"Синий, как море" - читать интересную книгу автора (Лайк Александр, Борянский Александр)

2

Проснулся я от добродушного пинка Оранжевого дядюшки.

— Вставай, червяга книжная! Честно говоря, завидую!

— Что? — растерянно спросил я, приходя в себя.

— Просыпайся, поехали! Я, по правде, и сам бы полденька придавил, но нельзя. Никак нельзя. Ну, зато перекусил прилично.

Я с трудом поднялся, мучительно сдерживая поскуливание. Все тело болело еще сильнее, чем ранним утром.

— Изрядно тебя растрясло, — сочувственно сказал Данк вполголоса. — И с памятью действительно нехорошо. Ты держишься в седле, малыш, как будто сел на лошадь в первый раз. Постарайся, вспомни хоть что-нибудь. Ведь ты был одним из лучших наездников Домена!

— Ну, — сказал я недовольно. — Мало ли кем я был? Нет меня, Данк. Так, кучка мусора, обликом с принцем сходная…

— Я вот тебе сейчас… — Данк сделал страшные глаза. — А ну, бегом в седло, да не забывай облегчаться!

— Да я вроде бы с утра уже… по малому… — ошарашенно пробормотал я.

— Вот обормотина! Я говорю, в стременах приподнимайся, ягодицы от седла оторви! Меньше трясти будет.

— А-а-а… — смущенно сказал я. Но все равно ничего не понял.

Ненавижу. Весь мир ненавижу. А уж мучителя своего, гада этого, который мне память истребил, так просто задушить готов. Нет. Только не задушить. Кр-р-рови жажду!!

Данк легко тронул своего изабеллового с места и направил к дороге. Я жалобно постонал и вскарабкался в седло. Орбен и Хьюма негромкими окриками подгоняли наш маленький караван.

Приподниматься в стременах, говорите? Я попробовал. Коленки подло тряслись и подламывались. Нижняя… э-э… закругленность вздымалась над седлом пальца на два и бессильно шмякалась обратно. При попадании в отполированную кожаную лунку ленчика происходил всплеск острой боли, а уж от него расходились горячие круги тоскливого мучения. А-а! У-у! Я смиренно расслабился, лег животом на переднюю луку и, обняв вороного за шею, мешочком расстелился вдоль спины. Мой носильщик… в смысле носитель… нет, носитель — это если бы я сидел, как живой, а дохлые грузы таскает носильщик. В общем, мой жеребец недоуменно обернулся, скосив на меня грустный левый глаз, горько вздохнул и сменил поступь, явно стараясь не уронить и не опозорить.

Подъехал Данк. Посмотрел и присвистнул.

— А морда-то, ваше сиятельство, у вас опять преизрядно зеленая!

— Хреново мне, Данк, — признался я. — Ничего нельзя сделать?

— В смысле?

— В смысле растянуть какие носилки между моим и заводным, например… и сложить меня в носилки поперек, а?

Данк сочувственно покряхтел.

— Примерно в данной ситуации кто-то когда-то изобрел повозку, как я понимаю. Нет, малыш, сейчас сделать ничего нельзя. Разве что ты пойдешь пешком.

Я пощупал мышцу чуть выше колена и охнул.

— Ни фига. Не пойду я пешком. Лучше сразу загробной тропой.

— Это ты не торопись, — веско сказал Данк. — Это за тебя поторопятся. Есть кому поторопиться, сам знаешь.

— Знаю, — горько сказал я. — Но делать-то что-то надо? Я ж не доеду.

— Доедешь, доедешь, — ласково сказал Данк. — Куда ж ты денешься? В постельку хочешь?

— О-ох! — с мечтательной ненавистью сказал я.

— Ты говори, хочешь или не хочешь?

— Хочу, конечно, — безысходно сказал я.

— А вот нету постельки! — радостно объяснил Данк. — Ближайшая постелька уже в Ранскурте. Меньше половины пути осталось.

— Целый день, — обреченно сказал я.

— Примерно. Чуть поменьше. Успеем еще отдохнуть перед ужином. Целый день был вчера.

— Ох, не вытяну я.

— А я тебя сейчас отвлекать стану. Спрашивай.

— Что спрашивать?

— Что хочешь, то и спрашивай. Эй, Хьюма, Орбен, держитесь в пяти корпусах позади, нам с Синим принцем посекретничать надо!

— Чтоб тебя мыши затоптали, Оранжевый, — не выдержал я. — Вчера у меня и силы были, и охота, так ты заснул. А сегодня… У меня же задница болит так, что рот не открывается!

— Тогда ты помолчи, а я сам рассказывать стану. Что-то мне вчера в часовне показалось, что ты теперь в иерархии ни хрена не понимаешь.

— Конечно, не понимаю. Я ж не помню, кто есть кто!

— Рассказываю просто и быстро. Все в этом мире делится по цветам. Белый — старший. Или главный. Называй, как хочешь. Вниз от него идут две линии Радуги. Теплых цветов — желтый, оранжевый, красный. Холодных цветов — зеленый, голубой, синий. Итого — семь цветов, семь принцев, семь Доменов. Правда, с Доменами сейчас сложнее. Появился восьмой — Черный, под водительством Отринувшего Цвета.

— Подожди-подожди… А как же семь цветов радуги? Ну, это… каждый охотник желает знать…

— Ну правильно, я ж и говорю — семь цветов, семь принцев…

— Ни фига ты не говоришь. Ты говоришь — шесть цветов и белый.

— Ну? А белый, по твоему, не цвет?

— Цвет-то цвет, а фазан?

— Какой фазан?

— Каждый охотник желает знать — что?

— Где сидит… тьфу!!

— Вот я и спрашиваю, где фазан?!

Данк некоторое время ехал молча, покачивая головой. Потом обернулся ко мне.

— Нет, малыш, ты все-таки чудо природы. Ты действительно ничего не помнишь? Ты это вычислил прямо сейчас, у меня на глазах?

— Ничего я не помню, — хмуро отозвался я. — Иначе какого бы хрена я спрашивал? А что такое?

Данк задумчиво оглядел окрестности. Слева были невысокие песчаные холмики, поросшие ивняком. Справа простирались поля, перемежающиеся редкими рощицами.

— Когда-то… очень давно, у начала Обитаемых Времен, доменов было восемь. И Фиолетовый в том числе. Камнем принцесс Фиалки был Аметист. А потом… Понимаешь, Вечерние всегда были странным народом. Очень замкнутым и непохожим на других, вроде эльфов. Даже еще более замкнутые, чем эльфы. Их часто называли Фейери Сумерек.

