"Безумная роща" - читать интересную книгу автора (Смирнов Андрей)ТАНЦУЮЩИЙ (история двадцать третья)В неких Землях, в некой стране, в одной деревушке жил молодой человек по имени Стэфан. И казалось бы – живи да радуйся. Ведь не был он не уродом, ни дураком. Все у него было на месте. Однако закрепилась за ним в деревне слава как о непутевом чудаке. И нельзя сказать, что это мнение было несправедливым. Всякую работу, которую поручали ему, делал Стэфан спустя рукава. Принимался он за нее бодро, с известным рвением, но уже через самое короткое время работа валилась из рук, а мысли его уходили далеко-далеко. Странные были эти мысли и касались самых различных предметов. Впрочем, было у них кое-что общее – все они были пустыми, вздорными и относились к предметам, никакого отношения к реальной жизни не имеющими. Совершенно смехотворные, никчемные, незначимые вещи волновали Стэфана куда сильнее, чем вещи настоящие и действительно важные. К примеру, он мог всерьез задумываться над тем, каков размер звезд. Известно ведь, что звезды прикреплены слюной Богини Ночи к небесному своду. Однако небесный свод находится от нас на расстоянии, которое хотя и неизвестно нам, но все же достаточно велико. А большие вещи издали кажутся маленькими. Небо находится выше, чем вершина горы, однако баронский замок, расположенный на горе, кажется совсем крохотным, если смотреть снизу. Не значит ли это, что звезда, которая с земли видится крохотной точкой, окажется, если приблизится к ней, огромным шаром из огненного хрусталя, превосходящим по своим размерам баронский замок или даже гору, на которой он расположен? Вот такие вот бредни лезли в голову этому юноше. А ведь, между прочим, если бы он выкинул эти бредни из головы, мог бы зажить не так уж плохо. Поскольку он был красив собой, некоторые девушки засматривались на Стэфана, но вскоре разочаровывались в нем, поскольку с таким, как говорится, каши не сваришь. Да и самому Стэфану скучно было с девицами. Скучно ему было общаться и с юношами своего возраста, и со стариками. Пожалуй, только с детьми каким-то образом он умел находить общий язык. Он был чудак, настоящий чудак. Например, как-то он пытался доказать, что вода в том месте, где на нее ложится отражение луны, должна иметь другой вкус, чем во всяком остальном месте. Одно время он любил приходить в одно место в лесу и часами мог сидеть там; когда же лесорубы подошли к этому месту и хотели срубить там несколько деревьев, он с такой яростью набросился на них, что они приняли его за умалишенного. Еще, например, он утверждал, что все люди равны в том смысле, что жизнь любого из его односельчан имеет такую же ценность, как жизнь барона, живущего в высоком замке на горе. Слезно умоляла его мать не говорить ничего подобного при баронских слугах. Также часто мог он остановиться и как-то по-иному взглянуть на тот или иной предмет – взглянуть так, как будто видит его впервые. Из глубокой задумчивости можно было вывести его только криком или пинком. Меж тем все эти странности, еще простительные для подростка, тем сильнее раздражали односельчан, чем старше становился Стэфан. Казалось бы, пора бы уже и за ум взяться, но нет, что ни день – все больше бредней приходило ему в голову. Уже и уговаривали его, и молча терпели его чудачества, и вразумить пытались, и даже били – все без толку. Родители уже и отчаялись женить его, потому как ни одна девка не желала идти за него замуж. Даже и жрец пытался его образумить – но от того больше худа произошло, чем добра. Одно время, видя его пытливый ум, стал служитель богов обучать его грамоте и разнообразным божественным наукам. И что вышло? Не выучившись еще всему, уже этот Стэфан во всем сомневался. День ото дня вопросы задавал он все более каверзные, все с большей насмешкой говорил о вещах, к которым иначе, чем с благоговеньем, и относится нельзя. Многие места в божественных книгах отрицал, а те, что не отрицал, все равно по-своему перетолковывал. Не было в нем ни страха перед этими таинственными предметами, ни почтения. Такого учить – лучше и не учить вовсе. Выгнал его священник, ибо не желал взращивать нового ересиарха. И был с тех пор Стэфан как отрезанный ломоть. Уж и родители на него рукой махнули. Непутевый. Дурак. …Чем дольше он жил среди этих людей, тем сильнее мучился осознанием простой истины: он здесь – чужой. Это – не его время, не его дом, не его жизнь. Это – чье-то чужое, доставшееся ему, Стэфану, по какой-то ошибке. Старый жрец, впрочем, утверждал, что боги не ошибаются. Глупец. Что он знает о богах? Разве он видел их