"Идущие в ночь" - читать интересную книгу автора (Васильев Владимир, Ли Анна)

Глава двадцать третья Четтан, день двенадцатый

Я пришла в себя после короткого забытья и с трудом поднялась на ноги. Косые лучи утреннего Четтана освещали пологий склон, усыпанный каменным крошевом. Не успела я сделать и пары шагов к сложенной близ прогоревшего костра одежде, как острый осколок камня впился мне в подошву. Я помянула джерхов, дохромала до одежды и уселась на нее, чтобы вытащить занозу.

Маленький осколочек, окрашенный моей кровью, полетел в золу. А я осталась сидеть на кожаном свертке, не в силах подняться. Значит, именно так и чувствуют себя люди? Причем всю жизнь. Тьма, как же они живут-то вообще?

Так, видно, и живут. В смысле — хреново.

Вчерашний синий день я помнила почти весь. И непривычная память придавила меня тяжким грузом. Голова казалась разбухшей и мягкой, как вареная тыква, и мысли в ней бродили бестолковые и невнятные. Кажется, прошлым — или позапрошлым? — красным днем я задавалась вопросом, какие неприятности свалятся на мою голову вместе с полным обретением памяти. Ну, вот и ответ.

Оказывается, помнить все — это очень утомительно. И очень непросто нести ответственность за все свои поступки. Раньше я всегда знала, что у меня есть второе «я», Карса, которая распоряжается моей — нашей — жизнью наравне со мной. На пути к У-Наринне мы с Карсой сначала встретилась, как два сознания, два разных «я» внутри одного тела. А затем слились воедино. И теперь Карсы рядом со мной нет, потому что она — во мне.

Хотя мои повадки, пристрастия и даже мысли слегка меняются в зависимости от того, в каком из обликов — человеческом или зверином — я нахожусь, сознание у меня одно. Одно «я». И это «я» вот-вот станет осознавать и помнить себя непрерывно. Лишь мимолетно отвлекаясь на такую мелочь, как пересвет.

Тьма и демоны! Да я этого просто не выдержу. Лю, что ты наделал? Я же умом двинусь от такой жизни!

Я сердито лизнула пальцы, перепачканные кровью из ранки на ступне, и потерла их друг о друга.

Наверное, все не так страшно. Это с непривычки у меня голова пухнет. Привыкну, и перестанет. Ведь люди и в самом деле живут именно так. И сознание у них одно, и память непрерывная…

Только вот я по-прежнему не человек. Даже в большей степени не человек, чем раньше, потому что стала больше понимать и уметь такого, что человеку недоступно.

Я с раннего детства знала: даже красным днем, в человеческом облике, я не принадлежу к людям. Потому что не помню ничего про синие дни. Потому что почти не сплю. Потому что на меня и красным днем смотрят, как на опасного зверя. Ну, о таких сложностях, как два «я» в одном теле, я по ту сторону Юбена не задумывалась…

Ага, вот и подсказка. Сон! Люди, в отличие от меня, спят часто и помногу. Может, сон — это не только отдых тела, как мне всегда казалось? А еще и способ прервать на несколько часов линию существования своего «я». Перестать быть собой. Вообще ненадолго перестать быть.

Тогда понятно, почему мне до сих пор не был нужен сон. Тело сбрасывает с себя усталость в момент превращения, а разрозненные половины моей личности раньше спали по очереди. Причем спали немеряно, целыми днями.

Тьма! Выходит, я выспалась на две жизни вперед. Так что мне и впредь сон не понадобится.

А в общем, все мои страхи — ерунда. Все очень просто, и не надо к жопе крылья пририсовывать, как выражался старина Унди. Я всего лишь устала. Устала от долгого и опасного пути. Была бы я человеком, у меня бы уже ни руки не двигались, ни задница в седле не держалась, ни глаза не глядели. Но я мадхет, и поэтому мое тело не просит отдыха — а душа вот запросила.

Ничего, до У-Наринны осталось совсем немного. Я прислушалась к своим ощущениям. Новые умения росли и крепли во мне с каждым пересветом, и сегодня я уже точно могла назвать расстояние до Каменного леса. Пути нам осталось дня на два, не больше.

А, дж-жерх! Все продолжаю по привычке считать только красные дни. Так я очень скоро запутаюсь. Пора переходить на человеческий счет. Красный день да синий день, вместе сутки. «Вчера» — это прошлые сутки. А прошедший красный день может оказаться как вчерашним, так и сегодняшним. Кстати, интересно, почему сутки считаются, начиная с красного дня? Потому ли, что Четтан — старший из Близнецов? Эх, никто мне не ответит на этот вопрос. Только Унди, упокой Тьма его нетрезвую душу, ответил бы… Итак, до Каменного леса осталось идти двое суток, то есть четыре дня. Если, конечно, нас не сильно задержат какие-нибудь вампиры, призраки или духи. В общем, местная нечисть.

Я встала и принялась одеваться. Быстрее в дорогу! До пересвета нужно проделать не меньший кусок пути, чем вчерашним синим днем.

Я сноровисто оседлала жеребца, усадила на плечо необычно молчаливого Корнягу, свистнула анхайру и вскочила в седло. Вперед, Ветер!

Ветер радостно рванул с места в галоп — только камни брызнули из-под копыт. Анхайр, прижав уши и выстелив хвост, серой тенью мчался рядом.

