"Каникулы Рейчел" - читать интересную книгу автора (Кейс Марианн)

7

– Ну, вот и Клойстерс. – Папа сбавил скорость (что было довольно трудно сделать, потому что он ехал всю дорогу из Дублина со скоростью двадцать миль в час, и это ужасно раздражало Хелен) и указал на раскинувшуюся перед нами долину. Мы с Хелен присмотрелись. Молча созерцая выцветший зимний пейзаж с домом в готическом стиле, я почувствовала комок в горле.

– Веселенький домишко, – одобрительно заметила Хелен.

Честно говоря, я была несколько встревожена. Неужели это здание непременно должно выглядеть, как приют? Дом, и сам по себе мрачный, был к тому же обнесен высокой каменной стеной с высаженным вдоль нее вечнозеленым кустарником. Я не удивилась бы, если бы заметила летучих мышей, кружащих вокруг башенок при свете полной луны, хотя было всего одиннадцать часов утра и никаких башенок на крыше не наблюдалось.

– Клойстерс, – пробормотала я и постаралась скрыть свое волнение за мрачной шуткой, – здесь-то меня и поджидает Немезида.

– Немезида? – с интересом спросила Хелен. – А что она поет?

Хотя, подумала я, стараясь не слушать свою сестрицу, в этом здании есть какое-то своеобразное суровое очарование. Нельзя же, чтобы клиника выглядела как фешенебельный отель, даже если внутри она таковым является. Никто не стал бы принимать ее всерьез.

– А она хорошенькая, эта Немезида? – не отставала Хелен.

Замечательно вдруг оказаться за городом, внушала я себе, упорно отказываясь слышать ее. Только представьте: чистый воздух, простая жизнь, возможность отдохнуть от суеты и толчеи большого города!

– А она давно здесь? Или только… – не унималась Хелен.

И тут наконец дало себя знать мое волнение.

– Заткнись! – заорала я.

Я вообще не хотела, чтобы Хелен ехала с нами, но она настаивала, ее ужасно интересовали поп-звезды.

Хелен грозно посмотрела на меня, и папа поспешил вмешаться:

– Полегче, Хелен, – предупредил он. Молния сверкнула, но гром не грянул.

– Ладно, – великодушно ответила Хелен. – В конце концов, не каждый день ее закатывают в дурдом.

Выйдя из машины, мы с Хелен произвели беглый осмотр местности в поисках свободно разгуливающих знаменитостей. Папа, разумеется, такими вещами не интересовался. Однажды ему случилось пожать руку футболисту Джеку Чарлтону, и с этим уже ничто не могло сравниться. Он потрусил впереди нас к серым каменным ступенькам, ведущим к тяжелой деревянной двери. Мы с ним почти не разговаривали, но, по крайней мере, он приехал сюда со мной. Мама не только сама отказалась, но и Анне запретила. По-моему, она испугалась, что они загребут и Анну тоже. Особенно после того, как Хелен поклялась, что сама недавно читала, что в Клойстерсе введен специальный тариф на февраль: «Двое – за одну цену».

Входная дверь была тяжелая, прочная, деревянная и открывалась с трудом, что придавало нашему прибытию некую торжественность. Войдя, я с удивлением обнаружила, что мы в современном офисе. Ксероксы, телефоны, факсы, компьютеры, тонкие перегородки, на стене плакат: «Не обязательно быть в прошлом наркоманом, чтобы работать здесь, но это помогает». А может, я это потом сама придумала.

– Доброе утро, – поздоровалась с нами яркая молодая женщина. Женщина, похожая на шампанское: волосы – светлые, вьющиеся, улыбка – открытая, но не настолько, чтобы показаться искусственной. В конце концов, с чего ей так уж радоваться нашему приходу?

– Я – Джек Уолш, – представился папа. – Это моя дочь Рейчел. Мы договаривались на сегодня. Это Хелен, но не обращайте на нее внимания.

Женщина нервно стрельнула глазами в направлении Хелен. Должно быть, ей еще не приходилось находиться в одной комнате с девушкой красивее себя. Впрочем, она скоро собралась и заставила себя улыбнуться нам с папой профессионально сочувственной улыбкой.

