"Новая алмазная сутра" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. НЕПАЛ

Я МОГЛА ЧУВСТВОВАТЬ МАГИЮ Непала до того, как самолет приземлился, и я шептала:

"Я прибываю домой! " Официальные лица в аэропорту были приятные улыбающиеся люди, а люди на улицах имели самые прекрасные лица, которые я видела когда-либо в мире, и хотя Непал беднее, чем Индия, у них было достоинство и поведение, которое отрицало это.

Дорога в Покру вилась в роскошных зеленых джунглях, и когда я вышла из машины для туалета, я оказалась в роще с маленьким водопадом, ниспадающим в озерцо, окруженное скалами, орхидеями, обвивающими стоящие вокруг деревья подобно гигантским паукам, и маленьким потоком, исчезающим из виду в таинственно выглядящей лесной дали. "Четана! Четана!" Кричали мое имя, и я была вырвана из этого магического очарования.

Автобус, на котором мы ехали, вели два непальских санньясина, которые встретили нас в аэропорту, он карабкался вверх и вниз по горам, которые смотрели на аккуратные полосы рисовых полей, бамбуковых рощ и ущелья с бурлящими реками.

Было поздно, когда мы четырнадцать часов спустя прибыли в коммуну в Покре. Очень темно - там не было электричества! Мы вошли в столовую, неся с собой бутылку водки, и попросили, чтобы ее положили в холодильник. Может быть, сюда никогда раньше не приносили алкоголя.

Я посмотрела вокруг и увидела, что двадцать или что-то около того санньясинов, которые жили здесь, были либо индийцы, либо непальцы, и большинство были мужчины.

Столовая была шестьдесят футов длиной, с голыми цементными стенами и полом. Там было пусто, за исключением посуды на одном конце, а далеко-далеко на другом конце был стол и стул, где сидел Свами Йога Чинмайя. Он был лидером коммуны и "гуру" для постоянных жителей, которые дали ясно понять, что никто не может входить в столовую через вход "Свамиджи". Нам сказали, что из уважения никто не произносит его имени, а его называют Свамиджи. Но для нас он был Чинмайя, так, как он был всегда, и у него не было на это возражений. На самом деле у него не было возражений на все, что мы делали.

С ним обращались как с гуру, и он просто сказал "да", а когда мы приехали и обращались с ним как с любым другим, он сказал "да" этому тоже. У Чинмайя определенно было присутствие; он всегда двигался очень медленно, и очень редко у него на лице появлялись эмоции. Он представлял святого человека, может быть тысячелетней давности.

Он был учеником Ошо со времен дней раннего Бомбея, когда он работал его секретарем. Я заметила его десять лет назад в Пуне, когда он и его подруга побрили головы и заявили, что они соблюдают целибат.

Санньясины Ошо были из всех стран мира; здесь не было наций. И каждая религия в мире отбрасывалась у его ног; здесь не было ни индуистов, ни христиан, ни мусульман, ни иудеев. Все возможные типы индивидуумов были здесь, все, смешанные в космической кастрюле для готовки, от панкующих тинейджеров до старых саду; от молодых революционеров до древней аристократии; от простого человека до международной элиты, от бизнесмена до художника... Здесь встречался каждый цвет радуги и исчезал в призме белого цвета.

Когда я смотрела на обедающих, сидящих на полу лицом друг к другу в двадцати футах друг от друга, на коммунальные души и ванные комнаты на открытом воздухе и без горячей воды, и комнаты, в которых мы должны были спать, такие маленькие - голые кирпичи и матрасы на полу, я видела, что это совсем другая карета, чем та, к которой я привыкла, и она потребует всю медитацию, которую я могу собрать.

На следующее утро, когда я обнаружила дорогу в туалет, проходящую через небольшой участок травы, я повернулась и увидела Гималаи. С того места, где я стояла, три четверти горизонта занимали горные пики. Они на самом деле были не на горизонте, они были ни на земле, ни на небе, а между. Покрытые снегом пики были подвешены к небу, и они казались так близко, что я чувствовала, что могу коснуться их.

