"Каникулы Рейчел" - читать интересную книгу автора (Кейс Марианн)

54

Моя наполовину собранная сумка лежала посреди комнаты. Она как будто смеялась надо мной: ну что, думала, скоро будешь на свободе?

Я полагала, что смогу уйти, хлопнув дверью, как только часы отстукают положенные три недели.

Но приезд Люка и Бриджит положил конец этим мечтам. В среду вечером меня вызвал доктор Биллингс.

Долговязый и нелепый, он попытался улыбнуться мне, и я сразу поняла, что он не собирается сообщить мне ничего хорошего.

– После того, что мы сегодня услышали о вас на группе, полагаю, вы не думаете покинуть нас в пятницу? – спросил он.

– Конечно, нет, – я заставила себя сказать это. Не доставлю ему удовольствия принуждать меня.

– Очень хорошо, – он обнажил зубы в улыбке. – Рад, что нам не придется оставлять вас насильно. Мы, разумеется, вынуждены были бы это сделать, – добавил он.

Я ничуть не сомневалась.

– Это для вашей же пользы, – сказал он.

Мне удалось сдержать свой гнев: я просто стояла и в деталях представляла себе, как топором раскалываю ему череп.

«Что ж, по крайней мере, налажу отношения с пациентами, – думала я, возвращаясь от доктора Биллингса. – Узнаю, что они теперь думают обо мне, в свете последних откровений Бриджит и Люка».

Больше всего меня волновало мнение Криса. Хотя он был и не в моей группе, в Клойстерсе секретов не существовало. Не успела я войти в столовую после занятий – он был уже тут как тут.

– Слышал, тебе сегодня досталось, – улыбнулся он.

Обычно я расцветала, как цветок на солнышке в его присутствии, но сейчас мне больше всего на свете хотелось убежать. Мне было очень стыдно. Но когда я попыталась пожаловаться ему, сказать, что на меня возвели напраслину, он только рассмеялся и сказал:

– Ничего, Рейчел, я все равно люблю тебя. Улегшись в постель в ту ночь, я добросовестно отмотала назад ленту сегодняшнего занятия. У нас с Люком все кончилось, и я чувствовала себя опустошенной. Но стоило мне вспомнить те ужасные, злые, обидные вещи, которые они с Бриджит говорили мне, как моя печаль превращалась в злость. Моя ярость кипела и пенилась, разбрызгиваясь вокруг. Я не могла уснуть, потому что вела воображаемый разговор с ними обоими, сплошь состоящий из язвительных и горьких реплик. В конце концов, как ни боялась я теперешней вспыльчивости Чаки, я все-таки разбудила ее. Мне просто необходимо было поговорить с кем-нибудь. К счастью, Чаки была слишком сонной, чтобы дать волю своей злости. Она просто сидела на постели, моргая, как кролик, а я плакалась ей на то, как меня унизили. Я обещала ей, что страшно отомщу Люку и Бриджит, как бы долго мне ни пришлось этого ждать.

– Как тебе удалось прийти в себя после визита Дермота? – дико вращая глазами, спросила я.

– Я была в ярости, – зевнула она. – А потом Джозефина сказала мне, что я прикрываюсь своим гневом, чтобы не брать на себя ответственность за ситуацию. А теперь, пожалуйста, можно мне все-таки поспать?

Я знала, что на следующий день Джозефина станет меня расспрашивать. Я уже наблюдала, как она это проделывала с Нейлом, Джоном Джоуи, Майком, Мисти, Винсентом и Чаки. И для меня она вряд ли сделает исключение. Даже если мой случай – все-таки исключение.

Так и получилось: едва войдя, Джозефина сразу напустилась на меня.

– Неприглядную картинку вашей жизни вчера нарисовали нам Люк и Бриджит, не так ли? – сказала она.

– Люк Костелло – не тот человек, рассказам которого обо мне можно верить, – сухо ответила я. – Вы же знаете, как это бывает, когда романы кончаются.

