"Избранное" - читать интересную книгу автора (Маяковский Владимир Владимирович)
ПЯТЫЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ
8 ЧАСТЕЙЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Приказ № 3
Прочесть по всем эскадрильям футуристов, крепостям классиков, удушливогазным командам символистов, обозам реалистов и кухонным командам имажинистов.
Где еще– разве что в Туле? —позволительно становиться на поэтические ходули?!Провинциям это!..«Ах, как поэтично…Как возвышенно…Ах!»Я двадцать лет не ходил в церковь.И впредь бывать не буду ни в каких церквах.Громили Василия Блаженного.Я не стал теряться.Радостный,вышел на пушечный зов.Мне льВычеканивать венчики аллитерацийбогу поэзии с образами образов.Поэзия – это сиди и над розой ной…Для меняНевыносима мысль,Что роза выдумана не мной.Я 28 лет отращиваю мозгне для обнюхивания,а для изобретения роз.Надс'оны,не в ревностьнад вашим сонмомэтамоясловостройка взвеена.Я стать хочув ряды Эдисонам,Лениным в ряд,в ряды Эйнштейнам.Я обкармливал.Я обкармливался деликатесами досыта.Ныне —мозг мой чист.Язык мой гол.Я говорю просто —фразами учебника Марго.Япоэзииодну разрешаю форму:краткость,точность математических формул.К болтовне поэтической я слишком привык, —я еще говорю стихом, а не напрямик.Но еслия говорю:«А!» —это «а»атакующему человечеству труба.Если я говорю:«Б!» —это новая бомба в человеческой борьбе.
Я знаю точно – что такое поэзия. Здесь описываются мною интереснейшие события, раскрывшие мне глаза. Моя логика неоспорима. Моя математика непогрешима.
Внимание!
Начинаю.
Аксиома:
Все люди имеют шею.
Задача:
Как поэту пользоваться ею?
Решение:
Сущность поэзии в том,чтоб шею сильнее завинтить винтом.Фундамент есть.Начало благополучно.По сравнению с Гершензоном даже получается научно.Я и начал!С настойчивостью Леонардо да Винчевою,закручу,раскручуи опять довинчиваю,(Не думаю,но возможно,что этонемногопохоже даже на самоусовершенствование йога.)Постепенно,практикуясь и тужась,я шею так завинтил,что просто ужас.В том, что я сказал,причина коренится,почему не нужна мне никакая заграница.Ехать в духоте,трястись,не спать,чтоб потом на Париж паршивый пялиться?!Да я его и из Пушкина вижу,как своипять пальцев.Мой способ дешевый и простой:руки в карманы заложил и стой.Вставши,мысленно себя вытягивай за уши.Такчерез годямогшею свободно раскручивать на вершок.Прохожие развозмущались.Потом привыкли.Наконец,и смеяться перестали даже —мало ли, мол, какие у футуристов бывают блажи.А с течением временипользоваться даже стали —при указании дороги.«Идите прямо, —тут еще стоят такие большие-большие ноги.Ноги пройдете, и сворачивать пора —направо станция,налево Акулова гора».
Этой вот удивительной работой я был занят чрезвычайно долгое время.
Я дней не считал.И считать на что вам!Отмечу лишь:сквозь еловую хвою,года отшумевши с лесом мачтовым,леса перерос и восстал головою.Какой я к этому времени —даже определить не берусь.Человек не человек,а так —людогусь.Как только голова поднялась над лесами,обозреваю окрестности.Такую окрестность и обозреть лестно.
Вы бывали в Пушкине (Ярославская ж. д.) так в 1925-30 году? Были болота. Пахалось невесть чем. Крыши – дыры. Народ крошечный. А теперь!
В красных,в зеленых крышах сёла!Тракторы!Сухо!Крестьянин веселый!У станции десятки линий.Как только не путаются —не вмещает ум.Станция помножилась на 10 – минимум.«Серьезно» —поздноявляется.Молодость – известное дело – забавляется.Нагибаюсь.Глядя на рельсовый путь,в трубу паровозу б сверху подуть.Дамы мимо.Дым им!Дамы от дыма.За дамами дым.Дамы в пыль!Дамы по луже.Бегут.Расфыркались.Насморк верблюжий.
