М. Мюр Ева, моя Ева

1

Весь день, с самого утра, лил дождь. Как и вчера, и позавчера… Только с минуту назад он наконец перестал запускать мокрые ледяные пальцы под одежду высокого мужчины, склонившегося над мраморной плитой. Сквозь тучи, затянувшие все небо, робко пробился прощальный солнечный луч, и в ветвях дуба сразу же запели птицы, словно ожидавшие этого сигнала. И хотя ветер продолжал дуть, закидывая на лицо мужчины длинные пряди черных как смоль волос, его губы едва заметно раздвинулись в улыбке. Солнечный луч и пение птиц на миг напомнили ему, что в жизни есть свет и радость…

Алан работал на кладбище с раннего утра, пытаясь восстановить мраморный памятник в изголовье двойной могилы, сдвинутый с места ураганом, разыгравшимся в последние три дня.

Работа была закончена только сейчас, к вечеру, как раз в тот момент, когда прекратился дождь. Впрочем, ни дождь, ни ветер не мешали Алану. Напротив, они абсолютно соответствовали состоянию его души. Все в нем было смятено, ныло сердце, и слезы не капали из глаз только потому, что плакать он не умел. То ли разучился, то ли выплакал все слезы еще в детстве.

Алан с усилием потянулся, чтобы снять напряжение со спины, сделал несколько гимнастических упражнений и принялся энергично массировать мышцы, онемевшие от непосильной работы. Потом удовлетворенно оглядел восстановленную могилу. Ну вот, хоть что-то он смог сделать для женщины и мальчика, нашедших здесь свой последний приют.

Ненастье еще не прошло, о чем свидетельствовало свинцовое небо, но хотелось надеяться, что с ураганным ветром и проливным дождем все же покончено, да и мраморная плита была теперь врыта в землю глубоко и надежно. Оставалось навести порядок, убрать валяющиеся вокруг обломки и мусор.

И Алан вновь принялся за работу, испытывая странное удовлетворение оттого, что он делает это для Кэтти и ее сына. Он не сумел помочь им при жизни, и вот сейчас, насквозь промокший и голодный, пытался отдать хотя бы часть долга… Видимо, кто-то на небесах решил, что этого мало, и Алан, внезапно поскользнувшись в грязи, упал и сильно порезал руку о край разбитой бутылки. Его пронзила острая боль.

– Проклятье!

Бормоча ругательства, он нащупал в кармане куртки носовой платок, мокрый от дождя. Ничего, сгодится пока…

Перевязывая руку, он вдруг подумал о Грэйс, о том, что бы она сейчас делала, как причитала бы и хлопотала вокруг него. Грэйс… Он всегда будет думать о ней как о матери…

Он вздрогнул из-за очередного приступа раскаяния. Теперь из-за Грэйс. Лет до двадцати она была для него самым близким человеком. Потом он уехал из дома, и учеба, друзья, увлечение девушкой заставили его почти забыть о женщине, сыгравшей в его жизни такую огромную роль… Он узнал о ее смерти из газет… И только совсем недавно, когда он очнулся в больнице с болью во всем теле, воспоминания о детстве, воспользовавшись его беспомощностью, выскользнули из-под контроля, где они пребывали большую часть его жизни…

Прогнав воспоминания прочь, он сосредоточился на руке, обвязал ее платком и продолжил работать. Ни горькие воспоминания, ни холод, ни рана сейчас не имели значения.

Ничего больше не имело значения, кроме необходимости сделать хоть что-нибудь в память Кэтти и ее ребенка.

Все эти месяцы после их гибели он провел здесь, купил для них место на этом кладбище, оплатил все расходы по похоронам. Но вернуть им жизнь было не в его власти. Ему оставалось только одно – вспоминать. Времени для этого оказалось теперь предостаточно, и о многом он передумал заново с тех пор, как были похоронены мать и ее ребенок, связанные с ним волею роковых обстоятельств.

