"Уроки итальянского" - читать интересную книгу автора (Бинчи Мейв)

КОННИ

Когда Констанс О'Коннор исполнилось пятнадцать, ее мать объявила все сладкое вне закона. К чаю больше не подавали пирожных, строжайший запрет был наложен на конфеты и шоколад, вместо масла хлеб стали намазывать безвкусным обезжиренным маргарином.

— Ты толстеешь, милочка, — сказала мама, когда Констанс попыталась протестовать. — Если у тебя будет толстая задница, то и занятия теннисом, и выходы в свет — все это окажется ни к чему.

— Что значит «окажется ни к чему»?

— Это значит, что ты не сумеешь найти себе достойного мужа, — засмеялась мать и, прежде чем Констанс успела что-либо возразить, добавила: — Поверь мне, я знаю, что говорю. Это, конечно, несправедливо, но так устроена жизнь, и уж коли нам известны правила, зачем их нарушать!

— Может, в твое время, мама, в сороковые годы, действительно существовали такие правила, но с тех пор все изменилось.

— Верь мне. — Это была ее коронная фраза. Мать то и дело призывала людей верить ей то в одном, то в другом. — Ничего не изменилось. Что в сороковые, что в шестидесятые, что сейчас — любой мужчина мечтает о стройной, элегантной жене. Только такие женщины могут им соответствовать. Благодари Бога за то, что мы это знаем, поскольку большинство твоих школьных подружек об этом даже не догадываются.

Конни спросила отца:

— Скажи, ты женился на маме потому, что она была стройная?

— Нет, я женился на ней потому, что она была милая, очаровательная, добрая и следила за собой. Если она следит за собой, то будет следить и за мной, рассудил я, и за тобой, когда ты появишься на свет, и за домом. Видишь, как все просто?

Конни училась в дорогой школе для девочек. Мать всегда настаивала, чтобы она приглашала подружек — на обеды, на совместные уикенды.

— Тогда они будут обязаны приглашать тебя в ответ, и ты сможешь познакомиться с их братьями и друзьями, — говорила мама.

— Мама, но это же идиотизм! С какой стати нам разыгрывать из себя великосветское общество! Я буду дружить не с теми, с кем надо, а с теми, с кем мне хочется, вот так!

— Нет, не так!

А когда Конни исполнилось семнадцать, она обнаружила, что общается именно с теми людьми, которых выбирала для нее мать: с сыновьями дорогих врачей, престижных адвокатов и преуспевающих бизнесменов. Некоторые из них были очень занятны, другие — очень глупы, но Конни знала, что все станет на свои места, когда она поступит в университет. Вот тогда она сможет выбирать друзей по своему усмотрению, а не из того круга, который очертила для нее мать.

Накануне своего девятнадцатилетия Конни поступила в Дублинский университет. Она приехала в студенческий городок, обошла его несколько раз и посидела на двух открытых лекциях. Ей хотелось хоть немного привыкнуть к новой обстановке, чтобы не пугаться, когда в октябре начнутся занятия.

Но в сентябре случилось невероятное: умер ее отец. Процветающий дантист, проводящий изрядную часть времени за игрой в гольф, человек, который своей обширной практикой был обязан тем, что являлся партнером в фирме своего дяди, он, казалось, должен был жить вечно. По крайней мере, так говорили все знакомые. Он не курил, выпивал очень редко и по чуть-чуть — только чтобы не выглядеть белой вороной на приемах, занимался спортом. Слово «стресс» было ему незнакомо.

Единственное, о чем никто не знал, так это о его пристрастии к тотализатору. Это стало известно позже, когда всплыли неимоверные долги покойного, когда выяснилось, что дом пойдет с молотка, семья остается без гроша, и Конни поэтому не сможет поступить в университет.

Мать Конни внешне сохраняла ледяное спокойствие. Во время похорон она вела себя безукоризненно, а после пригласила всех к себе в дом, чтобы помянуть усопшего.

— Ричарду это было бы приятно, — сказала она.

По округе немедленно поползли слухи, но вдова по-прежнему держала голову высоко.

Только когда они с Конни оставались наедине, она давала волю чувствам.

— Если бы он не умер, я убила бы его сама! — снова и снова повторяла она. — Я собственными руками придушила бы его за то, что он с нами сделал.

Сердечко Конни было мягче.

— Бедный папа, наверное, ему чего-то не хватало в жизни, если швырял деньги на собак и лошадей.

— Если бы сейчас он имел возможность оказаться лицом к лицу со мной, я показала бы ему то, что он искал!

— Но, будь он жив, он мог бы объяснить свое поведение, поговорить с нами, возможно, даже отыграться.

Конни хотела сохранить добрую память об отце, который при жизни был хорошим, покладистым человеком. Она не бушевала, как ее мать, любимым занятием которой было придумывать правила и законы для всех окружающих ее людей.

— Не будь дурочкой, Конни, сейчас не время для подобной дребедени! Теперь нам осталось надеяться только на то, что ты удачно выйдешь замуж.

— Мама, опять ты за свое! Я не выйду замуж еще очень долго. Мне предстоит учиться, а потом я хочу попутешествовать. Я не собираюсь превращаться в матрону раньше тридцати лет.

Лицо у матери окаменело.

— Усвой раз и навсегда: никакого университета не будет. Кто заплатит за твое обучение?

— И что же мне теперь делать?

— Ты сделаешь то, что должна: будешь жить с семьей своего покойного отца, дяди и братья которого очень стыдятся его позорной слабости. Некоторые о ней знали, некоторые — нет. Но они будут поддерживать тебя на протяжении года, пока ты окончишь курсы секретарш, может быть, научишься чему-нибудь еще, найдешь работу, а потом — как можно скорее! — выйдешь замуж за какого-нибудь подходящего человека.

— Но как же так, мама! Я же хотела получить диплом! Меня уже приняли в университет!

— Теперь это уже не имеет никакого значения.

— Это нечестно! Я такого не заслужила!

— Скажи это своему папочке. Это он с тобой так поступил, а не я.

— Но я могу работать и одновременно учиться в университете!

— Такого не бывает. Кроме того, толпа отцовских родственников не станет тебя содержать, если ты будешь работать уборщицей или продавщицей, а на другую работу тебе рассчитывать не приходится.

Впоследствии Конни думала, что, возможно, ей следовало проявить побольше упорства в достижении своей цели, но уж слишком тяжкие тогда были времена, и слишком туго им всем приходилось.

Как страшно ей было поселиться под одной крышей с почти незнакомыми родственниками! А мать взяла с собой ее братьев-близнецов и уехала к своей семье в маленький городок, который она триумфально покинула много лет назад. Перед отъездом она сказала, что возвращение туда для нее — самая страшная жертва, которой только можно требовать от человека.

— Но почему? — удивилась Конни. — Они наверняка будут относиться к тебе по-доброму — хотя бы из жалости.

— Не нужна мне их доброта. Мне своя гордость дороже. Твой отец лишил меня ее, и этого я не прощу ему, пока буду жива.

На курсах секретарш Конни встретила Веру, вместе с которой училась в школе.

— Мне ужасно жаль, что твой отец потерял все деньги, — сказала Вера при первой же их встрече, и глаза Конни наполнились слезами.

— Это было ужасно, — призналась она. — И не только потому, что папа умер. У нас возникло ощущение, что он совсем другой человек, что все это время никто из нас не знал его по-настоящему.

— Знать-то вы его знали, — возразила Вера. — Просто не догадывались о том, что он игрок. А он, я уверена, нипочем не стал бы играть, если бы мог предположить, чем это кончится.

Конни была счастлива, что Вера ее понимает. И хотя в школе они никогда не были особенно близки, с этого момента стали самыми задушевными подругами. «Ты себе не представляешь, как это здорово — иметь рядом такого сердечного человека, — писала Конни матери. — Общаться с Верой — как окунаться в теплую ванну. Я уверена, что в доме бабушки ты найдешь такое же отношение к себе. Только не отталкивай их, не бойся рассказать о том, как тяжело у тебя на душе».

Письмо, пришедшее в ответ, было резким и сухим. «А ты не плачься в жилетку всем без разбору и не выклянчивай для себя жалости, — писала мать. — От утешений проку не бывает. Все что тебе нужно, это хранить собственное достоинство. Я молюсь о том, чтобы тебя не лишили всего этого, как это случилось со мной».

И — ни слова о покойном отце! О том, каким он был хорошим заботливым мужем. Все фотографии были извлечены из рамок, а рамки — проданы на аукционе. Спросить у матери, куда девались ее детские фотографии, Конни не осмелилась.

На курсах секретарей Конни и Вера делали большие успехи. Они изучали стенографию, машинопись, делопроизводство и другие премудрости этой профессии. Семья кузенов, приютившая девушку, сопереживала Конни и предоставила ей гораздо большую свободу, нежели ее мать.

Конни в полной мере наслаждалась тем, что она молода и живет в Дублине. Они с Верой ходили на танцы, встречались с интересными людьми. За Конни ухаживал парень по имени Джэко, а его друг, Кевин, оказывал знаки внимания Вере, поэтому они часто проводили время вчетвером. Однако для обеих девушек это было не более чем развлечением. Парни прилагали немало усилий, пытаясь добиться от девушек интимной близости. Конни отказалась, а вот Вера не устояла.

— Зачем тебе это, если не получаешь удовольствия, да еще боишься забеременеть? — недоуменно спросила Конни.

— Ас чего ты взяла, что я не получаю удовольствия? — возразила Вера. — Я лишь сказала, что это не так восхитительно, как мне представлялось, и, кроме того, я не понимаю, зачем при этом пыхтеть и задыхаться. А забеременеть я не боюсь, поскольку принимаю противозачаточные пилюли.

Хотя контрацептивы в Ирландии были официально запрещены еще в начале семидесятых годов, противозачаточные препараты могли быть прописаны врачом в случае нарушения у женщины менструального цикла. Неудивительно поэтому, что огромное количество пациенток обращалось к врачам с жалобами именно на это недомогание.

Конни подумала, что, возможно, и ей стоит пойти тем же путем — сходить к врачу, получить рецепт и начать принимать контрацептивы. Кто знает, когда и с кем переспишь, а если не позаботиться заранее, потом будешь локти кусать.

Джэко не знал о том, что Конни пьет противозачаточные таблетки. Он по-прежнему тешил себя надеждой, что однажды она поймет: они созданы друг для друга — так же, как Вера и Кевин. Он придумывал все новые и новые планы относительно их будущего, которые, как ему казалось, должны были понравиться Конни. Ну, например, они вместе предпримут путешествие в Италию. А перед этим им, конечно, придется выучить итальянский язык — с помощью самоучителя или — еще лучше — на каких-нибудь вечерних курсах. И тогда, оказавшись в стране, они смогут запросто выдавать всякие там «скузи» и «грацци».

Он был красив, энергичен и без ума от Конни, но девушка оставалась неприступной. Никаких приключений. Она принимала противозачаточные пилюли не для него, а для себя самой, впрок.

Веру не устраивали пилюли, которые она принимала, она решила перейти на другой препарат, и тут внезапно обнаружила, что беременна. Кевин был на седьмом небе от счастья.

— Мы же с тобой все равно собирались пожениться, — повторял он.

— Я сначала хотела еще немного пожить в свое удовольствие, — всхлипывала Вера.

— В свое удовольствие ты уже пожила, а теперь мы начнем жить настоящей жизнью: ты, я и наш малыш.

Кевина переполняла радость по поводу того, что случившееся избавило каждого из них от необходимости жить с родителями. Теперь они обзаведутся своим домом.

Новая жизнь, впрочем, оказалась далеко не сахар. Вера была из небогатой семьи, и ее родители рассердились, что дочь, не проработав ни одного дня в жизни, вынуждена бросить курсы секретарш, за которые были уплачены немалые деньги, да и полученное ею — тоже далеко не бесплатное — образование теперь полетело коту под хвост. Не радовало их и намерение Веры завести семью. Будущие родственники их тоже не устраивали, хотя они знали, что родители Кевина — весьма и весьма состоятельные люди.

Вере не пришлось долго растолковывать подруге все это. Конни легко могла представить себе на месте матери Веры свою собственную: «Надо же, его отец — маляр, а корчит из себя предпринимателя! Теперь это называется бизнесом!»

Не имело смысла объяснять ей, что отец Кевина владеет небольшой фирмой по строительным и отделочным работам, которая со временем может превратиться в процветающее предприятие.

Кевин, с тех пор как ему исполнилось семнадцать, сам зарабатывал себе на жизнь. Сейчас ему был двадцать один год, и он очень гордился, что станет отцом. Он покрасил их с Верой маленький домик в три слоя, поскольку хотел, чтобы к появлению на свет ребенка их новое жилище выглядело безупречно.

На свадьбе Веры, где Джэко был шафером, а Конни — подружкой невесты, она приняла важное решение.

— С сегодняшнего дня мы больше не будем встречаться, — сообщила она Джэко.

— Ты, наверное, шутишь! Почему? Чем я перед тобой провинился?

— Ты ничем не провинился, Джэко. Ты хороший, даже замечательный. Просто я не хочу замуж. Мне хочется найти работу и уехать за границу.

На его открытом, честном лице читалось искреннее удивление.

— Я не возражаю против того, чтобы ты работала. И я каждый год буду возить тебя на отдых в Италию.

— Нет, Джэко. Нет, дорогой мой Джэко. Он был раздавлен.

— А я-то думал, что мы сегодня сообщим о нашей помолвке…

— Да ведь мы с тобой совсем не знаем друг друга.

— Мы с тобой знакомы столько же времени, сколько жених и невеста на этой свадьбе. А они уже ждут ребеночка!

Конни не стала говорить Джэко, что она считает решение Веры связать свою жизнь с Кевином весьма неразумным. Ей казалось, что новая жизнь скоро опостылеет подруге. Вера — с ее темными смеющимися глазами под пушистыми черными ресницами, такими же, какие были у нее в школе, — скоро станет матерью! Она умела осадить своих угрюмых родителей, заставить всех вволю веселиться на ее свадьбе. Вот она, с небольшим, но уже заметным животиком, села за пианино, заиграла и запела битловскую песню «Хей, Джуд». И вскоре уже все гости хором подтягивали: «Ла-ла-ла, хей, Джуд…»

«Я мечтала, чтобы все случилось именно так», — клятвенно уверяла Вера подругу, но Конни ей не верила, полагая, что это всего лишь бравада. Однако, к ее удивлению, все так и вышло. Она все-таки окончила курсы секретарей, пошла работать в фирму отца Кевина и вскоре блестяще наладила там делопроизводство. Если раньше счета натыкали на несколько железных спиц, то теперь они в идеальном порядке хранились в железном шкафу. Была заведена книга регистрации посещений, в которой обязаны были расписываться все сотрудники, регулярные визиты налогового инспектора перестали быть кошмаром, как раньше. Мало-помалу Вера повысила репутацию фирмы.

Ее маленькая дочка была сущим ангелочком: маленькая, темноглазая и черноволосая — в точности, как ее родители. В день крестин Конни испытала первый маленький укол зависти. Их с Джэко пригласили в крестные. У него теперь была новая девушка — низенькая и развязная. Ее чересчур короткая юбка совершенно не подходила для такого торжественного события, как крестины.

— Надеюсь, ты счастлив, — прошептала Конни, когда они с Джэко стояли у купели.

— Я вернусь к тебе хоть завтра, Конни, — прошептал он в ответ.

— И думать не смей. Во-первых, это невозможно, а во-вторых, непорядочно.

— Я связался с ней только для того, чтобы забыть тебя, — сказал Джэко.

— Надеюсь, она тебе в этом поможет.

— Ни она, ни следующие двадцать.

От враждебности, с какой семья Веры поначалу восприняла Кевина, не осталось и следа. Как это часто бывает, всех объединила малютка в белоснежных пеленках, которую передавали с рук на руки, и каждый пытался определить, на кого она похожа: носик — от бабушки, ротик — от дедушки, глазки — от папы, реснички — от мамы. Вере больше не было нужды распевать «Хей, Джуд», чтобы поднять окружающим настроение, все и без того были счастливы.

Девушки не перестали дружить. Как-то раз Вера спросила:

— Хочешь, я расскажу, как тоскует о тебе Джэко?

— Нет, только не это! Не говори ни слова! Прошу тебя!

— А если он спросит, встречаешься ли ты с кем-нибудь? Что мне ему сказать?

— Скажи ему правду: время от времени встречаюсь, но парни меня интересуют мало, а семейная жизнь — еще меньше.

— Хорошо, — пообещала Вера. — Но мне-то ты можешь признаться? У тебя был кто-нибудь с тех пор, как вы расстались с Джэко?

— Такие, с которыми я кокетничала, — да.

— Ты с ними спала?