хоть раз? Разговаривал с ними? «…Однако и мне о них, – думал Стэфан, – известно не больше, чем ему. Но, я, по крайней мере, не делаю вид, будто что-то знаю. А он еще даже не осознал собственного невежества…» Зачем он был рожден в этом мире? Он не понимал. Тоска по чему-то большему, чем эта жизнь, с некоторых пор стала его постоянной спутницей, но если бы кто-нибудь спросил его: что оно? какое оно, это Со временем он научился не-любить. Но зато вот с ненавистью справиться оказалось гораздо труднее. Ненависть росла в нем ежедневно, ежечасно, ежеминутно, подспудным ядовитым растением проникая в самую сердцевину души. Он ничего не мог с ней поделать. Он ненавидел людей, с которыми ему приходилось жить вместе, ненавидел тех, кого боялся, ненавидел тех, кого любил. Ненависть и презрение. Он ненавидел и презирал каждого из своих односельчан, начиная от престарелого жреца и заканчивая собственными родителями. Он презирал соседей за их жирные, самодовольные рожи, презирал тех, кто безропотно принимает побои и тех, кто уверенно раздает их, презирал мелочную суету, занимающую все мысли его односельчан, презирал их тупость, их гогочущий смех над вещами, которые они не могли понять. Он презирал все то, чем не мог и чем, может быть, очень хотел бы стать… Стэфан прятал свою ненависть. Он знал, что болен. Лекарства от этой болезни не существовало, ибо поражен был его дух. Так тянулись дни – между сном и сном, между тоской и безысходностью. И вот, настал день – вернее, это был поздний вечер – когда он понял, что больше не выдержит. Тогда он встал и тихо выбрался из дома. Куда идти, он не знал и поэтому пошел прямо. А прямо перед ним был лес, и за ним – горы. Он шел несколько часов. В эти часы в нем родилось нечто вроде внутреннего голоса – говорившего хотя и без слов, но достаточно внятно. Так, например, когда Стэфан хотел свернуть с дороги и углубиться в лес, внутренний голос настойчиво подтолкнул его идти дальше. К утру он добрался до гор. Солнце еще не взошло, но было уже светло. Воздух был по-утреннему свеж. Щебетали птицы, приветствуя восходящее солнце. Двигаясь дальше, он увидел крохотную долинку. Там журчал ручей и росли какие-то цветы. Валуны, покрытые лишайником, лежали в беспорядке, который был совершеннее любого порядка. Каменные сарафаны старых гор спадали вниз широкими складками. Он стоял у подножья. Здесь он остановился. Он понял, что дальше идти не нужно, да и некуда было идти. Собственный побег из дома вдруг показался ему бессмысленной глупостью – такой же бессмысленной и бесплодной, как и попытка поймать в луже отражение луны. Вот, он пришел. Что теперь? Так он стоял некоторое время. Потом ненависть и презрение к себе самому отступили, перестав закрывать то, что он должен был увидеть. Он увидел это не сразу, а постепенно. И услышал. Ручей танцевал. Танцевал, поднимаясь вверх по склону горы, обнимая ее, приникая к ее древней плоти. Танцевали цветы и кусты, раскачиваемые ветром, ловя ветер сетью своих ветвей. Танцевали неподвижные камни и узкие расщелины. Сама земля в этой долине двигалась столь стремительно, как будто бы Стэфан стоял в середине водоворота. Танец набирал силу и ритм. Вернее – это Стэфан видел все большую часть танца. Этот танец ничем не отличался от музыки. Движение и звучание были одним целым. Он перевел взгляд на гору. Еще миг, и она тоже… Да. Гора пела. Облака закручивались вокруг ее вершины вторым водоворотом – подобием того, что был на земле. Воздух дробился на бесчисленные хрустальные осколки, которые кружились и летели в определенном ритме. Мир выгибался. Земля, где стоял Стэфан, стремительно погружалась вниз, изнанка небесного свода вытягивалась вверх. Это были две чаши, одна из которых была перевернута и установлена на другой, а горизонт был линией их разделения, и Стэфан находился в сердцевине этого неподвижного, неописуемого, молниеносного буйства. Что-то толкнуло его изнутри. Сначала неуверенно и неумело, а затем все быстрее и быстрее он стал двигаться, стараясь ухватить этот гремящий ритм, слиться с ним, раствориться в нем. Он вскидывал руки и ноги, изгибался, как змея, кружился и кувыркался. Может быть, его движения были нелепыми, но поблизости не было никого, кто мог бы посмеяться над их нелепостью. Сам же Стэфан не думал об этом. Временами ему казалось, что он парит над землей, поднимаясь и опускаясь, ступая по воздуху так же уверенно, как будто под ногами была какая-то твердая поверхность. Он забыл себя. Он двигался все быстрее, быстрее. В любой момент он мог свернуть себе шею, слишком резким движением