"В паутине дней" - читать интересную книгу автора (Ли Эдна)

Глава XI

Утром, когда первый туман, почти такой же мрачный, как и сама ночь, возвестил о начале нового дня, я уже была на ногах и одета, все мои мысли были о работе, которая предстояла мне в тот день. Только смятая головой Сент-Клера подушка напомнила о том, что ночь – в течение которой я не сомкнула глаз – была не что иное, как неприятный, напряженный сон.

Но по дороге вниз на кухню я почувствовала, что силы мои поддерживает возбуждение, которое часто приходит вместе с болью, и я быстро приказала Маум Люси, возившейся у огня, позвонить в колокол и поднять людей. Ведь у нас было столько дел. Сегодня должны прибыть рабочие, нанятые капитаном Пиком в Дэриене; Сею и Бою предстояло встретить их на лодке; нужно было подписать контракты, на поляне перед хижинами разжечь костры под железными котлами, чтобы в полдень была готова для них чечевица со свининой.

В девять часов первая лодка, нагруженная освобожденными трудящимися, причалила к месту. Группка оборванцев выглядела довольно жалко в свисавших с плеч лохмотьях, они казались такими грязными, что Маум Люси и Марго брезгливо отвернули носы и пробормотали с глубочайшим презрением что-то о "полевой скотине".

Все утро я просидела в своей конторке с Шемом, их старшим, чтобы получить подпись каждого негра на контракте, что оказалось настоящим наказанием божьим. Это было тягостное испытание. Мне приходилось читать и перечитывать контракт, потом ждать, пока негр вникнет в суть – иногда даже выйдет советоваться с друзьями. Оказалось, что все они были почти уверены, что, подписав контракт, опять попадут в рабство. Один старый негр, в поношенной шелковой шляпе и с зонтиком (хотя бескрайняя синева заливала все небо), возвращался несколько раз и просил снова и снова прочитать ему контракт, но под конец все же подписал.

Но один раз я все же вышла из себя. Это случилось, когда один юноша по имени Джон Итон сказал, когда я объяснила ему условия контракта:

– Хорошо – вы подпишите мой контрак', мистис, – тода я подпишу ваш.

Потеряв терпение, я выгнала его; но через пять минут он опять возник в дверях.

– Я снова тута, мистис, – сказал он с добродушной улыбкой и без дальнейших замечаний поставил свою подпись на бумаге.

Там же, в конторке, я наметила с Шемом план работ, которые предстояло сделать в первую очередь. Сначала обжечь хлопковые и рисовые почвы и очистить до последнего корешка, вспахать хлопковые земли, а потом прорыть каналы на рисовых участках и наполнить их водой, отремонтировать дамбы и укрепить их от аллигаторов; и рисовые поля должны быть засеяны до того, как начнется мартовское половодье.

Шем, широкий темнокожий здоровяк, кивнул:

– Да, мэм, – нада чтоб проросло до марта. Ясно дело, нам нужно успеть.

Но это не все, продолжала я. Возвышенность тоже надо вспахать и засеять. Здесь мы будем выращивать зелень, кукурузу, горох и капусту, картофель и бобы – для домашней кухни; ухаживать за ними потом будут Вин, Сей и Бой, так как все остальные будут нужны на рисе и хлопке; и он должен следить, указала я, чтобы на рисовых болотах работали самые здоровые и сильные – а те, что послабее, и неокрепшие юноши должны работать на хлопковом поле.

Он снова кивнул.

– Да, мэм, – рисные болота вредные здоровью. Прошлый год пропасть цветных померло от болотной лихоманки.

Тут я его перебила, не желая вести подобные беседы.

– И запомни, Шем, – сказала я ему строго, – я не потерплю безделья и халатности на работе. Растолкуй каждому. Скажи им, что, если хоть один бушель риса пропадет из-за их лени или небрежности, им придется платить за него, согласно контракту.

Несмотря на усталость после утренней работы, я определенно чувствовала себя победительницей. Пятьдесят две подписи были поставлены под контрактом; первый шаг на пути к осуществлению моих замыслов был сделан. Я понимала, какие трудности у меня впереди. Но уже сейчас, направляясь по полю к дому, я видела черную плодородную землю вспаханной и засеянной; видела, как прорастают семена и ростки тянутся вверх; как зреют и раскрываются хлопковые коробочки; и я вдруг поняла, что выиграю; я должна; здесь я не должна потерпеть поражение.