— Я не могу говорить с респектабельной женщиной и матерью на столь фривольные темы.

— Значит, не спала, — констатировала Вера, и девушки захихикали — в точности так, как в те времена, когда учились стенографировать и печатать на машинке.

На собеседованиях при устройстве на работу Конни очень помогали ее привлекательная внешность и изысканные манеры. Она никогда не суетилась, и при этом в ее поведении не было ни капли высокомерия. Она отвергла весьма заманчивое предложение работать в банке, так как эта работа была временной. Банковский служащий, который проводил собеседование, был крайне удивлен и одновременно с этим почувствовал уважение к Конни.

— Если вы не собирались соглашаться на эту работу, зачем же вы прислали нам свое резюме? — поинтересовался он.

— В вашем объявлении нет ни слова о том, что работа временная, — ответила Конни.

— Попасть в банк, пусть даже на временную работу, это уже большое достижение, мисс О'Коннор.

— Если бы я решила работать в банковской сфере, то только на постоянной основе, — невозмутимо настаивала Конни.

Она запала в память мужчины, и вечером того же дня он рассказал о ней двум своим друзьям в престижном гольф-клубе.

— Помните Ричарда О'Коннора? Дантиста, который проигрался до нитки? Сегодня я общался с его дочкой. Потрясающая девушка, просто маленькая Грейс Келли.[60] И еще большая умница в придачу.

Один из друзей являлся владельцем сети отелей.

— А за стойкой администратора она будет смотреться? — поинтересовался он.

— Она — именно то, что тебе нужно. Может быть, даже слишком хороша для такой работы.

И вот через день Конни пригласили для нового собеседования.

— Это очень простая работа, мисс О'Коннор, — объяснял ей хозяин отеля.

— Чему же я, в таком случае, смогу научиться? Мне нужна работа, выполняя которую, я смогла бы расти, совершенствоваться.

— Вас приглашают в новый отель высшей категории, и вы сможете сделать свою работу такой, какой пожелаете.

— Почему вы считаете, что я подхожу для этого?

— По трем причинам: вы красивы, у вас прекрасная речь, и я знал вашего отца.

— Об отце я в своем резюме не упоминала.

— И тем не менее, я его знал. Не глупи, девочка, соглашайся. Твоему отцу было бы приятно, что тебе хотят помочь.

— Может, и так, вот только при жизни он не слишком думал обо мне.

— Не надо так говорить! Он очень любил тебя.

— Откуда вам знать!

— Когда мы встречались в гольф-клубе, он постоянно показывал нам фотографии вас троих и твердил, что у него — самые лучшие в мире дети.

У Конни защипало в глазах.

— Я не хочу, чтобы мне предлагали работу из жалости, мистер Хэйес, — сказала она.

— Хотелось бы мне, чтобы моя собственная дочь вела себя с таким достоинством, но я считаю, что гордость не нужно возводить в абсолют. Гордыня не только смертный грех, но и неизбежно приводит к одиночеству.

С ней делился своими взглядами на жизнь один из самых богатых людей в Дублине.

— Спасибо, мистер Хэйес, я вам очень признательна за ваше предложение. Могу я подумать?

— Мне бы хотелось, чтобы ты приняла его сразу. Получить это место мечтает целая толпа претенденток. Так что соглашайся, и — вперед!

Вечером Конни позвонила матери.

— Я выхожу на работу в отель «Хэйес». В понедельник состоится его торжественное открытие, и меня предпочли сотням претендентов на должность первого администратора. Только представь себе, моя фотография появится во всех вечерних газетах! Это придумали люди из службы по связям с общественностью.

Конни была крайне возбуждена, а вот на мать эта новость не произвела никакого впечатления.

— Они хотят сделать из тебя типичную безмозглую блондиночку, которая скалит зубы фоторепортерам, — ядовито прокомментировала она сообщение дочери.

Сердце у Конни окаменело. Она досконально выполняла все указания матери: закончила курсы секретарей, жила у своих кузенов, нашла работу. Почему же мать столь высокомерна?!

— Если помнишь, мама, лично я хотела пойти в университет и выучиться на юриста. Вышло иначе, и теперь я делаю все, что в моих силах, чтобы устроить свою жизнь. Жаль, что ты так относишься к этому. Я думала, ты обрадуешься.

Мать тут же пошла на попятный.

— Извини, я не хотела тебя обидеть. Видишь ли, живя здесь, мне поневоле приходится быть острой на язык. Мои родственнички не устают повторять, что я — вылитая тетя Кэти, а ты знаешь, что это была за штучка, о ней в нашей семье до сих пор ходят легенды.

— Ладно, мама, я не обижаюсь.

— Нет-нет, мне действительно стыдно. И я горжусь тобой. А язвить принялась только потому, что ненавижу публику вроде этого Хэйеса, с которым твой отец играл в гольф. Он наверняка знает, что ты — нищая дочка Ричарда, и дал тебе работу, чтобы покрасоваться в роли благодетеля.

— Вряд ли ему об этом известно, мама, — хладнокровно солгала Конни.

— Впрочем, ты, вероятно, права, откуда ему об этом знать. Ведь прошло почти два года. — В голосе матери звучала грусть.

— Я еще позвоню тебе, мама, и расскажу, как устроилась.

— Обязательно позвони, Конни, девочка моя, и не обращай внимания на мой тон. Все, что у меня осталось, — это моя гордость, и я не стану унижаться перед всеми этими… Сейчас я ношу голову еще выше, чем прежде.

— Мне приятно, что ты рада за меня. Передай привет мальчикам.

Конни понимала, что она теперь — чужая для двух четырнадцатилетних мальчиков, которые учатся в школе Бразерс в маленьком провинциальном городке, а не в престижном колледже иезуитов, куда их когда-то намеревались отдать.

Ее отец умер, а от матери помощи ждать не приходится. Теперь Конни может рассчитывать только на себя. Она сделает так, как посоветовал ей мистер Хэйес. Получив первую в жизни ответственную должность, она докажет, что умеет работать, заставит уважать себя. В «Хэйесе» ее запомнят не только как первого, но и как лучшего администратора, который когда-либо работал в этом отеле.

Мистер Хэйес снова и снова поздравлял себя с тем, какую блестящую кандидатуру ему удалось подобрать на должность главного администратора. К тому же, она так похожа на Грейс Келли! Интересно, думалось ему, как скоро она встретит своего принца?

Это случилось через два года. Разумеется, на Конни, как из рога изобилия, сыпались самые заманчивые предложения. В отеле останавливалось много бизнесменов, и они буквально выстраивались в очередь перед стойкой администратора, чтобы пригласить ослепительную мисс О'Коннор в дорогой ресторан или какой-нибудь фешенебельный ночной клуб, которые росли в окрестностях Дублина как грибы. Однако Конни оставалась непоколебимой. Она мило беседовала с ними, одаривала их лучезарной улыбкой и отклоняла все предложения, говоря, что никогда не смешивает работу с удовольствием.

— Хорошо, — в отчаянии вскричал Тедди О'Хара, — чтобы вам не приходилось «смешивать работу с удовольствием», я перееду в другой отель! Только согласитесь поужинать со мной! Я вас умоляю!

— Не очень-то это будет благородно с моей стороны — отплатить такой неблагодарностью отелю «Хэйес» за его доброту, — улыбнулась ему Конни. — Отсылать клиентов к конкурентам.

Обо всех своих ухажерах Конни обычно со смехом рассказывала Вере. Она каждый день навещала свою подругу, Кевина и Дирдру, которой мама вскоре должна была подарить братика или сестричку.

— Тебя приглашал сам Тони О'Хара? — с округлившимися от восторга глазами переспросила ее Вера. — О, Конни, выходи за него замуж, умоляю тебя! Тогда нам достанутся контракты на отделку всех его магазинов. Мы заработаем целое состояние. Выходи за него, ради Бога!

Конни посмеялась, но задумалась о том, что и впрямь могла бы помочь друзьям в их семейном бизнесе. На следующий день она сообщила мистеру Хэйесу о том, что знает одну очень хорошую фирму, которая занимается дизайном и отделочными работами, и что отель вполне мог бы в случае необходимости пользоваться ее услугами. В ответ мистер Хэйес сказал, что решение подобных вопросов он полностью передоверил одному из менеджеров, но зато в отделке и обновлении нуждается его собственный дом в Фоксроке.

Впоследствии у Кевина и Веры только и было разговоров о том, какой огромный и роскошный дом у мистера Хэйеса, какая милая у него семья. Кевин и его отец собственными руками со всей возможной роскошью отделали спальню его маленькой дочери Марианны. Надо же, у ребенка собственная ванная комната, выдержанная в розовых тонах!

Вере и Кевину было чуждо такое чувство, как зависть, но они не уставали благодарить Конни за то, что она оказала им такую протекцию. Качество их работы пришлось мистеру Хэйесу по душе, и он стал рекомендовать их своим друзьям. Вскоре Кевин уже катался по городу на новом мини-грузовичке, и они с Верой даже поговаривали о том, чтобы купить дом побольше — до того, как родится второй ребенок.

Конни продолжала поддерживать дружеские отношения с Джэко, который теперь трудился в бизнесе, связанном с торговлей электротоварами. Как-то раз ей в голову пришла мысль: а может быть, подыскать более приличную работу и для него? Вера обещала дипломатично прозондировать почву, а после разговора с Джэко сообщила подруге:

— Он не проявил особого интереса. На самом же деле Джэко сказал:

— Пусть эта зазнавшаяся стерва высушит свои благодеяния и повесит их на стену в рамочке.

Но Вера не любила раздоров.

А сразу же после того, как на свет появился второй ребенок Кевина и Веры, — его назвали Чарли, — Конни познакомилась с Гарри Кейном. Он совершенно не походил на бизнесменов, с которыми приходилось общаться Конни, и был самым красивым мужчиной из всех, кого она встречала: высокий, с густыми и вьющимися каштановыми волосами, которые спускались ему на плечи. Для каждого у него была наготове радушная улыбка, и сам он вел себя так, будто не сомневался: ему все будут рады. Завидев его, швейцары опрометью кидались открывать двери, продавщица в гостиничном магазине бросала всех остальных покупателей, чтобы вне очереди продать ему газету, и даже самой Конни, которую многие называли Снежной Королевой, было нелегко устоять перед чарами этого обаятельного плейбоя.

Однажды возникли проблемы с какими-то особенно капризными постояльцами, и Конни удалось решить их быстро и с большим тактом. Гарри Кейн оказался свидетелем этой сцены.

— Вы настоящий дипломат, мисс О'Коннор, — восхищенно сказал он, и Конни расцвела от удовольствия.

— Я всегда рада видеть вас в нашем отеле, мистер Кейн. Комната для переговоров, которую вы заказывали, приготовлена.

Гарри Кейн на паях с двумя партнерами, которые были гораздо старше его, владел процветающей страховой компанией. Бизнес в стране находился на подъеме, новые фирмы открывались десятками, и каждую нужно было застраховать. Многие смотрели на предприятие Кейна с подозрением: уж больно стремительно шли в гору его дела, а быстрый успех, как известно, — предвестник скорых неприятностей. Однако все опасения оказывались беспочвенными.

Партнеры Кейна работали в других городах: один в Гэлвее, другой в Корке, и каждую среду все трое встречались в отеле «Хэйес». С девяти до половины первого они в присутствии секретарши совещались в комнате для переговоров, а затем отправлялись обедать с различными важными персонами. Иногда это были промышленные магнаты, иногда профсоюзные лидеры, a иногда даже министры. Конни удивлялась, почему они не проводят встречи в своей штаб-квартире в Дублине. У Гарри Кейна была огромная престижная контора, и в ней работало не менее дюжины сотрудников. Наконец она решила, что бизнесмены предпочитают встречаться в отеле, чтобы их никто не тревожил. Поэтому в «Хэйесе» действовало строжайшее правило: в среду с комнатой для переговоров не соединяли никого из звонивших.

Наверное, только их секретарша знала все секреты своих боссов и то, какие скелеты они хранят в шкафах. По средам, когда все четверо приезжали, а затем покидали отель, Конни с любопытством смотрела на эту женщину. Та всегда носила с собой кейс с документами и никогда не принимала участия в деловых обедах. Но, тем не менее, она, по всей видимости, была самым доверенным лицом этой респектабельной тройки.

Конни подумала, что, вероятно, тоже с удовольствием работала бы вот так же на какого-нибудь влиятельного человека, причем желательно, чтобы тот был похож на Гарри Кейна. И она стала искать подход к этой женщине, используя все свое обаяние.

— У вас нет претензий к комнате для переговоров, мисс Кейси?

— Конечно, нет, мисс О'Коннор, в противном случае мистер Кейн не преминул бы сообщить вам об этом.

— Мы только что получили новую аудио- и видеоаппаратуру. Если у вас возникнет необходимость в оборудовании такого рода, вам стоит только сказать.

— Благодарю вас, но это вряд ли понадобится. Каждый раз у Конни возникало ощущение, что мисс Кейси норовит как можно скорее завершить разговор и уйти, словно ее чемоданчик набит ворованными деньгами. Впрочем, может, так оно и было. Конни и Вера могли часами обсуждать эту тему.

— Я думаю, она — фетишиста, — предположила как-то Вера, баюкая на коленях Чарли и одновременно убеждая Дирдру в том, что она гораздо красивее Чарли и всегда будет самой любимой у папы и мамы.

— О чем это ты? — не поняла Конни.

— Эта троица — садомазохисты, и эта тетка каждую среду хлещет их кнутом, иначе они просто не смогли бы работать. Так что у нее в кейсе — хлысты.

— Ох, Вера, что ты несешь! Ты бы на нее посмотрела!

В тот вечер Конни хохотала до слез, представляя себе мисс Кейси в подобной роли. И в то же время, к собственному недоумению, ощущала ревность, думая о том, что, возможно, мисс Кейси и Гарри Кейна связывают интимные отношения. Ей еще никогда не приходилось испытывать ничего подобного.

— Почему бы тебе не влюбить его в себя? — внезапно предложила Вера.

— Потому что он даже не смотрит в мою сторону. У них так принято.

— А сам-то он тебе нравится?

— Знаешь, он чем-то напоминает мне отца, — ответила Конни, и это было правдой.

— Значит, он тем более нуждается в присмотре, — сказала Вера. Она была единственным человеком, которому было позволено упоминать о пагубной страсти покойного Ричарда О'Коннора, не опасаясь получить сокрушительный отпор со стороны его дочери.

Окольными путями Конни мало-помалу узнавала о Гарри Кейне все больше подробностей. Без малого тридцать лет, холостяк, родители — мелкие провинциальные фермеры. Он первый в семье занялся крупным бизнесом, жил в холостяцкой квартире с окнами на море, посещал все премьеры и открытия выставок, но — непременно в компании. Его имя часто мелькало в колонках светской хроники, но тоже — обязательно вместе с именами других известных людей. Вот он на лошадиных скачках, в частной ложе, со столпами общества, вот еще где-то… Когда он женится, в газетах напечатают групповые фотографии приглашенных на свадьбу знаменитостей, среди которых непременно будет и мистер Хэйес. Слава Богу, что его дочка еще маленькая, иначе она была бы самой подходящей парой для Гарри Кейна.

— Мама, почему бы тебе как-нибудь в среду не приехать в Дублин? Пригласила бы подруг на обед в «Хэйес». Я позабочусь о том, чтобы вам оказали королевские почести.

— У меня не осталось подруг в Дублине.

— А вот и неправда! — Конни перечислила несколько имен.

— Я не хочу, чтобы они меня жалели.

— О какой жалости ты говоришь! Ведь это ты пригласишь их на обед в дорогой ресторан. Ну, попробуй же! А в следующий раз тебя пригласят они.

Мать поворчала, но согласилась.

Они расположились по соседству со столиком Кейна и его партнеров. В тот день бизнесмены пригласили к обеду владельца крупной газеты и двух министров. Дамы чинно отдавали должное угощению и, как ни странно, выглядели даже более в своей тарелке, нежели важные персоны за соседним столиком.

Как и ожидала Конни, трапеза прошла успешно, и одна из подруг матери сказала, что следующий обед — за ней. Она предложила собраться тоже в среду, примерно через месяц. Так с тех пор и повелось. Мать Конни повеселела, обрела больше уверенности в себе, поскольку никто не упоминал ее покойного мужа. Разве что изредка звучала отвлеченная фраза: «Бедный Ричард». Так обычно говорят женщине, муж которой тяжело болен.

Конни каждый раз подходила к их столику, просила официанта принести им по бокалу дорогого портвейна за ее счет и осведомлялась, всем ли довольны дамы. При этом она не упускала случая одарить самой лучезарной улыбкой обедавших за соседним столиком гостей Кейна.