сломать руку, сместить позвонки. Лишь каким-то чудом ему пока что удавалось избежать этого, становясь буквально на голову, рывком поднимаясь обратно, выгибая руки, ноги и торс самым немыслимым образом. Он ни о чем не думал. Что-то росло в нем, мучительно прорывалось наружу, трепетало, подобно цветку, готовому раскрыться. Оно поднималось откуда-то изнутри, достигало сердца и горла, током мучительного экстаза восходило выше, проникая в череп, и тонким, незримым ароматом выходило из макушки. Он хрипел, дыхания уже не хватало, но он продолжал танцевать. Мир кружился и бился в одном ритме с биением его собственного сердца. Но он чувствовал: еще немного – и он упадет без сил. Может быть, он умрет. Не выдержит сердце. Еще… еще немного. Не быть собой, чтобы найти себя… То, что с некоторых пор обитало внутри Стэфана, где-то вблизи сердца, вдруг обрело голос. Оно сказало: «Все это я дам тебе, и даже большее. Я избавлю тебя от страхов, от сомнений, от слабости. Прими мою Силу – и я преображу тебя.» «Да! – Выдохнул Стэфан. – Да, да, да!!!» «Ты забудешь себя.» – Пообещал голос, но это обещание не вызвало в Стэфане ничего, кроме прилива экстатичной радости. Что помнить? Прозябание в деревне? Да пропади оно пропадом… «Ты изменишься.» «Да. Да!» «Ты станешь вечно жить внутри этого танца. Ты будешь видеть его и ощущать постоянно. Твое прежнее тело и естество не приспособлены к тому, чтобы танцевать в этом ритме. Новые – будут.» «Да!!!» Кажется, он закричал. Но он не услышал своего крика. Рев танца поглощал все звуки, движение музыки было подобно урагану, в сердцевине которого оказался Стэфан. То, что раскрывалось в нем, раскрылось. Само по себе оно было еще слишком слабо и раскрылось слишком рано. Но рядом было нечто иное, более сильное, нечто, сравнимое с деревом или целой рощей – если сравнивать самого Стэфана с только что пробудившимся цветком. Он потянулся к этому большему и был укрыт, убережен от чудовищных ветров, дующих вовне. Лес спас его. Он стал частью леса, цветком, выросшим под сенью древних тяжелых ветвей. При этом он, кажется, потерял что-то… Но он не жалел об этом. Он разучился жалеть. Сторонний наблюдатель, оказавшийся бы в этот час в горной долине, увидел бы престранную вещь. Сначала какой-то юноша прыгал, скакал и изгибался вблизи ручья, но затем он, двигавшийся поначалу как деревенский увалень, стал откалывать коленца, на которые были бы способны не всякие жонглеры и акробаты. А затем он начал меняться. Сначала сторонний наблюдатель мог бы подумать, что ему просто мерещится всякий бред. В самом деле, юноша двигался так быстро, что нельзя было точно различить, сколько у него рук – две или четыре. Но потом стало видно, что все-таки четыре. Вот, разорвав рубашку, показалась еще пара. Новые руки были длинными и свободно изгибались во всех направлениях. Да и можно ли назвать их руками? Поначалу их цвет почти ничем не отличался от цвета кожи Стэфана, но затем они стали темнеть, покрываться блестящей чешуей и бить в воздух так, будто бы атаковали кого-то невидимого. На их концах вместо пальцев были головы шипящих змей, плюющихся ядом. Он стал выше ростом и продолжал расти дальше. Одежда рвалась на нем и скоро превратилась в лохмотья. Пробиваясь наружу, кожу разрывали когти и шипы. Плечи раздались вширь, кожа потемнела, стала твердой как камень, мышцы заиграли, налились сталью. Когда он закричал, его крик обернулся низким рычанием. Вместо языка во рту помещалось что-то, напоминающее пилу со многими зубчиками. Из глотки изрыгался огонь. На плечах вспухли и увеличились черные почки. По мере того, как тело его продолжало расти, почки раскрывались и возникали новые. Это были головы. Головы почти человечьи – с раскосыми глазами, широкими губами, длинными клыками. На груди звенело ожерелье из черепов. Основных рук теперь было шесть, а змей, вырастающих из спины и извивающихся в воздухе – бесчисленное количество. Ногти на пальцах превратились в изогнутые когти. Ног стало четыре. Единственным предметом одежды, не считая ожерелья и золотых браслетов на руках, была набедренная повязка, представлявшая собой металлический диск со множеством цепочек и шнурков, привешенный к веревке, обвитой вокруг пояса. Из груди, на месте сосков, и ниже, там, где были ребра, выходили длинные когти, напоминающие беспорядочно шевелящиеся лапки насекомых. В верхней части живота было еще одно лицо с огромной пастью. Из движения, из того, что возрастало в нем, родилось имя. Его имя. Он засмеялся. Он стал единым целым. Наконец-то. Он танцевал. Он был огромен. Захохотав, он