Когда взошло солнце, оно коснулось самых высоких гор первыми и окрасило их розовым, а потом золотым, до того, как оно двинулось к следующим. Я наблюдала, как солнце всходило в Гималаях от вершины к вершине, я встряхивала голову в изумлении - почему никто никогда не сказал мне? Я всегда думала, что Гималаи - это просто цепь гор, но это было не так! Я наблюдала, неспособная что-либо сказать, как горы в небе меняли цвета и швырнули мои чувства в новые измерения.

Без всяких сомнений я знала, что я буду очень счастлива здесь.

Проходили дни без всяких новостей от Ошо.

Я смотрела на цепь гор и думала о нем, он был просто на другой стороне. В моей голове созревал план: сесть на автобус в Индию через горы в Кулу, и прибыть как раз ко времени прогулки Ошо в саду в Спане, поприветствовать его намасте и вернуться в Покру.

Ашиш и я говорили о том, что нас беспокоит безопасность Ошо, даже несмотря на то, что мы были счастливы, что он в мягких и надежных руках Нилам. У нас был страх, что мы, может быть, не увидим его снова. Проходили недели безо всяких новостей, но мы хорошо вошли в ритм нашей монастырской жизни.

Земля вокруг коммуны была удивительной, и мы продолжали гулять, мы проходили места, где земля была смыта реками и оставила утесы три сотни футов высотой.

Осторожно подойдя к краю, я видела коров, пасущихся внизу, и скалы, которые некогда поддерживали огромные водопады, а сейчас стояли тихо, отмеченные навсегда и вытертые когда-то несущимися потоками...

Открывалась трещина в земле, и можно было увидеть в сотнях футов внизу маленькую струйку потока. Было так легко упасть в одну из этих дыр и никогда не быть найденной, что на самом деле и случилось с одним приехавшим немцем.

Мне скоро начал нравиться утренний ритуал стирки одежды и мытья тела на открытом воздухе, и я даже привыкла к диете, в которую входил чили на завтрак. Санньясины в коммуне были невинные мягкие люди, и у нас появилось несколько очень хороших друзей. Чинмайя был радушным хозяином, и хотя он был очень духовным, его правая рука Кришнананда был диким непальским мужчиной с развивающейся гривой черных волос, ноздрями, из которых вырывалось пламя, и с огромной любовью к скоростной езде на своем мотоцикле.

Вызов, с которым я столкнулась, когда я не знала, не была уверена, увижу ли я когда-нибудь Ошо снова, заставил меня осознать, что я должна жить Ошо. Я должна была жить, как он учил меня - тотально и в моменте. Это приносило огромное чувство принятия и мира, и я, может быть, и сейчас могла бы жить там, в деревне, спокойно, одна, если бы не случилось...

Однажды вечером, когда мы ужинали, прибежал Кришнананда и, прыгая от радости, прокричал новости - Ошо прибывает в Непал! Завтра! Мы даже больше не съели ни кусочка, мы побежали паковаться, вся коммуна погрузилась в два автобуса, и мы были на дороге в Катманду.

На следующее утро, переехав в Соатлей Оберой Отель к Вивек, Рафии и Девараджу, где они жили, стараясь найти дом или дворец для Ошо, мы все поехали в аэропорт.

Арун был непальский санньясин, который руководил медитационным центром в Катманду, и он зашел очень далеко, чтобы приготовить эффектное приветствие для Ошо. По непальским традициям для приветствия короля люди должны стоять на улицах с медными чашками, наполненными местными цветами. Местную полицию задевало, что мы собираемся использовать чашки и цветы для приветствия Ошо, потому что только король должен получать такое приветствие.

Санньясины в красном и сотни зевак выстроились на улицах и у входа в аэропорт.

