"СССР имени БЕРИЯ" - читать интересную книгу автора (МУХИН ЮРИЙ)

МОРКОВКА ДЛЯ УЧЕНЫХ

В дождливый денек сентября 1946 года в просторной комнате для совещаний с длинным столом для членов Спецкомитета, проходило очередное заседание. В торце стола сидел Берия, рядом с ним Ванников, они, как и большинство остальных членов комитета, с нарастающим раздражением слушали разглагольствования академики Капицы.

Спецкомитет по атомной проблеме, в виду особенностей своей организации, обладал чрезвычайными полномочиями по мобилизации сил, любых ресурсов и резервов с целью создания атомной бомбы. Это, к примеру, означало, что когда на Урале и в Сибири стали строиться заводы по переработке урановой руды, пришлось сильно ограничить в электроснабжении ряд предприятий, которые, соответственно, не выполняли план. Уже из-за этого возникали яростные споры, порою переходившие в нецензурную брань.

Берия создал в Спецкомитете такую рабочую обстановку, при которой все в этом особом правительственном органе считали себя равными по служебному положению, независимо от того, кто из них был членом ЦК или Политбюро.

И могло быть так, что всего лишь министр химической промышленности Первухин, по обычным вопросам боящийся заходить к заместителю председателя Совета Министров и члену Политбюро Вознесенскому, как член Спецкомитета крыл Вознесенского по матушке. Вот и сегодня все изругались, обсуждая вопрос о том, за какими предприятиями сохранить в полном объеме потребление электроэнергии, и по вопросу увеличения фондов (плановых поставок) цветных металлов для нужд предприятий химической промышленности, занятых в производстве ядерного топлива. Оставаясь на равной ноге со всеми, Берия умело, а порою и жестко направлял обсуждение вопросов к нужной цели, не давая отклоняться от обсуждаемой темы и убивать рабочее время ненужной болтовней или руганью.

Капица взял слово в конце совещания, когда Берия спросил, какие еще есть вопросы. К тому времени все уже устали, однако Берия Капицу не перебивал, а тот, с массой «научных » терминов и натужным сарказмом, взялся критиковать Курчатова, требуя, чтобы Курчатов согласовывал с ним все планы научно-исследовательских работ по атомной проблеме.

Берия сидел и думал о том, что все эти научные звания – от кандидата наук до академика – оглупляют людей до степени идиотизма в квадрате, то есть до степени, когда свой идиотизм этим людям уже совсем не заметен.

Академик Капица был живым примером этой мысли.

Всего на позапрошлом заседании Спецкомитета Курчатов, который постоянно испытывал большую нехватку научных кадров для научно-исследовательских работ по атомному проекту, предлагал подключить к атомной проблеме и Институт физических проблем Академии Наук СССР, возглавляемый Капицей. И вот тогда Капица всех убедил, что атомная проблема к его институту не имеет никакого отношения, и что в его институте нет специалистов для выполнения поручаемых Курчатовым работ. «Какого же черта ты, сам доказавший, что не специалист в атомной проблеме, сейчас лезешь руководить специалистом Курчатовым?» – мысленно возмущался Берия.

Академический болтун смотрелся в Спецкомитете как, инородное тело, и чем дальше, тем становилось очевиднее, что Капица хочет и «капитал приобрести» в атомных делах, и никакой ответственности не нести ни по одному конкретному вопросу в этой проблеме. Членам комитета, каждый из которых в деле создания атомной бомбы за что-нибудь отвечал, пустобрехство Капицы становилось все очевиднее и очевиднее, – не видел этого только сам Капица.

«Это и беда наших ученых, и дефект их ума, – думал Берия, пропуская мимо ушей болтовню академика. – Они работают в несколько раз меньше, нежели инженеры в промышленности или агрономы в сельском хозяйстве, и еще неизвестно, у кого работа сложнее и требует больше ума и знаний. А апломба столько, что хоть памятники им при жизни ставь! Алчные, подлые, – сколько они политических доносов друг на друга написали во времена Ежова, чтобы спровадить коллегу в лагерь и захватить его должность! И в то же время профессор «А» никогда не выступит против научной никчемности профессора «Б» потому, что профессор «Б» в таком случае выступит против никчемности «А». Стая!

