"Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда" - читать интересную книгу автора (Мессадье Жеральд)

14. ТЫ ХОТЕЛА ЧТО-НИБУДЬ НА ПАМЯТЬ?

Поскольку их пребыванию в Париже предстояло затянуться, а погода была слишком холодной, чтобы ходить пешком, Бриджмен решил оставить за собой наемную карету — старую колымагу с облупленной позолотой и потертой обивкой, грязную и скрипучую. Но у кареты имелось одно несомненное достоинство: она пробуждала у других высокомерную снисходительность, а не зависть. Выехав пораньше, они избегали немыслимых заторов на улицах, столкновений с другими каретами, подводами, ручными тележками и всадниками, не говоря, разумеется, о пешеходах, невозмутимо шлепавших по грязи среди проклятий и брани. Возвращение же было совсем другим делом, тут приходилось или запастись терпением, или же смириться с обстоятельствами и возвращаться в гостиницу пешком, продрогнув до мозга костей.

Подкрепившись кофе, хлебом и сыром, компаньоны прибыли к двери Шаленшона как раз к тому моменту, когда тот открывал замки своей мастерской в окружении притопывающих от холода учеников.

Ювелир предложил своим посетителям подождать в кабинете, пока оживляли печки и разводили жаркий огонь в большом камине. Затем попросил обломок с большим изумрудом. Бриджмен и Ян смотрели, как он работает. Через час на фрагменте было сделано девять надпилов. Еще через час с небольшим Шаленшон извлек драгоценный камень и показал владельцам, заставив его сверкать на свету.

Ученики смотрели издали. Одного из них, розового толстяка, открывшееся взору сокровище совершенно загипнотизировало.

— Кардинал Флери, — сказал Шаленшон, любуясь продолговатым изумрудом.

— Что? — не понял Бриджмен.

— Доступ к сердцу сильных мира сего находится в самом чувствительном его месте, господин Бриджмен, разве непонятно?

Оба рассмеялись.

— Но кто такой кардинал Флери? — спросил Бриджмен.

— Первый министр. Неужели вы не знали?

Французы всегда полагали, что об их делах должна знать вся вселенная.

Ян весь обратился в слух, поняв эти простые слова: «кардинал» и «первый министр».

— А почему кардинал купит этот камень ценой в пятьдесят тысяч фунтов? — настаивал Бриджмен.

— Потому, сударь, что он обеспечит себе этим благосклонность королевы.

— Кардинал — любовник королевы?

— Да нет же, сударь. Ему семьдесят пять лет. И влюблен он во власть. А этой любовнице безразличен возраст ее воздыхателей.

— Что он собирается делать с камнем? — спросил Ян Бриджмена.

Должно быть, ювелир понял вопрос, поскольку обратился к молодому человеку.

— Господа, я даю вам за него сорок пять тысяч ливров. Свой барыш я получу, продав его после огранки.

Бриджмену почти не понадобилось переводить.

— А остальные камни? — опять спросил Ян.

— Скоро дойдем и до них, — ответил Шаленшон, очевидно слегка владевший английским. — Дайте мне время.

Через тридцать три дня яйцо дракона, как его окрестил Шаленшон, отдало наконец все заключенные в нем богатства.

Изумрудов на триста тридцать тысяч ливров. Двадцать семь камней исключительного размера и чистоты.

— У меня самого нет таких денег, — заявил Шаленшон. — Большой изумруд купил Флери, одиннадцать других я продал своим собратьям по ремеслу. С вами мы в расчете, вы получили от меня сто девяносто восемь тысяч ливров. Но здесь спрос не настолько велик, чтобы я мог сбыть остальное в требуемые вами сроки.

Нельзя было усомниться в его искренности: ювелир не скупясь заплатил за три средних изумруда, стоивших тем не менее двадцать девять тысяч ливров.

Бриджмен и Ян, уже чуть-чуть усвоивший французский, переглянулись, не говоря ни слова. «Триста тридцать тысяч фунтов. На это можно открыть еще один банк», — подумал Ян.