— А сами себя они как называли?

— Дети Тени. Говорят, они принесли в мир магию. Или научились ей пользоваться. Самые первые маги Белого Востока и Леса, хоть и были современниками первых магов Сокрытой Долины, признавали их старшинство. Создатель алфавита Серенгар учился в одном из городов Долины — как ты в Мальрене.

— Ох… — горько сказал я. — Наверное, потом ему пришлось полегче.

— Насчет «полегче» судить не берусь. Говорят, его казнили в Сандерклиффе.

— За что?!

— За попытку обучить грамоте наследного ярла варваров. Но мы вроде о Вечерних?

— Извини, пожалуйста, — покаянно сказал я.

— Со времен Восьми народов восьмерка стала священным числом. Тогда так и говорили, как ты хотел — люди Семи Цветов Радуги и Белого. Оттого у нас и в году восемь месяцев. Ну, конечно, еще и потому, что удобно.

— А в неделе же семь дней?

— А в неделе раньше не было алмазных дней. Были аметистовые. Алмазными почитались пять Особых дней — четырех сезонов и года. К тому же неделя привязана к лунному циклу. Против Луны не попрешь. Куда в лунном цикле вставить восьмерку?

— Не задавай риторических вопросов, — огрызнулся я. — Я с трудом вспоминаю, что такое Луна. Дальше рассказывай.

— Уже почти рассказал. Потом Вечерние затеяли какое-то великое гадание. И очень скоро покинули земли Радуги.

— То есть как покинули? Куда они делись?

— А вот этого никто не знает. Гадание вроде бы сказало им, где находится нетронутая и прекрасная земля, этакий рай под Радугой — вот туда они и ушли. А свою собственную землю скрыли от глаз семи оставшихся народов — на всякий случай. Вдруг придется вернуться, например… С тех пор их зовут Ушедшими. Сначала их возвращения ждали. Потом перестали ждать. А во время Второго Передела сам Цвет вычеркнули из списков.

— И никто не пробовал их найти? Или хотя бы их родную землю?

— Сокрытую Долину? Пробовали, конечно. Но ничего не получается. Эту землю называли Сокрытой Долиной еще когда Вечерние были здесь. Туда очень трудно попасть, не зная пути и не имея провожатых. А уж искать… Разве что на крылатом коне. Гномы со своими грифонами долго искали, дольше всех, пожалуй. Но не нашли. Еще искал Глориан Эльфийский. Тут легенды расходятся. Кое-кто утверждает, что Глориан как раз нашел. Но никому, кроме Энселиэрна, не сказал. А теперь это великая тайна Леса. Потому что где-то рядом с Долиной знаменитый мифический Замок Летающих Радуг, — Данк взялся за застежку своего плаща. — Говорят, кстати, что сохранившиеся в мире пламенники добыты именно там. Опять же по преданиям в Замке Радуг хранится столь могучее оружие, что владеющий замком может рассчитывать на власть и над всей землей. Есть из чего сделать Великую Тайну, правда?

Я зябко повел плечами.

— Тайна Леса… я тебе раньше об этом ничего не рассказывал?

— Вроде нет, малыш. А что?

Я помолчал.

— Слушай, Данк, я у нас вообще был умный?

— Ну как тебе сказать… — Данк весело хмыкнул. — Не дурак, во всяком случае. Дураков мы, можно сказать, не держим. Вот, правда, на Моуриса Белый разозлился… А что?

— А за что?

— Ты о чем?

— А ты?

— Ой, — я взялся за голову. Потом подумал и взялся с противоположной стороны себя. Результаты были схожи… — Я уже о Моурисе.

— А я о дураках. Чего это тебя вдруг повело?

— Я думал… А я много знал?

— Поменьше Сагастена, ясен конь. Но пожалуй, больше всех в семье. Из тебя что-то никак не выходило воина-полководца. И Альда решила сделать из тебя мудрого мага. Пожалуй, у нее получилось. Ты учился с большой охотой, и знал… ну, наверно, больше меня и Сенрайда вместе взятых.

— Если я знал так много, — сказал я, — вопрос о Тайне Леса не мог меня не посетить. А учился я в Лесу, понимаешь?

— То есть?

— То есть я знал ответ. Если он вообще существует. Ведь все очень просто: если Глориан ничего не нашел, значит, скрывать нечего. А если нашел, сам факт того, что эти сведения скрываются, говорит о том, что Долину он нашел. И скрывать есть смысл только расположение Долины.

— А еще можно устроить тайну на ровном месте, давая остальным понять, что ты владеешь особой силой, — сурово сказал Данк.

— Ну, тогда, наверное, я бы что-нибудь рассказал, вернувшись из Леса, и вы обсуждали бы это на Совете. Ведь такого не было?

— Значит, вся эта история не столь важна, — рассудил Данк. — Если бы она была важна по-настоящему, мы бы действительно знали. А если бы хоть чуть-чуть интересна, ты бы сам рассказал. Рассказывать ты любил.

— А расспрашивать?

— А о чем тебе было нас, убогих, расспрашивать? Расспрашивал ты Энлариса.

— Где-то я это имя уже слышал…

— Читал, скорее. Это нынешний Белый принц Зеленого домена. Патрон Мальренского универсария.

— Это где я учился? Тогда, наверное, слышал тоже. И не раз. — Я горько улыбнулся. — Вчера на празднике пели — «слова уходят вслед за ветром»… Помнишь?

— Помню, конечно. Старая песня. Хорошая, по-моему.

— Ну, я нынешний ее вчера услышал впервые. Так вот это как раз про меня. Все, что раньше слышал — за ветром ушло.

— Ох, любишь ты пожаловаться! — засмеялся Данк. — Впрочем, это ты всегда любил.

— Данк… — нерешительно начал я.

— Что, малыш?

— Кто я, Данк?

Оранжевый принц фыркнул, как лошадь. Получилось похоже.

— Вопросы у тебя… Вчера всей семьей решали — не знаем мы, кто ты такой! Тебя не бывает. Во всяком случае, раньше такого не было никогда.

— А что вы предполагали?

— Ты же все сам слышал.

— Но я же ничего не понимал. И сейчас не понимаю. Что такое «крейтлинг», например?