вытянулся и стал ростом с гору. Он схватил одну из гор, отломал у нее вершину и зашвырнул высоко в воздух. Его пальцы крошили камень, как творог. Языки пламени нисходили с небес и ласкали его кожу. Он был уже не просто в танце, но и управлял им, питал его своей силой. Начинался небывалый шторм. Небеса, казалось, сошли с ума. Он продолжал двигаться и реветь, призывая огонь из земных недр. Скоро это место станет огнем и ветром – и больше ничем. Станет одним бесконечным, свободным движением. …В ту самую минуту на вершине горы появились двое. Неторопливо они стали спускаться вниз, к долине, где танцевал терафим. Видя, какие разрушения вызывает его танец, один из этих людей начертал в воздухе некий знак. Повинуясь неведомой силе, раксшас, опоясанный бурей и ветрами, поднялся в воздух и во мгновение ока скрылся из глаз. Спутник этого человека, высокий и беловолосый, спросил: – Куда ты отправил его, наставник? Сказал первый: – В нижние области Сущего, называемые также Преисподней. Нечего пока ему делать на поверхности. Пусть порезвится в аду. Там он найдет то, что теперь ему больше по нраву – огонь и ветер. Спросил второй: – А сможешь ли ты так же легко призвать его обратно, когда захочешь? Сказал первый: – Конечно. Ведь я дал ему имя. Тогда Принц Каджей (а вопрошающим был именно он) задумался и через некоторое время задал другой вопрос: – Наставник, не опасаешься ли ты, что со временем чары, подчиняющие этого демона могут истаясь? Ведь ты сотворил могущественного, способного, может быть, противостоять даже и Лорду – не опасаешься ли ты, что рано или поздно тебе самому придется столкнуться с тем, что сотворил? Сказал Мъяонель: – Нет, не опасаюсь. Потому как я вовсе не накладывал на него никаких подчиняющих чар. Удивился Армрег и промолвил: – Каким же образом ты управляешь им? Каким образом заставляешь подчиняться себе? – Его ведет некий ритм энергий, который он называет танцем, – ответил Мъяонель. – Моя же Сила объемлет этот ритм. Сказал Принц Каджей: – Что необыкновенного было в том юноше? Ведь это уже не первые Земли, которые посетили мы, но только здесь ты, наконец, осуществил то, что задумал. Сказал Мъяонель: – Помнишь, когда мы только обнаружили этого человека, я указывал тебе на особого вида кристалл, заключенный внутри его магического естества? В этом рождении и, возможно, в следующем, с этим человеком, скорее всего, не случилось бы ничего необыкновенного. Однако со временем продолжавшаяся огранка его Камня Воли достигла бы такой степени, которая способна привлечь Силу. Также можно сказать, что в некоторой степени такой кристалл сам является зерном будущей Силы. В том человеке она была еще не развита, не оформлена, не явлена никак в его обыденной жизни. Я позволил ей развиться, но вместе с тем, сделал частью своей Силы, ибо те элементы, которыми я питал ее, заставили ее измениться, превратившись в дополнение к тому волшебству, которым обладаю я сам. Поэтому я и не беспокоюсь о том, что этот терафим выступит против меня. Для него это так же невозможно, как невозможно человеку прыгнуть в небо. Он для этого не Предназначен. Сказал Принц Каджей: – Пусть так. Пусть он не способен напасть на тебя. Но если ты вызовешь его в разгар битвы, а он повернет не в ту сторону или вовсе не пожелает участвовать в войне? Сказал Мъяонель: – Как же он может пожелать не участвовать в войне? Ведь его суть – разрушение. С великой радостью станет он танцевать в том месте, куда я позову его. Ты напрасно беспокоишься, Армрег. Он более не мыслит, как мыслит свободное существо. Теперь он скорее стихия, чем индивидуальность. Какая огню разница, где гореть? Когда мы разводим костер в лесу и призываем огонь, духи пламени не воспринимают наш призыв как подчинение или как тягостную обязанность. Скорее, они нас просто не видят, а если и видят – то не интересуются нами. Также теперь и этот демон. Он даже и не знает о моем существовании. Наше с тобой общение, Принц – это общение двух различных существ, соприкасающихся только посредством голоса и слуха, но с ним я общаюсь как Сила с Силой, а ведь стихии взаимопроникают друг в друга. Сказал Принц Каджей: – Наставник, хотел бы я научиться управлять демонами и духами стихий таким же образом. Также я хотел бы научиться совершать превращения, подобные совершенному тобой сегодня. Сказал Мъяонель: – Я попробую тебя научить. Твоя Сила пока не слишком велика, и пользоваться ею таким образом трудно, но при некотором мастерстве и опыте даже и с тем, что ты имеешь, можно достичь определенных результатов. Прежде всего, обрати внимание на