— У вас остается камней на сто тридцать две тысячи, — добавил ювелир, — но здесь вы их не получите: если я выставлю на продажу оставшиеся шестнадцать штук, за них не дадут настоящую цену.

— И что же тогда? — спросил Ян.

— Продайте их в другом месте, — посоветовал ювелир.

— Где?

— В Амстердаме или Санкт-Петербурге.

— Все это дивно и прекрасно, — заявил Ян, выучивший это выражение за те недели, что они провели в Париже, — но что нам делать с остальным?

Шаленшон посмотрел на него с веселым удивлением: он в первый раз слышал, как молодой человек произносит по-французски целую фразу.

— Вы очень хорошо говорите на нашем языке, господин Хендрикс, правда с пьемонтским акцентом.

Нимало не заботясь о своем акценте, Ян вынул из сумки большой рубин и звездчатые сапфиры и положил их на стол перед ювелиром.

Тот вскрикнул:

— Боже всемогущий! Да откуда вы взялись, господа? Это же камни с престола Господня, как его описывает пророк Иезекииль!

Он вытянул шею, потом недоверчиво взял в руки рубин и рассмотрел камень со всех сторон.

— Невероятно, — пробормотал Шаленшон. — Это прекраснее, чем сокровища Голконды!

Но звездчатые сапфиры оказались, без сомнения, слишком сильным испытанием для его чувств. Ювелир встал и, схватив графинчик мадеры, налил себе полный стакан, потом осушил его почти одним духом.

— Простите меня, но никогда еще ювелиру не доводилось испытывать подобное потрясение. Этот рубин, — сказал он, обращаясь на сей раз к Яну, об истинной роли которого в этом деле начинал догадываться, — это же глаз дракона, которого вы выпотрошили, верно?

— Мне и в самом деле случалось потрошить драконов, господин Шаленшон, — сказал Ян, — но их внутренности зловонны, как и у всех этих тварей, разве вы не знали? Камни, что вы видите перед собой, — истинные плоды земли, ее яблоки, груши и вишни. Прежде вы видели только незрелую зелень. Возьмите себя в руки и скажите нам, на каких рынках огородники продают такие плоды.

Шаленшон какое-то время смотрел на Яна, сбитый с толку его речью, сказанной все с тем же неопределимым акцентом. Неужели этот молодой человек лишился рассудка? Каких драконов он потрошил? Ювелир повернулся к англичанину:

— Ваш друг — человек необычайный, господин Бриджмен. Если бы он не был вашим другом, я бы решил, что мне явился архангел, чтобы загадать загадку. Архангел? Нет, скорее сфинкс.

Шаленшон встал и стал мерить шагами комнату.

— Сейчас вы истощили финансы любителей камней во Франции. Я уже посоветовал вам Амстердам или Санкт-Петербург. Повторюсь, но с небольшой оговоркой: Амстердам и Санкт-Петербург. И еще Берлин. И Вена.

Бриджмен, казалось, погрузился в долгие раздумья. Наконец он кивнул.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, господин Шаленшон. Благодарю вас за ваши советы. Мы им последуем.

Ян убрал рубин и сапфиры в сумку, а Шаленшон вручил Бриджмену шестнадцать ограненных его стараниями изумрудов, каждый в пакетике из толстой бумаги.

— Будьте осторожнее, эти камни не так тверды, как алмазы, и портятся, когда трутся друг о друга.

Они подписали бумаги. Бриджмен пригласил Шаленшона на ужин, чтобы отметить заключение сделки. Ювелир выбрал Королевский трактир на улице Планш, рядом с особняком принца Изенгиенского.

В меню был фазан с капустой, паштет из зайчатины и салаты. Запивали шампанским, которое Ян в конце концов оценил. Потом сотрапезники расстались, обменявшись заверениями в дружбе и пожеланиями процветания.

— Итак, вы владеете векселями на сто девяносто тысяч фунтов, — сказал утром Бриджмен. — Что намереваетесь делать?

