"Новая алмазная сутра" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ОШО! ОШО! ОШО!

КОГДА Я НАЧАЛА ПИСАТЬ главу о смерти Ошо, я осознала, что это невозможно, потому что Ошо не умер. Если бы он умер, тогда у меня было бы чувство потери, но с тех пор, как он ушел, я не чувствую никакой потери. Я не имею в виду, что я вижу, как его дух плавает вокруг как привидение, или что я слышу его голос с небес.

Нет, я просто чувствую его сегодня столько же, сколько я чувствовала его, когда он был в теле.

Энергия, которую я чувствовала около него, когда он был "жив", должно быть, была чистой энергией или душой, тем, что не умирает. Потому что сейчас, когда он не в теле, ощущения те же самые. Чем больше я вижу его на видео и читаю его слова, тем больше растет мое понимание, что он на самом деле не был здесь как человек, даже когда он был в теле.

"Я отсутствую так же, как я буду отсутствовать, когда я буду мертвым, только с одной разницей... сейчас мое отсутствие имеет тело, а потом мое отсутствие не будет иметь тело".

("Ошо в Уругвае".)

Он говорил такими разными способами, что он никто, что он просто отсутствие, но я не могла понять.

Однажды в Уругвае у меня было переживание, когда я увидела, что его кресло пусто, когда он говорил: я видела, что кресло пусто, и через стену за ним я могла видеть небо и море. Я видела огромную энергию, несущуюся сквозь него, такую мощную и двигающуюся так быстро, что это испугало меня, потому что он выглядел настолько тотально уязвимым.

"Я не позволю существованию сделать это со мной", - сказал голос в моей голове.

Я написала ему об этом и сказала, что мне было жутко. Он ответил:

"Ты должна посмотреть глубже на это явление - просветленный человек. Он есть, и его нет одновременно. Он есть, потому что его тело здесь; его нет, потому что у него нет больше эго... Нет никого, кто мог бы сказать: «Я есть», - и все же вся структура присутствует, а внутри чистое пространство. И это чистое пространство - это ваше божественное, ваша божественность; это чистое пространство, то, что снаружи мы видим как чистое небо. Небо только кажется, что существует... оно не существует. Если вы начнете искать небо, вы не найдете его нигде; это только кажется. Просветленного человека вы видите похожим на небо, но если вы иногда сонастроитесь с ним, вы обнаружите, что его нет. Тогда вы можете чувствовать себя жутко, вы можете испугаться; и это то, что должно случиться. Ты сонастроилась со мной. Несмотря на саму себя иногда ты сонастраиваешься со мной.

Ты можешь забыть себя на мгновение и сонастроишься со мной, потому что только если ты забудешь свое эго, может быть встреча. А во время встречи ты обнаружишь, что кресло пусто. Это может быть просто мгновенный проблеск, но на самом деле ты увидела что-то гораздо более реальное, чем все, что ты видела до сих пор. Ты взглянула внутрь полого бамбука, на чудо музыки, исходящей из него".

После этого дискурса Ошо изменил мое имя с Четаны на Прем Шуньо - любовь пустоты.

"Мое присутствие становится все больше и больше видом отсутствия. Я есть, и меня нет. Чем больше я исчезаю, тем больше я могу вам как-то помочь".

("Упанишады Раджниша", Бомбей 1986)

Когда я смотрела на Ошо, я могла видеть пустоту в его глазах, но я не могла принять, что он был полностью без личности и эго, потому что я не могла понять, что он имеет в виду. Я могу видеть это теперь, когда я смотрю назад на то, как он учил нас, и мягко побуждал нас идти по пути открытия наших глубочайших тайн; по пути, который парит над несчастьями и мучениями и все же пути, который приводит нас к самому сердцу того, что значит быть человеком; пути, который идет против любой организованной религии и все же истинно религиозен.

Я вижу, что хотя он провел тридцать пять лет, постоянно стараясь помочь людям, у него не было в этом никакого своекорыстного интереса. Он делился своей мудростью, и это полностью зависело от нас, слушаем мы его, или нет, понимаем ли мы его. Он никогда не сердился на нашу неспособность схватить то, что он пытался показать нам, у него никогда не было нетерпения, что мы продолжаем повторять те же самые привычные стереотипы снова и снова. Он сказал, что однажды мы достигнем просветления, потому что рано или поздно это обязательно должно произойти. Он сказал, что это неважно, когда.