Зато эта стая вместе душит все новое и действительно полезное в науке, чтобы на фоне этой полезности не была заметна научная никчемность самой стаи».

Берия взглянул на Курчатова, тот сидел хмурый, но молчал.

«И Курчатов эту стаю боится, хотя его поддерживаю не только я, но и Сталин!» – с досадой отметил Берия. Перевел взгляд на оратора и вспомнил, что перед войной под поручительство Капицы приказал прекратить дело против Ландау, хотя тому было очень полезно лет пять поработать на лесоповале – заслужил! В памяти всплыли строчки из протокола допроса Ландау, в котором тот каялся в вещах, которые сержант-следователь ни придумать бы не смог, да, по сути, и не понял их.

«Участники нашей группы душили инициативу тех сотрудников института, которые пытались ставить на практические рельсы технические и оборонные работы, – давал «чистосердечные» показания Ландау – Научные сотрудники, отстаивавшие необходимость заниматься не только абстрактной теорией, но и практическими проблемами, всяческими путями выживались нами из института.

В этих целях талантливых советских научных работников, разрабатывающих актуальные для хозяйства и обороны темы, мы травили, как якобы бездарных, неработоспособных работников, создавая им таким образом невозможную обстановку для работы.

Так мы поступили с научным работником института Рябининым, который успешно вел многообещающую работу по применению жидкого метана как горючего для авиационного двигателя.

Я, Шубников, Вайсберг и Розенкевич организовали вокруг Рябинина склоку и довели его до такого отчаяния, что он избил меня. Воспользовавшись этим, мы добились его ухода – сначала из лаборатории, а затем и из института.

Таким же образом из института был выжит инженер Стрельников, разработавший конструкцию рентгеновской трубки, мощность которой примерно в 10 раз превышала существующие в СССР. Эта трубка могла быть использована в промышленности для устранения дефектов в металлах и рентгеновского исследования структур. Стрельников был нами удален из института под предлогом несоответствия его узко-прикладных работ задачам института.

Подобными же путями мы добились ухода из института научных работников Желеховского, Помазанова и др.».

«Интересно, – усмехнулся Берия, – был ли от этого моего либерализма хоть малейший толк или было бы лучше, если бы Ландау все же сосны пилил?

Так, что же делать с этими учеными, как заставить их работать на Родину? Как защитить в науке таланты? Вот это вопрос так вопрос!» – подумал Берия, взглянул на соседа и остановил Капицу, поняв, что если это не сделает он, то сейчас взорвется уже покрасневший Ванников.

– Спасибо, Петр Леонидович, мы вас поняли, но я не вижу необходимости на данном этапе менять систему управления в Спецкомитете. На сегодня все, совещание закончено.

– Надо переговорить отдельно, – сказал Ванников, и они с Берией пошли в его кабинет.

– Лаврентий Павлович,- начал Ванников, закрыв дверь кабинета,- давайте всех физиков загоним в «шарашки ».

Ванников работал в подчинении у Берии с 1941 года, прекрасно его знал и не стеснялся говорить с ним на любые темы, а «шарашками» назывались лагеря для осужденных преступников, имевших инженерно-техническое образование.

В этих лагерях, между прочим, в очень комфортных условиях преступников заставляли работать по специальности, порою над теми же темами, над которыми они работали и на свободе.

– Не стоит тебе, Борис Львович, ломать голову над этим вопросом.

– Да почему же «не стоит»? Американцы что – дураки?

Они всех своих ученых закрыли в Лос-Аламосской «шарашке » и не выпускали до тех пор, пока они не создали атомную бомбу. А чем мы хуже?

Ведь наша наука не работает и фактически саботирует атомный проект. – Ванников открыл свою папку, набитую документами, и нашел нужный. – Вот посмотрите, что мне пишет, так сказать, корифей советской науки академик Иоффе: «…Вряд ли можно ожидать в ближайшем будущем практической отдачи от деления урана. Другое дело – исследование этого процесса… Здесь надо расширять фронт работ…О срочном создании уранопроизводящей индустрии говорить рановато».