Они наслаждались кофе в зале гостиницы, на заре своего предпоследнего дня в Париже.

— Поехать в Амстердам, собрать жатву в сто тридцать две тысячи фунтов, если не больше. Ведь во столько Шаленшон оценил оставшиеся изумруды.

— А затем?

— Основать другой банк. Трехсот тридцати тысяч фунтов должно ведь хватить? Не считая прочего золота. И других камней. Этого хватит даже на третий банк.

У Бриджмена чуть не отнялся язык.

— Еще один банк? И третий?

— Филиалы банка Бриджмена и Хендрикса.

— У меня на это больше нет денег.

— Купите акции на свои доходы с лондонского банка. Я вам ссужу. У меня есть деньги, у вас опыт.

— Какова ваша цель в жизни, Ян?

— Соломон, я не умею произносить речи. И не знаю, есть ли у меня цель в жизни. Думаю, скорее у самой жизни есть для меня цель. Люди упиваются деньгами, потому что те позволяют им получать смехотворные удовольствия. Поедать дорогие блюда, одеваться, как короли, которыми они не являются, заводить любовниц, которые льстят их тщеславию больше, чем их чувствам. И еще мучить слабых. Вы даже не представляете, как испанцы помыкают индейцами только потому, что их власть над ними безгранична. Моя судьба едва ли стала бы завидней. Согласитесь, я был бы глупцом, пренебрегая силой, которую мне дают деньги, — на самом деле это моя единственная защита от людского безумия и злобы. В моей сумке полно камней и золота, которые лежат там без малейшего употребления. Ведь не могу же я ни есть два раза подряд, ни спать сразу во всех постелях стокомнатного дворца. Скажите, Амстердам подходящий город для открытия банка?

— Превосходный. Он ссужает деньгами всех государей планеты, не говоря о купцах.

— Тогда почему же вы удивляетесь?

— Я не понимаю, к чему вы стремитесь, — ответил Бриджмен.

— Я же вам сказал: не хочу больше зависеть от развратных монахов и похотливых старух.

— Вы сами хотите повелевать.

— Тоже нет. Если я чем-то ценен, то хочу влиять на равных себе. Я ведь видел, как Уолпол, премьер-министр, принял нас: банкиров уважают не меньше, чем королей.

Бриджмен задумался.

— Если бы Исаак вас знал, — сказал он наконец, — он бы безумно в вас влюбился. Больше, чем в Дюйе.

— Дюйе?

— Фатио де Дюйе, швейцарский математик. Ньютон в него влюбился, а тот его покинул. Исаак от этого заболел.

Ян пожал плечами.

— Опять любовные истории.

— Неужели вы так бесчеловечны?

— Нет, просто осторожен, — ответил с улыбкой Ян, намазывая хлеб маслом, перед тем как посолить.

Бриджмен комически сморщился.

— Вы же сами не хотели ехать в Амстердам, — сказал он. — Как же теперь решились?

— Очень просто. Вы поручитесь честью, что я — Филипп Уэстбрук, директор вашего банка в Лондоне, или Гийом де Бове, ваш агент в Париже.

— Но вы же… черт знает что! — воскликнул Бриджмен со смехом.

— Вы уже засвидетельствовали разок, что я — Ян Хендрикс. Даже сами подыскали мне это имя. Неужели вам теперь не хватит воображения?

— Черт знает что! — повторил Бриджмен. — Я сам высидел дракона из яйца.

— Вы еще и недовольны! — засмеялся Ян.

Это был их единственный свободный день со времени приезда в Париж. Так что они отправились полюбоваться собором Парижской Богоматери, потом прогулялись, поужинали и, поскольку завтра их ожидало новое путешествие, решили лечь спать пораньше.

Они вернулись в гостиницу.

Ян ни на миг не выпускал свою сумку из рук, получив от Шаленшона векселя на сто девяносто восемь тысяч ливров и ограненные камни. Он засунул ее под кровать, рядом с ночным горшком, задернул шторы и оставил свечу зажженной, на случай если захочет пить.