— Создание мага, — Данк поерзал в седле, словно почувствовав себя неуютно. — Искусственное творение. Дитя созидающего заклинания. Это было самое естественное предположение. Как правило, любой подменыш — крейтлинг. Но ты живой. На тебя не действуют заклятия мертвой материи. Ведь крейтлинги по сути своей мертвы, им только придана видимость жизни.

— А может быть, я просто очень удачный крейтлинг очень сильного мага? То есть, используя его силу, могу как-то защищаться от заклятий?

— Я думал об этом, — уверенно сказал Данк. — Дело в том, что ты какой-то… не вполне живой, что ли. Базисный лучик хильфейта дает на тебя не белый огонь жизни, а радугу. Понимаешь, личность объединяет цвета хильфейта поначалу. Сливает их воедино. А ты не сливаешь. В тебе не хватает чего-то для полноценной личности. Может быть, как раз памяти о пережитом — не знаю. Я не маг. Хотя и Сагастен не знает. Ты слишком уникальный случай.

— Спасибо. — Я невольно улыбнулся.

— Хорош благодарить, а не то мне прослезиться придется. Так вот, увидев радужный огонек, я твердо решил, что ты крейтлинг. И то, что ты противишься заклятиям, не очень покачнуло мою уверенность. Но вот то, что глубокий анализ показал твою сопричастность к двум цветам… Никакой маг, даже самый могучий, даже бог… Даже все боги, вместе взятые, не могли сотворить такого крейтлинга. А если бы и сотворили, то это был бы уже не крейтлинг, а настоящий человек. И даже не совсем обычный человек.

— Почему не совсем обычный?

— У всякого существа только один цвет судьбы. Это цвет его Домена. Если бы ты был орколаком-оборотнем, воспитанником Волчьих болот, хильфейт показал бы твою судьбу красной. Если бы тебя создали искусники Леса — даже совершенно живым, хоть я в это и не верю — твоя судьба была бы зеленой. Но два цвета могут порождать только избранные — принцы и Витязи. И даже не все Витязи, а только Отмеченные или Преображенные. Один цвет говорит о Домене, второй о предназначении. Или, как предпочитает это называть Гастен, обреченности.

— А кто такие Преображенные?

— Не все сразу, малыш. Давай разберемся с тобой. У тебя явно не один цвет судьбы. Как минимум два… если не три.

— А такое бывает?

— Иногда бывает, хотя очень редко. Твой луч выглядит, как синий с белым. Или синий с белым и голубым. Или… Выбирай любое сочетание из этих трех. Но синий должен присутствовать обязательно — ты сам видел луч. Так вот, Синего домена давно уже нет, хроника, которую ты читал, с этого начинается.

— Да, кстати! — обрадовался я. — А куда он делся и почему?

— Его отменил прародитель Селекс. Слушай, может, ты не будешь меня перебивать? Давай разбираться последовательно, ты меня все время сбиваешь с толку! Это же выдержать невозможно!

— Ох… — я покорился. Покоряться не хотелось.

— Повторяю, Синего домена больше нет. Значит, синий цвет в твоем луче говорит о предназначении. Белый — о рождении, все правильно, ты ведь родился в Дианаре. Вообще, раньше — например, после возвращения из Дейненделла — ты был просто белым. После того, как Альда с н'Райдом решили обречь тебя Багрянцу, ты стал, как строфиная яичница. Красное пятно в середине и белый по краям.

— Какая яичница? — возмутился я.

— Строфиная. Птица есть такая — строфа, несет яйца с красным желтком. Очень вкусная птица, а яйца… — Данк поморщился, — …яйца так себе, на любителя. С душком каким-то. Нормальная яичница — это покойный Селлери был, примите, боги, его упрямый дух. Я — кажется, гусиная… К черту, жрать опять захотелось! Значит, теперь ты яичница несъедобная. С синим желтком. Поэтому Гастен и предложил дать тебе Сапфир. Понятно?

— В общем, понятно.

Мне действительно было понятно. Но в самых общих чертах.

— Данк, а почему я так изменился?

— Очевидно, заклятие изменило твое судьбу, — Данк сочувственно помотал головой. — Впрочем, ты и сам понимаешь, что изменило. А хильфейт уловил разницу и сменил окраску твоего луча.

— А что такое Мертвая Радуга? — вспомнил я.

— Это странное и страшное явление, — Данк поежился. Очень эмоционально он рассказывал, явно переживая все поминаемое заново. Говорят, это потерянная игрушка Древних Богов. Время от времени где-нибудь — все равно где — появляется магический смерч. Он всасывает человека или демона, животное или оборотня — все равно кого — и некоторое время спустя выплевывает его обратно. Только это уже не тот человек. Мертвая радуга придает ему произвольный чужой облик — иногда даже его собственный, только более ранний или более поздний. Лет на двадцать-тридцать. И еще она всегда меняет цвет рождения. Как правило, на самый что ни на есть вражеский. Поэтому сначала была и такая версия. Где-то неосторожный принц или Витязь угодил в Мертвую Радугу. Она придала ему твою внешность и поменяла цвет рождения на белый. Тогда, получалось, изначально ты — ну, предположим, Синий ярл варваров.

— А почему вы отказались от этой версии?

— Ты слишком много помнишь о себе и о Домене.

— Да ни черта я не помню!

— Помнишь, — сказал Данк твердо. — По мелочам. Видно, что твоя память — память Райдока, только сильно ущербная. А Мертвая Радуга чужой памятью не наделяет. К тому же, не очень понятно было бы, куда делся настоящий Райдок.

— Украли. Разменяли заклятием.

— Сагастен бы почувствовал. Я так полагаю, во всяком случае. Сам он утверждает, что есть варианты, когда не почувствовал бы. Но что-то не верю я в эти варианты.

— Я сейчас готов поверить во все, что угодно, — проворчал я мрачно. Собственно говоря, мне так и приходится поступать. Сам-то я ничего не знаю, опыта набираться поздно, вот и верю, — я искоса глянул на Данка, на слово верю, кому ни попадя.

— Ну, — невозмутимо отозвался Данк, — у тебя неплохой набор первых встречных. Любой бы позавидовал.

Я решил атаковать в лоб. Раз он корчит такую серьезную морду на мои подколки…

— Слышь, дядя, отдай письмо.

— Какое такое письмо? — Данк невинно разглядывал облака.

— Мое письмо. Которое мне.

— А-а… Забудь.