Кладбище – место для невеселых размышлений и подведения итогов. Здесь человек судит о себе беспощадно. Пересмотрев свое прошлое, Алан пришел к неутешительному для себя выводу: он человек высокомерный, самоуверенный и, что хуже всего, все эти годы считавший себя непогрешимым.

Никогда раньше он так трезво не оценивал мотивы, которыми руководствовался в жизни. Что бы он ни предпринимал, он всегда полагал, что поступает правильно. Теперь он знал правду: он лжец и вся его жизнь построена на обмане.

Последние десять лет он заблуждался, считая себя и свое дело гуманным – ведь он возвращал родителям пропавших детей, руководствуясь чувством долга и не ограничиваясь одними поисками. Всякий раз он докапывался, в каких условиях прежде жили дети, и, если с ними плохо обращались, неизменно привлекал к этому внимание местных властей.

Он всегда считал, что поступает так исключительно из желания убедиться, что найденные им дети обретают безопасность и благополучие. Но это была чистая ложь, далекая от истинных мотивов его поступков. Он делал это не ради детей – он наказывал их родителей.

Внезапный раскат грома отвлек Алана от его беспощадных мыслей.

Он посмотрел наверх: тучи вновь заволокли небо, между ними сверкала молния. Ветер терзал ветви дуба, наклоняя их чуть ли не до земли.

Что-то внезапно заставило его повернуться. Он всмотрелся в сгущающуюся темноту и обмер, затаив дыхание. Хотел бежать, но ноги словно приросли к месту. Хотел закрыть глаза, уверенный, что видение исчезнет, как только он вновь откроет их, но мышцы лица его не слушались.

Неясная фигура в развевающихся белых одеждах медленно приближалась к нему. Все вокруг исчезало, теряло свои очертания. Глаза у него испуганно расширились, рот непроизвольно раскрылся…

В мозгу Алана возник образ давно умершей матери. Это она пришла за ним! Так же, как приходила, когда он был ребенком…

– Эй! Я, кажется, заблудилась, вы мне не поможете?

Алан помотал головой, чтобы вернуться к реальности, и почувствовал, как расслабилось его тело при звуке человеческого голоса.

– Кто вы? – спросил он хрипло. – Что вам нужно?

Женщина приближалась к нему, оскальзываясь в грязи. Внезапный порыв ветра потряс ее хрупкую фигурку, рванул подол белого плаща, развевающегося вокруг ее колен. Ей пришлось кричать, чтобы он услышал ее в завываниях ветра.

– Вы знаете человека… – слова отлетали в сторону, – по имени Алан Стоун? – Она с трудом держалась на ногах.

– Зачем он вам? – насторожился Алан.

– Я ищу его. – Глаза женщины исследовали его лицо, и что-то в нем заставило ее спросить: – Это вы… Вы Алан Стоун?

– Почему вы так решили?

Она приблизилась еще на шаг.

– Я ищу вас.

– Зачем?

– Потому что нуждаюсь в вашей помощи. – Ледяная маленькая рука высвободилась из-под плаща и вцепилась в его руку тисками. – Пожалуйста, вы должны помочь мне. Моя дочка… ее украли.

Алан похолодел.

– Простите, но вы ошиблись. Я не тот человек.

– Разве вы не Алан Стоун?

– Я же сказал вам. – Слова заглушал ветер, да она и не хотела их слышать. – Я не тот человек.

– Подождите! – закричала она, увидев, что он собрался уходить. – Пожалуйста!

Молния прорезала небо и ударила в дерево, под которым он стоял. Серый дым пополз вверх, послышался треск, и огромная ветка, оторвавшись от дерева, устремилась к земле.

– Осторожно! – крикнула женщина.

Ее резкий крик заставил его собраться. Алан в долю секунды оценил грозившую им опасность. Схватив обеими руками легкое податливое тело, он рванулся в сторону, и они оба упали.