Винти дальше!
Пушкино размельчилось.Исчезло, канув.Шея растягивается– пожарная лестница —головауже,разве что одному ИвануВеликомуровесница.
Москва.
Это, я вам доложу, – зрелище. Дом'а. Дома необыкновенных величин и красот.
Помните,дом Нирензеестоял,над лачугами крышищу взвеивая?Так вот:теперьпод гигантамигрибочкомэта самая крыша Нирензеевая.
Улицы циркулем выведены. Электричество ожерельями выложило булыжник. Диадемищами горит в театральных лбах. Горящим адрес-календарем пропечатывают ночь рекламы и вывески. Из каждой трубы – домовьей, пароходной, фабричной – дым. Работа. Это Москва – 940-950 года во всем своем великолепии.
Глобус – и то хорошо. Рельефная карта – еще лучше. А здесь живая география. Какой-нибудь Терек – жилкой трепещет в дарьяльском виске. Волга игрушечная переливается фольгой. То розовым, то голубым акварелит небо хрусталик Араратика.
Даже размечтался – не выдержал.
Воздухголосом прошлоговетрится басов…Кажется,над сечью облачных гульбв усах лучей головища Тарасов Бульб.Еще развинчиваюсь,и ужебежитглазза русские рубежи.Мелькнуливаляющиеся от войны дробилки:Латвии,Литвыи т. п. политические опилки.Гущей тел искалеченных, по копям скрученным,тяжко,хмуро,придавленная версальскими печатями сургучными,Германия отрабатывается на дне Рура.На большой Европейской дороге,разбитую челюстьВерсальским договором перевязав,зубами,нож зажавшими, щерясь,стоит француз-зуав.Швейцария.Закована в горный панцирь.Италия…Сапожком на втором планце…И уже в тумане:Испания…Испанцы…А потом океан – и никаких испанцев.Заворачиваю шею в полоборотца.За плечом,ледниками ляская —бронзовая Индия.Встает бороться.Лучи натачивает о горы Гималайские,Поворачиваюсь круто.Смотрю очумело.На горизонте Япония,Австралия,Англия…Ну, это уже пошла мелочь.
Я человек ужасно любознательный. С детства.
Пользуюсь случаем —полюсыполез осмотреть получше.Наклоняюсь настолько низко,что носморозвыдергивает редиской.В белом,снегами светящемся миреКуки,Пири.Отвоевывают за шажками шажок, —в пуп земленаугадвоткнуть флажок.Смотрю презрительно,чуть не носом тыкаясь в ледовитые пятна —я вотполюсыдюжинами б моготкрывать и закрывать обратно.Растираю льдышки обмороженных щек.Разгибаюсь.Завинчиваюсь еще.Мира половина —кругленькая такая —подо мной,океанами с полушария стекая.Издалисовершенно вид апельсиний;только тот желтый,а этот синий.
Раза два повернул голову полным кругом. Кажется, все наиболее интересные вещи осмотрены.
Ну-с,теперь перегнусь.Пожалуйста!Нате!Соединенныештат на штате.Надо мной Вашингтоны,Нью-Йорки.В дыме.В гаме.Надо мной океан.Лежити не может пролиться.И сидят,и ходят,и все вверх ногами.Вверх ногами даже самые высокопоставленные лица.Наглядевшись американских дивес,как хороший подъемный мост,снова выпрямляюсь во весьрост.Тут уже начинаются дела так называемые небесные.Звезды огромнеют,потому – ближе.Туманна земля.Только шумами дальними ухо лижет,голоса в единое шумливо смеля.
Выше!