— В смысле?!

— В смысле насовсем забудь. Сагастен его спрятал так, что и сам не уверен насчет достать обратно. Чуть ли не дьяволу в задницу.

— Зачем?! — я действительно был поражен.

— Чтобы ты его никоим образом не смог прочесть.

— Блин! Мать! Данк, я ведь его себе писал специально для того, чтобы обязательно прочесть!

— Кажется, да. Но теперь уже поздно. Видишь ли, тут получилась та же история, что с дейненделльским предсказанием.

— Не понял? — мрачно и агрессивно сказал я.

— Это письмо должен был прочесть ты. Ты и никто больше. Тогда, возможно, оно тебе и помогло бы. Хотя сомневаюсь. Но получилось так, что его прочитали все мы. Все, кроме тебя. Письмо должно было изменить твои действия, при том, что все остальные действовали бы без учета этой информации. Теперь, хотим мы того или не хотим, все мы изменили свое поведение. Из-за письма. И единственный способ компенсировать это — тебе придется вести себя, как ведется. Иначе начнется каскад изменений реальности будущего — знаешь, предсказание, которое пытается исполнить само себя, и в результате губит само себя и все окружающее. Нет, малыш, к сожалению, ты остался без пирожка. Раньше надо было читать, втихую. И тут же сжечь. И пепел съесть. И запить кислотой, чтоб наверняка.

— Не успел, — злобно сказал я. — Не измывайся, Оранжевый! Не можешь отдать, хоть перескажи вкратце, а?

— Я же говорю, — ласково сказал Данк, — под запретом для тебя не исписанная бумажка в конверте, а информация, которую она содержит. Значит, та часть меня, которая содержит это знание, для тебя тоже под запретом. Да не расстраивайся ты так, малыш! Поверь, все, что там написано, тебе уже не поможет. Сейчас, во всяком случае. Представь себе, что там было написано, к примеру, как нас получше обмануть. Ну, прочитал бы ты его — и что? Мы ведь это тоже узнали, так что прока тебе от такой подсказки немного…

Я подумал.

— А там действительно было написано, как вас обманывать?

— Нет, малыш, — Данк уныло засопел. — В том-то и беда, что нет. Все, что я могу тебе рассказать… В общем, Райдок почуял, что на него движется нечто пугающее и неопределенное. Он не смог определить, что именно. Это было как-то связано с Дейненделльским пророчеством, но не впрямую. Он знал, что должен измениться. Измениться до такой степени, что и Райдоком уже почти не быть. Он не мог этому противостоять. Поэтому решил предупредить события, оставив самому себе некоторые инструкции. Кое в чем он ошибся. Но к тому же Райдок успел совершить какой-то странный обряд…

— Сопричастности, — убежденно сказал я.

— Чего… что ты сказал? — Данк явно был немного потрясен.

— Сопричастности. Я знаю. Я чувствую. Это было одно из первых слов, которое я вообще вспомнил. А теперь, когда ты произнес «обряд», я твердо убежден: Райдок, то есть я… прошлый «я» имел в виду именно обряд Сопричастности.

— Ну вот, — задумчиво сказал Данк. — Я же говорил, что ты Райдок. Да, малыш, в письме ты назвал это именно так. Но никто из нас, я подразумеваю принцев, не знал, что это такое, а Сагастен просто схватился за голову и заорал: «Под действием приближающегося заклятия! В одиночку! Сопричастности!» Потом он долго ругался на всех языках и отказался комментировать действия принца Райдока. Сказал только, что это необычайно опасная процедура, особенно в твоем состоянии. И знать ее результаты могут только участники, то есть ты. Или кто угодно, кроме самого тебя.

— И что же мне теперь делать? Кем мне себя считать?

— На первый вопрос отвечу так: у нас получилось, что лучше оставить все, как есть. Тебе были добрые предвещания. Все еще может сложиться хорошо. Веди себя спокойно и… считай себя Райдоком. Собственно, эту часть разговора ты уже слышал. Ты как раз более ли менее очнулся и начал пищать из-за стенки.

— А на самом деле я кто?

— Не знаю, — устало сказал Данк. — Никто не знает. С одной стороны, Райдок и никто кроме Райдока. С другой стороны, Райдок, измененный магией настолько, что похож на прежнего не больше, чем живой на мертвого. Никто из нас не смог определить тип изменения или однозначно назвать существо, в которое ты превратился. Может, ты оборотень. Может, коллективная иллюзия. Может, воплощение Древнего бога. И давай забудем об этом на время, малыш. Какая разница? Мы имеем дело с таким тобой, каким ты есть. Неужели ты думаешь, что если мы придумаем для тебя ярлык, что-то изменится?

— Мы будем знать, как вести себя дальше, — неуверенно сказал я.

— Нет, — Данк решительно помотал головой. — Наука не знает такого зверя — тебя. Если придумать тебе название, мы не станем больше знать о твоих повадках. Ясно одно: ты не человек. Одна лишь… э-э… та, извини, жидкость, которую ты называешь своей кровью…

— Никак я ее не называю, — зло сказал я.

— Во всяком случае, ты не являешься тем, что последние две-три сотни лет считали человеком.

— Тогда хоть убей меня, Оранжевый, я не понимаю, как вы можете мне доверять. Сделать нечеловека Синим принцем Домена? Вы ведь сами говорили: принц всегда человек! Мало ли что может натворить нежить?

— Ты усложняешь проблему, а она и так непроста, — спокойно сказал Данк. — Да, изначально принц всегда человек. От рождения. Наследный и ненаследный, призванный к цвету и бесцветный. Но представь себе, что принца зачаровали и обратили… ну, например, в собаку. Человек ли он теперь? И перестал ли он быть принцем?

— Ну… наверное, нет, — согласился я. — А так бывает?

— Бывает, — улыбнулся Данк. — Вернее, бывало. Это очень, очень сложное заклятие, требующее невероятно большой энергии. А проку от него очень мало. Один-единственный принц вышел из строя — не проще ли отравить? Кстати, именно поэтому Сельфа убеждена, что ты — Райдок.

— Не понимаю я вас, — обиженно сказал я.

Я на самом деле совсем запутался. Какие-то неуловимые логические связи все время ускользали от моего внимания.