Алан инстинктивно прижал к себе женщину и вместе с ней откатился прочь от падающей ветки. Лежа на земле, он чувствовал, как адреналин наполняет его кровь. Приподняв женщину за плечи и ощущая, как дождь заливает его лицо, он посмотрел ей в глаза и, задыхаясь, спросил:

– С вами все в порядке?

– Да. – Откинув массу мокрых каштановых волос, упавших ей на глаза, она слегка кивнула и повторила: – Да, у меня все в порядке, а как вы?

Их взгляды скрестились. Алан механически отмечал свои ощущения, забытые ощущения… Впервые за долгое время он был так близок к женщине, вернее, она была на нем. Алан различал даже темно-синие ободки вокруг серой радужки ее глаз, чувствовал ее неровное дыхание.

Пока он ее разглядывал, что-то промелькнуло в серых глазах женщины, и она вздрогнула. Алан это почувствовал. Его руки, державшие ее за плечи, напряглись… Ее губы были так близко от его губ…

– Кто вы? – выдохнул Алан вопрос, горевший в его мозгу.

Бледные веки внезапно опустились. Она не могла говорить, так сильно и внезапно забилось ее сердце. Почему? Человек всего-навсего задал ей простой вопрос… и пристально посмотрел на нее странным взглядом своих молодых и в то же время старых глаз…

Алан отодвинул от себя женщину и встал. Дождь лил сплошным потоком. После мгновенного колебания он протянул руку, помогая ей подняться.

Она, вставая, схватила его руку, но, услышав невольный стон, тут же отдернула ее и с ужасом посмотрела на промокший от крови платок, обвязанный вокруг ладони Алана.

– Господи, вы ранены. Как это случилось?

Алан освободил руку и сунул ее в карман куртки.

– Пустяки, ничего страшного.

Повернувшись, он снова направился к куче мусора, который теперь плавал в луже воды. Достав из-под камня пластиковый пакет, он повозился с ним, разворачивая, потом опустился на колени и начал обеими руками собирать и бросать мусор внутрь. Почему она не уходит?

Женщина стояла рядом, наблюдая.

– Алан Стоун, я знаю, это вы. Вы слышали, что я сказала? Мою дочку украли, мне необходимо ее найти. Куда вы идете?

Алан уже встал, направляясь к ржавым железным воротам в стене, окружавшей кладбище. Пакет с мусором висел у него на плече, и он на миг остановился, чтобы выбросить его в ящик, стоявший за воротами.

Женщина следовала за ним по пятам.

– Куда вы идете? – снова спросила она.

– Домой, туда, где и вам следует быть в такую грозу.

– Пожалуйста, выслушайте. Вы – моя последняя надежда. Я должна найти свою дочь…

– Обратитесь в полицию.

– Я была в полиции, но они не смогли найти ее. – Она схватила его за рукав куртки, пытаясь остановить. – Разве вы не понимаете? Жизнь маленькой девочки в опасности.

Алан почувствовал, как у него сжимается сердце.

– Я не могу вам помочь.

– О… пожалуйста… Они говорят, вы самый лучший. – Слезы хлынули у нее из глаз, смешавшись с каплями дождя, заглушили голос. – Она еще совсем малышка. Ей нужна мама… – Женщина задыхалась от слез и качала головой, не в силах продолжать. Она оставила его куртку в покое, закрыв руками лицо, стараясь успокоиться.

– Простите. – Алан бросил взгляд поверх ее дрожащих плеч в сторону кладбища, мысленно представил белое надгробье и ожесточился. – Я не тот человек, который вам нужен.

Ворота были открыты, он уже собирался пройти сквозь них, когда ее голос остановил его.

– Я только что спасла вам жизнь! Разве это ничего не значит? Разве не стоит нескольких минут вашего бесценного времени?

Алан повернулся и посмотрел на нее мертвыми глазами. После долгой паузы он покачал головой.

– Нет, не значит.

– Нет?! Что вы хотите этим сказать? Что жизнь ничего не стоит для вас?