За обедом Руперт обрушил на меня целый шквал новостей. За утро он успел побывать везде – у хижин, в конторке, с жадным интересом смотрел, как негры едят, сидя под деревьями; теперь ему не терпелось поделиться увиденным. Оказывается, Джон Итон умеет играть на варгане, а дядюшка Эрли подвязывает кудрявый чуб конским волосом, чтобы отгонять ведьм.

Сент-Клера не было видно, но Марго сообщила, что он отобедал у себя в комнате. Ее презрительная ухмылка не ускользнула от меня, и меня охватило раздражение при мысли о том, что, пока я трудилась с рассвета, он бездельничал в своей спальне – конечно, еще в пижаме, – ничуть не интересуясь, как идут дела. Но я отмахнулась от этого раздражения. "Какая мне разница, – спросила я себя, – интересуют его дела или нет?" У меня еще полно работы – во вторую половину дня мне надо закончить с Шемом составление списка работ, чтобы завтра же они развернулись по плану. Так что еще два часа я просидела в маленькой конторке, и до нас доносился беззаботный хохот новых работников, которые разлеглись перед хижинами, наслаждаясь последним днем отдыха. Когда я поняла, что Шем усвоил все мои наставления о том, как должна продвигаться работа, я велела ему идти к остальным и отдыхать, а сама пошла вымыться и переодеться.

Но, открыв дверь своей спальни, я замерла. В комнате уже не было моих вещей, стол был пуст, открытая дверца шкафа обнажала его пустоту. Пока я работала, Марго переселила меня в большую спальню; и, развернувшись, я бросилась наверх, быстро прошла через зал и распахнула дверь комнаты Лорели.

Сент-Клер стоял, непринужденно облокотившись на каминную полку. Когда я замешкалась на пороге, он заговорил:

– Вы довольны?

Осмотревшись, я заметила свои вещи, разложенные на туалетном столике Лорели. Мой скудный гардероб разместился в ее просторном шкафу. Я пожала плечами. "Почему бы и нет, – спросила я себя, – какая разница, где ночевать?"

– Да, вполне. Хотя я предпочла бы остаться в другой комнате.

– Ваши предпочтения, как вы выразились, тут ни к чему.

– Похоже, что так. – Я постаралась говорить приветливее. – Вы всегда поступаете только по-своему.

Бледные, обведенные черными кружками зрачки уставились на меня, и в голосе не слышалось ответной приветливости:

– Есть вещи, в которых я лучше разбираюсь.

– Например – где мне спать?

– Да.

Я снова пожала плечами.

– Мне абсолютно все равно. А теперь – выйдите, пожалуйста. Мне надо переодеться к ужину.

Когда дверь за ним затворилась, я вымылась и переоделась, признавшись – по крайней мере себе самой, – что комната, предназначенная для хозяйки Семи Очагов, с кроватью под пологом, глубокими креслами и трюмо, была гораздо удобнее, чем та, что отводилась гувернантке. Больше всего я была довольна дамским письменным столом, отделанным слоновой костью, и я представила, как, убежав от болтовни Старой Мадам после ужина, буду за ним составлять счета.

Вдруг мне стало душно и в комнате, и в доме, и я быстро, чтобы не быть перехваченной по дороге Рупертом, сбежала вниз по лестнице и, выйдя через заднее крыльцо, устремилась к хижинам. Здесь мне открылась картина мирного домашнего вечера. Женщины, тихо напевая, сновали в хижины и обратно, а на ступеньках перед дверьми расселись мужчины, и так умиротворенно выглядели их лица, словно они знали средство от всех напастей. Джон Итон, привалившись к дереву на поляне, играл на вагране, и его черные глаза плясали вправо и влево под причудливый, похожий на взмахи птичьих крыльев, ритм своей мелодии, что разносилась в сумерках.

Шем, чинивший упряжь для мула, завидев меня, поднялся и приложил руку ко лбу в почтительном приветствии. Он передал мне расчетные книжки, которыми я снабдила каждого негра и в которых должны были учитываться расходы и суммы, положенные к выдаче, когда придет время расплачиваться. Я взяла их, чтобы просмотреть после ужина, и повернула к дому, шагая по узкой дорожке, что вилась вдоль реки и болота, которое было сейчас тихо и неподвижно. Даже птичий пересвист стих, и дикая утка сидела на болотной траве, не потревоженная никем. Сумерки, как молчаливая, загадочная женщина, мягко обнимали неподвижный пейзаж.