– Да. Поэтому очень хорошо, что и Бриджит тоже пришла. Ведь с ней у вас, кажется, не было романа?

– Бриджит тоже несла ерунду, – я была намерена упирать на амбициозность и карьеризм Бриджит.

– Замолчите! – вдруг одернула Джозефина, злобно посмотрев на меня.

– Я, кажется, никогда не говорила, что не принимала наркотиков, – ответила я.

– Даже если отбросить наркотики, все равно получается неприглядная картинка, – сказала Джозефина.

Я не совсем понимала, что она имеет в виду.

– Я имею в виду вашу нечестность, неверность, эгоизм, дурной вкус и глупость, – пояснила она.

Ах, это!

– Ваша наркомания – это только верхушка айсберга, Рейчел, – сказала Джозефина. – Меня сейчас больше интересует та личность, о которой здесь вчера так подробно говорили. Итак, это некто, на кого нельзя положиться; кто не замечает любимого человека в присутствии тех, на кого хочет произвести впечатление; кто настолько поверхностен, что судит о людях по внешности и одежде, не обращая внимания на их человеческие качества; настолько эгоистичен, что ворует, ни на секунду не задумываясь, каково будут обворованному; кто бесконечно подводит своих сотрудников и работодателей, сообщая о невыходе на работу за минуту… Это человек с искривленной, изуродованной системой ценностей. Это существо, настолько не осознающее себя как личность, что готово перенимать акцент у того, с кем разговаривает…

Она говорила и говорила. Всякий раз, как Джозефина завершала фразу, я думала, что она наконец заканчивает. Но нет! Я попыталась перестать слушать.

– Это все вы, Рейчел, – наконец закруглилась она. – Вы – это аморфное человеческое существо. Ни цельности, ни принципов, ни преданности близким – ничего.

Я пожала плечами. Почему-то все это меня не трогало. Я даже почувствовала некоторое торжество по этому поводу. Джозефина осуждающе посмотрела на меня:

– Я знаю, что вы изо всех сил стараетесь сейчас не дрогнуть передо мной.

Интересно, откуда она знает.

– Но ведь я не враг вам, Рейчел, – продолжала она. – Ваш истинный враг – это вы сами, и этот враг от вас никуда не денется. Допустим, вы сегодня выйдете из этой комнаты, чувствуя себя героиней, потому что устояли. Но, уверяю вас, это будет не победа, а поражение.

Неожиданно я почувствовала огромную усталость.

– А хотите, я скажу вам, почему вы такой ужасный человек? – спросила она. – Сказать? – повторила она, не дождавшись моего ответа.

– Да, – выдавила я.

– У вас уродливо низкая самооценка, – пояснила она. – В ваших собственных глазах вы ничего не стоите. А вам не хочется чувствовать себя такой никчемной, верно? Кому же хочется? Поэтому вы ищете одобрения и поддержки тех людей, которыми восхищаетесь. Таких, как та самая Хеленка, о которой вчера упомянула Бриджит. Ведь верно?

Я едва заметно кивнула. В конце концов, Хеленка действительно достойна восхищения. По крайней мере, с этим пунктом я готова была согласиться.

– Но, знаете, это очень неудобно – жить, не веря в себя, – продолжала Джозефина. – Вы как бы просто плывете по течению, ожидая, когда кто-нибудь поставит вас на якорь. Да говори ты что хочешь!

– Потому вы и не доверяли самой себе в отношениях с Люком, – сообщила она. – Вы разрывались между желанием сохранить его и чувством, что не должны этого делать, потому что единственным человеком, который сказал вам, что он вам нравится, были вы сами. А себе вы не верите. Какая же тяжелая, утомительная у вас жизнь!

Да, мне действительно было тяжело жить, и сейчас я это поняла. Бывали минуты, когда мне казалось, что я схожу с ума: мне казалось, что весь мир против моих встреч с Люком. Помню, я пошла с ним на вечеринку в полной уверенности, что никого из знакомых там не будет. И вдруг, к моему ужасу, встречаю Хлою, одну из приближенных Хеленки. В дикой панике я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и бросаюсь вон из комнаты. Ничего не понимающий Люк бежит за мной.