"Я даю вам вкус моего существа и приготавливаю вас сделать то же самое с вашей стороны для других. Все зависит от вас, останутся ли мои слова живущими, или умрут. Что касается меня, меня это не заботит. Когда я здесь, я вливаю себя в вас. И я благодарен, что вы позволяете этому случиться. Кто заботится о будущем?

Во мне нет никого, кто беспокоится о будущем. Если существование использовало меня как устройство, я могу быть уверен, что оно может найти тысячи людей, чтобы использовать их как устройства".

("От Фальшивого к Истине", 1985)

Он знал, что он на сотни лет впереди своего времени, и сказал, что любой гений никогда не встречается с современниками. В тот день, когда умер Кришнамурти, Ошо сказал: "Теперь я остался один в мире". Когда его спросили, как он хочет, чтобы о нем вспоминали, он сказал:

"Я просто хочу, чтобы меня простили и забыли. Меня не нужно вспоминать. Нужно вспоминать себя. Люди вспоминают Гаутаму Будду, Иисуса Христа, Конфуция и Кришну. Это не помогает. Так что вот то, чего я бы хотел: забудьте меня полностью и простите меня тоже, потому что меня будет трудно забыть. Вот почему я прошу вас простить меня: за то, что я причиняю вам беспокойство. Вспомните себя".

("Передача Лампы")

Он пришел на эту землю даже без имени. Ошо - это не имя. Ошо распорядился так, чтобы во всех его книгах (всего семьсот названий) его имя было изменено с Бхагвана Шри Раджниша на Ошо. Следующее поколение, может быть, даже не будет знать, что жил кто-то, кого звали Раджниш. Только Ошо останется, а Ошо?.. "Ты безымянная реальность. И это хорошо, потому что каждое имя создает границы вокруг тебя, Делает тебя маленьким".

("Великое Путешествие Отсюда Сюда")

И все-таки он оставил после себя наследство, которое несравнимо со всеми алмазами во вселенной. Он оставил после себя свою работу в своих людях. Он помог тысячам людей сделать гигантский шаг вперед в эволюции человечества.

Мы, может быть, не полностью осознаем, но мы поняли, что смерть не существует.

Величайшее табу, величайшая тайна и величайший страх для человеческих существ сегодня - это Смерть, и наш мастер провел нас сквозь это, и мы оказались на другой стороне. Смерть случается только с телом, и это было моим собственным переживанием. Тайна смерти, небес, жизни после смерти, реинкарнации - это тайны, которые теперь открыты.

Последний раз, когда я встречалась глазами с Ошо без всякого страха в себе - у меня был страх, потому что я видела, что Ошо исчезает - последний раз я действительно встретила его в ночь, когда умерла Нирвано. Нирвано умерла как раз перед тем, как мы пошли на нашу медитацию в Будда Холл в семь часов вечера. В ту ночь я ждала машины Ошо, которая подъехала к Будда Холлу, и я открыла для него дверь. Нас было шесть человек, которые делали это по очереди, и случилось так, что была моя очередь. Когда он вышел из машины, он бросил на меня проникающий взгляд, зная, что я знаю. Я могу только предполагать, что он хотел увидеть, как мне с этим.

Я помню, я взглянула на него в ответ и внутри говорила: "Да, Ошо", - и я думала, что у меня только небольшое понимание боли, которую он, должно быть, чувствовал, и я не могла по-настоящему знать - но у меня было какое-то понимание - просто как сильно он любил ее.

Я хотела сказать ему, что я буду сильной.

Ошо прекратил танцевать с нами, когда он входил в Будда Холл, за два месяца до ухода. Он двигался по подиуму очень медленно и приветствовал каждого в зале. Так медленно, сначала правая нога, потом левая медленно скользит вперед, руки сложены перед грудью в намасте. Он иногда взглядывал на кого-нибудь в первых рядах, и потом переводил взгляд на горизонт, как будто он смотрел на далекую звезду. С того места, где я сидела, казалось, что он все меньше и меньше фокусировал свое внимание на каком-то отдельном человеке в Будда Холле.