самосознание существа, которое ты хочешь включить в свой поток. Запомни: ты не подчиняешь его, но, напротив, даруешь ему свободу – внутри своего собственного потока. Тогда, какое бы действие оно не совершило, это будет только тебе на пользу. Как перевести существо из потока, где оно пребывало прежде, в твой собственный поток? Прежде всего… Беседуя так, они спустились с горы и остановились на некотором расстоянии от долины. Здесь была дорога, по которой двигались вооруженные люди. Мъяонель и Армрег, продолжая разговаривать, не обращали на них внимания, однако люди, заметив двоих путников, тотчас же бросились к ним. Видно было, что им очень не хочется идти в долину, где танцевал демон. Сказал высокий сержант: – Кто вы такие и что вы здесь делаете? Принц Каджей ничего не ответил, но только презрительно скривился. Мъяонель же сказал, разведя руками: – Мы – мирные путники. Как видите, нет у нас даже и оружия. Зарычал сержант: – По какому праву находитесь вы на землях барона Гримхольма? Сказал Мъяонель: – Приношу вам свои извинения, мы зашли сюда по ошибке. Если же нам здесь запрещено находиться, то мы, конечно же, тот час уйдем. Спросил Принц Каджей Мъяонеля: – Наставник, зачем ты разговариваешь с этими полуживотными? Не проще ли было бы уничтожить их? – Не безумно ли происходящее? – Спросил Мъяонель. – Обладающий Силой унижается перед смертными. Но чему ты удивляешься? Ведь моя Сила проистекает из Безумия и мне… Он хотел еще что-то добавить, однако высокий сержант двинулся к Армрегу, произнеся такие слова: – Кого это ты посмел назвать «животным»? Увидев, что солдаты окружают их, сказал Мъяонель: – Друзья мои, это ни к чему. Ведь вас, несомненно, послали против демона, который появился здесь. Почему бы вам не заняться его поисками? Мы же, со своей стороны, никоим образом не хотим вам в этом препятствовать. Но воскликнул сержант: – Откуда ты знаешь о демоне? Быть может, вы двое – колдуны, которые вызвали этого демона? Ступайте за нами. Вы будете строго допрошены о том, кто вы и откуда, и если не найдется у вас убедительных ответов – отправитесь в тюрьму по подозрению в чернокнижии. – Но посудите сами, – сказал Мъяонель, – ведь если бы мы были могущественными колдунами, способными вызвать демона, который был здесь – разве дали бы мы засадить себя за решетку? Хмыкнул сержант, думая, что подловил чужеземца: – Полагаю, эти слова можно рассматривать как признание. Итак, следуйте за нами. Сказал Мъяонель: – Нет, решительно зреет во мне уверенность, что знаю я иные облики, куда как лучше подходящие этим людям, умеющим мыслить столь удивительным образом! И вот, когда подступили к ним солдаты, Мъяонель призвал свою Силу, и, как часто случалось с ним и раньше, в тот же миг вдохновение наполнило его душу. И превратил он первого солдата в маленькую лошадку с восьмьюдесятью ногами, второго – в слона на комариных ножках, третьего – в иного слона, со стрекозиными крыльями, четвертого – в доброжелательного жука, пятого – в бегемошку, шестого – в стрекозла, седьмого – в ухоотвертку, восьмого – в незнаючто, девятого – в летающую корову, десятого – в стремительного крокодила. Сержанту он придал образ ворчливого усатого шмеля с лицом, в котором проглядывали прежние человеческие черты. Следует сказать также, что, превращая этих людей, он почти не изменил их прежних размеров. Далее он распространил свою Силу вокруг и превратил некоторую часть деревьев в большие цветы, отдаленно напоминающие клевер и мак, ромашки и колокольчики, только несравненно более яркие и разноцветные. И поселил там сотворенных существ, приказав им обитать здесь. И назвал это место – Чудесный Цветник. И возрадовался, созерцая творение рук своих. В то время Принц Каджей терпеливо ждал, не понимая, для чего Мъяонель уделяет столько времени для возни с существами совершенно незначительными – были ли они в виде людей или в виде чудесных насекомых. Далее они вернулись к беседе и шли, беседуя, по лесу еще некоторое время. Однако не успели они далеко отойти от Цветника, как на дорогу перед ними выползла гадюка. Остановившись, она подняла голову и обратилась к Хозяину Безумной Рощи: – Отвечай – ты ли тот, кто сотворил в долине Танцующего Демона? Вскричал Мъяонель, воздев к небесам руки: – Воистину, что за преудивительнейшее место выбрали мы для прогулки! Здесь не только глупые люди склонны допрашивать путников о всяких незначительных пустяках, но также и змеи берегут порядок и следят, чтобы в этих землях не случалось ничего непредусмотренного! Сказала змея: – Не стал бы никто допрашивать тебя о