– Что случилось, детка? – взволнованно спрашивает он.

– Ничего, – нервно бормочу я.

Я просто принуждаю себя вернуться обратно, но весь вечер прячусь по углам, стараюсь не стоять слишком близко от Люка, чтобы Хлоя, не дай бог, не подумала, что мы вместе. Я злюсь, когда он пытается обнять меня или прижать к себе. Я отталкиваю его, и мне больно от обиды, которую я вижу в его глазах. В конце концов, я действительно ухожу, чтобы окончательно не тронуться.

– Не лучше ли было бы открыто и гордо признать, что вы – с Люком? – голос Джозефины выдернул меня из этого кошмара. – Сказать им: да, я такая, не нравится – не ешьте.

– Но… да нет, вы не понимаете! – расстроилась я. – Надо пожить в Нью-Йорке, чтобы понять это. Эти люди действительно очень важны.

– Для меня – нет. – Джозефина широко улыбнулась. – И для Мисти, например, тоже нет.

Мисти яростно затрясла головой. Чего еще от нее ожидать, от стервы!

– На свете миллионы людей, которые прекрасно обходятся без одобрения Хеленки.

– А вы не будете так любезны объяснить мне, какое все это имеет отношение к наркотикам? – едко поинтересовалась я.

– Огромное, – многозначительно ответила Джозефина. – Вот увидите.

После ланча Джозефина снова взялась за меня. Я бы все отдала, чтобы это кончилось! Я очень, очень устала.

– Вы хотели знать, какое отношение ваша низкая самооценка имеет к наркомании, – сказала она. – Самое простое объяснение – если бы вы хоть немного уважали себя, то не стали бы губить свой организм всякой дрянью и доводить себя до серьезной болезни.

Не имея ни малейшего представления, о чем она говорит, я разглядывала потолок.

– Я, кажется, с вами разговариваю, Рейчел! – крикнула Джозефина так громко, что я подскочила. – Вспомните, какой доходягой вы пришли сюда. В ваше первое дежурство по завтракам вы чуть не отключились, и все потому, что внезапно лишились вашего любимого валиума. Кстати, у вас в тумбочке нашли пустой пузырек из-под валиума, – сказала она, глядя мне прямо в глаза.

Я отвернулась, сгорая от стыда и злясь на себя за то, что не смогла спрятать пузырек лучше. Но прежде, чем я успела придумать какое-нибудь объяснение, вроде «это был не мой пузырек» или «мне его дала мама, там была святая вода», она продолжила:

– Это всех здесь касается. Если бы вы выше себя ценили, вы не морили бы себя голодом, или, наоборот, не объедались, не травили бы себя алкоголем, или, как в случае Рейчел, не доводили бы себя наркотиками до больницы.

Ее слова угрожающе звенели в тишине комнаты, и у меня по телу пробежала дрожь ужаса.

– Вы чуть не умерли, – безжалостно продолжала Джозефина, – из-за наркотиков, которыми накачали себя. Как вам кажется, это нормально?

Странно, но до сих пор я как-то всерьез не задумывалась о моей так называемой передозировке.

– Ничего я не умирала, – неохотно ответила я.

– Умирали, – настаивала Джозефина.

Я молчала. За считанные доли секунды я увидела себя со стороны. Я почувствовала, как все сидящие в этой комнате меня воспринимают. И то, что я могла умереть в больнице от передозировки, показалось мне ужасным. Если бы такое случилось с Майком, например, или с Мисти, я была бы поражена, как низко они пали из-за своего пьянства.

Но дверца в истину тут же снова захлопнулась.

– Это была случайность, – сказала я.

– Нет, не случайность.

– Случайность. Я не собиралась принимать так много.