— Чего тут можно не понять? — Данк пожал плечами. — Потратить столько сил на устранение молодого неопытного принца вроде тебя можно либо в приступе безумия, либо с очень тонким и хорошо продуманным умыслом. Даже ты, утративший память и растерянный, быстро это сообразил. Безумный маг не может, пожалуй, проконтролировать заклятие такой мощи. Значит, умысел. Каким бы зловещим и коварным он не был, вряд ли его основная цель ликвидировать Райдока и подсунуть вместо него некое немыслимое создание. Зачем? Чтобы перекусать всех членов семьи во сне? Проще создать черного вампира и послать его во дворец. Шансы на успех те же. То есть, почти никаких. Но у вампира их все-таки больше. Вампир — боевой крейтлинг, очень сильная и умелая тварь. Ее несложно засечь, но справиться с ней трудно. А тебя — треножником по макушке, и все. Помнишь?

— Помню, конечно, — зачарованно сказал я. — Эх… Данк, а я умел творить вампиров?

— Ты знал, как это делается, — тоскливо сказал Данк. — Но энергии для этого у тебя еще не хватало. Слушай, тебе нужна текущая информация или легенды о деяниях магов?

— Мне нужно все, — нагло сказал я.

— Но не все сразу, а? — с той же интонацией отозвался Данк. — Слушай внимательно. Нашему врагу, кем бы он ни был, не нужен убийца. Не нужен шпион. Не нужен труп. Ему нужен принц, который в задуманную минуту станет его орудием. Не копия Райдока, а Райдок, расчетливо изувеченный. Который в урочный час споткнется на заказанную ногу.

— И как вы собираетесь с этим бороться? — хмуро спросил я.

— В урочный час ты будешь совсем в другом месте, — цинично сказал Данк. — И судя по всему, тебе придется там стоять на голове.

— А если я просто вырублюсь в урочный час? И завалю всю оборону?

— По замыслу ты должен был остаться в Дианаре. Без армии, без четко обозначенных функций, практически без власти. Какой прок любому врагу в том, что ты вырубишься?

— Вот дьявол! — я начал постепенно соображать всю утонченность игры неведомого мага и коварство контригры моей очаровательной семейки. — Вы считаете, что опасность, от меня исходящая — неожиданный трюк существа слабого, но доверенного и близкого?

— Примерно, — довольно сказал Данк. — И выполнит этот трюк — если выполнит, конечно — принц совсем в другом месте, с другими правами и обязанностями, в других условиях; принц, очень далекий от всех, кого можно было предположить рядом с ним. В наихудшем случае ты сделаешь какую-то нелогичную глупость, которая покажется смешной всем, кто будет тебя видеть. Ну что ж, позор принца Райдока мы как-нибудь переживем — извини, малыш. В среднем случае ты не сделаешь вообще ничего. Попробуй заставить утопиться человека в пустыне — ты понимаешь, о чем я? В наилучшем случае то, что ты сделаешь, обернется против Проклятого.

— Почему против Проклятого? Вы так уверены, что это он?

— Глупый вопрос. На девяносто пять процентов. Хотя бы потому, что больше особенно-то и некому. А во-вторых, даже если заклятие наложили орки… или гномы… пострадает в первую очередь все равно Проклятый. Например… я понимаю, что предлагаю тебе нарочито упрощенную ситуацию, но тем не менее, представь себе примерно такой текст: «всю мощь своей магии, которая к тебе нежданно вернется, да используешь ты против принцев, Витязей и магов, что будут окружать тебя.» Как ты думаешь, кому в этом случае больше всего достанется от осажденного Сапфира?

— Не верю я, что все так просто, — мне было тоскливо и страшно.

— Я тоже не верю, — согласился Данк. — Все будет куда запутанней и непонятней. Но Сельфа и Сагастен вполне уверенно говорят, что в данном случае вероятность отраженного, обращенного назад удара весьма велика. Они называют это «магическим рикошетом». Сагастен, как ни крути, один из величайших магов нашего мира. Сельфа теперь — признанный семейный эксперт… Хочешь ты того или нет, но придется нам положиться на их слова.

— А раньше экспертом был кто? — грустно спросил я. Я подозревал, каким будет ответ. И снова чувствовал себя ограбленным.

— Раньше… — Данк отвернулся. — Ладно… я обещал. Раньше советчиком и знатоком у нас полагали Делин.

— Твою… твою сестру?

Вот это да! Меня действительно ограбили, но совершенно не с той стороны, с которой я ожидал! А как же моя слава принца-чародея?

— Да, малыш. Мою родную сестру. Рубиновую принцессу, властительницу колората Кармин.

— Постой… ведь Кармин не наш город!

— В том-то и дело, малыш, — Данк болезненно скривился. Это было очень непривычное и неподходящее для него выражение лица. На него стало просто жалко смотреть. — В том-то и дело. Три с половиной десятка лет тому назад Кармин был нашим. Небольшой, но красивый и очень важный для нас город на северном берегу Западной. Когда крошку Дели призвали к Цвету, она получила Рубин. И Кармин под руку свою. Потом…

Данк неловко поерзал в седле и вздохнул.

— Наша семья была мала. И не было принцессы, которая могла бы стать женой твоему отцу… н'Райду. Ты знаешь… знал когда-то… чтобы брак мог дать законного наследника, супруги должны принадлежать к правящим родам и не быть ближе третьей степени родства. Мы с Дели и н'Райд с Сели… и брат их Ллери, твой погибший дядя Селлери… были двоюродными… наши отцы родные братья. Но ненаследный принц может родиться и вне династического брака… хотя бы для того, чтобы род не угас в одночасье, если…

Данк еще раз вздохнул. Ему было трудно и неприятно говорить.

— Если по каким-то причинам у тебя не будет наследника… и у Сенрайда больше не будет детей, ребенок Элспейра, рожденный в династическом браке, может принять Домен. Элспейр — королевской крови Дианара, хотя Белым принцем ему никогда не быть. И Цвет он получит не раньше, чем удовлетворены будут все наследные принцы. И даже если получит, то именоваться будет принцем-бастардом.

— Как Вейген… — почти беззвучно произнес я.

— Да. Как Вейген. Сколь бы отважным он не был. Но он все-таки королевской крови, и сын его, рожденный, скажем, от принцессы Леса или Степи, станет законным наследником. Однако… Когда Сенрайду пришла пора подумать о маленьких принцах, ни Лес, ни Степь не пришли в восторг от предложения породниться. Ну… Белый Восток был, пожалуй, даже рад тому, что мы попали в затруднительное положение. Гномы не заключают брачных союзов с инородцами. Орки или Черный домен — сам понимаешь… Для того, чтобы защитить кровь, под всей Радугой твой отец мог найти только двух женщин — Делин и Сельфу. Но Сельфа была его родной сестрой. А это считают опасным даже Фейери, хотя они умеют управлять игрой рождения…

Данк немного помолчал.