После того как эта ставшая уже традиционной церемония прошла в пятый раз, она поняла, что Кейн все же обратил на нее внимание.

— Вы очень добры к этим пожилым леди, мисс О'Коннор, — сказал он.

— Это моя мама и ее подруги. Им нравится обедать здесь, а я рада ее видеть, поскольку мама живет в другом городе и нечасто бывает в Дублине.

— Ясно. А где живете вы? — спросил Кейн, и по его глазам было видно, что он с нетерпением ожидает ответа.

Другая на ее месте сказала бы: «У меня своя квартира» или «Я живу одна», но Конни была готова к такому вопросу.

— Разумеется, я живу в Дублине, мистер Кейн, но надеюсь когда-нибудь поездить по стране. Я мечтаю повидать другие города.

Она давала понять, что не собирается выдавать свои секреты, и увидела на его лице еще больший интерес.

— Вам обязательно следует попутешествовать, мисс О'Коннор, и не только по стране. Вам приходилось бывать в Париже?

— Увы, нет.

— Я собираюсь туда на следующей неделе. Не хотите ли поехать со мной?

Она мило засмеялась.

— Какое чудесное было бы путешествие! Но боюсь, что об этом не может быть и речи. Надеюсь, вы хорошо проведете время в Париже.

— Тогда давайте договоримся так: после моего возвращения мы с вами поужинаем, и я расскажу вам о том, как съездил.

— А вот это предложение я с удовольствием принимаю. Вот так начался роман Конни О'Коннор и Гарри Кейна.

Вскоре она узнала, что мисс Кейси, верная секретарша Кейна, ненавидит ее лютой ненавистью. Конни и Гарри старались как можно более тщательно скрывать свои отношения, но это было не так-то просто. Если его приглашали в оперу, он хотел взять с собой Конни вместо того, чтобы отправляться в театр с оравой холостяков, каждому из которых, к тому же, было от него что-то нужно. Вскоре о них уже говорили как о влюбленной парочке. Один из репортеров назвал Конни «белокурой спутницей Гарри Кейна».

— Мне это не по душе, — сказала она, прочитав очередную заметку в воскресной газете. — Я в этих пасквилях выгляжу какой-то потаскухой.

— Тебя оскорбило слово «спутница»? — удивленно поднял брови Гарри.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. Всем известно, что подразумевается под этим словом в подобном контексте.

— Но я же не виноват в том, что журналисты пишут всякую ахинею!

В последнее время он энергично пытался затащить ее в постель, а она столь же энергично сопротивлялась.

— Я думаю, нам не нужно больше встречаться, Гарри.

— Ты шутишь?

— Мне самой не хочется об этом думать, но так, видимо, будет лучше. Видишь ли, я не хочу, чтобы после короткого романа ты выбросил меня, как ненужную вещь. Серьезно, Гарри, ты мне слишком сильно нравишься. Даже больше, чем просто нравишься, я постоянно думаю о тебе.

— А я — о тебе, — очень серьезно произнес он.

— Так, может, на этом и остановимся?

— Есть одна фраза, вот только не помню, как она звучит…

— Нужно вовремя уйти? — с улыбкой подсказала Конни.

— Да. Так вот, я не хочу уходить.

— Я тоже, но потом расставание будет еще тяжелее.

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он.

— Нет, я не об этом. Я ведь не приставляю пистолет к твоему виску. Это вовсе не ультиматум с моей стороны, просто мне кажется, сейчас для нас обоих будет лучше остановиться.

— А вот я приставил к твоему виску пистолет и спрашиваю еще раз: ты выйдешь за меня замуж?

— Зачем?

— Затем, что я тебя люблю.

Свадьбу решили праздновать в отеле «Хэйес». На этом настаивали все. Мистера Кейна там давно воспринимали как члена семьи, а мисс О'Коннор была душой и лицом отеля с того самого дня, когда он открылся.

Матери Конни не пришлось платить ни за что, кроме своего праздничного платья. Она пригласила на церемонию не только подруг — тех самых дам, с которыми регулярно обедала в ресторане отеля, — но даже некоторых своих недоброжелательниц. Мальчики-близнецы были шаферами на этой свадьбе — самой роскошной, какую Дублин видел за последний десяток лет, ее дочь блистала красотой, а о таком женихе для Конни она и мечтать не могла. В тот день мать Конни почти простила неудачника Ричарда, и если бы он вдруг воскрес, возможно, даже не стала бы его душить, как обещала когда-то. Она смирилась с тем, что уготовила для них судьба.

Ночь накануне бракосочетания мать и дочь провели вместе в гостиничном номере.

— Не могу тебе передать, как я счастлива, что у тебя все так удачно сложилось! — сказала она дочери.

— Спасибо, мама, я всегда знала, что ты желаешь мне только добра. — Конни была очень спокойна.

На следующее утро к ним в номер должны были прийти парикмахерша и стилист, чтобы превратить в красавиц маму, Веру и саму Конни. Вера была главной подружкой невесты и буквально купалась в окружавшем ее великолепии.

— Скажи, ты счастлива? — внезапно спросила мать.

— О, мама, ради всего святого! — Конни изо всех сил пыталась подавить злость. Ну почему ее мать не может упустить случая, чтобы не испортить любой праздник, любое торжество, любой знаменательный день! И все же, заглянув в озабоченное лицо матери, она ответила: — Я очень, очень счастлива, но только боюсь, что не сумею дать ему все, чего он захочет. Гарри — преуспевающий человек, и я должна ему соответствовать.

— До сих пор ты ему подходила, — обиженно сказала мать.

— Только благодаря выбранной мною тактике. Я не спала с ним в отличие от всех тех, кто был у него до меня. Покорить меня было для него очень трудной задачей, но после свадьбы все может перемениться.

Мать закурила новую сигарету.

— Сейчас я скажу тебе одну вещь. Больше мы никогда не будем говорить об этом, но ты запомни: добейся того, чтобы у тебя были собственные деньги. Вкладывай их куда-нибудь, делай покупки, тогда, по крайней мере, когда все закончится, ты не будешь чувствовать себя обворованной.

— Ох, мама… — Конни смотрела на мать нежным, полным жалости взглядом. Бедная мама! Ее муж лишил их будущего, и ей пришлось строить свою жизнь заново.

— Ты думаешь, имея деньги, такое будет легче пережить?

— Этого никому не дано знать, и сегодня ночью, накануне твоей свадьбы, я буду молиться о том, чтобы ты никогда с этим не столкнулась.

— Я обдумаю это, — сказала Конни. Очень полезная фраза, и она частенько пользовалась ею на работе, особенно в тех случаях, когда не испытывала ни малейшего желания думать над чьими-то словами.

Бракосочетание получилось грандиозным. Старшие партнеры Гарри и их жены заявили, что это была лучшая свадьба из всех, на каких они когда-либо присутствовали, а их мнение в подобных вопросах считалось неоспоримым. Мистер Хэйес, выступавший от имени отеля, заявил: «К сожалению, отца невесты уже нет с нами, но Ричард, без сомнения, был бы горд находиться в этот день вместе со всеми и видеть свою дочь столь ослепительной и счастливой. Сети отелей „Хэйес“ очень повезло в том, что миссис Конни Кейн, как отныне ее будут звать, согласилась и дальше работать в нашей дружной команде — до тех пор, пока те или иные обстоятельства не воспрепятствуют ей в этом».

По толпе приглашенных пробежал оживленный шумок. Подумать только, жена такого богача будет работать за стойкой гостиничного администратора до тех пор, пока не забеременеет! Впрочем, это, наверное, произойдет очень скоро.

Медовый месяц молодожены провели на Багамах. Он, правда, должен был продлиться всего две недели, но Конни надеялась, что это будут лучшие в ее жизни две недели. Ей нравилось говорить с Гарри, смеяться с ним в унисон, гулять по берегу моря, строить замки из песка прямо у кромки воды, нежась в ласковых лучах встающего солнца, а потом, прежде чем отправиться на завтрак, снова гулять, держась за руки.

А вот от секса Конни не получала ни малейшего удовольствия, и это стало для нее неприятным открытием. Гарри не скрывал раздражения от этого. Даже когда Конни угадывала его желания и пыталась удовлетворить их, разыгрывая возбуждение, которого на самом деле не испытывала, у нее ничего не получалось, и он немедленно чувствовал фальшь.

— О, Конни, прекрати! К чему это жуткое рычание и стоны? Ты распугаешь всех окрестных кошек.

Никогда еще она не чувствовала себя более уязвленной и более одинокой. Надо отдать Гарри должное: он перепробовал все, на что способна мужская фантазия. Он был то нежен и заботлив, то напорист и жаден. Он то ласкал, то терзал ее. Но как только наступал момент проникновения, она вся сжималась и неосознанно пыталась сопротивляться.

И как бы настойчиво она ни убеждала себя в том, что они оба этого хотят, ничего не помогало.

Иногда Конни, лежа без сна в теплой ночной темноте и прислушиваясь к стрекоту цикад и другим непривычным звукам Карибского моря, раздававшимся в отдалении, думала: неужели и все остальные женщины чувствуют так же, как она? Может быть, это — великий заговор, который длится с начала времен: женщины изображают страсть, хотя на самом деле от мужчин им нужны лишь дети и защита? Может, именно это имела в виду ее мать, когда советовала ей добиться в первую очередь финансовой независимости, которая означала бы для нее надежность и защищенность в будущем? В современном мире все это не даруется женщине изначально, она сама вынуждена добывать это для себя. Мужчины бросают семьи, и никто не считает их злодеями, они разоряют свои семьи, проигрывая на скачках, как это произошло с ее отцом, и все равно о них вспоминают с симпатией, как об отличных парнях.

Долгими бессонными ночами, когда Конни боялась даже пошевелиться, чтобы не разбудить мужа, она не раз вспоминала слова, сказанные ее подругой Верой: «Давай же, Конни, переспи с ним, ради всего святого! Посмотри, понравится тебе это или нет. А вдруг выяснится, что тебе это не по душе? Тогда ты обречена мучиться всю оставшуюся жизнь».

Тогда Конни сказала «нет». Она не хотела, чтобы это выглядело так, будто она одарила Гарри согласием лечь с ним в постель взамен на предложение руки и сердца. Он уважал ее желание сохранить девственность вплоть до первой брачной ночи. За последние несколько месяцев Конни неоднократно испытывала сексуальное возбуждение, общаясь с ним. Зачем же она ждала? Почему не отдалась ему тогда же? Возможно, сейчас все было бы иначе. А теперь — катастрофа, разочарование, которое останется с ними на всю жизнь.

После восьми дней и восьми ночей, которые должны были быть лучшими в жизни двух молодых и здоровых людей, а на самом деле обернулись кошмарной чередой размолвок и крушения надежд, Конни решила стать прежней — женщиной, которая столь сильно привлекала Гарри в начале их знакомства. Надев свое лучшее желто-белое платье, усевшись на балконе за столиком, на котором стояли корзиночка с фруктами и фарфоровый кофейный набор, она позвала мужа:

— Гарри! Поднимайся, принимай душ и иди сюда. Нам нужно поговорить.

— Поговорить… Только на это ты и способна, — сонно проворчал он в подушку.

— Поторапливайся, Гарри, кофе остывает.

К удивлению Конни, он подчинился и вскоре пришел завтракать — в белом махровом халате, взъерошенный со сна, но, несмотря на это, такой же красивый, как всегда. «Это просто наказание, — подумала Конни, — что я не могу удовлетворить такого мужчину, а он не в состоянии удовлетворить меня. И именно поэтому необходимо что-то предпринять».

После второй чашки кофе Конни заговорила:

— Там, дома, на твоей и моей работе, если что-то не ладится, если возникают какие-то проблемы, мы обсуждаем их и пытаемся найти выход, не так ли?

— О чем это ты?

Гарри, казалось, искренне не понимал, к чему клонит жена.

— Помнишь, ты рассказывал мне о жене своего партнера, которая слишком много пила и при этом очень интересовалась вашим бизнесом? Вы боялись, что она в пьяном виде разболтает важные секреты, и придумали хитрость — подсунуть ей вымышленные тайны. Каждый из вас «по секрету» поведал ей что-то, чего на самом деле не было. Она была совершенно счастлива оттого, что ее допустили в святая святых вашего бизнеса, и пребывает в этом счастливом неведении до сих пор. Такова была ваша стратегия. Вы трое сели за стол и стали рассуждать: мы не можем доверять ей, но мы не хотим и обижать ее. Что же делать? И вы придумали, как поступить.

— Да, ну и что?

Гарри все еще не уловил ход ее мыслей.

— А у меня на работе в свое время возникла проблема с племянником мистера Хэйеса. Родственники готовили его к блистательной карьере на гостиничном поприще, хотели, чтобы он занял какую-нибудь руководящую должность. А он был просто не способен к этому. С ним ничего не смогла бы поделать даже целая армия стилистов и наставников. Но как сказать об этом мистеру Хэйесу? И вот трое из нас, кому небезразлична судьба отеля, сели за стол и стали думать: что же делать дальше? И наконец нашли выход. Мы выяснили, что парень мечтает о карьере музыканта, а вовсе не гостиничного менеджера. И предложили ему играть на фортепьяно в одном из залов отеля. Он стал приглашать на свои выступления богатых друзей. Прибыли полезли вверх, успех был ошеломляющим.

— И все же я не понимаю, к чему ты ведешь, Конни.

— У нас с тобой существует проблема. Откровенно говоря, я не понимаю ее истоков. Ты — красивый мужчина, ты искушен в сексе, а я тебя люблю. Видимо, дело во мне. Возможно, мне стоит сходить к врачу — к психотерапевту или еще кому-то. Но для начала мне хотелось бы разобраться в этом с тобой. Можем мы поговорить на эту тему без ссор, без взаимных укоров, без обид?

Она была такой красивой, такой взволнованной, так отчаянно старалась объяснить вещи, говорить о которых всегда сложно и неприятно, что Гарри не мог найти слов для ответа.

— Скажи хоть что-нибудь, Гарри. Пообещай мне, что после восьми дней и ночей бесплодных стараний мы с тобой не сдадимся. Я надеюсь обрести счастье с тобой, так скажи мне, что все у нас будет хорошо! — Мужчина по-прежнему не открывал рта. — Да не молчи же ты! — взмолилась она. — Скажи, что тебе нужно?

— Мне нужен нормальный медовый месяц, детка. Мне уже тридцать лет, и мне нужен сын, который примет мои дела, когда мне исполнится пятьдесят пять. Мне нужна семья, к которой я возвращался бы каждый вечер. Но ты ведь все это знаешь. Мы с тобой так часто обсуждали все это, прежде чем я узнал…

Он оборвал себя на полуслове.

— Нет, ты уж, пожалуйста, продолжай, — ровным голосом попросила Конни.

— Ну что ж, изволь. Прежде чем я узнал, что ты фригидна. — Воцарилось молчание. — Ты сама вынудила меня это сказать, но я не вижу смысла в том, чтобы обсуждать подобные вещи. — Вид у Гарри был вконец расстроенный.

Конни по-прежнему выглядела спокойной.

— Ты прав, я сама вынудила тебя произнести это слово. И, по-твоему, я действительно такая?

— Почем мне знать! Ты же сама сказала, что, возможно, тебе стоит посоветоваться с врачом — психотерапевтом, сексологом или с кем-то еще. Может, дело в твоем прошлом… Господи, мне-то откуда знать! Я сам переживаю больше всех, потому что ты — красавица, и красота эта пропадает впустую.

Конни прилагала все усилия, чтобы не разрыдаться, не закричать, не убежать куда глаза глядят. Всем, что ей удалось достичь, она обязана своей выдержке, надо держаться и дальше.

— Значит, во многом мы хотим одного и того же. Мне тоже нужен нормальный медовый месяц, — сказала она, — и я думаю, что это не так уж сложно. Нужно только не сдаваться.

Она улыбнулась мужу самой искренней улыбкой, на которую была способна, и повела его обратно в спальню.

По возвращении в Дублин Конни заверила мужа, что во всем разберется. Улыбаясь с напускным мужеством, она сказала, что непременно обратится к специалистам. Первым делом Конни записалась на прием к самому известному в стране гинекологу — обходительному и обаятельному человеку. Он продемонстрировал ей схему женской репродуктивной системы и показал, где могут располагаться блокирующие центры, в которых возможны нарушения.

Конни с интересом рассматривала картинки. Они смахивали на все что угодно, например, план электрической проводки или новой системы кондиционирования воздуха в отеле. Но ей было трудно осознать, что эти загогулины имеют какое-то отношение к ее телу. Слушая объяснения доктора, она вежливо кивала. Ее успокаивали его ободряющий тон и дружелюбие. Кроме того, по его словам, с подобными проблемами сталкиваются чуть ли не все женщины на свете.