– У нее… некоторые проблемы… Наркотики, знаете ли, – выдавил папа.

– А-а, да, – кивнула женщина. – Вас ждет доктор Биллингс. Сейчас я скажу ему, что вы приехали.

Она позвонила доктору Биллингсу, широко улыбнулась папе, печально – мне, метнула желчный взгляд в сторону Хелен и сказала:

– Он будет через минуту.

– Ведь еще не слишком поздно? – спросил папа. – Я имею в виду: для Рейчел? Ей ведь можно помочь?

Девица слегка задергалась.

– Это вопрос не ко мне, – быстро ответила она. – Доктор Биллингс проведет обследование, и только он уполномочен решать…

У меня сжалось сердце. Он спрашивает эту девчонку, можно ли мне помочь? И это мой отец, который всегда считал, что сам все знает лучше всех! Неужели это я довела его до такого состояния?

В ожидании доктора Биллингса я взяла со стола глянцевый проспект «Клойстерс. Среди древних холмов Уиклоу…». На какой-то миг мне показалось, что я читаю этикетку на бутылке с минеральной водой.

Доктор Биллингс оказался ужасно похож на актера Джона Клиза. Ростом в восемь футов и почти лысый. Ноги у него росли от ушей, зад следовал сразу за шеей, брюки доходили лишь до середины икры, а из-под них виднелось дюймов шесть белых носков. Он был похож на сумасшедшего. Позже я узнала, что он психиатр, и это мне все объяснило.

Под сдавленное хихиканье Хелен он со мной «побеседовал». Беседа состояла в том, что он всех нас убедил: я достаточно плоха, чтобы быть принятой в Клойстерс. Он подолгу пристально смотрел на меня, тянул свое «гм-м» и прилежно записывал все, что я говорила. Я была несколько разочарована, обнаружив, что он не курит трубку.

Он расспрашивал меня о наркотиках, которые я принимала, и я старалась отвечать правду. Вернее, что-то похожее на правду. Странно, но количество и качество принятого мною звучало гораздо более внушительно без контекста, поэтому я постаралась все несколько смягчить. То есть я-то знала, что вполне могу контролировать прием наркотиков, но у него могло создаться другое впечатление. Он записывал что-то на карточке и повторял: «Да, да, теперь я вижу, что у вас серьезные проблемы».

Мне вовсе не хотелось этого слышать. Особенно если учесть, что я привирала с цифрами, несколько занижая их. В общем, мне было несколько не по себе, пока я не вспомнила, что моя наркомания позволит этому заведению заработать семь тысяч фунтов.

Потом доктор Биллингс сделал то, чего я ожидала от него с той самой секунды, как он вошел. Он положил сцепленные руки на стол и хрустнул пальцами, а потом, подавшись вперед, сказал:

– Да, Рейчел, совершенно очевидно, что вы страдаете хронической наркоманией и еще… а также… и кроме того…

Итак, я была принята. Потом он прочел мне лекцию об этом заведении.

– Никто не принуждал вас приехать сюда, Рейчел. Вас не запирают здесь насильно. Может быть, вам уже приходилось бывать в каких-нибудь клиниках?

Какая наглость! Я энергично замотала головой.

– Дело в том, что многие из тех, кто попадает к нам, уже где-то побывали, – продолжал он. – Но в любом случае, если уж вы согласились прийти сюда, то вам придется соблюдать кое-какие наши условия.

Что? Условия? Что еще за условия?

– Обычный курс лечения у нас – два месяца, – сказал он. – Иногда люди хотят уйти раньше, но, поступив к нам, они должны провести у нас не менее трех недель. По истечении этого срока вы свободны, если только мы не сочтем, что лучше задержать вас здесь ради вашего же блага.

В моем сознании проскользнуло что-то вроде мрачного предчувствия. Я вовсе не была против провести здесь три недели. Я даже ничего не имела против двух месяцев. Мне просто не понравился его тон. Почему он говорит об этом так серьезно? И почему, интересно, люди иногда хотят уйти раньше?