Молодчина Одинец, он вчера изрядно приблизился к цели. Весь синий день гнал коня без передышки — благо Ветер, наш магический скакун, был этому только рад. Я, правда, разозлилась, когда Одинец застрял на холме перед непонятной плитой — сначала затеял перепалку с карликом, а потом и вовсе выпучил глаза и уставился в никуда. Какого джерха? Я сперва злилась, потом заскучала, отвлеклась — в зверином теле я вообще легко отвлекаюсь — и вернулась к реальности только от звона монет. Одинец расплачивался с карликом. Причем монетами из моего кошелька. Смутные дни! Я так возмутилась, что у меня дар речи отнялся. То есть, я даже мяукнуть не смогла.

Но когда мы спустились с холма, я вдруг обнаружила, что мы гораздо ближе к У-Наринне. Что-то Одинец там, рядом с изрезанной странными знаками плитой, сделал такого, что приблизило нас к цели. Вот это да! Я посмотрела на анхайра с новым уважением. Надо будет когда-нибудь спросить его, что же произошло на холме. Когда-нибудь потом.

Как много мыслей и дел я откладываю «на потом»… А что, если этого «потом» не будет? Мы ведь еще не дошли до Каменного леса. Последний участок пути может оказаться самым трудным. Даже наверняка окажется. И, даже если мы дойдем до У-Наринны, наш путь может оборваться в схватке у Трона. Ведь у нас есть соперники.

В У-Наринну идут представители Старшей расы. Хоринги, с которыми мы уже сталкивались дважды, и обе стычки показали, что они сильнее нас.

В У-Наринну идет таинственный Седракс, которому повинуются вампиры, и идет наверняка не один. Я вспомнила надменного молодого колдуна, назвавшегося Аншаном. Охотника на оборотней, который танцевал вокруг моего костра. То есть, понятное дело, не танцевал, а творил заклинания, но тогда это выглядело для меня как танец. Засмотревшись на колдовские выкрутасы Аншана, я потеряла власть над собой, и чуть было не выложила ему все, что знала. Аншан — враг, сильный и опасный. И он, судя по всему, тоже идет в У-Наринну.

Мда-а… Надеюсь, что у старикашки Лю есть в запасе несколько неожиданностей для наших соперников. Не безумец же он, в самом деле. Хотя мы с Одинцом уже давно не те наивные и самонадеянные лопухи, которые одиннадцать суток назад отправились в Дикие Земли, против хорингов или чародеев нам не выстоять. Да, мы уже стали чувствовать и понимать магию. Но за несколько дней чародеем не станешь.

А, может, Лю — именно безумец? Почему я, собственно, так уверена в его здравом рассудке?

Люди, вообще-то, считают всех колдунов сумасшедшими. Опасными безумцами, наделенными таинственной силой. Болтают даже, будто именно колдовская сила сводит чародеев с ума, поскольку человек не может носить эту силу в себе и не рехнуться от натуги. Мол, если бы нашелся такой идиот, который привязал бы на спину мешок муки и с ним ходил, он бы живот надорвал. Ну, а колдуны себе ум надрывают.

Может, и есть в этих россказнях зерно правды. Не на пустом же месте они возникли. Но, по-моему, зернышко это совсем крошечное.

Просто люди считают ненормальными всех, кто от них отличается. Я испытала это на себе. А то, что кто-то может отличаться в лучшую сторону, им просто в голову не приходит. Не такой, как все — значит, ущербный.

Колдун? Умеет то, чего не умеют обычные люди? Значит, мало того, что сумасшедший, так он еще и опасен. Нужно держаться от него подальше, а лучше бы выжить чародея из города хитрыми кознями.

Оборотень? Нечисть поганая. Недочеловек, лишенный души. Отдать его Чистым братьям, пусть бросят в яму с червями-мясоедами. Ах, он способен оправиться от ран? Значит, убить отродье на месте!

Так что я склонна считать чародеев вполне здравомыслящими. Очень может быть, что они мыслят даже более здраво, чем обычные люди. Им доступно гораздо больше, чем простому человеку; они видят мир иначе и рассуждают тоже иначе. Наверное, встречаются и среди колдунов безумцы. Но не всякий колдун — безумец. Как не всякий безумец — колдун.

Вообще, с виду Лю-чародей доверия не внушает. На сумасшедшего он, правда, не похож — но и на нормального тоже. То суетится, то напускает на себя важный вид. То говорит умно и кратко, то мямлит и врет не хуже Корняги. У меня вдруг возникло подозрение, что хитрый старик притворяется. Ведет себя именно так, как, по общему мнению, и должен себя вести чародей. А на самом деле…

Я вызвала в памяти последнюю встречу с чародеем, и мои новые чувства подтвердили — суетливость Лю напускная, внешняя. Под нелепым обликом старика кроется спокойная и уверенная сила.

В пользу Лю, как по мне, говорит еще и то, что его считают другом такие разные и такие серьезные люди, как лекарь Самир, шаман Кхисс и воин Дост. С каждым из них я виделась недолго, но они успели внушить мне уважение. Жаль, что их с нами нет. Вот это был бы достойный отряд для похода в У-Наринну!

В общем, будем надеяться на Лю.

А еще неплохо бы нам самим научиться использовать магию. Например, бросаться огненными шариками, как давешние вампиры. Я вспомнила, как после магического моста через каньон зарекалась — дескать, никогда не стану иметь дела с магией. И усмехнулась.