Он уже задремал, когда в дверь постучали. Ян встал и, подойдя на цыпочках к двери, сперва приложил к ней ухо, не торопясь открыть смотровое окошечко. Как ему показалось, там был кто-то не один — многочисленные поскрипывания пола и шумное дыхание явно указывали на это. Ян приоткрыл окошечко и действительно уловил чьи-то торопливые движения. Но перед собой увидел только очаровательное женское личико, освещенное свечой. Золотистое пламя бросало отсветы на грудь, открытую гораздо больше, чем предписывала скромность.

— В чем дело? — спросил он нарочито сонным голосом.

— Мессир, — пролепетала юная особа, — я горничная, занимаюсь комнатами. Говорят, вы нас завтра покидаете. Вот я и подумала, что вы, может, не захотите уехать, не оставив мне что-нибудь на память.

Она прижимала к корсажу бутылку вина.

— Увидимся завтра утром, — сказал Ян недовольно.

Тут он заметил у двери мужскую руку и услышал, на этот раз вполне отчетливо, шумное сопение.

— Завтра я не работаю, мессир, и мне будет жаль, если я вас больше не увижу…

Западня.

Ян прикинул прочность двери. Может, и выдержит напор одного мужчины, а может, и нет. Уж двоих-то вряд ли.

— Ладно, дайте мне время одеться. Это недолго.

Он захлопнул окошечко. Сердце колотилось. Надо предупредить Соломона, спящего в соседней комнате. Перегородки между их номерами тонкие, накануне он отлично слышал, как его компаньон храпел. Ян постучал. Никакого ответа. Плохо дело. Он поспешно натянул штаны и рубашку, опоясался ремнем с кинжалом в ножнах, взял сумку и открыл окно. Осмотрел карниз. Тот был довольно широк, в две мужских ступни шириной, но ближайшая точка опоры — водосточная труба — находилась возле окна Бриджмена. Юноша стал осторожно продвигаться вперед, пока не смог ухватиться за нее и заглянуть в комнату англичанина. Открывшееся зрелище заледенило ему кровь. Бриджмен сидел на стуле, связанный и с кляпом во рту, под надзором бандита в надвинутой на глаза шляпе. Ян отступил. Должно быть, бандиты под каким-то предлогом проникли в комнату его спутника и, увидев, что сумки там нет, взялись за него.

До мостовой футов тридцать. Прыгнув, Ян рисковал сломать ногу. И если тогда у него начнут отбирать сумку, он не сможет ни защищаться, ни тем более погнаться за напавшими. Он глубоко вздохнул. Изо рта вырвалось облачко не чувствуя пальцев ног, Ян повернул к окну своей комнаты, но не остановился, а добрался до следующего. Ему вспомнилось, что утром туда вселился какой-то француз со шпагой. Он попытался заглянуть внутрь сквозь заиндевевшее стекло. Если постоялец не съехал, то наверняка спит. Комнату освещала свечка. Ян сильно постучал в окно. Дорога была каждая секунда, поскольку, не получив желанного ответа, бандиты наверняка взломают дверь в его комнату.

Полог кровати отодвинулся, и появилось удивленное лицо. Потом к окну приблизился белый силуэт в ночном колпаке и длинной рубашке. Окно открылось. Перед ним стоял человек зрелых лет с отвислыми усами.

— Какого черта…

— Сударь, ради бога, бандиты пытаются взломать мою дверь, — зашептал Ян. — Помогите мне. Они связали моего товарища…

— Англичанина? Что за вздор…

— Сударь, заклинаю вас, — взмолился Ян, стуча зубами от холода и почти не чуя под собой замерзших ног.

— Влезайте, — велел человек. — Если будете так дрожать, свалитесь вниз. Где ваша комната?

— Рядом с вашей…

В этот миг раздался глухой удар. Услышав его, француз выпучил глаза.