Самолет коснулся земли, и белый Мерседес выехал вперед к тому месту, где должен был выйти Ошо. Толпа нажимала вперед, все сделались очень возбужденными, и начали бросать в воздух цветы, а потом Ошо вышел из стеклянных дверей аэропорта, помахал и исчез в машине.

Мы все помчались в Оберой, где Ошо занял номер люкс на четвертом этаже, а Вивек и Рафия были в комнате напротив него. Рафия проделал запутанную операцию с проводами, чтобы провести сигнализацию в комнату Ошо, так что если бы он захотел чего-нибудь, он мог бы вызвать Вивек. Была примерно полночь, когда охранник службы безопасности гостиницы наткнулся на Рафию, который стоял на коленях в коридоре, ковер был поднят, и он соединял две комнаты проводом вместе.

Мукти и я были в одной комнате этажом ниже, и эта комната должна была стать наполовину кухней, наполовину комнатой для стирки. Там было три больших кухонных сундука и сумки с рисом и далом, корзины с фруктами и овощами, которые занимали полкомнаты. Другая половина была полна всеми принадлежностями для стирки.

Мы договорились с очень гостеприимным персоналом отеля, что Мукти будет готовить для Ошо в кухне отеля. У нее будет своя часть кухни, где не будет оставляться никакого мяса, и она будет держаться специально чистой для нее.

Я должна была стирать одежду Ошо в прачечной отеля вместе примерно с пятьюдесятью непальскими мужчинами. Они были очень хорошими людьми, и они обычно чистили машину перед моим приходом и ждали даже после своих рабочих часов, чтобы увидеть, что все в порядке. Потом я брала робы, поднимала их на лифте на больших тиковых плечиках, забавляя этим гостей и персонал отеля. В нашей спальне я гладила на кровати, среди увеличивающегося количества корзин с фруктами и овощами, которые санньясины приносили как подарки для Ошо.

Еда в Непале была более низкого качества из-за бедности земли, и Мукти, теперь ассистируемая Ашу, уже строила планы для импортирования овощей и фруктов из Индии. Тем временем непальские санньясины делали покупки на рассвете на овощном рынке и с большой радостью приносили каждый день самое лучшее, что они могли купить для Ошо.

В тот день, когда Ошо прибыл, он позвал нас в свою комнату, чтобы мы могли увидеть его. Он спросил нас, как мы поживаем, и сказал, что он слышал, что между нами было некоторое напряжение. Мукта и Харидас уехали в предыдущий день на отдых в Грецию, оставив надежду, что Ошо приедет; и это действительно было правдой, что Ашу и Нирупа также были несчастливы в Покре.

Когда Ошо услышал слова: "это не соответствует тем стандартам жизни, к которым я привыкла", он сказал, что он тоже жил не совсем так, как он бы хотел, и напомнил нам, что он был в тюрьме и жил в Спане без электричества и воды долгое время. Я чувствовала такой стыд, несмотря на то, что это сказала не я.

Мы выяснили, что Джаеш был занят сложными планами для того, чтобы Ошо мог безопасно выехать из Индии в Непал. За два дня до отъезда Ошо вышел из Спана, сел в обычную старую машину амбассадор вместе с Нилам, доехал до аэропорта и улетел на коммерческом рейсе в Дели. Даже тот факт, что в этот день был рейс, был необычен, а то, что там было два свободных места, было вообще чудом. Полиция прибыла через несколько часов после того, как Ошо уехал, чтобы задержать его и конфисковать его паспорт. Он должен был находиться в тюрьме в ожидании судебного разбирательства, которое возникло одновременно неожиданно и смехотворно.

Департамент доходов (Ф.Е.Р.А.) хотел, чтобы Ошо заплатил налог на полмиллиона долларов штрафа, который был выплачен правительству Соединенных Штатов. Они не верили, что этот штраф был заплачен друзьями Ошо, и думали, что каким-то образом Индия заслуживает своей доли в добыче.