Не дойдя до самой короткой тропинки, ведущей к дому, я увидела Сан-Фуа, привязанную неподалеку, и Руа, прислонившегося к дереву прямо передо мной. Отведя глаза, я хотела пройти мимо, но он остановил меня, схватив за руку.

– Подождите, – скомандовал он.

Я остановилась и повернулась к нему.

– Это правда – то, что я услышал?

– А что вы слышали?

– …Что вы вышли замуж за Сента?

– Да. Правда.

Он все еще держал мою руку, но при этих словах отбросил ее от себя и гадко рассмеялся.

– Значит, теперь вы стали шлюхой, – сказал он.

– Вы не сможете меня оскорбить. – И я двинулась дальше, но он преградил мне путь.

– Но ведь это так. Вы продались, как самая обычная потаскуха. – Он снова рассмеялся.

– Не думал, что вы так недорого себя цените. Я бы смог тоже предложить свою цену.

– Я не стану торговаться ни с вами, ни с кем другим.

Его лицо было перекошено от гнева, и, подойдя близко, он поднял пальцем мой подбородок:

– Какая же вы дура.

Я снова попыталась уйти, но он пошел за мной.

– А я еще больший дурак. Я даже подумать не мог, что он сможет до вас хоть пальцем дотронуться. Даже когда Таун предупреждала меня, я ей не верил. "Она слишком холодная, слишком щепетильная", – говорил я ей. А вы в конце концов оказались у Сента в постели. Господи!

– А если я люблю своего мужа.

Тот же насмешливый, обидный смех:

– Любите Сента? О нет, Эстер. Я точно знаю, что любите вы меня.

Он подошел еще ближе и, притянув меня к себе, больно поцеловал меня в губы. Тогда я поняла, что он сказал правду. На словах я могла отрицать, но сейчас мои губы ответили ему, что это правда. Я любила его.

Подняв голову, он смотрел в мои глаза сверху вниз:

– Эстер, Эстер, зачем вы это сделали?

Я, не отвечая, смотрела в его глаза, чувствуя себя виноватой за то, что любила его, и ни на секунду не забывала о том, он – отец двоих сыновей Таун.

Я выскользнула из кольца его рук и взглянула на него сквозь сумерки. Теперь раз и навсегда я должна выяснить свои отношения с Руа.

– Я хочу, чтобы вы поняли, Руа. Я никогда не изменю своему мужу.

Его брови изогнулись.

– Разве я просил вас изменить, Эстер? Насколько я помню, – вкрадчиво проговорил он, – мы обсуждали совсем другую тему – ваш брак.

– Вы не знаете причин, по которым я согласилась на этот брак, и поэтому презираете меня…

Он перебил меня, и странная улыбочка появилась на его лице:

– Не знаю причин, Эстер? О, прекрасно знаю все ваши причины. Вы хотели стать хозяйкой в Семи Очагах – важной леди с землями, слугами и деньгами. Это все, что нужно саквояжникам с Севера, которые приезжают на Юг.

Я медленно произнесла:

– А вам ведь этого не понять, Руа.

– Да я лучше пересплю с диким зверем, чем с женщиной, которую не люблю, даже если мне придется отказаться от самых заветных наград.

Я подумала о Таун и едва сдержала презрительный тон:

– Вы молоды и романтичны, Руа.

– Я не знал, что это постыдные качества.

Я промолчала.

– К тому же – со мной вы тоже могли бы обрести дом. – Он швырнул мне эти слова.

Теперь уже расхохоталась я:

– С вами? Жить в лесу? Ждать, когда вы вернетесь домой от своих потаскух? Не думаю, что я бы выбрала такую жизнь, даже если бы ее мне и предложили. И потом вы никогда не говорили мне о женитьбе.

Он подошел к Сан-Фуа и вскочил в седло.

– Вы правы, – сказал он. – Я не говорил. У меня была такая дурацкая мысль – после той встречи у меня, – что постепенно вас можно завоевать, надо только действовать осторожно, чтобы не оскорбить ваше драгоценное целомудрие. Я не понял, что вы уже давно перезрелая слива, готовая упасть в руки любого мужчины.

Меня охватила такая ярость, какой никогда прежде я не знала.

– Я больше не желаю вас слушать, – проговорила я тихо, со смертельным бешенством в голосе. И тут я потеряла контроль над собой. – Оставьте меня, – завопила я. – Оставьте меня сейчас же!