– Моя жизнь, – тихо уточнил он. – Моя жизнь ничего не стоит для меня. Теперь, если позволите, я пойду домой.

– И вы сможете уйти? А что будет с моей дочкой? Ребенок в опасности, а вы так хладнокровно уходите. Что вы за человек после этого?

– Человек, который знает, что он проиграл.

– Как вас понимать? – сердито спросила она. – Я пришла сюда за помощью, а не для того, чтобы отгадывать загадки. Ответьте мне на один вопрос: вы Алан Стоун?

Какая разница, если она это узнает?

– Да.

– Тогда вы тот человек, которого я ищу. Почему с вами так трудно говорить?

– Я вовсе не тот человек, которого вы ищете, – возразил он с силой. – Идите к полицейским, – добавил он, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Я же сказала, что уже была у них. Полиция не может найти Рози, даже ФБР не может. Вот почему я здесь. Пожалуйста, выслушайте меня, хотя бы выслушайте. Потом… – эти слова дались ей с трудом, – если вы откажетесь помочь… я уйду тут же, обещаю.

Ей показалось, что она проиграла: мужчина не подал вида, что слышал последнюю просьбу. Он молча стоял по другую сторону ворот. Наконец он спросил:

– Кто послал вас?

– Простите, – она попыталась подойти ближе, борясь с ветром, – что вы сказали?

– Я спросил, – он пристально посмотрел ей в лицо, – кто послал вас?

– Фамилия это человека Милтон.

– Генри Милтон! – В его возгласе прозвучало больше гнева, чем удивления.

– Да, – кивнула она, – он.

– Ну! – Алан сердито схватился за створки ворот, держа их открытыми.

Она поняла: он ждет, пока она подойдет к нему. Закрыв за ней ворота, Алан засунул руки в карманы куртки и быстро зашагал по дороге. Она осталась стоять, обессиленная отчаянием. Через несколько ярдов он остановился и оглянулся.

– Долго вы собираетесь стоять и мокнуть под дождем? Мне холодно, я голоден и устал.

Мгновение спустя она шла рядом с ним.

– Я Ева Льюис.

– А ваша дочка? – Он не хотел знать, но слова, казалось, вырвались помимо воли.

Она секунду колебалась, перед тем как ответить.

– Рози, ее зовут Рози. – Ева посмотрела на строгий, словно вырезанный из камня профиль этого человека.

Сжав челюсти, ускорив шаги, Алан не отозвался на ее ломкий от внутренней боли голос.

До его дома было добрых две мили ходьбы от кладбища. Они шли под ледяным дождем, и Ева старалась не отставать от своего спутника, идти рядом, не сетуя на то, что не поспевает, не может шагать так же широко, как он. Хорошо уже то, что он согласился выслушать ее, – она не надеялась даже на это. Заглянув в первый раз в его потухшие темные глаза, она подумала, что заглянула в ад, и содрогнулась. После, когда она слегка пришла в себя от шока и отбросила всякие мысли о чем-то тайном и страшном, таящемся в глубине его души, она почувствовала к нему сострадание, и если бы не была в таком отчаянии, то непременно оставила бы в покое этого человека. Но это была ее последняя надежда.

Генри Милтон не стал вводить ее в курс дела, объясняя, почему Алан отгородился от всего мира. Он только упомянул, что после недавней трагедии его сослуживец превратился в отшельника. И добавил, что, если кто-нибудь и может найти Рози, так это только Алан Стоун. Вот почему она сейчас из последних сил пыталась приноровиться к его широкому шагу.

До дома, окруженного высокими деревьями, они добрались в рекордное время.

Это было здание с портиком, очень старое, построенное из камня, с трубой на красной крыше.

Ева медленно вошла в дом вслед за Аланом. В небольшой передней он снял куртку, повесил ее на вешалку, освободился от грязных ботинок. Потом, не глядя, протянул руку за ее плащом. Подождал, пока она скинет мокрые туфли, и прошел впереди нее в холл. Туда выходили две двери, по одной с каждой стороны холла.