Его люди были его якорем в этом мире, но казалось, он больше смотрит в пространство.

С Авирбавой, такой невинной, он играл, и снова он был в теле.

Он был похож на играющего ребенка. Это была одна из величайших радостей видеть, как он возвращается в этот мир, чтобы играть с Авирбавой. Он негромко смеялся, его плечи ходили вверх и вниз от смеха, он открывал широко свои глаза и манил, чтобы она поднялась к нему на подиум. Как часть игры она обычно вскрикивала и падала на пол.

Он сидел с нами, в то время как музыканты играли индийскую музыку, прерываемую моментами тишины. И потом он снова уходил.

Временами я хотела закричать ему: "Возвращайся, возвращайся".

В середине декабря Ошо послал нам сообщение, что он слышит, как кто-то произносит мантру, и это нарушает тишину. Никто другой не слышал это, но я знала, насколько более чувствительным было слушание Ошо, чем других людей, и это не удивляло меня. Несмотря на объявления, в которых просили прекратить, кто бы это ни был, это продолжалось. Чтение мантры начало вызывать боль в желудке Ошо. Он сказал, что это делается умышленно, что, когда он сидит с нами в Будда Холле, он полностью открыт и уязвим, чтобы мы могли испытывать полную глубину его тишины. Нападение на него было сделано теми же самыми людьми, которые разрушили коммуну в США. Он позже сказал, что это было ЦРУ, и они используют черную магию.

Мы старались найти человека или людей, с помощью экстрасенсов и также простым перемещением. Людей заставляли менять те места, где они обычно сидели в Будда Холле. Звук в основном шел с правой стороны Ошо. Он иногда открывал свои глаза во время медитации и указывал на источник звука. Однажды я сидела с правой стороны Ошо в середине зала. Я наблюдала за каждым человеком вокруг меня, разных людей пересаживали, надеясь, что их отсутствие прекратит чтение мантры. Ошо много раз поворачивал голову и долго и внимательно смотрел в том направлении, где было "подозрительное" место. Но все было тщетно.

Мы не могли найти человека, и этот процесс нарушал медитацию многих людей, когда мы крадучись ходили и просили людей выйти наружу. У нас не было никакой идеи, как обнаружить человека, который читал мантру. С нашей стороны, мы не могли разобраться, мы двигались в смущении и темноте, и все же со стороны Ошо, он был очень ясен и точно знал, что происходит и откуда это идет. Но мы не могли понять то, что он говорил нам.

Мы проверили все электрические устройства и искали машину, новое изобретение, которая могла посылать смертельные лучи или звуки, которые не могло слышать обычное человеческое ухо.

Последнее, что Ошо сказал мне, когда покидал Будда Холл 16 января, было:

"Человек сидит в четвертом ряду". В ту ночь мы сняли на видеопленку четвертый ряд и потом просмотрели пленку, ища подозреваемого. Но Ошо сказал, что это был не один человек и, видя, какими беспомощными и в каком стрессе мы были, он сказал, чтобы мы прекратили искать.

Он послал сообщение, что он может ответить этому человеку, и ответить с двойной энергией, но его благоговение перед жизнью такое полное, что он не может использовать никакую силу для разрушения.

Ошо становился все более и более слабым, и боль в желудке нарастала. Ему сделали рентген желудка, но ничего не было обнаружено. Боль двигалась к его чакре - хара и он сказал, что если она достигнет этой чакры, его жизнь будет в опасности. Он выглядел так, как будто он был все меньше и меньше связан с этим миром.

Иногда он выходил, чтобы увидеть нас, и, чувствуя гнев на свою беспомощность, я хотела встать в Будда Холле и закричать на него: "Не ходи", - но он шел. Всегда, когда я смотрела на него, я слышала, как он говорит мне: "Ты одна, ты одна".

В это время у меня было желание уйти назад и пересесть на другое место, чтобы я могла танцевать в конце зала, потому что тогда, по крайней мере, я могла чувствовать его очень сильно, и меня бы не тревожил взгляд пустоты в его глазах.