— Делин любила нашего сводного брата, Синего принца Венселла. Однако первым родился Гэйтхэйт. Сын Сенрайда и Делин. А потом Черный начал новую войну, и в Люмине поняли, что медлить стало опасно. Слишком многим мы связаны с ними, чтобы рисковать судьбой земли, династии, крови, союзов. К тому же, когда нас не станет, Черный двинет свои армии дальше, к Лагору и Хайуорфу. И вот Совет Гаваней решил выполнить очередную просьбу Сенрайда. Отдать ему в жены принцессу Альду, дочь правителя Востока. Но на самых жестких условиях.

Данк так сжал в пальцах повод, что ремень жалобно заскрипел.

— Выкупом за нее должен был послужить город. Любой город Запада. А сама он должна была получить высший Цвет в одной из Линий. Так Сельфа надолго осталась Берилловой. Так Делин потеряла Кармин. Так Альда стала хозяйкой Харденанга и леди Дельфоса. Так родился шальной малыш по имени Райдок.

Мне стало неуютно.

— Данк, я…

— А, оставь, — отмахнулся он. — Никто не сердится на Альду… тем более на тебя. Ты тут вообще ни при чем, а она… Что ж, ведь не она это придумала. Я знаю, ей иногда приходится очень тяжело. Ведь всякий правитель должен заботиться об умножении славы, мощи и богатства Домена. И Альда — истинный правитель, уж поверь. Как ты полагаешь, легко ли ей думать, что из-за нее — точнее, ради нее — ее держава стала слабее и беднее, а члены ее семьи претерпели унижение?

Я вспомнил, как дрожал мамин голос, когда она говорила о гарнизоне Харденанга, и согласился со словами Данка. Только вот думал ли он то же самое, что и говорил?

— Делин уехала в Айнал, к Венселлу. Некоторое время спустя родился Элспейр. А потом… война подступала все ближе и ближе. Участились набеги на земли Айнала, и сам город бывал осажден уже не раз. Наконец, несколько месяцев назад в крупном сражении у стен Айнала Венселл погиб. Тогда Делин обратилась к Оракулу Дельфосского храма. Никто не знает, что ответил Оракул, но в тот же день Делин сняла красный плащ и… исчезла. Просто растворилась среди людей Домена, и даже Сагастен не смог отыскать ее следов. Сначала ходили слухи, что она затеяла какую-то вылазку — как Амери в дни Пламенного Союза. Но дни бежали, а известий о ее судьбе не поступало. Возможно, она и впрямь что-то пыталась сделать, но погибла… или попала в руки Проклятого. А возможно, просто ушла от людей. Сейчас это несложно сделать — слишком много на земле диких и пустынных мест. Особенно там, где порыскали черные орды.

Я смиренно покивал.

— Прости, Данк, что я заставил тебя вспоминать. Мне все-таки надо было это знать.

— Да уж не мешало бы, — Данк невесело улыбнулся.

— А откуда взялся этот самый Отринувший Цвета? Из какого Цвета он родом? Ведь для того, чтобы отринуть Цвет, надо иметь Цвет, правда?

— Правда, — согласился Данк. — Пророчество из Орфи так и говорит: кто узнает истинный Цвет Проклятого, будет вооружен знанием, достаточным для победы. Пока что полагают цвет его красным.

— Почему? Он из орков?

— Неизвестно. Возможно, он обречен Багрянцу. Нагон, твой старый приятель… кстати, ты помнишь, кто это?

— Конечно, нет.

— Маг Белых Гаваней, друг-соперник Сагастена. В свое время они сговаривались научить тебя всему, что знают сами, а уж потом использовать тебя, как арбитра — кто из них сильнее. Нагон, как правило, обитает в Храме Жизни — Орфи, что рядом с Теннаном. Цвет этого Храма Голубой, а покровительствуют ему звезды. Там и вопросил он Оракул о Цвете Проклятого и получил то самое пророчество.

— О котором ты говорил? Понятно. А кто-нибудь пытался его исполнить?

— Сам Нагон и пытался. Почти сразу. Он сотворил крылатого крейтлинга, дал ему умение определять судьбы и отправил в горы Хинд'a'Кхора. И тот, уже будучи распознан и уничтожаем, передал Нагону последнее свое странное видение — Проклятый выглядел в Цветах Судьбы, как грозное черное облако. Совершенно черное, понимаешь? И опоясан был багровым полосой, наискось лежащей на покрывале тьмы. Что с тобой?

Я вдруг опять вспомнил сон — черные башни, рассеченные багровой полосой.

— Сон. Мой сон, Данк. Я видел нечто подобное. Черное с багровым уничтожало одну половину мира — помнишь?

— Помню, — безрадостно отозвался Данк. — И Сагастен явно задумался над этим предвещанием. Судя по всему, происходящее с тобой все-таки связано с Проклятым.

— Данк… — неожиданно для себя самого начал я.

— Слушаю тебя.

— Почему принцев Отверженного называют бастардами? Ну, например, этого… Черного принца? Это действительно его дети?

Данк промычал что-то невнятное. Потом вскинул голову.

— Не знаю даже, с чего начать. Ну, во-первых, он же незаконный властитель — значит, и все, кого он считает своими наместниками, не имеют законных прав. То есть, юридически все они бастарды — никто не может быть назван Белым принцем. Во-вторых, он же — Отвергший Цвета, помнишь? Когда он призывает наместника к Цвету, он пользуется какой-то иной иерархией. Мы почти ничего про нее не знаем. В-третьих, в его войске собрались все изгои земель Радуги, все полукровки и отщепенцы. Так что бастард там любой — и солдат, и полководец. Мы просто так, по привычке, используем слово «бастард», чтобы подчеркнуть, что мы не признаем притязаний Проклятого. Ни на власть, ни на земли, ни на титулы. А насчет того, чьи это дети… Сама Луна их не разберет. Может быть, и самого Проклятого… если у него вообще есть дети. Их странная вера так трактует союз между мужчиной и женщиной, что я вовсе не удивлюсь, если Отверженный бездетен.