незначительных пустяках, если бы ты сам не привлек к себе внимание моей госпожи. Сказал Мъяонель: – Кто твоя госпожа? Ответила гадюка: – Моя госпожа – Змеиная Королева. Она свята, мудра и вечна. Каждое слово ее – сладость, слюна ее – как мед и молоко. Она – смерть. Сказал Мъяонель, наклонив голову: – Много я слышал о твоей госпоже и могу сказать, что ни разу говорящие не отзывались о ней с непочтением. Высок ее титул. Однако каким образом я, сотворив Танцующего Демона, привлек к себе ее внимание? – Когда ты создавал демона, – промолвила змея, – ты соединил естество человека со многими иными элементами. Я не стану упоминать о таких элементах, как огонь или разрушение, потому как это не те стихии, коим покровительствует моя госпожа. Однако ты, чтобы придать этому существу некие известные свойства, собрал нескольких змей и слил их с его естеством. Кроме этого убийства, которое за которое тебе придется держать ответ, также ты при помощи этих змей достиг внешнего круга Силы, коим повелевает моя Королевы и смог использовать некоторые атрибуты ее собственного волшебства. Какое ты найдешь себе оправдание? Впрочем, оправдываться тебе придется не передо мной, ибо я – вестница, не более, но перед моей госпожой, дворец которой находится неподалеку отсюда. Сказал Мъяонель: – С признательностью я принимаю это любезное приглашение и с великим удовольствием нанесу визит Королеве Змей. Получив такой ответ, гадюка опустила голову и поползла по лесу, а Мъяонель и Принц Каджей отправились за ней. По дороге шепнул Хозяин Безумной Рощи своему спутнику: – Я многое слышал об этой Королеве, но почти всегда – что-нибудь недоброе. Говорят, она на своем веку уничтожила немало волшебников и Лордов. Сказал Армрег: – Зачем же мы идем к ней? Не лучше ли повернуть назад, пока еще не поздно? – Не думаю, – ответил Мъяонель, – что это убережет нас от неприятностей. Имея дело с существами, подобными этой Королеве – а она является отнюдь не слабейшей в числе Обладающих – следует помнить, что не принимать их приглашения вдвое опаснее, чем принимать их. Кроме того, есть и другая причина. Не имея еще Силы, мне как-то удалось прервать блестящую карьеру одного из Обладающих, а именно – Повелителя Дорог, превратив его из весьма амбициозного Лорда в мелкого божка, прислуживающего хозяину Страны Мертвых. Неужели теперь, владея собственной Силой, я стану отступать перед каким-то другим Обладающим? Также имеется и третья причина. Любопытно будет познакомится с этой Королевой. Думаю, что лично мне вряд ли будет грозить какая-нибудь опасность, а если даже и будет, то, полагаю, я сумею защитить себя. Однако тебе следует быть осторожным и на время забыть о своем прирожденном высокомерии. Без спора, оно приличествует верховному властителю каджей, но в месте, куда мы направляемся, может обернуться для тебя гибелью. Как я слышал, Змеиная Королева и ее многие ее подданные – могущественные волшебники. Не по нраву пришлись Принцу Каджей эти слова, однако он промолчал, скрыв свое недовольство. – Кроме того, – добавил Мъяонель, – если окажется так, что я переоцениваю свои силы и стану еще одним в числе тех Лордов, что погибли во дворце Змеиной Королевы, немедленно уходи оттуда, не задерживаясь, чтобы отомстить за меня, ибо бесславная гибель не приобретает никаких преимуществ, когда вместо одного погибают двое. Оставшуюся часть пути они прошли в молчании. Меж тем, они покинули человеческую плоскость мира и по неощутимой, невидимой дороге стали спускаться в иную реальность. Вскоре лес уступил место холмам с низкими деревьями с коричневой листвой. Цвета травы былы здесь – янтарный, лиловый и красный. Далее по сторонам дороги выросли скалы из серого гранита, плодородная земля сменилась бурым песком и пылью. Затем вошли путники в узкое ущелье между двумя скалами, а когда покинули его, увидели, что небо над ними стало подобным светлому янтарю. Казалось, что находятся они не под открытым небом, но в огромной пещере. На выходе из ущелья их ожидала крылатая змея длинною в три человеческих роста. Нижняя половина змеи волочилась по земле, верхняя же, поддерживаемая крыльями, раскачивалась в воздухе. И крылатая змея повела путников дальше, а гадюка удалилась, отправившись в обратный путь. Следуя за проводником, вскоре путники вышли к большому дворцу со многими куполами, со многими низкими помещениями, со многими открытыми террасами, двориками, башнями и изгородями, устроенными для удовольствия отдыхающих в них рептилий. Великое множество змей находилось в том дворце. Также пребывали там иные существа, подобные