– Вы меня поняли, Рейчел? – спросил он.

– Да, доктор Клиз, – пробормотала я.

– Биллингс. – Он нахмурился, склонился над моей карточкой и что-то туда записал.

– Да, Биллингс, – поспешила я исправиться. – Конечно, Биллингс.

– Мы никого не принуждаем, – продолжал он. – Мы не принимаем тех, кто не хочет, чтобы им помогли. Мы рассчитываем, что вы сами поможете нам.

Такая перспектива мне тоже не понравилась. Мне бы хотелось легкого, ни к чему не обязывающего отдыха. Со мной не было бы никаких проблем. Но и ко мне не должно быть никаких претензий. От меня в Нью-Йорке постоянно что-то требовали, вот я и приехала сюда отдохнуть от всего этого. Доктор Биллингс между тем предпринял очередную атаку.

– Рейчел, – он пристально посмотрел мне в глаза, – вы сами признаете, что у вас проблемы? Вы хотите, чтобы мы помогли вам избавиться от ваших вредных привычек?

Я решила, что иногда полезно и соврать. Пока я еще не представляла, насколько это полезно. Черт с ними, подумала я, поежившись. Ради того, чтобы читать журналы, лежать в джакузи, ходить в тренажерный зал и солярий… Ради стройных бедер, плоского живота, чистой упругой кожи… Ради общения со знаменитостями. Ради того, чтобы Люк сходил с ума от тоски по мне. Ради триумфального возвращения в Нью-Йорк.

Доктор Биллингс между тем продолжал излагать свои требования:

– Посетители – в воскресенье днем, но не раньше, чем через неделю после поступления. Разрешены два звонка в неделю.

– Но это же варварство! – возмутилась я. – Всего два звонка! В неделю?

Обычно я делала два звонка в час. Мне нужно было поговорить с Люком да и еще много с кем. А если я опять попаду на автоответчик, это будет считаться как звонок? А если он вообще бросит трубку? Это ведь не будет считаться?

Доктор Биллингс еще что-то записал в мою карточку и внимательно посмотрел на меня:

– Очень интересный выбор слов, Рейчел. Варварство? Почему вы сказали именно «варварство»? Что вы имели в виду?

О нет, только не это! Я тут же приготовилась осторожно обходить расставленные ловушки. Знаю я ваши психоаналитические штучки! Я – не то что ваши пришибленные придурки. Я, знаете ли, жила в Нью-Йорке, уступающем по количеству шизиков только Сан-Франциско. Я сама могу провести с вами сеанс психоанализа.

Честно говоря, я с трудом удержалась от соблазна пристально посмотреть в глаза доктору Биллингсу и спросить его:

– Думаете, угрожаю?

Вместо этого я мило улыбнулась и ответила:

– Ничего. Ничего я не имела в виду. Два звонка в неделю? Прекрасно!

Он был явно раздосадован, но что он мог поделать!

– Вам придется совершенно воздержаться от препаратов, которые могли бы влиять на ваше настроение, пока вы находитесь здесь, – продолжал он.

– Значит ли это, что я не смогу выпить вина за обедом? – я не успела вовремя прикусить язык.

– Что? – вскинулся он. – Вы любите выпить? И много пьете?

– Нет, что вы! – сказала я, хотя обычно никогда не говорю «Нет, что вы!» – Просто спросила.

«Черт подери! – с досадой подумала я. – Слава богу, что я захватила с собой валиум».

– Нам придется проверить ваш чемодан, – сказал он. – Надеюсь, вы ничего не имеете против?

– Разумеется, нет, – любезно улыбнулась я. Хорошо, что я положила валиум в сумочку.

– И вашу сумочку, конечно, – добавил он. О, нет!

– Э-э… да, конечно. – Я очень старалась сохранять спокойствие. – Но… могу я сначала сходить в туалет?

Он посмотрел на меня понимающим взглядом, который очень мне не понравился.

– По коридору налево, – сказал он.