— А… чему он поклоняется?

— Очень трудно сказать, — Данк пожал плечами. — Пеплу и золе, догорающим углям, тьме и ночи, когда гаснут костры. Говорят, он предложил союз оркам — те считают себя детьми огня. Говорят, он обещал им час великого торжества, когда пламя взовьется превыше Радуги. А потом все станет черным. — Данк поежился. — Бред какой-то.

— Поэтому отец боялся обжечься, когда рассек мне руку? — я невольно глянул на подживший порез. — Создания Проклятого носят в жилах огонь?

— Да нет, не в том дело, — Данк досадливо хмыкнул. — Огонь магии пылает в крови любого чародея. Маг может его погасить, а может каплей своей крови поджечь скалу — если силы хватит. Чародеи управляют энергией, протекающей через них. А крейтлинги, которые сами — магия, почти безвольны. Ими управляет созидающее заклятие. Поэтому как из раненного человека утекает кровь, основа жизни, так из крейтлинга или демонического создания утекает огонь магии, энергия их существования. Это была просто элементарная проверка, малыш. Райдок должен был выплеснуть наружу несколько язычков пламени, поругаться от злости и закрыть заклятием отток энергии. Причем это очень простое заклятие, его даже я знаю. Я ведь все-таки принц, значит, немного владею чарами. А захваченный в плен и скованный крейтлинг просто истекал бы жидким огнем из надреза, пока ему не запечатали бы рану.

— Боги мои, — тихо сказал я. — А что же тогда во мне? Откуда этот ледяной холод?

— Не знаю, — так же тихо ответил Данк. — Я о таком даже не слышал. И остальные не слышали. Это что-то вроде отрицательной энергии. Как будто ты отдал кому-то больше магии, чем в тебе было. И теперь впитываешь ее отовсюду, чтобы расплатиться с природой и обрести хотя бы обычную кровь. Как лед должен взять энергию огня, чтобы стать водой, понимаешь? Сагастен жаловался, что после этой пробы он даже не смог тебя оглушить заклинанием. Твоя кровь… ну, эта жидкость… выпила из него силу, так что пришлось стукнуть треножником. И снова он обрел мощь только тогда, когда эта пакость… извини, жидкость, испарилась.

— Ну и ну! — Я немножко подумал. — А если я плесну своей кровью на вражьего мага или демона какого-нибудь?

— Понятия не имею, — Данк был озадачен. — Однако, есть смысл попробовать! Вдруг сработает?

— А может, в этом и был весь фокус? — озарило меня. — Представь себе, что в урочный час ко мне, почти беззащитному, приходит убийца, вспарывает вены, заливает этой самой пакостью весь дворец — и мы магически обезоружены, так?

Данк серьезно задумался.

— Не думаю, — наконец сказал он. — Если враг знает, как приготовить такую жидкость, проще из катапульты или баллисты забросить горшок прямо во дворец с началом штурма.

— А если для ее изготовления нужна кровь вражеского мага? Тогда, по крайней мере, было бы понятно, почему выбрали меня. Если между мной, Сагастеном и Сельфой выбирать самого беззащитного, я бы даже не колебался ничуть.

— Это сейчас ты не колебался бы, — Данк покачал головой. — Пожалуй, здесь ты неправ. Ты был тренирован, чувствителен, образован, можно даже сказать — опытен. А вот силы в тебе как раз было немного.

— А может, ему как раз и нужен был маг чем получше, но послабее?

— Ну, знаешь, рассуждения с тремя «если» как правило, не работают. Прибавляя допущение за допущением, можно обосновать все, что угодно.

— Но такое возможно?

— Вроде возможно, — неохотно согласился Данк. — Но выглядит неизящно. Магия — это искусство, малыш. Могучие заклинания красивы и гармоничны, понимаешь? А здесь рассуждение, лежащее в основе, громоздко и коряво. Как будто бы это, скажем, я придумал — ну нет у меня истинного таланта чаротворца! Но у меня, соответственно, нет и сил, чтобы такое сотворить. Тот же, у кого силы есть, предпочтет использовать их красиво.

Я развел руками.

— Тебе виднее. Кстати, может быть, именно потому, что во мне силы не осталось, я и рассуждаю так коряво?

— Очень может быть, — согласился Данк. — Рассудок подгоняет порядок действий под реальные возможности. Но об этом лучше было бы спрашивать у Сагастена.

— Извини, не успел, — сказал я невесело. — Вы были так заняты перераспределением цветов и отправлением нас с тобой в дорогу… Кстати о цветах: если я правильно понял, Сапфир раньше принадлежал Селлери?

— Именно, — кивнул Данк.

— И был центром Янтарного колората? Тогда… что нужно будет мне сделать в городе, чтобы поменять цвет его на Синий?

— В городе — почти ничего, — Данк, казалось, о чем-то задумался. Сагастену и н'Райду нужно будет кое-что сделать в Дианаре. И в Дельфосе. А тебе — только поднять свое знамя. Знамя Синего принца.

— А где я его возьму?

— В Сапфире найдешь. Там есть все знамена, потому что их поднимают, если носитель Цвета гостит в городе. Венселл часто бывал в Сапфире.

Я немного повертелся в седле. Молча. Потом не выдержал.

— О чем ты думаешь, Оранжевый?

— Я? — Данк очнулся. — Я думаю о том, как именно следует совершать обряд Изменения Цвета для города, который когда-то был столицей. Точнее, вспоминаю. Во время Второго Передела Сапфиру уже меняли цвет.

— Слушай, Оранжевый, — умоляюще сказал я. — Расскажи мне еще, куда делся Синий домен, что с ним такое сотворил прародитель Селекс, и клянусь Радугой, я от тебя отстану!

