"Призрак в Венеции" - читать интересную книгу автора (Кин Кэролайн)

ДВОРЕЦ ФАЛЬКОНЕ

Нэнси побледнела, но тут же зарделась от шеи до лба. Даже не оборачиваясь, она поняла, кто с ней заговорил. Это был голос Джанни Спинелли.

Как хорош — просто неотразим! — он был, когда шел рядом с ней по набережной. Да, это парень так парень — всем другим сто очков вперед даст! Тут уж ничего не скажешь! И лицо, и фигура — все высший класс.

Опять его улыбка, казалось, пронзила ей сердце. Она старалась не смотреть на удивительные ямочки у него на щеках.

— Что вам нужно? — Она сама не узнала свой голос. — Зачем вы идете со мной?

— Проводить и поговорить. Зачем еще? — С этими словами он сделал попытку взять из ее рук сумку и чемодан. — Пожалуйста, позвольте мне помочь вам, синьорина. Prego!

Было глупо отказаться или начать сопротивляться, да еще здесь, на улице. Она все-таки оставила у себя сумку, которая висела через плечо, но вручила ему чемодан, хотя и понимала: это дает ему лишний повод сопровождать ее чуть ли не до конца поездки.

— Вы что же, ждали меня все время, пока я находилась в пансионе? — спросила она с раздражением, которого не могла скрыть, что было неприятно ей самой. Какое право она имеет упрекать, быть недовольной его любезностью?!

— Как видите, — сказал он.

— Для чего?

— Сага! Дорогая! Неужели нужно спрашивать такие вещи? — С коротким сухим смешком он посмотрел ей прямо в глаза, посмотрел так, словно в ЭТУ минуту никого на свете, кроме них двоих, не существовало. — Я ожидал вас, потому что вы очень красивая девушка, таких я еще не знал, и я хочу быть с вами столько, сколько возможно, сколько смогу и пожелаю! E cosi… Итак, мой ответ удовлетворил вас, мисс Нэнси Дру?

Она попыталась сказать себе, что не надо обращать никакого внимания ни на его слова, ни на взгляды, которые говорили то же самое, если не больше. Но выполнить это было трудно.

— Скольким девушкам вы говорили то же самое?

Она произнесла это опять слишком резко, потому что разозлилась на себя за то, что невольно поддается обаянию его внешности, что задает вопросы, какие не следовало бы задавать.

— Многим, — ответил он на ее вопрос. И с усмешкой добавил: — Но сейчас впервые говорю вполне искренне.

По вашему поведению в доме у сестры можно было подумать, что вы безумно влюбились в Тару с первого взгляда.

Нэнси постаралась, чтобы ее слова звучали как можно более едко.

Джанни хмыкнул.

— Не беспокойся, дорогая. Тебе не следует изнывать от ревности.

Он с легкостью переходил в разговоре с «вы» на «ты» и обратно.

— Ревности?! — Нэнси задохнулась от возмущения. Кто вам дает право считать, что я стану ревновать вас ко всем, к кому вы сочтете нужным проявить внимание?

Но ведь вы сами начали разговор, дорогая Нэнси. В любом случае могу вас заверить: нет никакого основания так думать. Все, что я говорил и как поступал в отношении милой крошки Тары, не значит ровно ничего. Она сейчас, как бездомный щенок, благодарна любому, кто окажет ей внимание, пожалеет. Бедняжка, наверное, даже еще не начала осознавать себя женщиной и готова отдать свое сердце первому более или менее симпатичному субъекту, который проявит к ней интерес. Или сделает вид… Неужели вы можете подумать, что я, Джанни Спинелли, обращу серьезное внимание на подобную девицу?

Он говорил с таким самодовольством, так явно красуясь, что Нэнси почувствовала к нему нечто вроде благодарности: своей откровенностью он подействовал на нее как холодный отрезвляющий душ, все ее романтические фантазии окончательно улетучились. На их месте снова появилось чувство недоверия, которое она испытала недавно в доме его сестры.