Четтан уже заметно поднялся над горизонтом. Сегодня его утренние лучи грели мне не затылок, а левую щеку. Одинец вчера свернул на юго-восток, что меня несколько удивило. Я бы, пожалуй, продолжала путь на запад. Перевалила бы через горы, а там уж свернула на юг. Наверное, анхайр не захотел идти в горы, не зная проходов и троп.

Теперь мне оставалось только следовать выбранному Одинцом направлению, потому что дорогу на юг преграждала каменная стена. Судя по всему, когда-то это был невысокий скальный гребень, но потом неведомым строителям вздумалось заложить неровности и надстроить стенку блоками из тесаного камня. И было это очень давно, потому что стена успела изрядно разрушиться. Хотя все еще оставалась высокой.

Кем были древние строители? Людьми? Вильтами? Демонами? А, может, они принадлежали к какой-то неведомой расе, давным-давно ушедшей во Тьму? Не знаю. И вряд ли когда-нибудь узнаю…

Моей голове от размышлений о чародеях изрядно полегчало. Она стала ясной и свежей, как будто ее проветрили. Удивительно. Раньше длинные рассуждения, наоборот, затуманивали мне мозги. С каких это пор во мне произошла такая перемена? Трудно сказать. Изменения накапливаются исподволь, а потом ты вдруг понимаешь, что стал другим. Нельзя ткнуть пальцем — вот он, именно тот миг, когда я изменился.

Только обычно перемены происходят медленно, на протяжении многих кругов. А нас с Одинцом путь в У-Наринну меняет стремительно, как… как пересвет — тело оборотня.

Я поискала взглядом анхайра. Одинец бежал чуть впереди и поодаль. Он опустил морду к самой земле и что-то сосредоточенно вынюхивал среди камней. Опять какую-нибудь крысу почуял? Словно услышав мои мысли, вулх чихнул и оглянулся на бегу. Взгляд его был укоризненным — ну что ты, мол, меня в такой чепухе подозреваешь? Не до крыс нынче.

— Ну, извини, — сказала я. И прислушалась к себе.

Странно, но мне совершенно не хотелось есть. И вчера, синим днем, я тоже не испытывала голода. Неужели чем ближе к У-Наринне, тем больше состояние тела определяется состоянием духа? Прямо сейчас мне важнее всего добраться до вехи железа. А плотские потребности — это дело десятое.

Пить, впрочем, хотелось. Не все потребности во мне вымерли. Я отстегнула от пояса флягу и сделала пару глотков.

— И мне! — ожил за плечом Корняга.

Я отдала ему флягу и подумала, что пенек сейчас начнет ныть — мол, не мешало бы пожрать. Но Корняга побулькал водой, а насчет завтрака промолчал. Я даже не удивилась, потому что была занята совершенно другими мыслями.

Я вдруг почувствовала, что веха железа близко. Что мы скоро выедем прямо к ней. Если проехать между этими двумя бугорками… Нет, лучше между теми… Местность, как назло, была неровная. Бугры и впадины сильно мешали мне сосредоточиться. Я по привычке выбирала не ту дорогу, которая нужна, а ту, где легче проехать верхом.

Смутные дни! Я закрыла глаза и стала править, руководствуясь внутренним чутьем. Ветер послушно отзывался на малейшее движение поводьев. Я снова открыла глаза не раньше, чем через полчаса. Погода тем временем успела испортиться. Небо быстро затягивали серые облака, и солнце то скрывалось за ними, то выныривало в разрывы, которых становилось все меньше. На окружающие нас невысокие холмы то набегала тень, то все вокруг снова озарял красный свет Четтана. Но ненадолго.

Наверное, в небе дул сильный ветер. Здесь, внизу, он лишь изредка налетал порывами, и снова становилось тихо.

Я направила жеребца в обход круглого холма. Так, теперь нам во-он в ту ложбинку… Одинец, ты видишь?

Тучи сплошь застлали небо, и оно низко провисло над нами. Мир стал тускло-багровым, сумрачным.

Я и не заметила, за каким поворотом холмы расступились, и мы оказались в обширной долине. Под копытами коня захрустел песок. Присмотревшись, я поняла, что это не песок, а пыль. Странная пыль, которая отзывалась скрежетом на прикосновение. Рассеянный облачной пеленой свет Четтана окрашивал ее в ржаво-красные тона.

Мы продолжали двигаться вперед, и я с любопытством оглядывалась по сторонам. Нам стали попадаться непонятные конструкции. Это были сложные нагромождения железных плоскостей и прутьев — то измятые и покореженные, то частично расплавленные и спекшиеся в уродливые лепешки. Кое-где на земле поблескивали лужицы застывшего металла. В рытвинах, ложбинах и неглубоких оврагах густым слоем лежала ржавая пыль.

Это было странное место. В воздухе висел кисловатый запах металла. Неожиданный порыв ветра бросил мне в лицо горсть пыли, и я вздрогнула. Пыль оказалась колючей. Как будто она была железной.

Здесь все говорило о металле. Даже небо стало казаться мне сделанным из тусклой меди. Но, насколько хватало глаз, я не видела впереди ничего похожего на веху железа. Куда же идти дальше? Я закрыла глаза и сосредоточилась.

Меня окружала бесцветная пустота. Пути дальше не было.