Обе были закрыты. Лестница в конце холла вела на второй этаж.

Алан повернул направо. Они оказались в маленькой, скудно меблированной комнате. Подойдя к камину, он зажег уже подготовленные дрова.

Грея над огнем замерзшие руки, он бросил взгляд на окровавленный и грязный платок, прикрывавший рану, и почувствовал, что она пульсирует. Наверное, следовало бы заняться ею, но вначале придется выслушать рассказ женщины и… избавиться от нее.

– Так в чем дело? – спросил он, стоя к ней спиной.

– Меня с детства учили, что следует смотреть на человека, который разговаривает с вами. Этого требуют хорошие манеры, – мягко упрекая его, она в то же время думала, что холод и аскетизм комнаты отражают характер ее собеседника.

Сжав зубы, Алан повернулся к легкой фигурке, стоявшей у дверей.

– Вы пришли, чтобы давать мне уроки хорошего тона, или хотите рассказать о дочери?

Ева прикусила губу и промолчала, но в ее взгляде читался легкий вызов. Потом она опустила глаза и воскликнула:

– Ваша рука!

Алан посмотрел на свою руку, которую он бессознательно сжал в кулак. Обвязанный вокруг нее платок промок от крови. Она капала на пол, оставляя на дереве темно-красные пятна.

Подняв раненую кисть, он прошел мимо Евы к выходу из комнаты, с явным раздражением на лице. Она быстро отошла в сторону.

– Подождите, это займет только минуту, – бросил он ей через плечо.

Наверху Алан зашел в ванную, наклонился над раковиной и снял платок. М-да… Судя по всему, требовалось наложить швы. Все, что нужно, находилось на столике рядом с раковиной, вот только неудобно делать это левой рукой.

– Разрешите вам помочь.

Алан посмотрел в зеркало и увидел Еву.

– Я сам, – бросил он коротко и тут же уронил на пол пузырек с антисептиком, который пытался открыть.

– Да, но мне будет удобнее это сделать. – Она наклонилась, поднимая коричневую бутылку.

Открыв пластиковую коробку, стоявшую сбоку от раковины, и достав маленький квадратный пакет, Алан взял его в зубы, но раньше, чем он открыл его, Ева перехватила пакет. Она слегка потянула его к себе, но он не отпускал. Его глаза говорили: ухаживая за ним, она мало чего добьется. Ева это поняла и только кивнула. Через минуту пакет оказался у нее в руках. Он пристально следил за ее движениями. Достав иглу и нить для сшивания ран, она положила их на маленький столик и потянулась к его руке.

– Угу. – Алан сжал пальцы. – Еще не все.

Здоровой рукой с полки за ее спиной он достал запечатанный пакет и пояснил:

– Бактерии.

Ева поджала губы, но открыла пакет и натянула резиновые перчатки. Потом, взяв его кисть, подняла на него внимательные серые глаза.

– Теперь потерпите, поболит недолго, в самом начале.

– Вы знаете, что делать? – Он не скрывал своего скептицизма.

– Конечно.

– И делали это раньше?

– А как вы думаете? – ответила она вопросом на вопрос.

Алан медленно распрямил ладонь. Ева глотнула воздух, взяла его кровоточащую руку и спросила:

– Как это получилось?

– Стекло. Я поскользнулся и упал.

– Тогда лучше промыть рану, вдруг там остались осколки стекла или еще какая-нибудь дрянь.

Алан разрешил ей оттянуть края раны – открылась синевато-белая пленка, покрывающая кость.

Услышав, как она тяжко и быстро ахнула, он почувствовал некоторое удовлетворение.

– Предупреждаю, сейчас будет больно, – пробормотала Ева, выливая антисептик прямо на рану.

Он крепко сжал губы, но она ощутила только, как дрожит его рука, лежащая на ее ладони. Ева облизнула пересохшие губы, отбросила прядь волос с влажного лба и наклонила его руку над раковиной. Вторая порция лекарства омыла всю открытую рану.