Она вспомнила нежные взгляды, которые он бросал на Тару, как гладил ее плечо, руку, а теперь… С каким пренебрежением, даже презрением он говорит о ней теперь. И это несмотря на страшное несчастье, постигшее бедную девушку! Нет, с этим типом все ясно: расчетливый, лукавый повеса, прожигатель жизни, не способный любить по-настоящему, но в любую минуту готовый использовать новое знакомство в корыстных интересах, извлечь из него все, что можно, для удовлетворения своего тщеславия, своей самовлюбленности.

Он заговорил снова, и Нэнси понадобилось сделать над собой некоторое усилие, чтобы сохранить прежнее о нем мнение и не растаять от комплиментов.

Его слова были такими:

— Но с тобой… с тобой все по-другому, дорогая. Ты настоящая женщина, восхитительная и волнующая… («Откуда он набрался таких слов? — подумала Нэнси. — Небось смотрит все эти «мыльные» сериалы по телевизору?»)…Да, женщина, — продолжал он, — которая знает себе цену и не поддастся на дешевую лесть и целование ручек… («А что ты сам сейчас делаешь, красавчик?!»)

…И тот, кто завоюет твое сердце, сможет по-настоящему гордиться этим перед остальными мужчинами… («Конец первой части, — сказала про себя Нэнси. — Сейчас пойдет реклама…»)

Она чуть было громко не рассмеялась ему в лицо, но именно это лицо, с его правильными чертами, с горящими глазами, было так привлекательно, что хотелось не сводить с него взгляда — и верить, верить всем нелепым, напыщенным словам, которые он произносил!.. Понимать идиотизм этого, но все равно верить!..

Они уже дошли до Большого канала. Нэнси была рада, что тут же появилась гондола, которая пристала к набережной, повинуясь ее жесту.

К ее досаде Джанни взошел на борт вместе с ней.

— Куда вы собрались ехать? — спросила она не слишком вежливо.

— С вами, синьорина Дру, если позволите. — Он поклонился с галантной насмешливостью. (Опять она стала «синьориной Дру», а не просто «Нэнси» и не «дорогая».) Я только хочу убедиться, что вы благополучно прибыли туда, куда направляетесь. А по пути, надеюсь, позволите мне быть вашим гидом.

Нэнси не видела возможности высадить его из гондолы: не устраивать же сцену у всех на виду. Она пожала плечами и повернулась к гондольеру, чтобы сказать, куда ехать.

Они выехали на середину канала, где было достаточно оживленное движение. Нэнси откинулась на спинку пассажирского сиденья, ей захотелось отвлечься от всего и только смотреть, смотреть вокруг — на этот дивный город, вслушиваться в его звуки, вдыхать его запахи. Ведь город этот был Венеция.

Да, у него свой, особый аромат: сырой, проникающий повсюду запах воды из каналов и солоноватого воздуха с дальних болот, смешанный с запахами сточных вод. Эта смесь, однако, не была неприятной. И, как все туристы, Нэнси вскоре забыла и думать о всяких запахах, очарованная открывавшимися перед нею видами.

Гондола, похожая на черного лебедя, грациозно скользила по воде, подчиняясь веслу гондольера, одетого в полосатую вязаную куртку, матросские брюки и в соломенной шляпе с черной лентой вокруг тульи. По обоим берегам канала возникали и сменяли друг друга удивительные по своей красоте здания: соборы, дворцы, общественные учреждения, жилые дома.

Под яркими лучами солнца, струящимися с безоблачного неба, кирпичные и мраморные фасады домов блекло светились всеми красками и оттенками радуги — малиновыми, бледно-лимонными, красновато-коричневыми, охряными, розовыми, цвета слоновой кости или старинного золота.