Все направления казались одинаковыми. Одинаково бессмысленными, потому что ни в одной из сторон не сияли манящие огни У-Наринны. Везде было сумрачно и пусто.

Т-темное небо! Я не поверила своим чувствам. Ведь только что я знала наверняка — вот он, путь. Вот она, веха железа впереди… И где же эта веха, куда подевалась? Куда мы свернули?!

— Одинец! — негромко окликнула я. — Ты что-нибудь понимаешь?

Вулх поднял ко мне острую морду. На морде были написаны растерянность и отчаяние. Мол, все так плохо, что впору завыть — и завыл бы, если бы от этого не стало еще безысходнее.

Я еще долго не соглашалась признать, что мы заблудились. Для начала я попыталась вернуться по собственным следам, но колючая пыль не хранила следов. Обломки металлических сооружений вроде бы выглядели совершенно разными, но на поверку оказалось, что я не могу сказать — проезжала я мимо этой замысловато изломанной и оплавленной конструкции, или еще не проезжала.

Звериный нюх анхайра был здесь непригоден, как и мое чувство направления. Не сумел мне ничего подсказать даже Корняга, который, по идее, запоминал наизусть любую пройденную дорогу. В Сунарре это умение корневика выручило нас всех. Но сейчас он только беспомощно развел ветками.

— Я не знаю, что это за место, — проскрипел Корняга. — Здесь нет дорог. Здесь некуда идти.

Через некоторое время я вынуждена была с ним согласиться. Мы перепробовали все доступные нам способы отыскать путь, и ни один из них ни к чему не привел. Вокруг простиралась однообразная равнина, засыпанная красноватой пылью. Ничего не менялось. Ничего не двигалось, кроме нас. Даже Четтан так упорно прятался за тучами, что мне стало мерещиться, будто его там и вовсе нет.

Зачем идти, если не знаешь нужного направления? Вороной жеребец встал и отказался повиноваться, когда я пнула его пяткой, чтобы двигался дальше. Я спрыгнула на землю и повела Ветра в поводу. Может, это всего лишь глупое упрямство, но пока у меня есть силы — я буду идти.

От окружающей нас картины меня охватывало чувство тоскливой обреченности. Я уставилась себе под ноги и долго шла так, не поднимала взгляда. А когда наконец решила осмотреться, то глазам моим предстало нечто невероятное.

На очередной железной решетке сидел человек. Точнее сказать — ребенок. Это была девочка. Миловидная мордашка, рыжие косички. У меня когда-то были точно такие же. Курносый нос сплошь усеян конопушками. На вид ей можно было дать кругов восемь-девять. Во всяком случае, не больше десяти.

Тьма и демоны! Почему-то меня больше всего поразило не то, что я встретила в этом проклятом месте человека, и не то, что этот человек оказался маленькой девочкой. Самым удивительным мне показалось то, что на девочке было надето чистое опрятное платьице, а на ногах красовались плетеные из сыромятной кожи сандалии на деревянной подошве.

В таких сандалиях по горам да по лесам не походишь. А девочки в чистеньких платьицах казались мне сверхъестественными созданиями еще с тех пор, как мне самой было меньше десяти кругов. Потому что, стоит только влезть на чердак или забраться в конюшню, и платье мгновенно перестает быть чистым. А хуже всего в нем лазить через заборы. Сколько себя помню, я всегда предпочитала носить штаны.

Девочка спокойно рассматривала меня. Затем перевела взгляд на Одинца. Похоже, ее наше появление не удивило. Да кто она вообще такая?!

Я попыталась взглянуть на нее внутренним взором. Обычный ребенок. Во всяком случае, живое существо из плоти и крови, а не морок и не привидение. Может, и были в девчонке какие-то особенности магического свойства — даже наверняка были! — но я их не разглядела.

Ну, с живым человеком можно поговорить. Я кашлянула.

— Ты знаешь, где мы? — осторожно спросила я. — Что нас окружает?

— Здесь была веха железа, — тоненьким голоском ответила девочка. Голосок был невеселым. — Вехи больше нет. Ее уничтожили.

— Кто?! — вырвалось у меня.

Девочка пожала плечами. И правда, сейчас не так важно, кто уничтожил веху. Гораздо важнее решить, что же делать нам.

— Теперь путь в У-Наринну разрушен, — спокойно сказала девочка. — Дальше дороги нет. И обратно тоже нет. Отсюда нельзя выйти.

— Как — совсем нельзя? — упавшим тоном переспросила я.

Оказывается, я до сих пор продолжала надеяться вопреки очевидности. Очень грустно услышать, как кто-то подтверждает твои самые худшие предположения.

Девочка покачала головой.

— Совсем, — тихо сказала она. — Это место теперь отрезано от мира. Здесь нет времени. Здесь ничего нет.

Я вздрогнула, потому что рядом тихонько заскулил вулх. Наверное, решил, что хуже уже не будет. Можно выть.

— И как же нам быть? — горько спросила я.

— Сделать новую веху, — буднично ответила девочка.

За моим плечом тихо ойкнул Корняга. Девочка протянула ко мне руку и раскрыла ладонь. На ладони лежало продолговатое золотое зернышко. Металл был живым. Он жарко сиял, распространяя вокруг золотистое свечение. И еще он переливался, меняя яркость и оттенки. Желтые блики скользнули по ладони девочки и разлетелись во все стороны, как шаловливые мотыльки.