— Вот видите… — сказал Ян.

— Сюда! — приказал человек в ночной рубашке и вооружился шпагой. Затем торопливо открыл сундук и вытащил оттуда пистолет. — Умеете с этим обращаться? — спросил он Яна.

— Да, — ответил тот, схватив оружие.

Француз с грохотом распахнул дверь. Они с Яном выскочили в коридор как раз в тот момент, когда два человека и в самом деле вламывались в соседний номер. Девица пронзительно взвизгнула.

— Ха, ребятки! — крикнул усач, ткнув в их сторону шпагой. — Попались!

Ближайший к двери бандит попытался удрать. Усач сделал выпад и пропорол ему бок. Тот заорал.

— Еще один шаг — и насажу как на вертел!

Ян с пистолетом в правой руке и сумкой в левой бросился к комнате Бриджмена. Дверь открылась, и на пороге появился бандит, приставленный сторожить англичанина.

— Да что тут у вас? — пробормотал он.

Тут он заметил Яна, нацелившего на него пистолет, человека со шпагой, девицу и своего сообщника, со стонами истекающего кровью. Бандит отпрянул и кинулся бежать по коридору. Ян прицелился и выстрелил ему в ноги. Вор рухнул, заорав от боли. Ян перепрыгнул через него и ворвался в комнату Бриджмена. Освободил другу запястья и сунул ему в руки сумку, потом опять выскочил в коридор. Девица тем временем попыталась улизнуть. Ян нагнал ее в два прыжка.

— Сюда, красотка! — сказал он, схватив ее за руку, и, не обращая внимания на всхлипывания, грубо втолкнул в свою комнату.

Из трех разбойников невредимым остался один-единственный, тот, кто первым проник в комнату Яна.

Появился растерянный Бриджмен. Переполошенные криками и грохотом, сбежались и слуги, и хозяева гостиницы. За ними, бормоча проклятия, притащился еще какой-то постоялец.

— Господа, — торжественно объявил человек со шпагой, приняв воинственный вид и явно не сознавая, что, несмотря на шпагу в руке, оставался в ночной рубашке и колпаке, — я королевский офицер, возглавляю сбор налогов в Аквитании, а этих негодяев ждет виселица или галеры. Мадам, — обратился он к хозяйке, — прошу принести веревки.

— Этот человек ранен, — сказал Ян, указывая на вора с простреленной ногой. — Христианское милосердие требует оказать ему помощь, прежде чем судить.

— Вы правы, мой мальчик, — сказал сборщик налогов. — Он будет повешен, когда выздоровеет. Пусть позовут цирюльника.

«Опять та же сцена, что тогда у Бриджмена, — подумал Ян, пораженный сходством, — с той только разницей, что теперь на одно действующее лицо больше».

— Господа, я Обер дез Эньян, состою на королевской службе, — представился офицер.

— Соломон Бриджмен, лондонский банкир.

— Ян Хендрикс, торговец драгоценными камнями.

Они пожали друг другу руки. От прикосновения Яна дез Эньян вздрогнул.

— Черт побери, господин Хендрикс, вы носите в себе молнию!

Ян сделал вид, будто смеется. Хозяева гостиницы принесли веревки. Злоумышленников связали.

— Этот малый, — объявил дез Эньян Бриджмену, показав на Яна, — достоин быть королевским мушкетером.

Прибыл цирюльник со своими инструментами и попросил, чтобы раненого спустили на первый этаж и положили на стол.

— Пойду передохну, — сказал Ян.

— Я тоже, — кивнул Бриджмен, совершенно разбитый.

Ян, держа сумку в руке, закрыл за собой дверь и тут заметил за пологом кровати какое-то шевеление. Девица! Он и забыл о ней. Среди всеобщей суеты никто ее не хватился. Она, должно быть, спряталась, когда хозяева принесли веревки, чтобы вязать воров. Ян подошел к кровати и бесцеремонно вытащил ее из убежища.

— Пощадите… — взмолилась девушка.