Лакшми еще больше запутала ситуацию, распространяя слухи среди санньясинов, которые жили в Дели, что Хасия и Джаеш стараются украсть Ошо. В героических попытках спасти своего Мастера санньясины Дели старались отнять Ошо назад, но им помешала Анандо. Ошо сел на самолет в Непал как раз вовремя, чтобы избежать ареста индийской полицией.

Поместье Спан, о котором я слышала, как Лакшми говорила Ошо, не только не было куплено ею, но даже не выставлялось на продажу! Санньясины Дели прибыли через пару дней в Катманду, предлагая дворец в Индии, в котором Ошо мог жить. Они в этот момент не понимали, что Ошо не мог вернуться назад в Индию, но Ошо разговаривал с ними. Было сделано видео дворца, чтобы Ошо мог посмотреть, он согласился и, к моему удивлению, пригласил всех нас посмотреть видео вместе с ним.

Мы сели у ног Ошо в его жилой комнате, и фильм начался. После десяти минут показа деревьев на подъезде к дворцу мы увидели ряд из пяти-шести каменных домиков, в которых крыши полностью провалились. Это были домики прислуги, и было очевидно, что там требуется большая работа, но это было неважно, мы работали раньше на строительстве. Камера скользила вверх и вниз, мы видели еще деревья, и мне пришла мысль, что кто-то, наверное, сказал оператору, что Ошо любит деревья.

Ошо спросил, есть ли какая-нибудь вода во дворце. "Да, да", - был ответ Ома Пракаша, владельца видео. После еще пяти минут путешествия вверх и вниз по стволам деревьев мы увидели "дворец". Это были только четыре комнаты, и они были в крайней стадии обветшания. "Есть ли какая-нибудь вода в поместье?" - спросил Ошо. "Да, да", - был ответ. В этом дворце из четырех комнат никто, должно быть, не жил пятьдесят лет. "Так что с водой?" - начал Ошо... А! Вот она! Тонкий ручеек воды струился по покрытым мхом камням в саду. "А мы имеем права на эту воду?" - спросил Ошо. "Вода принадлежит школе для девушек в соседнем доме", - сказал Ом Прокаш, - "но нет проблем".

Теперь я поняла. Вот почему Ошо хотел, чтобы мы все посмотрели видео вместе с ним, чтобы мы хоть немножко поняли, какой трудной была ситуация, если были попытки, чтобы что-то было сделано некоторыми его санньясинами. То, что их сердца были вместе с Ошо, в этом не было сомнения, но они, должно быть, были сумасшедшие, если они хотели, чтобы он вернулся в Индию, и еще более сумасшедшими, если думали, что он сможет жить в останках четырехкомнатного дома и без воды! Ошо сказал, что их предложение к нему, чтобы он остался в Индии, было сделано от любви, но было абсурдным. Он сказал, что это создаст проблемы для него и проблемы для них, поэтому он попросил их вернуться назад, еще раз все продумать и вернуться через семь дней. Они никогда не вернулись назад, и Ошо сказал, что они, должно быть, поняли намек, и они настаивали из любви, а не из здравого смысла.

Везде, где был Ошо, был очень сильный контраст между его тишиной и сумасшедшим циклоном энергии, который окружал его. Я спросила его, была ли это его лила (игра), или просто существование создавало баланс. Он сказал, что ни то, ни другое; мир сумасшедший, хаотический, а его тишина просто показывает это, а не создает это. Он сказал, что совершенным балансом в природе была бы абсолютная тишина.

На следующее утро Ошо начал говорить перед группой примерно из десяти человек в своей гостиной. Первый вопрос был от Ашиша, и он спрашивал: "В эти времена неопределенности кажется, что лучшее и худшее выходит из нас, тех, кто вокруг тебя. Не мог бы ты прокомментировать это?"