– Вы вели образ жизни, при котором прием больших доз наркотиков был в порядке вещей. Большинство людей вообще не принимают наркотиков, – напомнила мне Джозефина.

– Это их проблемы, – я пожала плечами. – Если им нравится бороться со всем тем дерьмом, которым их забрасывает жизнь, не прибегая к помощи легких наркотиков, то они просто дураки.

– Где вы почерпнули столь стройную теорию, интересно?

– Не знаю.

– Рейчел, чтобы добраться до истоков, нам придется вернуться в ваше детство, – улыбнулась Джозефина.

Я картинно возвела глаза к небу.

– Трудно жить в большой семье и сознавать, что ты в ней – самая неталантливая, самая неумная, самая нелюбимая, не правда ли? – громко спросила Джозефина.

Это было, как удар в солнечное сплетение. У меня в глазах потемнело от боли и потрясения. Я бы запротестовала, да у меня дыханье перехватило.

– Ваша старшая сестра – способная и очаровательная, – жестоко продолжала она. – Ваша следующая сестра – просто ангел в человеческом обличье. Две ваши младшие сестры необыкновенно привлекательны внешне. Трудно жить в семье, где у всех, кроме вас, есть какие-то достоинства.

– Но… – попыталась вклиниться я.

– Трудно жить, когда ваша мать столь очевидно разочарована в вас, когда она переносит свои собственные комплексы по поводу слишком высокого роста на вас, – неутомимо продолжала Джозефина. – Другие пусть говорят, что вы слишком высокая, – это ладно, но когда это говорит ваша родная мать! Тяжело, когда считают, что вы недостаточно способная, чтобы сделать хоть какую-то карьеру.

– Моя мать любит меня! – похолодев от страха, выпалила я.

– Я вовсе не утверждаю обратного, – сказала Джозефина. – Но наши родители – тоже всего лишь люди, и свою горечь за неосуществленные амбиции они срывают па детях. Совершенно ясно, что бедная женщина зациклилась на своем росте и перенесла это на вас. Она хороший человек, но у нее не всегда получается быть хорошей матерью.

Во мне поднялась дикая злость на маму. Бездушная старая корова! Это она сделала так, что я всю жизнь чувствовала себя неуклюжей дурой. Не удивительно, что все мои романы кончались катастрофой. Не удивительно – я плавно подошла к этому выводу, – что я стала принимать наркотики!

– Значит, это моя мать виновата в том, что я – если это действительно так, стала наркоманкой? – спросила я, изо всех сил стараясь придти хоть к какому-то позитиву.

– Э, нет!

Нет? Тогда к чему все эти разговоры?

– Рейчел, – ласково произнесла Джозефина. – В Клойстерсе не занимаются поисками козлов отпущения.

– Тогда о чем вы?

– Просто если нам удастся определить, как зародилась ваша низкая самооценка, мы сможем над ней работать.

Меня охватил гнев. Хватит, хватит, хватит с меня всего этого! Надоело! Я устала и хочу спать!

– И как же это получилось, – злобно процедила я, – что у меня появилась эта, как вы ее называете, низкая самооценка, а у моих сестер – нет? У нас ведь одни и те же родители. Может, объясните мне?

– Сложный вопрос, – спокойно ответила Джозефина. – Но я уже отвечала вам на него, по крайней мере, однажды.

– Отвечали?

– Мы формируем свое представление о самих себе, основываясь на мнении наших родителей, – терпеливо объяснила она. – А ваши родители относятся к вам с любовью, но… с некоторым пренебрежением.

Не надо!

– Некоторые люди принимают близко к сердцу негативные мнения о себе. Другие, более устойчивые, отметают все критические суждения…

Что-то знакомое…

– Так вот вы – из первых, из чувствительных, а ваши сестры – нет. Все просто.

– Уроды, – проскрежетала я, ненавидя всю свою семью.

– Что вы сказали?

– Уроды! – повторила я громче. – Почему они выбрали именно меня, чтобы относиться пренебрежительно? У меня могла быть совсем другая, прекрасная жизнь, если бы они так не поступили со мной.