А вот когда дело дошло до физического обследования, начались проблемы. Конни так напряглась, что маститый доктор ничего не мог сделать. Он безнадежно стоял рядом с ней, держа на отлете правую руку в тонкой латексной перчатке, а на лице его было мягкое и в то же время безразличное выражение. Конни ничуть не боялась и не воспринимала его как угрозу для себя. Наоборот, она рада была бы узнать, что виной всему — какая-нибудь маленькая мембрана, удалив которую, можно будет избавиться от всех проблем! И все же каждый мускул ее тела напрягся, превратившись в тугую пружину.

— Думаю, нам следует провести исследование под наркозом, — сказал наконец врач. — Так будет проще для всех. Надеюсь, мне удастся установить источник ваших проблем, и тогда мы сможем сделать из вас другого человека.

Конни попросила разрешения прийти на следующей неделе.

Гарри был заботлив и трогательно нежен. Он лично привез жену в клинику и на прощание сказал:

— Дороже тебя у меня нет ничего. Я никогда еще не встречал таких, как ты.

— В чем-в чем, а в этом я как раз не сомневаюсь, — попыталась пошутить она. — Другие стремились немедленно стащить с тебя штаны, а со мной все иначе.

— Конни, все будет хорошо, обещаю тебе.

Гарри был так мягок, так красив, так переживал за свою любимую жену. Уж если у нее ничего не получается с таким человеком, значит, ей вообще не на что рассчитывать! А если бы в прошлом она все же позволила затащить себя в постель — Джэко и другим мужчинам, — как, в таком случае, обстояло бы дело сегодня: лучше или хуже? Теперь ей уже никогда не узнать ответ на этот вопрос.

Исследование не выявило у миссис Констанс Кейн каких-либо физиологических патологий. Это означало, что, с точки зрения клинической медицины, она совершенно здорова.

Конни давно усвоила нехитрое правило: если ты идешь по улице и оказываешься в тупике, нужно вернуться туда, откуда начинала путь, и пойти по другой улице. Поэтому она тут же записалась на прием к психиатру. Ее встретила приятная женщина с открытой улыбкой. С ней было просто разговаривать, она задавала короткие вопросы и хотела слышать подробные ответы. На работе Конни привыкла больше слушать, нежели разговаривать, однако через некоторое время она освоилась и с охотой отвечала на вопросы психиатра, которые, впрочем, были неизменно сформулированы весьма дипломатично.

Конни сказала женщине, что ее нынешние проблемы не могут объясняться каким-либо неудачным сексуальным опытом прошлых лет, поскольку такого опыта у нее просто не было. Нет, она не чувствовала себя обделенной или несчастной из-за отсутствия секса и не испытывала нездорового интереса к этой теме. Нет, ее никогда не тянуло к лицам одного с ней пола, и у нее никогда не было столь сильной эмоциональной привязанности к кому-либо из женщин, что это могло бы изменить ее гетеросексуальную ориентацию. Она рассказала врачу о своей дружбе с Верой, но отметила, что между ними не было даже намека на какие-либо сексуальные отношения или эмоциональную зависимость, только огромное взаимное доверие и радость от общения друг с другом. А завязалась их дружба потому, что Вера оказалась единственным человеком, который трезво воспринял трагедию, произошедшую в семье Конни из-за пагубного пристрастия ее отца к азартным играм. Вера отнеслась к этому нормально, без мелодрамы, считая, что такое может случиться в любой семье.

Психиатр с интересом слушала, сочувственно кивала и задавала все новые и новые вопросы относительно отца Конни и о том, насколько сильно она переживала его смерть. Наконец Конни не выдержала.

— Мне кажется, вы уделяете чересчур пристальное внимание моему покойному отцу, — сказала она.

— Вполне возможно, — ответила женщина и тут же задала новый вопрос на ту же тему: — Вспомните, пожалуйста, свои юные годы. Интересовался ли отец вашими успехами в школе, проверял ли домашнее задание?

— Я поняла, к чему вы клоните. Вы намекаете на то, что мой отец, возможно, домогался меня в сексуальном плане. Так вот, ничего подобного — даже отдаленно — никогда не было!

— Я не имела в виду ничего подобного. С чего вы так решили?

Они продолжали ходить кругами. Иногда Конни начинала плакать.

— Я чувствую себя настоящей дрянью из-за того, что рассказываю о своем отце такие вещи…

— Какие «такие»? Вы не сказали о нем ни одного плохого слова. Вы говорите лишь о том, какой он был хороший и добрый, как любил своих детей, как гордился вами, показывая ваши снимки своим друзьям по гольф-клубу.

— Но у меня такое ощущение, что его в чем-то обвиняют. Хотя бы в моей неспособности к сексу.

— Вы ведь его в этом не вините?

— Конечно, нет, но все равно это витает где-то здесь, рядом.

— А почему вам так кажется?

— Не знаю. Может быть, потому, что я чувствую себя такой несчастной. Мне пришлось пересмотреть всю свою жизнь. Оказалось, что он не любил нас, иначе разве смог бы променять семью на лошадей и собак!

— Именно под таким углом вы рассматриваете все случившееся сейчас?

— Понимаете, он меня никогда и пальцем не тронул — не наказал, ни накричал…

— Но он же подвел вас, разочаровал.

— Разве может это лежать в основе проблемы, в связи с которой я к вам обратилась?! Один мужчина подвел и разочаровал меня как отец, а я теперь боюсь ложиться в постель со всеми остальными? — Эта мысль заставила Конни рассмеяться.

— Думаете, это так уж невозможно?

— Послушайте, по роду своей работы я имею дело с мужчинами с утра до вечера, и еще никогда не боялась ни одного из них.

— Это потому, что вы не подпускали их к себе слишком близко.

— Я обдумаю ваши слова, — сказала Конни.

— Обдумайте лучше свои, — посоветовала ей психиатр.

— Ну, что она сказала? Нашла у тебя что-нибудь?

— Наговорила ворох всякой чепухи. Дескать, поскольку мой отец оказался ненадежным человеком, я теперь считаю ненадежными всех остальных мужчин, — невесело усмехнулась Конни, но, к ее огромному удивлению, Гарри вдруг проговорил:

— А может, это правда?

— Но, Гарри, это невозможно! Мы с тобой так открыты друг для друга, видим один другого насквозь, и я знаю, что ты никогда меня не подведешь.

— Надеюсь, что так и будет, — сказал он так серьезно, что по спине у Конни побежали колючие мурашки.

Дни шли своим чередом, но положение не менялось к лучшему. Конни умоляла мужа:

— Гарри, прошу тебя, не оставляй попыток. Я так люблю тебя, я так хочу иметь ребеночка! Может, когда он родится, я наконец расслаблюсь, и все встанет на свои места!

— Ш-ш-ш… — шептал он и разглаживал ее лоб, собравшийся от волнения в морщинки.

В эти дни они занимались сексом достаточно часто для того, чтобы она забеременела. И для Конни это не было отвратительно или больно. Это было просто трудно.

Поглядеть, сколько женщин готовы на все, чтобы только не зачать ребенка, думалось Конни, а однажды ночью ее словно подбросило на постели. Она села, глядя в темноту, и подумала: «А вдруг вдобавок ко всему судьба наградила меня еще и бесплодием?»

Но — нет. Настал положенный срок, а месячные все не приходили. Конни с нетерпением ждала, желая убедиться окончательно, а когда сомнений не осталось, сообщила новость Гарри. Тот просиял.

— Никто не смог бы сделать меня более счастливым! — воскликнул он. — Поверь, я никогда не подведу тебя!

— Я знаю, — сказала Конни, однако на самом деле она была далеко не уверена в этом. Она знала, что огромная часть его жизни навсегда останется для нее недоступной и что раньше или позже он допустит на эту запретную для нее территорию кого-нибудь другого.

Она стали выходить в свет. Конни настояла на том, чтобы теперь ее называли не просто женой Гарри, а миссис Констанс Кейн из отеля «Хэйес». Вместе с женами других удачливых бизнесменов она собирала деньги на благотворительные цели, устраивала приемы в своем новом роскошном доме, всю внутреннюю отделку в котором выполнила фирма Кевина.

Она не стала посвящать мать в тонкости их с Гарри супружеских отношений, а вот Вере поведала все.

— После того как родишь ребенка, — посоветовала подруга, — заведи любовника. Может, тебе понравится спать с другим мужчиной. А если и нет, то хоть потренируешься на стороне, тогда, глядишь, и с Гарри будет лучше получаться.

— Я подумаю над этим, — ответила Конни.

Детская комната была уже готова. Конни оставила работу.

— Очевидно, до того времени, как ребенок станет достаточно большим, чтобы его можно было оставить с няней, нам никакими силами не убедить вас снова выйти на работу, хотя бы даже на неполный день? — тоскливо спрашивал ее мистер Хэйес.

— Поживем — увидим.

Мистер Хэйес отметил про себя, что Конни никогда еще не была столь спокойна и уравновешена. Даже то, что она вышла замуж за такого непростого человека, как Гарри Кейн, ни на йоту не лишило ее уверенности в себе.

Особое внимание Конни уделяла общению с родителями мужа. За один только год она навестила их столько раз, сколько сын за последние десять. Она подробно рассказывала им о том, как протекает ее беременность, о том, какое это для нее важное событие. Это были тихие люди, которые благоговели перед своим преуспевающим сыном.

Внимание со стороны Конни, то, что она советовалась с ними о том, как назвать первенца, и смущало их, и льстило им.

Конни также прилагала все усилия к тому, чтобы наладить как можно более близкие отношения с двумя партнерами Гарри и их женами. Каждую среду по вечерам она приглашала их на легкий ужин. Со своих традиционных совещаний в отеле они приходили уже сытыми, поэтому еды много не требовалось: что-нибудь легкое, поскольку один из партнеров, к тому же, постоянно сидел на диете, и совсем немного спиртного, поскольку второй имел пристрастие к алкоголю. Но каждый раз угощение было изысканным и вкусным.

К женам партнеров Конни то и дело обращалась за различными советами и выслушивала их с величайшим вниманием, которое очень льстило матронам. Гарри, говорила им она, отзывается об их мужьях столь восторженно, что временами она даже начинает ревновать. Конни знала, как их дети сдали экзамены, помнила их дни рождения, наряды, которые когда-либо приобрели обе женщины, новую мебель, купленную ими для своих домов. Каждая из дам была на двадцать лет старше Конни, и поначалу они отнеслись к ней весьма подозрительно, однако уже через полгода после их с Гарри свадьбы обе превратились в преданных подруг Конни. Они твердили своим мужьям, что более подходящей жены для Гарри не сыскать, и счастье, что он все же не женился на мисс Кейси с ее вечно недовольной миной.

Однако партнеры не хотели слышать ни одного дурного слова в адрес безупречной во всех отношениях мисс Кейси. Мужская солидарность не позволяла им говорить о том, что, хотя надежды мисс Кейси на брак с Гарри Кейном и не оправдались, кое-какие признаки позволяли судить, что существовавшие между ними в свое время романтические отношения возобновились. Старшим партнерам, правда, было непонятно: зачем искать приключения на стороне, если каждый вечер дома тебя ждет такая красавица, как Конни.

И все же Конни стало известно, что ее муж спит с мисс Кейси. Это стало для нее настоящим потрясением. Она не ожидала, что нечто подобное случится так скоро. Прошло так немного времени, и вот он уже ее подвел! Вот уже семь месяцев, как она вышла замуж, три месяца, как забеременела, и свою часть сделки в течение всего этого времени выполняла безупречно. Еще ни у одного мужчины не было более комфортной жизни и лучшего друга, чем она. Конни использовала все свои знания, накопленные за время работы в первоклассном отеле, чтобы обустроить их дом. В нем царили элегантность и уют. Он был наполнен цветами и интересными людьми. Когда Гарри хотел, в доме устраивались праздники, в иные дни там было тихо и покойно. Но ему всего этого оказалось мало.

Конни могла бы простить измену, если бы та оказалась случайной, разовой, но Гарри завел связь с женщиной, которая давно имела на него виды. Теперь Конни должна вернуть его себе. Как это унизительно! И — как скоро после свадьбы!

Гарри даже не особенно пытался маскировать свою связь на стороне.

— Завтра я уезжаю в Корк. Наверное, там и заночую, — говорил он. А на следующий день звонил его партнер из Корка, разыскивая Гарри. Выходит, он находился совсем в другом месте.

Конни подыгрывала ему, делая вид, что верит. Когда она сообщила мужу о звонке из Корка, тот лишь пожал плечами:

— Он такой рассеянный, что может позабыть собственное имя. Я ему, наверное, раза три повторил, что заночую в гостинице, а он названивает сюда.

А однажды, когда Гарри собрался в Четленхем, курьер из бюро путешествий привез к ним в дом конверт, в котором Конни обнаружила два билета, причем один из них был выписан на имя мисс Кейси.

— Ты не сказал, что она тоже едет, — с притворным равнодушием сказала Конни.

Гарри привычно пожал плечами:

— Нам предстоит встречаться с людьми, посещать приемы, скачки. Нужно, чтобы хоть кто-то оставался трезвым и все запоминал.

С тех пор как минимум раз в неделю Гарри не ночевал дома и как минимум дважды в неделю заявлялся так поздно, что не оставалось никаких сомнений: он проводит время с другой женщиной. Именно Гарри настоял на том, чтобы они спали в разных спальнях, объясняя это тем, что Конни в ее положении требуется покой. Она чувствовала себя такой одинокой, будто осталась на этом свете совсем одна.

Проходила неделя за неделей, они общались все реже. Гарри, впрочем, был неизменно вежлив и внешне заботлив. Особенно в среду вечером, когда к ним в дом приходили старшие партнеры с женами. Гарри ценил эти вечера, так как они, по его словам, помогали укрепить партнерские отношения. Разумеется, ночь со среды на четверг он проводил дома. А Конни вызывала такси, чтобы гости могли доехать до отеля «Хэйес», где им предоставляли номера со значительной скидкой.

После отъезда гостей они с Гарри разговаривали о его бизнесе, но мысли Конни витали далеко. Она с грустью думала, что он, наверное, часто сидит в квартире мисс Кейси и вот так же рассказывает о своих успехах и неудачах. А возможно, они с Шивон испытывают столь сильное сексуальное влечение, что, едва оказавшись наедине, сразу стаскивают друг с друга одежду и устраиваются прямо на ковре, поскольку им не терпится?

Однажды в среду вечером Гарри погладил округлившийся живот жены. В глазах его блеснули слезы.

— Мне так жаль! — сказал он.

— Чего тебе жаль? — удивленно спросила Конни. Гарри молчал, словно раздумывая, сказать ей нечто важное или не стоит. Конни не хотелось выслушивать никаких признаний и откровений, поэтому она торопливо заговорила: — О чем ты сожалеешь? У нас есть все или почти все, а чего нет, то со временем появится.

— Да-да, конечно, — кивнул Гарри, беря себя в руки.

— А скоро у нас родится малыш, — мягко добавила Конни.

— И все будет хорошо, — неуверенным тоном закончил он.

Роды были трудными. Конни рожала восемнадцать часов, но в итоге произвела на свет чудесного здорового мальчика. Его нарекли Ричард. Конни объясняла, что так звали ее отца, и так же зовут отца Гарри, поэтому им не пришлось ломать голову над выбором имени.

Состоявшаяся в их доме праздничная вечеринка по случаю крещения малыша прошла мило и в то же время просто. Конни, фигура которой приобрела прежнюю стройность уже через неделю после родов, приветствовала дорогих гостей: свою мать — разряженную и счастливую, подругу Веру с ее детьми, Дирдрой и Чарли.

Приходской священник был тоже хорошим другом Конни. Стоя с гордым видом, он мечтал о том, чтобы все его прихожане были столь же щедрыми и очаровательными, как эта молодая женщина. Присутствовал и друг отца Конни, мужчина средних лет. Известнейший адвокат, он не проиграл еще ни одного процесса.

В элегантном платье из синего шелка Конни стояла между священником и адвокатом, держа на руках сына. Глядя на нее, Гарри внезапно почувствовал безотчетную тревогу. Он не мог объяснить ее причин и стал думать о другом. И все же он не мог отвести взгляда от жены, адвоката и священника. Вид этой троицы почему-то пугал его, и почти помимо своей воли Гарри приблизился к ним.

— Как знаменательно, — в своей обычной непринужденной манере заговорил он, — в день своих крестин мой сын находится между религией и законом! Что еще ему нужно, чтобы начать жизнь на земле Священной Ирландии!

Все трое улыбнулись, а Конни произнесла:

— Я только что говорила отцу О'Хара и мистеру Мерфи, что ты сегодня, должно быть, очень счастлив. Я пересказала им твои слова, которые ты произнес на восьмой день после нашей свадьбы.

