенем с места на место, подчиняясь свободному духу и времени сбора урожая. Когда же просыпается в своей каморке, то все становится на свои места: он – раб, совершенно одинок в своей горькой судьбе.

Он ненавидел свое подчиненное положение, когда каждый мог им распоряжаться. Но Вериг начал испытывать сочувствие к Ларвии, вдове Сеяна: рано лишилась матери, скупой отец девочкой выдал замуж, старый муж мало уделял ей внимания и часто отсутствовал, и в результате Ларвия чувствовала себя такой потерянной и несчастной. Он многое узнал о ней, прислушиваясь к разговорам слуг; еще больше понял благодаря собственным наблюдениям: она не проходила мимо нищего, не бросив ему монеты, покровительствовала старому суетливому Нестору, как будто тот ее отец, а тем вечером, когда они направлялись в атрий храма Весты, уступила свой паланкин больному ребенку, которого нужно было доставить домой. Конечно, это не делало ее богиней, но и не такой капризной матроной, как ему представлялось на первый взгляд.

Вериг перевернулся, прижался щекой к грубому шерстяному одеялу и закрыл глаза – не ожидал, что у него возникнет чувство симпатии к Ларвии. Несмотря ни на что, она – одинока, а ему прекрасно известно, что такое одиночество. Красивая молодая женщина и такая одинокая в этом мире, которым управляют мужчины. Но он не мог позволить себе проявлять нежные чувства к хозяйке этого дома – это может обернуться бедой.

Как постоянно напоминала Ларвия, в этом доме он – раб. Ему было известно, что в патриархальном римском обществе мужчины могли спать с кем угодно и когда угодно и оставаться безнаказанными, но женщины Рима с самого рождения воспитывались строго и должны были всегда оставаться чистыми и верными, храня свое положение в обществе. Типичная римская матрона скорее заберется в ванную и вскроет себе вены, чем перенесет позор, если станет известно о ее связи с рабом.

Но, конечно, Ларвию нельзя назвать типичной римской матроной, не так ли?

Вериг сел и скрестил руки на коленях. О чем он только думает? Какой она оказалась нежной и покорной в его руках, от нее пахло гвоздиками и ветками вербены; прильнула к нему, словно к спасительному плоту в бушующем море. Но это совсем не значило, что у нее пробудились к нему чувства, как к мужчине, разве испытывают что-то к средствам передвижения?

Об этом следует постоянно помнить.

Вериг лег снова, заставляя себя уснуть.