Тишь.И лишьпросторы,мирам открытые странствовать.Подо мной,надо мнойи насквозь светящее реянье.Вот уж действительночто называется – пространство!Хоть руками щупай в 22 измерения.Нет краев пространству,времени конца нет.Так рисуют футуристы едущее или идущее:неизвестно,что вещь,что след,сразу видишь вещь из прошедшего в грядущее.Ничего не режут времени ножи.Планеты сшибутся,и видишь —разомразворачивается новая жизньгрядущих планет туманом-газом.
Некоторое отступление. —
Выпустят из авиашколы летчика.Долго ль по небу гоняет его?И точерез году кареглазого молодчикаглазаначинают просвечивать синевой.Идем дальше.Мое пребывание небом не считано,и яот зорь его,от ветра,от знояокрасился весь небесно-защитно —тело лазоревосинесквозное,Я так натянул мою материю,что ветромсвободнонасквозь свистело, —и ятитанистоборолся с потереюпривычногонашегоплотного тела.Казалось:миг —и постройки массарухнет с ногсо всех двух.Но яоковался мыслей каркасом.Выметаллизировал дух.Нервная система?Черта лешего!Я так разгимнастировал ее,что по субботам,вымыв,в просушку развешивална этой самой системе белье.Мысль —вещественней, чем ножка рояльная.Вынешь мысль из-под черепа кровельки,и мысль лежит на ладони,абсолютно реальная,конструкцией из светящейся проволоки.Штопором развинчивается напрягшееся ухо.Могу сверлить имилина бутыль нацелиться слухоми ухом откупоривать бутыли.
Винти еще!
Тихо до жути.Хоть ухо выколи.Но уши слушали.Уши привыкли.Сперва не разбирал и разницу нот.(Это всего-то отвинтившись версты на три!)Разве выделишь,если кто кого ругнетособенно громко по общеизвестной матери.А теперьне то что мухин полет различают уши —слышубиенье пульса на каждой лапке мушьей.Да что муха,пустяк муха.Слышукаким-то телескопическим ухом:мажорномира жерновбасит.Выворачивается из своей оси.Уже за час различаю —небо в приливе.Наворачивается облачный валун на валун им.Это месяц, значит, звезды вывели самчерез часпройдет новолунием.Каждая небесная силапо-своему голосила.Раз!Раз! —это близко,совсем близковыворачивается Марс.Пачками колецСатурнрасшуршался в балетной суете.Вымахивает за туром тур онсвое мировое фуэтэ.По эллипсисам,по параболам,по кругамзасвистывают на невероятные лады.Солнце-дирижер,прибрав их к рукам,шипит —шипенье обливаемой сковороды.А по небесному стеклу,будто с чудовищного пера,скриппронизывает оркестр весь.Это,выворачивая чудовищнейшую спираль,солнечная система свистит в Геркулес,Настоящая какофония!Но вотна этом фоне яжесткие,как пуговки,стал нащупывать какие-то буковки.Воздух слышу, —расходятся волны его,груз фраз на спину взвалив.Перекидываются словомолниевоМоскваи Гудзонов залив.Москва.«Всем! Всем! Всем!Да здравствует коммунистическая партия!Пролетарии всех стран, соединяйтесь!Эй!»Чикаго.«Всем! Всем! Всем!Джимми Долларе предлагает партиюоткормленнейших свиней!»Ловлю долетающее сюда извне.В окружающее вросся.Долетит —и я начинаю звенеть и звенетьантеннами глаза,глотки,носа.
Сегодня я добился своего. Во вселенной совершилось наиневероятнейшее превращение.
Пространств мировых одоления ради,охвата ради веков дистанцийя сделался вродеогромнейшей радиостанции.
С течением времени с земли стали замечать мое сооружение. Земля ошеломилась. Пошли целить телескопы. Книга за книгой, за статьей статья. Политехнический музей взрывался непрекращающимися диспутами. Я хватал на лету радио важнейших мнений. Сводка:
Те, кто не видят дальше аршина,просто не верят:«Какая такая машина??»Поэты утверждают:«Новый выпуск „истов“,просто направление такоеновое —унанимистов».Мистики пишут:«Логос.Это всемогущество. От господа бога-с».П. С. Коган:«Ну, что вы, право,этопросто символизируется посмертная слава».Марксисты всесторонне обсудили диво.Решили:«Этоолицетворенная мощь коллектива».А. В. Луначарский:"Это он о космосе!»