— Да? И что же я тогда сказал?

— Ты сказал, что в свой медовый месяц мечтаешь о сыне, который примет твои дела, когда тебе исполнится пятьдесят пять. И что тебе нужна семья, к которой ты возвращался бы каждый вечер.

Для окружающих голос Конни звучал обычно, но Гарри уловил в нем стальные нотки. С тех самых пор они никогда не вспоминали тот разговор, и он не думал, что жена до сих пор помнит его слова, произнесенные тогда в запальчивости. Тем более Гарри не ожидал, что Конни напомнит их ему, да еще и в присутствии посторонних людей. Что это — угроза?

— Я наверняка произнес эти слова с большей любовью, Конни, — улыбнулся он. — Ведь мы находились на Багамах и были новобрачными.

— Ты сказал именно так. А я говорила отцу О'Хара и мистеру Мерфи, что хотя и не хочу сглазить, но надеюсь на то, что они воплотятся в жизнь.

— Что ж, остается только надеяться на то, что страховой бизнес придется Ричарду по душе.

Да, это и впрямь была угроза, но пока Гарри не понимал, с какой стороны ему грозит опасность.

Он узнал об этом через несколько месяцев, когда его пригласили в адвокатскую контору.

— Вы хотели бы заключить договор корпоративного страхования? — осведомился Гарри.

— Нет, — ответил адвокат, — это личное, сугубо личное дело.

В кабинете присутствовал также Т. П. Мерфи — тот самый адвокат, друг отца Конни. Обаятельный, улыбающийся, он сидел молча, а другой юрист тем временем объяснял Гарри, что представляет интересы миссис Кейн, которая хочет произвести раздел совместной собственности в соответствии с Законом о собственности замужних женщин.

— Но ведь она знает, что половина всего, чем владею я, и без того принадлежит ей!

Подобного потрясения Гарри не испытывал еще ни разу в жизни. В ходе деловых переговоров ему приходилось слышать странные вещи, которые вызывали удивление, но не до такой же степени!

— Да, но существует и ряд дополнительных факторов, которые необходимо учитывать, — сказал адвокат. Его знаменитый коллега по-прежнему хранил молчание и лишь переводил взгляд с одного мужчины на другого.

— Каких, например?

— Таких, например, как фактор риска, который присутствует в вашем бизнесе, мистер Кейн.

— Фактор риска присутствует в любом бизнесе, черт побери, даже в вашем!

— Вы должны признать, что ваша компания появилась на свет и расширялась с чрезвычайной быстротой, поэтому есть основания предполагать, что в реальности ее коммерческие показатели отличаются от того, как они выглядят на бумаге.

Черт бы ее побрал! Она рассказала этим чертовым крючкотворам о единственном слабом месте в их бизнесе, за которое они с партнерами беспокоились больше всего. Иначе им неоткуда было бы об этом узнать.

— Если она наговорила про нашу компанию каких-нибудь гадостей, желая прибрать что-то к рукам, она за это ответит! — выкрикнул Гарри, окончательно утратив над собой контроль.

Именно в этот момент знаменитый адвокат наклонился вперед и заговорил елейным голосом:

— Дорогой мистер Кейн, нас шокирует то вопиющее непонимание, с которым вы относитесь к тревоге вашей супруги за вас. Возможно, вы слышали о печальной истории, которая имела место в ее семье в прошлом. Состояние ее отца оказалось недостаточным для того, чтобы поддерживать семью после того, как…

— При чем тут это! Это был сумасшедший старый дантист, который потратил все, что заработал на чужих зубах, на тотализаторе. — В кабинете повисло молчание. Адвокаты переглянулись между собой. Гарри Кейн понял, что своим поведением только усугубляет ситуацию, и ворчливо добавил: — Хотя говорят, это был хороший человек.

— Да, хороший и порядочный во всех отношениях. Кроме того, на протяжении многих лет он являлся моим ближайшим другом, — проговорил Т. П. Мерфи.

— Да-да, конечно.

— Насколько нам известно от миссис Кейн, вы с ней ожидаете рождения через несколько месяцев второго ребенка? — Адвокат говорил, не поднимая глаз от своих бумаг.

— Да, это верно. И мы этому очень рады.

— Миссис Кейн оставила свою весьма успешную и перспективную карьеру в отеле «Хэйес» ради того, чтобы посвятить себя воспитанию вашего первого ребенка и всех, которые могут появиться на свет в будущем?

— Послушайте, она работала администратором, чуть ли не портье. Выдавала постояльцам ключи от номеров и говорила им приятные слова: «Ах, как мы счастливы, что вы остановились в нашем отеле!» Разве это карьера? Она же вышла замуж за меня! — Гарри сделал ударение на последнем слове. — Она может иметь все, что пожелает! Разве я ей хоть в чем-то отказывал? Жалоба на это есть в списке ее претензий?

— Я искренне рад тому, что миссис Кейн не присутствует здесь и не слышит ваших слов, — сказал Т. П. Мерфи. — Если бы вы знали, до чего неправильно вы воспринимаете данную ситуацию. Нет никакого списка претензий. Есть лишь огромная тревога с ее стороны за вас, вашу компанию и семью, о которой вы столь сильно мечтали. Она беспокоится только о вас. Она боится, что если с вашей компанией что-то случится, вы останетесь без средств, которые достались вам ценой нелегкого труда: командировок, разъездов, частых разлук с семьей.

— И что же она предлагает?

После этих слов Гарри адвокаты перешли к делу. Они предложили, чтобы почти все имущество Кейнов было записано на имя Конни: и дом, и высокий процент с его ежегодных доходов. Она создаст компанию с новыми директорами. Документы уже готовы, их осталось только подписать.

— Я не могу пойти на это.

— Почему нет, мистер Кейн?

— А вы подумали о моих партнерах — людях, вместе с которыми я когда-то начинал дело? Что я им скажу? «Слушайте, братцы, я тревожусь за наш бизнес, поэтому беру свою долю и вкладываю ее в предприятие моей жены, чтобы не быть связанным с вами, когда все рухнет». Так, что ли? Как они на это посмотрят? Где же наше взаимное доверие?

Гарри никогда еще не приходилось слышать столь ласкового и в то же время убедительного голоса, как у Т. П. Мерфи. Он говорил негромко, но каждое слово звучало ясно и отчетливо.

— Я уверен, что вас абсолютно не интересует то, как ваши партнеры тратят свои деньги. Один из них может купить конезавод на западе, другой — скупать произведения искусства, вкладывать деньги в производство фильмов или в прессу. Так почему же они должны заботиться о том, куда вкладываете свои деньги вы?

Конни и это им рассказала! Но откуда она узнала? Ах да, из разговоров с женами по средам! Ну ладно же, он положит этому конец!

— А если я откажусь?

— Я уверен, что вы этого не сделаете. Наша страна чтит законы, регулирующие семейное право, и кто бы ни представлял интересы миссис Кейн, уверяю вас, он легко сумеет добиться для нее весьма значительной компенсации. Но для вас это будет означать громкий скандал, плохую рекламу, утрату доверия со стороны клиентов… — Голос адвоката замер.

Гарри Кейн подписал бумаги.

Из адвокатской конторы он направился прямиком в свой большой и удобный дом. Садовник, приходивший каждый день, подстригал кусты вдоль южной стены. Гарри вошел в дом, посмотрел на свежие цветы, стоявшие в холле, на картины, которые они выбирали вместе с Конни. Затем заглянул в большую гостиную, где в дни приемов свободно помещалось четыре десятка гостей и стояли горки из вотерфордского стекла. В столовой было пусто — только засохшие цветы в вазе. Когда не было гостей, здесь не обедали. Из столовой Гарри прошел в залитую солнцем кухню. Конни была здесь. С маленькой ложечки она кормила малыша Ричарда тертым яблоком, смеялась и выглядела совершенно счастливой. На ней было красивое просторное платье с большими цветами и белым воротничком. С верхнего этажа доносился гул пылесоса. Скоро придет машина из универмага с продуктами, заказанными по телефону.

Дом содержался в образцовом порядке, впрочем, домашние хлопоты никогда не интересовали Гарри и не мешали ему жить. Его вещи словно по мановению волшебной палочки отправлялись в прачечную или химчистку, а затем возвращались обратно. Ему никогда не приходилось покупать себе носки или нижнее белье, он выбирал только костюмы, рубашки и галстуки.

Гарри стоял и смотрел на свою прекрасную жену и красивого сына. Скоро у них появится еще один ребенок. Конни полностью выполнила свою часть сделки, и у нее было право защищать принадлежащее ей.

Конни не заметила прихода мужа, и когда он вошел, вздрогнула от неожиданности. Однако он заметил, что первой ее реакцией была радость.

— Как хорошо, что ты сумел заскочить домой хоть ненадолго! Налить тебе кофе?

— Я виделся с ними, — сказал Гарри.

— С кем?

— С твоей адвокатской шайкой. — Его голос прозвучал сухо.

Конни осталась невозмутимой.

— Я решила, будет проще, если они подготовят все бумаги. Ты же говорил мне, что и сам предпочитаешь не тратить время на возню с документами и платишь за это специалистам.

— Судя по костюму Т. П. Мерфи и часам на его руке, нам придется заплатить ему изрядную сумму.

— Я знаю его уже очень давно.

— Он упомянул об этом.

Конни приподняла головку Ричарда.

— Поздоровайся с папой, Ричард. Днем он не так уж часто приезжает домой, чтобы повидаться с тобой.

— Долго еще это будет продолжаться? Все эти уколы, завуалированные намеки на то, что я редко бываю дома… Мой сын так и будет расти, выслушивая все это: плохой папа, нелюбящий папа, незаботливый папа?

Лицо Конни оставалось спокойным. Гарри стало ясно: все, что она говорит, она говорит искренне.

— Гарри, клянусь тебе, я не хотела, чтобы ты воспринимал мои слова как уколы и завуалированные намеки. Я обрадовалась, увидев тебя, и заговорила с малышом на понятном ему «детском» языке, чтобы и он тоже порадовался. Я ненавижу слушать колкости и не собираюсь сама произносить их.

На протяжении месяцев она не навязывалась ему, не оказывала знаков внимания. Но сейчас, при виде его несчастного лица, сердце Конни наполнилось жалостью и любовью. Она встала и подошла к мужу.

— Гарри, не будь таким, пожалуйста. Ты так добр ко мне, мы так хорошо живем! Так давай пользоваться этим, получать от этого удовольствие вместо того, чтобы придираться друг к другу.

Конни обняла его за шею, но Гарри не поднял рук.

— Ты даже не спросила меня, подписал ли я документы. Она отстранилась.

— Я знаю, что подписал.

— Откуда ты знаешь? Они что, позвонили тебе сразу же, как только я вышел из конторы?

— Нет, конечно, мне никто не звонил. — Такое предположение, казалось, обидело Конни.

— Почему же нет? Они прекрасно сделали свою работу.

— Ты подписал бумаги потому, что понял: это, в конечном счете, для твоего же блага, — сказала Конни.

Гарри прижал жену к себе и ощутил, что живот ее снова округлился. Еще один ребенок, еще один представитель династии Кейнов, которую он так хотел создать!

— Как бы я хотел, чтобы ты меня любила! — сказал он.

— Я тебя люблю.

— Но не так, — вздохнул Гарри, в голосе его прозвучала грусть.

— Я пытаюсь. Пытаюсь, ты же знаешь. Если ты меня захочешь, я в твоем распоряжении каждую ночь. Мне хотелось бы спать с тобой в одной комнате, в одной кровати, — это ты все время стараешься отдалиться от меня.

— Когда я ехал домой, Конни, я был зол, очень зол. Я хотел сказать тебе, что ты — сука, которая затеяла игру за моей спиной, чтобы обобрать меня до последнего пенни. Я все время думал, что твоя натура полностью соответствует твоему имени,[61] что ты действительно пройдоха и обманщица… В общем, я много чего хотел тебе сказать. — Конни стояла молча и ждала продолжения. — Но сейчас я думаю, что ты просто совершила такую же большую ошибку, как и я, поэтому ты столь же несчастлива.

— Я скорее одинока, чем несчастлива, — ответила Конни.

— Называй это как угодно, — передернул он плечами, — только ответь: теперь, когда ты получила деньги, ты будешь менее одинока?

— Думаю, я просто буду меньше бояться, — сказала она.

— Бояться? Но — чего? Того, что я промотаю все состояние, как это сделал твой старик, и ты снова окажешься в бедности?

— Нет, все совсем не так. — Голос Конни звучал спокойно и ясно. Гарри понимал, что она говорит правду. — Нет, я никогда не боялась бедности. В отличие от моей матери я способна заработать себе на жизнь. Но я боялась испытать такую же горечь, какую довелось познать ей, я боялась, что возненавижу тебя, если мне придется вернуться на работу, с которой ты заставил меня уйти, страшилась снова оказаться на нижней ступеньке общества. Мне было невыносимо думать, что моим детям, которые родились в богатстве, придется жить в бедности — я ведь сама прошла через все эти испытания. Наша с тобой жизнь складывалась так хорошо, если, конечно, не считать постели, к нашим услугам был весь мир, и я хотела, чтобы так продолжалось до конца наших дней.

— Понятно…

— Разве ты не можешь быть моим другом, Гарри? Я люблю тебя и желаю для тебя всего самого лучшего, даже если не способна дать тебе это.

— Не знаю, — сказал он и вытащил из кармана ключи от машины. — Правда, не знаю. Я хотел бы, чтобы мы были друзьями, но, мне кажется, я не могу тебе доверять, а между друзьями доверие необходимо. — Затем он заговорил с малышом, который агукал на руках у Конни: — Веди себя хорошо с мамочкой. Она может выглядеть милой и простой, но это не самое главное в ней.

Гарри ушел, а Конни плакала до тех пор, пока не почувствовала, что у нее сейчас разорвется сердце.

Следующей родилась девочка. Ее назвали Вероникой, а еще через год Конни подарила жизнь близнецам. Когда ультразвуковое исследование показало, что у нее будут двойняшки, Конни почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Она думала, что Гарри тоже будет рад, однако, услышав новость, он холодно бросил:

— Вижу, ты довольна. Значит, теперь детей будет четверо. Что ж, теперь мы полностью выполнили условия нашей обоюдной сделки. Занавес! Конец этому грязному и мерзкому бизнесу. Какое облегчение!

— Ты можешь быть очень, очень жестоким, — сказала Конни.

Для окружающих они, разумеется, оставались идеальной семейной парой. Мистер Хэйес, дочь которого постепенно превращалась в юную красавицу и уже привлекала внимание многих молодых людей, гоняющихся за богатым приданым, по-прежнему оставался другом Конни и часто обращался к ней за советом по тем или иным проблемам, связанным с гостиничным бизнесом. Иногда он замечал грусть в ее глазах и спрашивал, чем это вызвано, но Конни неизменно уклонялась от ответа.

До мистера Хэйеса доходили слухи о том, что муж изменяет ей. Время от времени Кейна видели в разных местах и с разными женщинами, но чаще всего он появлялся в обществе своей преданной секретарши. Однако мистер Хэйес надеялся, что, по мере того как шли годы, чета Кейнов нашла какую-то приемлемую для них обоих форму совместной жизни.

Их старший сын, Ричард, делал успехи в учебе и даже играл в школьной команде на соревнованиях по бейсболу. Вероника уже в двенадцать лет решила стать врачом и кроме этого ничем не интересовалась. Близнецы росли милыми и шумными мальчиками.

Кейны, как и раньше, устраивали великолепные приемы, да и сами нередко выходили в свет. Конни перешла тридцатилетний рубеж более элегантно, чем многие ее роскошно одетые сверстницы. Никто никогда не видел, чтобы она часами изучала журналы мод, она не тратила сумасшедшие деньги на модных кутюрье, хотя свободно могла бы это себе позволить, и все же всегда выглядела нарядно и изысканно.

Она не была счастлива. Конечно же, она не была счастлива. Хотя временами ей приходила мысль, что, наверное, многие люди на протяжении всей жизни надеются, что когда-нибудь дела у них пойдут на лад и в конце туннеля все же покажется свет. Возможно, именно так живет большинство людей, а все разговоры о счастье — пустая болтовня. Проработав столько лет в отеле, Конни знала, как много вокруг неустроенных и одиноких людей, даже среди его постояльцев. Кроме того, на многочисленных заседаниях всяческих благотворительных организаций она видела людей, которые приходили туда лишь с одной целью: хоть чем-нибудь заполнить часы одиночества. Вполне, казалось бы, благополучные, они зазывали к себе гостей только для того, чтобы избавиться от душевной пустоты.