Однажды вечером я танцевала так неистово, я была вне себя и почти упала на москитную сетку, которая закрывала зал. Я рыдала и говорила джиббириш как в дни старых даршанов.

Когда я сидела впереди, я была так захвачена тем, что видела, как он исчезает, что я не могла по-настоящему праздновать. И все же я не могла пересесть назад, это произошло только один раз. Во время своего последнего визита в Будда Холл, когда он вошел, внутри меня не было совершенно никакого празднования. Я просто сидела перед его креслом, и он шел по подиуму в мою сторону и остановился как раз надо мной, и потом повернулся направо и медленно двинулся в дальнюю часть подиума, чтобы приветствовать намасте людей в той стороне. Я была олицетворением несчастья. Когда он стоял в дальней стороне подиума, я сказала себе, что это последний раз, когда я пришла увидеться с Ошо, и что я должна отбросить свое несчастье, или оно будет со мной до конца моей жизни. Я начала двигать руками и танцевать с музыкой.

Ошо теперь медленно двигался назад через подиум до тех пор, пока он снова не стоял надо мной всего в нескольких футах. Наши глаза не встретились, но когда он стоял там, я двигала руками в танце и сказала себе:

"Пусть так и будет. Ты пытался оставаться в своем теле так много лет ради нас. И если это время для тебя уйти, пусть так и будет".

Потом я махала, прощаясь с ним, говоря: "Я счастлива за тебя, если тебе нужно идти. До свидания, Возлюбленный Мастер".

Он шел к задней стороне подиума, и как раз, когда он уходил, он повернулся и бросил легкий взгляд направо от себя, куда-то в небо, за пределы Будда Холла, за людей, и я увидела в его глазах улыбку. Это было что-то между улыбкой и негромким смехом. Я могу попытаться и описать это как взгляд путешественника, который путешествовал долгое время, и теперь видит вдалеке свой дом. Это был знающий взгляд.

Улыбка, которую я все еще могу видеть, если я закрою мои глаза, но не могу описать ее. Она была в его глазах, и она мягко перетекала на его рот. Так как он улыбался существованию, улыбка распространилась на мое лицо. Самая теплая и единственная настоящая улыбка, которую я чувствовала долгое время. Мое лицо пылало, и я чувствовала, что я одна.

Когда он ушел, я подняла мои руки в намасте над головой. Я приветствовала его, и он ушел. В ту ночь, когда мы ужинали вместе с подругой, она сказала, что ей кажется, что она видела Ошо в последний раз. Это что-то такое, в чем я бы никогда не призналась никому - это было слишком нелепо. Я чувствовала это, я знала это, и я отрицала это.

Я видела Рафию, и он сказал мне: "Как Ошо? Я боюсь", - и я ответила, - "Я тоже".

На следующий день я была в очень большом беспокойстве, но не могла признаться самой себе, что это было потому, что я думала, что Ошо умрет. В конце концов, я всегда верила, что если Ошо умрет, я тоже умру. Я не могла представить себе жизнь без него.

В тот вечер мы получили сообщение о том, что Ошо останется в своей комнате, где он в безопасности, и мы будем медитировать без него. Теперь я вспомнила о том, что когда-то он говорил, что когда его люди достигнут глубины в тишине без него, тогда он сможет оставить свое тело. Но в ту ночь я не думала о таких вещах.

Последние две ночи для меня оказалось невозможным оставаться в Будда Холле всю медитацию.

Во время видеодискурса я должна была встать и выбежать из Будда Холла. Я побежала в мою комнату для стирки - мою утробу. Мы сидели и медитировали в Будда Холле без него. Индийская музыка и тишина. Ошо предпочитал индийскую музыку, он говорил, что она более медитативна.

В рикше на следующий день я чувствовала себя окруженной мягким блаженным ощущением. Я говорила себе, что это мой потенциал, это то, на что я способна, моя возможность. Это то, как я могу жить, если я выберу это. Оставшись одна, наблюдая себя выбитой из колеи, но не зная, почему, я хорошенько смотрела на мою реальность, мое пребывание в уме. Я чувствовала искушение упасть в темноту, искушение уйти в депрессию. И в то же время я чувствовала возможность выбрать, не быть в темноте, и я знала, что у меня есть выбор. В этом пространстве я провела весь день.