Вот кому нужна эта пустопорожняя болтовня? – передразнивает:

«Фронт исследовательских работ расширять».

Да ты дай хоть какое-нибудь конкретное решение хоть какогонибудь момента этой проблемы! А вот тут-то эффекта – ноль!

– У тебя есть хоть какие-нибудь доказательства того, что это осмысленный саботаж?

– А у вас есть доказательства, что член Спецкомитета академик Капица саботажник? А ведь от него за год работы не поступило ни одного предложения по существу, и только одни доносы товарищу Сталину на меня и на вас. Обнаглел, паразит! Пишет товарищу Сталину, что вы в Спецкомитете дирижер, который не знает партитуры.

Но для того, чтобы судить, знает товарищ Берия партитуру или не знает, нужно самому ее знать. Но если ты, член Спецкомитета Капица, знаешь эту партитуру, то почему Спецкомитету ее не докладываешь? Почему вместо этого пишешь и пишешь доносы товарищу Сталину, почему корчишь из себя гения, хотя в атомных делах стране от тебя толку, как от быка молока? Вот ведь идиот! Думает, что товарищ Сталин этой его тупой наглости не видит!

Я попробовал получить от него конкретные решения по атомному проекту, и посмотрите, что этот наглец мне отвечает.

– Ванников нашел нужную бумагу. – «Спор – скоро или нескоро получим урановую энергию – зависит и от того, какую мы приложим свою энергию для овладения энергией урана. Выделим много средств, людей, материалов, сконцентрируем на этой теме основные силы, результат будет скорый, а нет – нет. Я – инженер и привык к любой сложной проблеме подходить по-инженерному».

Видели?! Он, оказывается, инженер прекрасный, да только мы ему не даем средств, людей и материалов. Да мы тебе еще год назад дали зеленую улицу: бери все – людей, деньги, материалы, – но дай и стране хотя бы что-нибудь! А что of него толку?

Товарищ Берия! Я вам ответственно заявляю – их нужно за колючую проволоку и не выпускать, пока бомбу не сделают! Раз американцы своих ученых посадили, по сути, в лагерь, значит, нам сам бог дал.

– Нам-то как раз бог не дал. У нас, товарищ Ванников, сталинская Конституция, и никто не имеет права лишать советского человека свободы, если он не совершил преступления.

– Но ведь авиаконструкторов мы посадили в лагеря, организовали там «шарашки», и они в зоне сделали прекрасные самолеты.

– Ты кого, Борис Львович, имеешь в виду?

– Туполева и Петлякова, и их бомбардировщики Пе-2 и Ту-2.

– Ты не был связан со строительством самолетов, поэтому питаешься слухами, которые остаются слухами, даже если их и распространяет наша собственная пропаганда.

Во-первых. Все эти авиаконструкторы сели за измену Родине, причем из низменных, корыстных побуждений. Их перед войной послали в США купить лицензии на производство наиболее необходимых нам самолетов, и в США такие самолеты были. К примеру, они могли купить истребитель, будущий «Мустанг», с которым американцы закончили войну, этот самолет был настолько новым, что его еще не приняла на вооружение армия США, и именно поэтому лицензию на него можно было купить. Но, судя по всему, у фирмы-разработчика «Мустанга» не хватило денег на взятку Туполеву и его команде. Им дали взятку другие, и комиссия Туполева купила лицензии и чертежи нескольких самолетов, причем наши мерзавцы даже не оговорили, чтобы фирмыпродавцы пересчитали размеры с дюймов в миллиметры.

Ведь у фирм были на эти самолеты готовые формулы расчетов, и они легко могли такой пересчет сделать.

В результате эти купленные самолеты оказались нам и даром не нужны, поскольку, не зная формул, пересчитывать самолет – это все равно, что заново его сконструировать.

В результате, только один самолет – транспортный ДС-3, был пересчитан и освоен в производстве, да и то, авиаконструкторское бюро Мясищева год его пересчитывало. Кому нужны были такие лицензии? Зато Туполев и его бригада хорошо в США отдохнули и на полученные взятки привезли из США много барахла.