Я заморгала. Девочка сжала пальцы, и мир снова стал тускло-ржавым.

— Что это? — почему-то шепотом спросила я.

— Последнее семечко Железного поля, — серьезно сказала девочка. — Мне едва удалось его спасти. Если мы сумеем вырастить из него новую веху, то сможем продолжить путь.

— А что для этого нужно? — поинтересовалась я.

— Сначала, — деловито сказала девочка, — нужно развести костер.

И она спрыгнула с железной конструкции, ухитрившись не зацепиться платьицем за прутья. Деревянные подошвы сандалий глухо стукнули о твердую землю. Я огляделась в поисках топлива. На мой взгляд, поблизости не было ничего, что могло бы гореть. Разве что кое-какие вещи из моей поклажи. Да еще эти самые сандалии. Даже если мы с девчонкой согласимся пожертвовать своими вещами, из такой малости костер не разведешь.

Девочка сделала шаг в сторону и поманила меня за собой. Она действовала так уверенно, словно знала, что именно ищет. Наверное, и впрямь знала. Мы спустились в небольшой овражек — такие овражки довольно часто попадались мне на пути. На дне его толстым слоем лежала ржавая труха. А на склонах то тут, то там росли из земли странные металлические кустики. Больше всего они походили на водоросли. Или на сухую полынь. Ажурные серебристые веточки казались невесомыми. Девочка наклонилась и легко отломила один кустик.

— Их нужно много, — сообщила она. — Как можно больше.

Я протянула руки к соседнему серебристому кустику. Металл действительно оказался очень легким. И хрупким.

Мы ободрали все склоны этого овражка, отнесли охапки серебристых веточек туда, где тоскливо топтался на одном месте Ветер, и отправились на дальнейшие поиски. Корняга увязался за нами, а Одинец остался сидеть рядом с Ветром. Уходя, девочка обернулась и хладнокровно бросила анхайру:

— А ты пока поищи такую… ну, вроде как металлическую лепешку. Только изогнутую. Понял? Только не уходи далеко — потеряешься.

На мгновение перед моим мысленным взором мелькнула картинка, которую девочка передала анхайру. На языке вулхов, что ли? Картинка была точнее словесного описания.

Анхайр озадаченно кивнул. И поднялся с места.

В этот раз мы нагрузили металлические водоросли на Корнягу и отправили его назад, а сами продолжали собирать топливо. Пенек, поверх которого громоздился необъятный, в пять раз больше его самого, ворох серебристых веточек, выглядел потрясающе. Я даже и сравнения подыскать не смогла. Провожая его взглядом, я пробормотала себе под нос:

— Одни дрова другие дрова понесли…

Только в этот миг я поняла, что кто-нибудь другой на моем месте, перечисляя способные гореть предметы, мог бы включить в этот перечень и Корнягу. Кто-то другой, умный и расчетливый — но не я. И наверняка не Одинец. Даже если бы единственным способом выбраться отсюда было развести костер из корневика, я бы не смогла убить друга. И плевать мне на все, даже на собственную жизнь. И на У-Наринну.

Да, хоть я и обзываю Корнягу настырным пнем, нахлебником и врунишкой — собственно говоря, он такой и есть, — неунывающий корневик давно стал мне другом, а не просто попутчиком. Как и анхайр. Выходит, путь в Каменный лес подарил мне целых двух друзей — больше, чем у меня было за всю жизнь.

Выбираясь из оврага, Корняга накренился, и несколько веток выпали из охапки. Он не сумел придержать их, и хрупкие веточки рассыпались серебристым прахом.

— Смотри, куда корни ставишь! — прикрикнула я.

— Да я и смотрю, — обиженно проскрипел корневик. — Только ничего не вижу. Ветки глаза застят.

— Ладно, живи, — фыркнула я. — Может, еще пригодишься.

Я чуть не добавила «на растопку», но прикусила язык. Пенек такой шутки явно не поймет. Еще и обидится, чего доброго.

Ломая хрупкие металлические кустики у самого основания и осторожно складывая их на землю, я продолжала обдумывать эту мысль. И мне даже удалось найти для нее хорошее выражение.

«С деревьями об огне не шутят».

По-моему, эта фраза могла бы занять достойное место среди присловий Унди Мышатника.

Когда мы принесли еще по одной охапке легких серебристых веточек, их собралась огромная куча.

— Хватит, — решила девочка, тряхнув косичками.

Она обернулась к анхайру. Вулх повел хвостом, приглашая нас следовать за ним. Через пару десятков шагов он остановился над небольшой рытвиной. Девочка наклонилась и, как мне показалось, без особых усилий достала из ямы лепешку темного металла. Металл, расплавившись, затек в углубление и застыл в виде причудливо изогнутого листа. При желании его можно было использовать как блюдо. Или миску.

Мы вернулись к решетчатой железной конструкции, около которой по-прежнему понуро стоял Ветер.

— Отойди, — велела жеребцу девочка, и он послушался. Рыжая кроха повернулась к Корняге:

— А ты вообще уберись подальше. Тут сейчас будет костер до небес.

Корневик торопливо отполз в сторонку.

Девочка положила у основания решетки охапку металлических веточек, поставила сверху на прутья найденное Одинцом блюдо и бережно опустила в него золотое зерно.

— Ну что же ты? — обратилась она ко мне. — Поджигай!