От моего крика Сан-Фуа встала на дыбы, и с проклятиями Руа яростно двинул ее в сторону леса, что стеной чернел на горизонте; я стояла там, провожая глазами лошадь и всадника, пока они не исчезли под деревьями; и удары копыт Сан-Фуа раздавались в моем сердце.

Когда немного погодя я проходила через нижний зал, из гостиной меня окликнула Старая Мадам, и я остановилась в дверях. Она сидела у огня с очередным подносом на коленях, и, когда я сказала: "Да", она облизнула свои жирные пальцы, прежде чем ответить мне. Ее близорукие глаза окинули меня оценивающим взглядом, и она промолвила:

– Мой сын спрашивал вас. Где, в самом деле, вы ходите? Он хочет, чтобы вы поднялись к нему в комнату.

Когда я открыла дверь башенной комнаты и вошла, Сент-Клер сидел за карточным столиком в халате и даже не повернулся, пока я не спросила: "Что вы хотели?" Потом неторопливо положил карты и посмотрел на меня. На его лице не шелохнулись даже ресницы.

– Я только хотел довести до вашего сведения, – голос его звучал, как обычно, словно он вел учтивую беседу в гостиной, – что я не позволю дурачить себя.

Мне оставалось только стоять и смотреть на него. Я не имела понятия, о чем он говорил, хотя и уловила в его голосе многозначительный намек.

– Кто-нибудь попытался вас одурачить? – спросила я безразлично.

– Да. Вы и попытались.

– Этого у меня и в мыслях не было. Может быть, вы объясните, в чем дело?

– Вам станет все ясно, когда вы узнаете, что мне известно о прелестнейшей сцене, что разыгралась между вами и Руа.

– Известно? – начала я, затем, вспомнив, как Руа обнял и поцеловал меня, я умолкла, и молчание мое только доказывало мою вину.

Наши взгляды перекрестились, и он протянул:

– Я всегда знал, что между вами и Руа что-то было.

– Как вы могли знать то, чего не было.

Он не обратил внимания на мои слова и, не дослушав, перебил их своими:

– Но мне трудно понять, как женщина, которая так гордится своим "здравым умом", может тратить время на Руа, который увивается за каждой шлюхой, что попадается ему на глаза.

– Не делайте из мухи слона. – Я постаралась говорить спокойно и рассудительно. – Тут не о чем даже говорить.

Он снова заговорил, пока я еще не закончила, словно я и не говорила вовсе.

– От Руа у меня всегда они неприятности. Я не собираюсь, чтобы он доставил мне еще одну с вашей помощью.

Отрицать справедливость его претензий я могла не больше, чем его права порицать брата. Возможно, кроме Таун, было много, чего я не знала; но глядя на него, сидящего с таким безжизненным лицом, с видом превосходства – по крайней мере в его же собственных глазах, – я возмутилась тем, что он полагал правым только себя и вынуждал меня оправдываться перед ним.

– Вам не придется беспокоиться о неприятностях от Руа, если это касается меня, – сказала я.

– Я и не собираюсь беспокоиться. Но я этого не допущу.

– Вы собираетесь изображать ревнивого мужа? – спросила я как можно беспечнее, пытаясь перевести в шутку эту сцену, которая мне показалась пошлой.

Но в его словах не было ответного миролюбия:

– Ревность тут ни при чем. Я не позволю себя дурачить.

Он не спеша повернулся к карточному столику. Я повернулась на каблуках и вышла из комнаты. Его голос догнал меня на ступеньках винтовой башенной лестницы.

– Пусть Марго принесет мне поднос с ужином, – крикнул он, – и бутылку бренди.

Спускаясь вниз, я думала, кто же мог видеть меня и Руа. Кто это поспешил доложить новость Сент-Клеру? Я также подумала, что, возможно, вообще за каждым моим шагом шпионят и сообщают ему, и не считает ли Сент-Клер, что он вправе судить обо всех моих действиях и по малейшему поводу навязывать мне свою волю. "В таком случае, – криво усмехнулась я, – ему придется понять, что я не собираюсь никому уступать и сдаваться, как сдалась Лорели".

Я проходила через нижний зал на кухню – сказать Марго насчет подноса с ужином. В это время большие часы, что стояли там, пробили шесть. Меня вдруг осенила мысль, что ровно сутки прошли с тех пор, как я стояла в гостиной и услышала сообщение, "протянутое" Сент-Клером: "Мисс Сноу и я поженились сегодня". Только сутки.