Я не выдержал, наклонился и гаркнул на всю землю
– Бросьте вы там, которые о космосе!Что космос?Космос далеко-с, мусью-с!То, что я сделал,этои есть называемое «социалистическим поэтом».Выше Эйфелей,выше гор– кепка, старое небо дырь! —стою,будущих былин Святогорбогатырь.Чтоб поэт перерос веков сроки,чтоб поэтчеловечеством полководить мог,со всей вселенной впитывай сокикорнями вросших в землю ног.Товарищи!У кого лет сто свободных есть,можете повторно мой опыт произвесть.А захотелось на землювниз —возьми и втянись.
Практическая польза моего изобретения:
при таких условияхдревние грекисвободно разгуливали б в тридцатом веке.ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Простите, товарищ Маяковский. Вот вы всё время орете – «социалистическое искусство, социалистическое искусство». А в стихах – «я», «я» и «я». Я радио, я башня, я то, я другое. В чем дело?
Для малограмотных
Пролеткультцы не говорятни про «я»,ни про личность.«Я»для пролеткультцавсе равно что неприличность.И чтоб психологиябыла«коллективней», чем у футуриста,вместо «я-с-то»говорят«мы-с-то».А по-моему,если говорить мелкие вещи,сколько ни заменяй «Я»-«Мы»,не вылезешь из лирической ямы.А я говорю«Я»,и это «Я»вот,балагуря,прыгая по словам легко,с прошлыхмноговековых высот,озирает высоты грядущих веков.Если мирподо мноймуравейника менее,то куда ж тут, товарищи, различать местоимения?!
Теперь сама поэма
Напомню факты. Раскрутив шею, я остановился на каких-то тысячных метрах.
Подо мной земля —капля из-под микроскопа:загогулина и палочка, палочка и загогулина…Европа лежит грудой раскопок,гулом пушек обложенная огульно.Понятно,видишь только самые общие пятна.Вотона,Россия,моя любимая страна.Красная,только что из революции горнила.Рабочейчудовищной силойворочало ее и гранило.Только елеостатки нэпа ржавчиной чернели.А это Польша,из лоскуточков ссучена.Тут тебе сразу вся палитра.Склей такую!Потратила пилсудчинаслюны одной тысячу литров.Чувствуешь —зацепить бы за лоскуточек вам,и этовсёразлезется по швам.Германия —кратера огнедышащий зной.Камня,пепла словесное сеянье.Лава —то застынет соглашательской желтизной,то, красная,дрожит революции землетрясением.Дальше.Мрак.Франция.Сплошной мильерановский фрак,Черный-черный.Прямо синий.Только сорочка блестит —как блик на маслине.Чем дальше – тем чернее.Чем дальше – тем мрачнее.Чем дальше – тем ночнее.И на горизонте,где Америка,небо кроя,сплошная чернотища выметалась икрою.Иногда лишьчерноты горывзрывались звездой света —то из Индии,то из Ангоры,то из Венгерской республики Советов.Когда жесворачивался лучей веер,день мерк —какой расфееривался фейерверк!Куда ни нагнись ты —огнисто.
Даже ночью, даже с неба узнаю РСФСР.
Мало-помалу, еле-еле,но вместе с тем неуклонно,неодолимо вместе с темподо мнойразвертываютсяогней параллели —это Россия железнодорожит темь.А там вонв линиях огни поредели,в кучи сбились,горят тангово.Это значит —Париж открывает борделиили еще какая из животоварных торговок.Собрать бы молниида отсюдав золотооконныйв этот самыйв Мулеяв Руж…Да разве попрешь?Исторические законы!Я марксист,разумеется, не попру ж!Если б вы знали,с какой больюограничиваюсь свидетельской ролью.