Конни много читала, смотрела все театральные постановки, которые заслуживали внимания, несколько раз ездила в Лондон и на юг, в Керри.

У Гарри катастрофически не хватало времени на семью, по крайней мере, он ее в этом уверял. Конни недоумевала: неужели их дети не удивляются, что партнеры их папы проводят выходные вместе с семьей, а сами они лишены такого удовольствия? Впрочем, дети бывают очень ненаблюдательны. Другие женщины ездили со своими мужьями за границу, а вот Конни — никогда. Сам-то Гарри часто бывал за рубежом. Он утверждал, что это связано с его работой, и Конни снова удивлялась: какие дела могут быть у представителя страховой компании на юге Испании или на недавно открывшемся курорте, расположенном на греческих островах? Однако она не высказывала эти мысли вслух, предпочитая держать их при себе.

На уме у Гарри был только секс. Он любил это занятие. Конни была не способна дать ему желаемое и считала, что с ее стороны было бы несправедливо возмущаться тем, что он ищет это где-то в другом месте. Она ни капельки не ревновала мужа ни к Шивон Кейси, ни к другим женщинам, кто бы они ни были. Одна из подруг Конни как-то раз взахлеб рыдала у нее на плече из-за того, что узнала о неверности мужа, твердила, что она чуть не сходит с ума при мысли о том, что он делает с какой-то другой женщиной то же, что и с ней. А вот Конни это ничуть не волновало.

Пусть за пределами дома Гарри занимается чем угодно, главное, чтобы, оказываясь в его стенах, он был добрым и любящим другом, больше ей ничего и не надо. Конни была бы счастлива делить с ним спальню, планы, надежды и мечты. Неужели она хочет невозможного? Для Конни было тяжким наказанием то, что Гарри отсекает ее от своей жизни только потому, что она не может быть такой же, как все остальные его подружки, и дарить ему такое же удовольствие, как они. Как-никак, она подарила ему четверых чудесных детей и знала, что в его системе ценностей это кое-что значит!

Некоторые, в частности Вера, считали, что Конни следует уйти от мужа, и для нее это не было секретом. Она не говорила этого прямо, но давала понять всеми возможными способами. Того же мнения придерживался и владелец отеля мистер Хэйес. Оба они считали, что Конни продолжает жить с Гарри только из-за того, что хочет быть обеспеченной. Им было невдомек, насколько прочно ее финансовое положение — она спокойно могла бы покинуть этот дом, оставаясь вполне состоятельной женщиной. Так почему же она не уходит?

Потому что так лучше для семьи. Потому что детям нужны оба родителя. Потому что изменить всю свою жизнь чертовски тяжело, и нет никаких гарантий, что после этого станешь хоть на гран счастливее. Кроме того, Конни вовсе не могла назвать нынешнюю жизнь плохой! Гарри, когда он бывал дома, неизменно проявлял по отношению к ней внимание и галантность, дел у Конни хватало, и ей не приходилось изобретать себе занятий, чтобы заполнить бесконечные часы, которые складывались в недели, месяцы и годы.

Она навещала свою мать и родителей Гарри, по-прежнему принимала у себя партнеров мужа и их жен, а также друзей своих детей. Из их комнат постоянно звучала музыка, а с теннисного корта доносились звонкие удары ракеток по мячу. Молодежь обожала бывать у Кейнов, поскольку миссис Кейн никогда не занудствовала, а самого мистера Кейна почти никогда не бывало дома — два качества, которые молодые люди больше всего ценят в родителях своих друзей.

И вот это случилось. Ричарду Кейну было девятнадцать. Столько же было Конни, когда умер ее отец, оставив своих близких нищими. Гарри Кейн вернулся домой и сообщил им, что сон окончен. Компания обанкротилась и на следующий день должна с позором закрыться. У них долги по всей стране, тысячи людей, которые доверили им свои сбережения, накопленные в течение всей жизни, остались без гроша в кармане. Одного из партнеров едва успели вытащить из петли, другого поймали, когда он пытался скрыться за границей.

Они сидели в столовой: Конни, Ричард и Вероника. Близнецов не было — они уехали со своим классом на экскурсию в другой город. Все сидели молча, а Гарри рассказывал о том, в какой кошмар превратится теперь их жизнь. Каждый день — по семь-восемь колонок в газетах, репортеры, которые беснуются возле их дома, делая снимки теннисного корта, роскошного особняка, принадлежащего человеку, который «обул» всю страну. В газетах будут перемывать косточки политикам, которые благоволили, протежировали компании, расписывать подробности зарубежных вояжей ее руководителей. Большие люди, которые когда-то почитали за честь пожимать им руки, теперь даже не взглянут в их сторону, отрицая любые связи с опозоренной и разорившейся фирмой.

В чем причина катастрофы? В том, что они срезали углы, рисковали сверх меры, полагались на людей, которых другие считали ненадежными. Не задавали вопросы, когда это было необходимо. Не замечали того, что бросалось в глаза.

— Нам придется продать дом? — спросил Ричард. Ответом ему было молчание.

— А у нас остались деньги, чтобы оплатить мою учебу в университете? — поинтересовалась Вероника.

И снова — тишина. Затем заговорил Гарри:

— Вот что я вам скажу. Случилось то, о возможности чего всегда предупреждала меня ваша мама. Она предупреждала, а я не слушал. Поэтому в будущем, вспоминая сегодняшний день, всегда помните об этом.

— О, папа, ну какое это имеет значение! — вскричала Вероника тем же самым тоном, каким говорила бы Конни со своим отцом, будь он жив и узнай она о том, что он обанкротился.

Глаза Гарри наполнились слезами.

— Такое могло случиться с кем угодно! — храбро проговорил Ричард. — В конце концов, на то он и бизнес!

Конни была счастлива. Им удалось вырастить бескорыстных, благородных детей, а не жадных щенков, которые считают, что весь мир по праву принадлежит им. И она поняла: теперь ее очередь говорить.

— Когда ваш отец начал рассказывать мне эти плохие новости, я попросила его подождать до вашего возвращения домой. Я хотела, чтобы мы выслушали все это вместе и устроили семейный совет. Я, правда, рада, что отсутствуют близнецы. Им я все объясню потом. Как нам теперь быть? Во-первых, мы сегодня же вечером покинем этот дом. Нам необходимо упаковать по маленькому чемодану на каждого. Только самое необходимое, чтобы хватило на неделю. Я попрошу Веру и Кевина прислать за нами закрытые микроавтобусы, чтобы журналисты, которые уже наверняка толпятся у ворот, не видели, как мы уезжаем. На автоответчике мы запишем текст с просьбой адресовать все вопросы и сообщения мисс Шивон Кейси. Как, по-твоему, Гарри, это будет правильно?

Он ошеломленно кивнул:

— Да…

— Некоторое время побудете у моей мамы, в деревне.

Никто не знает, где она живет, и поэтому вас не будут беспокоить. Оттуда вы обзвоните своих друзей и подруг. Скажете им, что все в итоге закончится хорошо, но пока шум не уляжется, вы будете находиться вне досягаемости. Скажете, что вернетесь дней через десять. Скандалы подобного рода живут не больше недели.

Ричард и Вероника смотрели на мать, открыв рот.

— Да, и вот еще что. Разумеется, вы оба, а также близнецы будете учиться в университете. Этот дом мы, конечно, продадим, но не сразу. Торопиться нам некуда.

— Как же так? — удивился Ричард. — Ведь он должен пойти с молотка в счет уплаты отцовских долгов.

— Этот дом не принадлежит вашему отцу, — просто ответила Конни.

— Но даже если он твой, разве тебе не придется…

— Нет, он и не мой. Он был давным-давно куплен компанией, которую я возглавляю.

— О, папа, какой же ты умный! — воскликнул Ричард. — Ты все предусмотрел заранее!

Это был момент истины.

— Да, ваш отец — очень умный и предусмотрительный бизнесмен. Когда он заключает с кем-нибудь сделку, он всегда держит свое слово. Он умеет смотреть в завтрашний день, и благодаря этому, я уверена, нам с вами не придется ни голодать, ни бродяжничать. И все же ближайшее время будет нелегким, поэтому нам понадобится все наше мужество и стойкость.

Остаток вечера семья собирала вещи и делала телефонные звонки. Дом они покинули незамеченными, в закрытом фургоне, принадлежавшем фирме Кевина.

Бледная от волнения Вера и Кевин приняли их в своем доме. Все понимали, что знаки гостеприимства и светская болтовня в данной ситуации неуместны, поэтому Кейны проследовали прямиком в комнату, приготовленную специально для них, — лучшую комнату в доме, с огромной кроватью, на которой могли поместиться четверо. Там их ожидал поднос с ужином.

— До завтра, — сказала Вера.

— Как это люди умеют сказать именно то, что нужно? — удивился Гарри.

— Просто они не знают, что еще сказать, — ответила Конни и налила мужу чашку бульона. Он помотал головой. — Выпей бульон, Гарри, завтра у тебя будет тяжелый день.

— Скажи, а Кевин застраховал весь свой бизнес в нашей конторе?

— Нет, — спокойно ответила Конни.

— Почему? — удивился Гарри.

— Я ему отсоветовала.

— Скажи, как мне быть, Конни?

— Тебе придется встретить ситуацию с открытым забралом. Говори, что ты хотел, как лучше, и не виноват в том, что все рухнуло. Говори, что теперь переедешь в сельскую местность и попытаешься найти для себя какое-нибудь новое занятие.

— Меня станут рвать на куски.

— Это будет длиться недолго. А потом начнется другая жизнь.

— А что будешь делать ты?

— Я вернусь на работу.

— А что с деньгами, которые твои адвокаты в свое время отобрали у меня?

— Я оставлю ровно столько, чтобы хватило на образование для наших детей, а все остальное израсходую на то, чтобы хоть как-то компенсировать убытки людям, которых вы обобрали.

— Господи! Ты плюс ко всему еще хочешь сделать из себя великомученицу?

— А как бы ты предпочел распорядиться моими деньгами, Гарри? — Взгляд ее глаз был жесток.

— Оставь их себе. Благодари судьбу за то, что они у тебя есть, и не транжирь их на всякую чушь.

— Надеюсь, ты говоришь это не всерьез. Ладно, продолжим разговор завтра.

— Я говорю совершенно серьезно. Это — бизнес, а не джентльменская игра в крикет. Какого черта ты это задумала? Тебе удалось урвать свой кусок, так и держись за него!

Какой был смысл отбирать у меня деньги, если теперь ты хочешь пустить их на ветер!

— Завтра, — сказала Конни. — Все — завтра.

— Послушай, Конни, прах тебя побери! Сними эту слюнявую маску! Попробуй хотя бы пять минут не корчить из себя Мать Терезу и прекрати нести всякую чушь о том, чтобы вернуть несчастным вкладчикам их деньги! Они знали, на что шли. Как и твой отец. Он тоже знал, что делал, когда ставил все ваши сбережения — и, кстати, деньги на твой университет — на какую-то кобылу, которая, возможно, бегает до сих пор.

Лицо Конни побелело, как мел. Она встала и пошла к двери.

— Давай-давай, благородная ты наша! Конечно, проще уйти, чем разговаривать. Валяй, иди к своей подружке Вере, расскажи ей о том, какие негодяи — мужчины. Уж она-то тебя поймет. У вас вообще с ней особые отношения, не зря же ты притащила нас сюда. Послушай, а может, тебе вообще стоило выйти замуж не за меня, а за нее? Может быть, с ней у тебя в постели получалось бы лучше?

Сама того не желая, Конни ударила его по лицу. Наверное, потому, что он оскорблял Веру, находясь в ее же доме. А ведь Вера и Кевин спасли их, не задавая никаких вопросов.

В Гарри уже не осталось ничего человеческого, он напоминал взбесившееся животное. Кольца на ее пальцах рассекли ему кожу, и по щеке покатились капли крови, оставляя зловещие красные следы. Однако, как ни удивительно, вид крови нисколько не смутил Конни. И она не испытывала ни капли стыда за свой поступок.

Она вышла, закрыла за собой дверь и спустилась на первый этаж. Сидевшие за кухонным столом наверняка слышали ругань, раздававшуюся наверху, возможно, даже оскорбительные слова, которые выкрикивал Гарри. Конни, с выдержкой и самообладанием, которые не оставляли ее даже в последние часы, обвела взглядом всех, кто сидел за столом. Тут была дочь Веры Дирдра — темноокая красавица, которая работала в модном бутике, а также Чарли. Он пошел по стопам отца и присоединился к семейному бизнесу — ремонтно-строительным работам и внутреннему дизайну помещений.

А между Кевином и Верой, прямо напротив открытой бутылки с виски, сидел Джэко — с расстегнутым воротником и налитыми кровью глазами. Он плакал и пил, пил и плакал. Конни с первого взгляда поняла, что Джэко, вложив свои деньги в фирму ее мужа, потерял все до последнего пенни. Ее первое увлечение. Человек, который любил ее самозабвенно и просто, который даже в день ее свадьбы с Гарри стоял напротив церкви, надеясь, что, возможно, в последний момент она передумает… Теперь он сидел на кухне их общих друзей — нищий. О Господи, как же ты допустил все это?! Конни стояла в дверях, положив руку на горло, и секунды казались ей годами.

Она была не в состоянии оставаться здесь. Но не могла и вернуться в комнату, где ее ждал взбесившийся Гарри, готовый снова оскорблять ее и втаптывать в грязь самого себя. Она не могла уйти из этого дома и окунуться в мир живых людей. Как смотреть им в глаза?

Может ли быть такое, что некоторые люди, как магнитом, притягивают к себе всевозможные несчастья и подталкивают других к скверным поступкам? Вот, например, она, Конни. Много лет назад у нее обанкротился отец, теперь — муж. Что говорит статистика? Какова вероятность того, что такое может выпасть на долю одного человека? Наверное, ничтожна. Значит, все дело в ней самой.

Конни вдруг вспомнилась прямодушная женщина-психиатр, которая засыпала ее вопросами относительно отца. Может, она была не так уж не права? Может, в ее вопросах таилось зерно истины?

Конни казалось, что она стоит в дверях кухни уже целую вечность. Но, поскольку сидящие за столом даже не пошевелились, это, видимо, продолжалось считанные секунды.

Наконец заговорил Джэко. Голос у него был тяжелый и вязкий, словно жидкий цемент.

— Ну что, теперь ты, я надеюсь, удовлетворена? Остальные молчали.

Ясным и спокойным, как обычно, голосом Конни ответила:

— Нет, Джэко. Это может показаться странным, но мне ни разу в жизни так и не пришлось испытать удовлетворения. — Ее взгляд был устремлен в какие-то недоступные для остальных дали. — Вот уже двадцать лет, как я купаюсь в деньгах, но они не сделали меня счастливее. Большую часть своей взрослой жизни я одинока и, как мне кажется, постоянно играю роль в какой-то пьесе. Впрочем, что тебе до моих признаний! Тебе они не помогут.

— Это уж точно! — У Джэко был вид отчаявшегося человека, который решил идти до конца. Он по-прежнему был красив и энергичен. От Веры Конни знала, что семейная лодка Джэко пошла ко дну, и жена отобрала у него сына, которого он любил до беспамятства. С тех пор единственное, что оставалось у Джэко, был его бизнес, но теперь и этому конец.

— Ты получишь обратно все, что потерял, — сказала Конни.

— Да неужели? — Смех Джэко напоминал собачий лай.

— Да, деньги целы.

— Не сомневаюсь, — фыркнул Джэко, — и наверняка лежат где-нибудь в Джерси, на Каймановых островах или переведены на твое имя.

— Ты угадал, большая часть денег действительно записана на мое имя.

Вера и Кевин смотрели на нее, открыв от изумления рты.

— То есть мне крупно повезло, что я являюсь старинным дружком этой самой жены, ты это хочешь мне сказать? — Джэко не понимал, издевается над ним Конни или говорит серьезно.

— Я хочу тебе сказать, что некоторым мужчинам везет с женами. Если утром Гарри будет в здравом уме, я отвезу его в банк еще до пресс-конференции.

— Но если деньги принадлежат тебе, почему ты не хочешь их себе и оставить? — недоумевал Джэко.

— Потому что я все же не полное дерьмо, что бы ты обо мне ни думал. Вера, можно, я переночую на диване в гостиной?

Вера проводила подругу в гостиную, дала ей плед и с восхищением сказала:

— Ты самая сильная женщина, которую мне только приходилось видеть!

— А ты самая лучшая подруга, какая только может быть, — ответила Конни, а про себя подумала: «Как было бы здорово любить не какого-нибудь мужчину, а Веру! Жить рядом с ней всю жизнь, разводить цветы, дарить друг другу маленькие подарки в знак взаимной любви!» И она рассмеялась своим собственным мыслям.

