"Ангелы" - читать интересную книгу автора (Кейс Марианн)

2

До конца вечера мы не обменялись ни словом. Может, мне стоило поорать всласть – кто она, сколько времени ты мне изменяешь? Но даже в лучшие времена я не прибегала к крику. Как бы то ни было, в свете последних событий у меня не осталось сил бороться.

Ах, если бы я была как мои сестры, которые умеют выразить свое горе. Они – эксперты по хлопанью дверьми, швырянию телефонной трубки, бросанию всяких предметов об стену и визгу. Вся планета должна быть в курсе их гнева и разочарования из-за того, что их предал мужчина или шоколадный мусс испарился из холодильника. Но я родилась без этого гена Примадонны. Когда я чувствую опустошение, то держу это в себе, постоянно думаю над произошедшим в поисках смысла. Моя печаль подобна вросшему волосу, она все дальше и дальше проникает в меня. При этом обязательно происходит вот что: боль моей души проявляется в мокрой, шелушащейся экземе на правой руке. Это своего рода точный барометр моего эмоционального состояния. В ту ночь рука болела и зудела так сильно, что я расчесала ее до крови.

Я пошла спать раньше Гарва. Что удивительно – мне удалось на самом деле заснуть. Может, из-за шока? В какой-то момент я проснулась и лежала, вглядываясь в темноту. Было, наверное, где-то четыре утра. Самое мрачное время. Именно в этот час умирают больные. А кто-то мучается от того, что сердце раскололось пополам. Во рту песок. Челюсть болит. Значит, снова скрежетала зубами. То-то у меня так ноют зубы мудрости. Это их отчаянная попытка воззвать к помощи перед тем, как я провалюсь в пустоту.

Потом я сморщилась, вспомнив это кошмарное разоблачение. Неужели у Гарва и впрямь что-то было с этой Любительницей Трюфелей?

Мне было мучительно больно, но пришлось признать, что, наверное, было. Факты были налицо. Я попыталась посмотреть на ситуацию со стороны и пришла к выводу, что было не «наверное», «наверняка». Но ведь на свою жизнь всегда смотришь иначе?

Я так сильно боялась, что случится нечто подобное, что уже наполовину была подготовлена. Но когда это, кажется, случилось, подобный поворот событий выбил меня из колеи. Он просто засиял при виде «их» шоколада. Мне было неприятно это видеть. Должно быть, он по уши в нее втрескался. Но это было уж слишком, так что я предпочла не верить. Понимаете, я бы заметила, если бы он имел интрижку на стороне, да?

Ясно, что следует спросить его в лоб и положить конец своим догадкам. Но тогда ему придется солгать, и он будет врать как сивый мерин. Или, что еще хуже, он может сказать мне правду. Откуда-то в моем мозгу высветились строчки из какого-то второсортного фильма. Правда? (При этом говорящий презрительно кривит губы.) Ты не переживешь правды!

Мысли продолжали роиться в голове. Может, это кто-то с его работы? Возможно, я даже видела ее на рождественской вечеринке? Я порылась в памяти, вспоминая тот вечер. Старалась вычленить что-то странное – взгляд или фразу, сказанную по пьяни. Но вспомнила только, что Гарв танцевал хору с Джессикой Бенсон из своего офиса. Может, это она? Но она была так мила со мной. Ну да, если б я спала с чужим мужем, то тоже, наверное, была бы мила с его женой… Кроме коллег женского пола остаются подружки и жены его друзей. И мои подруги. Мне стыдно даже подумать такое, но я не могла ничего поделать. Внезапно я перестала доверять кому бы то ни было и начала подозревать всех и каждого.

Донна? Они всегда хохочут, как ненормальные, и еще эта кличка Доктор Любовь… Я похолодела, вспомнив фразу из какой-то книги: прозвища точно отражают, к каким проделкам человек морально готов.

Я беззвучно вздохнула и безвозмездно выдала Донне оправдательный документ. Она – одна из моих лучших подруг. Я действительно не верю, что она могла бы так поступить со мной. Кроме того, по причинам, лучше известным ей самой, она без ума от зануды Робби. Хотя он был так себе, ни рыба ни мясо. Но одна вещь убедила меня окончательно и бесповоротно, что у Гарва с Донной ничего нет. Она рассказала ему про свою бородавку. На самом деле она даже разулась, сняла носок и махала голой ногой перед его носом, чтоб он оценил, какая здоровая у нее бородавка. Если вы питаете к кому-то страсть и намереваетесь завести с ним близкие отношения, то вряд ли вы станете демонстрировать ему бородавки. Вы будете оставаться женщиной-загадкой, при этом носить неудобные лифчики и брить ноги круглые сутки. Так мне говорили.