Я пожала плечами, вытащила кремень и ударила по нему кресалом. Синяя искра упала на серебристые ветки.

Металл занялся мгновенно. Он вспыхнул ослепительным пламенем диковинного, никогда не виданного мной оттенка. Мне не с чем сравнить этот цвет — ну вот, скажем, если взять бледнофиолетовый, только очень-очень яркий, нестерпимо яркий… Нет, я не могу его описать.

Сгорая, металлические ветки не трещали, как дерево, а шипели и пузырились. Они стремительно таяли, питая невероятный костер.

— Подбрасывай еще, — велела девочка, хватая следующую охапку веточек.

Слепящее пламя встало стеной вокруг темного блюда с золотой крупинкой на нем. Бросая в огонь новые ветки, я пыталась разглядеть, что происходит с зерном. У меня мгновенно разболелись глаза, из них потекли слезы, но я упрямо продолжала всматриваться в костер.

Золотое зернышко шевельнулось и начало меняться.

Желтый металл вспучился и стал разбухать. Зернышко лопнуло и раскрылось, как стручок фасоли. Из него наружу поползли мелкие черные крупинки, заполняя собой блюдо. Их было много — гораздо больше, чем могло поместиться в золотом зерне.

Металлические ветки сгорали быстро. Последняя охапка топлива полетела в огонь. Костер ярко вспыхнул. Девочка вдруг протянула руки и выхватила металлическое блюдо прямо из пламени.

— А теперь — сей! — крикнула она высоким детским голоском. — Я сохранила зерно, ты должна засеять поле. Да быстрее же! Иначе начнется огненный хаос!

Я ошеломленно приняла от нее блюдо, вся сжавшись в предчувствии ожога. Но блюдо оказалось холодным. Я крепко обхватила его левой рукой и прижала ребром к животу, а правой рукой зачерпнула горсть черных металлических крупинок.

Черные зернышки жирно поблескивали, но на ощупь были сухими. И слегка покалывали пальцы. А еще они оказались очень тяжелыми. Первая горсть просыпалась между пальцами прямо мне под ноги.

— Торопись! — в отчаянии простонала девочка.

Я захватила с блюда следующую горсть и, размахнувшись, жестом сеятеля рассыпала крупинки по земле. Я шла, не оглядываясь, и разбрасывала черные зернышки горстями, стараясь засеять как можно больший участок. Остановилась я только тогда, когда блюдо опустело. К этому моменту я успела сделать несколько расширяющихся кругов вокруг того места, где меня ожидали девочка и верные спутники.

Там, где первые зернышки упали на ржавую пыль, вся земля уже успела покрыться шевелящимся слоем черных крупинок. Прижавшись к теплому боку Ветра, я потрясенно наблюдала, как мелкие зернышки слипаются вместе, превращаясь в приплюснутые кругляши, формой и размерами напоминающие каштаны. Воздух наполнился тихим шуршанием и стал свежим, как после грозы. Голубые искры заплясали между черными металлическими почками. Призрачное зарево взметнулось над засеянным полем.

А потом со звонким лязгом лопнул первый каштан. Из осколков оболочки проклюнулся росток, верхушка которого была свернута в спираль подобно ростку папоротника, и стал стремительно расти. Зазвенели, лопаясь, соседние почки. Из них устремились кверху гибкие стальные стебли, на ходу разворачиваясь с грозным скрежетом металла о металл.

Наконец первые из проклюнувшихся ростков вытянулись высотой примерно мне по пояс и полностью развернулись.

— Тьма-ах! — выдохнула я.

Каждая почка превратилась в стальной клинок с заточенным до бритвенной остроты лезвием. Смертоносная трава вдруг заколыхалась, как под ветром — хотя вряд ли обычный ветер мог взволновать такое поле. Сталкиваясь друг с другом, гибкие клинки высекали желтые искры. Острия ближайших к нам клинков угрожающе нацелились в нашу сторону.

Я потянулась к походной сумке, из которой выглядывали завернутые в лоскут кожи магические ножны. Если дойдет до битвы со всем этим полем, даже Опережающий нас не спасет — но, по крайней мере, некоторое время я продержусь.

— Не надо, — тихо сказала девочка. — Нам не придется сражаться. Но мы должны напоить поле.

— Чем? — дрогнувшим голосом спросила я. Хотя и так знала ответ.

— Что пьет сталь? — улыбнулась девочка.

Я вынула из-за пояса хадасский кинжал, полоснула себя по левому запястью, отдала кинжал девочке и подставила под горячую струйку крови правую ладонь. Девочка умело перехватила кинжал и поманила к себе анхайра. Одинец попятился.

— Так нужно, серый брат. Подойди, — попросила я.

Анхайр неохотно подставил девочке предплечье. Она взмахнула кинжалом, и темная кровь вулха заструилась по серой шерсти. Я прижала левое запястье к губам, и подставила под разрез правую ладонь, чтобы моя кровь смешалась с кровью анхайра. Девочка молча разрезала себе руку, и ее кровь закапала туда же.

— Поливай, — велела она.

Я послушно шагнула к стальной траве и окропила блестящие клинки смешанной кровью нас троих.

Клинки вздрогнули. Дрожь передалась от них к соседним, и по всему полю волнами пошла рябь. Гибкие лезвия дрожали мелко и часто, рождая протяжный негромкий звон. Так поет воздух под ударами доброго меча, и каждый клинок творит свою песнь. Мы все замерли и стояли неподвижно, слушая, как поет возрожденное нами Железное поле.