Больше всего нравились Нэнси дворцы — с колоннами на фронтонах, изящными балкончиками и окнами, украшенными стрельчатыми арками в мавританском стиле. Многие здания выцвели от времени и непогоды, были в заплатах или крошились, и это только прибавляло им очарования. Они становились похожими на свое собственное отражение в каналах.

Заключительными штрихами, точками в этой прекрасной картине казались Нэнси многочисленные полосатые причальные тумбы, торчащие по берегам.

Время от времени вода канала вспенивалась моторными лодками, снующими между гондолами, баржами и редкими пароходиками. Шум моторов вносил диссонанс в атмосферу сказки, которой дышал город, переносил вас из мира волшебного в мир реальный… В узких полутемных боковых каналах виднелись небольшие легкие и изящные горбатые мосты.

— Боюсь, Венеция слишком шумный город, — произнес Джанни.

— Может быть, — задумчиво откликнулась Нэнси, вся погруженная в созерцание того, что открывалось перед ней. — Но здесь даже шум приятен.

Не в пример сумасшедшему уличному движению Нью-Йорка и его немыслимому грохоту звуки, разносящиеся над Большим каналом, и впрямь казались ей более нормальными, очеловеченными — в них действительно преобладали людские голоса: мужчин, женщин и детей, снующих по набережным, а также голоса гондольеров, предупреждающих своих сотоварищей о возможном столкновении.

С момента, как они взошли на борт, Джанни говорил, почти не умолкая, и большая часть слов была направлена на привлечение внимания Нэнси к его собственной особе. Ей с трудом удавалось не обращать на него слишком много внимания, и она испытала истинное облегчение, когда гондольер, ловко избежав столкновения с другой лодкой, причалил наконец к нужному месту на левом берегу канала.

Вот он, дворец Фальконе! Нэнси сразу поняла, что это он, увидев над фасадом горгулью — выступающую каменную водосточную трубу в виде огромного свирепого сокола. Вероятно, это была семейная эмблема рода Фальконе, владельцев дома. (Фальконе ведь и означает название этой птицы.)

Каменные ступени вели прямо из воды к фронтальной арке — входу во дворец. Нэнси повесила через плечо сумку, подхватила чемодан прежде чем его взял Джанни, и проворно выскочила из лодки на влажные ступени. Затем повернулась, чтобы расплатиться с гондольером.

— Спасибо, Джанни, что проехали со мной так далеко, — сдержанно сказала она, — сейчас я должна проститься с вами. Надеюсь, вы понимаете, что не могу пригласить вас с собой. Я здесь только гость.

Не дослушав его довольно унылого ответа, она что есть духу побежала по лестнице к арке. Гондольер, ухмыляясь невезению Джанни, уже отплывал от причала.

Взойдя в украшенный колоннами портик, Нэнси позвонила в дверь. Через минуту перед ней возник бледный, как мертвец, дворецкий. Одежда на нем лоснилась от долгого употребления, белые перчатки были грязноватыми. Костлявое, лошадиное лицо не выражало абсолютно ничего, а повязка на одном глазу придавала лихой разбойничий вид.

— Я Нэнси Дру, — сказала девушка, несколько ошарашенная появлением этого человека. — Меня… я… меня тут ждут.

Дворецкий молча поклонился и отступил в сторону, давая Нэнси войти. Когда она освободилась от своего багажа, он провел ее через мраморный вестибюль и длинный сумрачный зал в богато украшенную гостиную.

К облегчению Нэнси, там находился ее отец, Карсон Дру, который при виде дочери поднялся со стула и направился к ней, протянув руки, со словами:

— Наконец-то, дорогая. Мы уже заждались и начали беспокоиться.

Отец и дочь обнялись и обменялись поцелуями, словно давно не виделись, после чего он представил Нэнси человеку, с которым вел беседу перед ее приходом.

— Маркиз, — сказал он, — это моя дочь Нэнси… Дорогая, а это наш хозяин, маркиз дель Фальконе, или, если по-итальянски, маркезе дель Фальконе.