Может, моя подруга Шинед? Гарв всегда к ней хорошо относился. Но прошло всего три месяца с тех пор, как ее бойфренд Дэйв дал ей от ворот поворот. Она сейчас слишком ранима, чтобы заводить роман с мужем своей подруги, да в принципе и с любым свободным мужиком тоже. Хотя Гарву нравилась именно ее ранимость. Но разве у меня ее недостаточно? Зачем далеко ходить за разбитой посудой, если дома черепков целая куча?

Я поняла, что Гарв тоже не спит. Его выдало неестественно глубокое дыхание. Так что мы могли бы поговорить. Но вряд ли. Мы пытались месяцами. Я не слышала вдоха, который обычно предшествует монологу, потому вздрогнула, когда в черной пустоте раздался голос Гарва:

– Прости.

Прости. Самое худшее, что он мог сказать. Слово повисло в темноте и не исчезало. В голове снова и снова я слышала эхо. С каждым разом оно становилось все тише. А потом я уже думала, что мне оно кажется. Шли минуты. Я не ответила, повернулась к нему спиной и, к моему великому удивлению, заснула.

Утром мы проспали. У меня под ногтями запеклась кровь оттого, что я чесала руку. Экзема снова тут как тут. Придется спать в перчатках, если так и дальше пойдет. Но что будет дальше? И снова возникло ощущение, что я проваливаюсь в пустоту.

Я начала суетиться. Пошла в душ. Срочно выпила кофе. Гарв попытался остановить меня, когда я безостановочно сновала туда-сюда, и позвал:

– Мэгги!

Я аккуратно обошла его, стараясь не встречаться с ним глазами, и буркнула:

– Буду поздно!

И ушла, унося с собой это опустошающее ощущение, которое раздавило меня в четыре часа утра.

Хотя отношения с Гарвом я выяснять не стала, но на работу все-таки опоздала. И контракт не был у Френсис к девяти тридцати. Она вздохнула:

– Ах, Мэгги, Мэгги!

Это следовало понимать так: «Я не злюсь на тебя, я просто разочарована». Такое действует даже эффективнее ругани и выговоров. Сразу становится стыдно, чувствуешь себя дерьмом. Хотя я благодарна, что на меня не орут. Это не та реакция, которую ожидала увидеть Френсис.

Я была совершенно растеряна. Но при этом неестественно спокойна. Словно я ждала катастрофы, и когда она наконец произошла, то меня настигло чудовищное чувство облегчения. Поскольку я абсолютно не представляла, как вести себя в подобных обстоятельствах, то решила быть как все и с головой погрузилась в работу. Странно, не правда ли? После такого чудовищного шока я еще могу нормально работать? А потом я заметила, что все время по ошибке кликаю мышкой два раза, потому что у меня дрожит рука.

На пару секунд мне удалось отвлечься, заплутав в дебрях контракта. Но меня не отпускала мысль: «Все очень плохо». Конечно, за эти годы мы с Гарвом не раз скандалили, но даже после самых ужасных ссор я так себя не чувствовала. Самая неприятная стычка была довольно странной. Сначала разгорелся жаркий спор, какого цвета моя новая юбка, коричневая или темно-фиолетовая. Потом он перерос в холодную войну, в ходе которой стороны обменивались обвинениями в цветовой слепоте и в гиперчувствительности.

Гарв. Ну что плохого, если она коричневая?

Я. Всё! Но она не коричневая, она темно-фиолетовая, ты, тупой дальтоник!

Гарв. Слушай, но это же просто юбка. Я просто удивился, почему ты купила коричневую.

Я. Не покупала я коричневую! Она темно-фиолетовая.

Гарв. Ты слишком остро реагируешь.

Я. Вовсе нет. Я бы никогда не купила коричневую юбку. Ты что, не знал этого?

Тогда я думала, что никогда не прощу его. Но была не права. А в этот раз все иначе. Знаю это на все сто.

В обеденный перерыв я не нашла в себе сил, чтобы подумать о той горе работы, которую мне нужно срочно сделать. И пошла погулять по фешенебельной Грэфтон-стрит. Мне нужно было утешение. И оно приняло форму швыряния деньгами направо и налево. Безо всякого энтузиазма я приобрела себе ароматическую свечу и дешевую (сравнительно) сумочку – подделку под Гуччи. Но ни то, ни другое не заполнило вакуум внутри меня. Тогда я зашла в аптеку купить болеутоляющее для своих несчастных зубов. Тут же меня перехватила дама в белом халате и с оранжевым лицом. Она сообщила мне, что если я куплю два средства от Кларен, причем одно из них должно быть по уходу за кожей, то стану счастливой обладательнице бесплатного подарка. Я безразлично пожала плечами:

– Давайте.