– Да-да, – кивнула Джозефина. – Вы сердиты на них. Но подумайте, каково, например, Маргарет, которой навязали роль «примерной» дочки. Если ей когда-нибудь захочется восстать, сделать что-нибудь, не соответствующее ее характеру, ей живо дадут понять, что она этого не может себе позволить. Она тоже могла бы сильно обижаться на родителей за это.

– Да она – подлиза, на кого она вообще может сильно обижаться! – вырвалось у меня.

– Вот видите! И вы тоже во власти стереотипов! А что если Маргарет все-таки позволит себе обидеться на кого-нибудь? Представляете, какой виноватой она тогда будет себя чувствовать?

– Да мне до нее дела нет! – воскликнула я.

– Я просто пытаюсь вам продемонстрировать, что у каждой из ваших сестер есть своя, навязанная ей роль. Такие вещи случаются в семьях сплошь и рядом. Вам не нравится ваша роль – роль неудачницы, неуклюжего щенка, но и ваши сестры, возможно, не в восторге от своих ролей. Перестаньте жалеть себя – вот что я хочу всем этим сказать, – подытожила она.

– Я имею все основания жалеть себя, – сказала я, и в самом деле ужасно себя жалея.

– Нельзя всю жизнь обвинять других в своих неудачах, – сурово ответила мне Джозефина. – Вы взрослый человек. Сами отвечайте за себя и свое счастье. Вы больше не обязаны играть роль, на которую были когда-то назначены родителями. Если вам когда-то сказали, что вы слишком высокая и недостаточно умная, это не значит, что это так и есть.

– Моя семья очень травмировала меня, – злобно процедила я, не обращая внимания на ее увещевания.

И тут я увидела, что Майк с трудом удерживается от смеха. А Мисти открыто ухмыляется.

– Что такого смешного? – злобно накинулась я на нее. Я никогда не связывалась с ней, но сейчас была разозлена до крайности.

– Тебя? Травмировали? – расхохоталась Мисти.

– Да! – громко и внушительно повторила я. – Меня. Травмировали.

– Вот если бы твой отец, когда тебе было девять лет, каждую ночь входил к тебе в спальню и засовывал в тебя свой член, тогда бы я согласилась, что тебя травмировали, – быстро и хрипло проговорила она. – Если бы твоя мать называла тебя лгуньей, и тебе же еще и попадало, когда ты пробовала ей пожаловаться и просила у нее помощи, тогда бы я согласилась, что тебя травмировали. Если бы твоя старшая сестра ушла из дома в шестнадцать лет и оставила тебя на растерзание отцу, тогда бы я действительно сказала, что тебя травмировали! – Ее лицо было искажено страдальческой гримасой, она сидела на самом краешке стула, готовая в любую секунду вскочить. Ее веснушки, казалось, собирались выпрыгнуть со щек, зубы были злобно оскалены.

Внезапно Мисти осознала, что говорит, осеклась, откинулась на спинку стула и опустила голову. Я просто окаменела. И все остальные тоже. Кроме Джозефины. Видимо, она ожидала чего-то такого.

– Мисти, – ласково сказала она. – Я все ждала, когда вы нам это расскажете.

Больше на меня не обращали никакого внимания. Мисти действительно удалось пристыдить меня. И все же, я разозлилась на нее за то, что она украла у меня мою вспышку гнева.

Войдя после занятия в столовую, я увидела плачущую Мисти, и с тревогой отметила, что Крис чуть ли не на коленях у нее сидит. Он взглянул на меня, когда я вошла, потом очень демонстративно повернулся обратно к Мисти и большими пальцами вытер слезы с ее щек. Тем же движением, каким когда-то утирал слезы мне. Я почувствовала такую ревность, как будто мы с ним женаты четыре года, и я застукала его в постели с Мисти. Он снова посмотрел на меня, но я не смогла прочесть выражения его лица.