Чтобы лучше запомнить титул и фамилию владельца дворца, Нэнси сказала себе, что они похожи на сочетание слов «нарциссы на балконе», и до конца дня так мысленно и называла маркиза, остерегаясь произнести эту белиберду вслух.

Маркиз Франческо дель Фальконе был учтивым джентльменом лет пятидесяти, с черными, тронутыми сединой волнистыми волосами и нафабренными усами. Он выглядел типичным аристократом в своем отлично сшитом шелковом костюме, небесно-голубом галстуке с широкими, как шарф, концами и красной гвоздикой в петлице.

— Очарован встречей с вами, дорогая, — сказал он, пожимая пальцы Нэнси. — Ваш досточтимый родитель рассказывал мне о вас, но еще до этого я слышал ваше имя во время одной из поездок в Америку. Я искренне надеюсь, что ваше участие поможет быстрее решить это ужасное дело с похищением, о котором вам, несомненно, уже говорили.

— Постараюсь сделать, что смогу, — ответила Нэнси, — хотя уверена, итальянская полиция уже исследовала все, что связано с преступлением.

— Да, карабинеры поднаторели в подобного рода делах, но, к сожалению, похищения с требованием выкупа не стали реже у нас в Италии в последние годы. Впрочем, возможно, вы, с вашей молодостью и талантом, сможете предложить какие-то новые методы для раскрытия этих преступлений.

Когда все уселись, Нэнси попросила:

— Расскажите, пожалуйста, о человеке, которого похитили.

— Его имя Пьетро Ринальди. Это мастер-стеклодув, один из наиболее ценных и опытных работников моей фабрики стекла на острове Мурано.

— Простите мое неведение, маркиз, — Нэнси постаралась попасть ему в тон и выражаться как можно изысканней, — но в чем заключается ценность этого синьора?

— О, он знает все секреты ремесла. Секреты, благодаря которым венецианское стекло считается лучшим в мире. У каждой фабрики на острове Мурано есть свой эксперт, свой лучший мастер, чье искусство перешло к нему от отца, который, в свою очередь, научился от деда. В общем, существуют целые поколения подобных искусных мастеров. Пьетро Ринальди не исключение: он тоже узнал секреты мастерства от своего отца и потому стал главным стеклодувом. Наша семья уже более двухсот лет владеет фабрикой стекла на острове, и все эти годы семья Пьетро работает у нас.

— Пьетро Ринальди, — добавил отец Нэнси, — одна из главных опор всего производства.

— И без него, — уточнила Нэнси, — оно станет хромать на одну ногу… Во всяком случае, до тех пор, пока не найдется человек, сумеющий заменить синьора Ринальди? Так?

— Совершенно верно, — подтвердил Карсон Дру. — Тем более что, насколько могу судить, замены для Ринальди не найти никогда. Я прав, Франческо?

— Совершенно справедливо, синьор. У каждой венецианской фабрики стекла существуют собственные секреты производства, а если говорить о фабриках Фальконе, то эти секреты сосредоточены главным образом в голове Пьетро Ринальди… Бедный малый…

— У него есть сыновья, продолжатели дела?

— Еще нет. Пьетро довольно молод. Немного за тридцать… Мальчишкой он ушел в море, плавал по всему свету. Даже провел некоторое время в вашей стране, жил у родственников где-то в Нью-Джерси. Сначала он хотел получить американское гражданство, поступил на службу в американский флот, но, когда заболел его отец, Пьетро изменил свои намерения, вернулся домой и всерьез начал изучать все тайны стекольного дела, которые раскрывал ему отец.

— Как же случилось, что его похитили?

— Это произошло три дня назад, в прошлую пятницу. Полиция считает, что увели его ночью, под угрозой оружия. Других сведений, увы, нет. Утром в субботу мне позвонил один из этой банды и сказал, что Пьетро у них в руках и они требуют за его освобождение выкуп в размере ста тысяч американских долларов.