– Как теперь? – спросила она, затаив дыхание и провожая глазами розовую жидкость, стекающую в раковину.

– Болит адски, – ответил он кратко.

– Простите, – пробормотала она.

– Продолжайте, – сказал он нетерпеливо. – Можно накладывать швы.

– У вас есть что-нибудь обезболивающее?

– Нет! Просто зашейте. Если боитесь, дайте мне и покончим с этим.

– Хорошо. В-все в порядке.

В следующие за этим пятнадцать минут трудно было сказать, кто страдает больше. Ева полностью ушла в то, что делала, ощущая всем своим существом каждый укол иглы, проходящей сквозь твердую кожу на ладони Алана. Он терпел ее манипуляции в мрачном молчании и с крепко сцепленными зубами. Конечно, ему было больно, но никто бы не сказал этого. Наложив последний шов, Ева уставилась на неаккуратный ряд узелков и с сожалением качнула головой.

– Может быть, вы сделали бы это лучше, чем я.

Алан с каменным лицом пожал плечами.

– Дело сделано, и это главное.

Ева обмотала полоску марли вокруг его ладони, чтобы предохранить швы. Но когда она начала убирать следы своей работы, он кивнул на дверь и велел ей выйти.

– Я сам. Это займет минуту.

Ева была на середине лестницы, когда звук захлопнувшейся двери громко разнесся по дому. Она все-таки добилась большего, чем надеялась. Теперь он знает: она не из тех, кто отступает при первой же неудаче.

Несколько минут спустя, когда он присоединился к ней, Ева сидела, сложив руки, и смотрела на огонь в камине. Он придвинул к камину свой стул с прямой спинкой, такой же, как у нее, и тоже сел.

– Ладно, послушаем вашу историю.

Ева не отводила глаз от своих рук, лежащих на коленях. Она знала, хотя он этого не говорил, что решение уже принято. В ту минуту, когда он вошел в комнату, она это знала. Только не могла понять, почему он изменил свое отношение к ее проблеме.

– Даже не знаю, с чего начать. Может быть, лучше рассказать немного о Чарли?

– Чарли?

Ева кивнула.

– Да, Чарли – мой бывший муж. Он… мы… встретились в колледже. Я была студенткой, а он преподавал литературу…

– Преподавал?

– Да, профессор колледжа. Старше меня. После того, как мы поженились, он захотел сразу же иметь ребенка, хотя я считала, что нужно подождать. Я тогда не знала… – Она сжала пальцы, прикидывая, как покороче рассказать обо всем, что произошло. Хладнокровная, спокойная женщина, которую Алан видел перед собой наверху, исчезла. Сейчас перед ним сидела измученная горем мать, которую больше всего на свете тревожила безопасность ее ребенка. – Откуда я могла знать… – Она встретила вопросительный взгляд его глаз. – Откуда я могла знать, что он болен…

– Болен?

– Да… Психически болен.

Алан молча смотрел на нее.

Глубоко вздохнув, она сказала:

– Давайте, я начну сначала. Чарли и я встретились в колледже, полюбили друг друга. О, не сразу, но вскоре после того, как начали встречаться. Поженились мы через год после того, как я закончила учебу, и были счастливы. Чарли хотел завести ребенка сразу же, но я уговорила его подождать немного. Мне хотелось быть с ним только вдвоем… – Она запнулась. – Вы понимаете, что я имею в виду? – спросила она, встретив неподвижный взгляд Алана.

– Продолжайте.

– Я забеременела через год, и у нас родилась Рози. – Тут Ева улыбнулась своим воспоминаниям о первых днях, когда она вернулась из больницы. – Все шло отлично. Чарли оказался добрым и любящим отцом и мужем, он вставал по ночам и смотрел за ребенком, чтобы я могла отдохнуть.