Она не могла поверить своему счастью, что ей удается кому-то что-то втюхать, и предложила мне самое дорогое из всего ассортимента – сыворотку во флаконе сто миллилитров. И снова я дернула плечами:

– Хорошо.

Мне понравилось, как это звучит: «бесплатный подарок», от самой идеи веяло чем-то утешительным. Но, придя на работу, я открыла упаковку, и оказалось, что все не так замечательно, как на картинке. Тени для глаз какого-то странного цвета, мини-мини-мини-тюбик с тональным кремом, четыре капельки крема для век и бутылочка с наперсток с резкими духами. Я была ужасно разочарована, а потом на смену разочарованию пришло чувство вины, как неожиданное временное облегчение. Ощущение вины становилось все сильнее и ужаснее по мере того, как подходил к концу рабочий день. Мне нужно перестать сорить деньгами. Как только мне удалось смыться из офиса под благовидным предлогом, я побежала обратно на Грэфтон-стрит попробовать вернуть сумку. Всю эту фигню от Кларен я вернуть уже не могла, поскольку опробовала уже бесплатный подарок. Но денег мне за сумку не отдали, лишь выписали кредит-ноту, которая позволяет сделать другую покупку в их магазине на ту же сумму. Не успела я сесть в машину, как заприметила в витрине обувного магазина цветастенькие шлёпки. И вот я уже внутри. Отдаю кредитную карточку, чтоб с нее сняли еще тридцатник. Да, меня опасно выпускать на улицу.

В тот вечер я сделала то, чего обычно в офисе себе не позволяю. Я напилась. Даже можно сказать, нажралась. До такой степени, что, возвращаясь в очередной раз из туалета, я встретила Стюарта Китинга и набросилась на него. Он работал в соседнем отделе и всегда хорошо ко мне относился. До сих пор помню удивление на его лице, когда я повисла на нем. Потом мы целовались, но длилось этот пару секунд, а потом я отпрянула с мыслью: «Господи, что я делаю?»

– Извини! – воскликнула я в ужасе от собственного поведения.

Я вернулась к остальным, схватила пиджак со стула и ушла, не прощаясь. Из дальнего угла комнаты за моими телодвижениями наблюдала Френсис. О чем она думает, было непонятно.

Когда я вернулась домой, Гарв ждал меня по стойке смирно, как взволнованный папаша. Он пытался что-то мне говорить, но я заплетающимся языком сказала, что хочу спать, и, пошатываясь, поковыляла в спальню. Гарв шел за мной по пятам. Я срывала с себя одежду и кидала ее прямо на пол, потом залезла в кровать и завернулась в простыню.

– Попей водички.

Я услышала звон. Это Гарв поставил стакан на тумбочку рядом с моей кроватью. Я проигнорировала его с его водой, но перед тем, как провалиться в спасительный сон и забыться, вспомнила, что не сняла контактные линзы. Слишком усталая и пьяная, чтобы встать и пойти в ванную, я сняла линзы и кинула их в стакан около кровати, пообещав, что завтра утром хорошенько почищу их в растворе.

Но пришло утро. Язык от сухости прилип к нёбу. Автоматически я протянула руку за стаканом и залпом выпила воду. И только когда последняя капля попала мне в горло, я вспомнила. Мои линзы. Я их выпила. Снова. Третий раз за полтора месяца. Конечно, это линзы ежемесячной замены, но тем не менее.

И на следующий день, как назло, я потеряла работу.

Нет, меня не увольняли в прямом смысле слова. Просто не продлили контракт. Он заключался на полгода, и с тех пор, как я вернулась в Дублин из Чикаго, его продляли уже пять раз. И я думала, что очередное продление не более чем формальность.

– Когда ты начала здесь работать, – сказала Френсис, – то произвела благоприятное впечатление. Ты много работала. На тебя можно было положиться.

Я кивнула. Это было сказано про меня. В лучшие времена.

– Но за последние месяцев шесть твое отношение к работе и к своим обязанностям резко изменилось. В худшую сторону. Ты часто опаздываешь. И рано уходишь…

Я слушала ее, испытывая нечто сродни удивлению. Разумеется, я знала, что у меня не все в порядке, но думала, что все это происходит только в моей душе. И что у меня прекрасно получается сохранять хорошую мину и убеждать окружающих в том, что я работаю как обычно.

– Тебя, очевидно, что-то гложет. Ты даже брала больничный на десять дней.

Я могла бы вскочить на ноги и произнести речь. Рассказать этой сучке Френсис, почему это я так расстроена и где пробыла десять дней, пока сидела на больничном. Но вместо этого я продолжала молчать с непроницаемым лицом. Это только мое дело, и больше ничье. Парадоксально. Я думала, она заметит, что последние месяцы со мной что-то неладно, примет мое состояние во внимание. Да уж, похоже, я была о ней слишком хорошего мнения.