— Чего это тебе вздумалось веселиться, когда все вокруг летит кувырком? — поинтересовалась Вера.

— Напомни мне когда-нибудь, и я тебе расскажу. Только вряд ли ты поверишь, — ответила Конни, сбросила туфли и улеглась на диван.

Несмотря на все переживания минувшего дня, Конни спала как убитая и проснулась только утром от звяканья посуды. Это был Гарри — бледный, с длинной потемневшей царапиной через всю щеку. А она и забыла о том, что произошло накануне вечером! Гарри стоял, держа в руках поднос с дымящейся чашкой и сахарницей.

— Я принес тебе кофе, — сообщил он.

— Спасибо, — поблагодарила Конни, но даже не шевельнулась, чтобы взять поднос.

— Мне очень стыдно. — Да?

— Мне так стыдно, Конни! Вчера вечером я словно спятил. Все, к чему я когда-либо стремился, это выбиться в люди, и вот, когда мне это почти удалось, я все испортил.

Он был полностью одет и тщательно выбрит. Гарри был готов к самому трудному дню в своей жизни. Конни смотрела на него как в первый раз и видела мужа таким, каким увидят его по телевизору люди, потерявшие из-за него все свои накопления, каким видели его партнеры по деловым переговорам и собеседники на светских раутах. Красивый, жадный до жизни мужчина, который «стремился выбиться в люди», а уж какой ценой — неважно.

А потом Конни заметила, что он плачет.

— Ты так нужна мне, Конни! Ты притворялась в течение всей нашей совместной жизни, так притворись еще раз, сделай вид, что простила меня! Пожалуйста, Конни, я не могу без тебя! Ты единственный человек, способный мне помочь!

Он положил оцарапанное лицо ей на колени и всхлипывал, как мальчишка.

Тот день прошел для нее как в тумане. Он был похож то ли на фильм ужасов, то ли на ночной кошмар, когда никак не можешь проснуться.

Они долго пробыли в адвокатской конторе, где Гарри растолковывали текущее состояние дел. Часть денег, предназначенная для обучения детей, представляла собой трастовый фонд, была удачно вложена и составляла весьма крупную сумму, остальные были записаны на имя Конни и также вложены в различные предприятия. Констанс Кейн являлась чрезвычайно состоятельной женщиной.

Она видела, с каким презрением относится адвокат к Гарри и даже не пытается этого скрыть. Старинный друг ее отца Т. П. Мерфи, поседевший еще больше, также присутствовал при разговоре, но сидел молча, с мрачным, сосредоточенным лицом. Помимо них в конторе присутствовали бухгалтер и эксперт по ценным бумагам. Они обращались с великим Гарри Кейном так, словно он был рядовым жуликом. Впрочем, в их глазах он таковым и являлся. Конни подумалось, что еще вчера в это же время они смотрели бы на Гарри с трепетом и величайшим почтением. Как все изменчиво в бизнесе!

Затем они отправились в банк. Никогда еще банкирам не приходилось испытывать такое удивление — деньги появлялись буквально ниоткуда. Конни и Гарри сидели молча, а их советники втолковывали банкирам, что все эти деньги должны быть выданы единым пакетом от имени банка и пойти на возмещение ущерба пострадавшим вкладчикам.

К середине дня все формальности были улажены, все условия сформулированы. Отыскали партнеров Гарри. Во время пресс-конференции, которая должна была состояться в отеле «Хэйес», им было велено сидеть молча. Жен их туда не впустили, и перепуганные матроны следили за развитием событий по телевизору, установленному в одном из гостиничных номеров. Имя Конни не было упомянуто ни разу. Журналистам сообщили, что деньги на возмещение ущерба взяты из резервного фонда, который компания сформировала именно на такой случай.

Вышедшие в час дня газеты пестрели заголовками о невероятной сенсации: обанкротившаяся страховая фирма готова полностью расплатиться со своими клиентами. Один из журналистов поинтересовался происхождением царапины на лице Гарри Кейна.

— Это вас кто-нибудь из вкладчиков так обработал? — спросил он.

— Это сделал человек, не понимающий, что происходит, и не верящий в то, что мы сделаем все возможное, чтобы не подвести людей, которые нам доверились, — ответил Гарри, глядя прямо в объектив телекамеры.

Услышав его ответ, Конни испытала внезапный приступ тошноты. Если Гарри может так бессовестно лгать, значит, он способен абсолютно на все. Среди публики, в глубине большой комнате, где проходила пресс-конференция, Конни заметила Шивон Кейси. Интересно, подумалось Конни, а много ли известно этой женщине? И еще одна мысль неприятно кольнула ее: наверняка и Шивон тоже потеряла деньги, вложенные в фирму, значит, и любовница ее мужа получит компенсацию из средств, принадлежащих Конни, хотя никогда об этом не узнает. По условиям сделки с банком, тот сам должен распределять компенсации, и Конни не сомневалась в том, что это будет сделано справедливо и честно. Не может же она потребовать, чтобы мисс Кейси не платили на том основании, что та спала со своим боссом!

Теперь можно было наконец вернуться в свой дом и вздохнуть полной грудью. Три месяца спустя их жизнь окончательно вошла в прежнее русло.

Иногда Вероника спрашивала отца, откуда у него на лице шрам.

— О, это напоминание о том, каким глупцом я был когда-то, — отвечал он, исподтишка бросая взгляд на Конни, и в этот момент между ними проскакивала какая-то искра, которая согревала обоих.

Ричард даже не пытался скрыть восхищение, которое испытывал по отношению к отцу. И он, и Вероника считали, что недавние испытания пошли папе на пользу.

— Он теперь проводит дома гораздо больше времени, чем раньше, правда, мам? — говорила Вероника, словно ища поддержки каким-то своим мыслям.

— Да, детка, — отвечала Конни. Гарри по-прежнему регулярно не ночевал дома как минимум раз в неделю и не меньше двух раз в неделю возвращался домой очень поздно. Так, видимо, и будет продолжаться на протяжении всей оставшейся жизни.

Конни и хотела бы поломать такой порядок, но она слишком устала от многих лет притворства, к тому же иной жизни и не знала.

Как-то раз она позвонила Джэко на работу.

— Ты, видимо, хочешь, чтобы я бухнулся на колени и возблагодарил тебя, благодетельницу, за то, что получил обратно свои собственные деньги? — спросил он.

— Нет, Джэко, просто я подумала, что, возможно, мы могли бы встретиться.

— Зачем?

— Не знаю… Поговорим, сходим в кино. Ты когда-нибудь учил итальянский язык?

— Нет, я был слишком занят тем, что зарабатывал себе на жизнь. — Конни молчала, и Джэко ощутил укол вины. — А ты? — спросил он.

— Нет, я была слишком занята тем, что не зарабатывала себе на жизнь.

Он рассмеялся.

— Знаешь, Конни, по-моему, от нашей встречи будет мало толку. Я снова влюблюсь в тебя и опять, как много лет назад, потащу тебя в постель.

— Джэко, неужели это до сих пор имеет для тебя такое значение?

— Конечно! Я ведь в самом расцвете сил!

— Да, это верно.

— Эй, Конни!

— Что?

— Ну, в общем… Спасибо тебе. Сама знаешь, за что.

— Я знаю, Джэко.

Месяц проходил за месяцем без особых перемен, но если бы кто-то присмотрелся к Конни Кейн повнимательнее, он увидел бы, что жизнь словно вытекла из нее.

Вера и Кевин часто обсуждали это. Они были из тех немногих, кто знал, как именно она спасла своего мужа, и возмущались тем, что тот, судя по всему, не испытывает к ней ни капли благодарности. Он открыто появлялся на людях со своей прежней секретаршей мисс Кейси, которая теперь возглавляла компанию.

Мать Конни знала, что ее дочь утратила изрядную долю своего крепкого некогда духа, и пыталась подбодрить ее:

— Он навредил тебе, но этот вред оказался поправим — не то что в моем случае. У него, слава Богу, оказался наготове резервный фонд на экстренный случай. У твоего отца этого не было.

Конни никогда не рассказывала матери о том, как все было на самом деле. С одной стороны, она не хотела дискредитировать Гарри в ее глазах, а с другой, ей было неприятно признать, что мать была права, призывая ее истребовать с мужа свою часть денег и обрести таким образом независимость.

Дети ничего не замечали. Для них мама оставалась мамой: самым замечательным человеком, который в нужную минуту всегда оказывается рядом. Со стороны, во время встреч с друзьями она казалась вполне счастливой.

Ричард окончил колледж, получив диплом финансового консультанта, и мистер Хэйес подыскал для него прекрасное место в фирме, где работал его зять. Его любимая, единственная дочь Марианна вышла замуж за красивого и обаятельного мужчину по имени Пол Мэлоун. Капиталы Хэйеса помогли этому молодому человеку быстро подняться по служебной лестнице. Ричард был совершенно счастлив, работая у Мэлоуна.

Вероника усердно изучала медицину и подумывала о том, чтобы стать психиатром. Все беды людей, говорила она, в их головах и в их прошлом.

Каждый из близнецов наконец-то ощутил себя как самостоятельную личность. Один из них поступил в художественный колледж, другой на государственную службу.

Их большой дом был, как и прежде, записан на имя Конни. К счастью, его не пришлось продавать, когда она собирала деньги для возмещения ущерба тем, кого обанкротил ее муж. Адвокат Конни настоятельно убеждал ее оформить новый документ, который гарантировал бы ей долю из прибылей ее мужа, но ей было неприятно даже думать об этом.

— Зачем? — говорила она. — Тогда мне нужно было обеспечить будущее детей, но с тех пор прошли годы.

— И все же я советовал бы вам снова сделать это. В случае возникновения проблем суд, руководствуясь духом закона и сострадания, вероятно, примет решение в вашу пользу, и все же…

— Какие же проблемы могут возникнуть теперь? — поинтересовалась Конни.

Губы адвоката превратились в ниточку. Он слишком часто видел в «Квентине» мистера Кейна с женщиной, которая определенно не являлась миссис Кейн, и поэтому понимал, какого рода проблемы могут возникнуть.

— Я бы настоятельно советовал вам сделать это, — повторил он, уклонившись от ответа на поставленный вопрос.

— Хорошо, но мне бы хотелось обойтись без мелодрам и унижений для Гарри.

— Постараемся обойтись без мелодрам, миссис Кейн, — пообещал адвокат.

Так и вышло. Необходимые документы были отправлены на подпись в офис Гарри. Он не стал возражать, хотя и подписывал их с каменным лицом. Конни хорошо изучила мужа и прекрасно знала, что творится у него на душе. Нет, он не станет устраивать скандалы, но наверняка найдет какой-нибудь способ, чтобы наказать ее.

— Я уезжаю на несколько дней, — сообщил он ей в тот же вечер. Никаких пояснений, никаких фальшивых предлогов. Конни накрывала стол к ужину, хотя и знала, что Гарри ужинать не будет, да и вообще не останется дома. Она делала это автоматически. У них давно вошло в привычку делать вид, что все хорошо, хотя на самом деле все было очень и очень плохо. Конни так сосредоточенно перемешивала салат из помидоров с фенхелем, будто приготовление этого немудрящего блюда требовало великого тщания и скрупулезности.

— Едешь в командировку? — осторожно спросила она, даже не пытаясь выяснить, куда, зачем и, главное, с кем он отправляется.

— В общем-то, да, — каким-то странным голосом ответил Гарри. — Решил совместить приятное с полезным.

— Что ж, это хорошо.

— Съезжу на несколько дней на Багамы. В кухне повисла тишина.

— Вот как… — наконец выговорила Конни.

— Надеюсь, ты не возражаешь? Ты ведь не считаешь, что это место принадлежит только нам с тобой? — Она не ответила. Молча подошла к духовке и вынула оттуда горячий пирог с беконом. — Тем более что ты остаешься не одна, а со всеми своими деньгами, своими акциями, своими наручниками, приготовленными для меня, своей долей во всем на свете; думаю, тебя все это утешит в мое отсутствие. — Злость мешала ему говорить.

Всего несколько лет назад он плакал, положив голову ей на колени, благодарил ее и твердил, что не заслуживает такой жены, клялся, что теперь она забудет про одиночество. А теперь стоял перед ней с побелевшими от ярости губами и выплевывал злые слова. Только потому, что Конни хочет обезопасить свои деньги. А ведь один раз эта ее тактика уже спасла их!

— Ты знаешь, что это всего лишь формальность, — сказала Конни.

Его лицо исказила издевательская ухмылка.

— Вот и моя поездка — это тоже чистая формальность, — выплюнул Гарри и пошел собирать вещи.

Конни поняла, что в этот вечер он уедет к Шивон, а завтра они вместе отправятся на Багамы. Она села за стол и принялась за ужин. Она привыкла ужинать в одиночестве. Стоял летний вечер. Конни слышала пение птиц в саду, приглушенные звуки машин, проезжавших по улице позади их дома. Стоит ей захотеть, и она может отправиться хоть в дюжину мест.

А ей хотелось бы встретиться с Джэко, сходить с ним в кино. Но сначала постоять на улице О'Коннел перед афишей и поспорить о том, какой выбрать фильм. Но об этом нечего было и мечтать. Он был прав, у них не осталось ничего общего. То-то будет картина: она приезжает на своем БМВ в рабочий район, где он живет, останавливает машину у дома и громко сигналит, вызывая его на улицу! Глупо думать о том, что все могло сложиться иначе, и сожалеть об этом до конца дней. Нет, выбери Конни Джэко, она вряд ли была бы счастливее. Наверное, и он возненавидел бы ее, оказавшись в постели.

Когда Гарри спустился вниз с двумя чемоданами в руках, Конни читала вечернюю газету. Взглянув на него, она подумала, что отдых на Багамах предстоит весьма насыщенный. Он был одновременно и доволен тем, что она не устроила сцену по поводу его отъезда, и в то же время уязвлен этим.

Конни посмотрела на мужа поверх очков и улыбнулась.

— Что мне сказать, если меня спросят, когда ты вернешься?

— Сказать? Кому сказать, и кто тебя об этом спросит?

— Ну, хотя бы дети. Впрочем, им ты и сам можешь все объяснить. Но могут интересоваться друзья, кто-нибудь из банка или с твоей работы.

— На моей работе уже предупреждены.

— Хорошо, тогда я буду переадресовывать всех к мисс Кейси, да?

— Шивон тоже едет на Багамы, и ты это прекрасно понимаешь.

— К кому же тогда? — с невинным видом спросила Конни.

— Я бы никуда не поехал, если бы ты вела себя разумно, Конни. Если бы ты не корчила из себя налогового инспектора, который пытается прищучить меня то тут, то там.

— Но ты ведь едешь в командировку, разве не так? — спросила она.

Ничего не ответив, Гарри вышел из дома, грохнув дверью. Конни попыталась снова приняться за чтение газеты. Как много подобных сцен у них уже было: он уходил, а она оставалась и плакала. Нет, это не жизнь!

Конни прочитала интервью с каким-то преподавателем, который организовал вечерние курсы итальянского языка в школе Маунтенвью, располагавшейся в одном из рабочих районов города. Именно там обитал Джэко. Мистер Эйдан Данн считал, что людям, живущим в окрестностях школы, будет интересно побольше узнать о жизни и культуре Италии, познакомиться с языком этой удивительной страны. Курсы предлагали весьма разнообразную и насыщенную программу обучения.

Конни еще раз перечитала статью. Вполне возможно, что Джэко тоже согласится записаться на эти курсы. А если и нет, все равно у нее появится предлог для того, чтобы дважды в неделю оказываться неподалеку от него. В статье был указан телефон вечерних курсов, и Конни решила позвонить, не откладывая, чтобы потом не передумать.

Разумеется, Джэко отказался идти на курсы. Ничего удивительного — глупо было мечтать, что он согласится. Но самой Конни учиться понравилось. Эта замечательная женщина, Синьора, которая была не намного старше ее самой, обладала настоящим педагогическим даром. Она никогда не повышала голос, и, тем не менее, все ученики слушали ее, затаив дыхание. Она никогда никого не критиковала, и все же каждый старался, как мог, прилежно выполнять все, что им было задано.

— Constanza…Боюсь, вы недостаточно хорошо выучили часы. Вы только и можете что говорить sono le due, sono le tre…[62] Это, конечно, хорошо, но нужно еще знать, как будет «половина» или «без четверти».

— Извините, Синьора, — зардевшись, отвечала миссис Кейн. — Я была занята и не успела выучить все, что положено.

— Ничего страшного, на следующей неделе вы будете знать все это назубок!