Ошо: "Не существует "времен неопределенности", потому что время всегда неопределенно. Трудность с умом: ум хочет определенности, а время всегда неопределенно. Так что когда в результате совпадения ум находит небольшое пространство определенности, он чувствует себя в порядке: его окружает что-то вроде иллюзорного постоянства. Он имеет тенденцию забывать истинную природу бытия и жизни и начинает жить в воображаемом мире; он начинает ошибочно принимать кажущееся за реальность. Уму это кажется хорошим, потому что ум всегда боится перемен по очень простой причине: кто знает, что принесут перемены, хорошее или плохое? Одна вещь определенна, что перемены приведут в беспорядок ваш мир иллюзий, ожиданий, мечтаний..."

Он продолжал, говоря, что "когда время разбивает одну из ваших обожаемых иллюзий", то тогда происходит так, что с нас срывается маска. Он упомянул, как люди много и тяжело работали в Раджнишпураме и, когда мы наводили последний глянец, все исчезло.

"Я не фрустрирован - я не смотрел назад даже на мгновение. Это были прекрасные годы, мы жили прекрасно, и это в природе существования: вещи изменяются. Что мы можем сделать? И мы стараемся сделать что-то другое, и это тоже изменится. Здесь нет ничего постоянного. Кроме изменений, все остальное меняется. Так что у меня нет никаких жалоб. Я не чувствовал даже на мгновение, что что-то идет не так... потому что здесь все идет не так, но для меня ничего не идет не так. Это просто, как если бы мы старались построить прекрасные дворцы из игральных карт.

Возможно, кроме меня все остальные разочарованы. Они чувствуют гнев на меня, потому что я не фрустрирован, я не с ними. Это сердит их еще больше. Если бы я был тоже рассержен, и если бы я тоже жаловался, если бы я тоже очень волновался, они бы чувствовали утешение. Но у меня нет... Теперь будет трудно осуществлять другую мечту, потому что многие из тех, кто работали, чтобы та мечта осуществилась, будут в состоянии пораженчества. Они потерпели поражение.

Они будут чувствовать, что реальность или существование не заботится о невинных людях, которые не приносят никакого вреда, которые просто стараются сделать что-то прекрасное. Даже с ними существование продолжает следовать тем же правилам - оно не делает никаких исключений... Я понимаю, что это болезненно, но мы ответственны за боль. Кажется, что жизнь несправедлива и не честна, потому что взяла игрушку из наших рук. Не нужно так торопиться с такими серьезными выводами. Подождите немножко. Возможно, это всегда к лучшему, все изменения. У вас должно быть достаточно терпения. Вы должны отпустить жизнь на большую длину веревки...

Всю мою жизнь я переезжал из одного места в другое, потому что что-то терпело неудачу. Но я не терпел неудачу. Тысячи мечтаний могут потерпеть неудачу, но это не сделает неудачником меня. Совсем наоборот, каждая исчезнувшая мечта делает меня более победоносным, потому что она не беспокоит меня, она даже не касается меня. Ее исчезновение это преимущество, это возможность научиться быть зрелым.

Тогда из вас будет исходить все самое лучшее. И что бы ни случилось, не будет никакой разницы, ваше лучшее будет продолжать расти к высшим пикам... Значение имеет то, каким вы выходите из этих разрушенных иллюзий, из этих великих ожиданий, которые исчезли в воздухе, так что вы даже не можете найти их отпечатков. Каким вы выходите из этого? Если вы выходите не поцарапанным, вы узнали великую тайну, вы нашли главный ключ. Тогда ничто не может нанести вам поражение, тогда ничто не может смутить ваш покой, тогда ничто не может рассердить вас и ничто не может притянуть вас назад. Вы всегда маршируете в неведомое к новым вызовам. И все эти вызовы будут придавать все большую остроту лучшему в вас".

Следующий вопрос был от Вивек, и это показывает ее полностью женский, очень земной подход. "Возлюбленный Мастер, что такое дом?" "Нет дома, есть только дома, где вы живете. Человек рождается бездомным, и человек остается всю свою жизнь бездомным. Да, он превратит многие здания в дома, и он получит разочарование. И человек умирает бездомным. Принятие истины приносит огромную трансформацию. Тогда вы не ищете больше дома, потому что дом там, далеко, что-то другое, чем вы. И каждый ищет дом. Когда вы видите его иллюзорность, тогда, вместо того чтобы искать дом, вы начинаете искать существо, которое родилось бездомным, и судьба которого быть бездомным".