Мне бы нужно было насторожиться, когда он предложил, чтобы я вышла на работу уже через шесть недель после родов. Я хотела побыть дома с ребенком хотя бы первый год. Но он убедил меня, что ничего не случится, если мы пригласим женщину ухаживать за Рози. Не напрасно же я училась четыре года, чтобы получить диплом. Он меня убедил, тем более что я люблю свою работу. Хотя, конечно, не больше, чем Рози… Но я позволила ему уговорить себя. Я ему верила. Мне казалось, он знает, как лучше.

Няня хорошо справлялась со своими обязанностями. Рози росла здоровая и послушная. Ей исполнилось четыре года, когда однажды мне позвонил декан английского отделения и спросил, серьезно ли больна Рози. Оказалось, что Чарли часто уходит с уроков, поручая их проводить выпускникам, и объясняет это необходимостью присматривать за больной дочкой. Я тогда почувствовала себя полной дурой… Могла только пробормотать извинения и притвориться, что в курсе дела. В этот же вечер, придя домой, я отвела в сторону Этель – женщину, которая смотрела за Рози, – и спросила ее, что происходит.

Понимаете, – медленно продолжала Ева, – вначале я подумала, что у него любовная связь. Но Этель утверждала, что это не так. Ее тоже удивляло, что мой муж постоянно приходит днем и отсылает ее домой. Она решила, что плохо работает, и поделилась с ним своим беспокойством. Однако он уверил ее, что к ней нет претензий, просто у него бывает свободное время и он хочет получить удовольствие от общения с дочерью. Потом Чарли сказал, что не следует никому говорить об этом, и повысил ей плату. Именно тогда я впервые заподозрила неладное и поняла, что он зачем-то хочет изолировать меня, занять мое место в жизни дочери.

Ева замолчала, глотая слезы.

– И самое ужасное то, что я невольно этому потворствовала, из-за работы долго не замечая происходящего.

Она постаралась успокоиться, покрутила золотой ободок кольца на левой руке, затем вновь продолжила:

– Когда я сказала ему о том, что узнала от Этель и декана английского отделения, он пришел в ярость. Я была потрясена. Чарли всегда себя контролировал, таким я его никогда не видела.

Алан бросил на нее быстрый взгляд. Всегда себя контролировал? Вероятно, она просто закрывала глаза кое на что…

– Муж заявил, что знает, как лучше для его дочери, и не стоит этого даже обсуждать. Именно тогда он перешел из нашей спальни в отдельную комнату – по другую сторону от детской. Но этим не ограничилось. Он уволил Этель, не посоветовавшись со мной, и каждое утро начинал заниматься с Рози раньше, чем я уходила на работу.

Я не знала, что делать. Пыталась поговорить с ним, но он приходил в неистовство. Поэтому я обратилась к близкой подруге, психологу, рассказав, что произошло. Она предложила помочь Чарли, полечить его… Но как это сказать ему? Наконец я решилась. В итоге он… ударил меня. – Ева сжала дрожащие губы, не в силах продолжать. Вздохнула, чтобы успокоиться, и пробормотала: – Я подала на развод на следующий же день. Чарли совсем распоясался. Мне пришлось уйти из дома вместе с Рози, потому что он грозил мне убийством. Он без конца звонил мне, даже на работу, говорил отвратительные вещи…

В первый день, когда слушалось дело о разводе, Чарли проклинал судью, снова угрожал мне и… Рози. Опекунство над нашей дочерью выиграла я – неуравновешенность отца была слишком очевидна.

После развода я не встречала его целых три месяца. Но однажды он подстерег меня на стоянке автомашин возле продуктового магазина, когда уже стемнело. Рози была со мной. Он силой заставил меня сесть в его машину и отвез за город. Там он открыл дверь, выпихнул меня… и сказал…

– Да? – спросил Алан, увидев, что она замолчала.

– Он сказал… если я приду за Рози, он убьет ее… а потом себя.

Эти слова пронзили Алана мукой.