Заткнув уши пальцами, Конни сидела и твердила: «Sono le sei е venti».[63] Как случилось, что она оказалась в этой обшарпанной школе, за тридевять земель от ее дома? Как вышло, что она сидит в классе с тридцатью незнакомыми людьми, которые распевают во все горло, обсуждают великие полотна, скульптуры и здания, дегустируют итальянскую пищу и слушают итальянские оперы? И, что главное, получают от этого огромное удовольствие!

Когда с островов вернулся Гарри — загоревший и уже не такой язвительный, — Конни попыталась рассказать ему про вечерние курсы, но он не проявил ни малейшего интереса.

— Ты повадилась ездить в эти трущобы только потому, что с жиру бесишься, — единственное, что сказал он в ответ на ее рассказ.

Вере новое хобби подруги тоже пришлось не по душе.

— Это же ужасное место! Ты испытываешь судьбу, приезжая туда на своей роскошной машине. Хотя бы золотые часы снимай, когда туда отправляешься.

— Ты говоришь так, будто речь идет о каком-то гетто. Зачем унижать людей, которые там живут?

— Я вообще не понимаю, что ты там забыла. Неужели поблизости от тебя нет более приличного места, где можно учить итальянский язык, если уж тебе так приспичило?

— А мне нравится именно там! Каждый раз, отправляясь на занятия, я надеюсь, что встречу там Джэко, — лукаво улыбнулась Конни.

— Боже Всемогущий! Неужели в твоей жизни было мало проблем, что ты опять ищешь приключения на свою голову! — воскликнула Вера, воздев глаза к небесам. У нее было хлопот по горло. Она по-прежнему работала в конторе Кевина, да еще и растила внука. Дирдра произвела на свет красивого здоровяка, но тут же заявила, что не признает рабства, каковым является для женщины брак и семейная жизнь.

Конни нравились люди, вместе с которыми она училась: серьезный Билл Берк, Гульельмо, и его потрясающе красивая Элизабетта. Он работал в том самом банке, который выплачивал компенсацию бывшим клиентам Гарри и его партнеров, но был еще слишком молод, чтобы знать об этом. А если бы даже и знал, разве он догадается, что Констанца — и есть та самая женщина, которая организовала все это!

А еще на курсы приходили две молодые женщины — Катерина и Франческа, причем невозможно было определить, то ли это сестры, то ли мать с дочерью. Однако общение с ними доставляло Конни огромное удовольствие.

Они разыгрывали сценку в ресторане. Конни изображала официантку, а в роли посетителя выступал Лоренцо — большой и застенчивый мужчина с огромными, как лопаты, ладонями. «Una tavola vicina alia finestra»[64] — попросил Лоренцо, а Конни передвинула коробку к висевшему на стене большому листу ватмана, на котором было нарисовано окно, и встала рядом, дожидаясь «заказа». Лоренцо тем временем уселся на коробку и стал изучать «меню», размышляя, что заказать. Он по собственному почину выучил несколько десятков блюд — даже таких экзотических, как угорь, морской еж и гусиная печенка. После того как он продемонстрировал свои широкие познания, Синьора сделала ему внушение. Следует учить только то, что задано преподавателем, сказала она.

— Вы не понимаете, Синьора, в Италии я буду общаться не с разносчиками пиццы, а с настоящими гурманами, — обиженно возразил мужчина.

Еще в их группе был Луиджи — человек с угрюмым выражением лица, который безбожно коверкал итальянские слова. В тех кругах, в которых ежедневно вращалась Конни, такого трудно было встретить, и все же время от времени он становился ее партнером по сценкам, которые они разыгрывали чуть ли не на каждом занятии. Так, например, он изображал доктора, а Конни — медсестру или пациентку. «Respiri profondamente per favore»,[65] — рычал Луиджи, прикладывая к ее груди воображаемый стетоскоп. «Non mi sento bепе»,[66] — жаловалась Конни.

Со временем они перестали стесняться друг друга, их все больше объединяла общая мечта — совершить следующим летом поездку в Италию. Конни, которая, в принципе, могла бы свозить туда всю группу за свой счет, с таким же энтузиазмом, как и все остальные, принимала участие в бурных дискуссиях о том, как сэкономить деньги, сделать поездку подешевле, получить скидку на авиабилеты для группы. Конни решила: если поездка все же состоится, она непременно поедет вместе со всей группой.

Конни замечала, что школа хорошеет буквально с каждой неделей. Ее здание покрыли слоем свежей краски, во дворе навели порядок. Ржавые и поломанные навесы для велосипедов убрали.

— Вы творите со школой просто чудеса, — одобрительно сказала Конни симпатичному директору, мистеру О'Брайену, который время от времени заглядывал в пристройку, чтобы посмотреть, как идут дела на курсах итальянского.

— Адская, доложу я вам, работенка, миссис Кейн. Вот было бы здорово, если бы вы смогли замолвить за нас словечко перед денежными мешками, с которыми общаетесь вы и ваш супруг!

Ему было прекрасно известно, кто она такая, ей же было приятно то, что он не проявляет ни малейшего любопытства и не пытается выяснить, что ее сюда привело.

— Это бессердечные люди, мистер О'Брайен. Они не понимают, что в школах куется будущее страны.

— И не говорите, — вздохнул директор. — Я полжизни провожу в банках, заполняя десятки всяких анкет и форм. Я уже забыл, что такое учить детей.

— А у вас есть жена, семья, мистер О'Брайен? Конни сама не понимала, зачем она задала столь личный вопрос. Лезть в чужие дела было не в ее характере. Проработав долгое время в гостинице, она давно поняла, что гораздо мудрее — слушать, а не говорить.

— Нет, как-то не удосужился, — просто ответил Тони О'Брайен.

— Что ж, может, это и правильно. Зато вы можете уделять больше времени школе. Некоторым мужчинам лучше вообще не жениться. Мой муж — один из них.

Директор удивленно вздернул бровь, и Конни поняла, что для невинного и ни к чему не обязывающего разговора она зашла слишком далеко.

— Извините, — рассмеялась она, — я не изображаю из себя заброшенную жену, просто констатирую факт.

— Я бы с удовольствием женился, и это тоже факт, — сказал он. Это было очень мило с его стороны: Конни доверила ему нечто очень личное, и он ответил ей тем же. — Беда только в том, что я долго не встречал женщину, на которой смог бы жениться, а когда это случилось, оказалось, что я уже слишком стар.

— Вы ничуть не старый! — возразила Конни.

— Старый, учитывая то, что она еще сущий ребенок. Дочь мистера Данна, если уж быть до конца откровенным, — сказал О'Брайен, мотнув головой в сторону пристройки, в которой Эйдан Данн и Синьора прощались с учениками.

— А она вас любит?

— Думаю, да. По крайней мере, хотелось бы в это верить. Но я для нее не подхожу — слишком старый. Да и других проблем хватает.

— А что думает об этом мистер Данн?

— Он ничего не знает, миссис Кейн. Конни глубоко вздохнула.

— Да, теперь я понимаю, что вы имеете в виду, говоря о «других проблемах», — сказала она. — Что ж, не буду вам мешать разбираться в них.

Он ухмыльнулся, довольный тем, что она не стала донимать его расспросами.

— Ваш муж — безумец, что уделяет своему бизнесу больше внимания, чем вам.

— Благодарю вас, мистер О'Брайен.

Она села в машину и поехала домой. С тех пор как Конни пришла на вечерние курсы, она узнала о людях больше, чем за всю предыдущую жизнь, и зачастую это были самые невероятные вещи.

Элизабетта, красотка с вьющимися волосами, сказала ей, что Гульельмо, ее парень, в следующем году поедет в Италию и возглавит тамошнее отделение банка, в котором работает, поэтому ему и понадобился итальянский язык. Луиджи спросил ее, может ли обычный человек распознать, сколько стоит кольцо. Эйдан Данн спрашивал, не знает ли она, где можно купить подержанные ковры светлых тонов. Бартоломео интересовало, не приходилось ли ей встречаться с людьми, которые однажды пытались свести счеты с жизнью, и не склонны ли такие люди повторять подобные попытки. При этом он несколько раз повторил, что эта информация нужна для одного его друга. Катерина, то ли сестра, то ли дочь Франчески, — понять это было невозможно, — сообщила Конни, что как-то раз обедала в «Квентине», и артишоки были «просто потрясными». Лоренцо постоянно твердил Конни, что семья, в которой он будет гостить в Италии, очень богатая, и он боится, как бы не опозориться. А вот теперь мистер О'Брайен признается в том, что у него роман с дочерью мистера Данна.

А ведь еще пару месяцев назад ей ничего не было известно не только о жизни этих людей, но и об их существовании.

Иногда, когда шел дождь, Конни развозила своих соучеников по домам, но старалась делать это не слишком часто, чтобы ее не стали воспринимать в качестве эдакого бесплатного такси. Правда, она жалела Лоренцо, которому, чтобы добраться до отеля своего племянника, приходилось ехать двумя автобусами. Он работал там ночным портье, там же и жил. Все остальные после занятий отправлялись кто куда: либо домой, чтобы лечь спать или смотреть телевизор, либо в кафе. А Лоренцо шел работать. И сочувствуя ему, Конни регулярно подвозила Лоренцо от школы к отелю.

Конни узнала, что его настоящее имя Лэдди, но во время занятий они все называли друг друга на итальянский манер — так было проще. Оказывается, какая-то итальянская семья пригласила Лэдди погостить у них в Риме. Лэдди был большой, простоватый и жизнерадостный мужчина лет под шестьдесят и не находил ничего необычного в том, что богатая женщина везет его на роскошной машине в отель, где он наденет ливрею и заступит на пост ночного портье.

Иногда он заводил разговор о своем племяннике по имени Гас, сынишке сестры, который работал как каторжный, но, несмотря на это, едва не лишился своей гостиницы. Дело в том, что он вложил все свои сбережения в какую-то страховую компанию, а она возьми да и лопни. Но, слава Всевышнему, в последний момент все утряслось, и Гасу удалось вернуть свои деньги. Сестра Лоренцо жила в приюте для престарелых, и в те черные дни едва не умерла от горя. Однако Бог милостив, и она прожила достаточно, чтобы узнать, что ее ненаглядный Гас не станет банкротом. Она умерла счастливой.

Лоренцо рассказывал эту историю, и Конни слушала его, прикусив губу. Вот они, те самые люди, через которых хотел переступить Гарри.

А Лоренцо тем временем продолжал рассказывать. Он плохо разбирался в финансовых тонкостях, но очень переживал за племянника. Гас, по его словам, находился на грани разорения и перепробовал уже все средства, чтобы поправить свои дела. Гостиница нуждалась в ремонте, пожарная инспекция заявляла, что из-за старой проводки возможно возгорание, и грозилась закрыть ее, а денег на то, чтобы разрешить все эти проблемы, уже не было. Стремясь любой ценой выкрутиться, Гас вложил все оставшиеся средства в какую-то фирму, открывшуюся на Багамах. Ее хозяева сулили невиданные прибыли.

Конни резко нажала на тормоз, и машина, взвизгнув шинами, остановилась у обочины.

— Расскажите мне об этом поподробнее, Лоренцо, — выдавила из себя Конни. Она была бледна как мел.

— Я не силен в финансах, Констанца.

— Могу я поговорить с вашим племянником? Пожалуйста!

— Ему может не понравиться, что я распространяюсь о его делах, — замялся Лоренцо. Он был уже и сам не рад, что завел этот разговор.

— Прошу вас, Лоренцо!

Во время разговора с Гасом Конни так волновалась, что попросила налить ей бренди. То, что она услышала, было столь омерзительно, столь гнусно! Через пять лет, прошедших с того времени, как ее деньги спасли Гаса и множество других таких же, как он, этих людей убедили вложить деньги в две новые компании, зарегистрированные во Фрипорте и Нассау.

Сквозь слезы, стоявшие в глазах, Конни читала рекламную брошюру. Директорами этих компаний значились Гарольд Кейн и Шивон Кейси. Гас и Лоренцо смотрели на Конни, ничего не понимая.

Первым делом она достала чековую книжку и выписала на имя Гаса чек на внушительную сумму. Затем дала ему адрес строительной фирмы, принадлежащей ее друзьям, и заверила Гаса в том, что они сделают в его отеле все необходимые работы по ремонту и дизайнерскому оформлению, причем очень качественно. Она также записала на листке бумаги название фирмы, которая может поменять в гостинице проводку, но попросила не ссылаться на нее.

— Почему вы все это делаете, Констанца? — изумленно спросил Гас.

Конни указала на рекламную листовку.

— Этот человек — мой муж, а это — его любовница. Много лет я закрывала глаза на их связь. Мне безразлично, что он с ней спит, но я не позволю ему использовать мои деньги для обмана ни в чем не повинных людей.

Конни понимала, что она может показаться сумасшедшей — с горящими от ярости глазами.

— Я не могу принять эти деньги, миссис Кейн, — негромко заговорил Гас, — не могу. Это слишком большая сумма.

— Увидимся во вторник, Лоренцо, — бросила Конни и вышла на улицу.

Как часто, возвращаясь вечером после занятий, она надеялась, что Гарри дома, но его там не оказывалось. Сегодняшний вечер не стал исключением. Несмотря на поздний час, Конни позвонила старому другу своего отца, юристу Т. П. Мерфи, а затем своему адвокату. Она не стала извиняться за неурочный звонок, и разговор продолжался до одиннадцати ночи.

— Что же вы намерены делать теперь? — спросил адвокат под конец разговора.

— Позвонить на Харкорт-сквер, — жестко ответила Конни. Там располагалось полицейское Управление по борьбе с мошенничеством.

В ту ночь Гарри так и не вернулся домой, а Конни так и не смогла уснуть. Она размышляла о том, что с их стороны было несусветной глупостью так долго жить в этом доме. Каждый из детей уже живет отдельно в своей собственной квартире.

Утром, бледная как смерть, Конни затормозила возле офиса своего мужа и поднялась по ступеням. Предстояла встреча, после которой его жизнь изменится радикальным образом.

Адвокаты предупреждали Конни о том, что в прессе опять поднимется невообразимая шумиха, что изрядная порция грязи неизбежно прилипнет и к ней самой, и посоветовали ей в течение некоторого времени пожить в каком-нибудь другом месте, о котором не знают журналисты. Уже много лет назад Конни купила небольшую квартирку на тот случай, если мама вдруг решит вернуться в Дублин. Квартирка находилась в первом этаже дома на берегу моря. Идеальное место для подобной ситуации! Она может перебраться туда за пару часов. «А больше и не понадобится», — сказали ей адвокаты.

Гарри сидел за письменным столом и наблюдал за тем, как полицейские изымают документы и копируют файлы с жесткого диска компьютера.

— Я всего лишь хотел выбиться в люди, — произнес он.

— Однажды ты уже говорил мне эти слова.

— И говорю еще раз. От того, что повторяешь что-то дважды, это не становится ложью.

— Нет, ты хотел совсем другого. Ты хотел захапать как можно больше.

— Зря ты это затеяла. У тебя-то ведь все было в порядке.

— У меня всегда все было в порядке, — холодно ответила Конни.

— Нет, ты всегда была зажатой, ревнивой и фригидной сукой. Ты и сейчас такая же.

— Я никогда не ревновала к тому, что могла тебе дать Шивон Кейси.

— Почему же ты так поступила со мной?

— Потому что ты повел себя бесчестно. Тебе уже был преподан один урок, и я спасла тебя. Тебе этого было мало?

— Ты ни черта не понимаешь в мужчинах! Ни черта! — Он почти выплевывал слова. — Ты не только не способна удовлетворить мужчину. Ты еще и дура — считаешь, что настоящий мужик согласится принимать от тебя подачки и терпеть, когда ты гладишь его по головке?

— Тебе следовало оставаться сильным. Хотя бы ради детей, — сказала она.

— Убирайся отсюда, Конни.

— Они любили тебя до последнего дня, очень любили. Сейчас у каждого из них — своя жизнь, но ты все равно остаешься для них отцом. Я знаю, тебе всегда было наплевать на своего отца, но большинству людей это не свойственно.

— Ты ненавидишь меня, правда? И будешь торжествовать, когда я окажусь в кутузке.

— Нет, тем более что тебя вряд ли посадят надолго. А может, и вообще не посадят — ты всегда умел выкручиваться, — ответила Конни и вышла из кабинета.

На соседней двери была привинчена медная табличка с именем Шивон Кейси. Полицейские и в этом кабинете производили изъятие документов и компьютерных файлов. У Шивон, видимо, не было родственников и друзей, которые могли бы поддержать ее в трудную минуту. Вместо них в кабинете сидели банкиры, инспекторы Управления по борьбе с мошенничеством и адвокаты.

Твердым шагом Конни вышла на улицу, нажала на кнопку дистанционного открывания дверей, села в машину и поехала в свою квартирку в доме у моря.