("Свет На Пути")

Прибыла Анандо с Бикки Оберой, человеком, которому принадлежали все отели Оберой. Хасия и Анандо подружились с ним в Дели, и он тогда заинтересовался возможностью помочь Ошо. Они прибыли первым классом, персонал гостиницы расстелил красный ковер, и было много шумихи.

Мои глаза расширились, когда я увидела, что Анандо среди всех этих фанфар гордо шествует с моей маленькой гладильной доской, спрятанной у нее под мышкой. Она не была даже замаскирована, каждому было видно, что это доска для глажения, и все же это ее совершенно не смущало. Мне так нужна была эта гладильная доска, и я была так тронута тем, что она несла ее как ручную кладь в таких обстоятельствах.

Четвертый этаж гостиницы был теперь полностью оккупирован санньясинами. Спальня стала офисом, и там всегда был водоворот активности. Несколькими дверями дальше Деварадж и Маниша работали день и ночь, переписывая дискурсы Ошо. Их комната была всегда полной, так как люди старались помочь им, например, Премда, которая была глазным врачом Ошо, симпатичная консервативная немка, которая не умела спокойно проигрывать в теннис.

Именно в эту маленькую спальню, которая казалась всегда наполнена подносами с завтраком, приходили люди из немецкой Раджниш Таймс, чтобы решить свои вопросы с Манишей, приходили письма и вопросы от санньясинов, и всем людям, которые только могли вместиться в комнату, охотно предоставлялась возможность помочь, сравнивая напечатанные дискурсы и дискурсы на кассетах.

Хотя Ошо отдыхал уже несколько дней, он не выглядел таким сильным, как раньше.

Мы не знали еще в то время, но первые указания на диагноз отравления таллием были налицо. Из Германии вызвали глазного доктора Ошо Премду, потому что у Ошо были симптомы, которые включали подергивание глаза, нарушения или беспорядочные движения глаза, слабость глазных мускулов и повреждение зрения. Премда его лечила, но не знала, в чем могла быть причина.

Я помогала убирать комнаты Ошо вместе с непальской служанкой Радикой. В 7 часов утра мы спешили в его гостиную, пока он был в ванной, и вытирали темную прихотливо изогнутую деревянную мебель, которую, очевидно, никто никогда не пытался протирать. Несмотря на то, что был пылесос, было более эффективно протирать красный ковер мокрой тряпкой. Рафия и Нискрия были у наших ног, или точнее за нашими спинами, так как они пытались превратить гостиную в студию для дискурса в 7.30 утра.

Вечером Ошо говорил в отеле, в комнате для игры в мяч, с журналистами и посетителями, сначала в большинстве своем непальцами, но по мере того, как шли дни, цвет аудитории менялся от черного и серого ко всем оттенкам оранжевого.

Эти дискурсы начал посещать буддийский монах, маленький, с бритой головой и в шафрановой робе. Он сидел в первом ряду и задавал Ошо вопросы. Ошо начал с того, что сказал: "Быть Буддой это прекрасно, но быть буддистом это безобразно".

Буддийский монах получил на полную катушку, и я была удивлена и восхищалась этим человеком, когда он пришел на следующий вечер и на следующий. Он приходил регулярно в течение нескольких недель до тех пор, пока однажды Ошо не получил от него письмо, в котором он писал, что его монастырь не разрешает ему больше посещать дискурсы.