– Нам нужны сотрудники, которых интересует их работа…

Я открыла было рот возразить, что меня очень даже интересует моя работа, но тут, к своему удивлению, поняла, что вообще-то мне наплевать.

– …И мы с величайшим сожалением вынуждены объявить, что не можем продлить твой контракт на работу в нашей компании.

Да, последний раз меня выгоняли с работы много лет назад. Это случилось, когда мне было семнадцать, я присматривала тогда за соседскими детьми. Я тайком пригласила своего бойфренда, когда детки пошли спать. Никого из взрослых в доме не было, и это было слишком сильное искушение. Но кошмарный сынок моих соседей, которого они весьма кстати назвали Дамианом, как маленького Антихриста из фильма «Омен», увидел, как я провожаю своего парня. Никогда не забуду: Дамиан стоит на верхней ступеньке лестницы, на его лице застыло злорадное выражение, а в моей голове сама по себе заиграла музыка из рекламы «Олд спайс»: «Ты попалась, это просто кла-а-асс!» Больше я за соседскими детьми не присматривала. Честно сказать, это можно было назвать облегчением.

Но с тех пор меня ни разу не увольняли. Я – отличный работник. Ну, не настолько отличный, чтобы мне грозило звание Лучшего сотрудника месяца, но на меня можно было положиться, и я приносила пользу компании.

– Вы хотите, чтобы я ушла? – тихо спросила я.

– Да.

– Когда?

– Лучше прямо сейчас.

Как ни странно, именно из-за потери работы я наконец-то решилась уйти от Гарва. Сама не понимаю почему. Потому что, знаете ли, уйти от кого-то непросто. По крайней мере, в реальной жизни. Во всяких там романах разрыв происходит резко, без сентиментальности. Всем все ясно. Если ты понимаешь, что у вас нет будущего, то, разумеется, ты его бросаешь. Проще пареной репы. А уж если он завел роман на стороне, то ты будешь полной идиоткой, если останешься, так? Но в действительности многие вещи работают против вашего разрыва, держат вас вместе. И ты можешь думать: «Итак, кажется, мы больше не счастливы вместе, но у меня такие отличные отношения с его сестрой, его любят мои друзья, наши жизни слишком переплелись, мы не можем просто вычеркнуть друг друга из жизни». И это наш дом. Видите эти люпины в садике? Это я их посадила. Ну, не в смысле «посадила». На самом деле я не втыкала рассаду в землю, это сделал сердитый старикашка по имени Майкл, но процессом руководила я.

Да, уйти от кого-то – это не хухры-мухры. Я теряла сразу многих людей, да что там, нужно было проститься со всей прежней жизнью.

Потеря работы произвела эффект пускового механизма. Я убедилась, что все разваливается. Стоит открыть дверь одному несчастью, как жди все новых катастроф, без конца и без края. И у меня было ощущение, что мне ничего не остается, кроме как продолжать в том же духе. Выгнали с работы? Почему бы не взять быка за рога и не распрощаться и со своим браком? За последние месяцы я пережила столько сокрушительных ударов, так что мое замужество уже почило в бозе, просто мы до сих пор не назвали вещи своими именами.

Когда Гарв вернулся с работы, я предпринимала жалкие попытки запаковать свои вещи. Не понимаю, как кому-то удается поздно ночью спешно переехать из своего дома. У большинства людей (если они такие, как я) накапливается до фига всякой всячины.

Гарв стоял и смотрел на меня. Именно так я себе все и представляла.

Казалось, он удивлен. А может, и нет.

– Что происходит?

Ага, это сигнал к моей реплике, которая часто звучит из уст героинь в книгах и фильмах. «Я ухожу от тебя. Между нами все кончено». Вместо этого я смутилась и пробормотала:

– Думаю, мне лучше уйти. Мы уже сделали все, что могли…

– Да. – Он сглотнул. – Правда.

Он кивнул. Это самое ужасное. Этот кивок означал мою отставку. Он согласился со мной.

– Я сегодня потеряла работу.

– Господи. Что произошло?

– Я была рассеяна. И позволила себе пробыть на больничном целых десять дней.

– Уроды.

– Да уж, – вздохнула я. – Так что в этом месяце я не смогу внести свою долю в погашение кредита за дом. Но отдам тебе деньги из тех, что были запланированы на покупку всяких милых дамских штучек.

– Да ладно, забудь, я позабочусь об этом. Мы снова замолчали. Стало ясно, что ссуда – единственное, о чем он собирается позаботиться.

Может, мне стоило бы рассердиться на Гарва и Любительницу Трюфелей. Наверное, мне стоило бы презирать его, что он не бросается мне наперерез, не божится, что не позволит мне уйти, не клянется, что мы с этим справимся.

Но правда заключалась в том, что в тот момент я хотела уйти.