тому, что недавно сотворил Мъяонель – змеерукие, змееногие, змееголовые. Были там и столь огромные змеи, что они никак не могли поместиться в одном дворике, и протягивали свои блестящие тела последовательно через несколько соседних. Также были там змеи со многими головами и змеи с несколькими хвостами. И вот, вошли Мъяонель и Армрег во дворец и шли по его дворикам и галереям, сопровождаемые неумолкаемым шипением, покуда не достигли внутренних покоев и большого зала, стены которого были сделаны из янтаря и халцедона. В окружении множества змей, на широком ложе покоилась Винауди, Змеиная Королева. И обнаженное ее тело было белым и как будто светящимся. Верхняя часть ее тела была как у женщины, а нижняя – как у змеи. Юным было ее лицо, совершенное, без единого изъяна, с тонкими чертами. Кроме того, в зале вдоль стен и у трона стояли стражи Винауди, бронзовокожие наги с длинными копьями, и вассалы ее и придворные – Лорд Кобра, Аспид, Эфа-Ненавистница, Господин Випер и жена его, Госпожа Гадюка, Полоз, Муссурана и Лахезис, Гремучник и Каскавелла, Слепун, Гюрза и Волкозуб, а также и многие другие. Головы у них были как у змей, тела же – человечьи. Наги окружили Мъяонеля и подвели его к трону. Обратилась к нему Королева Винауди, сказав: – Как ты осмелился посягнуть на то, что тебе не принадлежит? Ответил Мъяонель: – Хотя я и воспользовался аспектами Силы, над которыми у меня нет прямой власти, все же полагаю я, что нельзя считать это преступлением, потому что, поступив так, я никак не преуменьшил вашего могущества, миледи. Ведь то, чего мне удалось достичь в этой области, было достигнуто не путем завоевания, но путем Искусства. Без сомнения, существуют аспекты Сил, кои в полной мере подвластны только тем Обладающим, которые связаны с этими Силами, но никогда прежде не слышал я, чтобы полагали преступлением, если другому Лорду удавалось достичь этих же аспектов посредством Искусства, используя для того те или иные ингредиенты. Сказала Винауди: – Ингредиенты? Так-то ты называешь моих подданных, коих ты уничтожил, а духовную сущность которых использовал как ключ к моей Силе? Сказал Мъяонель: – Ваше величество, вы в своем праве и, если пожелаете, можете востребовать от меня любого, даже самого невообразимого возмещения за жизнь своих подданных. Что с того, что цена их жизни была не слишком высока? Ведь выкуп будете определять вы сами и сможете назначить любую цену. Также и я, в принципе, обладаю правом уничтожить любого, осмелившегося раздавить в моих владениях даже и малейшее насекомое. Но хотя и имею я право на подобное, вряд ли кто-нибудь назовет такое возмещение справедливым. Сказала Винауди, чуть усмехнувшись: – Ты осмеливаешься сравнивать себя со мной? Ты дерзок. Сказал Мъяонель: – В чем же мы не равны? Спросила Змеиная Королева: – Как твое имя и каков твой титул? Как давно ты обрел Силу? – Меня зовут Мъяонель, а мой титул – Хозяин Безумной Рощи. Что же до моей Силы, то обрел я ее не слишком давно. Сказала Змеиная Королева, улыбнувшись: – Колдун, ты – дитя в сравнении со мной. Услышав это, улыбнулся и Мъяонель. Сказал он: – Я – из народа ванов. Знаешь ли ты, что это означает? Без сомнения, многие пришли бы в трепет и изумление, узнав о числе виденных тобою лет. Я же, напротив, прихожу в восхищение от твоей молодости и красоты, ибо если представить, что я – шестидесятилетний старец, то ты – девятнадцатилетняя дева, и я могу лишь бессильно позавидовать гладкости твоей кожи, чистоте твоего дыхания, невинности твоих помыслов и доверчивости твоего сердца. Сказала Винауди: – Ты дерзок и нагл. Под оболочкой льстивых слов ты осмеливаешься прятать насмешку. Поначалу я всего лишь хотела примерно наказать тебя, но теперь, внимая твоим настояниям, склонна не судить тебя, но обращаться с тобой как с равным. Это, впрочем, означает, что скорее всего уже в самом ближайшем времени ты умрешь, ибо многие, прежде тебя пытавшиеся доказать мне нечто подобное, как правило, умирали. Не желаешь ли теперь отказаться от своих нелепых претензий и покорно просить у меня снисхождения за убийство моих слуг? Я еще могу пощадить тебя. Сказал Мъяонель: – Я готов принести свои извинения, если уничтожение этих змеек было почему-либо неприятно тебе, Королева Винауди. Ты можешь потребовать с меня виру за их смерть, но судить меня у тебя нет права. Что до остального, то я – не «многие», и если «многих» ты легко подвергла смерти, это еще не означает, что тоже самое произойдет и со мной. Однако мне не хотелось бы враждовать с тобой, ибо нет чести в том, чтобы враждовать с