Каждое утро продолжались очень доверительные беседы в его гостиной, и поскольку я оказалась вдали от Ошо, в первый раз с тех пор, как я приехала в Пуну семь лет назад, я теперь чувствовала каждый момент как награду. Я жила в изобилии любви, радости и волнения исследовать Путь вместе с Мастером. Я начала учиться тому, что поиск истины, поиск "места" внутри меня, которое не загрязнено личностью, это огромное приключение. У меня не было сомнений, что существует "состояние", в котором человек может быть полностью расслаблен, без всяких желаний или потребности в большем, чувство, в котором он чувствует себя таким реализовавшимся, что ничто, что происходит снаружи, не может нарушить его покой.

Я знала, что это так, потому что у меня были такие проблески на мгновения, и я видела, что для Ошо это постоянное состояние.

Ошо начал гулять на территории отеля, проходя мимо теннисных кортов, плавательного бассейна, газонов и садов. Он не мог многого увидеть, потому что его путь всегда был окружен посетителями и учениками, которые пришли приветствовать его. Некоторые из них просто улыбались и махали, но некоторые кидались к его ногам, и это создавало проблемы.

Наблюдать Ошо, когда он проходил через холл гостиницы и выходил в сад, было прекрасной сценой. Вокруг Ошо всегда было пространство, даже в месте, полном людей. Я видела, что многие туристы поворачивались в изумлении, когда они видели Ошо. Некоторые, даже европейцы, я видела, приветствовали его намасте, хотя я уверена, что они не знали, что они делают, потому что после того, как Ошо уже прошел, у них был ошарашенный вид. Несмотря на то, что они никогда не видели Ошо и не ожидали ничего, они были очень тронуты и зажигались. Некоторые американские и итальянские туристы, которых я наблюдала, действительно видели Ошо, но я не знаю, что их ум делал с этим переживанием потом.

Несколько учеников прибыли с Запада, один из них Нискрия со своей видеокамерой. Он просто однажды оказался в буквальном смысле у дверей со своей камерой, неизвестный никому. Но у него бы ли хорошие рекомендации: его дважды выгоняли из Раджнишпурама, и Шила отобрала у него малу. Без него ни один из этих прекрасных дискурсов не был бы записан. Нискрия был эксцентричным немецким человеком кино, и когда он впервые прибыл, он экспериментировал с трехмерным фильмом. Однажды он позвал нас в свою комнату, чтобы посмотреть на результат его усилий в трех измерениях, с помощью приспособления из зеркал, сбалансированного между двумя телевизорами. Он был в таком восторге по поводу своих экспериментов, что ни у кого из нас не хватило присутствия духа признаться ему, что мы на самом деле ничего не видели. Но Ошо проболтался и хорошо шутил по этому поводу однажды на дискурсе.

Когда Ошо говорил, это всегда было рискованно, потому что не было возможности узнать, что он скажет дальше. Когда он прибыл в Непал, Хасия сказала Ошо, что Непал по закону индуистская страна, так что, пожалуйста... "не говори ничего против индуизма". На вечернем дискурсе перед всеми сановниками и журналистами он сказал, что его друзья попросили его не говорить ничего против индуизма, но что он может сделать? Это именно то место, где нужно говорить против индуизма, не думают ли они, что он будет говорить против христианства? Нет, он сбережет это до того времени, когда он посетит Италию. В это время съемочная команда из Италии получила визы в Непал, и приехал Сарджано. Бумаги Ошо для посещения Италии были в работе, и это выглядело обнадеживающим. Однако было бы не очень хорошо, если бы пресса объявила о его посещении Италии до того, как были сделаны приготовления, так что мы держали это в секрете. Сарджано делал фотографии Ошо в тот вечер во время дискурса, так что он стоял рядом с Ошо лицом к аудитории. Я наблюдала Сарджано, когда Ошо заявил, что он посетит Италию, и у меня вырвался взрыв смеха, когда я увидела, как глаза Сарджано чуть не выскочили из орбит и, произнеся слова "итальянская виза", он сделал движение, как будто рвет документы, и выбросил их через плечо.