— Однако же ты изрядная пиявка, племянник, — Данк улыбнулся. — Ладно, слушай. Когда-то, давным-давно, на нашем полуострове и на соседних берегах Западной — кроме восточного, где земли оранжевых варваров — жили люди Синего домена. Люди Луны, корабелы и мореходы. Они были близкими родичами и старыми союзниками наших предков. А предки наши жили на востоке, в Люмине — и Белый домен был тогда один. Столица Синих корабелов была в Сапфире. Но с юга им — как и нам сейчас — постоянно угрожали враги. И вот однажды корабелы не смогли сдержать натиск противника — а угрожали им, как и обычно, орки. И обратились с мольбой в Люмину — прислать подмогу. Белые Гавани были в те годы сильны и могущественны. Куда сильнее, чем сейчас. Они отправили наследного принца своего, Зеленого принца Селекса, на помощь друзьям. И войско под его рукой было неслыханной силы — а ведь это было всего лишь половиной армии Востока. А Синий домен уже потерял все свои земли и почти все города. Только Сапфир еще держался. Погибли все принцы Домена, и оборону возглавил Отмеченный Витязь Дамар. Но Селекс шел почти без отдыха, возвращая город за городом. Он быстро взял Кармин и переправился через Западную, и взял Харденанг, а затем Ранскурт, а затем выбил врагов из Дельфоса и вознес молитву Радуге в освобожденном храме, и взял Дианар, и дошел до стен Дэдлока. А у стен Дэдлока остановился. Это очень сильно укрепленный, почти неприступный город, малыш. Селекс понимал, что он в силах взять приступом и его, но понимал также, что потеряет при штурме много бойцов. И тогда он отправил послание в Великий Лес и попросил крылатой помощи.

— Какой? — поразился я.

— Крылатой, — повторил Данк. — Неужели ты не помнишь, как в Мальрене катался на крылатых конях?

— Не помню, — обиженно сказал я.

Значит, я, совсем как Глориан дан Лориделл, поднимался в небо на крылатом коне? И это воспоминание у меня тоже украли?!

— Ты слушай, слушай, — утешающе сказал Данк. — Не грусти, вспомнишь когда-нибудь. А не вспомнишь — значит, придется еще раз покататься.

Я поднял голову.

— Говори. Я уже не отвлекаюсь.

— Лес прислал помощь, — размеренно продолжал Данк, ударяя кулаком о раскрытую ладонь. В кулаке был зажат повод, и при каждом ударе его изабелловый беспокойно мотал головой. — Крылатый отряд вела Сердоликовая принцесса Фейери Эллириэль. И Дэдлок был взят почти без потерь. Тогда враг собрал последние силы для удара по Сапфиру. И Дамар послал гонца к Селексу, умоляя поторопиться, иначе Сапфир не выстоит. И Селекс успел. Четыре армии сошлись у Сапфира — красная, зеленая, синяя и белая. Но враг не торопился атаковать в поле, а Селекс не решался войти в город.

— Почему? — удивился я.

— Да потому что армия его была неизмеримо сильнее гарнизона Сапфира, малыш, — лениво ответил Данк. — По существу, это означало бы, что белые войска заняли город. А это был последний город Синего домена. Государство прекращало бы свое существование, а земли и города его отходили бы Белому домену. Таковы законы Радуги.

Я понял. Я даже стал догадываться, что было потом.

— Селекс отправил посла в свою столицу с просьбой передать командование объединенными армиями Дамару. Армии стояли лагерями друг против друга и ждали, кто сделает первый шаг. Но Люмина ответила «нет». Вместе с ответом Селексу пришел тайный приказ Белого принца Востока занять Сапфир. И тогда Селекс взбунтовался. Он собрал совет — Дамара и Эллириэль — и показал им письмо. Он сказал: «Я не хочу быть захватчиком земель, где меня встречали, как освободителя». И Двое согласились с ним. Тогда Селекс все раскрыл своим воинам и жителям Сапфира. И объявил, что не приемлет волю Люмины. И армия, которая боготворила его, согласилась с этим. А Синие корабелы вообще сказали, что он — дитя божественной Луны, великого символа Лиаменны. И предложили, поскольку их династия пресеклась, править Синим доменом. Но Селекс отказался отречься от Белого Цвета, поскольку он клялся в верности ему именем Радуги. И его поняли. Три армии вышли в поле и уничтожили четвертую до последнего волка. Потом были взяты Айнал, Ингеррар и другие города на юге. Граница Синего домена дошла до Леса. А потом Трое вернулись на север — но не в Сапфир, а в Дианар. И Селекс принял корону, отказавшись от наследства на Востоке. Но Синий домен, охраняемый отныне белыми войсками, да к тому же предводительствуемый принцем Белой крови, стал именоваться Белым. Вторым Белым, Белым Западом. А чтобы все помнили, что эта держава — наследник корабелов Лиаменны, на нашем флаге, в отличие от старого восточного, появилась косая темно-синяя полоса. Селекс был коронован в Дианаре, Эллириэль стала его женой, Изумрудной принцессой наших земель, а Дамару, как последнему представителю владык Лиаменны, был дарован титул принца, Янтарный колорат и, конечно, родной Сапфир, за который он сражался. Так Сапфир из Белого города Синего домена превратился в Желтый город Белого Запада. Восток, разумеется, возражал, но что он мог поделать? Половина армии, закаленная в боях, истово преданная своему полководцу, была для него уже потеряна. Жители полуострова, все до одного, готовы были стоять за Троих насмерть. Зеленый домен сообщил, что пошлет для защиты юной Эллириэль и ее мужа любое количество войск, какое потребуется. Всадники голубых трав всегда любили детей Луны больше, чем владык Белых Гаваней. Правителю Люмины и Хайуорфа пришлось щелкнуть зубами от злости и смириться с неизбежным.

Я поднял руку.

— Дальше я читал. Отсюда как раз начинаются наши анналы.

— Тогда ты знаешь, — Данк хохотнул. — Вот так-то, малыш. Мы с тобой потомки бунтовщика и раскольника. Уже одиннадцать поколений наш род правит страной, но в Люмине не забыли, как однажды их обманул один хитроумный Зеленый принц. Поэтому сейчас они не станут губить своих солдат, защищая нас. Эту конфету они уже пробовали.

— Понятно, — пробормотал я. — Спасибо, Данк. Я затихаю и отползаю. Кстати, я так увлекся беседой, что про боль совсем позабыл.

— И то польза, — жизнерадостно сказал Данк. — Между прочим, я тут потихонечку подгонял коня, так знаешь, что получилось?

— Что? — с интересом спросил я.

Мы как раз поднялись на верхушку очередного холма.

— Вот он, мой Ранскурт, — Данк горделиво указал вперед.

Над горизонтом отчетливо вырисовались зубчатые контуры городских стен и высоких башен. Серый замок прижимался к коричневому горному отрогу, а над ним раскинулось совершенно бездонное голубое небо.

— Ну что? Побыстрее домой? — улыбнулся Данк.

Я мысленно охнул и вслед за ним пустил вороного в галоп.