А потом поле вдруг снова стало меняться. Серая сталь клинков превратилась в пронзительно-голубую, яркую, как небо в день Меара. Голубой цвет сменился густо-синим. Затем металл вдруг потемнел до угольной черноты, а в следующий миг приобрел невиданный багрово-фиолетовый оттенок, и алые огни вспыхнули на остриях клинков.

— Штормовая сталь Предтеч, — глухо пробормотала девочка. — Тех, кто были учителями хорингов. Смотри! Это облики Железа от начала времен до наших дней.

Железная трава побурела, затем сверкнула живым серебром ртути, и наконец к ней вернулся изначальный серо-стальной цвет и блеск. И тотчас над ровной поверхностью металлического поля взметнулись новые ростки.

В разных местах, раздвигая колышащиеся острия клинков, стремительно поднимались к небу толстые железные стебли с шишечками бутонов на конце. Одни стебли, едва поднявшись головками бутонов над уровнем травы, раскрывались шипастыми шарами джерховой колючки или разворачивали веера зазубренных лезвий. Другие продолжали расти, и только на высоте человеческого роста — а то и выше — расцветали подобно пышным садовым георгинам или лилиям, каждый продолговатый лепесток которых был маленьким смертоносным кинжалом.

Я невольно вспомнила хищную лилию со дна странной реки. При всей ее кровожадности, подводной охотнице на неосторожных рыбешек было далеко до этих убийственных цветов.

В том месте, где горел металлический костер, пробудивший к жизни золотое семя, поднялся над травой особенно высокий и прочный стебель. Он был усеян острыми шипами, а верхушку его венчал остроконечный шестигранный бутон из вороненой стали. По сравнению с остальными ростками этот стебель рос медленно. Все поле уже цвело, когда над нашими головами наконец начал неторопливо и величественно раскрываться огромный цветок.

Затаив дыхание, мы смотрели, как лопнули по швам и разошлись стальные грани бутона, как они медленно отогнулись вниз, а поверх них развернулись огромные и нежные, как крылья бабочки, золотые лепестки. От них исходило то самое ясное и переливчатое свечение, что и от золотого зерна, которое я впервые увидела на ладони девочки.

Добрые джерхи! Это было так красиво, что слезы наворачивались на глаза. Я смотрела, не отрываясь, потому что понимала — проживи я хоть до следующих Смутных дней, хоть еще дольше, такого зрелища мне не увидеть никогда.

Золотые лепестки затрепетали и с мелодичным звоном стали один за другим опадать на землю. Они были такими тонкими и легкими, что слетали вниз, медленно кружась, как лепестки живых роз. Когда цветок уронил последний лепесток, стало заметно, что под венчиком из отогнутых стальных граней набухла тяжелая медно-красная коробочка плода. И плод продолжал расти.

Он все разбухал, постепенно меняя форму, пока не принял вид сплюснутого шара размером с человеческую голову. Стальной венчик незаметно съежился, усох и отвалился. Плод почернел, затем засеребрился. А в следующий миг он налился пронзительным ртутным блеском и оторвался от стебля.

Сверкающий шар несколько мгновений неподвижно висел в воздухе. Потом по его поверхности побежали неясные тени. Но только когда по мне скользнул легкий серебристый отблеск, я поняла, что шар вращается. Слегка покачиваясь, он кружился, разбрасывая вокруг зеркальные блики, которые отражались в стальных лезвиях, множились и дробились, как отражение солнца в текущей воде.

Мы возродили веху железа.

Радость и облегчение нахлынули на меня животворной волной. Я вдруг поверила, что все будет хорошо. Что мы дойдем до У-Наринны, несмотря ни на что. И выиграем схватку у подножия Трона. Мы победим, и весь мир, прекрасный и неповторимый, будет открыт для нас. Для победителя в мир из У-Наринны ведут тысячи дорог, и мы пройдем по всем, если захотим. Потому что нам будет подвластно даже время.

Я не заметила, когда и как на краю Железного поля показалась неуклюжая фигура. Рудный Страж шел к нам через поле, ласково и бережно разводя в стороны острые клинки. Стальная трава льнула к нему, как садовые цветы к хорошему садовнику.

Страж добрался до нашего островка пустой земли и склонился перед нами в непривычном поклоне, скрежеща металлическими суставами. И голос его, когда Страж заговорил, был больше похож на скрежет.

— Благодарю за то, что вы сделали, — сказал Страж. — Отныне железо будет вас помнить и узнавать. Всегда и везде.

Я не знала, что ответить металлическому чудищу, поэтому просто склонила голову в знак уважения к его словам. Впрочем, Рудный Страж не ждал ответа.

— Я должен одарить вас, — проскрежетал он. — Так было всегда, еще когда людей не было на свете. Я мог бы подарить вам золото, как вы называете сталь Четтана. Но Идущим в Ночь золото ни к чему.

Я кивнула. Я вдруг поняла, что думаю про золото, как про тяжелый, неудобный и малонужный металл.

— Я бы дал вам серебро, как зовете вы сталь Меара. Но для вас серебро опаснее, чем для ваших врагов. Металл младшего Близнеца жаден, он любит пить изменчивую кровь.