— Вы намерены заплатить?

— Да, но это так трудно! — маркиз дель Фальконе вздохнул и воздел руки к небу. — Похитители дали мне срок в десять дней, однако я сомневаюсь, что за такое время смогу достать требуемую сумму. Последние несколько лет дела на фабрике шли не лучшим образом, и доходы нашей семьи значительно уменьшились. Потому я и решил продать мое дело клиенту вашего отца, мисс Дру. Еще до похищения Пьетро.

Нэнси уже знала, что отец представляет сейчас интересы торговой компании, которая носит название «Кристалия Гласе», и от их имени ему предстоит совершить сделку. Но дело теперь усложняется, так как похищение лучшего специалиста не может не отразиться на будущей работе фабрики.

Карсон Дру счел необходимым пояснить дочери, что синьор Фальконе обратился в «Кристалия Гласе» с просьбой ссудить ему эти сто тысяч долларов для выкупа до того, как совершится сама продажа.

— Я передал ходатайство моему клиенту, — добавил отец Нэнси, — и мы сейчас ждем ответа.

Нэнси призадумалась и потом спросила:

— А что же все-таки полиция? Я хочу сказать: каково их отношение к вашему решению о выкупе?

— Официально они против того, чтобы я платил, — ответил маркиз. — Но в частной беседе признают, что это, видимо, единственный способ спасти жизнь Пьетро, поскольку у них самих нет ровно никакого ключа к разгадке, никакой информации, и они не могут выследить преступников.

— Можно мне будет побывать на вашей фабрике, поговорить с некоторыми служащими?

— Боже мой, конечно! Там есть один молодой американец, он охотно возьмет на себя роль переводчика.

— Я могу отвезти тебя на Мурано сегодня же, — сказал Карсон Дру дочери, посмотрев на часы. — У сеньора Фальконе сейчас встреча с его банкирами. Они обсудят, как быть на тот случай, если «Кристалия Гласе» откажется помочь деньгами… Вам пора уже отправляться, Франческо.

— Вы правы, — ответил маркиз, поднимаясь со стула. — Я ухожу. Прошу извинить меня… Мой дворецкий, его зовут Доменико, принесет вам чего-нибудь освежающего перед вашим уходом. Прощайте.

С улыбкой он вышел из гостиной. «Так и должен себя вести настоящий аристократ, — подумала Нэнси. — Аристократ в душе. Не показывать вида, что ему плохо, что он в беде, но быть неизменно вежливым и улыбаться… улыбаться…»

— Как прошел твой полет, дорогая? — спросил мистер Дру.

— Прекрасно, папа. Я даже обрела новую подругу.

И Нэнси рассказала отцу о Таре Иган и о печальных обстоятельствах, которые привели ее в этот город. Правда, ни слова не сказала о Джанни Спинелли, но зачем это отцу?

Пока они беседовали, пиратского вида дворецкий принес им кофе, фрукты и сыр.

— Где же остановилась твоя Тара? — спросил отец.

Нэнси ответила на вопрос и в свою очередь поинтересовалась, можно ли будет позвать Тару во дворец маркиза на чашку чая — ей так тоскливо сейчас одной, со своими мыслями.

— Конечно, — сказал отец. — Уверен, маркиз не станет возражать. Он один из самых радушных и гостеприимных хозяев, которых я когда-либо встречал.

После кофе мистер Дру предложил с полчасика отдохнуть перед поездкой на стекольную фабрику, и дворецкий проводил Нэнси в гостевую комнату.

Когда она, отдохнув и приняв ванну, открыла свой чемодан, чтобы достать одежду, то чуть не вскрикнула от удивления: там лежал странный предмет, которого не было и не должно было быть в ее чемодане. Этим предметом была ярко-белая витая раковина!

«Как она могла попасть туда?!» — Нэнси выдохнула эти слова почти вслух.

Но никто ей не ответил.