Потушить антенны глаз. Настроить на 400 000 верст антенны слуха!
Сначала– молодое рвение —радостно принимал малейшее веянье.Ловлю перелеты букв-пуль.Складываю.Расшифровываю,волнуясь и дрожа.И вдруг:«Ллойд-Джордж зовет в Ливерпуль.На конференцию.Пажа-пажа!!»Следующая.Благой мат.Не радио,а Третьяков в своем «Рыде»:«Чего не едете?Эй, вы,дипломат!Послезавтра.Обязательно!В Мадриде!»
До чего мне этот старик осточертел!
Тысячное радио.Несколько слов:«Ллойд-Джордж.Болезнь.Надуло лоб.Отставка.Вызвал послов.Конференция!»Конотоп!Черпнешь из другой воздушной волны.Волныдругой чепухой полны.«БерлинуПариж:Гони монету!»«ПарижуБерлин:Монет нету!»«Берлину.У аппарата Фош.Платите! —а то зазвените».«Парижу.Что ж,заплатим,извините».И это в конце каждого месяца.От этогодаже Аполлон Бельведерский взбесится.А так какчеловек, а не мрамор,то этоменяизвело прямо.Я вам не в курзале под вечер летний,чтоб слушатьэтирадиосплетни.Завинчусь.Не будет нового покамест —затянусь облаками-с.
Очень оригинальное ощущение. Головой провинтим облака и тучи. Земли не видно. Не видишь даже собственные плечи. Только небо. Только облака. Да в облаках мед головища.
Мореет тучами.Облаком застит.И яна этом самомна морегорой-головой плыву головастить —второй какой-то брат черноморий.Эскадрыверблюдокорабледраконьи.Плывут.Иззолочены солнечным Крезом.И встретясь с фантазией ультра-Маркони,об лоб разбиваемы облакорезом.Громище.Закатитсяс тучипо скату,над ухомгрохотом расчересчурясь.Втыкаю в уши облака вату,стою в тишине, на молнии щурясь.И дальшелетитэта самая Лета;не злобствуя дни текут и не больствуя,а этодля человекабольшое удовольствие.
Стою спокойный. Без единой думы. Тысячесилием воли сдерживаю антенны. Не гудеть!
Лишь на извивах подсознательных,проселков окольней,полумысль о культуре проходящих поколений:раньшеаэрошуршали о голени,а теперьуже шуршат о колени.ТакДнитекли и текли в покое.Дни дотекли.И однаждырасперегрянуло такое,что язатрясся антенной каждой.Колонны ног,не колонны – стебли.Так эти самые ноги колеблет.В небо,в эту облакову няньку,сквозь земнойнепрекращающийся зуд,все законы природы вывернув наизнанку,в небос земли разразили грозу.Уши —просто рушит.Радиосмерч.«Париж…Согласно ВерсальскомуПуанкаре да Ллойд…»«Вена.Долой!»«Париж.Фош.Врешь, бош.Берегись, унтер…»«Berlin.Runter!» '«Вашингтон.Закрыть Европе кредит.Предлагаем должникам торопиться со взносом».«Москва.А ну!Иди!Сунься носом».За радио радио в воздухе пляшет.Воздухв сплошноми грозобуквом ералаше.
Что это! Скорее! Скорее! Увидеть. Раскидываю тучи. Ладонь ко лбу. Глаза укрепил над самой землей. Вчера еще закандаленная границам?!, лежала здесь Россия одиноким красным оазисом. Пол-Европы горит сегодня. Прерывает огонь границы географии России. А с запада на приветствия огненных рук огнеплещет германский пожар. От красного тела России, от красного тела Германии огненными руками отделились колонны пролетариата. И у Данцига –
«Берлин. Долой!» (нем.).