С бешено колотящимся сердцем я бросилась в туалет и захлопнула за собой дверь. Я металась по маленькой кабинке, лихорадочно ища, куда бы спрятать свой бесценный пузырек, и лучше бы подальше, чтобы потом поближе взять. Но было некуда. Ни ведра, ни корзины для использованной бумаги, никаких ниш и углублений. Стены были гладкими и ровными, пол – абсолютно чистым. Наверно, они специально все устроили так, чтобы здесь ничего нельзя было спрятать (позже я узнала, что так и было).

Они здесь все параноики, подумала я в бессильной злобе. Хреновы параноики, долбанные, хреновы параноики, мать их… Я беспомощно стояла со своим пузырьком в руках. Голова моя была совершенно пуста. На меня накатывал то жуткий гнев, то дикий страх. Я должна как-то избавиться от пузырька. Главное, чтобы меня не поймали с наркотиками, пусть даже и несерьезными, мягкими.

Сумочка! Можно положить таблетки в сумочку! Нет, минутку, я же потому и стою в сортире с пузырьком, вся в поту, что как раз не могу положить таблетки в сумочку.

Я тупо огляделась, втайне надеясь, что все-таки не заметила чего-то при осмотре туалета. Увы! Выходило, что надо любыми путями избавляться от таблеток. И поскорее. Доктор Биллингс, должно быть, уже интересуется, что это я так долго тут делаю, а мне не хотелось, чтобы он подумал обо мне плохо. По крайней мере, пока. То есть, конечно, рано или поздно это случится, как это всегда со мной случается, но сейчас – еще слишком рано, даже для меня…

Меня прервал внутренний голос. Он настоятельно посоветовал мне поторопиться и по возможности замести все следы. Не верю, что все это происходит со мной, подумала я, вспотевшими от волнения руками срывая этикетку с пузырька. Я чувствовала себя преступницей.

Этикетку я выбросила в унитаз и туда же, испытав короткую, но мучительную судорогу потери, отправила белый ручеек таблеток. Нажав на спуск, я была вынуждена отвернуться. Как только таблетки исчезли в черной дыре, я почувствовала себя совершенно беззащитной, будто раздетой. Но нельзя было на этом зацикливаться. У меня были дела поважнее. Что мне, например, делать с пустым пузырьком? Нельзя же оставить его здесь, – кто-нибудь найдет и повесит на меня. Окна, чтобы выбросить пузырек, не было. Лучше взять его с собой, подумала я, и постараться избавиться от него позже. Сумочка! Ах, нет, я опять забыла, что нельзя в сумочку! Лучше спрятать пузырек на себе и надеяться – я нервно усмехнулась, – что лично обыскивать не будут.

Я похолодела: они вполне могут обыскать меня! Вон как внимательно они отнеслись к моим вещам. Ну вот что, я буду протестовать, если они вздумают обыскать меня, подумала я. Да как они смеют!

Кстати, а где, интересно знать, мне его спрятать? Пальто осталось в приемной, а карманов у меня больше нет. В отчаянии я задрала джемпер и засунула пузырек за бюстгальтер, между грудями. Но это оказалось больно, ведь вся грудь у меня была в синяках и ссадинах, и я вытащила пузырек. Потом я попыталась спрятать его в одной из чашечек бюстгальтера, но тогда его очертания становились отчетливо видны под моим облегающим джемпером из ангоры («моим» – это так, фигура речи. Вообще-то, это был джемпер Анны), и мне снова пришлось его вынуть.

Ничего другого не оставалось. Мне было больше некуда его положить, и я засунула его в трусы. Стекло неприятно холодило кожу. Я чувствовала себя ужасно глупо, но, сделав пару шагов, ощутила, что пузырек на месте. Ура!

Я чувствовала себя почти хорошо, пока не решила посмотреть на себя со стороны. То, что я увидела, мне совсем не понравилось. Как же я докатилась до этого? Ведь я живу в Нью-Йорке, я молода, независима, ослепительна, удачлива! Ведь мне вовсе не двадцать семь, и я не безработная, меня не принимают за наркоманку, и я не в психушке у черта на куличках, в туалете, с пузырьком из-под валиума в трусах?