Я сидела в моей комнате, которая находилась в точности над комнатой Ошо. Я буквально жила над его потолком, очень холодным потолком! После обеда я писала последнюю главу сказки, которая должна была стать эпилогом.

Как раз незадолго до 6.00 вечера я сидела в офисе Анандо, печатая мою "последнюю" главу, когда туда, плача, вошла Маниша. "Я думаю, Ошо умирает". Мы обе видели, как доктор-индиец покинул дом. У Ошо никогда не было посторонних докторов, если он не был серьезно болен, - так что это означало, что происходит что-то серьезное.

Я пошла в свою комнату, чтобы приготовиться к медитации в 7.00. Мой дзенский друг и любовник Марко пришел навестить меня. Мы, бывало, танцевали и смеялись вместе перед тем, как идти на вечернее собрание, но в тот вечер мы стояли как фантомы, которые материализовались в воздухе перед какими-то ужасными событиями.

Он был одет в свою белую робу, шаль перекинута через плечо, и он сказал: "Шок в твоих глазах пугает меня. Что происходит?" - я сказала, что я еще не знаю, но что я думаю, что что-то происходит с Ошо.

Маниша вошла в мою комнату и сказала, что Ошо покинул свое тело. Она начала плакать и говорила: "Я в таком гневе, что они выиграли", - они означало правительство США, и я сказала: "Нет, теперь мы посмотрим! Они не могут убить его".

Она ушла, и первое, что я сделала, я бросилась на постель и позвала его: "Ошо, это только началось. Я знаю, это начало". После этого момента ясности я потом соскользнула в шок. Я двигалась очень медленно вверх и вниз по лестнице с остановившимися глазами. Я не знала, куда я иду или что я делаю. Но теперь все знали, и я слышала плач везде в доме и в ашраме.

Я встретила Мукту, которая пошла набрать роз из его сада и положить их на носилки при сожжении. Я начала искать что-нибудь красивое, на чем можно было бы нести розы. Казалось правильным что-то делать. Я нашла серебряный поднос четырех футов в диаметре, который использовался для свадебных церемоний в религии парсов. Его подарила ему его ученица Зарин, и он очень любил его.

Авеш, который был шофером Ошо много лет, стоял на дороге, ожидая, повезет ли он Ошо в этот вечер в Будда Холл. У него на лице был испуганный взгляд, и он сказал мне, что он не знает, что происходит. Никто ему ничего не сказал. Я потянула его ближе ко мне и охватила его своими руками, но я не могла говорить. Через несколько минут я сказала ему, что я не могу сказать ни слова. Он посмотрел на меня и сказал: "Он ушел?" Потом он начал рыдать, но я не могла оставаться с ним.

Было ощущение, что каждый из нас был очень глубоко в собственном одиночестве этой ночью. Каждый санньясин имеет свои собственные уникальные и близкие отношения с Ошо, куда никто другой не может ступить.

Я встретила в коридоре Анандо. Она выглядела сияющей. Она провела меня в комнату Ошо, где он лежал на кровати, и закрыла за мной дверь. Я опустилась на пол, прижалась лбом к холодному мраморному полу и прошептала: "Мой Мастер". Я чувствовала только благодарность.

Я помогала нести Ошо в Будда Холл, где мы положили его на подиум на носилках и покрыли розами. На нем была его любимая роба и шапка с жемчугом, которая была подарена ему японской видящей.

Десять тысяч будд праздновали. Мы понесли его к месту сожжения. Это был длинный путь по запруженным улицам Пуны. Было темно, и там были тысячи людей. Я не могла оторвать глаз от лица Ошо. Весь путь были музыка и пение. Место для сожжения находится рядом с рекой, оно находится во впадине, и там есть место для тысяч людей, чтобы смотреть сожжение.

Миларепа и музыканты играли всю ночь, и на всех были белые робы. Странно, Ошо всегда носил белое в дни старой Пуны, он говорил, что это знак чистоты. Раньше я думала, что мы сменим одежду на белую, когда мы достигнем просветления. А здесь в его смерти каждый санньясин был в белом.