За это и сели.

Вот я у тебя и спрашиваю, Борис Львович, – у тебя есть какие-либо доказательства, что и наши физики совершили такое преступление, как авиаконструкторы? Тогда и говорить не о чем, – подытожил Берия, увидев, как Ванников развел руками в ответ на его вопрос.

Во-вторых. Толку от творческой работы в тюрьме очень мало. Вот ты упомянул самолеты Пе-2 и Ту-2. Так вот, самолет Пе-2 – это слегка (не в ответственных местах) видоизмененная копия немецкого Me-110, образцы которого мы перед войной у немцев купили. А Ту-2 только считается пикирующим бомбардировщиком, а на самом деле он после нескольких пикирований разваливается. Поэтому и бомбили немцев полки Ту-2 с горизонтального полета, а точность такого бомбометания паршивая – не для фронтовых целей.

А вот авиаконструктор Илюшин работал на свободе и создал наш родной Ил-2, технологичный и насколько можно защищенный. И именно этот самолет немцы назвали «черной смертью».

Если ученый тупой, не имеет творческого начала, так он будет тебе имитировать научную работу хоть на воле, хоть в тюрьме. И от твоего, Борис Львович, предложения, загнать физиков за колючую проволоку, я, откровенно говоря, никакого проку не вижу.

– Так что же с ними делать? Ведь не работают!

– Во-первых, нужно опереться на тех ученых, кто пошел в науку, чтобы служить Родине, а не для того, чтобы у Родины больше денег оттяпать. Кстати, мне Капица своим пустым умничаньем тоже надоел – только время напрасно с ним тратишь. Подготовь распоряжение и гони этого барина из Спецкомитета, а заодно и из его института. Может, напугаем его, и он поумнеет? Одновременно, это и для других наших бар будет примером того, что мы с ними цацкаться не намерены.

Но оставлять их в стороне нельзя. Может, у них ума и не хватает для такой проблемы, как атомная, но что-то они все же знают, а посему могут быть полезны. Значит, их тоже нужно заставить работать, – Берия задумался.

– Но как? – насмешливо спросил Ванников, глубоко уверенный, что для того, чтобы заставить подчиненного работать, нужно «регулярно бить его сучковатой дубиной».

– Они зачем стали учеными? – начал Берия, размышляя.

– Чтобы у станка не работать и много денег получать, да еще и славу иметь. Деньги и слава для них главное, а не наука. Вот давай на этом и сыграем. Если мы для этих научных ослов не имеем кнута, то давай, стимулируем их морковкой.

Давай-ка сделаем так.

Запиши и распространи среди всех ученых, которых мы привлекаем к этой проблеме, мое личное им обещание.

Пиши.

«После испытания атомной бомбы все, кто отличится в этой работе, получат: первое – Звание Героя Соцтруда; второе – денежную премию». Ну, скажем, «тысяч 150 рублей».

– Ничего себе! – возмутился Ванников.

– Ничего, это в общих затратах на бомбу – мелочь.

Третье – «государственную дачу в собственность. Четвертое – автомашину в подарок». Пятое – да, – «лауреатство Сталинской премии». Что бы еще такое? Шестое. «Получат право обучать своих детей за государственный счет в любых учебных заведениях СССР».

– А если дети тупые?

– Ладно. Что бы еще? Ага, «бесплатный проезд в поездах и авиацией в пределах СССР. Пожизненно им с женой, а детям – до совершеннолетия». Что бы еще?

– Осталось выдать им по имению в Херсонской губернии и человек по 300 крепостных, – ехидно подсказал Ванников.

– Перестань паясничать!

И, конечно, чтобы они в течение всей работы ни в чем не нуждались: квартирами, лучшими товарами и продовольствием обеспечивать, так сказать, «от пуза». Всех.

– Мне что, – обиженно сказал Ванников, уверенный в исключительной надежности сучковатой дубины. – Деньгито казенные, пусть они ими хоть подавятся, да только неправильно это!

– Правильно, Борис Львович,- вздохнул Берия,- бомбу сделать! Это единственное, что правильно.