Он иронично рассмотрел ее. Рыжая, смазливая, с пышным и тяжелым узлом волос, с молочно-белой кожей.

— Ты хотела что-нибудь на память, — сказал он насмешливо.

Девушка смотрела на него со страхом, по-прежнему прижимая к груди бутылку. Ян взял вино из ее рук.

— Это в придачу к нашим удовольствиям, верно?

Откупорив бутылку, Ян налил вина в стакан и протянул ей.

— Сперва ты, принцесса.

Казалось, это испугало ее еще больше.

— Что такое? Разве тебя не мучает жажда после стольких волнений? — спросил он, поднося стакан к ее губам.

— Нет, — пролепетала она, объятая ужасом.

— Ты права, отравленное вино жажду не утоляет. А оно ведь отравлено, верно?

Девица задрожала.

— И поутру нашли бы только мой труп, не так ли, красавица? — спросил Ян, вплотную приблизив к ней лицо.

— Это они… Они меня заставили… Они…

Это было похоже на правду. Возможно, девица даже не знала, ради чего мерзавцы затеяли покушение. Она была чуть жива от страха. Ян поставил бутылку на одноногий столик, вытащил из-за пояса кинжал, попробовал остроту лезвия пальцем и посмотрел на девушку.

— Нет… я вас умоляю…

Ян направил острие в ее сторону.

— Нет! — крикнула она.

Резким движением он вспорол корсаж ее платья снизу вверх и обнажил грудь.

— Приятное зрелище, — сказал Ян, кивая.

Затем опустил лезвие к юбке и разрезал пояс. Юбка упала. Девица осталась нагой.

— Сними чулки, — приказал он.

Она подчинилась. Ян опять кивнул и положил руку ей на грудь. Девушка сдержала крик. Он толкнул ее к постели. Красавица не сводила с него глаз, даже не моргала.

— Да, смотри хорошенько, ты ведь сама хотела что-нибудь на память.

Его ласки сделались нескромными. Она начала коротко вскрикивать. Он повалил ее на постель и стал гладить груди; соски немедленно отвердели, и девица тяжело задышала, вытаращив глаза. Когда Ян скользнул рукой по ее лобку, эффект удивил его самого.

— Кто вы? — вскричала она, совсем потеряв голову. — Колдун?

Тем не менее Ян не прекращал свои ласки. При каждом его прикосновении девицу сотрясала дрожь. Ян овладел ею. Она замерла, потом стала неистово извиваться, словно большая змея. Он по-прежнему был в ней. Наконец девушка обняла его за шею и прошептала:

— Я знаю, что вы мне не поверите. Но я вас люблю. Вы колдун… Я вас люблю больше, чем самого Господа…

С последним толчком он излил в нее семя. Она расплакалась.

— Почему ты плачешь?

— Потому что я никого не буду любить так, как вас… Никогда.

Ян не торопился выходить из нее, смакуя это странное пребывание в чужом теле, потом, наконец отстранившись, посмотрел, как девушка лежит на постели, словно принесенная в жертву.

— Теперь уходи, — сказал он, протянув ей пять ливров. — Немедленно покинь квартал и даже Париж, чтобы стража тебя не нашла.

Вернувшись к действительности, девушка села, бросила на него жалобный и растерянный взгляд, потом попыталась закутаться в то, что осталось от ее одежды. Ян стоял нагой, напустив на себя суровость.

— Вы меня даже не поцеловали ни разу, — сказала она у двери с упреком.

— Я ведь не первый из твоих любовников. У них и проси поцелуев. Ты мне готовила смерть, я тебе подарил две жизни. Если это будет девочка, назови ее Севериной.

— А если мальчик?

— Исмаэлем.

— Никогда не забывайте, что я вас люблю.

Ян пожал плечами и надел халат.

Потом открыл дверь, вытолкнул девицу наружу и опять лег в постель. Спать оставалось мало. Скоро рассвет.

В самом деле, странно, что все любившие его вели себя как враги.