Еще чего не хватало! Испокон века нечисть убивали серебром. Оборотней, например…

— Я бы дал вам черный свинец, сталь Ночной грозы. Но вы не совладаете с его могуществом, и невидимые бури источат ваши тела. Вы еще недостаточно могущественны, двуликие друзья металла, и скоро умрете. Кроме тебя, — он указал на девочку. — Но и для тебя, ребенок, чьего имени я не вижу, черный свинец слишком силен. Вам нужен дар истинной стали…

Страж задумался. Я почтительно ждала, искоса поглядывая на вулха. Тот лег в ржавую пыль, положил лобастую голову на передние лапы и затих.

— Я бы подарил вам меч, — наконец скрежетнул Страж. — Но тому, кто владеет Опережающим, — Страж уважительно кивнул в сторону ножен, — другие мечи не нужны. Поэтому прими от меня вот это. Отец Руды будет доволен, если это поможет вам.

Он протянул могучую лапищу и легко сорвал с железного стебля шипастый цветок, ощетинившийся во все стороны острыми стальными колючками. Под пальцами Стража смертоносный цветок послушно сложился в чешуйчатую остроконечную шишечку. Страж опустил шишечку на мою ладонь, еще покрытую ржавыми пятнами засохшей крови. Я осторожно потрогала подарок. Чешуйки шишечки плотно прилегали друг к другу и совершенно не резали кожу. И даже острый шип, которым оканчивалась шишечка, кололся не сильно. Ее можно было перекатывать в ладони, как угодно. Но я подозревала, что при необходимости шишечка снова раскроется в колючий стальной цветок.

— Спасибо, — улыбнулась я.

Страж вежливо лязгнул в ответ.

— Вам, наверное, сейчас трудно будет найти путь. Я выведу вас отсюда.

Он повернулся и пошел обратно через Железное поле. На этот раз стальная трава сама расступалась перед ним, открывая широкий проход. Я взяла Ветра под уздцы и осторожно двинулась вслед за Стражем. Клинки тихо позвякивали, смыкаясь позади нас плотной стеной.

Когда мы наконец миновали последний ряд железных клинков, я обернулась. Поле казалось огромным. Гораздо больше, чем виделось изнутри. Далеко-далеко, в нескольких перелетах стрелы от нас ртутной каплей сверкал над полем вращающийся шар. Последние дни мне не давала покоя мысль о том, что расстояние — на самом деле совсем не то, что под этим понимают люди. Но пока что эта мысль была слишком невнятной.

Ничего, когда-нибудь я додумаю и ее. Когда-нибудь потом. Тем более, что во мне окрепла уверенность, что это «потом» у нас будет.

А через несколько шагов я получила еще одно свидетельство в пользу своих мыслей о расстоянии. Страж Руд, проведя нас через поле, как-то незаметно оказался позади. Я продолжала идти вперед, ведя за собой вороного жеребца, и вдруг почувствовала, что ступаю не по хрусткой ржавчине, а по мягкой земле.

Я подняла голову.

Небо пылало чистым багрянцем четтанского заката. Алый шар Четтана повис над самым горизонтом. Легкие облачка, подсвеченные солнцем, были прозрачно-оранжевыми.

Мы вернулись.

Только увидев играющий всеми оттенками закат, я осознала, насколько тусклым и однообразным было небо в том месте, откуда мы пришли. Мне не зря казалось, что за сплошным покровом туч нет солнца. Его там действительно не было! А красноватый оттенок всему придавал не свет Четтана, а ржавчина, оставшаяся от прежней, разрушенной вехи.

Да, кстати! Теперь, когда веха пройдена, надо бы расспросить обо всем странную девочку с рыжими косичками. Судя по всему, она знает много полезного. Эх, Тьма, слишком скоро пересвет. В Железной долине я совсем утратила представление о времени.

— Хэй!

Я вдруг сообразила, что не знаю даже, как окликнуть девочку. Джерхи побери, как ее зовут? Я оглянулась.

Позади было беспорядочное нагромождение камней — от крупного щебня до глыб высотой в два человеческих роста. Если бы у меня еще оставались сомнения, как именно мы сюда пришли, при взгляде на это каменное безобразие они бы исчезли без следа. По этому нагромождению не то, что конь с поклажей — по нему и карса вряд ли проберется.

Девочка, повернувшись ко мне спиной, спокойно уходила в сторону каменной осыпи, постукивая сандаликами. Я изумленно окликнула ее:

— Постой! Ты куда?

Девочка обернулась, тряхнув косичками.

— Ты кто вообще? — выпалила я. — Как тебя зовут?

— Зачем одному оборотню знать ответы на столько вопросов? — улыбнулась девочка, забавно сморщив курносый нос. — Можешь звать меня, как хочешь. Мне будет приятно, если ты попрощаешься со мной по имени. До свидания, Тури.

Она замерла в ожидании. Не знаю, почему я восприняла ее слова всерьез. Очень странные слова. Может быть, потому, что все, связанное с этой девочкой, было странным — и по-настоящему серьезным.

— До свидания, — послушно сказала я. — До свидания… Амма.

Девочка кивнула. И скрылась за каменным блоком. Тьма! Ведь я же ее толком ни о чем и не спросила! А на то, о чем спросила, она не ответила.

— Хэй, Амма! — крикнула я. — Подожди!

Совсем забыв о том, что Четтан уже почти скрылся за горизонтом, я бросилась за девочкой.