Там были вороны, которые кричали, как будто рассвет был близко. Я закрыла глаза, слышала ворон и удивлялась: "Мой бог, неужели мои глаза были закрыты так долго?"

Но открыв их, я по-прежнему видела, что была середина ночи. Я чувствовала себя больной физически и ощущала боль во всем теле.

Я не чувствовала ничего особенного, что мне казалось, я должна была бы чувствовать, когда Мастер покидает свое тело. Для меня, смерть Ошо дала мне очень-очень хороший взгляд на мою реальность.

На следующее утро я проснулась, и хотя я на самом деле не думала об этом, я ожидала, что ашрам будет пустым. Я вышла, и ашрам был полон. В Будда Холле происходили медитации, люди подметали дорожки, и каждого ждал завтрак. Несмотря на то, что мы большую часть ночи не ложились, был завтрак, так любовно приготовленный. Это разорвало мое сердце. Это дало мне уверенность, что мечта Ошо исполнится.

Амрито и Джаеш были с Ошо, когда он покинул свое тело. По словам Амрито:

"Во время этой ночи (18 января) он становился все слабее и слабее. Каждое движение тела было явно агонизирующим. В предыдущий день утром я заметил, что его пульс также был слаб и слегка нерегулярен. Я сказал ему, что я думаю, что он умирает. Он кивнул. Я спросил его, может быть, вызвать кардиолога и приготовиться к стимуляции сердца. Он сказал: "Нет, просто позвольте мне уйти.

Существование определит свое время".

Я помогал ему в ванной, когда он сказал: "И повесьте ковер во всю стену здесь, такой, как ковер на полу этой ванной комнаты". Потом он настоял на том, чтобы пойти к своему креслу. Он сел и сделал распоряжения относительно нескольких предметов, которые были в его комнате: "К кому перейдет это?" - сказал он, указывая на свой маленький стереомагнитофон. "Это аудио? Нирупе он понравится?" - спросил он. Нирупа убирала его комнату много лет.

Затем он осмотрел внимательно комнату и оставил инструкции по поводу каждого предмета.

"Это вы должны убрать", - сказал он, указывая на осушители воздуха, которые он в последнее время находил слишком шумными. "И пусть всегда, по крайней мере, один кондиционер будет включен", - продолжал он. Это было потрясающе. Он смотрел на все очень просто, очень реально и точно. Он был так расслаблен, как будто он собирался на уикенд.

Он сидел на кровати, и я спросил его, где мы должны сделать его самади. "Вы просто положите мой пепел в Чжуан-Цзы, под кровать, и тогда люди смогут приходить и медитировать там". "А что с этой комнатой?" - спросил я. "Она будет хороша для Самади?" - спросил он. "Нет", - ответил я, - "Чжуан-Цзы будет замечательна".

Я сказал, что мы хотели бы оставить его спальню такой, как она есть. "Тогда сделайте ее красивой", - сказал он. И потом сказал, что он хочет, чтобы ее покрыли мрамором.

"А что с праздником?" - спросил я. "Просто принесите меня в Будда Холл на десять минут", - ответил он, - "и потом принесите меня к месту для сожжения, и пусть на мне будут моя шапка и носки перед тем, как вы понесете мое тело". Я спросил его, что я должен сказать всем вам.

Он ответил, что с тех пор, как его поместили в камеру в военной тюрьме в Шарлотте, в Северной Каролине, в Америке, его тело начало разрушаться. Он сказал, что в тюрьме в Оклахоме они отравили его таллием и подвергли радиоактивному облучению, что это обнаружили, только когда посоветовались с медицинскими экспертами. Он сказал, что они отравили его таким образом, чтобы это не оставило следов. "Мое искалеченное тело - это результат работы христианских фундаменталистов в правительстве Соединенных Штатов". Он сказал, что он держал свою боль в себе, но "жить в этом теле стало адом". Он лег и снова отдохнул.