Мы были в Непале три месяца, и было время продлить наши собственные визы. Мы не смогли найти дворца и даже маленького дома для Ошо, так что мы были по-прежнему в отеле. Ситуация не выглядела очень многообещающей, даже несмотря на то, что местные люди и особенно служащие гостиницы относились к Ошо с любовью и уважением. Мужчины в комнате для стирки постоянно спрашивали билеты на вечерние дискурсы, и служанки и официанты тоже приходили. Однажды, когда официант принес чай в нашу комнату, и Мукти сидела в кресле со своим плеером, официант воскликнул: "Ты слушаешь Бхагвана?" Он сел и попросил плеер и остался до конца записанного дискурса. Мне так нравились здесь люди, и однажды, когда я делала покупки, владелец магазина сказал мне: "Твой гуру нехороший" (Ошо сказал на дискурсе, что Будда отвергнул благосостояние, и это ничто - "Я отвергаю нищету", - сказал Ошо). Но даже то, что они высказывали критику, в этом не было злости, по крайней мере, они интересовались тем, что Ошо говорил.

В любом случае, мы пошли за продлением наших виз, и нам отказали. Было ощущение, что в Непале больше не на что надеяться. У короля никогда не хватало храбрости приветствовать Ошо, даже несмотря на то, что два министра из кабинета пришли на его беседу. Несмотря на бесконечные поиски, не было земли или собственности для покупки. И ко всему этому проблемы с иммиграционными властями показывали, что вмешалось индийское правительство. Получить трехмесячное продление визы в Непале это рутина. Стране очень нужны туристы, но наш случай был другим. Снова Ошо был бы отрезан от своих иностранных учеников, а девять десятых учеников Ошо были из западных стран.

В этой ситуации и во многих, многих других Ошо показал нам свое полное доверие существованию и своим ученикам. Родилась идея мирового турне, и Ошо сказал о-кей.

Ма Амрита, красивая женщина, обладающая харизмой, у которой было много контактов в греческом правительстве и высшем обществе с тех пор, как она была Мисс Греция, вальсировала в Катманду со своим мужем и со своим любовником. Я увидела это трио в лифте отеля и подумала: "Ммм, они выглядят интересно". Они поговорили с Хасией, Джаешем, Вивек и Девараджем, и было решено, что Греция будет первой остановкой во время мирового турне.

Были сделаны приготовления, чтобы посетить Грецию, и Рафия, Ашиш, Маниша, Нилам и я должны были последовать туда с багажом. Ошо, Вивек, Деварадж, Мукти и Анандо должны были поехать первыми. Нирупа и Ашу должны были вернуться в Канаду, их родную страну, так как караван должен был быть сделан немного меньше.

В то утро, когда Ошо уезжал, было много слез. Служащие отеля плакали, и Радика, наша служанка, тоже много плакала.

Частный самолет, который был приготовлен для Ошо, задержался в Дели на два дня, и было решено, что Ошо полетит на коммерческом рейсе. Клифф, пилот Ошо, который последний раз видел Ошо, когда тот садился на самолет в Портленде, прилетел в Катманду на самолете Королевских Непальских Авиалиний и прибыл в аэропорт, когда туда приехала машина Ошо. Он побежал по взлетной полосе и прибыл как раз вовремя, чтобы героически открыть дверь машины для Ошо. Клифф потом пришел к нам в отель. Мы заказали чай для него и Гиты, его японской подруги, которая путешествовала вместе с ним. Мы говорили о рейсе Ошо, который должен был лететь через Бангкок и Дубай, и Клифф уже начал придумывать план, как он мог бы полететь назад в Дели, а потом на своем собственном самолете полететь в Дубай, чтобы встретить Ошо. К тому моменту, когда официантка принесла заказанный чай, Клифф уже ушел, и он прибыл в Дубай на своем самолете как раз перед тем, как Ошо приземлился. Был сильный дождь, и когда Клифф увидел, что самолет Ошо садится, он выхватил зонтик у одного араба в аэропорту и побежал к ступенькам самолета. Когда Ошо выходил из самолета, Клифф был там, держа зонтик, и Ошо засмеялся.