пальцами армий,пальцами танков,пальцами Фоккероводна другой руку жала.И под пальцамибыло чуть-чуть мокротам,где пилсудчина коридорами лежала. —
Надрывающиеся вопли:«Караул!Стой!»А эторазливается пятиконечной звездойв пять частей оторопевшего света.Вотодин звездозуб,острый,узкий,врезывается в край земли французской.Чернота старается.Потушить бы,поймать.А у самихв тылуразгорается кайма.Никогда эффектнее не видал ничего я!Кайму протягивает острие лучевое.Не поможет!Бросьте назад дуть.Красное и красное – слилось как ртуть.Сквозь Франциюдальше,безудержный,грозный,вгрызывается зубец краснозвездный.Ору, восторженный:– Не тщитесь!Нынереволюции не залить.Склонись перед нею! —А лучвзбирается на скат Апенниньий.А лучрассвечивается по Пиренею.Сметая норвежских границ следы,по северурвется красная буря.Здесьлуч второй прожигает льды,до полюса снега опурпуря.П'оезда чищелился Сибирью третий лучище.Красный поток егоуже почти докатился до Токио.Четвертого лучища жарвонзил в юго-восток зубец свой длинный,и ужекакой-топоджаренный раджалучомс Гималаевсбит в долины.Будто проверяя– хорошо остра ли я, —в Австралию звезда.Загорелась Австралия.Правее – пятый.Атакует такой же.Играет красным у негров по коже.Прошел по Сахаре,по желтому клину,сияньедо южного полюса кинул.
Размахивая громадными руками, то зажигая, то туша глаза, сетью уха вылавливая каждое слово, я весь изработался в неодолимой воле – победить. Я облаками маскировал наши колонны. Маяками глаз указывал места легчайшего штурма. Путаю вражьи радио. Все ливни, все лавы, все молнии мира – охапкою собираю, обрушиваю на черные головы врагов. Мы победим. Мы не хотим, мы не можем не победить. Только Америка осталась. Перегибаюсь. Сею тревогу.
Дрожит Америка:революции демонвступает в Атлантическое лоно…Впрочем,сейчас это не моя тема,это уже описанов интереснейшей поэме «Сто пятьдесят миллионов».
Кто прочтет ее, узнает, как победили мы. Отсылаю интересующихся к этой истории. А сам
замер: смотрю,любуюсь,и явижу:вся земная масса,сплошь подмятая под краснозвездные острия,красная,сияет вторым Марсом,Видением лет пролетевших взволнован,уставвосторгаться в победном раже,яголовув небо заправил сноваи сновасталу веков на страже.Я видел революции,видел войны.Мнеи голодный надоел человек.Хоть раз бы увидеть,что вот,спокойный,живет человек меж веселий и нег.Радуюсь просторам,радуюсь тишине,радуюсь облачным нивам.Ротпростор разжиженный пьет.И толькоиногдавычесываю ленивов волоса запутавшеесязвездное репьё.Словностекловремя, —текло, не текло оно,не знаю, —вероятно, текло.И, наконец, через какое-то время —тучи в клочики,в клочочки-клочишки.Исчезло вседо последнегобледногооблачишка.
Смотрю на землю, восторженно поулыбливаясь.
На всёмвокругни черного очень,ни красного,но и ни белого не было.Земшарсияньем сплошным раззолочен,и небонад шаромраззолотонебело.Где раньшерекаводищу гоняла,лила наводнения,буйна,гола, —теперьгеометрия строгих каналовмрамору в русла спокойно легла.Где пыльвздымалась,ветрами дуема,Сахары охрились, жаром леня, —рослииз земногоиз каждого дюйма,строения и зеленя.Глаз —восторженный над феерией рей!Реальнейшаяподо мноювон она —жизнь,мечтаемая от дней Фурье,Роберта Оуэна и Сен-Симона,Маяковский!Опять человеком будь!Силой мысли,нервов,жиля,как стоверстную подзорную трубу,тихо шеищу сложил.Небылицей покажется кое-кому.А я,в середине XXI века,на Земле,среди Федерации Коммун —гражданин ЗЕФЕКА.
Самое интересное, конечно, начинается отсюда. Едва ли кто-нибудь из вас точно знает события конца XXI века. А я знаю. Именно это и описывается в моей третьей части.