Я вышел и сказал Джаешу, что происходит, и что Ошо, очевидно, покидает свое тело. Когда Ошо позвал снова, я сказал ему, что Джаеш здесь, и Ошо сказал, чтобы Джаеш вошел. Мы сели на кровати, и Ошо сказал нам свои последние слова. "Никогда не говорите обо мне в прошедшем времени". Он сказал: "Мое присутствие здесь будет во много раз сильнее без ноши моего измученного тела. Напомните моим людям, что они будут чувствовать гораздо больше, они узнают немедленно". В какой-то момент я держал его руку и начал плакать. Он посмотрел на меня почти сурово. "Нет, нет", - сказал он, - "это не то". Я сразу прекратил, и он просто прекрасно улыбнулся.

Ошо затем говорил с Джаешем и сказал, как он хочет, чтобы продолжалась и распространялась его работа. Он сказал, что теперь, когда он покидает свое тело, придет гораздо больше людей; гораздо больше людей будут интересоваться, и его работа расширится совершенно невероятно, за пределы того, что мы можем себе представить. Для него было ясно, что отсутствие ноши его тела фактически поможет его работе. Потом он сказал: "Я ОСТАВЛЯЮ ВАМ СВОЮ МЕЧТУ".

Потом он прошептал так тихо, что Джаешу пришлось наклониться своим ухом очень близко к нему, и Ошо сказал: "И помните, Анандо - это мой посланник". Потом он сделал паузу и сказал: "Нет, Анандо будет моим медиумом". В этот момент Джаеш перешел на другую сторону, и Ошо спросил меня: "Медиум - это правильное слово?"

Я не расслышал, что он сказал, так что я не понял. "Встреча?" - спросил я.

"Нет", - ответил он, - "для Анандо медиум, она будет моим медиумом".

Потом он спокойно лег, и мы сидели рядом с ним, и я пощупал его пульс. Он медленно исчезал. Когда я уже с трудом мог ощущать его, я сказал: "Ошо, я думаю, это пришло". Он просто мягко кивнул и в последний раз закрыл глаза.

Раджниш означает Господин Полной Луны. Ошо жил в темноте своей комнаты почти год. Он выходил из постели только для того, чтобы встретиться с нами в Будда Холле. Его комната была такой темной, там были двойные занавески внутри и ставни на окнах снаружи, казалось, это поэтически соответствует тому, что он покинул свое тело на темной стороне луны.

Также было совершенно сонастроено со вселенной то, что через двадцать один день после того, как он покинул свое тело, была полная луна, и солнце закрыло ее, было полное лунное затмение. Я наблюдала луну всю ночь, когда она превратилась из серебряной в золотую и голубую, розовое и пурпурное танцевало на ее лице.

Было так много падающих звезд, и казалось, все небо празднует то, что Господин Полной Луны пришел домой.

Я слышала, как Ошо много раз говорил, что он обычный человек.

Он говорил, что если такой обычный человек, как он, может достичь просветления, тогда мы тоже можем.

В Уругвае во время бесед, называемых Передача Лампы, он сказал, отвечая на вопрос об освобождении энергии, которая покидает мертвое тело:

"...Так что в Индии только святых не сжигают; это исключение. Их тела сохраняются в самади - это определенный вид могилы, чтобы их тела могли продолжать излучать много лет, иногда сотни лет.

НО ТЕЛА ОБЫЧНЫХ ЛЮДЕЙ НЕМЕДЛЕННО СЖИГАЮТСЯ - как можно скорее". Ошо попросил, чтобы его сожгли немедленно. Он не хотел, чтобы ему поклонялись как святому; он хотел, чтобы его сожгли как обычного человека.

Прошло два года, и все же больше чем два года, если говорить о выросшем понимании. Я нуждалась в мастере, и хотя Ошо все еще мой Мастер, я не нуждаюсь в нем. Он показал мне, что пришло время, когда мне уже не нужно больше искать кого-то, чтобы он вел меня. Жизнь такая полная, такая богатая, что даже идея просветления не нужна, потому что просветление - это только идея до тех пор, пока оно не произойдет.

Я слышу звук голоса Мистика, отдающийся эхом над вневременными океанами: "Я дал тебе алмазы. Теперь ИДИ ВОВНУТРЬ".