женщиной. Сказала Винауди: – Вот, значит, кем ты меня считаешь? Только лишь женщиной? Сказал Мъяонель: – Да. Ибо это – единственное различие между нами. Тогда Волкозуб, бывший при дворе Змеиной Королевы начальником стражи, поклонился ей и спросил: – Госпожа, мне убить его? Сказала Винауди: – Нет. Я дам ему шанс доказать, что он тот, за кого выдает себя. Но прежде пусть скажет, для чего ему понадобилось то превращение, совершая которое он посягнул на области подвластного мне волшебства? Сказал Мъяонель: – У меня есть несколько сильных врагов, с коими в скором времени я планирую начать войну за некие земли, лишь недавно рожденные из Хаоса и оттого богатые Силой и волшебством. Однако союзников у меня немного. Для того, чтобы восполнить их число, я и сотворил этого демона, пробудив Силу в одном юноше. Сказала Змеиная Королева: – Что же, очень хорошо. Теперь слушай мое решение. Ты проведешь одну ночь вместе со мной. Завтра утром тебе будет даровано право перед моими вассалами и придворными повторить то, что ты сказал об этой войне. Тем из них, кто пожелает этого, я позволю присоединиться к тебе… если ты сам к тому времени будешь еще жив. Воскликнул Мъяонель: – Поистине, судьба благосклонна ко мне! Вместо того, чтобы взять с меня виру, мне предлагают награду, о которой не смел я и помыслить! И вот, удалились они в спальню Королевы Винауди и роскошно предались там любви. Впрочем, близость их была не такова, какой предаются люди или иные живущие. Близость их была близостью Сил, а сами они, истончив свое естество до много более высоких токов энергий, чем те, что обеспечивают существование зримого мира, были как два течения – стремительные, неугомонные, переплетающиеся, взаимопроникающие. Любовь их мало чем отличалась от поединка, ибо если б в этот миг один из них оказался бы слабее другого, то был бы поглощен и исчез бы, как личность, став для другого тем, чем Мъяонель сделал для себя Танцующего Демона. Но Мъяонель и Винауди были как вода и масло, и ни он, ни она не сумели впитать или подчинить себе чужую Силу. Яд Винауди, проникая в магическое естество Мъяонеля, убивал все, к чему прикасался, однако не мог причинить Мъяонелю особенного вреда, потому как естество его, как и у всех Владык Бреда, было не едино, но как бы собиралось из бесчисленных элементов, почти что между собой и не связанных. Также и безумие Мъяонеля не могло проникнуть в нее, потому как яд, содержавшийся в Винауди, сжигал любое безумие. Правда, следует заметить, что ни Мъяонель, ни Винауди специально не применяли своего волшебства как оружия. Может быть, если бы они задались такой целью, иными были бы результаты той ночи и кто-нибудь из них, возможно, все-таки подчинил или уничтожил бы другого. Однако они не делали этого, ибо пришли в эту комнату для игры, а не для убийства. Как уже сказано, хотя их естество и сплеталось, они были как вода и масло, и это – наилучшее описание того, что было между ними в ту ночь. Ведь вода и масло не совмещаются друг с другом. Также и они остались неуязвимы, и от того невелико было их удовольствие. Никто из них не пустил другого дальше порога своей души, поскольку поступи он так – в тот же миг оказался бы уязвим. Она была как лед, он же – как болотный огонь. Когда ночь прошла, они вернулись в материальный мир и обрели плотские тела. Сказала Винауди: – Через час я соберу своих придворных и вассалов и позволю тем, кто этого захочет, присоединиться к тебе в этой войне. Думаю, многие польстятся на возможность завладеть землями, волшебство которых еще не истощено. Сказал Мъяонель: – Миледи, мне нужно поговорить с моим спутником. Ведь уже позднее утро и он, беспокоясь за мою жизнь, может натворить глупостей. С тем он встал, оделся и направился было к дверям, однако, не дойдя до них, остановился и стал озираться вокруг. Затем он вернулся и, наклонившись, начал шарить под кроватью, как будто бы искал там что-то. Воскликнула Винауди в сильном изумлении: – Что вы ищите, милорд Мъяонель? Ответил Мъяонель: – Да так, кое-что. Надо поскорее собрать их, пока не расползлись по всем щелям, ибо без них я вижу не слишком хорошо. Некоторых жуков, впрочем, Мъяонель так и не смог найти, но удовлетворился, отыскав и значительную часть их. Затем он удалился. Вскоре, как и обещала Змеиная Королева, собрались ее придворные. Мъяонель говорил с ними. Гюрза, Гадюка и Господин Випер, Аспид, Полоз и Каскавелла пожелали присоединиться к нему и признать на время войны его главенство, буде это не станет противоречить основной присяге, принесенной ими Змеиной Королеве Винауди. |
|
|